Восемьдесят последних дней (джен)

Казалось бы, восемь лет прошло, целая вечность, а Франко до сих пор помнит взволнованный голос девчонки-парамедика. Он забыл ее имя, не помнит точно цвет глаз (темные, может карие, а может черные), лица вообще не разглядел без очков, но первое, что всплывает в памяти о том вечере, это: «Осторожнее, сэр! Как вы себя чувствуете?» Все остальное, произошедшее тем вечером, Франко помнит довольно смутно. Кажется, он разговаривал с Дадли, кажется, тот его притащил к тете Петунье, вроде бы его вывернуло почти наизнанку под тетушкины кусты кальмии (тем вечером у Поттера жутко болела голова и здоровски мутило), а потом раз — и он в неотложке, все расплывается, во рту будто Миссис Норрис побывала, затылок болит так, что аж в шею отдает, где-то рядом гудит Дадли, и эта фея в салатовом звонким голоском интересуется его самочувствием.

Госпиталь находился рядом, буквально в паре кварталов, поэтому на практически не выносимую головную боль он жаловался уже дежурному врачу. Тот посветил в глаза фонариком, попросил посмотреть вверх-вниз (это оказалось неожиданно больно), проверил пульс и повернулся к взволнованной Петунии задать стопервый уточняющий вопрос. Когда доктор снова повернулся к пациенту, тот уже вторично потерял сознание. Суету медиков, растерянность Дурслей и истерику тетки Гарри пропустил.

Очнулся Поттер уже сутки спустя, в палате отделения сосудистой невралгии. Белые стены, синие занавесочки, писк приборов, размытые очертания окружающего мира, пытающийся зачем-то его успокоить доктор, тишина и покой…

А потом все завертелось: КТ, МРТ, люмбальная пункция, Дадлик с тетушкой, дядя Вернон, пытающийся что-то сказать, но затыкавшийся от взглядов жены. Окончательно придя в себя, Гарри порадовался двум вещам: во-первых, с магией у него до сих пор полный швах, иначе неизвестно, как бы на него отреагировали приборы, а во-вторых, в этот вторник Кингсли Шеклболт договорился-таки с гоблинами и Поттер получил доступ к собственному сейфу.

Получил он его конечно не без условий. После ограбления 1 мая, согласно Кодексу Гринготтса, гоблины запретили Гарри Поттеру, Рональду Уизли и Гермионе Грейнджер входить в здания банка. Отныне все финансовые операции вплоть до обмена галеонов они должны были производить только через посредника, коим стала Флер Уизли. Как потом объяснила сама четвертьвейла, этим дирекция Гринготтса хотела оскорбить Золотое Трио: как же, поверенный в делах, во-первых, не гоблин, во-вторых, не человек, в-третьих, молодая замужняя женщина, не проработавшая в банке и пяти лет.

Переговоры проходили в несколько этапов. С одной стороны гоблины были возмущены самим фактом удачного ограбления, с другой прекрасно понимали, что Поттер — герой Магической Британии, а положение гоблинов в обществе всегда было шатким. Кроме того, ситуация с Поттером была отличным поводом отменить некоторые неприятные для гоблинов законы. Понимало это и Министерство. Шеклболт был готов идти на уступки, но до определенных пределов, поэтому первым этапом этих переговоров и было определение границ взаимной уступчивости.

Гарри присутствовал на всех встречах. Ну как присутствовал… Он приходил, здоровался с присутствующими, садился на стул рядом с Перси Уизли и молчал, уставившись в одну точку. Если его о чем-то спрашивали, отвечал по возможности односложно или вообще, ограничивался кивком. Такое поведение удивляло, но, тем не менее, устраивало всех. Гарри же все глубже погружался в апатию и мрачные мысли, растормошить его не удавалось даже Флер Уизли, присутствовавшей в делегации от Гринготтса.

Переговоры проходили в специальном здании на Косой Аллее. Вытащившая Поттера в один из перерывов в близлежащую кафешку Флер прекрасно заметила, как съежился юноша под любопытными взглядами зевак и как нервно он передергивал плечами в ответ на перешептывания. А уж любезный хозяин, вышедший лично его поприветствовать и долго трясший руку мистера Поттера, и вовсе чуть не заставил последнего убежать. Поэтому отмечать успешное окончание переговоров юная миссис Уизли решила именно в магловском кафе. Отмечали они вдвоем с Гарри: Кингсли, Перси и Билл отговорились делами. Ну да, ну да, мальчику ж необходимо развеяться и отвлечься…

В принципе, отвлечься получилось: тихое уютное кафе и отсутствие внимания со стороны окружающих благотворно сказалось на парне, он перестал хмуриться, из глаз ушло выражение затравленности. С Флер было легко. Она воодушевленно рассказывала о своих идеях по поводу увеличения состояния Гарри, благодарила за высказанное при гоблинах согласие и доверие (надо было видеть рожи гоблинов, когда Поттер в ответ на предложение, чтобы Флер Уизли представляла финансовые интересы его и его друзей, сказал: «Я согласен. Я ей доверяю.» Они-то были уверены, что за достойного поверенного для кавалера ордена Мерлина можно еще кое-что выторговать!), она вообще радовалась жизни и теперь не боялась завтрашнего дня. Глядя на ее улыбку, Поттеру становилось легче, будто камень вины, почти вдавивший его в землю, чуть-чуть уменьшился в размерах. Когда на очередную шутку он несмело улыбнулся кончиками губ, Флер решила закрепить результат, предложив пройтись по магазинам. Магловским, разумеется. Так Гарри Поттер узнал о пластиковых карточках, научился ими пользоваться и порядком обновил гардероб.

Что ж, благодаря энтузиазму Флер, у него был счет в магловском банке, на котором лежала сумма, вполне достаточная для оплаты лечения, о чем Поттер и заявил дядюшке к немалому облегчению последнего. Пару лет спустя, сменив десяток работ и освоившись в магловском мире, Франко осознал, каким ударом по семейному бюджету Дурслей могла стать неделя, проведенная Поттером в госпитале без медицинской страховки и с минимумом документов. А ведь прижимистый Вернон Дурсль, пусть и под давлением со стороны жены и сына, был готов оплатить лечение нелюбимого племянника. Пятнадцатилетний Гарри Поттер сильно бы удивился, узнав, что в двадцать пять Фрэнк Блоггс будет считать Дурслей пусть и не слишком близкой, но родней.

В воспоминаниях Франко неделя в Кройнодском госпитале осталась островком спокойствия среди безумных дней до нее и после. Следующим таким кусочком покоя были шесть месяцев у Мод.

Гарри Поттеру поставили диагноз, сделали операцию, назначили препараты. Лечащий врач объяснил ему причины депрессии и параноидальных мыслей, ну и с психотерапевтом заодно познакомил. А еще обрадовал прогнозом и посоветовал сделать медицинский браслет или медальон, на котором были бы написаны имя, диагноз и телефон родственников. По понятным причинам вариант с медальоном Поттеру не подошел — после медальона Слизерина его передергивало от одной мысли надеть что-то на шею.

Именно в Кройдоне Гарри впервые вынырнул из топкого болота навязчивых мыслей, вины и паранойи и задумался о будущем. Если что и считать отправной точкой в изменении мировоззрения и характера Гарри Джеймса Поттера, так это последнюю неделю мая. В Кройдоне он впервые подумал, что даже если магия к нему и вернется, то он не захочет стать аврором, потому что навоевался на всю оставшуюся жизнь и уподобляться Риддлу и его подручным, которые с легкостью бросались Авадой или любой темномагической дрянью, не желает. Что даже если он станет сквибом, невелика потеря — потому что тогда он посвятит себя маленьким детям, которые по его, пусть и невольной, вине остались сиротами. Что он не допустит появления нового Тома Риддла, потому как организует настоящий дом для маленьких маглорожденных волшебников и сирот, где над ними не будут смеяться или бояться их способностей. Где их будут любить и принимать такими, какие они есть.

И кто его знает, что помогло: тишина и отсутствие болезненного любопытства со стороны окружающих, таблетки и уколы, психолог доктор Эшли или Летиция Саммерс с ее дурацкими книжками, — но Гарри впервые за долгое время смог заснуть ночью. Кошмары не ушли, конечно, но как говорится, прогресс был.

Летти Саммерс... За те пять лет, что он мотался по свету, прежде чем осесть в Льядо, Франко встретил немало таких людей. Непоколебимо спокойные (никакая экстренная ситуация не заставит их потерять голову), сильные и светлые, они не лезли в грязных сапогах в душу, не заставляли отчитываться за каждый свой поступок, но многое замечали и старались подставить плечо или просто спросить, нужна ли помощь. Такой могла бы стать Гермиона, если б не ее категоричность и некоторая высокомерность. Какой стала сейчас Гермиона Уизли, Франко не знал: посещая Магическую Британию, он старался держаться подальше от бывшей подруги, не сомневаясь, что знаменитая проницательность миссис Уизли позволит увидеть в Фрэнке Блоггсе Гарри Поттера, не взирая на иные внешность, голос и цвет глаз.

А тогда, в девяноста восьмом, Герм казалась бледной и неполной копией Летиции. Мисс Саммерс, в свои тридцать пять с хвостиком, обладала вьющейся копной темно-каштановых волос, неисчерпаемым запасом добродушия и занимала должность старшей медсестры в отделении сосудистой невралгии. А еще она была сквибом. Несмотря на уход к магглам, Летти не оборвала связь с семьей, а семья не прекратила отношения с ней. Именно на примере Летиции Гарри осознал, что на магии и палочках мир не сошелся клином и помимо заклинаний есть еще чем заняться.

Мисс Саммерс узнала в нервном худом парнишке, страдающего от частых кошмаров, Героя Магической Британии только по сочетанию имени и шрама. Ей хватило наблюдательности и такта, чтоб один раз задать вопрос о друзьях мистера Поттера и понять, что ему не слишком приятны ни лавры героя, ни благодарности за избавление от красноглазого монстра, ни расспросы о личном. Вместо этого каждый вечер она ему вслух читала какой-то детективно-приключенческий роман, потому как напрягать зрение Гарри было категорически запрещено. Название, равно как и перипетии того опуса, давно забылись, но Франко прекрасно запомнил успокаивающий и усыпляющий эффект самого процесса чтения.

Летиция же и обмолвилась, кем общественность считает Джинни Уизли. Откровенно говоря, узнать, что все считают Джин его невестой, было для Гарри сюрпризом. Они с Летти тогда еще посмеялись, почему, мол, сам Гарри Поттер об этом не знает:

— Нет, Лети, все-таки расскажи, когда это Гарри Поттер успел обручиться с Джинни Уизли?

— О, дорогой, эта такая романтичная история! — Летти улыбнулась, подхватывая тон. — Они обручились тайно, на свадьбе ее старшего брата. Чтобы уберечь любимую, он всем сказал, что порвал с ней отношения, но весь год, что он провел в тайной борьбе с Тем-Кого-Нельзя-Называть, они поддерживали связь.

— Что вы говорите!

— Это еще не все. Говорят, что скоро наш Гарри станет папой!

— Чего?! — круглые глаза вкупе с торчащими во все стороны волосами, бровями домиком и заострившимися за месяц чертами лица сделали Поттера весьма похожим на совенка, и мисс Саммерс не смогла удержать улыбку. — А это-то когда мы…ээ… ну, ты поняла, да?

— Ну не мог же Гарри оставить свою нареченную без подарка на День Влюбленных! Он тайком пробрался в Хогвартс, и помог ему в этом директор Снейп, который на самом деле поддерживал Гарри.

Это было уже слишком. Да, Снейп был на его стороне, но представить себе, как мрачный профессор ведет его подземным ходом через Воющую Хижину на свидание с Джинни…

— Повезло.

— Кому повезло, Гарри?

— Тем, кто про Снейпа говорит. Останься он в живых, он их бы уже если не отравил, так заавадил бы.

Вопроса о том, что было на самом деле, не прозвучало, но что-то помешало ему промолчать:

— Мы с Джинни на самом деле расстались еще в прошлом июне. Со мной она действительно была бы в опасности. И не виделись до Битвы.

Летти только насмешливо прищурилась. Она не стала спрашивать, нравится ли Поттеру Джинни или что-то в этом духе, и Гарри был ей искренне благодарен. Она молча поставила укол и вышла из палаты со словами «Отдыхайте, мистер Поттер».

Если честно, на тот момент Поттер и сам не знал, что он чувствует к Джинни. Она ему действительно нравилась, и он был бы не прочь с ней встречаться, но, Мерлин побери, не сейчас, когда в Норе еще не до конца оплакали Фреда. Да и вообще, год скитаний, второе мая и последовавшая за этим депрессия притупили, как-то обесцветили его чувства. Он был бы рад их обновить и начать отношения сначала, но какая к пикси свадьба, если он в себе еще не разобрался, а со здоровьем непонятно что!

Кройдонская идиллия была нарушена появлением Кричера. Домовик, в начале мая назначенный отвечать за почту хозяина, притащил письмо из Министерства с извещением о дате суда над Малфоями, на котором Гарри должен был выступить как свидетель, и письмо от миссис Малфой с просьбой о встрече.

Поттер должен был лежать в больнице до середины июня, но первое судебное заседание было назначено уже на второе число, во вторник. Он был должен прийти, Нарцисса Малфой спасла ему жизнь, а потому тридцать первого мая Гарри, подписав отказ от госпитализации и прочие бумаги и оплатив лечение, отправился на Гриммо. На такси, как последний магл, вот же ж гадство!