За стеной (гет)

— Ну, а как вы на самом-то деле?

— Превосходно. Я в полном порядке.

— Да нет, я спрашиваю, на самом деле?

Эрнест Хемингуэй. «Какими вы не будете»

* * *

Люциус очень вкусно пах. Всегда. И Гермиона не могла не думать об этом, пусть даже отстранённо. По крайней мере в те моменты, когда лежала совсем рядом с ним. С ароматом. С Люциусом.

Сочетание лёгкого парфюма с непередаваемым естественным запахом необъяснимо притягивало. Иногда Гермионе казалось, что Люциус делает это специально. Может, что-то мудрит с какими-то компонентами — ведь у кого-кого, а у этого мужчины было немало знаний в области зельеварения. Уж не он ли водил дружбу с Северусом Снейпом? Стоп, или не водил?.. Чёрт, она даже об этом ничегошеньки не знает!

Они живут по соседству (а если говорить откровенно — живут вместе) далеко не первый месяц, а раскусить его так и не удалось. То есть ей казалось, что с каждым днём она узнаёт Люциуса всё больше и больше, становится ближе к нему, но факты говорили об обратном. Все его откровения можно было сосчитать по пальцам одной руки, и даже их оказалось бы много для такого счёта. Да, он откровенничал раз или два. Но это лучше, чем ничего.

С другой стороны, сама Гермиона тоже не спешила делиться с ним сокровенным. Теми сугубо личными размышлениями, которые, по её мнению, не касались Люциуса напрямую. И это несмотря на то, что сейчас он был для неё, пожалуй, самым близким человеком. Мерлин, не верится, что она признала это!

После смерти родителей семьи у Гермионы не осталось. Рон, за которого она когда-то планировала выйти замуж, стремительно отдалялся. А Гарри… Видеться с Гарри она просто не успевала. Люциус-то время отнимал, не спрашивая разрешения. Он просто находился рядом и считал, что оно (почти всё свободное время Гермионы) принадлежит ему по праву. Самая удобная, беспроигрышная позиция. Хочешь что-то заполучить — бери и делай вид, что это изначально было твоим. Вряд ли кто-то рискнёт проверить.

Вот и Люциус, очевидно, не задумывался о том, что «приватизировал» её. И сейчас, лёжа на его плече и медленно погружаясь в сон, самой себе Гермиона могла признаться без стеснения: ей это очень нравится. И не только это.

Нравится, когда он говорит словечки вроде «клёво». Хоть это и звучит немного странно.

Нравится, когда он покупает ей в подарок авто. Хоть это и большие необоснованные траты.

Нравится, когда он помогает ей готовить ужин. Хоть у него это и не очень хорошо получается.

Нравится, когда он находит себе работу по её совету. Когда учит чему-то маленьких магглов. Безо всяких «хоть».

Нравится, когда он зовёт её куда-то по поводу и без.

Нравится он. Весь. Целиком.

Может быть, она испытывает некоторую неловкость, когда её подруга детства подходит к столику в ресторане, полном людей, и начинает обо всём расспрашивать. О том самом — личном. Пожалуй, Гермионе пока что сложно представлять Люциуса как своего мужчину.

«Пока что? Почему пока что?»

Потому что, возможно, со временем всё поменяется. Конечно, они никогда не станут похожими на обычные пары. Не будут как Гарри и Джинни, например, или даже как сама Гермиона и Рон ещё несколько месяцев назад. Но это и хорошо. Их отношения отличаются от нормальных, но от этого они не становятся хуже. Наоборот.

Гермиона придвинулась к Люциусу и опять сделала глубокий вдох. Пах он всё так же притягательно.

Но разве стал бы он создавать какой-то мифический аромат специально для того, чтобы заворожить её? Или других женщин? Сама мысль была абсурдной. Совершенно очевидно, что Люциус не пошёл бы на риск: не искал бы нелегальные пути прохода на Косую Аллею, не разыскивал бы и в маггловском Лондоне ингредиенты, близкие к магическим, не стал бы даже вспоминать рецепты или…

— Что ты опять притихла? — спросил Люциус.

Догадывался ли он, что Гермиона думала о нём? Подозревал ли, что за последние полчаса она разобрала их отношения на составляющие, словно это научный эксперимент, который она проводит? К слову, это её «исследование» протекает достаточно успешно. Но считает ли так же Люциус?

Чтобы выбраться из вороха своих мыслей, Гермиона могла только обнять лежащего рядом мужчину. Запах стал ещё ближе. За это время ночь почти вступила в свои права, за окном стемнело. В темноте всё ярче и острее. Насыщеннее. Особенно слова.

— Знаешь… Думаю, я люблю тебя, — сказала Гермиона, глядя на его тёмный силуэт.

Неслыханно.

— Что ты сказала? — спросил он. Хотя, очевидно, прекрасно расслышал каждое слово. Или нет?

На Гермиону накатил приступ паники. И опять темнота сыграла на руку — в ней можно было хотя бы спрятать лицо. Но что делать со словами? Зачем, зачем она вообще это сказала?

Рука Гермионы медленно потянулась к палочке. Решение нашлось само собой. Пусть и совершенно неправильное, со всех сторон неэтичное решение.

— Obliviate! — чётко произнесла она, взмахнув палочкой. И мгновенно ощутила презрение к себе.

«Слишком часто я стала использовать это заклинание», — подумала она и быстро положила палочку на прежнее место. В спальне повисла тишина — Гермиона судорожно пыталась вспомнить их диалог слово в слово, чтобы на этот раз выдать более уместную реплику.

— Я не притихла… — осторожно отозвалась она. — Просто засыпаю.

— Ты как будто встревожена.

Конечно, Люциус почувствовал неладное. Она никогда не была хорошей актрисой, а если ей и удавалось сыграть какую-то роль, то лишь благодаря везению. Сегодня удача не на её стороне.

— Всё хорошо, — сказала она твёрдо.

Но сколько ни повторяй — правдой это не станет.

— На самом деле?

— Да. Да, Люциус.

Он прижал её к себе. Аромат опять окутал мысли.

«Думаю, я люблю тебя».

«Думаю, я поторопилась с признанием».

«Думаю, я слишком труслива, чтобы говорить об этом первой».

«Думаю, я тебя не заслуживаю. Ты бы никогда не дал задний ход».

— Дам галлеон за твои мысли, — проговорил Люциус. — Мне кажется, в этой прелестной головке сейчас строятся поистине грандиозные планы.

— Откуда у тебя взяться галлеону? — усмехнулась Гермиона.

— В таком случае я согласен расстаться с десятью фунтами.

— Торгуешься? Мои думы даже столько не стоят. Это всё ерунда, — она изобразила безмятежную улыбку.

— Тебе бы в разведку…

— Мне бы поспать сейчас, Люциус…

При наступлении ночи куда проще уходить от неудобного разговора. А мучаясь от бессонницы, можно составить планы на будущее:

1) Делать вид, что всё хорошо.

2) Продолжать любить Люциуса.

3) Постараться больше не стирать никому память. По крайней мере без серьёзного повода.

4) Попытаться наконец уснуть.

* * *

На работу Гермиона собиралась в спешке. Впрочем, как обычно.

Кто бы мог подумать — если не можешь уснуть до пяти утра, то подъём по будильнику через пару-тройку часов становится практически непосильной задачей. Гермиона в который раз позавидовала спящему Люциусу. Он-то проводит дополнительные занятия для школьников, то есть его рабочая смена начинается не раньше полудня. Ей бы такой график…

— Во сколько сегодня будешь дома? — спросил Люциус, даже не открывая глаза.

Гермиона невольно вздрогнула — не ожидала, что он уже проснулся.

— Постараюсь не задерживаться, — отозвалась она. — Приготовишь ужин?

Определённо, пока что она не готова вновь выходить «в свет» вдвоём. Другое дело — совместная трапеза дома. Где нет никого лишнего.

— Если ты обещаешь не придираться.

— Когда это я придиралась? Ты вообще-то ещё ни разу не готовил для меня ничего серьёзнее хлопьев с молоком.

— Помнится мне, кто-то негодовал из-за неправильно порезанной моркови, — тут Люциус распахнул глаза и приподнялся на локтях. — И томатов. И вообще всего.

— Тогда мы готовили вместе, и ты перетягивал одеяло на себя, — попыталась реабилитироваться Гермиона. — А сегодня я предоставляю тебе полную свободу действий.

— Смотри не пожалей об этом.

— Я всегда успею заказать себе пиццу или китайскую еду. Может, даже поделюсь с тобой.

— Что-то мне подсказывает, что ты не очень веришь в мои кулинарные способности, — заметил Люциус.

— А мне кажется, что ты сам меня к этому подталкиваешь своим «Смотри не пожалей». К тому же как можно доверять ужин человеку, которому всю жизнь прислуживали домовые эльфы? Я удивлена, что ты вообще умеешь держать в руках нож. Да ещё и режешь им продукты…

— Более того, я способен ещё и убедить тебя попробовать свою стряпню на вкус…

— Тут стоит сказать «спасибо» твоему дару убеждать, а никак не кулинарному таланту. Которого, к слову, нет.

— Не сходится. У меня никак не получается убедить тебя в том, что у меня есть кулинарный талант. Почему дар не работает? — начал размышлять Люциус.

— Ты сумел убедить меня в том, что плоды твоих трудов в принципе съедобны. Это уже успех. А мне пора бежать в Мунго.

— Не забывай, ты обещала не задерживаться…

* * *

После некоторых не самых приятных событий по коридорам Мунго Гермиона передвигалась особенно осторожно, то и дело озираясь по сторонам. Она и раньше так делала, но по другим причинам. Похоже на первые признаки паранойи, но на самом деле это была банальная нелюдимость.

Слишком много места в её жизни занимал Люциус.

Слишком велика вероятность, что она случайно упомянет о нём в разговоре.

Слишком всё непонятно даже ей самой. А уж объясняться с посторонними — неприятная перспектива, как ни крути. Думать о том, что рано или поздно, возможно, придётся рассказать всё людям совсем не посторонним, Гермиона даже не хотела.

— Ты как будто кому-то позируешь, — раздался знакомый голос из-за спины.

Гермиона резко обернулась. Её застукали одну в коридоре Мунго. Да ещё кто…

— Оливер... Как смена? — поинтересовалась как можно более безмятежным тоном.

— Закончилась — и слава Мерлину. Мечтаю о сне последние двенадцать часов.

— Тогда хорошего отдыха тебе.

— Лучшее пожелание.

С этими словами он направился к ординаторской. Похоже, налаживать с ней отношения Оливер больше не стремился. Этот эпизод завершился благополучно — и слава Мерлину.

Сейчас Гермионе предстояла долгая смена. И под конец дня важно было не забыть обойти стороной регистрационную стойку с вездесущей Луизой. А пока… По плану стоят палаты под номерами восемь, четырнадцать, двадцать три…

* * *

— Это греческий салат?

— Тут так написано, — Люциус кивнул, продемонстрировав ей большую кулинарную книгу. Гермиона не припоминала, чтобы у неё была такая. Спросила:

— И давно ты купил её?

— Сегодня. И ещё пару пьес Шекспира.

— Ты зачитался ими и за полчаса до моего прихода решил, что овощной салат — достаточно сытный ужин? — недовольно пробурчала Гермиона в такт своему желудку. Она ведь и не пообедала толком.

— В своё оправдание скажу, что я заказал пиццу.

— О, позаимствовал у меня решение проблемы.

— В процессе готовки я вдруг понял, что не очень дружу с духовкой. А здесь, — он вновь указал на книгу, — все рецепты горячих блюд на неё рассчитаны. Поэтому я приготовил салат. Овощи очень полезны. И сыр.

— А пиццу ты заказал, чтобы свести на нет все усилия по переходу на правильное диетическое питание?

— Пиццу я заказал, чтобы мы не остались голодными. Посмотри на себя, ты ведь и так очень, очень худенькая… Иногда я боюсь, что не смогу найти тебя утром в постели.

— Это претензия? Тебя тоже не назовёшь упитанным, но я ведь не считаю своим долгом сообщать тебе об этом ежедневно.

— Я… отсидел два срока в Азкабане, милая.

— А я — год скиталась по лесам с одной палаткой.

— Что, будем мериться, кто больше пострадал в этой войне?

— Это и без споров ясно. Те, кто её не пережил.

Тут раздался звонок в дверь. Очень может быть — спасительный звонок, который помог сменить тему. Точнее, вообще избавиться от необходимости вести диалог.

Гермиона размеренно проговорила:

— Это, наверное, наша пицца. Давай я открою…

* * *

Когда всё съестное пропало со стола, а зарождающиеся разногласия устранились сами собой, в гостиной воцарился привычный уют. Гермиона как никто другой ценила ощущение тепла. Прекрасно помня, как одиноко ей было в этой квартире поначалу, она не могла не замечать, как умело заполнил гнетущую пустоту Люциус. Причём пустоту не только в комнатах, но и в душе самой Гермионы.

Как-то она даже заметила, что и Косолапус стал вести себя более смирно, чем в первые недели на новом месте. Тогда он вечно норовил убежать на улицу и гулять там как можно дольше — пока не оголодает. Гермиона пропадала на работе с теми же целями — чтобы не чувствовать холода и пустоты.

С приходом Люциуса в её жизнь Гермиона, наоборот, стала спешить домой. Сперва — чтобы проверить, как он справляется, не натворил ли беды. После — по привычке. Сейчас — чтобы поскорее увидеть его.

И этот вечер вышел бы совершенно идеальным, если бы Гермиона изо всех сил не старалась вести себя как ни в чём не бывало. Ведь кое-что всё же произошло, пусть Люциус об этом и не помнил.

Да, неудачное признание в любви — не такое уж и событие.

А вот применение магии ради своей выгоды к человеку, который волшебства лишён, — это серьёзно. Достаточно веский повод, чтобы чувствовать себя обманщицей. Лёжа на коленях у человека, которого практически предала.

— Как прошёл день? — поинтересовался Люциус, легонько поглаживая её по голове, перебирая распущенные волосы. Гермиона была готова задремать.

— Много пациентов, всё как обычно. Ничего интересного.

— Любопытно. Когда я был твоим пациентом, ты так же отвечала на подобные расспросы? «Ничего интересного»?

— Ты никогда не был моим пациентом. Тобой занимался наш целитель Вуд… — Гермиона задумалась. Стоило ли вообще упоминать его? Но потом пришла к выводу, что и без того достаточно скрывает. Как бы между прочим она сказала: — Кстати… Я сегодня разговаривала с Оливером. И он ведёт себя абсолютно адекватно.

— Что, прости? Ты говорила с ним?

— Мы работаем вместе, так что в этом нет ровным счётом ничего примечательного.

— Но он на тебя напал! Ты хочешь, чтобы это повторилось?

Гермиона подняла голову с колен Люциуса и устроилась рядом, чтобы видеть его лицо.

— Мы всего-навсего обменялись парой ничего не значащих фраз, — не терпящим возражений тоном сказала она. — Случайно столкнулись в коридоре. Таких встреч не избежать, пойми.

— Разумеется, если не сменить место работы на более безопасное. Вспомни, с чего всё начиналось в прошлый раз. И подумай хорошенько.

— Ты ведь понятия не имеешь, с чего всё начиналось. Я тебе не рассказывала.

— Знаешь ли, тут несложно догадаться, — процедил Люциус.

Гермиона напряглась. Той атмосферы, которой она наслаждалась несколько минут назад, словно и не было. Одно лишнее слово (то есть имя) — и вечер испорчен.

— Перестань, я не хочу ругаться, — примирительным тоном проговорила она. — Это моя работа, и она мне нравится. С Оливером мы почти не видимся. Сегодня было скорее исключение из правил.

— Никто из нас не хочет ругаться. Но только один человек в этой комнате почему-то желает работать с мужчиной, который угрожал её жизни.

— Я не хочу больше это обсуждать.

— Нельзя решить проблему, просто замолчав, Гермиона!

— Да нет здесь никакой проблемы! Её видишь только ты! Чёрт, зачем я вообще заговорила об Оливере? — на эмоциях выкрикнула она. — Честное слово, проще было бы стереть тебе память!

Гермиона резко замолчала. Последние слова были скорее вырвавшимися наружу тревожными мыслями. Произносить их вслух в её планы не входило.

— Прости, но… — напряжённо начал Люциус. — Ты когда-нибудь стирала мне память?

— Нет, конечно.

Ложь, ложь, ложь.

— На самом деле?

Ты ведь совсем не умеешь врать, Гермиона, так что лучше бы и не пыталась. И умела вовремя замолчать.

— Ты ведь понимаешь, что я могу применить Obliviate прямо сейчас, решив таким образом проблему? — спросила она, пристально глядя в глаза Люциусу.

Он выглядел невозмутимым. А вот она сама — вряд ли.

— Но ты этого не сделаешь, Гермиона. Верно?

— Отчего же?

— Совесть.

— Что «совесть»?

— Она у тебя есть. Поэтому спрошу ещё раз... — Люциус взял её ладонь в свою и медленно проговорил, словно хотел загипнотизировать: — Ты. Когда-нибудь. Стирала. Мне. Память?..

Гермиона понятия не имела, что ей делать сейчас. Как не усугубить ситуацию?

— Даже если бы я, чисто гипотетически, сделала что-то в этом духе, стала бы я признаваться? — начала она неуверенно. — Ведь смысл в том, чтобы всё осталось в тайне. Для этого и стирают воспоминания. Гипотетически.

— Хорошо. Но ты могла бы стереть мне воспоминания? Гипотетически?

— Если бы я, гипотетически, стёрла тебе память… То у меня были бы на то очень веские причины.

— Неужели? — Люциус скептически изогнул бровь. — Например, какие?

— Ну, я могла бы сказать что-то, о чём потом бы сожалела. Разумеется, гипотетически.

— Что именно?

— Например, что… Что люблю тебя. То есть… Чисто гипотетически, я могла бы такое сказать, а потом испугаться и использовать магию, — пролепетала Гермиона, пряча взгляд.

— Ты сказала, что любишь меня.

— Я имела в виду, что гипотетически…

— Гермиона!

— Я сказала это, да.

— И чего в этом такого страшного, скажи на милость, чтобы пугаться и бросаться заклинаниями?

— Ты переспросил.

— Переспросил? И? Ты стёрла мне память, а не повторила?

— Я… Я не знала, что делать, Люциус. Я пожалела, что сказала это. И отменила действие. Вот и всё. Это было неправильно, прости.

— Знаешь что, Гермиона?

— Что?

— Я люблю тебя.

И тут она забыла, как нужно дышать.

Вдох. Выдох. Вдох… Всё под контролем.

— Ты говоришь это только из-за моего признания. Не надо. Со мной всё в порядке, я это пережила.

— Нет. Я люблю тебя, Гермиона. И даже если бы я сейчас мог стереть тебе память, я бы не стал так поступать. Знаешь почему? Потому что я люблю тебя. И ты непременно должна об этом знать. Не надо отменять никакие действия.

— Ты и правда любишь меня? — тихо-тихо спросила она.

— Хочешь, чтобы я повторил это ещё раз?

— Пожалуй, да. Хочу.

— Я люблю тебя, Гермиона Грейнджер, — твёрдо сказал Люциус.

— Это можно слушать бесконечно.

— Да? В таком случае — я люблю тебя, Гермиона Грейнджер. И, кстати, я не помню, чтобы ты говорила эти слова мне.

— Разве?

— Никак не могу припомнить, как ни стараюсь.

— Что ж… Люциус… Я тебя люблю.

— Прости, что ты сказала? — он усмехнулся.

— Прекрати, — Гермиона не сдержала улыбку.

— Ты не поверишь, но я действительно не расслышал. Что там шло после «я тебя»?

— Люблю!

— О, как громко на этот раз. Мне ждать очередного заклятия или можно расслабиться?

— Расслабься. Я люблю тебя.

Оказалось, если привыкнуть, то признаваться в любви дорогому тебе человеку совсем не сложно.

— А я тебя, Гермиона.

Оказалось, что слышать признания в любви от дорогого тебе человека очень приятно. Даже если ещё совсем недавно они казались почти издёвкой или акцией благотворительности.

— Знаешь, Люциус… Давно хотела тебе сказать…

— Что ты любишь меня?

И он не дал ей возможности ответить, тут же поцеловав её. Долгим и нежным поцелуем. Оторвавшись от его губ, она подтвердила:

— Точно. Именно это я и собиралась сказать.

Запоздало Гермиона поняла, что ей всё-таки удалось отвлечь Люциуса от разговоров об Оливере Вуде и о её «небезопасной» работе.

* * *

— Знаешь, что я люблю больше, чем заниматься с тобой любовью? — вкрадчиво спросила Гермиона, обвив руками плечи Люциуса. Они были уже в постели.

— И что же? — спросил он. Горячее дыхание обожгло кожу у самого уха.

— Ни-че-го.

И это была сущая правда. Осознание её приходило, когда они были вместе. Настолько близко, что Гермиона не могла не чувствовать каждой клеточкой своего тела притягательность Люциуса. В такие моменты, если бы её спросили, согласна ли она бросить всё, лишь бы это удовольствие продолжалось, Гермиона бы безоговорочно согласилась.

Согласна ли она бросить работу в Мунго? Да пожалуйста!

Согласна ли она переехать на край света и забыть о магии? Могли бы и не спрашивать!

Согласна ли она рассказать каждой живой душе на Земле, что любит Люциуса Малфоя, бывшего Пожирателя Смерти, дважды осуждённого на срок в Азкабане? Скажет, хоть по десять раз!

Сейчас был именно такой момент. И Гермионе очень хотелось, чтобы он длился бесконечно долго. Чтобы можно было не думать о том, почему она так привязалась к Люциусу. Чтобы не переживать о том, к чему всё это приведёт. Чтобы не волноваться из-за того, что кто-то из магического мира может увидеть их вместе.

«Почему я вообще должна из-за этого беспокоиться? Я люблю его!»

Эта мысль мелькнула за секунду до того, как Люциус в который раз накрыл её губы своими. После этого на дельные размышления Гермиона уже не была способна. Словно всё её тело вдруг стало предназначено лишь для того, чтобы наслаждаться близостью с мужчиной. Будто не было ничего и никого, кроме них — Люциуса и Гермионы.

Где бы он ни коснулся её, казалось, что именно на этом участке кожи (и нигде больше!) должны быть его руки.

Что бы он ни прошептал ей на ухо, казалось, именно эти слова она должна была услышать.

Что бы он ни сделал — это было правильно. Без вариантов.

— Знаешь, что я люблю больше, чем заниматься с тобой любовью? — поинтересовался Люциус спустя тысячи мгновений близости.

Они оба молча лежали, сил на разговоры не осталось. И Гермиона даже почти нашла что-то неимоверно интересное в уголке потолка. Почти.

— Что? — спросила она.

— Тебя.

Потолок сразу потерял всю свою прелесть. И оказалось, что разговаривать она ещё способна.

— Мне кажется, в последнее время мы слишком часто произносим это слово.

— Какое?

— Слово «люблю», — Гермиона отвела глаза. — И ты опять заставил меня произнести его.

— Это, по-твоему, плохо?

— Я не знаю. Но мы от этого не становимся ближе, чем есть. Расскажи мне что-нибудь о себе.

— Я так понимаю, ты хочешь услышать что-то помимо того, что я люблю тебя?

— Определённо. Скажи, а ты дружил с профессором Снейпом?..