Я не Поттер! Часть 2 | Магия освобождает (джен)

Погасив свет в комнате сына и повалившись на кровать, Драко увидел под дверью тонкую полоску света, но не встал, чтобы отругать ребенка за непослушание, а просто закрыл глаза. Он устал за день и не имел сил на споры и поиск томика сказок, которые Скорпиус обожал читать до утра, пока за окном детской не забрезжит рассвет.

Шаркающие шаги за дверью и бормотание матери заставили его зажмурить глаза ещё крепче. Сумасшедшая старуха прошла мимо, не стала стучать в его спальню и рассказывать, что нужно бежать, пока зло не возродилось и не испортило им всем жизнь точно так же, как её драгоценной сестре.

Когда-то давно Драко с ней ещё спорил, доказывая, что жизнь Белле испортила она сама и, справедливости ради, конечно же, Азкабан. Но гибель мужа уничтожила в Нарциссе любые проблески сознания, и со временем она вообще перестала понимать, что ей говорят и кто к ней обращается. Поэтому он закрывал мать утром и выпускал размять ноги ночью.

Астория узнала о негативном отношении свекрови к великому Лорду уже после рождения ребёнка — ужаснулась до глубины души и сама прятала её от чужих глаз и ушей, понимая опасность подобного для семьи. Каких только заклинаний они не накладывали на женщину, чтобы та не сболтнула лишнего ни в присутствии внука, ни в присутствии гостей, которым всё же изредка требовалось демонстрировать старую хозяйку известного замка.

Однако такое напряжение не прошло бесследно и убило чувства между супругами. Пусть предложение руки и сердца белокурой красавице Драко делал по большой любви — уже через пару лет от неё остался лишь пепел, перегорели и угли. Жена подозревала, что муж может скрывать в себе такое же возмутительное отношение к власти, и в какой-то момент стала вздрагивать даже от нежных прикосновений того, кто её так любил. Увидев, как сильно он не нужен и даже противен, мужчина отправил Асторию жить в родовое поместье к сестре, разделив ответственность за воспитание сына поровну.

Уже спустя годы после расставания, убедившись, что молодой Малфой служит режиму как верный солдат и не имеет в послужном списке не то что замечаний — даже упрёков от Тёмного Лорда, — жена захотела вернуться. Драко позволил ей жить в Малфой-мэноре, и они продолжили изображать идеальных родителей. Но к тому моменту мужчина уже не нуждался ни в любви, ни в семье, ни в заботе.

Внутри него образовалась пустыня одиночества, выжженная не им выбранной жизнью: вечным страхом, убийством министра магии, неудовольствием от собственного отражения в зеркале и притворством, заменившим ему личность.

Не имея смелости изменить хоть что-то — ни в прошлом, ни в будущем — он предпочёл плыть по течению. И пошёл против него лишь однажды, да так, что, по его мнению, разом перекрыл этим решением всю свою трусость.

Месть за погибшего рыжего друга была не единственным мотивом. Лорд Малфой хотел также положить конец этой бесконечной кровавой игре, в которой Гарольд Северус Снейп был заводилой и которая унесла жизни, пожалуй, уже последних его друзей. И после смерти наследника многие действительно смогли выжить — война стихла, сбавила темп. Однако лишь та, что шла за окном.

Вернувшись тем днём в свой рабочий кабинет, где с утра расхаживала взад и вперёд идеальная копия казначея, он растворил свой мираж и приготовился изображать горе. Барьер из необычной материи, созданный умирающим министром, не позволил обнаружить его труп сразу, и ожидание страшной вести растянулось почти до вечера. Впрочем, он смутно помнил те часы. Гораздо лучше в его памяти отпечатался вечер того дня — дома.

Доковыляв до гостиной и сцепив зубы, чтобы не застонать от усталости и эмоций — среди которых не было ни одной, хоть отдалённо напоминающей довольство собой, — он опустился на диван у журнального столика, радуясь, что в замке никого нет. В тот же миг перед ним, словно из чёрного дыма, медленно материализовалась толстая школьная тетрадь. Поверх неё лежало письмо в светло-зелёном конверте, на котором его имя было выведено витиеватыми буквами.

Протянув руку, он с опаской взял и то и другое. В тетради с оттиском змеи на кожаном переплёте каллиграфическим почерком Гарри было записано заклинание длиной в сорок страниц. А в письме уже покойный бывший друг разнёс в пух и прах всё его, якобы продуманное, коварство.

Гарольд ругал Драко за глупость, которую тот намеревался совершить, не имея ни сил, ни знаний. Он писал, что искренне любит его — как старого лучшего друга и важную часть своей жизни, — и уверял, что всегда думал о его безопасности. Гарри признался, что согласился дать себя уничтожить лишь потому, что Драко слишком твёрдо встал на этот путь, и даже его, Гарри, магической силы не хватило, чтобы разубедить его.

«Как только ты забывал о том, что хочешь меня убить, это желание зарождалось в тебе вновь. Раз за разом. Оно поселилось в тебе, как червь, и съедало твой разум. Ты начал сходить с ума, как твоя мать. Я не мог этого допустить. Прости».

Гарри ещё много раз просил в тексте прощения за всё — за то, что не сумел отговорить Драко от собственного убийства, и за убийство Рона.

«Я не умел защищать по-другому, меня просто не научили, и я совершил большую ошибку, не рассмотрев других вариантов. Поверь мне, я много раз пожалел о том Империо. Ещё до того, как спустя годы увидел, как ты смотришь на вашу с ним общую колдографию у себя на рабочем столе. Моё решение было правильным, но убийственным для тебя».

Министр магии поведал в письме и о плане Тёмного Лорда возродить наследника, если тот умрёт раньше разумного срока.

«Томас никогда не сможет понять, как можно устать от жизни, но я попытаюсь ему объяснить или хотя бы помешать провести полный обряд. Очень надеюсь больше никогда не увидеться, Драко».

Кроме этого, Гарри пояснил самоуверенному казначею, что того найдут уже через пару дней, ведь искать будут не какие-то невыразимцы, а самая мощная и разъярённая магическая сила на этой планете.

«Прочитай заклинание из тетради до утра того дня, когда меня похоронят. Читай громко и без запинки, а после обязательно сожги в адском огне. Это тёмное искусство и моя личная работа — он не найдёт знакомых следов. Мы спрячем события и твои воспоминания от других. Увы, не от тебя самого».

Его школьный друг дал понять в письме, что не чувствовал никакого удовольствия от жизни и сам пугался своей кровожадности, постоянно требующей новых жертв.

"Очень жаль, что моя душа оказалась такой, а твоя запуталась в плену чужих обязательств. Ты был тем лучшим, что мне довелось встретить в детстве. Надеюсь, теперь тебе легче. Прощай, друг".

Прочитав последние строки, Драко уронил письмо, а, попытавшись поднять его палочкой, — уронил и палочку. После чего встал на колени, чтобы поднять всё, что оказалось на полу, но не смог наклониться. Он окаменел от ужаса, внезапно осознав, что убил того единственного человека, который заботился о нём всегда.

Больше НИКТО и НИКОГДА не будет ему таким близким и родным, как убитое им зло. Теперь он в этой жизни, как птица в клетке, бесповоротно ОДИН, наедине с собой и опасными мыслями.

Война продолжится — в нём самом, внутри его разума, и будет там идти вечно.

Мужчина согнулся и закричал с такой силой, что почувствовал боль в голосовых связках, а появившийся на крик Фабрициус даже не спросил хозяина, чем может ему помочь, а в страхе исчез, не издав ни единого звука.

Не меньше часа он метался из угла в угол, в остервенении швырял посуду о стены, кромсал шёлковые подушки, разбивал руки в кровь о зеркала и размазывал её по лицу, пытаясь вытереть слёзы. Рассудок его едва не покинул, но стук матери, пытавшейся вырваться из заключения в спальне наверху и узнать, почему так горестно кричит её сын, вырвал его из лап безумия.

Драко попытался унять истерику и смог прочитать заклинание. Затем он сжёг тетрадь в адском огне, но не до конца справился с ним и спалил ещё и хозяйственную пристройку. Однако не смог сжечь письмо и выхватил его из языков пламени в последний момент. Листок с ровными буквами — это всё, что осталось у него от того, кто знал его настоящим. Даже та колдография, о которой упоминал Гарри — на ней было трое друзей. Сначала казначей сложил её так, чтобы младшего Снейпа не было видно, а вскоре и вовсе оторвал часть с ним, оставив на ступенях школы только двоих.

Мысль о том, как больно было видеть это тому, кого он так легко согласился выкинуть из своей жизни ради призрачной безопасности, разрывала его на части. Малфою казалось, что если он сожжёт бумагу, то предаст Гарри в третий раз, а первых двух ему хватило с лихвой.

Когда чёрная мраморная плита опустилась на саркофаг и раздался звон — все подняли палочки, чтобы прокричать прощание с дорогим другом. Лорд Малфой не плакал. Разум, как и сам Гарри, твердил ему, что он поступил правильно, дав шанс хотя бы подобию перемирия. Навзрыд рыдало только оледеневшее от горя сердце, признавая ошибку…

* * *

— Гарри, ты слушаешь меня? — спросила Беллатрикс, прищурившись. — Что там в окне такого, что интереснее меня?!

— Ну мам… — мальчишка обернулся и улыбнулся, задорно сверкая глазами. — Ты самая интересная на свете!

Он ловко спрыгнул с комода, куда забрался, чтобы продемонстрировать свою ловкость, и бросился к матери, обхватывая её за шею.

— Подлиза… — Белла засмеялась, сияя от счастья, и растрепала его густые волосы. — Так ты понял? Мы меняем Гестию!

— Потому что она вечно беременная? — хмыкнул Гарри. — И мне страшно, что она родит прямо на уроке?

Белла хихикнула, но всё же покачала головой:

— Нет, мой сладкий. Потому что она — сказочная дурочка для самых маленьких, а ты у меня уже не маленький. Скоро в школу, и тебе нужен новый учитель!

— Лаадно! — крикнул Гарри, словно заключая сделку, и вихрем вылетел из комнаты. — Встречу его внизу!

Улыбка сползла с лица женщины — она ведь не говорила сыну, что это будет мужчина. Значит, ребёнок не до конца контролирует силу и достает образы прямо из её головы. Надо быть осторожнее. Хотя, по большому счёту, ведьме было всё равно, помнит её сын себя прошлого или нет.

За годы она успела убедиться — это её сын, и любому Гарри она дорога. Чего только стоил вопль «взрослого» ребёнка, когда она оступилась и чуть не свернула шею на лестнице. У неё сердце чуть не остановилось — не от падения, а от его крика. А сколько конфет стащил для неё «младший», когда она в дурном расположении духа валялась в кровати и соврала, что подхватила инфекцию? Пришлось давиться сладким и покрываться сыпью от шоколада, запретного и для неё, и для самого малыша.

Не понимая всех механизмов природы и материнства, страдая от помутнений рассудка и приступов гнева — наследия тюрьмы посреди океана, — ведьма была уверена, что сын её любит. А поэтому она не будет беспокоиться о том, с каким из Гарри придётся иметь дело паршивому оборотню. Пусть это будет только его проблема, раз он дал милорду согласие!

Однако, сделав пару шагов к двери, Белла спохватилась: взрослого Гарри на этой земле не держит даже она…

Странная мелодия вывела её из оцепенения — звонил дверной звонок, звук которого она не слышала кучу лет.

Ухмыльнувшись, Беллатрикс с неожиданным удовлетворением поняла: оборотень не рискнул появиться из камина, не стал устраивать внезапную встречу. Ему нужно было хотя бы несколько секунд, чтобы собраться.

— Боишься, Люпин, ой боишься… — прохрипела она довольно. — Правильно — моего сына стоит бояться!

* * *

Люпин полминуты пытался перебороть себя и нажать на звонок, а до этого в замке полчаса спорил с Джиневрой, готовой пальнуть в него Круциатусом за нерешительность. Но не её друзей это создание убивало с улыбкой на капризных губах, не её оно лишило живого и здорового сына, и не в её присутствии Гарри хвалил адовых тварей за поедание противника буквально живьём. Что она могла понять? Эта упрямая женщина, знавшая Гарольда Снейпа только как отличного друга?!

Но в конце концов Джиневра всё же нашла в себе понимание и дала оборотню время на подготовку к перемещению, а также выбор пути.

— Добрый день, проходите! — сказал Гарри вежливо.

За полгода с последней встречи мальчишка вытянулся, похорошел и растерял детскую пухлость. Уже сейчас можно было понять, что он растёт любимчиком женщин. Ямочки на щеках, высокие чёрные брови и огромные глаза. Художник рисовал его портрет жирными мазками, не жалел красок и перебарщивал. В нём совершенно не было хрупкости и полутонов, как во внешности старого Гарри. Зато уже проступала изящность, а не угловатость, и правильная классическая красота.

На задворках сознания у оборотня мелькнуло какое-то воспоминание, и ему показалось, что он уже видел похожее лицо и этот точёный волевой подбородок, но не мог вспомнить где.

— Спасибо, очень рад тебя видеть… — солгал он самым наглым образом.

После чего прошёл в гостиную с гербом рода Лестрейндж над камином и каменными стенами, увешанными портретами представителей рода. Ужасно пыльными и в большинстве своём — спящими.

— Мама-а-а! — закричал ребёнок.

Беллатрикс в свободном чёрном платье и без корсета уже чинно спускалась по широкой лестнице, устланной зелёным ковром.

— Здравствуйте, учитель… — процедила она без эмоций, и хотя в голосе не звучала прямая враждебность, приветливой её интонацию назвать было сложно. — Вы опоздали. Но если готовы — приступайте. Обеденный зал устроит?

Понимая, что Пожирательница чувствует сейчас то же, что и он сам, оборотень замешкался с ответом. Под этой крышей сошлись те, кто раньше сталкивался только в смертельном бою. Для полноты абсурда происходящего в этой комнате не хватало разве что Альбуса с речами о любви и прощении. Тогда бы они точно выхватили палочки и обменялись самыми болезненными заклятиями, какие только смогли вспомнить.

— На первое время подойдёт, — заверил её Ремус, игнорируя неприятный холодок в груди. — Ну что, давай знакомиться?

Усевшись в протёртые кресла у камина, Ремус попытался заглянуть в глаза мальчишке, но не смог поймать взгляд.

— Никак не пойму, почему вы? — первым заговорил ребёнок.

— Почему я? — не понял Ремус. — А почему бы и не я?

Наконец, мальчишка повернул голову в сторону Ремуса, и открыто недобрая чёрнота этих глаз поразила его не меньше, чем изумрудные и обманчиво невинные глаза старого Гарри.

— Ну, вы же с другой стороны? Не нашей? — сказал он и с долей показной наглости подвинул табурет, положив на него ноги. — Переметнулись? Зачем?

Сердце ухнуло и болезненно сжалось. Никто его не готовил к тому, что мальчишка начнёт нападать с первых слов. Джиневра уверяла его, что Гарри ничего не знает ни о чём, а представлять Люпина публике будут на каком-то там балу в следующем месяце.

— Мать рассказала?

— Нет, мама молчунья, — улыбнулся Гарри. — Люблю старые газеты читать — их в подвале один домовик складывает. Его никто не просит, но у него привычка такая. А я люблю читать и читаю. Вы всегда вопросом на вопрос отвечаете?

— Гарри, я уже был учителем, — сказал оборотень, с трудом сдерживая раздражение. — И когда война закончилась, новая власть предложила мне работу. Сложно было отказаться, в моём положении.

— А что вы можете мне предложить?

— Прости? — удивился Ремус. — Предложить? Я могу тебя научить!

— Редукто? Левикорпус? И прочей чепухе? — мальчишка скривил губы в презрительной ухмылке. — Меня такому Гестия учила — скука смертная. Я засыпал! Научите меня чему-нибудь действительно интересному. Раз уж вместо Роули или Мальсибера прислали вас... Рискнёте работой? Или духу не хватит?

Это был тот самый Гарри — хитрый и дерзкий, только теперь ему не нужно было скрывать свою суть, прятаться и увиливать. Этот Гарри был свободен, и опасность в нём не нужно было искать, опрашивая свидетелей. Его, пока что детское коварство прекрасно чувствовало себя на поверхности.

— Ты правда хочешь, чтобы меня уволили? — устало спросил оборотень.

Гарри уставился в камин, обдумывая ответ. А Ремус воочию убедился — Волдеморт постарался на славу. Пускай он не гарантировал, что ребёнок продержится в этих годах долго, его личность осталась нетронутой. Именно этого Гарри обидел Дамблдор, отлучив от друзей в Слизерине. Именно в этого Гарри он почему-то верил. Именно этот Гарри когда-то до чертиков пугал Ремуса своей решимостью творить зло.

— Вы же обычный предатель, да? Чему меня может научить предатель? Вы знаете, что в окружении милорда таких нет? Вы — один такой?

Грудь Ремуса вздыбилась, ведь его душу прицельно хлестал враг. Он очень хотел надрать этому на самом деле засранцу задницу, и понятия не имел, как от этого сдерживался Волдеморт. Но, будучи в тисках обстоятельств, проделать такого не мог.

— Никогда не буду в его окружении, Гарольд, — промямлил он. — Я учитель, и, если на то пошло, ты должен быть доволен, что на сторону милорда переходят абсолютно разные маги…

Нахмурившись, ребёнок посмотрел на свои руки.

— Если бы меня предали, не знаю, что бы я сделал, — пробормотал он. — Им, наверное, больно?

— Кому?

— Вашим друзьям, — коротко ответил он.

Ремус перегнулся через спинку кресла, пытаясь разглядеть выражение его лица. Он всё ещё не был уверен, серьёзен ли мальчишка или просто играет.

— Ты ведь понимаешь, — осторожно начал он, — что мои друзья — враги твоей матери?

— О да… — ухмыльнулся мальчишка. — Она их много поубивала…

Но довольная ухмылка быстро растаяла, и он снова нахмурился.

— Так что, если они враги, им не больно, что ли? — удивился он. — Я же вас не о том спрашивал!

— Они меня когда-нибудь простят, Гарри… — выдавил из себя оборотень, чуть не подавившись этими горькими словами. — Друзья умеют прощать.

Было заметно, что ребёнок борется с собой, решаясь на что-то. Ремус был интересен Гарри как представитель другой стороны, но факт того, что в учителя ему подсунули предателя, явно его раздражал.

— Если вы предали их, то предадите и меня? — спросил он вдруг. — Узнаете что-нибудь важное — и побежите докладывать наверх?

— Что, например? — насторожился Люпин.

— Ну… например, про газеты. Мама не знает, что я их читаю.

Чуть не заплакав от облегчения, оборотень заверил ребенка, что не расскажет его секрет никому.

Гарри какое-то время смотрел на него, не мигая. Затем молча встал, бросил взгляд в сторону лестницы и жестом поманил учителя за собой — вниз, в подземелья.

С замиранием сердца Люпин следил за узкой фигуркой впереди себя, освещаемой огнем факелов, и старался не думать об историческом масштабе личности, за которой сейчас так покорно шел безо всякого Империо, хотя еще недавно подобное ему не могло присниться даже в кошмарах.

Наконец, они пришли в дальний угол черного коридора, миновав кухню. За поросшими мхом деревянными дверьми таился целый мир плесени и затхлости, а в нем хранились горы газет и журналов из разных эпох. Квадратное помещение было ими завалено, но пространство, где газет не было — не пустовало. Здесь поместился котел, покосившийся стол со склеенными ножками, ветхое кресло и даже приличного вида шкаф с книгами.

— Это моё место! — объявил мальчишка радостно. — Шикарное, правда?

Люпин не сразу сориентировался и изобразил воодушевление. К тому же он заметил в углу веревку, которой перевязывали тюки бумаги. В голову стрельнула шальная мысль — пару часов пребывания в этом царстве мрака, и она пригодится совсем для другого…

— Вам не нравится? — с ноткой обиды спросил Гарри.

— Мне? Не нравится?! — возопил оборотень и зачем-то стукнул себя в грудь для убедительности. — Очень нравится!

Хотя считал, что в помещении не хватает только гильотины — для полноты атмосферы.

Чтобы отвлечь мальчишку от разочарования, а он явно не поверил учителю, Ремус спросил:

— А почему стопки такие разные? Это ты сам их так рассортировал?

— Угу, — вздохнул Гарри, уже не столь оживлённо. — Вон те — до Первой войны, рядом — до Второй, потом — события Второй, дальше — про Хогвартс, там — про Тёмного Лорда, здесь — про его наследника... А в том углу — всё, что касается Блэков.

Ребенок подошел к самым желтым газетам и вытянул одну:

— Смотри — Гриндевальд и Вальбурга! Правда, красивые?

На колдографии был запечатлён плотный мужчина с разными глазами и мундштуком в зубах. Он обнимал юную девушку в твидовом пальто и яркой винтажной шляпке. На их лицах — неуверенные, но живые улыбки. Вполне обычные маги, случайно попавшие в объектив у летнего кафе. Но глаза мальчишки светились, он ждал реакции — и явно требовал восхищения.

— Очень красивые… — мягко сказал Люпин. — А можно я посмотрю вот эти? — он указал на стопку с пометкой про Блэков.

— Конечно, — пожал плечами Гарри. — Только верните всё как было, я их по годам разложил.

Уже через минуту он нашел то, что искал — семейную колдографию, служившую приглашением на мероприятие. Ремус был не уверен, стоит ли озвучивать то, что вспомнил и чему нашел подтверждение, но стоять с газетой молча было неловко.

— Ты почти точная копия юного Регулуса Блэка, — наконец сказал он. — Родного брата Сириуса.

Гарри вновь пожал плечами — как будто не понимал, что ему с этой информацией делать.

Люпин вдруг понял — мальчишка знает, кто такой Сириус, но имя это не вызывает у него никаких чувств. Никаких.

Оставив газеты, Ремус еще раз обошел комнату, такую сырую и дурно пахнущую, что Визжащая хижина казалась хоромами.

— А что ты здесь обычно делаешь? — с искренним интересом спросил он у Гарри, присевшего на край стола. — С домовиком газеты сортируете?

Последний вопрос, заданный с усмешкой, почему-то расстроил ребенка окончательно.

— Им нельзя ко мне приближаться — мы оставляем друг другу записки, — ответил мальчишка. — Учусь я здесь.

Поежившись от тоски, пропитавшей каждый камень в комнате, оборотень уже не старался быть веселым, чтобы не звучать фальшиво, как лишняя нота в мелодии.

— Домашнее задание делаешь?

— Вы дурак, учитель? — также искренне поинтересовался ребенок, начиная свирепеть от обилия глупых вопросов. — Оглянитесь!

Почему-то не отводя взгляда от мальчишки, он всё же сделал, как ему велели. Заметил в одном котле подсохшее зелье, в другом, поменьше, — жабьи лапки, и подошёл к шкафу. Окинул взглядом книги на полках, задержался на названиях, а потом медленно повернулся к мальчишке, ощущая, как редкие волоски на голове готовят побег.

— Гарри, а где ты берешь эти… редкие книги?

— Где я беру книги по темному искусству?

Ремус кивнул, понимая, что для того чтобы произнести членораздельные звуки, ему нужно хорошенько прокашляться.

— Ворую! — усмехнулся мальчишка. — Вызываю Кикимера, подчиняю его волю и жду подарков. Иногда даже записки ему оставляю. Жаль, своих домовиков использовать нельзя — мама сразу заметит.

Слова звучали просто, даже легкомысленно, но Ремус уловил в них нечто куда более пугающее. Они дали понять оборотню — становлению Гарри, как сильнейшего Темного мага, не может помешать вообще ничего, если он сам этого не захочет. А такой вариант, если Ремус его допустит, приведет к мучительной гибели десятков дорогих его сердцу людей. Возможно, стоит усмирить своё желание откопать в этой душе что-то хорошее?

— Что вы всё молчите? — сказал Гарри. — Испугались? Я же вас спросил — что вы мне можете предложить? Расскажите уже, жду…

— Кикимер... твой друг?

— Издеваетесь? Он моя жертва. Я же тоже Блэк — научился его вызывать. У меня вообще нет друзей. Вам не сказали?

У оборотня не было ни малейших сомнений, что у этого создания нет близких друзей. Но должны же быть те, с кем он проводит свободное от колдовства время?

— Совсем? — переспросил Ремус, с трудом скрывая удивление. — Может, всё-таки вспомнишь кого-то? Я мог бы устраивать групповые занятия, дуэли, не знаю, развлечь вас. Понимаешь?

— Мне нравится, что вы честно признаёте свою для меня бесполезность, — ответил мальчишка и даже улыбнулся. — Но друзей у меня нет. Иногда я хожу к другим детям в гости, но чаще сижу здесь. Мне хватает развлечений.

— Каких же?!

Кивок в сторону шкафа послужил красноречивым ответом.

— Что, и на метлах можешь летать? — с долей сарказма уточнил Люпин.

На мгновение в глазах мальчика промелькнуло сомнение.

— Могу, но плохо… — пробормотал он. — Мне это не интересно. Правда.

— Да что же тебе, Мерлин тебя побери, вообще интересно?! — неожиданно резко бросил Люпин, теряя остатки наигранной любезности. — Кроме тёмной магии и зельеварения? Я, знаешь ли, не особо в этом силён!

Гарри, словно не заметив вспышки, величественно взмахнул рукой в сторону наваленных стопками газет. Его голос прозвучал почти торжественно:

— Всё это.

Люпин обвёл глазами комнату, выискивая стул, чтобы не упасть — как в переносном смысле, так и буквально. Усевшись у стены, он прошептал с болезненной откровенностью:

— История — тоже не мой конёк, Гарри…

Вдруг мальчишка соскочил со стола и бросился к нему. Люпин дёрнулся — чисто рефлекторно, но ребенок этого страха, вроде бы, не заметил.

— Да какая история! Маги! Мне интересны все маги! — взорвался Гарри, его глаза горели диким восторгом. — Отведи меня в Министерство, в школу, познакомь с друзьями Дамблдора и Темного Лорда! Ты же знаешь их всех, правда?!

Люпин глубоко вдохнул спертый воздух, стараясь успокоиться. Он медлил с ответом — не только потому, что не знал, что сказать. Просто больше не нужно было слов — всё и так было ясно.

Этот ребёнок жаждал большего, чем просто знаний. Он хотел узнавать магов, заглядывать им в души, учиться манипулировать ими, подчинять их себе. Это было не просто любопытство — это была жажда власти, изматывающая и всепоглощающая.

Забытая жалость к мальчишке проскользнула где-то глубоко внутри. Ребёнок ещё не осознавал, что его «интерес» — это тот самый путь к разрушению, который он уже проходил.

Но был ли у Люпина выбор?

— Гарри, очень хорошо, что у тебя есть такой интерес, — сказал оборотень и ободряюще улыбнулся, показывая, что не против. — Но есть проблема: я не смогу с тобой путешествовать по всем этим местам. Представь, что мне потом скажет твоя мать!

Мальчишка опустил голову, насупившись. По его виду было понятно — он признаёт правоту учителя, хотя ему это не по душе.

— Но милорд поручил мне не только твоё обучение…

— А чьё ещё? — без особого энтузиазма спросил Гарри. — Монти и Сабрины? Они милые, но глупые. Какие у меня ещё ровесники среди наших? Скорпиус? Ну, этот ещё ничего…

Ремус пытался придумать, как убедительнее продолжить разговор, но прежде чем он успел что-то сказать, мальчишка произнёс нечто, от чего у оборотня похолодело внутри.

— Или Тодеус приедет? Но он старше. Иногда приезжает на каникулы и всё больше с девчонками возится... Мама их гоняет, а они всё равно косяком идут, всё печенье в доме съедают — до крошки! Но не выгонять же дочь Мальсибера, правда?

У Ремуса закружилась голова. Ему пришлось плотнее прижался к ледяной стене, чтобы не потерять равновесие.

— Может, он согласится присоединиться к моему отряду, кто знает… — задумчиво произнес оборотень.

— Да вы чем слушаете?! — вспыхнул он, резко подняв взгляд. — Он мамин родственник, живёт далеко и учится в Дурмстранге! Ему ещё и ваше обучение зачем? Его там учат, отец учит, моя мать учит… Проще сказать, кто его не учит. Вы бы знали, какой он сильный солдат! Маленьким его ещё и крёстный учил. Помните? Наследник и убитый министр, в честь которого меня назвали?

— Помню… — прохрипел Ремус, чувствуя, как голос предательски дрожит. — Удивительный был маг... такие сети плёл…

— Наверное, — кивнул мальчишка, явно не до конца понимая подтекст. — Хочу в ваш отряд, конечно. И даже потерплю Монти и Сабрину. Но пусть там будет кто-то ещё, ладно? Давайте пригласим детей другой стороны!

— Зачем, Гарри?

Ребенок вдруг замер, оглянулся куда-то в сторону, будто пытался найти ответ в стенах комнаты, и наконец тихо произнёс:

— Я не знаю… — он посмотрел на Ремуса растерянно, будто и сам пытался понять. — Думаю, так просто интереснее. Разве нет?

Оборотень ещё раз убедился, что прав насчёт жажды власти, а может, были и другие причины. Но после услышанного о собственном сыне не хотел ничего выяснять. Он уверил мальчишку, что поговорит с его матерью и будет долго её уговаривать, а также спросит разрешения у милорда. На самом деле этого всего, конечно, не требовалось.

Вскоре они покинули мрачное помещение, но когда оборотень взглянул на дверь позади себя, то увидел там только стену и понял, что мальчишка действительно не теоретик, а его практическим навыкам могли позавидовать многие взрослые.

Дети — вот кто точно не мог позавидовать Гарри Лестрейнджу. Оглядываясь на тёмно-серый дом, Ремус жаждал срочной встречи с Волдемортом, чтобы ткнуть его носом в какую-нибудь детскую книжку про детство и с помощью картинок попытаться объяснить, что это вообще значит. Да, оборотень знал, что Том Риддл сам не испытал счастья в детские годы, и провал в деле взросления Гарольда был предсказуемым.

Но чтобы настолько точно повторить детство младшего Снейпа, просто поменяв персонажей? Заменив Северуса — Беллой, а Малфоев — Гойлами? Он действительно считает их удачной заменой? И на полном серьёзе ждёт, что наследник не сиганёт с крыши? В доме, где темнота — и есть свет?!

Или Волдеморт не ошибается, а проигрывает сильной судьбе, что и пытался ему втолковать?

Одно Ремус знал точно — будь у него такое же детство, он бы не прятался во время превращений, а бегал по тёмным улочкам и с удовольствием грыз запоздалых прохожих.