Сердце проказы (гет)

Что… что это было?

Балдуин сидел на том же месте, не шевелясь, ощущая небывалую бурю. Тишина вокруг не принесла покоя — только усилила шум в груди.

Тело всё ещё отдавало фантомными прикосновениями её рук — мягких, осторожных, но почему-то таких весомых. Мысли, обычно строгие и ясные, метались, как птицы, бьющиеся о стены. Он не знал, что с ним происходит.

— Безумие, — произнёс он вполголоса.

Обхватив голову руками, он пытался вернуть порядок, к которому был приучен всю жизнь. Вновь и вновь в сознании всплывали её слова, её голос, глаза… и руки — лёгкие, почти невесомые, но будто оставившие след под кожей. Он пытался восстановить их разговор, но чем сильнее вглядывался мысленно в детали, тем больше всё расплывалось, таяло, превращаясь в туман. Он закрыл глаза.

Почему я не могу вспомнить, о чём мы говорили? Я теряю разум...

Сколько лет он приучал себя к покою — к безмолвной стойкости, к тому, что сердце должно быть крепче тела. Он знал, что болезнь медленно отнимает плоть, но всегда верил: душа останется непоколебимой.

Он поднял взгляд на крест, висящий над столом, — маленький, простой, деревянный.

Господи… что со мной? Ты испытываешь меня?

Обычно он смотрел на него с твёрдой верой. Сейчас же в душе не было ни покоя, ни уверенности, только тихое смятение, похожее на боль.

— Я не должен так чувствовать, — сказал он тихо. — Не должен.

Но внутри будто кто-то рассмеялся — тихо, горько.

Как будто само сердце знало, что всё уже случилось, и не просило разрешения.

— Хорошо, госпожа Аделин… — произнёс он вслух, повторяя её имя, будто пробуя на вкус. И не смог скрыть улыбки.

Он коротко выдохнул, когда дверь со скрипом отворилась.

Вошёл Балиан.

— Ваше Величество, — произнёс он с привычной сдержанностью. — Я проводил госпожу Аделин и Изабель.

— Хорошо, — слишком резко ответил Балдуин, поднимаясь со стула. Он подошёл к столику, где аккуратно лежали его перчатки и маска, делая вид, что занят ими.

— Как всё прошло? И как ты себя чувствуешь? — спросил Балиан.

Балдуину стоило собрать всю волю, чтобы вернуть себе привычную манеру. Он даже удивился, с какой лёгкостью это удалось… хотя где-то глубоко внутри что-то гулко отозвалось.

— Как я себя чувствую, — повторил он, чуть склонив голову. — Хороший вопрос, Балиан. Я… я не уверен, что смогу ответить сейчас.

Или мне лишь кажется, что я вернулся к прежнему себе?

— Слишком мало времени прошло. Пока рано делать какие-либо выводы, — он сделал паузу, глубоко вдохнув.

— Но, кажется, её методы действительно могут быть действенными, —произнёс он после короткой паузы.

Балиан, с оттенком беспокойства, не переставал внимательно всматриваться в короля.

— Лекарка сказала тебе, что за методы она использует?

— Я не задавал ей вопросов об этом.

— Тогда почему?..

— Интуиция, Балиан, — перебил король, слегка повернувшись к нему. — Предчувствие. Ты ведь тоже почувствовал это. Не так ли?

Балиан чуть склонил голову, уголки его губ дрогнули в лёгкой улыбке.

— Именно.

Балдуин взял со стола маску и привычным движением надел её.

Холод металла коснулся кожи — и вместе с ним вернулась власть над собой.

Старая роль легла на плечи привычно и тяжело. Он снова стал королём.

— Передай Раймунду, что совет соберётся завтра утром, — произнёс он наконец ровным голосом, не оборачиваясь. — Пусть известят остальных.

— Как прикажешь, — ответил Балиан, но не ушёл сразу. Он стоял неподвижно, будто что-то ещё хотел сказать.

Балдуин чувствовал на себе этот взгляд — не придирчивый, не настороженный, а скорее человеческий, тёплый. Тот, от которого становилось неудобно.

— Что-то ещё? — спросил он, стараясь, чтобы тон звучал спокойно.

— Нет, государь, — ответил Балиан после короткой паузы.

Король кивнул, не повернув головы.

Всё тот же вечер. Дом Изи.

Как только за спиной захлопнулась дверь, Изи сняла накидку и бросила быстрый взгляд на Аделин. Та всю дорогу домой не произнесла ни слова, и теперь стояла посреди комнаты, не двигаясь, с тем самым платком на лице, который обычно срывала с себя при первой возможности.

— Аделин, — мягко позвала Изи, но та даже не шелохнулась, опустив глаза в пол.

Подойдя ближе, Изи осторожно сняла с неё платок — и удивлённо моргнула.

Аделин стояла перед ней и... лучезарно улыбалась. Без причины, без смысла — просто сияла, как солнце после грозы.

— Что? — спросила она, переводя взгляд с пола на Изи.

— Ты в порядке?

— В полном! — с воодушевлением ответила Аделин, не переставая улыбаться.

Выражение лица Изи стало таким озадаченным, что Аделин не выдержала и расхохоталась. Смех вышел звонкий, искренний, но в нём чувствовалось что-то отчаянное.

— Изи, а ты? Ты в порядке? — передразнила она, едва сдерживая новый приступ смеха.

— Да ну тебя, — отмахнулась та с дружеским раздражением. — Я пошла готовить ужин.

Аделин привычным движением сняла с плеча тяжёлую сумку и позволила ей рухнуть на пол, а потом почти в припрыжку последовала за Изи.

— Подожди!

— Чего тебе? — не оборачиваясь, спросила женщина.

— Я сегодня тааак устала… — протянула Аделин жалобно, почти капризно. — Давай отдохнём?

— Тогда иди отдыхай.

— Неет, Изи, — голос её стал завлекательно-увеселительным, — давай вместе?

Я что, сейчас становлюсь Лулу?

— Что ты хочешь? — непонимающе взглянула на неё Изи.

— Есть у тебя что-нибудь выпить? — с неприкрытым заговорщицким блеском в глазах спросила Аделин.

Изи устало выдохнула, скрестив руки.

— Выпить, значит… — протянула она и медленно повернулась к Аделин. Та уже стояла с видом ребёнка, которому пообещали сладость.

Смотря на то, как Аделин постепенно превращается в комок хаоса — улыбчивая, взъерошенная, непредсказуемая — Изи не удержалась и тихо усмехнулась.

Она подошла к шкафчику, достала оттуда бутылку вина и два глиняных кубка.

Аделин уже сидела за столом, подперев подбородок руками и наблюдая за ней исподлобья — хитро, почти игриво.

— По глотку. И потом сразу спать. Слышишь? — строго произнесла Изи, но в голосе звучала усталость, а не строгость.

— Слушаюсь, госпожа лазарит, — торжественно отозвалась Аделин, вытягиваясь как солдат.

Изи закатила глаза, поставила кубки и разлила вино. На мгновение комната наполнилась терпким ароматом винограда и теплом очага.

— Расскажешь, что с тобой? — наконец спросила она, усаживаясь напротив.

— Ох, Изи… — тяжело выдохнула Аделин, взяв кубок и задумчиво покрутив его в руках.

Улыбка медленно сошла с её лица. Взгляд, который она подняла на Изи, уже не был озорным — в нём поселилось что-то неуверенное, почти тревожное.

— Кажется, пришло время рассказать тебе всё, — произнесла она тихо.

Аделин подняла кубок и залпом осушила его до дна.

Изи не сводила с неё взгляда, даже когда глиняный кубок глухо коснулся стола.

Первые глотки оказались неожиданно крепкими. Вкус вина разлился по горлу густым теплом, оставив на языке терпкую горечь винограда и лёгкую сладость.

— Ох, — скривилась Аделин, не ожидавшая такого поворота. — Из чего это вино?

Изи лишь молча наблюдала за ней, чуть приподняв бровь.

— А ты чего не пьёшь? — спросила Аделин, озадаченно глядя на женщину.

Та пригубила вино, поставила кубок на стол и, не отводя взгляда, спросила:

— Что ты хотела мне рассказать?

— Изи… — Аделин сделала короткую паузу. — Я благодарна тебе за всё, что ты для меня сделала. И делаешь. За это короткое время ты стала мне… как родной человек. Как сестра. Или, может, как мама… которой мне не хватало.

Изи тихо вздохнула, сделала ещё один глоток, пока Аделин пыталась подобрать слова.

— Я никогда не спрашивала тебя… почему ты так возишься со мной?

Изи посмотрела на неё тепло, с лёгкой грустью в глазах.

— Потому что ты напоминаешь мне меня, — ответила она спокойно. — Когда я была даже моложе тебя сейчас, я тоже жила медициной. А не тем, чтобы удачно выйти замуж, рожать детей и вести хозяйство.

Она улыбнулась, глядя куда-то в сторону.

— Я не жалуюсь. Мне повезло с мужем. С Аленом у нас были скорее дружеские, уважительные отношения, чем страсть. Его не интересовали женщины, а меня — брак. Так что с нашим союзом мы оба остались в выигрыше.

Она тихо усмехнулась.

— Он обучил меня всему, что я сейчас знаю. Думаю, если бы у меня была дочь… она, наверное, была бы похожа на тебя.

— Ого, — Аделин улыбнулась, пригубив вино. — Впервые ты рассказываешь мне что-то личное.

Обе замолчали. Тишина была лёгкой и уютной.

А потом Аделин поставила кубок и, не поднимая глаз, сказала тихо:

— Изи, у меня нет провалов в памяти. Я помню, откуда я.

Изи не ответила. Лишь внимательно всмотрелась в неё.

— Откуда ты, Аделин?

Та глубоко вдохнула, будто собираясь с духом.

— Это прозвучит безумно. И ты, скорее всего, не поверишь.

— Но ведь ты уже решилась, — спокойно сказала Изи.

— Я… в общем… пришла из будущего, — выдохнула Аделин.

Сказав это, она вдруг почувствовала, как по телу пробежала нервная дрожь, и ей стало смешно от того, насколько абсурдно это звучит.

Она поднесла кубок ко рту, наблюдая за Изи.

Та не шелохнулась. Её глаза оставались спокойными, почти мягкими.

— Из будущего, значит, — повторила она иронично. — Хорошо, Аделин. А теперь — спать. Хватит с тебя вина.

— Я серьёзно, Изи, — голос Аделин дрогнул. — Понятия не имею, как это вообще происходит, но это правда.

Изи тихо вздохнула, скрестив руки на груди, но не перебила.

— Я жила в Париже, всю свою жизнь, — начала Аделин уже ровнее, будто боялась, что если остановится, то не решится продолжить. — Поступила на врача в университет Сорбонн… хотя, наверное, меня уже отчислили.

Она нервно усмехнулась.

— Не помню, как именно переместилась сюда в первый раз. Всё случилось… внезапно. Я просто очнулась здесь, за стенами Иерусалима. А потом — так же внезапно — оказалась снова дома.

Она на секунду замолчала, будто ещё раз переживая то утро.

— Именно тогда мне и пришёл в голову этот безумный план.

Аделин взяла кубок, но не стала пить.

— Люди здесь умирают от того, что в моё время лечится парой курсов таблеток. — Её голос стал глуше, серьёзнее. — Если бы ты тогда не показала мне ту женщину с ребёнком… я, наверное, и не решилась бы вернуться.

Она перевела дыхание, опуская взгляд.

— И тогда я подумала… если у меня есть такая возможность, значит, я должна что-то сделать, раз могу.

Она замялась, опустила взгляд.

— Я собрала всё, что смогла. Лекарства, антибиотики, витамины… часть, даже своровала из больницы. Но… не это важно. Я просто… хотела помочь.

В комнате повисла тишина.

Только потрескивание огня в очаге заполняло её слова смыслом.

— Ты можешь мне не верить, Изи, — тихо сказала Аделин. — Я сказала это не для того, чтобы убедить тебя… просто, наверное, чтобы самой стало легче. Я чувствую вину за то, что ты так заботишься обо мне, помогаешь, а я не была с тобой до конца откровенна. Хотя, думаю, как раз поэтому, — она посмотрела на непонимающее лицо Изи, — я и тянула с рассказом до последнего.

— За это время на меня столько всего навалилось, — продолжила она, — а поговорить не с кем.

Она опустила глаза.

— Раньше, в такие моменты мне всегда на помощь приходила Лулу… — голос стал тише, печальнее. В глазах мелькнул блеск — то ли от вина, то ли от слёз.

— Лулу? — мягко переспросила Изи, наливая вино в оба кубка.

Аделин на мгновение задумалась, затем улыбнулась — ностальгически, с нежностью:

— Луиза. Это мой хаос, — сказала она с лёгкой ухмылкой. — Как я — твой.

— Мы дружим с детства. Не помню времени, когда я её не знала. Наши родители были близкими друзьями.

Мой отец… — короткая пауза, она на мгновение опустила взгляд.

— Был главным врачом онкологического отделения. В моё время онкология — одна из самых тяжёлых болезней.

— А мать Лулу была главным врачом женской консультации. По сути — тем же, что делаешь ты, Изи.

Она тихо выдохнула и продолжила уже мягче:

— Я выросла среди бесконечных разговоров о болезнях, операциях, диагнозах. Всё время крутилась рядом с медициной. А Лулу — рядом с людьми. Поэтому мы такие разные…

— Женщина-врач? — переспросила Изи.

— Ох, ещё какая, — улыбнулась Аделин. — Высшей категории.

Она сделала глоток и продолжила:

— Мы выросли вместе, проводили много времени вдвоём. Она привнесла в мою жизнь столько безумия… И если раньше я терпеть это не могла, то теперь понимаю, что это было самое счастливое безумие в моей жизни. — Она вздохнула, чуть грустно, но тепло. — Лулу научила меня жить.

Потом тихо добавила, уже с лёгкой усмешкой:

— Хотя есть и дурной пример. Лулу — это та, из-за кого у меня, наверное, этот дурацкий паттерн: как только что-то задевает мою душу — сразу хочется напиться.

Обе молчали. Пламя в очаге трепетало, отражаясь в вине и на лицах.

Изи смотрела на неё с мягким, почти материнским вниманием.

— Ты скучаешь по ней — сказала она негромко.

— Ой, — Аделин отмахнулась рукой, проглотив ком, подступивший к горлу.

Сделав глоток вина, она тихо добавила:

— Думаю, как только вылечу короля… если смогу… вернусь домой.

Изи долго наблюдала за Аделин, пока та пила вино. На её лице мелькало, казалось, тысяча эмоций — всё сразу: грусть, усталость, напряжение, смущение. Девушка явно пыталась их спрятать, но делала это безуспешно.

Тишину нарушила Изи.

— Что задело твою душу, что тебе захотелось выпить?

— Что? — Аделин резко подняла взгляд, будто её застали врасплох.

— Ты же сама сказала, — спокойно напомнила Изи. — Что, если что-то задевает твою душу, тебе хочется напиться.

Так… стоп. Я правда это сказала? Ох, блин…

— А давай лучше потанцуем? — внезапно выпалила она, резко вставая из-за стола и глядя на Изи с лукавой улыбкой.

— Что? — только и смогла вымолвить та, моргнув в полнейшем недоумении.

— У вас вообще есть музыка в этой стране? — спросила Аделин, и голос её прозвучал чуть растянуто, как у человека, у которого мысли уже едва держатся в порядке. Глаза начали слегка сужаться, а на щеках проступил розовый румянец.

— Музыка? — переспросила Изи, настороженно приподняв бровь.

— Да, или песни? У вас вообще бывают праздники? — хмуро уточнила Аделин, слегка покачнувшись и направившись к своей сумке.

Она опустилась на корточки, роясь в ней, а Изи с настороженной тревогой следила за каждым движением.

— Праздники?.. Ну, Пасха, — осторожно ответила она.

— Пфф… ахах! — вырвался резкий смех из Аделин.

— Аделин! — Изи метнула на неё взгляд, и та, встретившись с ним, мгновенно осеклась.

— Что ты там ищешь? — настороженно спросила Изи, всё ещё сидя за столом, скрестив руки. С каждой секундой она выглядела всё тревожнее, наблюдая, как её молодая помощница медленно сходит с ума.

Несколько секунд — тишина. А потом вдруг:

— А вот и он! — радостно воскликнула она.

Она подняла руку вверх — в пальцах поблёскивал чёрный прямоугольный предмет.

Аделин обернулась, глаза блестели, как у ребёнка, нашедшего сокровище.

— Положила по привычке… не думала, что пригодится!

— Что это? —спросила Изи, присматриваясь.

В руке Аделин лежал её смартфон.

Она неуклюже провела пальцем по экрану — тот мигнул бледным светом, и лицо девушки озарилось голубоватым отблеском.

Изи застыла, сжав ладони, будто пытаясь отогнать невидимую силу.

— Господи… — выдохнула она. — Что это?

— Связи здесь нет, — с довольной ухмылкой ответила Аделин, не отрывая взгляда от экрана, — зато есть плеер.

Она села напротив Изи, у которой на лице застыло изумление, смешанное с ужасом — будто она наблюдала за колдовством наяву.

— Так… где же, где же… ага, вот, — пробормотала Аделин.

На светящемся стекле появилась надпись:

ABBA — Dancing Queen.

Через мгновение тишина дома взорвалась звуком.

Яркая, лёгкая, солнечная музыка, вырвавшаяся из другого века, заполнила пространство между каменными стенами.

Изи застыла, не в силах пошевелиться, пока её дом погружался в неведомое безумие.

Пламя свечей дрогнуло, воздух ожил.

Аделин положила телефон на середину стола и подняла глаза на Изи — и на лице её засияла хитрая, почти заговорщицкая улыбка.

Что-то в этом взгляде сразу насторожило Изи.

Аделин закрыла глаза, позволив себе раствориться в звуках, и, покачиваясь в такт, поднялась со стула.

Смех сам сорвался с её губ — звонкий, живой, настоящий, как давно забытое дыхание счастья.

Она протянула руку к Изи, наклоняясь ближе:

— Давай, Изи, вставай!

— Нет, Аделин, нет! Отстань от меня! — отбивалась та, отмахиваясь руками.

Музыка набирала силу, и вдруг Аделин, смеясь, подхватила припев:

— You are the dancing queen! — громко, фальшиво, но с такой радостью, что это звучало красиво.

Изи замерла.

— Что это за язык?

— Английский, — ответила Аделин, улыбаясь.

Изабель была в полном смятении. Она не понимала, что происходит: неизвестные голоса, ритм, странные звуки — всё это вызывало растерянность и почти суеверный страх.

Она залпом осушила кубок, надеясь разогнать внезапную тревогу.

Аделин же, напротив, словно утонула в звуке. Перед её глазами всплыло воспоминание — яркое, живое, будто не она стоит в доме Изи, а снова там, среди огней. Бар, вино, смех. И Лулу, кружащаяся вокруг неё: сияющая, смеющаяся, живая. Лулу заглядывает ей в глаза, понимает слишком много — и тянет за руку:

— Хватит так сидеть. Пойдём.

Тогда внутри Аделин было слишком много усталости, чтобы смеяться, и слишком много боли, чтобы танцевать. Но Лулу тянула её не силой — а своим светом, почти нестерпимо тёплым.

Она помнила, как они вышли на танцпол.

Как музыка гремела, разбивая мысли.

И помнила самое главное — первые аккорды.

Эта песня.

Лулу вскинула руки, взвизгнула от радости, повернулась к ней:

— О нет, сегодня ты не отвертишься!

И потянула её к центру зала.

Лулу танцевала рядом свободно, хохоча, будто каждый её вздох был праздником. Её движения были заразительными, живыми, искренними — и что-то внутри Аделин вдруг дрогнуло.

Она улыбнулась — сначала немного, неуверенно.

А потом — шире.

И впервые за долгие тяжёлые месяцы начала двигаться.

Помнила, как Лулу закричала ей сквозь музыку:

— Так держать, Аделин! Ты прекрасна!

Помнила, как она смеялась — до слёз, до головокружения, до полного освобождения от собственных мыслей.

— Что это, Аделин? — голос Изи, резкий и сбивчивый, вернул её в настоящее.

Аделин, всё ещё смеясь, выдохнула:

— Это песня. О тебе, Изи. Ты — моя королева танца!

Она закружилась, хлопнув в ладони.

Но Изи не двигалась.

Всё в ней противилось этому — не от злости, а от глубоко укоренившейся привычки.

Она выросла среди молитв и песнопений, где каждый звук обращён к Богу.

А это... это было что-то другое.

И всё же — в том, как Аделин смеялась, как кружилась, подбрасывая волосы не было ни тени зла.

Она смотрела, как девушка движется — красиво, грациозно, весело, как ребёнок, который ощущает радость тела и свободу дыхания.

Было в этом что-то удивительно чистое, наивное, живое.

Такое, что растапливало лёд внутри.

Изи вдруг улыбнулась — сначала краешком губ, потом по-настоящему.

Она почувствовала, как внутри что-то смягчается.

Это юное сердце... такое хрупкое, но полное огня...

Что же так затронуло твою душу, Аделин?

— Да-да, Изи, это про тебя! — смеясь, крикнула Аделин, уловив ее взгляд на себе.

— Безумная, — громко сказала Изи, пытаясь перебить звук музыки. — Совсем безумная!

Аделин услышала и только расхохоталась громче, не прекращая кружиться:

— А ты попробуй, Изи! Это лечит лучше любого лекарства!

Она кружилась всё быстрее — смех, вино, музыка, — всё смешалось в одном вихре.

Руки подняты, глаза закрыты, а на лице — чистая, беззащитная радость.

Изи смотрела, не в силах отвести взгляд.

— Господи, — прошептала она, — ну и девчонка же ты еще…

Утро встретило Аделин жестоко и безжалостно.

Солнце било прямо в глаза. Слишком ярко. Даже птицы, кажется, сегодня решили петь громче обычного — просто чтобы проверить, выдержит ли она это.

Аделин застонала, прижимая ладонь к виску.

— Господи… — выдохнула она. — За что мне это?..

Вино во рту превратилось в сухую горечь, а в голове звенело не хуже церковных колоколов.

Память возвращалась медленно, фрагментами.

С глухим стоном Аделин села на постели. Волосы растрёпаны, глаза красные, а на шее — след от тесёмки её сумки, которой она, по всей видимости, пыталась дирижировать под конец вечера.

За дверью послышались шаги.

— Изи, я, кажется, умираю, — простонала она заранее, прежде чем дверь открылась.

Женщина аккуратно вошла в комнату, держа чашку воды обеими руками.

— Доброе утро, королева танца, — произнесла она с лёгкой усмешкой.

Аделин застонала громче и снова упала лицом в подушку.

— Приходи в себя, Аделин. Не явишься же ты перед королём в таком состоянии, — сказала Изи, ставя воду на стол.

— А можно вместо меня ты пойдёшь? — хрипло простонала Аделин.

— Ну, ещё чего, — усмехнулась Изи. — У меня своих дел хватает. Я даже сопроводить тебя сегодня не смогу, поэтому тебя проведёт сеньор Балиан. Поднимайся.

Аделин жалобно заскулила, сжав виски руками.

Ох, чёрт… ну вот зачем мне надо было пить? Первый рабочий день в качестве королевского врача — и ты нахрюкалась в сопли. Браво, Аделин!

Она опустила голову обратно на подушку и, не открывая глаз, пробормотала:

— Убей меня, Изи. Быстрее и милосерднее, чем похмелье.

— Я могу только окатить тебя водой, хочешь? — невозмутимо ответила та.

Аделин простонала что-то нечленораздельное.

Изи покачала головой, едва заметно улыбнувшись, и тихо вышла из комнаты.

Дверь за ней мягко прикрылась.

Аделин осталась одна, глядя в потолок мутным взглядом.

День обещает быть тяжёлым.

Вяло поднявшись, Аделин умылась, выпила литра три воды залпом и, приняв таблетку от головы, вышла во двор.

Ей хотелось подышать прохладным воздухом, но погода решила иначе.

Во дворе стояла сухая, вязкая жара — та, от которой мутит даже без похмелья.

— Замечательно, — мрачно констатировала она про себя и зашла обратно в дом.

Пациенты Изи начали приходить уже после завтрака, но у Аделин был выходной — или, скорее больничный.

Она берегла все свои три процента сил на вечер — на тот самый вечер, на который меньше всего хотела идти.

Сегодня она выполняла роль домашней декорации, которая, мягко говоря, вызывала не эстетическое удовольствие, а лёгкое беспокойство.

Она то лежала на тахте, пока шёл приём, то сидела за столом, уткнувшись лбом в прохладную деревянную поверхность и что-то бормоча себе под нос.

Изи, проходя мимо спросила на ходу:

— С кем ты там разговариваешь? Неужто с Господом?

— Со своей печенью, — буркнула Аделин. — Она сегодня ближе к Богу, чем я.

Изи покачав головой пошла дальше.

В какой-то момент Аделин не заметила, как провалилась в сон. И, кажется, впервые за долгое время ей запомнился он.

Она стояла перед зеркалом своей ванной в Париже. Холодный свет отражался в стекле, и вдруг кожа на её плечах начала меняться — покрываться чёрными едкими язвами. Белёсая пелена медленно затягивала глаза, дыхание стало тяжёлым.

Аделин попыталась позвать на помощь, но горло будто залило свинцом. Она хотела метнуться к аптечке, достать таблетки — но ноги не слушались. В панике она смотрела, как тело на глазах гниёт, как ногти темнеют, кожа осыпается, и запах — едкий, мёртвый — заполняет всё вокруг.

Где-то далеко раздался голос. Мужской, приглушённый, будто через толщу воды:

— Госпожа Аделин... Госпожа Аделин...

Она замерла. Голос становился ближе, мягче. Ей показалось, что за спиной мелькнула фигура — высокая, неясная. Но волосы, словно сотканные из солнечных лучей...

— Аделин!

Она дёрнулась и резко распахнула глаза.

Перед ней стояли Изи и Балиан.

— Господин Балиан пришёл тебя сопроводить, но не смог добудиться, — с лёгким смешком сказала Изи.

— Ох, простите, — Аделин вскочила, всё ещё наполовину во сне.

— Ничего, госпожа Аделин, — мягко ответил Балиан. — Я подожду на крыльце, пока вы не будете готовы.

Он чуть кивнул и вышел.

Аделин провела ладонью по лицу, жалобно вздохнула. Головная боль наконец начала отступать, и, кажется, даже появились намёки на силы. Наспех собравшись, она накинула платок и закинула сумку на плечо.

Виновато выйдя на крыльцо, Аделин коротко кивнула Балиану.

— Прошу прощения, — сказала она тихо, всё ещё чувствуя остатки сна в голове.

— Не стоит, — ответил он спокойно. — У вас, видимо, много работы.

Аделин тихо усмехнулась, вспомнив вчерашний вечер.

— Это да, — сказала она иронично, опуская взгляд.

Они двинулись по улицам Иерусалима, не спеша. Они шли по узким улочкам, где камни уже дышали теплом, накопленным за день.

Солнце клонилось к закату, и его свет ложился на стены густыми, почти медовыми бликами.

Вечерний Иерусалим был иным — спокойным, уставшим, будто сам город готовился к молитве и сну.

Через несколько шагов Балиан спокойно сказал:

— Кажется, к вам всё чаще приходят за помощью. С каждым днём людей всё больше.

Аделин слегка улыбнулась — скромно, почти застенчиво.

— Вроде того. Как я уже говорила… я люблю медицину. И рада помогать всем, кто нуждается во мне.

Он шагал рядом, молча слушая её слова, но на лице появилось то выражение, которое выдавало: мысль не отпускает.

— Простите мою прямоту, госпожа Аделин, но…

он вздохнул чуть глубже

— как человек, который многим обязан королю, я должен заботиться о тех, кто рядом с ним.

И теперь он посмотрел на неё — спокойно, почти с участием.

— Вы по-прежнему ничего не вспоминаете о себе? О том, откуда пришли… кто были до того, как начали врачевать?

Аделин лишь тихо нервно сглотнула, а затем ровным голосом сказала:

— Нет.

Он кивнул — так, будто ожидал именно такой ответ.

— Понимаю, — сказал он спокойно.

Некоторое время они шли молча. Аделин шла чуть позади, придерживая край платка, чтобы ветер не срывал его с головы. Усталость после ночи и долгого дня смешалась с тревогой, тихой, вязкой, словно тень, прячущаяся за каждым углом.

И только когда они миновали поворот, он вновь заговорил — мягче, чем прежде:

— И всё же… вы не выглядите потерянной.

Он слегка скосил взгляд на неё, но не поворачивал голову полностью.

— Простите моё любопытство, госпожа Аделин, но иногда мне кажется, что..

Аделин перебила его:

— А вы? Вы сказали, что поможете мне найти мою семью. Что-то узнали?

Балиан кивнул.

— Я обязательно дам вам знать, если узнаю хоть что-нибудь. Обещание есть обещание.

Чем ближе они подходили к башне, тем сильнее внутри поднималось напряжение. Решив себя перенастроить, Аделин спросила:

— А давно вы служите королю? — стараясь, чтобы голос звучал уверенно, но в нём всё равно проскользнуло что-то детское — искренний интерес, почти любопытство.

Балиан бросил на неё короткий взгляд — внимательный и немного испытующий, будто прикидывает, зачем она спрашивает.

— Давно, — ответил он наконец. — Ещё с тех пор, как он был мальчишкой. Я тогда служил его отцу, королю Амори. После его смерти остался при дворе.

— Значит, вы знаете его… всю жизнь? — осторожно произнесла Аделин.

Балиан слегка кивнул.

— Почти. Я видел, как он рос. Как учился держать меч… и сдерживать боль. Он был тихим мальчиком — не из тех, кто требует внимания. Скорее из тех, кто слушает. И запоминает каждое слово.

Аделин слушала внимательно. Её взгляд смягчился.

Он на мгновение замолчал, будто вспоминая что-то далёкое.

— Уже тогда в нём было… нечто особенное. Я не видел никого, кто бы с таким спокойствием принимал и тяготы, и страдание.

Они замолчали. Несколько мгновений шли в тишине, слыша, как где-то впереди кто-то распевал вечернюю молитву.

Когда из-за угла показались стены башни — белые, высокие, отражающие последние лучи солнца, — Аделин остановилась.

— Вы о чём-то тревожитесь? — спросил Балиан, внимательно глядя на неё.

— Нет… — она старалась, чтобы голос звучал ровно. — Просто здесь так красиво. Иногда хочется просто постоять и… насладиться видом.

Балиан смотрел на неё с тем редким, почти отцовским теплом, которое делало его лицо мягче.

— Если вы хотите бывать здесь чаще, — сказал он после короткой паузы, — я мог бы поговорить с ко...

— Ой, нет-нет, что вы! — перебила Аделин, замахав руками, улыбаясь. — Мне хватает и таких мимолётных моментов. От этого они только дороже.

Она подняла взгляд на стены ещё раз.

— Боюсь перенасытиться и потерять этот трепет, — добавила она почти шёпотом.

Балиан лишь кивнул сторону ворот и он мягко спросил:

— Тогда пройдёмте?

Аделин кивнула и пошла следом за Балианом.

Сердце забилось чаще, чем следовало.