Восемьдесят последних дней (джен)

В сущности, то, что утро понедельника Поттер встретил с больной головой, заложенным носом, дикой слабостью и абсолютной неспособностью сказать хоть слово, было абсолютно закономерным. И дело было не в попадании под ливень и не в игре в хэкисэк до упаду накануне, нет, все было гораздо проще: Андромеда Тонкс не зря предостерегала Гарри от проведения каких-либо ритуалов и обрядов в доме Блэков. Они действительно были опасны даже для чистокровных, прежде всего так называемым «откатом».

Откат мог проявиться в произвольной форме и зависел от потенциала волшебника или волшебников, которые принимали участие в обряде. Чем больше магов участвовало, тем слабее был откат. Тот тип обрядов, который провел Поттер, подразумевал, что вся мощь отката обрушится на него одного. В случае Гарри все было усугублено нестабильностью магического ядра, которая, как бы ни мечтал об этом юноша, никуда не делась. Для Поттера все это вылилось в простуду, которая ничем не лечилась. Магические средства только ухудшали состояние, а магловские — всего лишь снимали симптомы. Сама простуда в дальнейшем грозилась вылиться в хронический бронхит и осложнения на сердце, которые быстро свели бы самоуверенного идиота в могилу. Все это рассказывала Поттеру, тогда уже (и еще) Фрэнку, Мод, готовя юношу к одному малоизвестному темномагическому ритуалу очищения. Надо ли говорить, что сам Фрэнк в тот момент лежал распятым на каменном алтаре без единой нитки на теле и залитый кровью жертвенных животных. Тогда же и выяснилось, что «у Поттера все не как у людей», и участвовать в каком бы то ни было темномагическом обряде напрямую ему категорически противопоказано в виду полной непредсказуемости результатов: вместо заживших шрамов от Авады, крестража и укуса Нагайны с юноши полностью слезла кожа, будто его освежевали заживо, он сорвал голос, ослеп где-то на месяц и почти на год потерял магию. Франко потом почти полгода потратил на восстановление, заново учась ходить, говорить и видеть, заодно помогая старой ведьме по хозяйству по мере сил. Своим нездоровым видом он пугал местных, порождая слухи, что Старуха таки сотворила себе в помощь зомби, убив хорошенького гринго, приехавшего к ней с ее внучатым племянником. В памяти жителей Сент-Франсисвилля он до сих пор так и остался Фрэнки-Зомби, героем тех баек, которыми пугают друг друга подростки у костра. Когда Франко навещал Мод в последний раз, водила-дальнобойщик пересказал парочку. Было забавно. С тех пор Франко стал коллекционировать байки и шутки о себе любимом, особенно он ценит анекдоты о Гарри Поттере. Еще он любит их рассказывать.

Однако ни о чем подобном Гарри Поттер в то дождливое утро даже не подозревал. Его единственным желанием было сделать так, чтоб его бедная голова перестала притворяться кипящим чайником.

Вечер субботы он провел у Дурслей, а в воскресенье Дадли познакомил его с тем самым Флипом и его компанией. Компания оказалась весьма разношерстной и собралась около секции по боксу, куда в мае записался Большой Ди. Сам Флип был из оседлых пэйви, драться умел и любил, а круг его знакомых включал в себя не только Дадли Дурсля, мальчика из законопослушной семьи среднего достатка или мистера Дойла, тренера их секции и полицейского в отставке, но и неведомое количество бродяг, хиппи и прочих маргинальных личностей. Кузен-доходяга крепыша Дадли его совершенно не впечатлил, но, когда тот отказался принять участие в общей забаве с мячиком, смущенно признавшись, что не умеет, великодушно согласился провести экспресс-курс. Быстро выяснив, что с реакцией и координацией у паренька все отлично, Флип показал ему несколько приемов и движений. Следующие несколько часов они самозабвенно перекидывали мячик, и даже втащили в круг Дадли. Потом погода резко испортилась, подул сильный ветер, и, не успели разгоряченные игрой парни обернуться, как хлынул настоящий ливень. Пока Гарри добежал до укромного закутка между домами, чтоб аппарировать, он вымок до нитки. Он, конечно, не успел сильно продрогнуть, но, видимо, те несколько минут под дождем и ветром сделали свое черное дело.

Кое-как приведя себя в порядок, Поттер попытался доплестись до кухни, но на полдороге его поймала заявившаяся в несусветную рань (ну как рань, вообще-то шел первый час дня) Грейнджер. Вот чего у нее никогда не отнять, так это быстрой и точной реакции на экстремальную ситуацию. Мгновенно оценив сухую горячую кожу и мутный блеск глаз Гарри, она тут же позвала Кричера, и они в четыре руки захлопотали над парнем. Буквально через десять минут он был уложен в кровать, закутан одеялом и напоем Бодроперцовым.

С некоторых пор Гарри терпеть не мог собственную слабость и беспомощность, поэтому, как только ему стало лучше, а нос вновь обрел способность дышать, он выбрался из-под одеяла и появился на кухне, вызвав со стороны Кричера, Гермионы и примчавшегося на помощь друзьям Рона бурю негодования. Он отнекивался, как мог, и заверял непрошеных нянек, что с ним все нормально, но внезапный приступ тошноты свел на нет все его усилия. Его вернули под одеяло, не слушая возражений.

Как ни странно, первым тревогу забил Кричер, заметивший, что после зелий хозяину Гарри становится хуже. Потом это поняла и Гермиона, и на Гриммо была вызвана мадам Помфри — единственная целительница, которую к себе хоть как-то подпускал Гарри. Проведя диагностику, колдоведьма в срочном порядке известила Кингсли Шеклболта: налицо была невесть откуда появившаяся непереносимость Бодроперцового зелья.

Когда Министр шагнул из камина в гостиной, Гарри уже стало лучше. Гермиона, узнав, что у Поттера простуда, а зелья давать нельзя, сообразила купить в магловской аптеке те препараты, которыми девушку в детстве от простуды лечила мама. Действовали они, конечно, не так быстро, как зелья, но иного выхода пока не было.

Не знающая ни о новом статусе Гарри, ни о проведенных ритуалах мадам Помфри пришла к выводу, что подобная реакция организма юноши — следствие нестабильности магического ядра, о чем и заявила Министру. Сначала тот забеспокоился: неужели зелья мастера Смита привели к подобному, — но, когда Гарри виновато признался, что про зелья забыл, с трудом подавил вспышку ярости.

— Гарри, неужели ты не понимаешь, что натворил?

— Но, Кингсли! Мне же стало лучше, палочка начала слушаться, вот я и подумал, что все хорошо! — виноватый вид героя вселял надежду, что тот понял всю глубину собственного заблуждения и глупости.

Шеклболт только устало вздохнул (временами он понимал антипатию Снейпа). Он заставил Гарри позвать Кричера и велеть тому следить за регулярным приемом тех редких зелий, что порекомендовал для недужного героя один из самых уважаемых сотрудников Отдела Тайн.

Если б в комнате присутствовал кто-нибудь из Дурслей или тот же Снейп, Поттер так легко бы не отделался: уж они-то знали, что такой убито-виноватый взгляд у мальчишки был тогда и только тогда, когда тот врал самым наглым образом, и чем виноватей он становился, тем больше фактов он скрывал. Министр, само собой, этого не знал, а потому раскаяние Гарри он принял за чистую монету.

Как Гарри не сопротивлялся, зелья из шкатулки пришлось пить. На бутылочки было демонстративно наложены следящие чары.

К пятнице его настроение было ниже некуда: он оказался заперт в доме. На улицу выходить запретили, к крестнику не пускали, в доме постоянно то Рон, то Гермиона, то Джинни, а значит доступ к закрытой секции перекрыт. Все это сопровождалось периодически подскакивающей температурой и общей слабостью. Еще и Джинни принялась командовать как у себя дома, взяв моду спорить с Кричером по делу и без. Все это бесило донельзя.

Франко и сейчас резко отрицательно реагирует на любую попытку посторонних контролировать его поступки. Эта редкое упрямство и несговорчивость частенько приводили то к потере работы, то разрыву отношений, то к поспешному бегству в другой город. Не сказать, что он об этом жалеет — не для того он начинал жизнь с чистого листа, чтоб плясать под чью-то дудку, — но собственное неумение находить компромиссы временами вызывает досаду.

Кошмары почти прекратились. Ему несколько раз опять снился тот дурацкий сон о ком-то или о чем-то, погребенном в земле, но зовущим Гарри к себе. Ощущения ужаса после пробуждения не была, была просто тоска. Во сне Поттер понимал, что этому неведомому нужно помочь, знал, куда идти и что делать, но, проснувшись, терял это знание. Все это, естественно, юноше не нравилось. Не зная, как поговорить об этом с Гермионой, чтоб та опять не подняла на уши окружающих, Гарри попытался поискать нужную информацию в библиотеке.

В книгах, посвященных снам, он ничего полезного не нашел, зато нашел, неожиданно для себя, в детском сборнике легенд, взятом на почитать перед сном, упоминание, как Мерлин нашел редкий артефакт для героя. Тот ему просто приснился. Гарри еще тогда хмыкнул: вот бы ему в свое время приснилось, где лежат все крестражи и чем их можно было уничтожить. И только утром на следующий день его озарило: а если ему тоже снится редкий артефакт? Ведь Воскрешающий камень так и остался в Запретном лесу и вполне мог закатиться в какую-то ямку. Но почему камень стал ему сниться сейчас, было абсолютно непонятно. Дело могло быть как в зельях Кингсли, так и в намерении самого Гарри вернуться осенью за ним и спрятать куда подальше.

Поттер, кстати, не забросил идею найти совершенный тайник для Даров Смерти. Он прошерстил все собрание книг в особняке, которые находились в открытом доступе в поисках информации, о том как раньше прятали артефакты, как их находили и что мешало эти артефакты достать. Кроме многочисленных сборников различных легенд, он наткнулся на монографию Финеаса Блэка-младшего, посвященную влиянию электричества на артефакты и магию. Некоторые проблески идеи появились, но для окончательного оформления идеи необходимо было кое с кем побеседовать.

В пятницу Гарри, наконец, смог убедить друзей, что ему уже гораздо лучше и в квохтающих наседках он не нуждается. Гиперопека со стороны девочек его порядком достала, разговоры с Роном о квиддиче приелись. Ему хотелось сбежать в Торнтон-Хит, где есть кузен, с которым удобно молчать, где можно подурачиться с матерчатым мячиком.

После заключения Финеаса Блэка в Азкабан и выжигания с родового гобелена, его исследования оказались под негласным запретом, однако его племянник и фактический соавтор монографии Ликорис Блэк должен был иметь ответы на некоторые вопросы Поттера. Портрет Мастера Заклинаний в особняке был, и вечером пятницы Гарри имел с ним продолжительный и продуктивный разговор. Как оказалось, влияние электромагнитных волн на магические предметы имеет место быть, но, если глава рода хочет надежно спрятать древние могущественные артефакты, вроде Даров Смерти, к примеру, то спрятать их вполне возможно в месте, связанном со смертью: полях сражения, рядом с эшафотами, местами казней, кладбище (чем древней, тем лучше). Магия тех мест скроет артефакты подобного рода от любопытных глаз, а несложный обряд (одна их вариаций Фиделиуса) не позволит кому-либо, кроме Хранителя, взять спрятанное. Не сказать, чтоб такой вариант полностью устраивал Потера, но за неимением лучшего, подходил и он. Поблагодарив Ликориса, Гарри на правах главы рода приказал портрету никому о разговоре и его содержании не говорить.

Отрекомендованная Блэком книга нашлась, разумеется, в закрытой секции. В ней, кроме вполне себе светлых обрядов сокрытия, были и не очень светлые. В числе прочих там был один любопытный (и весьма трудоемкий) ритуал, который мог скрыть человека так, что любая проверка подтвердила бы, что этот человек мертв. Найти такого человека мог только кровный родственник не далее второго колена родства. Гарри тогда еще подумал, что уж ему-то такие вещи ни к чему. Пророк из Поттера всегда был отвратным…

Гарри еще не знал, что для изучения обрядов ему осталась всего неделя. У него не было предчувствий, совсем, никаких, ни плохих, ни хороших. Ему не снилась дорога или еще что-то в этом роде. Просто как-то во вторник к нему на чашечку чая заглянули господин Министр с мастером Смитом. Старик молчал, а Кингсли задавал вопросы о самочувствии. Потом беседа незаметно перетекла на Дамблдора, его палочку, его наследие и завещание. Юноша краем сознания заподозрил неладное, но ему почему-то было хорошо и спокойно. Он рассказал о снитче, о камне и согласился отдать воспоминания о поляне, где он разговаривал с родителями, Люпиным и крестным. Даже после ухода гостей он чувствовал себя счастливым и свободным от какого-то неприятного бремени, пока часы не пробили три пополудни. Вот тогда-то Гарри и понял, что произошло, что он натворил и что нужно было непонятному старику, промолчавшему все время — ему был нужен Воскрешающий камень. Была ли это личная необходимость или (что вероятнее) Министерство решило обезопасить себя и спрятать опасный артефакт, юноше было все равно: он не сомневался, что однажды камень достанут из хранилища Министерства, а это было недопустимо. Отчего-то он совершенно потерял доверие к любым Министрам и Министерствам…