Закон есть закон, или Узница Азкабана (гет)

Северус Снейп помнит день, когда он вдруг осознал, что он поддерживает Гермиону Грейнджер не только потому, что ему это поручили, и не только потому, что она его развлекает, и не только потому, что ему ее жалко, но и... Впрочем, никаких «но и», он ее поддерживает совсем не поэтому. А потому что в самом деле за нее переживает. По-настоящему. Злится из-за нее — и на Бруствера, слившего ее в угоду гоблинам, и на Поттера, у которого есть деньги, но он почему-то не стал нанимать адвокатов, а понадеялся, что уж его-то оправдают, он же Гарри Поттер, а с ним и Грейнджер с Уизли впристежку, и вот сам отбывает «наказание» в Норе под крылышком у Молли, сладко спит, хорошо ест, не учится, не работает, а Грейнджер... И на этого недоумка Уизли. Ох, как он зол на Уизли!

В тот день Северус Снейп сопровождал Рональда Уизли в приемную директора тюрьмы, где ждали его родители, чтобы забрать домой. Хорошо, что произносить дежурные слова об освобождении и исправлении пришлось не Снейпу. Не хотелось быть узнанным. Он просто конвойный. Безымянный конвойный с закрытым наглухо лицом.

Снейп стоял в дверях особой комнаты, где уже бывшие заключенные обычно ждут, когда им вернут волшебную палочку, и скучал. Голос Молли Уизли раздражал. Раздражала глупость Артура Уизли. И вдруг услышал знакомое имя.

— Гермиона? Представления не имею, мам! — говорил Рональд. — У нас тут, знаешь ли, свидания запрещены! А так-то я бы с удовольствием!

Смешок. Дальше неразборчиво голос миссис Уизли.

И снова Рональд:

— Смеешься? Ей еще полтора года сидеть! Ты хочешь, чтоб я затворником жил? Нет, спасибо, мне хватило в Азкабане воздержания!

Острое стремление проклясть Уизли не отпускало. Мало того, что всю вину на суде на подругу свалил, а еще и изменять ей собирается! Мерзко так, что помыться хочется.

— Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — твердил про себя Северус Снейп, неожиданно для самого себя испытывая еще одно острое желание — немедленно увидеть Грейнджер.

Но, как назло, на этой неделе он дежурит по другим этажам. А просто так навестить заключенную — это нарваться на взыскание. Три взыскания — и ты сам в камере. И не в такой, как у Грейнджер, не на верхнем уровне, и точно никакого горячего душа и личного унитаза. Скорее уж ведро, которое выносят раз в сутки. И для умывания ведро, тоже одно на сутки — и лицо из него умывать, и все остальное в нем мыть. У Люциуса Малфоя такая камера — матрас на полу и два ведра.

Скотство, конечно. Все здесь, в этом гребаном Азкабане, направлено на унижение человеческого достоинства. Какой бы Малфой ни был гнида, так его растаптывать... Отвратно. Что ни говори, нормальное отхожее место — это все же возможность сохранить самоуважение.

Еще больше года ему, Северусу Снейпу, все это видеть. Тоже наказание своего рода. Смотри и знай, — шаг влево, шаг вправо, и самого ждет то же самое. Не отводи глаз, видишь, как бывшие «соратники» ломаются, как опускаются? И надейся, отчаянно надейся, что они тебя не узнают, когда ты заходишь к ним в камеры. А если узнают, применяй против них магию, чтоб не разорвали на куски голыми руками.

Нет, Северус Снейп не хочет в камеру. А одно взыскание у него уже есть. За отказ участвовать в допросе жены одного из пожирателей. Он знал, что женщину будут запугивать, оскорблять, возможно, даже пытать. Помочь он ей ничем не сможет. Но сам в этом участвовать категорически не хочет.

Остается только надеяться, что если с Грейнджер что-то случится, охрана будет об этом говорить, похахакивая, словно соревнуясь, кто грубее, и он узнает. А раз молчат, то она в порядке.

Странно говорить про Азкабан «в порядке». Но люди ко всему привыкают, ко всему приспосабливаются. Даже к тюрьме.

Ох ты, Гермиона Грейнджер... Угораздило же тебя. Ты держись там! Я здесь, я рядом. Я приду, как только смогу.