Феникс: Возрождая крылья (гет)

Лесли не хватало Эрика. Светлых глаз, обволакивающих «теплым» холодом; горячих ладоней, способных согреть даже в минус двадцать градусов по Фаренгейту и успокоить при страшной истерике, когда, казалось, могло помочь только сильнодействующее успокоительное; ощущения спокойствия и безопасности, тянущегося за ним, прямо как его парфюм, и действующего на девушку сразу, как она оказывалась в предельной близости к нему. Однако Лесли предпринимала отчаянные попытки доказать себе обратное. Сделать вид, что мужчина ей не нужен. Отмахнуться от мыслей, что скучает по нему. Как можно меньше смотреть на закрытую дверь его кабинета и позволять разбиться собственным надеждам, что сейчас Адамс находится за тонким темным деревом.

Его там не было — девушка знала это с уверенностью. С такой же уверенностью она желала убедить себя в том, что не нуждается в нем. И каждый раз попытка оказывалась провальной. Каждый раз, когда Лесли начинала думать о нем. Каждый раз, когда карие глаза косились вправо — на ту самую дверь. Каждый раз, когда становилось зябко, а тревога стискивала сердце.

Лесли не нужна Эрику — значит, Эрик не нужен Лесли. Вполне себе логичное уравнение не получалось вбить в голову и запомнить, как таблицу умножения, словно девушка не была отличницей по математике. Но математики больше не было. Она осталась там, в беззаботном детстве и тяжелой юности. Это была жизнь. Несправедливая, жестокая и злопамятная.

Эрику не хватало Лесли. Темных глаз, приводящих его в жизнь всякий раз, как они касались его; прохладных ладоней, возвращающих в реальность и говорящих о том, что кто-то нуждается в нем; ощущения легкости и тепла, благодаря которому рассеивалась тьма, солнце оказывалось в зените, а всё зло мигом покидало пределы планеты или хотя бы Сан-Диего. Адамс боролся с собой. Одна часть пыталась уверить его в том, что девушка не нужна ему, другая приводила вполне обоснованные доводы, подтверждающие, что она — именно то, без чего он не справится в жизненной борьбе. Однако выше них стоял разум, настаивающий на том, что Лесли нельзя доверять. Эрик разрывался между разумом и сердцем.

Лейтенант взял выходные на работе, которые начальник беспрепятственно и с превеликим удовольствием выдал, поскольку мужчина крайне редко отдыхал; в большом количестве поглощал алкоголь и сигареты и думал. Много думал. О Лиссе, о последних четырех годах, о Лесли. Его качало из стороны в сторону. Стоило подумать о первой, и гнев, желание мести и чувство несправедливости брали верх. Но как только он мысленно касался Лесли, то в груди расцветало греющее чувство, от которого хотелось разбить пустые и наполненные бутылки, выйти на улицу и сомкнуть девушку в объятиях. Ощутить покрытую мурашками кожу, то, как она доверчиво жмется в ответ, и очутиться в оковах буквально лечащих глаз.

Однако это было плодом его фантазии, стороной разума, максимально приближенной к сердцу, и его истинным желанием. И всё же разум, желающий и одновременно не желающий хозяину добра, выигрывал.

Адамс не мог доверять Лесли, пока не увидит доказательств того, что она не связана с Лиссой. Как назло, доказательств, удовлетворяющих его, не было, или Райан пока что не смог их найти.

Сержант действительно ломал голову. Он видел реакцию Лесли на его рассказ об Эрике и состояние, в котором она пребывала после его пропажи, и крыл всеми нецензурными словами прогресс, который не предоставил человечеству возможность передавать мысли и увиденное собственными глазами. Хотя Адамс, скорее всего, не поверил бы даже этому. Точнее, его разум.

Так было и этим вечером. Эрик молча гипнотизировал стену — одну и ту же уже на протяжении двух дней. Складывалось впечатление, что он даже не спал и уже больше пятидесяти часов сидел на неизменном месте, подпирая спиной кровать. Райан, предварительно без сожаления выкинув все пустые и даже наполненные алкоголем бутылки, ходил из стороны в сторону.

— Лесли невиновна. Ты не видел ее реакцию после того, как я рассказал о вашей с Лиссой жизни, а я видел! Сначала она пустым взглядом смотрела в комп, а затем вернулась в кабинет с красными глазами и опухшим лицом!

Что-то внутри мужчины дернулось, заскребло и заскулило, однако его подвергающая сомнению любую информацию часть стремительно заткнула неравнодушие.

— Эмоции можно хорошо отыграть, — сурово протянул Эрик.

Райан резко остановился, закатил глаза и задрал голову к потолку. Несколько раз вдохнул и выдохнул. Успокоившись, повернулся к Адамсу.

— А какие доказательства тебя устроят? Мне проверить ее на полиграфе, узнать детализацию звонков или, может, посмотреть все камеры города за последние семь лет?! — прикрикнул он.

Эрик до скрипа сжал челюсти и потер лицо, до сих пор не глядя на друга. Райан же не отнимал взора от словно неживого мужчины и не узнавал в этой расклеившейся копии прежнего бесстрашного лейтенанта.

Сержант в два шага приблизился к Адамсу и присел на корточки напротив него. Внутри что-то бурлило, щипало и агрессивно вырывалось наружу. Как только похожие друг на друга голубые глаза встретились, кулак обрушился на скулу Адамса.

— Приди в себя!

Эрик оторопело потер онемевшую часть лица и хмыкнул. Его взгляд изменился. Всепоглощающая пустота, которая уже порядком поднадоела Райану, испарилась. В грубых чертах отныне главенствовало раздражение. Сержант же спрятал правую руку за спиной, только бы не ударить мужчину еще раз.

— Ты делаешь хуже только самому себе! Сам всё рушишь! Рушишь себя и ваши отношения. А когда одумаешься, то будет поздно!

Адамс закипал. Терпение дотлевало, последние искры стремились вверх и сумели выбраться из его тела, поэтому он не заметил, как пальцы собрались воедино и костяшки встретились со скулой друга.

Тот, приложив к щеке спрятавшуюся под свисающим с кровати пледом единственную оставшуюся бутылку алкоголя, продолжил, уже срываясь на крик:

— Да, ты боишься ошибиться, и это нормально. Но что, если это будет зря? Если ты потеряешь единственный шанс стать счастливым? А если она будет последней в твоей жизни? Как по мне, это обиднее всего. Кто не рискует, тот не пьет шампанское.

Адамс глубоко вдохнул и посмотрел прямо на Райана. Рука с пощипывающими костяшками слегка поднялась в воздух и грузно опустилась на колени. В чем-то он был прав. Вернее сказать, во всем, но Эрик не мог признать этого. Пока что лишь малая часть его откликнулась на нравоучение друга. И действительно, мужчина выглядел как пятнадцатилетний подросток, страдающий от невзаимной школьной любви. Однако ему было уже двадцать семь лет. Не время расклеиваться. Время действовать.

— Прости. Эмоции, — поджал губы Эрик.

— И ты меня… — сержант устало потер веки. — Я уже не знал, что делать с тобой.

— Ты прав, — неожиданно для Райана сказал лейтенант.

Мужчина вскинул брови и замер на малую долю секунды.

— То есть для этого мне нужно было всего лишь втащить тебе?! Сказал бы раньше — я бы сделал это еще в первый день твоей депрессии! — воскликнул он и, скривившись и потерев саднящую руку, продолжил: — Черт, ну ты и камень!

— Ты всегда мог это сделать, — усмехнулся Эрик, и уголки губ заныли, как после перелома, когда не двигаешь конечностью долгое время.

— Вот я дурак! — обругал себя Райан, приземлился рядом с другом и крутанул крышку бутылки. Та откатилась в угол комнаты, но никто из них не обратил на нее внимания. Они по очереди отпили виски прямо из горла.

— Что нового в участке? — нехотя вымолвил Эрик спустя минуты молчания.

Он не знал, чего ожидать от первого дня на работе: как будет вести себя Лесли, что предпринимать ему и какие дела подкинет ему, будь он проклят, начальник Дэвис.

— Ничего. Бумажки, бумажки и бумажки. Еще твоя погрязшая в депрессии девушка. И Маша, которая пытается привести ее в чувство. Не знаю, что она там ей говорит, но после такого явно придется вразумить. А то переделает твою Лесли так, что ты с ней не справишься.

Райан рассмеялся, и на мгновение Адамсу показалось, что всё как раньше. Никаких подозрений и сомнений, лишь тепло в душе и ощущение, что начинается новая жизнь, — то, что наполняло его сердце исключительно с ней. Однако за относительно безопасными стенами этого дома маячили Лисса и Мэйсон — Эрик попытался отогнать эти мысли, сопротивляясь самому же себе.

— Спасибо, — заявил лейтенант, дернув уголком губ в подобии легкой улыбки.

Райан повернул голову и с мягкостью в глазах похлопал мужчину по плечу.

— Для этого и нужны друзья.

* * *

На следующий день Эрик появился в полицейском участке. Вернее, слишком долго пытался появиться там. Сначала он предельно медленно ехал до работы, как не водил даже в первый день после получения водительского удостоверения, слушая недовольные сигналы следующих за ним машин; затем еще пару минут сидел в припаркованном автомобиле, глядя на копии личных дел сестер — документ о Лиссе мужчина скомкал, намереваясь отправить его в самое что ни на есть подходящее место — в урну, а справку о Лесли, которую Адамс рассматривал особо продолжительно, словно желая запечатлеть в памяти искрящиеся глаза и яркую улыбку, которые может и вовсе никогда не увидеть, по крайней мере по отношению к себе, убрал в бардачок. Напоследок, когда оставалось только встретиться с Лесли открыть дверь и шагнуть в кабинет №10, Эрик гипнотизировал темное дерево, попутно отвечая на приветствия пребывающих в замешательстве коллег, и, через минуту всё-таки решившись, остановился на пороге.

Их глаза встретились. Карие и голубые. Одинаково пустые. С одинаковым слабым пламенем в черной глубине зрачков, которое зажглось при виде друг друга и сразу погасло. С обидой с ее стороны и виной с его.

Девушка отвела взор спустя пару секунд и уткнулась в монитор. Как ни в чем не бывало. Но лишь для окружающих. Никто не знал, с каким усилием она сопротивлялась застрявшему в горле комку, сдерживала слезы и желание кинуться к нему на шею. Последнее было настолько сильным, что Лесли уперла колени в острый край стола в надежде, что они начнут кровоточить и физическая боль затмит моральную.

Адамс задержал долгий взгляд на бесстрастном, абсолютно равнодушном лице и молча направился в свой кабинет. Райан, со скрещенными пальцами наблюдая за развитием событий и нахмурившись, последовал за ним, застав друга неподвижно стоящим спиной, как будто он не сдвинулся с места после того, как скрылся из виду.

— Вы так и будете смотреть друг на друга и молчать? Надо действовать! — мужчина обошел лейтенанта и вопросительно заглянул ему в лицо.

— Пока да, — раздраженно сжал губы Эрик и, обойдя Райана, начал беспечно перебирать папки на столе, будто его ничего не тревожило. Однако тревога находилась за стеной и таила в себе вполне обоснованную обиду.

— Это не дело! — всплеснул руками друг. — Нужно хотя бы поговорить!

— Я не знаю, что ей сказать. Сам накосячил.

— Вот именно! Нужно извиниться! Женщины любят, когда мужчины делают первый шаг.

Райан только-только успел договорить, как Лесли появилась в помещении. Адамс почувствовал, как что-то стрельнуло в сердце. Надежда. Надежда на то, что всё наладится. Надежда на то, что прямо сейчас все недомолвки и обиды исчезнут, испарятся в воздухе, сотрутся из их памяти. Надежда на то, что она прикоснется к нему вновь.

Однако реальность оглушительно выстрелила прямо в лоб: девушка, не глядя ни на кого, положила очередную папку на стол и стремительно вышла. Он сам виноват в произошедшем. Стоило рассказать ей правду или соврать, но не прятаться подобно трусу. Но мужчина не мог. Не мог, не умел, не знал. Как не знал сейчас и того, как поговорить с Лесли. Что сказать, как сказать и для чего сказать.

Эрик тяжело вздохнул, разглядывая недавно закрывшуюся дверь.

— По ней не видно, что первый шаг поможет.

— Боже, Эрик, кто из нас был женат? — взвыл Райан и упал в кресло. — Это женское проявление обиды. Она ждет, когда ты проявишь инициативу. После этого еще немного подуется и простит. Всё просто!

— Просто на словах… — буркнул мужчина.

Райан раздраженно выдохнул и уже собирался начать новое нравоучение, как на телефон лейтенанта поступил звонок.

— Мне надо работать, — сухо выдал он.

Мужчина принял приглашение на выход и уже поднялся с кресла. Не отвечая на вызов, Эрик спросил:

— Ты разобрался с ее другом?

— Ага, — бросил сержант, уже направляясь к двери и попутно вспоминая, как порекомендовал Филу найти дельного адвоката, иначе его жизнь будет испорчена.

Когда Райан оказался по другую сторону кабинета и за спиной послышался голос Адамса, принимающего звонок, он, сморщившись, передразнил начальника:

— «Мне надо работать»!..

Лесли тут же подняла голову на коллегу и нахмурилась. Мужчина, прокашлявшись, невозмутимо сел за рабочее место.

* * *

Так прошла неделя. Неделя молчания, говорящих взглядов и попыток исправить ошибки. Причем далеко не всегда удачных. Оба избегали друг друга. Всякий раз, когда Эрик намеревался поговорить с Лесли, она показательно уходила из кабинета, заводила бессмысленный разговор с Райаном или отвечала на мнимый звонок на телефоне. Иной раз, когда Лесли собиралась высказать все претензии Эрику, она останавливалась на пороге кабинета, или заносила бумаги, которые служили лишь поводом для посещения, и так и не решалась на разговор, или перекидывалась с ним дежурными фразами сугубо по рабочим вопросам, останавливая себя в последний момент перед тем, как выложить всё, что разрушает душу.

Райан недовольно наблюдал за происходящим, иногда испытывая истинное желание выволочь обоих из кабинета, столкнуть носом к носу или где-нибудь запереть, не выпуская до тех пор, пока они не выяснят отношения.

Их поведение было чистой воды мазохизмом. Эрик и Лесли мучили себя и друг друга. Таили обиды и невысказанные признания. Душили себя страхом. Исключительно необоснованным. Что могло бы произойти после того, как они поговорили бы? Исхода всего два: долгожданное примирение или болезненное расставание. Однако они не могли проститься так быстро. Влечение друг к другу было сильнее огорчения, переживаний и злости. Их влечение было сильнее магнита. Оно ощущалось сквозь стены и расстояние. Недосказанность лишь иногда прерывала эту связь, но в остальное время она оставалась неизменно мощной.

Они понимали это и гордо пытались сделать вид, что равнодушны друг к другу. И вскоре настолько привыкли к этому, что начали верить в истинность безразличия. Только Райан видел, каким встревоженным и досадливым взглядом Эрик смотрел на Лесли, когда она в очередной раз игнорировала его, и как Лесли время от времени поглядывала на закрытую дверь, прикусив губу.

На седьмой день игнорирования друг друга Лесли не выдержала. Она устала от постоянного присутствия рядом и невозможности обнять его; от нескончаемых мыслей об его состоянии, чувствах, словах, которые хочется сказать и какие необходимо озвучить; от ощущения ненужности и использованности; от ставших частью ее жизни скулящей моральной боли, истерик по ночам и счастливых воспоминаний, которые вполне реально могли остаться только приятным прошлым. Прошлым, где ей было хорошо. Прошлым, в котором она наконец чувствовала себя живой. Прошлым, где она спустя долгое время наконец-то была счастлива.

На седьмой день игнорирования друг друга Эрик не выдержал. Он устал от борьбы с самим собой: чувства вины и того, что не мог поступить иначе, поэтому сделал всё правильно; от бесчисленных попыток исправить нарушенную им идиллию, которые неизменно заканчивались провалом; от окружающего его мрака и пропажи смутной, но облегчающей надежды на лучшее, которая исходила от Лесли, как самый полезный вирус.

Лесли не выдержала и в конце рабочего дня твердой походкой направилась в кабинет Адамса с намерением всё закончить прямо здесь и сейчас. Будет трудно, но она справится, как справлялась всегда. Не он первый, не он последний, как говорила Маша. Весь мир не крутится вокруг одного Эрика. А даже если и крутится, то девушка намерена остановить сумасшедшее движение.

Ей надоело чувствовать себя игрушкой. Утешением, запасным вариантом, куклой, которой поиграли и которую выкинули. За прошедшее время предположения девушки по поводу того, что мужчина просто пытался найти в ней бывшую жену, и вправду подкреплялись. Иначе он однозначно попытался бы всё исправить, а те ничтожные попытки завести разговор Лесли не воспринимала как стремление наладить отношения. Слишком отчаялась. Слишком устала. Слишком запуталась.

Эрик не выдержал и уже собрался решительно выйти из кабинета и поговорить с Лесли. Он не мальчишка. Ему чертовых двадцать семь лет, а он не может заставить девушку выслушать его. Адамс не понимал, отчего настолько сильно расклеился, и неустанно жалел о том, что не поговорил с ней еще в день, когда узнал, кем приходилась ей Лисса. И сейчас не знал, как остановить желание Лесли избегать его, нормально обсудить произошедшее и прийти хоть к какому-то выводу, даже разбивающему им обоим сердце. Не знал, но был намерен сделать это.

Не успел. Лесли тотчас оказалась на пороге. Безжизненный взгляд, пустые глаза, искусанные губы. Что-то сжалось внутри мужчины. Совесть, жалость, сердце или черт знает что еще. Но именно сейчас он винил себя в том, что всё испортил, сильнее, чем за всю неделю. Настолько сильно, что ему хотелось разбить голову, в которой скрывался проклятый разум, о стену, встать перед девушкой на колени и забрать всю ее непокорную боль себе. Ему влезет. Ничего… Ничего с ним не случится. Не будет переизбытка. Привык. За столько лет границы боли только расширялись, объем рос. Он справится и с ее болью. Только бы карие глаза загорелись, как прежде, мягкие черты лица источали радость, а раны на губах зажили.

Девушка медленно подошла к столу, ни на секунду не прерывая зрительный контакт. Эрик не узнавал в ней Лесли. Это была отнюдь не она. Эта версия пугала Адамса. Она не была живой. Качественная подделка, робот или галлюцинация. Но никак не Лесли.

Лесли же ощущала себя куклой. Сломанной, пустой, никому не нужной. С ней поиграли и затем, как надоело, ее выкинули. Девушке словно сломали голову, как часто делали дети ради любопытства: узнать, что скрывается под пластиковым мягким овалом с жесткими волосами. Там царила пустота. Прямо как внутри Лесли.

— Спасибо за то, что вы сделали для меня, я очень благодарна вам, но работать здесь больше не могу. Не беспокойтесь по поводу штрафа — я выплачу его до последнего цента.

Ледяной голос пронзил тишину кабинета №10 и так же бегло прервался, оставив горькое послевкусие и зациклившись в голове Эрика.

«Вы, вы, вы…» — от уважительной, сугубо деловой лексики становилось противнее всего. Адамс был противен самому себе. Он сам довел ее до увольнения. Он сам отмотал их отношения в самое начало, когда они таковыми еще даже не являлись. Он сам сделал из Лесли безжизненную куклу.

И теперь сам не мог ничего исправить: девушка уже направилась к выходу и начала открывать дверь. Мужчина подскочил с кресла. Хватит. Хватит с него. Хватит безразличия и игнорирования. Они поговорят. В коридоре, на улице, на пороге ее квартиры — неважно где. Лейтенант догонит ее и поговорит с ней. Другого выхода нет.

Лесли уже толкнула дверь — в проеме образовался просвет, который сию же секунду схлопнулся. Кто-то с другой стороны закрыл дверь и провернул ключ в два оборота — из-за дурацкой привычки Эрика оставлять связку снаружи.

— Вы мне надоели! Поговорите уже, а то как дети, ей-богу! Утром открою! Удачно провести ночь, голубки!

Райан.

Это был один из немногих моментов, когда Адамс был рад глупым шуткам друга. Сложившейся ситуации был рад только он — Лесли же, закатив глаза, еще несколько мгновений предпринимала попытки выйти, но они оказались безуспешными. Ей предстояло провести целую ночь с человеком, который принес слишком много счастья и боли одновременно.

Ну уж нет.

— У вас случайно нет запасного ключа? — скрепя сердце вымолвила девушка и повернулась в сторону лейтенанта.

Тот же не мог сдержать легкой, не свойственной ему улыбки, как ни пытался, и присел на край стола.

— Во-первых, у тебя, — исправил он Лесли. — Во-вторых, нет.

— Во-первых, я соблюдаю субординацию. Во-вторых, может, вы выломаете дверь?

— Она тяжелая.

— Это дерево, — нахмурилась девушка.

— Тяжелое дерево, — пожал плечами Эрик.

Лесли похлопала карманы в поисках телефона, однако тот, как назло, остался на рабочем месте.

— Можно позвонить? — обратилась девушка к Адамсу.

— Разрядился, — нагло соврал мужчина.

Лесли из последних сил сдержала истерический вскрик или смех. Сжав кулаки, она еще раз толкнула дверь, и, когда препятствие ожидаемо не отреагировало на ее действие, села рядом с выходом, опершись спиной на шкаф, и бездумно смотрела исключительно на противоположную стену.

Забавная картина: надутые щеки, серьезный взгляд, недовольство во всех частях тела. И быстро-быстро бьющееся сердце и желание наконец прикоснуться к нему. Однако предательская гордость не позволяла Лесли даже взглянуть на Эрика, который, в свою очередь, безотрывно наблюдал за девушкой со странной улыбкой.

Она была рядом. Дольше, чем на пару секунд беседы по работе. Ближе, чем за последнюю неделю, ведь сейчас у нее не было возможности избежать разговора. Больше, чем когда-либо, поскольку впереди целые вечер и ночь — более десяти часов, не подвластные им раньше.

Можно было не торопиться. Спокойно подумать над тем, что сказать, привести аргументы и настроиться на откровения, но Эрик был не в силах ждать еще. Он хотел закончить начатый ими «цирк» здесь и сейчас и ни секундой позже.

— Может, мы поговорим? — настойчиво протянул мужчина.

Поначалу Лесли не отреагировала на высказывание Адамса, затем горько усмехнулась, однако так и не удостоила его даже малейшего взгляда, хоть и самого злого из широкого арсенала.

— А смысл? — два слова отскочили от стен. Глухо, обреченно, разочарованно.

Лейтенант на мгновение зажмурил глаза. Вина проснулась вновь и не прекращая барабанила по черепной коробке. Он предпринял попытку заглушить мерзкого «сожителя»:

— Ты избегала меня всю неделю.

Горечь с новой силой расползлась по лицу девушки, как и ухмылка стала шире. Шире и мрачнее.

— Значит, на то была причина.

— Какая? — тут же парировал мужчина.

Эрик догадывался о том, что причина холода крылась в его внезапном исчезновении без предупреждения и объяснений, и испытывал муки совести из-за собственной безответственности, но хотел услышать это от нее, чтобы положить начало вероятно тяжелому диалогу, убедиться в правоте своих доводов и окончательно измучить себя.

Стоило Адамсу поинтересоваться о причине резких изменений в ее поведении, как Лесли тотчас повернула голову вправо. Два суровых взгляда столкнулись. Внутри мужчины образовалась настоящая пропасть от лишившихся всех эмоций карих глаз. Внутри девушки начинала бурлить ярость, вступая в борьбу с желанием перестать плескаться желчью и почувствовать долгожданное тепло.

— Какая причина?.. — тихо повторила она, как будто не веря в реальность произнесенного им вопроса.

Глаза зверели. Пустота отступила. Теперь в темных безднах отражались отчаяние, злость и в самой глубине — неприступный страх.

— Причина в том, что ты использовал меня! Поигрался с чувствами и бросил! Исчез, оставив одну думать о том, что случилось с тобой: убили, похитили или что еще! А ты всё это время считал меня такой же, как моя сестра, и даже ничего не спросил у меня!

Лесли не заметила, как подскочила еще на первом предложении. Голос срывался, глаза застилали предательские слезы, которые она стоически сдерживала всю неделю. Теперь дамба всё-таки прорвалась, окатив мигом покрасневшие щеки солеными ручьями боли. Боли, разрывавшей ее на куски, как дикий голодный зверь. Боли, проступавшей через сорванные связки. Боли, усиливавшейся стократ, когда сквозь пелену девушка видела ее причину.

Лицо Эрика было непроницаемым. Он заторможенно наблюдал за сломанной им же самим Лесли, вслушивался во вполне обоснованные обвинения, и ненависть по отношению к себе росла в геометрической прогрессии. Мужчина настолько сосредоточился на чувствах, что не обратил внимания, когда Лесли успела приблизиться к нему.

— Тебе же проще выдумать то, чего нет, чем спросить хоть что-то у меня!

Адамс не сразу обратил внимание и на то, как девушка толкнула его в грудь, лишь сосредоточился на призрачных ладонях, когда удар повторился.

— Ты измотал мне все нервы, заставил почувствовать себя запасным вариантом и теперь спрашиваешь, в чем причина?! Что ты молчишь?! — сорвалась на рыдания она.

— Успокойся! — Эрик попытался прикоснуться к ней, но девушка шарахнулась от него, как от огня.

— Ты ничего мне не сказал! Почему я не имею права знать о своей сестре?! Почему я не могу знать о том, что вы были в браке?! Почему ты дал мне повод думать, что всё между нами было твоей попыткой забыть мою сестру?! Почему ты сделал всё это?!

С каждой секундой становилось всё труднее и труднее различать слова: рыдания мешали буквы, стирали смысл и перекрывали все звуки в помещении.

— Ты трус! Ты трус, который боится впустить хоть кого-то в свою жизнь! Зачем ты вообще начинал отношения со мной, если боишься этого?! Почему ты оставил меня одну?!

Ее ладони, будто приклеенные к нему, вновь соприкоснулись с мужской грудью. На этот раз Адамс перехватил дрожащие руки и крепко сжал их.

— Хватит! — нервы сдали: Эрик повысил голос. — Я виноват в том, что твоя сестра так поступила со мной?!

— А какое отношение к этому имею я?!

— Самое прямое!

— То есть ты относишь людей к одной категории по родству?! — Лесли ошарашенно заглянула в когда-то родные голубые глаза и попыталась высвободиться. — Отпусти меня!

— Я… Я не это имел в виду! — опешил лейтенант.

— Я всё поняла! — кивнула она, размазав тушь по лицу плечом.

— Выслушай меня! — мужчина снова усилил тон в попытке достучаться до девушки.

— Больше нет никакого желания!

— Да, я трус, я боюсь отношений из-за твоей сестры, но на моем месте ты бы поступила так же!

— Я бы не бросила любимого человека!

— Ты не была в моем теле, в моей голове и на моем пути!

Эрик тяжело дышал. Пальцы словно срослись с запястьями девушки. Нечто брыкалось внутри, царапалось, пыталось выпрыгнуть наружу. Это бушевал гнев.

Дыхание Лесли было прерывистым. Лицо опухло, глаза покраснели, разводы туши оставили кляксы на щеках. Руки немели. Ярость импульсами поднималась к горлу. Слезы иссохли.

Они и не заметили, как в порыве эмоций вплотную приблизились друг к другу. Не заметили и того, как соприкоснулись губы. Не как обычно. Рвано, неистово, настойчиво. Кусали, пытались ранить, пустить кровь. Так же, как минутой ранее желали посильнее ранить друг друга, ужалить необдуманными словами, довести до точки кипения.

Точка кипения наступила, когда первая вещь была отброшена в противоположный угол кабинета №10. Затем вторая, третья, четвертая… Их губы по-прежнему блуждали по телам, переплетались друг с другом, застывали на шее.

Лесли осознала происходящее только в тот момент, когда ощутила обнаженной спиной бархатную обивку дивана, а грудью — горячую кожу. Это не пугало ее. И так темные глаза чернели с каждым прикосновением больших горячих ладоней.

Мурашки выскакивали буграми, дыхание сбивалось, руки неминуемо немели, когда подрагивающие пальцы оглаживали выбритый затылок, широкие плечи, напряженные мышцы.

Сердце выплясывало танго, жар проступал испариной, всё девичье тело желало как можно ближе оказаться к нему, хотя, казалось, ближе уже некуда.

Эрик давно не чувствовал того, что испытывал сейчас. В ушах гремел учащенный стук сердца вперемешку с ее прерывистым дыханием, подернутые поволокой глаза не могли оторваться от ее тела, так остро реагирующего на его малейшее движение, горящие от жара ладони бегали по позвонкам, изгибам, груди.

Это был не просто секс. Это было что-то большее. Что-то большее, чем просто похоть. Что-то большее, чем удовлетворение животного желания. Что-то большее, чем эмоциональный взрыв.

Адамс не знал, что двадцатилетняя Лесли сделала с ним. Не знал, почему от ее касаний и взглядов всё переворачивалось внутри, замирало и вновь отмирало, болезненные импульсы поднимались к горлу. Не знал, что влюбился в нее еще давно, и осознал это именно сейчас.

Боялся признаться в чувствах самому себе, а тем более вслух, однако теперь его тело и глаза говорили гораздо больше, чем слова. Слова — пустышки. Их можно использовать в целях выгоды, ими можно обмануть, ими можно пустить пыль в глаза. Но тело никогда не лжет.

Лесли не знала, как это произошло. Не знала, как влюбилась в человека, решившего помочь ей по душевной доброте. Не знала, когда начала доверять ему свою жизнь. Не знала, в какой момент перестала видеть жизнь без него. Это было страшно. Страшно чувственно. Страшно приятно. Страшно неожиданно.

— Я понял, о чем ты говорила мне тогда, — прошептал Эрик.

Лесли, с легкой улыбкой наблюдающая за звездами в щелях между жалюзи, обернулась к мужчине и выгнула бровь.

— После бара, — пояснил он. — Я чувствую то же самое.

Глядя в карие радужки, Адамс думал о том, что она — это то, чего ему не хватало последние годы; она — его спасение; она — смысл его никчемной жизни.