Гвоздь и подкова (гет)

1979-80 гг.

Питер теперь стал у нее частым гостем, хоть и приходил всегда тайком, вечерами. Он по-прежнему считал, что подвергает Гермиону опасности из-за своей связи с Орденом. Сама она лишь невесело усмехалась: положение магглорожденной само по себе было источником риска, который близость с Питером вряд ли сильно усугубляла.

Гермиона неоднократно порывалась втолковать ему, мол, нет такой уж строгой необходимости скрытничать, но всякий раз сдерживалась. Зачем разрушать красивую иллюзию? Пусть парень считает, что поступает благородно.

В роли «больше, чем друга» Питер Гермиону не разочаровал. Не потому что она, согласившись на физическую близость, вдруг открыла в своем обожателе некие новые, пленившие ее женское воображение грани, а потому что не ждала от этой связи чего-то особенного и необыкновенного. Все было предельно ясно: Питер влюблен, Гермиона — нет. Но у мисс Грэйнджер была задача и она ее, как могла, выполняла. Такая вот неприкрытая правда, которую Гермиона, со свойственным ее натуре некоторым практицизмом, поняла и приняла.

Понимание это сделало переход к новому этапу в отношениях простым и естественным. Он — попросил, она — согласилась. Как по учебнику. Заснули и проснулись в одной постели и дальше все пошло по самому традиционному сценарию. Сексуальный опыт самой Гермионы был не так велик и не давал больших возможностей для сравнения, но чисто теоретически она могла судить: в мире тысячи пар, для которых эта сторона жизни — увы, рутина. Ну, по крайней мере, для одного из участников процесса.

Чувство справедливости изредка кусало молодую женщину, напоминая об очевидном неравенстве, но она с удивлением отметила, что этот скользкий момент с каждым днем волновал ее все меньше и меньше. В конце концов, Гермиона видела: даже ту малую толику взаимности, которую она проявляла к Питеру, тот почитал за счастье, а не за жалкую подачку, коей она, в сущности, являлась.

В остальном между ними все было по-старому, разве что встречи теперь ограничивались стенами ее жилища. Впрочем, нет. Совсем по-старому не было. Стало больше откровенности.

Началось все в сочельник. Питер явился под вечер и Гермиона, надо сказать, удивилась: она была убеждена, что парень предпочтет общество своих давних приятелей ее собственному. Кажется, молодую женщину это тронуло.

— Я думала, ты с ними, — растерянно улыбнулась она, когда Питер возник на пороге дома. — У меня даже не готово ничего.

— Ты не отмечаешь Рождество?

Гермиона покачала головой, выскользнула из объятий, в которые пытался заключить ее парень, и прошла на кухню. Там она засуетилась, не зная, за что хвататься. Никаких запасов у Гермионы не было, за два года она уже и забыла, как это — праздновать.

— Сейчас попробую что-нибудь изобразить… праздничное, — быстро заговорила она, словно оправдываясь.

В конце концов, ей удалось соорудить кое-что смутно напоминавшее рождественские закуски. Больше по виду, конечно, нежели по вкусу. Питер, сунув нос на кухню, заворожено взирал за взмахами палочки, пока ее хозяйка пыталась обратить кусок чуть подкисшего творога в рождественский пудинг.

— Не уверена, что это съедобно, — пробормотала Гермиона, окончив колдовать.

Питер рассмеялся.

— Зато красиво. Хогвартс напоминает…

Потом хлопнул себя по лбу, метнулся в комнату и приволок немного мятый, заляпанный пятнами жира сверток.

— Вот, — он протянул пакет Гермионе, — Лили Поттер мне дала на дорогу, когда я сказал, что не останусь, — и растянул рот в своей обычной «лягушачьей» улыбке.

Внутри был большой кусок индейки. Мятый, с отпотевшей и уже не хрустящей кожицей, но весьма аппетитно пахнущий. Гермиона принялась хохотать.

— Сухим пайком выдали?

— Ага. Джеймс сказал, что я дурак, потому что Лили такой пир приготовила… Она очень хотела, чтобы мы все остались. Ну, я подумал: а как же ты… Одна тут… Это ведь неправильно. Ну, я соврал — сказал, мать навестить нужно.

Гермиона перестала смеяться и отвернулась, думая о Поттерах и их последнем спокойном и счастливом празднике. Гарри предстояло родиться в июле и судьба его родителей будет решена... Питер истолковал внезапно накатившее не нее уныние по-своему.

— Джейн, ну, ты что? Опять думаешь, что я стыжусь? — он приблизился и осторожно взял ее за плечи.

Гермиона рассмеялась немного искусственно.

— Нет, друг мой. Мне не нужно говорить дважды — я понимаю с первого раза, — чтобы сгладить эту почти резкость, Гермиона развернулась и легко чмокнула опешившего парня в щеку, а потом принялась левитировать на стол в гостиной немудрящую праздничную трапезу.

Питер несколько секунд спустя потащился за ней. На столе появились свечи, старый масляный светильник превратился в серебристого ангела с чуть подрагивающими крыльями… Больше Гермионе ничего рождественского в голову не приходило.

Она рассеяно оглядела комнату.

— Елка, — со смехом сказал Питер, а встретив недоуменный взгляд Гермионы, добавил: — Рождество ведь.

Гермиона засмеялась, теперь уже совсем не натужно.

— Ну, уж нет, дружок. В моем доме колдую я, так что спрячь, — и небрежным жестом указала на питерову палочку. Настроение ее стремительно улучшалось. Как бы там ни было, а мысль, что она будет встречать Рождество не одна, как последние два года, чрезвычайно радовала.

— Так значит, твои друзья… Лили и Джеймс, поженились? — спросила она, тыкая палочкой в старомодную этажерку, которая тут же обратилась во вполне настоящую ель, украшенную блестящим дождем.

— Еще осенью, — Питер ответил машинально, не отрывая взгляда от предмета своего обожания. А когда они, наконец, уселись за стол, добавил:

— Как у тебя все ловко выходит, Джейн.

— Что именно? Превращения? Это сущая безделица, — Гермиона даже усмехнулась: скажи ей такое лет пять назад — она бы растаяла. Когда-то подобные восторги льстили. Увы, не теперь.

— Не только превращения… Все. Помнишь, как ты меня вылечила? Ремус потом мне сказал, что после того проклятья я бы точно неделю в бреду провалялся. Еще удивлялся, как это мне так быстро оклематься удалось, — он протянул руку и остановил Гермиону, которая немного дерганными движениями пыталась разрезать кусок индейки. — Ты очень умелая волшебница, Джейн. Даже удивительно, что никто этого не замечает.

— Я почти ни с кем не общаюсь.

— Вот это меня и удивляет. То есть, я хотел сказать… я рад, что ты со мной, но странно…

Гермиона нетерпеливо отмахнулась, высвобождая руку с ножом, и чтобы смягчить эффект, чуть улыбнулась.

— Давай уже праздновать.

Они посидели за столом, поболтали о том о сём, как делали это миллион раз прежде, потом перебрались на пол к камину. Сидели, прижавшись друг к другу, и глядели на огонь. Легкий эффект от дешевого вина нанес на щеки Гермионы румянец, глаза отражали свет — сейчас она выглядела совсем юной, беззащитной… Питер потянулся поцеловать, она ответила на ласку, но секунду спустя чуть напряглась и отстранилась.

— Расскажи мне о своей семье, Питер.

Он неловко усмехнулся.

— У меня нет семьи. В смысле… она есть, но меня там не ждут. Даже на Рождество.

— Почему?

Питер быстро посмотрел на Гермиону, потом отвел глаза. Та, заметив его смущение, тут же пошла на попятный.

— Если не хочешь, не говори. Но…ты упомянул о свое матери и я решила…

— Нет-нет. Ничего. Просто не люблю об этом вспоминать. Мать вышла второй раз замуж, когда я в Хогвартсе учился. Отчим меня терпеть не может.

— А мама?

— Мама тоже… то есть, не совсем… но, мне кажется, я ей помеха, — Питер некрасиво поморщился и, притянув голени к груди, уставился на огонь.

— Мой папаша ее бросил, убежал к какой-то маггле, — заговорил он после довольно продолжительной паузы, — а мать всем рассказывала, и мне в том числе, что отец погиб. Очень героически. Кажется, она сама в эту историю поверила, по настоящему поверила. Ей, наверно, казалось, что так лучше. Не знаю. Правду она забыть постаралась. Придумывала всякие подробности, ну… чтобы верилось лучше. А потом я узнал, как все было на самом деле. Мне один сосед разболтал. Может, случайно, а может — нарочно.

— И ты поверил?

Питер все еще, не отрываясь, смотрел на огонь.

— А ты бы поверила? То, что рассказывала мама, звучало как-то лучше.

— Понимаю, — Гермиона придвинулась ближе и ласково коснулась его плеча. — Иногда правду знать не хочется.

— Я попробовал спросить ее. Думал, она посмеется или соседа отругает, — в голосе Питера была странная смесь детской обиды и взрослой насмешки. — Не тут то было… Мать так орала, поколотила меня. Глаза у нее были, как у сумасшедшей. Кричала: «Вранье, вранье!» Мне было тогда десять. Потом я в Хогвартс уехал.

Он обратил к Гермионе лицо, будто просил сочувствия и защиты. Отказать в этой малости показалось ей жестоким, даже кощунственным…

Потом, когда они уже лежали, завернувшись в превращенный Гермионой в плед старый ковер, Питер спросил ее:

— А твоя семья, Джейн? Ты же говорила, что из магглов. Почему ты их не навещаешь? Боишься?

Гермиона поежилась под обнимавшей ее рукой. Врать не хотелось, но и не врать тоже было бы неразумным.

— Я издалека, — и замолчала, надеясь, что Питер поймет — она не хочет говорить об этом.

— А выглядишь настоящей англичанкой…

Она развернулась и быстро поцеловала его, чтобы не развивать эту щекотливую тему.

Потом прошептала тихо и чуть насмешливо:

— Ну, хорошо. Что ты хочешь знать?

Питер немного замялся, видимо, выбирал, какая тема безопаснее. Должно быть, боялся спугнуть благосклонность своей обожаемой.

— Ну, к примеру…— протянул он неуверенно, — почему ты не училась в Хогвартсе? Ведь не училась? Я бы тебя запомнил…

— Так сложилось, — Гермиона бесцеремонно щелкнула его по носу и рассмеялась.

— Но кто-то же тебя научил всему этому? — не унимался он. — Я хотел сказать, ты так много умеешь, хоть и скрываешь это.

— Учили, учили. Не бойся, я не самородок. Разные умные люди. Скажешь, мало таких на белом свете?

Потом она посерьезнела.

— У меня в жизни было много неприятностей, Питер. Я не хочу тебе врать, как твоя мама, — она заметила, как болезненно скривился Питер при этих словах, и потому ласково коснулась его щеки. — Не люблю лгать и потому прошу — не расспрашивай.

Потом Гермиона выбралась из объятий, накинула на плечи мантию и принялась наводить порядок. Делала она это исключительно, чтобы не вступать на зыбкую почву, которую сулила столь откровенная беседа. Она порхала по комнате, то и дело приговаривая про «замечательный праздник Рождество», про — вот досада — отсутствующий подарок и прочий вздор, казавшийся ей уместным. Наконец, замолчала, остановилась, уставившись в окно…

Питер сидел, опершись на пол, и внимательно наблюдал за ней, склонив набок голову.

— Ты ведь не бросишь меня, Джейн? — спросил он после минутной паузы.

Гермиона вздохнула и развернулась.

— Конечно, нет.

Давая обещание, Гермиона даже представить себе не могла, как оно правдиво. Последующие месяцы только эта связь поддерживала ее душевные силы. Короткие встречи с Питером, которые прежде мисс Грэйнджер воспринимала, как добровольно взятое, но все же «обязательство», теперь стали единственными светлыми пятнами на темном полотне, в которое превратилась ее жизнь.

Парень этот не был «мечтой любой девушки». Он по-прежнему не блистал искрометным юмором, не мог похвастаться выигрышной внешностью или умом, любовником был и вовсе посредственным. Но его простодушное обожание, мягкие манеры и неизменно ласковое обращение, безусловно, располагали к себе Гермиону. Она научилась не замечать недостатков и фокусироваться на достоинствах. Можно сказать, что она заставила себя… нет, не влюбиться, конечно. Разве такое возможно? Особенно той, которая врать себе определенно не привыкла. Однако, Гермиона все чаще отмечала, что ждет встречи со своим не то другом, не то любовником едва ли не с нетерпением. Что это, если не симпатия?

Без подобной отдушины наступивший восьмидесятый год показался бы молодой женщине одним сплошным кошмаром. Причем кошмаром даже большим, чем тот, что Гермиона помнила из своих школьных лет. Тогда их прикрывал Хогвартс, который худо-бедно ограждал от самых нелицеприятных проявлений царившего в обществе противостояния. А теперь… Теперь одинокая молодая женщина оказалась лицом к лицу с гражданской смутой, вступившей в свою активную фазу.

Уже в феврале на провокации Пожирателей смерти полновесным ударом ответило Министерство. Начались аресты, показательные процессы и «акты возмездия», которые фактически превращались в самосуды, мало чем отличавшиеся от методов, которыми действовали «прихвостни Общеизвестного Темного Волшебника». Ответная вспышка нападений и погромов не заставила себя долго ждать, и раскол в обществе превратился в открытую кровоточащую рану. Газеты старались во всю, то сея панику, то открыто призывая «ответить ударом на удар». А листовки, распространяемые на всех углах, напоминали о бдительности в таких выражениях, что между словом «бдительность» и словом «донос» можно было смело ставить знак равенства.

Гермиона, которая хоть и была начитана об этих событиях прежде, до сего момента не могла даже представить масштабы этой уже ничем не сдерживаемой войны и с отчаянием наблюдала, как страна погружается в ад. Стараниями сил пропаганды гадкий червь подозрения и взаимной ненависти проник в самые глубины общества: теперь даже жившие в мире соседи поглядывали друг на друга с опаской.

Да что там! Даже в доброжелательном и спокойном Хогсмиде Гермиона не раз наблюдала, как прежние знакомцы, целя друг в друга волшебными палочками, выкрикивали взаимные упреки или обвиняли один другого в мнимых злодеяниях. Слава богу, до настоящих дуэлей — с кровопролитием и жертвами — пока дело не доходило. Но до такого исхода, казалось, оставались уже ничтожные «полшага».

Теперь Гермиона по-настоящему боялась. И не только выходить без необходимости на улицу или заговаривать с незнакомыми людьми, что в условиях гражданской напряженности выглядело естественным. Прежде всего, молодая женщина опасалась подозрений, которые она — чужачка — могла вызвать среди травмированного нагнетаемой мнительностью деревенского общества. Поэтому Гермиона почти не появлялась в людных местах Хогсмида, а старалась любые свои нужды удовлетворять в Лондоне, где продолжала работать. Она сотню раз благословила своего хозяина Оглви за терпимость и молчание, которые — пусть иллюзорно — ограждали ее от опасного интереса, как со стороны властей, так и со стороны «вооруженной оппозиции».

Надо ли говорить, что в подобных условиях неожиданно пришедшее на ее адрес письмо напугало мисс Грэйнджер. Птица была серая, казенная, а на конверте зловеще чернела официальная «М».

«Что им от меня понадобилось?» — лихорадочно размышляла Гермиона, чуть дрожащей рукой распечатывая письмо.

Понять что-то определенное из содержания оказалось трудно. В послании, начертанном четким, будто нечеловеческим почерком и снабженном жирной синей печатью Министерства магии, указывалось, что мисс Грэйнджер надлежит явиться в одно из подразделений Отдела Магического правопорядка, где ей будет «задано несколько вопросов». Что именно это будут за вопросы и по какому поводу, отправитель не счел нужным сообщить.

Воображение услужливо подсунуло Гермионе картинку с залом суда, возглавляемого небезызвестной Долорес Амбридж, жесткое кресло в центре, с кандалами по бокам, тучу дементоров…

«Неужели Министерство опять захвачено?»

Впрочем, эту бредовую мысль Гермиона тотчас же отринула. Здравый смысл напомнил ее, что тогда — а для нее это «тогда» превратилось в «сейчас» — капитуляция Министерства, слава Мерлину, не состоялась. И все же страх глодал Гермиону весь вечер и последующий день. И с этим страхом поделать она ничего не могла. Но не могла она также и позволить себе не явиться, проигнорировав прямой приказ.

Итак, в означенный день мисс Грэйнджер оказалась в приснопамятном министерском Атриуме. Дежурный встретил ее равнодушно. Забрал палочку, узнал цель визита и снабдил короткой инструкцией, как найти нужный кабинет. Парадокс, но именно здесь Гермиона совершенно перестала ощущать, что в стране уже в открытую идет война. Огромное бюрократическое болото будто засасывало в себя все ее ужасы и, перемолов, выдавало свой обычный продукт — груды распоряжений, инструкций, директив. Если не вчитываться в их содержание, разницу заметить было практически невозможно. Ощущение спокойно и привычно суетящегося муравейника не покидало мисс Грэйнджер на протяжении всего пути до указанного дежурным кабинета. Туда-сюда сновали деловитые, оживленные — и не очень оживленные — волшебники с папками, портфелями, какими-то нелепыми предметами в руках. Кто-то степенно вышагивал, ведя непринужденную беседу, кто-то на ходу ловил юркие межотдельные послания… Машина работала.

Наконец, Гермиона добралась до нужного коридора, который отыскала не сразу, заплутав в сложных лабиринтах Отдела Магического правопорядка. Там в виде разнообразия было безлюдно. Лишь возле одного из кабинетов молодая женщина узрела прислонившуюся плечом к стене фигуру, судя по очертаниям, женскую. На звук шагов та обернулась и издала радостный возглас:

— О, Джейн. Слава Мерлину! Я боялась, что ты не придешь, — женщина подалась ей навстречу, а в голосе звучало ощутимое облегчение.

Гермиона даже с шага сбилась от изумления, узнав собеседницу. Это была Розмерта.

— Что ты здесь делаешь, Роз?

— Сопровождаю Кики, — быстро оборачиваясь, произнесла Розмерта. — Она, бедняжка, не в себе.

— Кики? — у Гермионы более не нашлось, что сказать.

— Ее арестовали. Кажется, это связано с ее мужем. Сама знаешь, что за безумие творится. Боже, Кики… Нашу Кики обвиняют в сотрудничестве с этими…

— С Пожирателями? — Гермиона даже закашлялась, а Розмерта сердито кивнула.

— Ее уже второй раз допрашивают. Под домашний арест посадили. Слава богу, под домашний! Видать, детей не знали, куда девать, — от возмущения молодая трактирщица даже кулаки сжала. — А сегодня вот уже второй час трясут. Я ее сюда еле дотащила. У Кики почти истерика.

— Роз, но чем я-то могу помочь?

— Не знаю, — эта реплика сопровождалась тяжелым вздохом. — Кики сама просила тебя вызвать. Наверно, думает, что ты — хороший свидетель. Работала у нее…

«Ага. А про то, что выгнала меня, она предпочла не вспоминать», — впрочем, Гермиона тут же осадила себя. Обезумевшую от страха женщину ей было жаль.

— Так что с ее мужем?

— Она не говорит, но, кажется, он где-то засветился в не самом лучшем окружении, — неуверенно проговорила Розмерта, прислушиваясь к звукам в соседнем помещении. Гермиона тоже напрягла слух, и до нее долетел довольно громкий, резкий голос и судорожные женские всхлипы.

Через пару секунд дверь отворилась, и в коридор выглянул сутулый волшебник средних лет с желтоватым лицом и огромными залысинами. Он выглядел утомленным и недовольным.

— Вы свидетель? — он ткнул пальцем в Розмерту. Та покачала головой и указала на Гермиону.

— Нет. Вот эта девушка.

— Ну, так заходите уже, — буквально рявкнул он, а потом пробубнил себе под нос: — Еще одна истеричка.

Гермиона поджала губы в лучших традициях профессора МакГонагалл, распрямила плечи и «этакой королевой» прошла внутрь вслед за сутулым колдуном — следователем, как она догадалась несколько секунд спустя.

Обстановка кабинета была убога: пара столов, с десяток стульев — все как один стандартные, казенного вида. Несколько полок были завалены бумагами, а в углу громоздился огромный шкаф с глухими дверцами.

В центре, перед столом, за который с недовольной миной примостился сутулый следователь, сидела, вцепившись в края своей мантии, Кики Берроуз. Вопреки обиде на бывшую хозяйку, Гермиона не смогла сдержать судорожного вздоха — такой истерзанной и задерганной выглядела эта прежде счастливая и веселая женщина. Светлые волосы миссис Берроуз будто потускнели, взгляд голубых глаз был как у пойманной живодерами бездомной кошки — затравленный и обезумевший. При появлении Гермионы Кики встрепенулась, но попытка улыбнуться своей бывшей работнице явно потерпела крах. Даже тихое: «Привет, Джейн!» — прозвучало, как мольба.

— Назовитесь, — потребовал следователь у Гермионы недовольным тоном. Он показывал всем видом, как утомителен для него процесс возни с двумя «глупыми бабами» и как ему хочется это мероприятие быстро свернуть. Складывалось впечатление, что сам допрос был простой формальностью. Когда Гермиона представилась, следователь кивнул секретарю и задал очередной дежурный вопрос.

— Знакомы ли вы с присутствующей здесь Кирстен Берроуз, урожденной Роули?

Гермиона чуть вздрогнула и метнула тревожный взгляд на скорчившуюся на стуле женщину. Она никогда не интересовалась «родословной» хозяйки, для всех в деревне она была просто Кики. Веселой, милой, обаятельной…

«Неужели она из них?!» — это новое знание заставило Гермиону внимательнее присмотреться к женщине, на которую она работала почти полтора года. Прямые белокурые волосы, широкое, с тяжеловатым абрисом лицо, светлые «норманнские» глаза. Да и имя, от него веяло какой-то неанглийской стариной. Кирстен… Эрик… Торфинн!

«Как же я раньше не замечала?» — теперь Гермиона ясно видела сходство. Торфинн Роули. Человек, чуть не прикончивший ее и Гарри с Роном тогда, летом девяносто седьмого. Сейчас этому Пожирателю смерти, должно быть не больше, чем ей самой.

«Кем же ему приходится Кики? Сестрой? Кузиной?»

Теперь Гермионе становилось понятно, почему миссис Берроуз так настойчиво советовала ей бежать из страны. Кики все знала.

— Да, я работала у миссис Берроуз некоторое время, — ответила она поспешно после повторного вопроса следователя.

— Работали? Вот как? — упор явно был на прошедшее время.

— Я ответила.

— Почему же не работаете теперь? — осведомился следователь с неприятным интересом. — Мадам вас уволила? И, вероятно, вы знаете, почему.

Боковым зрением Гермиона видела, как Кики мелко задрожала и уставилась в пол, не смея поднять на Гермиону глаза.

— Меня никто не увольнял, — на лице мисс Грэйнджер не дернулся ни один мускул, голос был уверенным, словно она говорила чистую правду. — В «Сладком королевстве» слишком шумно, а я люблю уединение.

Судорожный облегченный вздох справа стал наградой за коробившую ее ложь.

— Почему же не уволились раньше?

— Исключительно из уважения к мадам Берроуз. Она не справлялась одна. Дети…

— Я в курсе насчет детей, мисс Грэйнджер, — нетерпеливо перебил ее следователь и принялся засыпать Гермиону вопросами, суть которых сводилась к выяснению, «подвергалась ли мисс Грэйнджер каким-либо притеснениями шовинистического характера со стороны своей хозяйки, Кирстен Берроуз». Когда же на все выдвигаемые против Кики обвинения Гермиона ответила отрицательно, следователь заметил, не скрывая сарказма в голосе:

— Могу предположить, что вы скрыли правду о своем происхождении, поскольку знали, что миссис Берроуз не питает любви к магглорожденным.

Гермиона сохраняла невозмутимый вид только усилием воли. Она четко видела, что в отношении Кики задумал этот блохоискатель.

«Выслуживаешься перед своим шефом, голубчик?» — неприятная мысль заставила Гермиону мобилизовать последние ресурсы твердости и отчеканить:

— Кики — добрейшая женщина. Об этом вам скажет любой, подчеркиваю, любой человек в Хогсмиде. Лично я видела от нее только хорошее, и, разумеется, никогда не скрывала от миссис Берроуз правду о своем происхождении. Ни тогда, ни сейчас.

До нее донесся едва слышный всхлип Кики. Обернувшись к прежней хозяйке, Гермиона чуть улыбнулась ей. Но следователя такое развитее событий не устраивало. Очевидно, перед ним была задача искоренять «подозрительную заразу» каленым железом и отступать ретивый чиновник не намеревался.

— Вы знакомы с супругом мадам Берроуз? — резко и недовольно спросил он.

— Не имею чести.

— Ну, конечно, — осклабился следователь. — Не думаю, что миссис стала бы представлять свою магглорожденную работницу одному из тех, кто призывает изничтожать нечистую кровь, — последнее звучало неприкрытой провокацией.

Тут Кики не выдержала.

— Реджинальд никогда не делала этого, — чуть не закричала она, из глаз хлынули слезы, надо полагать, далеко не первые. — Он честный, добрый…

— Вина вашего мужа доказана, Берроуз, — грубо осадил ее следователь. — Сейчас речь идет о вас. И я пока не могу с уверенностью говорить о вашей лояльности.

— Вы не можете обвинять голословно, — Гермиона сама от себя не ожидала такого вмешательства. Наверно, с ее стороны это было не вполне разумно, но поведение следователя до того возмутило молодую женщину, что сдержаться она не смогла. Тот неприязненно покосился на Гермиону и зло бросил:

— Позвольте мне судить! Ваши показания я выслушал и учту в дальнейшем. Вы можете быть свободной, мисс Грэйнджер.

Он резко махнул рукой в сторону двери, давая понять, что в ее услугах более не нуждаются. Гермиона встала, еще раз взглянула на почти раздавленную двухчасовым допросом Кики и осторожно кивнула ей головой. Кажется, плачущая женщина этого даже не заметила.

В коридоре на Гермиону тотчас набросилась с вопросами Розмерта. Пришлось кратко пересказать содержание беседы, то и дело прерываясь на выслушивание эмоциональных комментариев трактирщицы. Роз на эпитеты не скупилась. После небольшой заминки, возникшей после окончания рассказа, Гермиона спросила:

— Ты знала, что Кики из чистокровного семейства?

— Да. Она рассказывала. Давно еще, — поморщилась Розмерта. — Но ведь это не значит, что ее родня… — увидев, как Гермиона качает головой, женщина сердито дернула ее за рукав. — Джейн, неужели ты тоже во власти этих предрассудков? Будто все чистокровные — Пожиратели смерти.

— Разумеется, нет. Но для них, — Гермиона указала на дверь, — это почти синонимы. Сейчас, по крайней мере. Ты знаешь, что теперь разрешено применять Империус и пытки на допросах? «Пророк» об этом, конечно, не пишет в открытую, но довольно прозрачно намекает между строк. Думаешь, это просто так?

Розмерта скрестила руки на груди, зажав ладони подмышками. Лицо ее приобрело напряженно-горестное выражение.

— Надо что-то делать, — выдала она после нескольких секунд сосредоточенного размышления. — Я уверена, что Кики ни причем. Пусть даже все ее родные…

— И я уверена, что Кики и мухи не обидит, — со вздохом сказала Гермиона, — но, Роз, я абсолютно убеждена, что она в курсе, чем занимается ее муж и брат. Она пыталась уговорить меня уехать, когда увольняла.

Розмерта изумленно уставилась на Гермиону.

— Брат? Торфинн?

— Да.

Трактирщица нахмурилась.

— Я его помню по Хогвартсу. Смутно, конечно, он ведь младше. Да и факультет другой. Могу сказать только, что он взбалмошный и глупый мальчишка, к тому же бестолочь. В принципе, можно допустить, что младший Роули попал в дурную компанию, но чтоб так… — потом она с подозрением покосилась на собеседницу. — А ты откуда его знаешь?

Гермиона запоздало сообразила, что ее осведомленность для людей этого поколения вовсе не очевидна.

— Я не знаю его, лишь слышала от осведомленных людей, — оправдание получилось корявое, но Розмерта этого, казалось, не заметила. Она опять напряженно размышляла. Потом трактирщицу вдруг осенила идея, которой она поспешила поделиться с подругой.

— Надо попросить кого-то вступиться за Кики… Кого бы послушали эти остолопы.

— Предлагаешь написать Министру? — невесело пошутила Гермиона, но потом, видя, как неприятно изумилась ее черному юмору Розмерта, добавила примирительно: — Мы с тобой не те люди, которых станут слушать. Впрочем, ты права, попытаться стоит.

— Вот только кому? — Розмерта так воодушевилась своей идеей, что рассуждала вслух. — Может, Керрису… Он ухаживал за Кики, да и в Министерстве не последний человек…

— Кто это?

Вопрос Гермионы, однако, Роз пропустила мимо ушей.

— Нет, не пойдет! У них там что-то не сложилось, мужик злится… — она нервно поправила прическу, невидящим взглядом скользнула по лицу собеседницы. — Хм. Слизнорту? Он человек со знакомствами, а Кики ему часто услуги оказывала по «конфетной» части. Хотя Гораций трусоват, сейчас, наверно, в особенности…

— Дамблдору, — вставила Гермиона, которой вообще ничего лучше в голову не приходило.

— Джейн, — Розмерта даже за руку ее схватила от избытка возбуждения, — а ведь ты права! Конечно! Профессор — добрейший человек. Он поможет… Он всем помогает. Сегодня же ему напишу. Только бы поздно не было.

«Только бы поздно не было», — мысленно повторила Гермиона, не разделяя энтузиазма Розмерты. Она-то знала, что директор Хогвартса при всем его авторитете, увы, не всемогущ. Хотя разочаровывать сердобольную трактирщицу у нее не хватило духу.

Как узнала Гермиона некоторое время спустя, Розмерте удалось осуществить свою идею. Причем, с Дамблдором она встретилась лично — так уж вышло, что профессор оказался в ее заведении на следующий день после того памятного вызова в Министерство. В конце концов, то ли благодаря вмешательству столь крупной «боевой единицы», то ли попросту из-за отсутствия прямых улик против миссис Берроуз, обвинения с хозяйки «Королевства» сняли и отпустили с миром. Правда, история эта так подкосила Кики, что она месяц спустя продала дом, лавку и уехала с детьми в Ирландию.

— В пустоту, — печально говорила миссис Берроуз, когда Розмерта и Гермиона пришли проводить ее.

Она еще долго смущенно благодарила обеих женщин, но в глаза старалась не смотреть. И лишь в момент прощания тихо шепнула Гермионе: «Прости, Джейн», — и неловко сжала руку.

После отъезда Кики и закрытия «Королевства» в Хогсмиде воцарилась совсем тягостная атмосфера. Все же кондитерская лавка была истиной достопримечательностью деревни и одновременно своего рода олицетворением беззаботной «довоенной» жизни. Теперь она стояла мертвая, с заколоченными окнами и повисшей на одном крюке вывеской, которую некому было починить. Эта удручающая картина будто напоминала каждому, кто проходил мимо, о наставших тяжелых временах и почему-то именно такое напоминание, а не крикливые газетные заголовки, ранило больнее всего.

* * *

2002 г.

Паузу в рассказе Гермионы отчим заполнил скептическим смешком.

— Судя по вашим скорбным интонациям, вы довольно быстро раскаялись в своем благородстве.

Грэйнджер молчала, а он добавил, будто добивая ее:

— Что касается Берроуз… Да-да я помню ее, хоть и смутно. Так вот здесь ваше вмешательство совершенно ничего не изменило. Сестрицу Роули освободили и без вашего свидетельства. У Темного Лорда были свои люди в Министерстве, вероятно, кто-то из них сумел помочь.

— А вы бы на моем месте поступили иначе? — не глядя на Снейпа, проговорила Гермиона, а когда он в свою очередь промолчал, невесело улыбнулась. — Вы ведь тоже страдаете болезнью самопожертвования, доктор Снейп, так что не стоит упрекать в этом меня.

Признаться, я онемел. В моем представлении, на подобный «запрещенный прием» в отношении Северуса могла решиться только моя матушка. Ну, нравилось отчиму играть роль этакого мизантропа-рационалиста, что ж поделаешь. Уличать его в человеколюбии означало почти наверняка нарваться на жесткий отпор. Вот и сейчас я видел, как заходили желваки, зашевелились брови, но… и только. Отчим счел за лучшее проигнорировать этот выпад Грэйнджер.

Его ровный, деловитый тон лишь подтвердил мою догадку:

— Вы считаете, ваше заступничество навлекло подозрения на вас лично?

— Скорее усилило их, — кивнула Гермиона. — Но даже не в этом дело. Подозреваю, что именно с легкой руки миссис Берроуз те, кто желал разыграть мою карту, обратили внимание на «жалкую грязнокровку».

— О чем ты, Гермиона? — я опять перестал ее понимать.

— Думаю, Поттер, мисс Грэйнджер хочет сказать, что именно эта женщина невольно выдала информацию о ее связи с человеком из Ордена. Я прав?

— Правы, — Гермиона потерла виски, как при сильной головной боли, поморщилась. — Хотя я все же уповаю, что Кики сделала это просто по недомыслию, а не из какого-то тайного расчета. Она не раз подшучивала надо мной и Питером, считала его ухаживания просто забавным эпизодом. Но те, с кем она вертелась рядом, должно быть, сделали свои выводы. Это, конечно, только предположения, но…

— … они недалеки от истины? — вставил отчим, привычным для него образом скривив губы. — Что ж. На войне все средства хороши. Так, кажется, говорят.

Правда, тут же снова стал серьезен, задумчиво потер подбородок и произнес мрачно:

— Я помню то время довольно хорошо. Лорд и ближайшие к нему Пожиратели смерти искали возможность дискредитировать противников, ослабить их. Слух о шпионе, действующем в среди фениксовцев, конечно, сделал свое дело… Но в какой-то момент Волдеморт счел эту меру недостаточной. Дезинформация хороша для однократного использования. Она теряет силу, если не получает подтверждения. Люди Лорда стали искать слабое звено…

— … и нашли его, — мрачным тоном закончила Гермиона. — Играть на человеческих слабостях Том Риддл всегда умел виртуозно, а тогда он еще и не гнушался интересоваться маленькими людьми, чтобы подобраться к великим.

— И вы, я полагаю, сыграли роль наживки?

— О, нет! — произнесла Гермиона тоном самоубийцы. — Я была полноценным участником игры, хоть и не догадывалась об этом.