За стеной (гет)

— Скучно. Всё стало скучно… У меня такое чувство, будто всё во мне оборвалось. Не знаю, Марджори. Не знаю, что тебе сказать…

— И любить скучно? — спросила Марджори.

— Да, — сказал Ник.

Эрнест Хемингуэй. «Что-то кончилось»

* * *

— Гермиона!

Громкий голос резанул по ушам, хотелось убежать от него, спрятаться. Она с тоской оглядела комнату — никуда отсюда не денешься.

— Гермио-о-она!

Ещё громче, и уже слышны шаги. Да уж, в этот вечер ей точно не удастся побыть одной. Казалось бы, такая мелочь, но в Норе — недостижимая мечта.

— Герми… — дверь отворилась, — …она!

На пороге показался улыбающийся Рон.

«Интересно, есть ли шанс, что он исчезнет, если закрыть глаза?» Медленно моргнула, и… Никаких изменений.

— Так и знал, что ты здесь.

Гермиона пожала плечами. А где ей ещё быть, раз дежурство закончилось пару часов назад, а помогать Молли готовить ужин нет ни желания, ни сил?

— Тут спокойнее. А я устала от суматохи в Мунго, — она натянула тёплый плед на колени, давая понять, что покидать мягкое кресло в ближайшее время не собирается, даже если начнётся пожар. Этот плед — одна из немногих вещей в комнате Рона (то есть, разумеется, в их с Роном комнате), которая ей была по душе. Насыщенно-зелёный, в крупную жёлтую клетку. И такой большой, что под ним можно спрятаться… Ну, чисто теоретически.

— Только не говори, что опять хочешь лечь спать пораньше. Я же тебя почти не вижу, милая!

«Так и задумано, Рон, так задумано», — мелькнул в голове честный ответ, но вслух она, разумеется, ничего не сказала. Пауза затянулась, и Гермиона напустила на себя виноватый вид, которым как бы говорила: «Да, ты прав, мне очень жаль, но что я могу с этим поделать?..», и, не дожидаясь реакции, уткнулась в медицинский справочник. Вид под названием «Я слишком занята работой, оставь меня одну» обычно действовал безотказно.

— Мама приготовила ужин, пойдём вниз.

Обычно, но, очевидно, не сегодня.

— Я не голодна. Плотно пообедала, совсем не хочу есть…

«…в компании твоих родителей».

— Ладно, а я пойду перекушу, жутко проголодался! — сказал он и вдобавок широко улыбнулся. — Люблю тебя!

— Я… тоже.

Когда дверь за Роном закрылась, Гермиона опустила веки и глубоко вздохнула. Из спальни вышел один человек, а ощущение, словно целая толпа испарилась. В Хогвартсе она и не замечала, что он занимает так много пространства. И без остановки говорит. Ей вообще казалось, что все кругом после войны не умолкают ни на секунду, создавая лишь раздражающий фоновый шум из фразочек типа «Надо двигаться вперёд!», или «Начинается новая жизнь!», или «Будущее за нами»… И самая надоедливая: «Те, кого сейчас нет с нами, хотели бы, чтобы мы были счастливы».

Да откуда им знать, чего хотели бы те, кого сейчас нет? Их ведь нет!

Очень просто посоветовать забыть о прошедшей войне, куда сложнее последовать этой рекомендации. Гермиона полагала, что люди не могут Двигаться вперёд, если душу разъедает боль воспоминаний. Вернее, только она не может. Остальные справляются.

А сегодня ей было особенно больно. Щемящее чувство весь день без устали кололо её где-то внутри. И избавиться от него нельзя, и привыкнуть — невозможно. Как-то глупая Трелони ляпнула, что душа у Гермионы сухая, словно страницы учебников. О, как же она ошибалась! И как сейчас Гермиона сожалела, что лжепровидица не угадала… Ведь с сухой душой, пожалуй, жить куда проще.

Теперь же её душа скорее напоминала открытую рану. Что с ней ни делай — только больнее, уж лучше не трогать. Поэтому от потуг Рона развеселить её становилось только хуже. Эти забавные истории из аврората, бессменная улыбка… Он никогда не отличался особенной чуткостью, но если его подтолкнуть в нужном направлении, можно добиться необходимого результата. Только вот уже не первый месяц нужные мысли никак не хотят превратиться в слова, которые можно услышать, а не почувствовать.

Гермиона взяла с тумбочки свой блокнот, полный важных записей (в основном по работе, но, похоже, стоило начать делать и другие пометки), и старательно вывела всего три слова:

1) Поговорить с Роном.

Пару секунд полюбовалась на ровные буквы и закрыла блокнот, тут же отложив его на прежнее место — Рон всё равно не станет копаться в её записях. А завтра она обязательно выполнит этот первый и единственный пункт. Завтра. Но до утра нужно ещё дотянуть.

Гермиона поднялась с кресла с намерением лечь спать, но её привлёк вид из окна. Солнце уже садилось, и красноватый свет проникал сквозь стекло и падал на аквариум с лягушачьей икрой, который стоял на подоконнике. Оттого вода в нём казалась почти алой — красиво и… немножко пугающе. Да уж, бояться заката — это как-то совсем не по-гриффиндорски. Гермиона переоделась в пижаму и легла на кровать, с головой укрывшись одеялом. В детстве она делала так, когда мама не разрешала ей читать допоздна и заставляла ложиться пораньше. Фонарик, толстое одеяло и книга — вот и решение. Как же хорошо было тогда, так легко…

Из глаз покатились слёзы. Тёплые. Будто сама грусть крупными каплями лилась по её щекам. А Гермиона ещё удивлялась тому, что Рон не спешит съезжать из Норы… Да будь такая возможность, она бы сию секунду собрала вещи и переехала к родителям. И проводила бы с ними много-много времени. Но возможности нет. Родителей — тоже.

Щекой Гермиона чувствовала, что подушка стала влажной, но слёзы всё катились и катились. Нужно было скорее заснуть, пока не вернулся Рон.

— Милая, ты спишь?

Она молчала, закусив губу. Ведь любые слова означали бы «нет».

«Я сплю, я сплю, я сплю».

— Гермиона, ещё и девяти нет… Ты не заболела? — обеспокоенный тон.

Рон сел на кровати и стянул с неё одеяло.

— Я здорова. Просто устала. Сегодня… тяжёлый день.

— Мерлин, да ты плачешь! Что случилось?

«Много чего случилось, но ты обо всём и без меня знаешь».

— Ничего.

Она попыталась скрыть ладонями лицо. Спрятать глаза, словно её печаль — это какой-то страшный секрет.

— Это что… опять из-за твоих родителей?

Он нежно обнял её, но облегчения это не принесло. Возможно, если бы он влепил ей пощёчину и приказал наконец успокоиться, это бы сработало. Возможно.

— Не плачь, слышишь? Я с тобой, всё хорошо.

Рон долго шептал ей что-то успокаивающее, Гермиона не вникала в смысл. Думала о маме и папе, которые погибли в Австралии. Рядом оставался только Рон. И пусть он не помнит, что сегодня — день рождения мамы Гермионы. Может, это и к лучшему, некоторые моменты проще пережить самой.

— Хочешь, ляжем спать?

Она кивнула. Рон в кои-то веки понял её без слов. Гермиона легла. Сейчас она уснёт, а завтра проснётся уже в другом дне, завтра всё будет лучше.

— Ты точно не заболела? Может, это… к целителю…

— Я сама целитель, Рон.

— Да, но… Ты выглядишь неважно. Такая поникшая сегодня. Я могу что-то для тебя сделать?

«Да, ты можешь отстать от меня».

— Нет. Я в норме.

— Может, на выходные съездим куда-нибудь отдохнуть? Давай на каток? Можно позвать Гарри и Джинни. И ещё кого-нибудь.

— Ладно.

— Или сходим куда-нибудь только вдвоём? Мы давно никуда не выбирались.

«Пожалуйста, хватит на сегодня разговоров».

— Ага, — сказала она едва слышно.

— Так что думаешь?

А Гермиона думала совсем не о том. Когда она была маленькая, родители водили её на каток. Папа разъезжал по льду вместе с ней, учил. А мама всегда стояла в стороне и наблюдала, иногда фотографировала. Смеялась. Маленькой Гермионе тогда казалось, что мама, если бы только пожелала, могла бы показать всем «класс», что она не надевала коньки лишь из прихоти. Позже открылось, что в действительности она совсем не умела кататься и жутко боялась упасть. И как мама умудрялась выглядеть профессионалом даже в том, чего не умела? У Гермионы так не получалось.

— Сходим. Обсудим завтра, ладно?

— Конечно. Ты же спишь… Знаешь, всё же лучше вдвоем. А с Гарри можно и потом как-нибудь встретиться… А мы с ним сегодня как раз тебя вспоминали. Я говорю ему: «Гермиона у меня скоро главным целителем в Мунго станет, так много работает», а он мне: «Раньше ты утверждал, что она так много учится, что станет директором Хогвартса». Представляешь, я и правда так говорил! В общем, мы выяснили, что прорицатель из меня всегда был неважный…

Рон засмеялся. А к глазам Гермионы опять подступили слёзы. Чёрт, чёрт! Зажмурилась, уткнулась лицом в подушку. Как же надоело это показное веселье! Рон много улыбался: когда не знал, что сказать, когда сомневался, из вежливости или чтобы не обидеть. И когда хотел порадовать Гермиону.

— Ты чего молчишь? Гермио…

Она быстро вытерла слёзы уголком одеяла и повернулась к Рону.

— Почему ты постоянно улыбаешься? — прозвучало, наверное, чересчур резко.

— Что? — он выглядел обескураженным. — Я… улыбаюсь?

— Постоянно.

Улыбка, конечно, тут же исчезла с лица.

— Тебе это не нравится? Я могу…

— Почему?

— Да просто так.

Гермиона заплакала. На этот раз даже не попыталась отвернуться — плевать.

— Милая…

Откуда в нём столько нежности?..

— Не надо, слышишь? Не плачь… Ну же, тише, тише… Всё же хорошо, я с тобой.

Он прижал её к себе, она чувствовала его массивную ладонь на своей спине, и от этого на удивление стало легче дышать. Рон лёг на спину, не выпуская Гермиону из объятий, устроил её голову на своей груди.

— Не надо, милая, не надо грустить… — шёпот, который она едва различила даже в глухой тишине комнаты. — Спи. Я рядом.

Она и не заметила, как уснула.

* * *

Под утро Гермиона помнила лишь, что в её сне была зима, шёл снег. Ей снились снежинки, которые всё падали и падали на дорогу. И тут же таяли, растворяясь в темноте асфальта. Посмотришь в небо — много белого, но стоит опустить взгляд — останется одна темнота. Но утро — это всё-таки свет. Как хорошо, что сегодня её смена в Мунго начинается рано. Рон проспит ещё больше часа, и важный разговор можно отложить на вечер.

Она без сожаления вылезла из-под тёплого одеяла, быстро умылась, оделась и уже собралась было спуститься вниз, как на глаза ей попались небрежно брошенные на кресле брюки Рона. Он частенько кидал одежду где попало, не заботясь о том, чтобы та не помялась, и уж тем более не замечая, что это не добавляет спальне уюта.

Взглянув на Рона, Гермиона испытала прилив благодарности к нему за то, что вчера он повёл себя так чутко. Не сразу, конечно, но всё же... Она взяла брюки и принялась аккуратно их складывать, как вдруг что-то выпало из кармана. Коробочка. Маленькая красная бархатная коробочка упала на пол. Гермиона быстро подняла её и открыла, заметив, будто глядя на себя со стороны, что руки дрожат. Внутри лежало кольцо.

«Рон собирается сделать мне предложение». Чрезвычайно логичный вывод.

«И что мне теперь делать?» Вопрос без ответа. Внутри неё с молниеносной скоростью пронеслось чувство, будто вдруг сработала пожарная тревога. Только вот куда бежать? Она не придумала ничего лучше — положила коробочку обратно в карман, а брюки бросила на прежнее место. Потом с минуту постояла посреди комнаты в нерешительности. Собравшись, вырвала из блокнота листок и написала: «Рон, нам нужно побыть вдали друг от друга. Прости, что не смогла сказать тебе это в лицо. Гермиона». Перечитала и сама не узнала свой почерк. Непривычно неровные буквы выдавали волнение, но переписывать — глупо. Она оставила записку на подоконнике, поместив её под палочку Рона.

Итак... Пункт «поговорить с Роном» можно считать выполненным? Пусть это и не совсем то, что она планировала. Точнее, совсем не то.

Спящий на кровати Рон пошевелился, и Гермиона вздрогнула от испуга — как воришка, застуканный на месте преступления. Даже сердце забилось в ускоренном темпе. Но идеи получше, чем сбежать от проблемы (в прямом смысле), в голову не пришло, и с мыслями «О боже, Гермиона, это твой самый неразумный поступок! И ужасно трусливый! Тебе должно быть стыдно!» она в спешке собрала свою одежду и вещи — благо её чудо-сумочка могла с лёгкостью вместить всё это и даже больше.

Переступив через порог, Гермиона бросила прощальный взгляд на облупленную дверь со старой потёртой табличкой «Комната Рональда» и побежала вниз по скособоченной лестнице. Никогда ещё она так не торопилась на работу! Показалось даже, что ступенек стало больше. Оставалось пройти по узкому коридорчику через кухню и…

— Это просто невероятно, Гермиона! — оклик Артура не дал выскользнуть из дома незамеченной.

На нём был фартук в цветочек, из кармана которого торчала волшебная палочка. Гермиона умилилась бы, если бы тревога и стыд оставили место для других эмоций.

— Что? — она изобразила заинтересованность.

— Карманный фонарик!

Невероятно. Хотя чего она ожидала? Научное открытие?

— Такой лёгкий и компактный! Ему всего-то и нужно, что пара батареек. И он светит — где угодно и когда угодно. Безо всякой магии! Как изобретательно! — Артур продолжал восторгаться.

— Ну, это не самое интересное у магглов. Они, знаете ли, в космос летают.

— Да, но… Представь, если я потеряю палочку, то смогу воспользоваться этой штуковиной! Или… можно левитировать что-то с помощью магии и при этом светить себе фонариком!

— Очень удобно.

— Эти магглы такие находчивые, им и не нужна никакая магия! Вспомнить только про эти их швы… Вот тебе бы пришло в голову зашить рану, а? Но ведь работает! Как это у них получается вообще, а?

— Я не изучала маггловскую медицину. Если хотите, могу принести вам пару книг.

«Хотя нет… Я же вроде как хочу убежать из этого треклятого дома и больше здесь не появляться… Но вам, мистер Уизли, сейчас совсем не обязательно быть в курсе».

— Ах да. Привыкли мы, что ты всё обо всём знаешь…

— Нет предела совершенству, — еле выдавила подобие улыбки. Жалко выглядело, наверное, но Артур вроде бы и внимания не обратил. — Я в Мунго опаздываю. Передайте Рону, что я… хотя нет. Ничего не передавайте.

— Конечно, вечером сама всё скажешь.

— Точно, вы правы.

«Или не скажу».

Она вышла из кухни в гостиную, и зеркало, в которое едва успела глянуть, заявило с претензией: «Ты что, расческу потеряла? Ну-ка приведи волосы в порядок!»

— На себя посмотри, — привычно буркнула Гермиона и скрылась в зелёном пламени.

* * *

— Бежишь так, словно за тобой гиппогриф гонится. Не спеши, у тебя ещё десять минут в запасе. Как и всегда, впрочем, — Луиза, пухленькая привет-ведьма, с которой Гермиона сдружилась в последние месяцы, хмыкнула. — Хоть бы раз опоздала.

— Я знаю, который час, — Гермиона демонстративно махнула рукой с часиками, которые когда-то ей подарил Рон. — К твоему сведению, опоздания — дурной тон. А опоздания на работу — ещё и непрофессионализм.

— Это я от тебя уже слышала. Скажи лучше, куда так бежишь? Неужто и правда кто-то гонится?

— Конечно. Сама-знаешь-что гонится.

— Так уж и знаю? — Луиза недоверчиво сощурилась, что плохо сочеталось с её приветливой улыбкой. Улыбка, светлые локоны и непременное декольте — вот три признака, по которым безошибочно можно было узнать Луизу Стоун.

— Желание успеть переодеться и выпить чаю до начала смены за мной гонится, вот что, — Гермиона пожала плечами, как бы говоря, что всё проще простого, и следовало бы Луизе самой догадаться. — Увидишь Сметвика, скажи, что я пришла.

— Он и так знает, что ты пришла. Ты всегда приходишь.

Гермиона вновь пожала плечами, на сей раз пытаясь одним жестом сказать что-то вроде: «Как знаешь, но если Сметвик ко мне не заглянет, буду винить тебя в этом до конца дней твоих. Или своих».

— А если… Если увидишь Рона, скажи, что меня нет.

— Интересная легенда, очень правдоподобно и много деталей. И где ты? И с чего бы ему тут появляться?

— Всё может случиться… Придумай что-нибудь, тебе не впервой.

— Договорились. А что там у тебя стряслось с неповторимым Рональдом?

Гермиона поморщилась.

— Это конфиденциальная информация, Луиза.

— А у меня есть кое-какие новости. Прелюбопытные.

— Подробности я могу узнать? — Гермиона заинтересовалась, на долю секунды даже выбросив из головы Рона с его кольцом.

— Хм-м. Боюсь, это конфиденциально.

— Какая жалкая месть. Тебе должно быть стыдно.

«Как и мне», — добавила Гермиона про себя. И молча удалилась. Ведь, действительно, нужно было ещё переодеться.

* * *

— Ты, я полагаю, уже слышала всё из сплетен? — Гиппократ Сметвик зашёл в ординаторскую не более чем через двадцать минут и начал разговор, как всегда, не с приветствия. Привычка не здороваться и не прощаться была очень распространена среди работников Мунго. Похоже, штатные сотрудники «заразились» этим от дежурного целителя, а новички уже брали пример с них, так это и стало почти традицией. Оправдания из разряда «Мы тут людей спасаем, к драклам вашу любезность!» или «От пожеланий доброго утра кости не срастутся!» также кочевали из уст в уста.

— С каких пор ты записал меня в сплетницы?

— Не тебя.

— Луизу?

Сметвик кивнул.

— Пять дней назад к нам поступил пациент, тебя, думаю, заинтересует. Критическая ситуация позади, сегодня он пришел в сознание и, вопреки желанию многих, уже идёт на поправку.

— И ты хочешь «спихнуть» его на меня?

— Чем ты слушаешь, Грейнджер? Его уже пять дней ведет Вуд и неплохо справляется. Ты была бы предвзята.

— Если ты сомневаешься в моём профессионализме, мог бы и промолчать.

— Это Люциус Малфой. Первые дни мы опасались, что он не выживет, и скрывали его пребывание здесь, дабы избежать шумихи.

— Азкабан?

— Он самый. Хорошо, что большинство Пожирателей там на пожизненном, и нам не придётся переходить от одного освобождённого узника к другому, верно? А то никакого разнообразия.

— Я бы не стала мешать его выздоровлению, Гиппократ, — Гермиона привычно пропустила мимо ушей абсолютно неэтичную с профессиональной точки зрения реплику.

— Но и способствовать ему не торопилась бы, верно?

— Вовсе нет. Он не сделал мне ничего плохого.

«По крайней мере, лично мне».

— Брось, Грейнджер, я же тебя не осуждаю. Напомни, что там случилось с твоими родителями в Австралии, пока боролась с такими, как Малфой, а? То-то же.

— Замолчи.

— Как скажешь. Он на первом этаже, кстати. В сто восьмой палате.

И Сметвик как ни в чём не бывало развернулся и ушёл. «Профессиональная деформация», — подумала Гермиона. Когда же она сама начнёт воспринимать смерть как что-то естественное? Когда наконец сумеет забыть? Хм, а если она сотрёт свои воспоминания о родителях, которые погибли из-за того, что она модифицировала их память и отправила на другой конец света — это будет очень символично.

За невесёлыми мыслями Гермиона не заметила, как ноги принесли её на пятый этаж, хотя в её планы не входило побывать здесь. «Но раз уж я пришла, можно кое-кого навестить», — решила она и двинулась по хорошо знакомому коридору, а дойдя до нужной палаты, заглянула туда.

Пациент был, как всегда, в сиреневом халате. Наверное, у него их целая коллекция.

— Мистер Локхарт, доброе утро… — нерешительно начала Гермиона. Вот, от осознания бесполезности своего визита даже поздоровалась. Сметвик бы неодобрительно хмыкнул… Вот и славно, что его тут нет.

— Приветствую вас! Вы, я вижу, хотите получить мой автограф?

— Эм… да, конечно.

А почему бы, собственно, и нет? Гермиона вырвала из рабочего блокнота листочек и протянула его Локхарту. Тот достал из кармана немного облезлое павлинье перо, обмакнул его в чернила и с видимым удовольствием вывел на бумаге своё имя большими печатными буквами.

— Могу написать и письменными. Они у меня не очень выходят, но если вы желаете…

— Спасибо, не стоит утруждаться, — только и ответила Гермиона.

Совсем не хотелось изображать из себя осчастливленную фанатку. Хотя, пожалуй, второкурсница Гермиона Грейнджер была бы несказанно рада такой мелочи, как автограф «великого писателя».

— Как ваше самочувствие, мистер Локхарт? — она решила вернуться к амплуа целителя. Если кто-нибудь заметит её выходящей из палаты, можно будет отговориться профессиональным интересом к любопытному случаю потери памяти.

— Благодарю за внимание, я абсолютно здоров и полон сил для общения с моими поклонниками! — сообщил Локхарт.

— Что ж, рада слышать… И мне уже надо идти, так что…

— Хотите принести пергамент побольше, чтобы я оставил автографы для вас и ваших друзей, да?

— Да… точно. Ну, я пошла.

И она покинула палату с осознанием того, что забвение — это ужасно. Каждое событие стоит того, чтобы о нём хоть изредка вспоминали. Каждый человек. И она будет помнить и о родителях, и о Роне, даже если это столь неприятно. Пусть так, но иногда надо… Стоп… Рон?

— Гермиона!

А она ведь предполагала, что он заявится сюда… Но надеялась, что этого не случится. Зря, конечно, давно пора было научиться готовиться к худшему исходу, так надёжней.

— Прости меня. Прости, — шёпотом сказала Гермиона, подойдя к Рону вплотную и не дав ему начать зарождающуюся гневную тираду.

— Я просто… не понимаю. Я не понимаю, что не так? Я всё делал, чтобы…

— Тише, — она отвела его в закуток. Не хватало ещё насобирать с десяток свидетелей их «семейной» ссоры. — Я не знаю… Я и сама себя не понимаю. Мне очень жаль.

— Ну уж нет, ты должна объясниться! Мы были вместе целых два года… Пусть не всё шло идеально, но мы же справлялись!

— Я тебя торможу, Рон.

— Нет! Что ты такое говоришь?.. Я только благодаря тебе и пытаюсь стать лучше…

— …но я тебе этого не даю.

— Наоборот!

— Наши отношения не приведут ни к чему.

— Мне жаль, если тебе так кажется, но ты не права! Мы идём вперёд, развиваемся, переходим на новый этап и это, как его…

— Я видела кольцо.

Молчание. Секунда, две, три, четыре, пять… Затянувшееся молчание.

«Рон, ну же, скажи что-нибудь. Потому что я не могу…»

— Ты говорила, что любишь меня. Ещё вчера.

«Лучше бы ты молчал».

— Не говорила. Не эти слова.

— Говорила!

— Рон… — глубокий вздох. — Это ты сказал, что любишь. Я ответила: «Я тоже».

— Да какая разница?!

— Если человек не может произнести вслух слова «я люблю тебя», значит, с ним что-то не так. Со мной «не так», пойми, а не с тобой. Прости, но я… Я просто хочу помочь тебе, помочь нам обоим... своим уходом.

— Если бы ты хотела помочь, ты бы осталась!

— Прости… — Сколько раз она уже извинилась? И опять: — Извини, Рон.

— Гермиона, ты…

«Пожалуйста, не затягивай это».

— …ты можешь вернуться, когда захочешь. В любое время.

— Спасибо, — она почувствовала подступающие слёзы и прикрыла глаза. — Рон, я…

— Ты всё сказала, я понял. Мне надо возвращаться в аврорат, перерыв скоро закончится, так что…

И он просто взял и ушёл, даже не обернувшись. Однажды Гермиона прочла где-то, что все романы оказываются неудачными до тех пор, пока не найдёшь то, что нужно. Но там не было написано, что финал неудачного романа — это так больно. Лучше тогда и не искать вовсе. Гермиона не предполагала, что будет настолько тяжело потерять Рона. Ведь понимала, знала, что поступает верно. Нельзя позволять кому-то приносить жертву во имя того, у чего нет будущего. Она с ним ничего не лишалась, а вот Рон тратил впустую время и силы в течение долгих месяцев.

Когда-то Гермиона пожертвовала родителями ради магического мира. По сути, она сделала это дважды: уехала от них в школу, откуда редко приезжала домой, а потом ещё и изменила им память, заставив забыть о себе. А стоило ли оно того? Вряд ли. Теперь её до конца дней будет преследовать пресловутое чувство вины и ощущение незавершенности — ведь она не успела проститься с ними, не получила возможности извиниться. А теперь дверь закрылась, и она не успела переступить порог.

Утерев слёзы, Гермиона спустилась обратно на первый этаж. Теперь она была уже не столько расстроена, сколько рассержена. Логическая цепочка выстроилась сама собой: она бы не заставила родителей уехать в Австралию, если бы не Волдеморт, и они, вероятно, сейчас были бы живы. И от Рона не пришлось бы убегать. Волдеморт, хоть и сгинул два года назад, оставался источником её нынешних проблем.

Гермиона была на взводе и при этом знала, кто из пособников Волдеморта был сейчас под рукой. И она хотела высказать ему всё, что накопилось. Поэтому и направлялась к двери с номером сто восемь. Настроившись, она вошла в палату — трёхместная, но две ближние койки пустовали. А на дальней, у маленького окошка, лежал Люциус Малфой.

Гермиона не сразу его узнала: лицо бледное, даже чуть отливало серым, болезненный вид, да ещё и борода, которая закрывала добрую треть лица… Малфой выглядел настолько жалко, что вываливать на него свою злость было бы просто нелепо. В общем-то, Гермиона недоумевала, как он умудряется находиться в сознании. А Люциус не спал, и его взгляд был направлен прямо на неё.

«А на кого ещё ему смотреть? Тут же больше никого нет!»

Гермиона не знала, что сказать, а потому покашляла — как делала всегда, когда чувствовала себя неловко.

— Пришли позлорадствовать? — реакция Люциуса не заставила себя ждать.

«Даже не поздоровался. Тоже мне. Он же не работает тут, мог бы и не перенимать привычки персонала…»

— Нет. Просто посмотреть. На вас, — многозначительно проговорила она, сама толком не понимая, какой подтекст вкладывает в эти слова.

— Вы весьма оригинальны, мисс Грейнджер.

— Целитель Грейнджер.

— Прошу прощения. Конечно, целитель… Вы увидели всё, что хотели?

Если бы Гермиона знала, что хотела увидеть. Точно не жалкого бывшего Пожирателя. От неожиданного зрелища она впала в лёгкий ступор и была не в силах выдавить и слова.

«Надо что-то ответить… Не молчи, Гермиона, ну же…»

— Как ваше самочувствие?

— Прекрасно. Есть ещё вопросы?

Велик был соблазн ответить отрицательно, развернуться и уйти. Но она и без того сегодня злоупотребляла этой возможностью. Гермиона ощутила себя ребёнком, которого после урока спросили, есть ли вопросы. В таких ситуациях все дети хотят поскорее выбежать из класса, а Гермиона… ну, она всегда находила, что спросить. Так что не грех высказаться и сейчас.

— Да, у меня есть к вам вопросы, мистер Малфой...

Главное, конечно, свет, но нужно, чтобы и чисто было и опрятно.

Эрнест Хемингуэй. «Там, где чисто, светло»

* * *

В углу что-то шуршало. Едва слышно, но непрерывно.

Толстые стены камеры не защищали от сквозняка, от пола исходил холод, устроиться удобно было невозможно. В боку ныло, а в голове словно кто-то ритмично стучал тяжёлой кувалдой. Бум-бум-бум. Казалось, ещё удар — и череп треснет.

Но больше всего Люциуса бесило шуршание. Оно не давало ему отвлечься и забыть, что он в Азкабане. Этот отвратительный звук стал уже привычным — будто где-то в углу завозилась крыса. Словно она ползает там, чувствуя себя полноправной хозяйкой, подёргивая носом и поглядывая по сторонам своими мерзкими глазками.

А хуже всего было то, что крыс в Азкабане не водилось. Люциусу это было доподлинно известно.

Тем не менее ещё много дней назад, впервые услышав шуршание, он исследовал каждый дюйм своей тёмной камеры и... ничего не обнаружил. Просто неровная каменная поверхность со всех сторон. И грязь. Никаких паразитов, только мистический шум от них. Люциус изучал холодный каменный пол снова и снова, отчаянно желая зажечь свет, но не имея такой возможности. Почему-то казалось, что если бы он увидел своими глазами, что в камере нет никого, кто мог бы издавать назойливые звуки, то загадочное шуршание прекратилось бы. Но проверить на практике эту теорию было невозможно.

Имелась ещё гипотеза, что его мозг сам создает себе лишние раздражители (как будто их и без того мало!), чтобы не расслабляться. Тут ведь как — немного отвлечешься, и в сумасшествии сможешь состязаться с чокнутой Беллатрикс. Люциус отгонял от себя мысли, что, возможно, это драклово шуршание в своё время и свело Беллу с ума. Скорее бы её лишила рассудка бессонница, потому как в Азкабане пытаться нормально поспать — это всё равно, что маггла учить колдовать — без толку. «Зато, — думал Люциус, — если совсем не спать, то вероятность смерти во сне снижается до нуля». Да, и в тюрьме его изредка посещало настроение ироничного оптимизма. Собственно, никто другой его навещать не торопился.

Люциус глубоко вздохнул. Воздух был влажный — слишком влажный, чтобы не обращать на это внимания. Ещё пахло морем. Но не так, как на солнечном пляже, и даже не так, как на набережной в ненастную погоду. Просто соленый воздух ударял в нос. Раньше Люциус не замечал, что у соли есть свой запах. Отвратительный.

Из-за этого даже когда получалось заснуть, Люциусу часто снилось, как он тонет в ледяной воде. Ему казалось, что волны вот-вот разорвут его на мелкие ошмётки, но нет — хоть он и проигрывал стихии, оставался цел. Во сне его тело погружалось на дно, в нос и в рот попадала солёная вода. А потом она замерзала, и он становился пленником льда, не мог пошевелиться. Люциуса Малфоя больше не существовало, оставалась только глыба льда на дне Северного моря да куски его отчаяния, плавающие где-то на поверхности.

Забавно: проснувшись, он на какое-то мгновение даже радовался тому, что находится в Азкабане. Пусть в непосредственной близости от моря, но ограждённый от него толстой стеной.

Жизнь после освобождения виделась Люциусу смутно, но он был твёрдо уверен, что никогда больше не захочет купаться. И даже за тысячу галлеонов не согласится на прогулку на яхте. Если, конечно, получится дотянуть до конца срока.

Теперь его главным страхом стала смерть прямо тут, в камере. В такой ситуации нельзя быть уверенным, что его тело вернут семье и похоронят по всем правилам. Бывали случаи, когда узников просто выкидывали в море. Так делали с теми, у кого не было родственников и близких. Люциус к этой категории не относился, но… Ни Нарцисса, ни Драко не удосужились навестить его, ну или хотя бы передать весточку. Это заставляло задуматься.

Откровенно говоря, задумываться Люциуса заставляла любая мелочь. Ведь мысли — это то немногое, что ему оставили. Единственное развлечение в одиночной камере. Поэтому, когда удавалось забыть о навязчивом шуршании и стуке в голове, Люциус пытался думать. Иногда даже получалось. Но стоило на секунду вынырнуть из омута размышлений, как снова — бум-бум-бум. Ритмичные удары планомерно, с садистской старательностью разрушали его разум.

А ведь он и без того был в шаге от сумасшествия, тут особых усилий прикладывать не надо. Люциус мог бы написать краткое руководство к действиям для начинающих умалишённых. Вряд ли такая инструкция пользовалась бы спросом, но… Всё уместилось бы в семь пунктов, не больше.

Шаг первый — идите на поводу у безумца.

Шаг второй — позвольте ему присвоить вашу палочку.

Шаг третий — пассивно наблюдайте за тем, как ваша жизнь рушится.

Шаг четвёртый — подождите, пока вас не засадят в тюрьму.

Шаг пятый — много думайте.

Шаг шестой — возомните, что по вашей камере шныряют крысы, а в каждом коротком сне вы сперва тонете, а потом вмерзаете в воду.

Шаг седьмой — ждите.

Дальше можно импровизировать, вряд ли безумие имеет привычку отступать… В отличие от Люциуса. Он-то как раз не считал зазорным идти на попятную. После первого падения Тёмного Лорда, после его воскрешения, во время Битвы за Хогвартс… Пожалуй, подвернись ему ещё случай-другой отказаться от своих идеалов, он бы это сделал по привычке. Только вот вряд ли уже представится такая возможность. В Азкабане с этим туго. Тут вообще нет никаких возможностей (кроме возможности свихнуться), и ничего не представляется (разве что можно представить, как ты вскоре свихнешься).

Люциуса очень интересовало, как долго надо ждать и сколько у него осталось времени до того, как его персональное безумие постучится в дверь. То есть в решётку. Всего он вынужден пробыть здесь два года. Маловато для того, чтобы окончательно рехнуться? Люциус на это надеялся. Сириус Блэк, к примеру, и спустя двенадцать лет был вполне здравомыслящим. «А ещё ему удалось сбежать отсюда. При дементорах. У него определённо был какой-то козырь в рукаве, а тебе, неудачник, даже карты не раздали».

Временами Люциус жалел, что не расспрашивал у Беллатрикс об Азкабане, когда была такая возможность. Да, она не поведала бы, что нужно делать, чтобы остаться в своём уме, но… Он мог бы выяснить, чего точно делать не надо. Кто знает, может, Белла часами напролёт вспоминала былые деньки? А ведь Люциус тоже часто мысленно уносился в прошлое. Успокоения это не приносило, но иногда удавалось забыть о боли в голове. Только вот, словно в насмешку, картинки из прошлого тоже приносили с собой боль, но уже где-то в груди. Потому что всё это теперь почти нереально, былое — позади, и оно не вернется. Наверное, счастливое прошлое ещё никому никогда не пригождалось.

Люциусу было больно думать о том, что, скорее всего, он никогда больше не увидит Нарциссу. Если та, конечно, не придёт его навестить. Но она не придёт. Он и сам бы к себе не пришёл… Жалкое зрелище.

Сколько раз он смотрел на Нарциссу и не ценил этой возможности? Как часто ему надоедал её голос? Можно ли сосчитать те случаи, когда он хотел побыть один, вдали от неё? Какая ирония, теперь он всегда один. Целых семьсот тридцать дней в полном одиночестве (если не считать несуществующих грызунов).

«Ну, теперь ты доволен, Люциус?»

Задавать риторические вопросы самому себе вошло в привычку.

Нет.

Чаще всего он вспоминал, как увидел Нарциссу впервые. Ему было тогда лет семь, а ей и того меньше. Конечно, Люциус не обратил особого внимания на девчонку, которая играла со своими сёстрами. Их развлечения казались ему скучными. Этот эпизод прошлого не был эмоциональным, потому и переносился легче прочих.

Куда сложнее давались воспоминания о том, как несколькими годами позже он увидел Нарциссу среди первокурсников в Хогвартсе, как потом устроил ей экскурсию по школе, не обращая внимания на протесты Андромеды и Беллатрикс... Как на третьем курсе позвал Нарциссу в Хогсмид, и они ели мороженое в кафе у Фортескью.

Следующий уровень болезненности — воспоминание об их первом поцелуе. И о первом настоящем поцелуе. Потом — как Люциус сделал ей предложение, будучи ещё студентом. Чем счастливее была Нарцисса из прошлого, тем тяжелее было о ней думать. Потому что память хранила ещё и образ замученной женщины, муж которой сделал слишком много ошибок и подставил семью под удар.

Вот, к примеру, когда Люциус сопровождал Нарциссу на выпускной, с её лица не сходила улыбка. Они много танцевали, болтали и веселились… А после долго и упоённо целовались в безлюдном коридоре, и в какой-то момент Нарцисса сказала, улыбнувшись: «Если отец узнает, что ты себе позволяешь, он будет в ярости. И тебе придется на мне жениться». Люциус рассмеялся, а потом вновь поцеловал её.

Да, Нарцисса любила шутить. Тогда. Но с каждым годом она делала это всё реже и реже. А под конец выдала Люциусу главную «шутку» — прислала в Азкабан документы на развод. Это было совсем не смешно, хоть и ожидаемо. Кому нужен осуждённый на два года бывший Пожиратель Смерти, который и пожизненное-то не получил по счастливой случайности. И благодаря Нарциссе, конечно. И Поттеру.

Визенгамот решил, что раз Люциус не участвовал в Битве за Хогвартс, и раз Тёмный Лорд лишил его палочки, то наказание можно смягчить. Вот только если для них срок в Азкабане и дальнейший запрет на волшебство и фактическое изгнание из магического мира было милосердием, то Люциус, пожалуй, предпочёл бы пожизненное заключение. Или нет? Хорошо, что его мнением никто не поинтересовался.

Ну и зачем он такой нужен Нарциссе? Или кому угодно другому? Люциус был противен даже сам себе. Чистокровный волшебник, вынужденный существовать в маггловском мире — любопытно, как долго он там протянет? И дождется ли вообще освобождения?..

Бум-бум-бум. Опять стук в голове, а так хотелось уснуть.

Люциус не знал, зачем ему жизнь. Но, проваливаясь в темноту, он совсем не хотел умирать, а лишь надеялся, что у него получится отдохнуть от мыслей и от боли.

* * *

«Я умер?» — первая осознанная мысль после пробуждения.

Яркий свет ударил по глазам, как пощёчина. Люциус зажмурился и не сразу решился вновь разомкнуть веки. Он прислушался к своему телу и понял, что жив — иначе не ощущал бы слабость.

«Да, Люциус, после смерти ты скорее чувствовал бы, как адское пламя согревает тебя…»

Усмехнулся. Лучше быть живым и иронизировать по поводу своей неудавшейся жизни, чем умереть и… и уже ничего не делать.

Когда Люциус открыл глаза, взгляд его «поймал» светящиеся шары, висящие под потолком. Слишком, слишком яркий свет. И раз уж он точно не попал в рай, то это палата в Мунго. Интересно, как долго он здесь? И почему не помнит, как попал сюда?

Мысли прервала медсестра, которая застыла на месте и впилась в Люциуса испуганным взглядом, едва успев переступить порог палаты. Спустя несколько секунд она отмерла и, ни слова не сказав, убежала прочь. Люциус так и не определился, что чувствует по этому поводу. Ему было почти наплевать, но всё же неприятный осадок остался. С другой стороны, стало понятно, что он ещё способен кого-то напугать одним своим видом. Не так всё и плохо.

Когда дверь открылась в следующий раз, на пороге показался мужчина. Судя по халату лимонного цвета — целитель.

— Мистер Малфой, — он приветственно кивнул. — Я целитель Вуд. Рад, что вы пришли в сознание.

— Рад, что вы не выбежали из палаты, — ответил Люциус, даже не поднимая головы с подушки.

— Некоторые сотрудники больницы небезосновательно опасаются пациентов вроде вас… Сложно их за это винить. К тому же вы несколько дней провели без сознания, и персонал к этому… привык. А тут с утра пораньше — бум! — такая неожиданность, понимаете?

Бум.

Неожиданно пришло осознание, что в голове больше никто ничем не стучал. Там тишина. Спокойствие. Долгожданное умиротворение наконец-то растеклось по телу, заполнило каждую клеточку.

Целитель тем временем начал водить над Люциусом палочкой, бормоча себе под нос какие-то заклинания. Очевидно, диагностировал, чтобы решить: выкинуть ненавистного пациента на улицу прямо сейчас или подержать его в больнице ещё пару дней.

Люциус никогда не любил болеть, и больше всего ему не нравилось торчать в палате. Но… при нынешних условиях он предпочёл бы остаться здесь хоть ненадолго. Во-первых, потому что не чувствовал себя здоровым (хотя вовсе не был уверен, что когда-нибудь сможет почувствовать себя таковым), во-вторых, потому что Мунго — это больница для волшебников. Тут кругом магия, и все его знают. Да, недолюбливают, может, даже ненавидят, но здесь нет ни одного человека, который не знал бы, кто такой Люциус Малфой.

К тому же здесь работают преимущественно профессионалы. Этот целитель, к примеру, не выразил неприязни к Люциусу. Как он назвался — Вуд? Знакомая фамилия. Скорее всего, полукровка. На вид молодой, пожалуй, даже слишком молодой для квалифицированного целителя. Вероятно, в военное время ряды служащих Мунго поредели, вот и набрали недавних выпускников Хогвартса. Но Вуд действовал вполне уверенно, и скептический взгляд пациента его нисколько не смущал. Люциус всё ждал, когда тот скажет хоть слово о том, окончен ли его срок заключения, о том, почему он в Мунго, хотя должен бы уже искать себе место среди магглов, о том, как там поживают его жена и сын… Но целитель и не думал отвечать на эти незаданные вопросы, после осмотра он сказал только:

— Что ж, ваше состояние постепенно нормализуется, но нам нужно будет взять некоторые анализы, чтобы удостовериться в…

— Я не имею ни малейшего представления о том, как здесь оказался.

— Что, простите?

— Я был в Азкабане. Теперь я здесь. Меня мало волнует, как вы будете меня лечить, лучше скажите, почему я здесь?

— Ах да. Вы в Мунго уже пять дней. Дело в том, что срок вашего заключения истёк, и когда к вам в камеру пришёл конвой, вы были без сознания. Неизвестно, как долго к тому моменту вы пробыли без чувств… Может, час, а может, сутки или больше, — Вуд сделал неопределённый жест рукой. — И было решено поместить вас в Мунго до выздоровления. Понимаете… Мы даже не были уверены, что вы выкарабкаетесь…

«Наверное, он хотел сказать: «Мы надеялись, что вы не выкарабкаетесь». Просто оговорился».

— …Но ваше состояние оказалось не столь тяжёлым, как представлялось поначалу. Так что… На пару недель вам следует остаться под присмотром целителей и соблюдать постельный режим, не забывайте пить зелья, которые вам будут приносить сёстры. Ну а после выписки… будете свободны.

«Настолько свободен, что смогу пойти, куда захочу. Куда только пожелаю, но не в магическом мире. Так что я смогу отправиться, например, никуда».

Люциус хотел ещё спросить про Нарциссу и Драко, но не смог. Вместо этого сказал:

— У вас, наверное, руки так и чешутся подлить мне какой-нибудь яд в микстуру? Как и у всех медсестёр.

— Мистер Малфой, не все так одержимы желанием убивать. И чем меньше подобных реплик вы будете отпускать, тем у вас больше шансов выйти отсюда живым, — Вуд выдал дежурную улыбку и прибавил: — Выздоравливайте.

* * *

— Вы помните Мириам Страут?

Этот вопрос задала Люциусу медсестра, которая принесла ему зелья. Она появилась почти сразу после ухода Вуда, поставила пузырьки с лекарствами на столик, посмотрела крайне недоброжелательно и направилась к выходу. Но уже возле двери отчего-то передумала и, резко развернувшись, спросила.

Люциус промолчал. Он полагал, что ответ «нет» — неверный, но впервые слышал это имя. «Страут, Страут…» Либо они не были знакомы, либо Азкабан лишил его части воспоминаний. К слову, возможно, что верно и первое, и второе предположение.

— Не помните, значит?.. Так вот, я её племянница!

Эта информация нисколько не прояснила ситуацию. Но Люциус решил, что говорить что-то в этом духе человеку, который приносит тебе зелья, по меньшей мере недальновидно.

— Из-за вас её отстранили от работы в Мунго! А ведь эта больница для тётушки Мириам была всем! Что вы молчите?!

— Я… очень сожалею об этом, мисс.

— Да конечно! Скажите ещё, что и о смерти мистера Боуда сожалеете! Как будто это не вы отправили ему те дьявольски силки! Вы убили его… руками тётушки Мириам! Она ещё и винила себя в случившемся!

Теперь Люциус вспомнил. Да, он использовал Боуда, сотрудника Отдела тайн, чтобы достать то пророчество для Тёмного Лорда, но кое-что не предусмотрел. В результате у Боуда помутился рассудок, и его поместили в Мунго. Ну и что Люциусу оставалось делать, когда драклов невыразимец пошёл на поправку? Опасно было оставлять его в живых… Да и вообще, формально не Люциус убил Боуда, а дьявольские силки. Да и стоит ли винить его за эту смерть сейчас? Столько времени прошло. С тех пор он дважды отсидел в Азкабане и, как ему казалось, заплатил за все свои грехи.

— Мне жаль, что так вышло с вашей тётушкой… Но я не думаю, что как-то причастен к тому, о чём вы говорите.

— Ещё бы вы признались, ха! Это всё вы, я по глазам вижу! А если и не вы, то кто-то другой из Пожирателей, все вы одинаковы!

С этими словами девица вылетела из палаты, напоследок даже хлопнув дверью. Классика.

«Так, Люциус, ты в сознании всего несколько часов и даже не выходил из палаты, а тебя уже испугались, пообещали вылечить и обвинили в том, чего ты не… (Ох, надо быть честным хотя бы с самим собой!) …в том, что ты пусть и совершил, но давно. Чего ещё ждать?»

Ожидание длилось недолго. Следующего посетителя он узнал, хоть и не сразу. Уж больно давно не видел её, да и когда она попадалась на глаза — не задерживал взгляд. На что там смотреть-то? Но когда ты лежишь в палате один, и все, кто к тебе заходит — исключительно персонал больницы, сложно не обратить внимания на хоть сколько-нибудь знакомое лицо. В данном случае — на лицо Гермионы Грейнджер. Пусть неприметное, но всё же знакомое.

— Вы увидели всё, что хотели?

— Как ваше самочувствие?

— Прекрасно. Есть ещё вопросы?

Грейнджер едва слышно хмыкнула, и, по мнению Люциуса, этот звук не сулил ничего хорошего.

— Да, у меня есть к вам вопросы, мистер Малфой.

Он внимательно посмотрел на неё, пытаясь угадать, что же она спросит.

«Как вы можете быть таким негодяем?» Нет, слишком очевидно.

«Как вы докатились до такой жизни?» Банально.

«Как вы… как только вы выносите себя?..» Это, пожалуй, не её реплика.

— Что вы будете делать дальше?

Такого варианта Люциус не предвидел.

— Планировал поспать, — ответил он. И это была правда — он не заглядывал в будущее дальше, чем на пару часов.

— Я имею в виду после выписки. Чем займётесь?

— Не знаю, мисс Грейнджер. Меня и самого мучает этот вопрос.

— Ну а совесть вас не мучает? Или вы считаете, что два года заключения снимают с вас все грехи? А ведь остальные Пожиратели Смерти уже никогда на свободу не выйдут, и вы от них ничем не отличаетесь, но уже не за решеткой. Если бы не ваша жена, мистер Малфой, вы бы так и оставались в Азкабане.

— Нарцисса больше не моя жена.

«И моя прежняя жизнь тоже больше мне не принадлежит. Так что оставь меня в покое и иди радуйся своей счастливой жизни, глупая девчонка».

— Это неудивительно.

И Люциус был с ней согласен. А когда Грейнджер, попрощавшись, вышла из палаты, в голове у Люциуса крутилась только одна мысль: «Странно, что она не обвинила меня в чьей-нибудь смерти».

* * *

— Говорят, он изменял ей с той блондиночкой из аврората… — услышал Люциус тоненький голосок. Собственно, это было первое, что он услышал, проснувшись утром следующего дня.

— Да нет, она забеременела и сделала аборт. Маггловское воспитание, что поделаешь… — отвечал голос погрубее, тоже женский. Очевидно, у приоткрытой двери его палаты вели диалог две девушки, и они не особо таились.

— И что, Уизли из-за этого и бросил её?

— Ой, не знаю… Может, и правда изменял… Грейнджер всё равно ничего не расскажет.

— Ещё бы она о таком распространялась!

«Опять эти Уизли… и Грейнджер…» — едва успел подумать Люциус, как за дверью раздались шаги, и голоса стихли. А он продолжил лежать на кровати и думать над тем, что же он будет делать дальше.

Лечение в Мунго странным образом напоминало Люциусу его будни в Азкабане. Холодный пол заменила кровать, назойливый шорох несуществующих крыс — болтовня сменяющих друг друга сестёр, отвратительно-солёный запах моря — склянки с зельями. Разве что выматывающих снов больше не было, да и голова не грозилась развалиться на части. Зато стук в голове потеснило тиканье часов на стене — они отмеряли минуты, которые Люциусу оставалось провести в магическом мире.

Тик-так...

«Несколько дней — и ты никогда больше не сможешь творить волшебство».

Тик-так...

«Не возьмёшь в руки палочку, тебе не удастся даже попасть в Косой переулок».

Тик-так...

«И всем вокруг станет глубоко наплевать, что твоя фамилия — Малфой».

Тик-так...

«Твоя семья только обрадуется тому, что ты теперь в отдалении».

Тик-так...

«Вряд ли тебе вообще посчастливится когда-нибудь ещё встретиться с волшебником».

Тик-так...

«Ты будешь как никогда близок к тем, кого презирал всю свою жизнь и презираешь до сих пор».

Тик-так...

«И никакой надежды на счастливый исход».

Тик-так...

«Но это лучше, чем гнить в Азкабане, верно?»

* * *

— Она уже переехала. Не поверишь, в дом напротив!

Люциус в который раз проснулся от чрезмерно громкой реплики одной из сестёр. Да уж, теперь они и не думали его бояться — сплетничали прямо в палате, где он лежал уже третью неделю.

— Напротив Норы?

— Нет же, через дорогу от Мунго.

— Но это же маггловский дом!

— А я о чём. Могла бы жить на Оттери и выйти замуж за чистокровного, а… — тут сестра умолкла, заметив, что Люциус проснулся. — О, мистер Малфой! Готовы к выписке?

Вопрос первый: если он ответит отрицательно, ему позволят остаться здесь ещё ненадолго?

Вопрос второй: будет ли в этом хоть какой-нибудь смысл?

— Готов.

— Отлично. Я принесла вам одежду, документы сможете забрать у целителя Вуда перед уходом.

Люциус кивнул. И как только медсёстры вышли из палаты, начал переодеваться и с удивлением узнал свои старые рубашку, брюки и ботинки. И ещё странное пальто, которое, чисто теоретически, тоже могло бы принадлежать ему, хоть он и не припоминал такого в своём гардеробе — там преобладали мантии. Вот только как эти вещи оказались в Мунго? Ведь он попал сюда отнюдь не при параде. Решив не тратить время впустую, Люциус дошёл до приёмного отделения, и там привет-ведьма подсказала ему, где можно найти Вуда. Тот, как оказалось, уже ждал его в ординаторской.

— Вот ваши документы, мистер Малфой. Маггловские. Они могут пригодиться вам для того, чтобы снять жилье или получить фунты стерлингов в банке… Вы ведь имеете общее представление о маггловском мире?

— Разумеется.

«Разумеется, нет».

— Вот и славно… Да, миссис Малфой вместе с одеждой передала ещё и этот перстень.

Люциус взял из рук Вуда собственное же фамильное украшение.

— Нарцисса знает, что я здесь?

— Конечно. Мы всегда связываемся с ближайшими родственниками пациентов.

— Больше она ничего не передала?

Письмо, записка, пара слов на клочке бумаги, устное обращение?.. На худой конец, пожелание удачи?

— Нет, это всё.

Он был плохим мужем, но не настолько же. Или настолько? Лучше об этом не думать.

— Так я могу… идти?

— Да, пройдите через основной выход и окажетесь у универмага «Чист и Лозоход лимитед».

Люциус кивнул и, уже успев попрощаться, поддался странному порыву и сказал:

— Спасибо вам, целитель Вуд.

* * *

Дом, на котором можно было увидеть выцветшую вывеску «Чист и Лозоход лимитед», выглядел ещё более запущенным, чем помнил Люциус. Невзрачный, но при этом аляповатый, с облупленными уродливыми манекенами в витринах. Вряд ли можно найти более нелепое строение во всём Лондоне. И это здание ознаменовало свободу Люциуса Малфоя, бывшего Пожирателя Смерти, бывшего министерского служащего, бывшего узника Азкабана… и нынешнего изгоя. Свободного изгоя. Теперь он волен делать всё, что пожелает. Захочет — может в Темзе утопиться, а может и заделаться городским сумасшедшим. Или для начала сесть куда-нибудь и поразмышлять. Вон хотя бы на ту скамеечку через дорогу.

Только сейчас Люциус осознал, что те две недели в Мунго он намеренно не строил планы на будущее — надеялся, что в последний миг всё поменяется и ему позволят вернуться в мэнор. Или хотя бы в магическую часть Англии. Но чуда не произошло, и теперь уже его ждать не стоит — больше никакого волшебства. Одни только магглы кругом.

В мыслях Люциус хвалил себя за дальновидность — несколько лет назад он догадался открыть счёт на весьма солидную сумму в маггловской валюте в одном из банков Лондона. Хоть в чём-то интуиция его не подвела! В общем-то, тогда он предполагал, что ему с семьёй придется временно прятаться среди магглов ради безопасности, и никак не ожидал, что его в этот мир выбросят, как на помойку. Хотя… После Азкабана и маггловский мир не так убог. Ещё бы в нём разобраться.

Люциус привычным жестом сложил пальцы на руках в замок, и взгляд его зацепился за перстень с печаткой — с буквой «М». Эта жалкая буква — единственное, что у него осталось от фамилии. Потому что в этом мире «Малфой» — просто набор звуков, а не статус. Он поднял глаза, намереваясь уже встать и пойти в какую угодно сторону, и тут мимо скамейки пронеслась Гермиона Грейнджер. Даже не обратив внимания на Люциуса, который, не отрываясь, следил за ней — так, как, пожалуй, смотрит рыбак на сорвавшуюся с крючка добычу.

Как только Грейнджер свернула за угол, Люциус вскочил и хотел было побежать в том же направлении, но получилось только пойти быстрым шагом. И он успел. Увидел, как она входит в подъезд маггловского дома, и вошёл туда за ней. Как драклов следопыт… Люциус слышал, как она поднимается по лестнице, потом шаги стихли, зазвенели ключи. С мыслью «сейчас она закроет за собой дверь, и ты никогда не узнаешь, какая квартира тебе нужна» он взбежал на третий этаж. Точнее — поднялся с огромным трудом. И увидел, как дверь квартиры под номером семнадцать захлопнулась.

Люциус подошёл к двери, намереваясь постучать, но так и не решился на это. Не шевелясь, он слушал, как в нескольких шагах от него, отгороженная одной только стеной, ходит Гермиона Грейнджер. Ещё она напевала какой-то мотивчик. Снова шаги… и тишина. Мысленно Люциус приказывал себе: «Ну же, постучи! Ты ничего не теряешь!» Но… А что он скажет, если она откроет? Мерлин, да Грейнджер вполне может решить, что это покушение! А что, бывший Пожиратель собрался отомстить… Логично.

С этой мыслью Люциус развернулся и спустился вниз, вышел из подъезда. Обойдя вокруг дома раз, другой, третий… Снова переступил порог подъезда. У него не было запасного плана — вообще никакого плана не было. Поэтому Люциус набрал в лёгкие воздуха и… постучал. Никакой реакции. Он решительно постучал сильнее, решив довести начатое дело до конца — как бы там всё ни завершилось.

— Мистер… Малфой?

Из-за двери выглянула Гермиона, и выражение её лица вполне определённо добавляло: «Что вы здесь забыли?»

— Мисс Грейнджер, — Люциус кивнул. Так, словно это простой визит вежливости, словно не было ничего ненормального в том, что он стоит на пороге её квартиры.

— Вы пришли сюда, чтобы… что?

— Мне нужна помощь.

— Что ж, проходите? — она скорее спросила, чем разрешила, но кого это волновало? Главное — дверь приглашающе отворилась. — Простите, я не одета, собиралась вздремнуть. Не ждала гостей.

«Мерлин, да она не одета в прямом смысле этого слова… Или магглы так одеваются?»

Взгляд зацепился за топ, который больше открывал, чем скрывал от посторонних глаз (от его, Люциуса, глаз!), обтягивая чуть влажную кожу, потом опустился к маленьким шортам (или это такое нижнее бельё?) Он не мог заставить себя оторваться от полоски голой кожи на животе. Живот, ноги, босые ступни… Мерлин, когда он в последний раз видел босые женские ступни? Люциус тряхнул головой, отгоняя наваждение, и переступил порог квартиры. Грейнджер не сводила с него настороженного взгляда, хотя палочки у неё в руках не было.

— У вас тут… Тут довольно светло, — проговорил он, оглядевшись. — И чисто.

— Никогда бы не подумала, что вы ценитель маггловских апартаментов…

Но они жили в таком сложном мире давно установившейся дружбы и мимолетных ссор, что у Кребса не хватало ни энергии, ни смелости войти в этот мир.

Эрнест Хемингуэй. «Дома»

* * *

— Милочка, куда запропастились твои родители? Неужели так основательно осели в Австралии?

«Вы даже не представляете себе, насколько основательно», — мысленно ответила Гермиона, непроизвольно сжав кулаки так, что ногти впились в ладони — физическая боль всегда отвлекала от боли душевной.

Съехав (точнее, сбежав) из Норы, Гермиона не придумала ничего лучше, чем на время перебраться в старый родительский дом. Тут уже несколько лет никто не жил, но она всё никак не решалась продать его. А теперь… Пришло время сбросить груз прошлого в виде дома, где провела детство, где какое-то время была счастлива. Гермиона знала, что не станет здесь жить, а также понимала, что ей не помешают деньги. Начинать новую жизнь с пустым кошельком — неразумно, а зарплата в Мунго не так велика, как хотелось бы.

В первый день она навела порядок в доме и, изрядно утомившись, вышла на задний двор — подышать и поглядеть на заросшие кусты, за которыми когда-то так старательно ухаживала мама. Грустные мысли только-только успели накатиться на Гермиону, как миссис Гроуз, соседка, считавшая себя другом Грейнджеров, влезла в личное пространство со своими расспросами.

— Да… Они уже не вернутся, — скупо ответила ей Гермиона.

Миссис Гроуз никогда ей не нравилась, было в этой женщине что-то отталкивающее. Вот и сейчас она глядела на Гермиону так пристально, будто хотела прочесть мысли. Даже издалека можно было заметить её тяжёлый взгляд, который усугублялся ещё и тем, что миссис Гроуз явно перебарщивала с тушью, отчего ресницы склеивались и напоминали паучьи лапки. «Рон бы точно не оценил такой макияж», — с некоторой обречённостью подумала Гермиона, поёжившись — то ли от холода, то ли от неприятной компании.

— А что так? — не унималась соседка.

«Что так? Всё очень просто. Я изменила память своим родителям, и они, будучи уверенными, что их зовут Венделл и Моника Уилкинс и что у них нет никакой дочери, переехали в Австралию и жили там счастливо. Ровно до тех пор, пока кто-то не поджёг их дом. До тех пор, пока они не погибли при пожаре. Теперь они на кладбище, австралийском, причём на памятниках даже не их настоящие имена. Вот поэтому-то они и не вернутся, миссис Гроуз».

— Там… климат хороший.

— Ох, а я уже так привыкла к их соседству, даже спустя три года всё жду, когда они вернутся. Что же, теперь ты здесь поселишься? Я гляжу, дом в порядок приводишь.

— Я выставила его на продажу.

— И переберёшься к родителям?

— Нет! — Гермиона почувствовала, что ей не хватает воздуха. На улице уже темнело, царила странная душная прохлада, и дома вокруг вдруг показались нежилыми. «Так… спокойно, всё в порядке». — Нет… По крайней мере не скоро. Я планирую пока пожить в Лондоне.

«И желательно не просто пожить, а прожить там долгую жизнь. Хорошо бы ещё счастливую».

Завершив разговор с миссис Гроуз, Гермиона вернулась в дом и спешно закончила перебирать вещи. По сути, ей не так много нужно было взять — кое-что из одежды, книги, личные вещи, старые фотографии. К счастью, после смерти родителей чары рассеялись, и на все семейные фото вернулось изображение Гермионы. Хоть что-то у неё осталось на память.

К вечеру Гермиона управилась с делами и устроилась в гостиной с книгой в руках. На коленях не хватало довольно мурчащего Косолапуса, но он остался в Норе и, вероятно, в этот момент бегал где-то в саду, пугал гномов. Как только она обустроится на новом месте, нужно будет забрать кота к себе. Пусть в лондонской квартире ему будет не так удобно, как в большом доме, но он привыкнет. Важно только подгадать день и время, чтобы Рона не было дома. Учитывая её трусливый побег от серьезных отношений и его прощальное «ты можешь вернуться, когда захочешь…», им лучше не сталкиваться. Слишком уж чётко прорисовывалась картина встречи: вот она заходит в Нору и видит там Рона, в глазах которого читается радостное «ты передумала, пришла обратно?» или куда менее вероятное «что ты здесь забыла?» И даже если Рон лишь сухо поздоровается и спросит о её делах, неловкости не избежать.

Так что Гермиона начала мысленно сопоставлять свой рабочий график с расписанием Рона, и тут вспомнила про блокнот. Написанные чернилами слова всегда выглядят весомее, чем произнесённые мысленно. Наметив подходящий день, она аккуратно вывела вырисовавшийся в голове план действий:

1) Продать дом.

2) Найти квартиру.

3) Переехать.

4) Забрать Косолапуса.

5) Начать жить.

Жить нормально. Это несложно. Раньше же получалось? Если не считать Волдеморта с его хоркруксами и василиском, общения с беглым заключенным, скитаний по лесам, ну и волшебства. Можно ведь устроить себе приемлемую жизнь с точки зрения магического общества. Работа, дом, семья — всё то же, что и у магглов, только с некоторыми бонусами. К счастью, работа у неё уже есть, жильё, вероятно, тоже скоро будет, а насчёт семьи… Практика показала, что с этим пока следует повременить. А уж с пунктами «работа» и «дом» она как-нибудь справится. Кстати, чтобы удачно их сочетать, можно поселиться недалеко от Мунго. К тому же вряд ли ей удастся найти в городе квартиру с камином, аппарировать прямиком в больницу нельзя, а так можно будет добираться пешком. Гермиона нашла в справочнике номер одного из лондонских риэлторских агентств и тут же позвонила:

— Здравствуйте, я хотела бы снять квартиру в районе универмага «Чист и Лозоход лимитед»…

* * *

— Тише, Косолапус, у меня есть ещё полчаса до будильника! — простонала Гермиона ранним утром две недели спустя в ответ на недовольный возглас кота, который следовало понимать так: «Вставай быстрей, я хочу есть!.. И мне скучно».

Она перевернулась на живот и накрылась одеялом с головой, но и это не помогло заглушить следующий вопль «мяу!», который на сей раз можно было вольно перевести так: «Если ты не встанешь сию же секунду, я запрыгну на тебя. Так что давай, хозяйка, обойдёмся без крайних мер». Пришлось встать. Что и говорить, Косолапус порой умел убеждать.

Гермиона уже неделю как переехала, и её новая квартира оказалась вполне сносной. Пожалуй, её можно было бы довести до уровня «хорошая», если немного постараться — заставить полки книгами, добавить пару горшков с цветами, купить занавески… За эти несколько дней на новом месте она мало что сделала, чтобы добавить уюта. Но это только пока.

Раньше в своих мыслях Гермиона часто критиковала интерьер Норы за то, что там всё было чересчур, каждая вещь бросалась в глаза. А в её новом жилище, словно в противовес, как будто всего по чуть-чуть не хватало. Куда ни посмотри — всюду заметна некоторая незавершённость, хочется что-то добавить, довести до совершенства. Только руки никак не доходили — долгие смены в Мунго отнимали много времени и сил.

А может, Гермиона пока просто не готова окончательно обустроиться на новом месте, потому что подсознательно боится сжигать мосты. Конечно, возвращаться к Рону в её планы не входило, даже гипотетически, но… Ох, и самой себе трудно объяснить, почему так сложно делать первые шаги по новой дороге, когда недавно пересечённая финишная прямая предыдущей дистанции ещё виднеется вдали.

Гермионе вдруг вспомнились волшебные часы в доме Уизли, где стрелка с именем Фреда застыла на отметке «в смертельной опасности». Рон как-то заговорил о том, что следовало бы убрать эту стрелку (ну а кому захочется ежедневно лишний раз вспоминать о том, что одного из членов твоей семьи больше нет в живых?) и добавить другую — с именем Гермионы («ты ведь для нас уже, считай, родня»), и все соглашались, но… Никто так и не перешёл от слов к делу. Ведь исчезновение имени «Фред» с циферблата означало бы, что они приняли гибель Фреда и смирились с ней, а это, как бы там ни выглядело со стороны, было не так. И замершая стрелка, пожалуй, стала неким символом, напоминанием о том, что с каждым из них может что-то случиться, что необходимо ценить родных.

А полупустые полки для Гермионы — может, это тоже символ? Показатель того, что у неё впереди ещё много времени, много всего интересного. Она оставляет место для чего-то стоящего. Да и вообще, новые вещи купить куда проще, чем избавиться от старых. На днях, собираясь на работу, Гермиона заметила в шкафу старую футболку Рона — с эмблемой команды «Пушки Педдл». Наверное, случайно прихватила её вместе со своей одеждой, когда в спешке собирала вещи. Поначалу подумала, что нужно вернуть футболку законному владельцу, но, поразмыслив, решила, что лучше не стоит напоминать ему о своем существовании.

Но сколько бы старых футболок ни валялось у неё в шкафу, в доме всё же ощущалась пустота. Гермиона чувствовала её особенно остро — наверное, оттого, что никогда раньше не жила одна. Родительский дом, общая спальня в Хогвартсе, Нора… Всегда вокруг неё были люди, и чаще всего они только мешали — не давали сосредоточиться на чтении, или на написании эссе, или на размышлениях о том, как лучше в очередной раз помочь Гарри… Теперь же, напротив, угнетала тишина. Стены в доме были тонкие, и теоретически Гермиона могла бы слышать шум из соседней квартиры, если бы в первый же день не наложила звукоизолирующие чары. Уж лучше жить в абсолютной тишине, чем невольно слышать обрывки чужой жизни.

Пусто и тихо. Сказали бы ей раньше, что у неё будет такая квартира, Гермиона бы не нашла минусов. Но в действительности одиночество, которое она сама для себя выбрала, оказалось… пугающим. Отчётливо слышать шелест каждой страницы, когда читаешь, отдающий эхом шум капель с кухни, где не до конца закручен кран… А ещё в квартире имелся телефон. Он, разумеется, никогда не звонил, но Гермиона зачем-то пару раз поднимала трубку и проверяла, есть ли гудки. Гудки были, но аппарат по-прежнему хранил молчание. Хотелось даже убрать его куда-нибудь подальше, раз пользы всё равно никакой, но Гермиона решила, что это совсем уж глупо. А вдруг позвонит арендодатель? Или если ей понадобится вызвать такси? Или того хуже — службу помощи? Убирать с глаз долой вещь только потому, что она тебя слегка пугает — глупо. Особенно учитывая то, что «слегка пугало» Гермиону очень многое.

Часто ей казалось, что в квартире слишком холодно, особенно по ночам — приходилось использовать согревающие чары. Но и в тепле уснуть удавалось не сразу — слишком привыкла к Рону, сопящему под боком. И как она спала одна столько лет? Да и днём она часто куталась в плед — он мягкий, и прекрасно заменяет чары. Гермиона всё думала, что это странно — постоянно мёрзнуть, но внутренний голос резонно замечал: «Может, хватит уже ходить босиком по полу? И купи себе одеяло потолще!»

Когда на пятый день в квартиру «заселился» Косолапус, Гермионе стало куда веселее и спокойнее. Ночью он устраивался у неё в ногах, а днём боролся с гнетущей тишиной. Уж кто-кто, а Косолапус был большим любителем пошуметь. А ещё с ним можно было поболтать. Ответных реплик ждать не следовало, но выговориться — всегда пожалуйста. Да, это одно из преимуществ одинокой жизни — можно смело разговаривать с котом, и никто не будет косо смотреть на тебя.

— Держи, Косолапус, — сказала Гермиона, накладывая коту порцию корма. — Благодаря тебе я точно никогда не просплю на работу…

* * *

— Мне нужна помощь, — сказал Люциус Малфой, стоя в дверном проёме её квартиры.

Гермиона пришла с работы и едва успела принять душ, планируя за день хорошенько выспаться, как вдруг услышала стук в дверь. Первый раз с тех пор, как она переехала, к ней наведались гости.

Увидев, кто именно стучался, Гермиона опешила. Она и подумать не могла, что когда-нибудь ещё увидит этого человека. С утра в Мунго кто-то обмолвился, что Малфоя выписывают, но эта новость утонула в водовороте других — более важных.

Тем не менее Гермиона впустила его в свой дом, просто потому, что всегда считала естественным помогать тем, кто просит об этом. Даже если это бывший Пожиратель. Когда Люциус уже вошёл, она запоздало подумала, что выглядит не совсем подобающим образом (особенно в глазах консервативного чистокровного мага) и предприняла попытку оправдаться:

— Простите, я не одета, собиралась вздремнуть. Не ждала гостей.

Но Малфой никак не отреагировал на эту реплику и, похоже, вообще не интересовался её гардеробом — смотрел куда-то в пол.

— У вас тут… Тут довольно светло, — проговорил он, уже успев оглядеться. — И чисто.

— Никогда бы не подумала, что вы ценитель маггловских апартаментов…

— Поверьте, мисс Грейнджер, для меня это тоже непривычно.

Люциус снял пальто, разулся и вместе с Гермионой прошёл в гостиную, где она забралась с ногами в мягкое кресло, а ему предоставила возможность устроиться на диване.

— Так что вы хотели, мистер Малфой? Не припомню, чтобы звала вас в гости.

«Хотя вряд ли вы из того типа людей, которым требуется приглашение».

— А что, сюда вход только по пригласительным?

Хотелось ответить ему грубо или хотя бы язвительно, но тут Люциус издал шелестящий звук — глубоко вздохнул, и... И Гермиона не смогла. Если человек так тяжело вздыхает, значит, он волнуется, и никакие саркастичные комментарии этого не скроют.

— Нет… Наверное… — пробормотала она, силясь подобрать слова. — Как вы узнали, где я живу?

— Я проследил. Шёл за вами от Мунго.

— Но я дома уже почти час.

— Я… ждал.

— Вы хотите, чтобы я поверила в то, что вы шли за мной от больницы и, вычислив мою квартиру, решили просто подождать? Скажите, как вы узнали мой адрес?

— Адрес? Мерлин, да я даже не знаю, какая это улица! — Люциус вновь шумно вздохнул. — Я выжидал удобный момент. И… Вы долго не открывали.

Гермиона не была следователем, но ей казалось, что он говорит правду, пусть это и звучит нелепо. Очевидно, чистокровному магу не так-то просто решиться просить помощи у одной из тех, кого он всегда презирал. Ей ли не понять, что значит бояться сделать первые шаги к чему-то неизвестному. И если Гермиона строит новую жизнь, опираясь на прочный фундамент, то у Люциуса даже развалин от старой не осталось. И он вступает в новый мир — мир, который существовал без него всё это время, который, вероятно, не очень доброжелательно настроен к ничего не смыслящим в маггловском быте волшебникам.

— Я была в душе, — пояснила она. — И вам следовало бы воспользоваться дверным звонком, а не отбивать себе кулаки.

— Что, простите?

— Я сказала… — Гермиона хотела повторить, но тут до неё дошло, что он просто не знает, что такое дверной звонок. — Та кнопочка у двери — если бы вы на неё нажали, я бы услышала раньше.

— Я не заметил этот… звонок.

— А если бы и заметили, то не догадались бы использовать его по назначению, не так ли?

— Нет… То есть да… И поэтому мне нужна ваша помощь. Я не очень хорошо ориентируюсь в маггловском мире. Мне негде жить, и я… Понятия не имею, с чего начать. У меня есть деньги, но на этом всё.

Гермиона смотрела на Люциуса Малфоя, сидящего в её маггловской квартире на её маггловском диване и просящего найти ему не менее маггловское жильё, и думала, что мир сошёл с ума.

— Хорошо, — она кивнула. — Я помогу. Вам надо найти квартиру, но на это потребуется время, минимум пара дней. Так что... Есть место, где вы могли бы ненадолго остановиться?

— Имей я такое место, разве я был бы сейчас здесь?

— Действительно, — Гермиона мысленно отругала себя за глупый вопрос и призадумалась. Нужно было не только найти подходящую квартиру для Люциуса, но и объяснить ему, что к чему. Его можно хоть сейчас заселить в отель, но освоится ли он там или перепугает весь персонал своими причудами? Скорее второе. Главный вопрос: как много потребуется времени, чтобы разжевать Малфою основные правила поведения среди магглов? Гермиона очень надеялась, что немного, и, заглушив внутренний голос, отчаянно вопивший: «Чёрт возьми! Ты вовсе не обязана ему помогать...», она твёрдо сказала:

— Вы можете остаться у меня. Но только на первое время.

«Какая же ты дура, Гермиона!» — ответил на это оскорблённый внутренний голос.

— Спасибо, мисс Грейнджер, — сразу же за ним отозвался Люциус. Его реакция Гермионе понравилась больше.

— Пожалуйста, мистер Малфой.

«Полная дура!»

Гермиона изо всех сил старалась игнорировать резонное возмущение внутреннего голоса. Ведь помочь кому-то — это всегда хорошо, верно? Одно доброе дело влечёт за собой другое, и так по цепочке. К тому же такой альтруизм по отношению к Малфою теоретически можно расценивать как противовес её дурному поступку в отношении Рона. Да, она быстренько поможет Люциусу и тут же спровадит его из своей жизни, а приятное послевкусие останется. Пусть и звучит не очень убедительно.

Так, что там было по плану?..

5) Начать жить.

6) Объяснить себе, какого чёрта надо было предлагать Малфою помощь.

7) Избавиться от Малфоя (зачёркнуто). Помочь Малфою.

Гермиона на удивление легко уснула, и тот факт, что в её гостиной устроился Люциус Малфой собственной персоной, её не тревожил. Он выглядел слишком потерянным для человека, замышляющего что-то дурное, и, помимо прочего, мало что мог противопоставить ей без палочки. «Безобидный Люциус Малфой» — звучит почти как оксюморон.

«Это просто жалость», — убеждала себя Гермиона.

«Нет, это тебя нужно жалеть, раз ты пускаешь в свой дом кого ни попадя, лишь бы не оставаться в одиночестве», — комментировал её мысли назойливый внутренний голос.

* * *

— Грейнджер, наконец-то я тебя поймал, уже которую смену бегаешь от меня, как драклов снитч!

— Чтобы от кого-то бегать, нужно для начала знать, что кто-то за тобой гонится, не так ли? — сказала Гермиона Оливеру Вуду, с которым встретилась в коридоре Мунго.

— В твоём случае это непринципиально, ты бегаешь по инерции.

— А ты наблюдательный, — Гермиона не стала уточнять, что имел в виду Оливер — то, что она убегала от Пожирателей Смерти почти год, или же её недавний «побег» от Рона. — Так зачем тебе меня ловить?

— Да просто, — Оливер неопределённо махнул рукой.

— По инерции? Так ты же вроде ловцом никогда не был.

— Скажу тебе по секрету — вратари тоже ловят. Только не снитчи, а квоффлы. И отбивают иногда. А целители, бывает, коллег в коридорах отлавливают. У каждого, знаешь ли, своя специализация. А вообще, я хотел с тобой поговорить об одном пациенте, которым, как мне кажется, ты интересуешься.

— С чего такая уверенность?

— Ты навещала его не так давно, я сам видел.

Он хочет поговорить с ней о Люциусе? Знает, что тот поселился у неё? Откуда? И сойдёт ли «мне стало его жаль» за достойное оправдание, или же придётся прибавить «мне страшно жить одной, пожалуйста, не осуждай бедную девушку»? Чёрт, чёрт, чёрт! А может, Оливер просто переживает о будущем своего пациента и хочет об этом потолковать? Но почему тогда с ней? Малфоем много кто интересуется, между прочим.

— И что ты хотел обсудить?

— Да мне просто стало любопытно, зачем ты к нему заглядывала.

— Чисто медицинский интерес. Точнее, колдомедицинский, — не моргнув глазом, соврала Гермиона. Очевидная ложь, ведь истощение после Азкабана — это самое обычное явление.

— А не слишком ли запоздал твой интерес? Уже лет семь прошло, и никаких сдвигов. Пустая трата времени.

— Семь лет?

— Ну да, и похоже, с годами Obliviate не ослабляет хватку.

«Obliviate? При чём здесь… Бог ты мой, он говорит о Локхарте!»

— Как быстро летит время... — Гермиона, как могла, старалась не показать, какое облегчение испытала. Выходит, о Люциусе, который уже пару дней жил у неё, никто ничего не знает, тем лучше. Пока у них всё шло тихо-мирно. Откровенно говоря, они практически не пересекались, она успела научить его лишь основным вещам, чтобы он мог хоть как-то осваиваться во время её смен в Мунго.

— Годы идут, Тёмные Лорды умирают… Не скажешь мне, почему та, что приложила столько сил для становления мира, та, которая прочла столько книг о защите от Тёмных Искусств, идёт в целители? Почему не в аврорат? Или, на худой конец, не в Министерство?

— Возможно, потому же, почему в целители идёт подающий большие надежды игрок в квиддич.

— Ты всё время отвечаешь так пространно, или я для тебя особенно нелюбимый собеседник? — Оливер склонил голову набок и пристально посмотрел на Гермиону, отчего той стало неловко. Нет, ну а что она должна была сказать? Он ведь и сам знал ответ на свой вопрос, да и не обо всём удобно говорить, стоя в коридоре Мунго.

— Просто это личное. Уж прости, но мы с тобой не такие уж близкие друзья.

— А если я хочу это исправить?

Ей не послышалось? С чего вдруг? Они в течение двух лет периодически сталкиваются в больничных коридорах, и до сегодняшнего дня за Оливером не наблюдалось интереса к её персоне.

— Я слышал о тебе и Роне, Гермиона, — он ответил на главный вопрос, крутившийся в её голове. — Если это не слишком самонадеянно, я хотел бы с тобой как-нибудь поужинать. Мы бы поговорили, то да сё. По-дружески, ты не подумай ничего такого…

— Оливер, я… — Есть ли объективная причина для отказа? — Я много работаю.

— Хочешь, открою тебе маленький секрет? — Гермиона кивнула. — Мы работаем в одной больнице. И ещё — я хороший стратег. Так что я выпросил у Сметвика твой график и выяснил, когда ты свободна. Можешь выбрать между пятницей и понедельником.

Гермиона никогда бы не подумала, что, получив приглашение на свидание (дружеское!), можно чувствовать себя загнанной в угол. Хотя, с чего вдруг такие ассоциации? Ведь они с Оливером старые знакомые (пусть и не общались в школе, но всё же), к тому же коллеги (хоть и работают на разных этажах и редко пересекаются). И, ко всему прочему, Оливер очень милый (пусть он милый всегда и со всеми, даже с самыми ненавистными пациентами, но тем не менее). Почему же тогда ей так сложно согласиться на одно безобидное свидание? «Потому что если Рон вдруг об этом узнает, ты будешь чувствовать себя ещё большей предательницей, чем две недели назад».

— Понимаешь, мы с Роном совсем недавно расстались, и… — Гермиона сделала паузу, чтобы Оливер сказал: «Да-да, прости, я всё понимаю и больше тебя не потревожу», но он молча слушал. Ждал продолжения. Что ж… Вздохнув, снова заговорила: — У нас с ним всё было хорошо, просто в какой-то момент я… ушла.

— Зачем уходить, когда всё идёт хорошо?

Резонно. Вот кто мог бы пойти служить в аврорате и вести там допросы, каждую нестыковку комментируя фразой вроде: «Вы путаетесь в показаниях, мисс Грейнджер! Может, вы пытаетесь меня обдурить? Ничего у вас не выйдет, выкладывайте всё как есть!» Гермиона не сомневалась, такой подход принёс бы свои плоды.

— Может, всё было благополучно только формально… — пробормотала она.

— Операция прошла успешно, но пациент скончался?

Гермиона грустно усмехнулась.

— Вроде того.

— Так… — Оливер слегка натянуто улыбнулся. — Дай мне знать, если передумаешь.

— Обязательно, — пообещала она, а потом, тяжело дыша и размышляя о завершённом разговоре, стала смотреть вслед медленно удаляющейся фигуре.

Наверное, больше он её не потревожит (по крайне мере, в ближайшее время). И это к лучшему, ведь у неё сейчас и без того в избытке причин для беспокойства. Так ведь? Или…

— Оливер! — позвала Гермиона, хотя какая-то частичка её надеялась, что он не услышит.

— Да?.. — всё-таки обернулся.

— Я свободна в пятницу.

* * *

— Добрый вечер, мисс Грейнджер, куда же вы так спешите? — спросила миссис Дэй, довольно милая пожилая женщина, которая сдавала Гермионе квартиру. Пожалуй, при другом раскладе её вряд ли можно было бы считать милой, но разве можно критиковать человека, который предоставляет тебе жильё?

Гермиона спешила домой и столкнулась с миссис Дэй у самого подъезда. Вообще-то, обычно она не торопилась по пути домой, чаще шла медленно, но… Когда у тебя в квартире живёт Пожиратель Смерти (бывший!), хочется поскорее узнать, как он там. Конечно, вряд ли Люциус стал бы вредить ей намеренно, но вполне мог случайно подпалить кухню.

— Да у меня там кот… некормленый… А вы что же, заходили меня проведать?

«Или, скорее, проверить?»

— Нет-нет, что вы… — миссис Дэй поджала свои и без того тонкие, бескровные губы, отчего стала отдалённо напоминать Гермионе змееподобного Волдеморта. Только куда более миролюбивого. — Я сдаю ещё одну квартиру, ту, что справа от вашей.

Гермиона понимающе кивнула, хотя она и подумать не могла, что старушка, живя в пригороде, умудряется сдавать в Лондоне даже не одну, а целых две (если не больше) квартиры.

— Жильцы скоро съезжают, надо бы новых подыскать, вот этим и занимаюсь… А из-за возраста, сами понимаете, мне не в радость метаться от одного дома к другому.

Под взглядом тусклых, как старые затёртые монеты, глаз миссис Дэй Гермиона призадумалась. «А ведь это бы всё упростило…»

— Знаете, одному моему хорошему знакомому как раз очень нужно жильё. Он не слишком хорошо знает город, недавно приехал из Уилтшира, но горит желанием тут обосноваться. Я могу за него поручиться.

«Или не могу? Но вам об этих сомнениях знать вовсе не обязательно».

— Даже так? Что ж, раз это ваш хороший знакомый… Нынешние жильцы съедут до конца месяца. Пусть ваш друг со мной свяжется, и мы всё обсудим…

Довольная таким простым решением проблемы поиска жилья для Малфоя, Гермиона как никогда быстро поднялась на свой этаж и, на ходу снимая пальто, вбежала в квартиру. В гостиной Люциус сидел в кресле (её кресле!) и читал книгу (её книгу!) И в целом выглядел весьма безобидно.

— Вы что-нибудь ели? — поинтересовалась Гермиона. Раз уж она взялась его опекать — нужно делать это как следует.

— Да, заказал еду из ресторана, — словно бы нехотя отозвался Люциус, как будто она отвлекла его от чего-то крайне важного. И прибавил: — Как вы и учили.

Отлично. Выходит, от голода он уже не умрёт.

— Мистер Малфой, как вы смотрите на то, чтобы снять жильё в этом районе?

— Вы спрашиваете из любопытства, или же у вас есть варианты?

— В конце месяца освобождается квартира в этом доме. Думаю, вы могли бы поселиться там. Она не больше моей, но, полагаю, на первое время вам…

— Вы действительно считаете, что у меня большие запросы? — Люциус перебил её, причём у него каким-то магическим образом получилось сделать это почти вежливо. — После двух лет Азкабана меня устроит любой вариант.

— А после стольких лет в Малфой-мэноре?

— Это было слишком давно, — казалось, что Люциус говорил это не ей, а самому себе. — Времена изменились, мисс Грейнджер, вам ли не знать.

В последних словах улавливалась нотка осуждения, но Гермиона предпочла не обращать на это внимания.

— Вы правы. И раз вас всё устраивает, через пару недель сможете переехать. А поскольку жить мы будем по соседству, то вы сможете иногда обращаться ко мне за помощью. Ну, до тех пор, пока не привыкнете.

— И где, вы говорите, эта квартира?

— Прямо за стеной…

Но ведь всегда найдёшь, в кого влюбиться, и всё будет в порядке. Влюбляйся, только не позволяй им портить тебе жизнь.

Эрнест Хемингуэй. «Трёхдневная непогода»

* * *

«Что ж, поздравляю, тебя уже оставляют одного в квартире. Либо эта девчонка настолько тебе доверяет, либо она невероятно глупа. Но ты ведь точно знаешь, что второе предположение неверно. Гермиона Грейнджер умнее большинства людей, с которыми тебе доводилось иметь дело», — говорил Люциус самому себе, меряя шагами гостиную.

Позавчера он пришёл к порогу её квартиры и рискнул постучаться в дверь. Нет, не потому что такой храбрый, просто не видел на тот момент другого пути. Безвыходная ситуация — неплохой мотиватор.

Вчера она провела дома почти весь день, потратив уйму времени на то, чтобы кое-что ему растолковать. Назовём это «Курсы по выживанию в условиях маггловской квартиры».

И уже сегодня с утра Гермиона заявила ещё не отошедшему ото сна «гостю», что ей пора на работу. «Буду ближе к шести, постарайтесь ничего не сломать», — сказала она и ушла.

Как только дверь за ней закрылась, Люциус сразу ощутил внутренний дискомфорт. Как там говорят, «чувствуйте себя, как дома»? Так вот, он был абсолютно уверен, что находится в гостях, причём не у самых радушных хозяев. Казалось, вот-вот кто-нибудь выйдет из-за угла и, выразительно поглядев на часы, протянет: «А не пора ли вам домой, мистер Малфой? Что-то вы засиделись». Проблема заключалась в том, что дома у Люциуса теперь не было, имелась только эта самая квартира — место, где ему позволили находиться до поры до времени. Хорошо бы Гермиона поскорее вернулась (сколько там осталось до шести, часов семь?), потому что, когда она поблизости, он не чувствует себя настолько неуместным.

«Не обманывай себя, ты здесь никогда не будешь к месту, независимо от того, дома Гермиона или нет», — заметил внутренний голос, и Люциус не нашёл чем возразить. Как нечего ему было противопоставить и лёгкой панике, которая так и норовила его охватить. Да, он боялся. А что? Страх неизведанного — это нормально, будь то хоть дементор, хоть василиск, хоть маггловская квартира.

Люциус прошёл в кухню, сделал себе хлопья с молоком (вполне съедобные, кстати, хотя на первый взгляд — что-то невразумительное в тарелке, а не завтрак) и, усевшись за стол, начал размышлять. У него имелось много вопросов, и он мог думать над ответами, изводя себя беспочвенными тревогами, аж до самого вечера. Вопросы были из разряда «А что, если?..»

К примеру, Люциус не знал, что делать, если кто-то начнёт стучать в дверь. Об этом Гермиона ничего не говорила. Открыть? Нет, это исключено — кто бы ни заявился в гости, вряд ли он готов увидеть по эту сторону двери бывшего Пожирателя. А если придёт кто-то излишне настойчивый? Будет стучать, стучать… Нет, даже не так, тут есть звонок, и, наверное, его трель сложнее игнорировать. К тому же при желании дверь можно и выломать. «А что, если кто-то разведал, что я здесь, и собирается отомстить за все мои прегрешения?..»

А если кот на него набросится? (Неспроста же так недобро поглядывает время от времени!) Хотя с виду Косолапус был совсем не глупый, относительно спокойный, и вроде за ним не водилось привычки кидаться на людей беспричинно. «Но ведь этот умный и рассудительный кот вполне может найти вескую, по его мнению, причину наброситься на тебя, так что не давай ему повода», — предостерегал внутренний голос.

Но больше всего Люциус боялся, что не сможет сделать что-то элементарное, и Гермиона об этом узнает. «А что, если она решит, что я — совсем никчёмный?..» Он так и слышал её голос (с нотками разочарования и недоумения): «Что, вы не смогли открыть окно и разбили стекло? Да как такое вообще возможно?» Или: «Как это вы заказали еду, но побоялись открыть дверь доставщику? Так вы были голодны или нет, мистер Малфой?» Либо: «Только не говорите, что не понимаете, как пользоваться выключателем! Просто нажимаете — и всё… Это проще, чем элементарный Lumos, к которому вы так привыкли!»

Да, за долгие сорок шесть лет жизни Люциус так сроднился с магией, что и не замечал, как часто пользуется палочкой. Впервые он обратил внимание на свою зависимость от волшебства (свойственную, пожалуй, всем магам в большей или меньшей степени), когда Тёмный Лорд отобрал у него палочку. Но в то время Люциус жил в мэноре, где домовые эльфы спешили выполнить все его приказы, стоило только щёлкнуть пальцами. А сейчас… Сейчас он должен научиться выполнять работу домовиков, примерить на себя их «шкуру» (точнее, наволочку), а это было ох как непривычно. Что уж говорить, даже в Азкабане подавали готовую похлёбку (пусть и есть её можно было лишь от страха голодной смерти), а тут — Мерлин, ему что, действительно придётся готовить для себя?

Опустошив тарелку с хлопьями, Люциус отбросил на время свои тревоги и решил немного почитать. Ещё позавчера Гермиона вручила ему стопку книг маггловских авторов («Читайте, мистер Малфой, они очень интересные, а если что-то будет непонятно — спрашивайте»), благодаря которым он должен был окунуться в тот мир, в котором вынужден сейчас существовать. Вот только на деле оказалось, что непонятно ему слишком многое. Впору бы кому-нибудь заняться изданием маггловских книг с кучей пояснений в сносках — специально для недогадливых чистокровок вроде Люциуса.

С первой книгой ему повезло, там всё оказалось предельно ясно. Это была небольшая притча о старом рыбаке, который несколько дней боролся с попавшейся на его крючок огромной рыбой и вроде даже взял над ней верх, но тут на его добычу позарились акулы — и на берег рыбак вернулся лишь с костями. Тут было над чем задуматься. «Старик переоценил свои силы и остался ни с чем. А ты, Люциус, справишься ли ты? Всё это, жизнь в маггловском мире — не непосильная ли это ноша для тебя?..»

Но вот та книга, что он начал читать вчера вечером, заставила его недоумевать. Герои там хоть и считались магглами, но один мужчина каким-то образом использовал Imperius, а его дочь, маленькая девочка, могла поджигать силой мысли. И всё это благодаря какому-то препарату. Совершенно непонятно: если у магглов есть возможность овладеть волшебством, сделав одну лишь инъекцию, то почему они до сих пор живут своей скучной жизнью? Гермиона на это ответила: «Это всего лишь фантазия автора, мистер Малфой, не забивайте себе голову. Такого препарата не существует». Вот только по книге этот эксперимент тоже был засекречен, и ни один посторонний маггл (то есть человек) о нём не знал. Может ли случиться, что так называемые простецы разовьют свою науку настолько, что смогут освоить волшебство? Глупость, конечно. Только вот из-за этой глупости Люциус прошлой ночью больше часа проворочался на диване, пытаясь уснуть.

А сегодня, осилив ещё пару глав, он отвлёкся на посторонние мысли, откинув голову назад. Глядел на потолок, отмечая, что сейчас он светло-серый, а вчера утром, когда погода стояла более ясная, его цвет был ближе к белому. Больше всего в квартире Гермионы Люциусу нравилось освещение — переменчивое и ненавязчивое. За последнее время он понял, что лучший свет — тот, на который не обращаешь внимания. Попробуй не заметь, что в Азкабане кромешная тьма большую часть времени, да изредка пробьётся луч света. Или попытайся проигнорировать огромные светящиеся шары в палате Мунго, которые гасят только на ночь. Тут же всё было переменчиво, и Люциусу это казалось занятным. Надо же, как мало ему теперь надо для развлечения. Вышла бы неплохая рекламная акция: «Азкабан — мы научим вас радоваться мелочам! Любое место после наших камер покажется вам райским уголком!» Хотя… вряд ли кто клюнул бы на такое.

Ещё Азкабан научил Люциуса по-настоящему ничего не делать. Нет, не заниматься ерундой, убивая время, а не делать абсолютно ничего. Теперь он с лёгкостью мог абстрагироваться от окружающей действительности и погрузиться в свои мысли — хоть на пять минут, хоть на час, хоть на весь день. Только вот сейчас от Люциуса такие умения не требовались, можно было спокойно читать или даже наблюдать за прохожими, глядя в окно. Собственно, этим он и занимался, когда Гермиона была дома и не горела желанием вести с ним диалог — старался не мешать ей своим присутствием.

В те два дня, что он здесь пробыл, Гермиона просыпалась раньше него и сразу начинала бурную деятельность: бегала по квартире, кормила кота, готовила завтрак. Люциус, по возможности незаметно, поглядывал на неё — она вела себя как ни в чём не бывало. Никаких обвинений, недоверия, была лишь лёгкая отстранённость. Со стороны выглядело так, будто для неё не имеет значения тот факт, что Люциус был Пожирателем. Хотя тогда, в Мунго, она ясно дала понять, что не считает два года в камере достаточным наказанием для него. С чего такие перемены? «Ты настолько жалок, что обвинять тебя в чём-то — просто смешно», — говорил он сам себе, продолжая тайком поглядывать на Гермиону.

Вчера утром после завтрака она убрала со стола, а потом долго стояла у раковины и мыла посуду, что-то напевая себе под нос. Люциус подумал было, что следует предложить ей помощь, но… Нет, он не мог даже представить себя с губкой и сковородкой в руках. Ему даже не были известны бытовые заклинания… А вот Гермиона, пожалуй, должна бы знать их.

— Почему вы не используете магию для этого? — спросил Люциус.

Она пожала плечами.

— Это несложно сделать и самой. Немного успокаивает. Хотя в основном в домашних делах мне помогает палочка.

— А вы не думали завести эльфа?

— Это слишком опасно.

— Я слышал, что далеко не все домовики сбрасывают люстры на своих хозяев.

Гермиона смерила его строгим взглядом. «Точно… Добби был дружен со всей компанией Поттера. Если бы я ещё вспомнил об этом на минуту раньше…»

— Вы меня поняли, мистер Малфой. Эльфа тут могут увидеть, услышать, дом как-никак маггловский. К тому же это противоречит моим принципам.

Люциус смутно припоминал, что Драко как-то давно, приехав на каникулы, рассказывал ему про «чокнутую Грейнджер», которая «совсем ума лишилась» и «собирается всем домовикам раздать одежду». Да, об этом тоже следовало вспомнить чуть раньше.

— А как насчёт маггловского эквивалента домовикам? — он не хотел прерывать разговор, хоть за минуту уже дважды сказал то, чего не следовало.

— Нанять прислугу? Знаете, снимать маленькую квартирку в таком районе и при этом позволять себе тратиться на горничную... Со стороны это выглядело бы дико. И я не считаю, что мне нужна помощь, — резко закончила Гермиона.

— О нет, — Люциус пошёл на попятную. — Я не имел в виду, что вы не справляетесь. Просто размышлял, как мне самому в будущем с этим всем разобраться…

— Вы научитесь. Думаю, прислуга — это крайняя мера, — сказала она и ушла в гостиную, сверкнув пятками.

Гермиона вечно бродила по квартире босиком. Часто Люциус невольно смотрел на её ступни и сам себе удивлялся. Что это — новый фетиш? Раньше он за собой такого интереса к женским ступням не замечал — Нарциссу босой видел только в спальне да в ванной комнате и никогда не придавал этому большого значения. Или дело тут не в самих ступнях, а в их обладательнице? Нет, вряд ли.

Вчера вечером, когда Люциус только занялся чтением, Гермиона, к его удивлению, тоже устроилась в гостиной, сев в кресло по-турецки с книгой в руках (собрание клуба книголюбов, не иначе). Сперва он решил, что ему предстоит выслушать от неё очередную лекцию, но нет: она углубилась в чтение, даже не глянув на него. Наверное, привыкла проводить вечера в молчании.

Люциус считал неестественным то, что такая девушка живёт одна. Он помнил обрывочные разговоры медсестёр в Мунго и полагал, что они с Уизли из-за чего-то расстались, причём совсем недавно, но Гермиона, казалось, сознательно отделила себя ото всех (всех, кроме него, Люциуса, по неведомой причине). «Да откуда тебе знать, с кем она общается, ты у неё живёшь только второй день…»

— Как так вышло? — спросил он, хотя и не планировал начинать разговор. Чего только не сделаешь, чтобы заткнуть внутренний голос.

— О чём вы? — Гермиона недоумённо посмотрела на него, оторвавшись от книги.

Люциус поморщился. Он так долго был изолирован от людей, что уже и забыл, как нужно общаться с ними.

— Как получилось, что вы живёте здесь одна?

— Так мне никто не мешает.

— И почему в таком случае вы впустили сюда меня?

Опасный вопрос. Ей ничего не стоит ответить, например, так: «Если вас это интересует, мистер Малфой, можете убраться отсюда. Прямо сейчас».

— Вы тоже не мешаете, — как-то безразлично протянула Гермиона и тут же снова уткнулась в книгу. Люциус последовал её примеру.

* * *

— И где, вы говорите, эта квартира?

— Прямо за стеной, — Гермиона указала рукой вправо.

— Что ж, это близко.

— Зато не будет проблем с перевозом вещей.

— Безусловно. Если бы у меня было что перевозить, я счёл бы это несомненным плюсом.

Вообще-то, вещи у него были, пусть и немного. Гермиона купила ему кое-что ещё в первый день: несколько новых рубашек, брюки, шарф и даже бритвенные принадлежности. Хоть Люциус и успел привыкнуть к щетине, он оценил этот жест — гладкий подбородок ассоциировался у него с прошлой, счастливой жизнью.

Что ж, скоро он сможет съехать. Эта была хорошая новость. Особенно потому, что она по-прежнему будет неподалеку. Жить рядом с волшебницей — это, конечно, не то же самое, что иметь возможность колдовать, но лучше, чем разорвать всякую связь с магическим миром. Магглорождённая Гермиона Грейнджер, живущая за стеной — вот и всё, что у него останется от волшебства.

— В любом случае теперь вы можете не беспокоиться о жилье, — проговорила она и, не дождавшись ответной реплики, удалилась в спальню. Потом Люциус услышал шум воды в ванной, и через какое-то время Гермиона прошла мимо, тряхнув мокрыми волосами, и на него посыпались капли — как будто начался дождь.

— Мистер Малфой, а что вы вообще умеете? — спросила она, устроившись на диване рядом с ним.

— В смысле?

— Ну, я подумала, что вам было бы неплохо найти себе какое-нибудь занятие, влиться в общество, так сказать. Вы могли бы устроиться на работу или стать волонтёром… Только не отказывайтесь сразу. Не стоит отгораживаться от магглов, они не так плохи, и чем быстрее вы это поймёте, тем лучше.

— Я не имею ничего против магглов.

«Теперь уже не имею».

— Да, но и дружить с ними вы не спешите, как я заметила. Будете сидеть дома безвылазно — так и останетесь трясущимся от страха волшебником, да вот только без палочки.

«Как она узнала, что я боюсь?»

— Я вовсе не трясусь от страха.

— Но вы не выходите на улицу. Сегодня весь день пробыли дома.

— Я был занят другим, — Люциус сам не считал это оправдание убедительным. Он? Занят? Разве что бесцельное хождение по квартире можно считать занятием. — И у меня даже нет ключей, чтобы потом вернуться.

— В следующий раз оставлю вам свои.

— Но как же?.. — он хотел спросить: «Как же вы сами откроете дверь без ключей?», но вовремя сообразил, что при помощи палочки с этим справится и первокурсник.

«Браво, Люциус, ты уже мыслишь, как маггл».

Благо Гермиона не заметила эту его оплошность (или тактично сделала вид, что не заметила). Только настойчиво спросила:

— Так чем бы вы всё-таки хотели заняться?

«Ничем».

— Трудно сказать, — только произнеся эти слова вслух, Люциус осознал, что действительно не имеет ни малейшего понятия, в чём мог бы преуспеть.

«Это моя жизнь, — подумал он. — Очень может быть, что единственная, и с каждым мгновением от неё остаётся всё меньше. И что я делаю? Все мои планы на будущее — это отрицание и побег от реальности. А если уж я решил жить, надо делать это по-хорошему».

— Я подумаю над этим, — твёрдо сказал Люциус.

* * *

Кап-кап-кап.

По оконному стеклу барабанили капли дождя, да так усердно, словно там, на карнизе, собрался отряд маленьких человечков с одной только целью — атаковать.

Дождь лил с вечера, а сейчас уже близилась полночь, но Люциус всё никак не мог уснуть, ворочаясь на узком диване. Малодушно винил в своей бессоннице громко стучащие капли, хотя прекрасно понимал, что дело не в этом. Спать ему мешал не шум, а назойливые мысли и переживания.

Прошло уже почти две недели с тех пор, как Люциус покинул Мунго, но определённости в его жизни не прибавилось. Он по-прежнему не выходил на улицу (хотя Гермионе говорил, что гуляет по городу едва ли не каждый день), всё так же не знал, чем будет заниматься, даже представления не имел (но при расспросах утверждал, что близок к тому, чтобы определиться). Но, по крайней мере, в квартире он освоился, и даже Косолапус, казалось, если и не принял Люциуса за полноправного жильца, то как минимум смирился с его присутствием.

И Гермиона по-прежнему относилась к нему с подозрительным (хватит уже во всём видеть подвох!) участием. Подозрительным — потому что Люциус не мог понять её мотивов, ведь она не извлекала из своей помощи никакой выгоды. «Но ведь не все такие корыстные, как ты, верно?»

Уже близился конец месяца, и Люциус морально готовился к переезду. Там, в новой квартире, ему никто не поможет, он будет один — как и в Азкабане. Но зато появится стимул для того, чтобы самому решать свои проблемы. К тому же, если вдруг что случится, всегда можно будет постучать (позвонить!) в соседнюю дверь.

Только Люциус вспомнил о Гермионе, как из спальни, где она должна была уже видеть третий сон, послышались голоса. Точнее, один голос — её.

«Помогите!», «Нет!», «Пожалуйста…» и что-то очень напоминающее приглушённые рыдания.

Он быстро вскочил с дивана и вбежал в её комнату. Гермиона спала. И, судя по всему, видела обыкновенный кошмар. Только сейчас Люциуса посетила мысль: окажись там грабители, без палочки он мало что смог бы им противопоставить. Разве что это были бы магглы, но они и не смогли бы бесшумно проникнуть в спальню.

А Гермиона всё извивалась на кровати. Руки сжаты в кулаки, глаза не просто закрыты — зажмурены. Определённо, сон был очень реалистичным. И отнюдь не приятным.

— Мисс Грейнджер, — негромко проговорил Люциус, подойдя к кровати.

Но она не услышала, и тогда он легонько потряс её за плечо. Гермиона вздрогнула, широко распахнула глаза и бросила на Люциуса непривычно испуганный взгляд.

— Stupefy! — выкрикнула она, наставив на него палочку.

Люциуса накрыла темнота — куда более густая, чем та, что окутывала комнату прежде. Он почувствовал удар. И тишина…

«Она меня оглушила!» — эта мысль пришла одновременно с резкой болью от падения.

«Конечно, Люциус, ты был прав: её совсем не волнует, что ты бывший Пожиратель Смерти. Ей всё равно. Никакой предвзятости».

Из темноты мало-помалу начал просматриваться потолок — в привычном для ночи тёмно-сером свете. Потом его перекрыло испуганно-взволнованное лицо Гермионы. Люциус его видел, отчётливо различал шевелящиеся губы, но ничего не слышал. И не мог даже шелохнуться. Его взгляд упирался в Гермиону, он впервые видел её настолько близко, чувствовал её запах, заметил, что кожа у неё слегка блестит от пота… Взгляд остановился на ключицах.

— Мистер Малфой… Мистер Малфой! Вы в порядке? — встревоженный голос прорвался сквозь завесу тишины.

— Вы что, спите с палочкой в руках?

— Нет… Она у меня под подушкой. Так как вы?

— Никогда не чувствовал себя лучше.

Гермиона выглядела такой расстроенной, словно он сказал: «Я умираю, и вы, мисс Грейнджер, тому виной». Люциус уже собирался встать, но она нагнулась над ним, её длинные волосы свесились ему на грудь. На нём были надеты лишь пижамные штаны, на ней — одна только сорочка. Люциус подумал было, что ситуация неоднозначная, но Гермионе, похоже, так не казалось. Она приложила ладонь к его лбу (зачем, он же ударился, разве мог от падения появиться жар?), потом взяла палочку и принялась шептать какие-то заклинания, после чего облегчённо вздохнула.

— Вроде ничего серьёзного, — сказала она. — Я не хотела, простите…

— Всё в порядке, — произнёс он, вновь глядя на её ключицы. Что поделать — они были прямо у него перед глазами.

Хотя «в порядке» было не всё. Люциус почувствовал возбуждение от её близости, и если бы в комнате было чуть светлее, Гермиона бы это уже заметила. Понимая, что его, возможно, скоро «уличат», он заранее готовил оправдательную речь.

«Вы очень привлекательны в этой сорочке». Дракл, да это не оправдание, а констатация факта!

«У меня не было близости с женщиной больше двух лет». Опять.

«А чего вы ждали, когда нависли надо мной почти без одежды в спальне посреди ночи?» Более-менее, но Гермиона вряд ли оценит.

— Что вы вообще забыли в моей спальне? — спросила она, вероятно, не собираясь подниматься с пола и отходить от него.

Люциус поддался порыву и, притянув Гермиону к себе, поцеловал её. Было слышно, как её палочка упала на пол. Он целовал её несколько долгих секунд, и она его не оттолкнула. Не отвечала, но и не выражала недовольства. Пока не выражала…

«Сейчас она тебя прогонит. Сколько там осталось до переезда, неделя? Так вот, неделю будешь бездомным», — говорил себе Люциус. Но ведь оно того стоило, верно?

— Что вы… что вы делаете?.. — Гермиона всё же отстранилась.

— А вы сами-то как думаете? — Люциус сел на полу, теперь их лица были на одном уровне.

Он приблизился к ней вплотную и провёл рукой по её щеке. Люциус даже не знал, что его больше удивляет: то, что он хочет эту девчонку, или же то, что она до сих пор не обвинила его в… в неприемлемом поведении. А если она не сделала этого до сих пор, то уже и не сделает, так ведь?

Люциус придвинулся к ней ещё ближе, вновь поцеловал, и на этот раз Гермиона ответила ему.

«А это точно не сон?»

Тогда он уложил её на пол и, нависнув сверху, стянул с неё ночную рубашку. Гермиона была прекрасна.

«Наверное, всё-таки сон».

Хотелось исследовать её тело, каждый дюйм, дотронуться везде, где только можно — руками, губами, языком… Но Люциус не мог ждать, он хотел её. И знал, что она тоже хочет его.

«Если я сплю, то, пожалуйста, не будите меня».

Он готов был кончить в тот же миг, как вошёл в неё. Но усилием воли продержался достаточно долго, чтобы и Гермиона получила удовольствие. В какой-то момент она буквально завибрировала под ним, протяжно застонав, и Люциус последовал за ней.

«Нет, не может быть во сне такого оргазма».

Он перевалился на спину и лёг на пол рядом с Гермионой. Оба молчали. Потом она медленно встала и ушла в ванную, по-прежнему ничего не говоря. Было слышно, как зажурчала вода — шум душа теперь сливался со звуками дождя за окном.

Люциус поднялся с пола и сел на кровать, ждал. Ведь если он уйдёт, это можно будет воспринять как побег. Кроме того, его мучило любопытство: как она к этому относится? Люциус лёг на кровать и задумался. Потом Гермиона вышла из ванной, молча забралась под одеяло прямо рядом с ним и посмотрела на него взглядом, в котором читался вопрос: «Вы что-то хотите сказать?»

— В следующий раз надо будет сделать это на кровати, — проговорил он, тоже укрываясь одеялом и устраивая голову на мягкой подушке. Что и говорить, тут было куда удобнее, чем на диване в гостиной. — Тогда вы, возможно, не побежите сразу отмываться. Или мне принимать это на свой счёт?

— С чего вы взяли, что будет следующий раз?

— Ну, вы впустили меня в свой дом, потом в свою спальню, в свою кровать и даже в свою...

— Я поняла, — Гермиона резко перебила его. — И что с того?

— Вы впустили меня в свою жизнь, мисс Грейнджер, и за всё это время не попытались выгнать. Выходит, вас всё устраивает.

— У меня складывается впечатление, что вы хотите, чтобы я от вас избавилась.

— Вовсе нет. А вы этого хотите?

Она помотала головой.

— В таком случае — сладких снов, мисс Грейнджер.

— И вам того же, мистер Малфой.

* * *

Проснувшись утром, Люциус не сразу понял, где находится. Большая кровать, женщина рядом — это было похоже на его пробуждения в мэноре на протяжении долгих лет. Только вот под боком в этот раз лежала вовсе не Нарцисса.

Он присмотрелся к спящей Гермионе. Сейчас, когда её не мучил кошмар, она выглядела очень умиротворённо, и во сне её юность стала ещё заметней — лицо казалось едва ли не детским.

«А ведь она и есть ровесница твоего сына».

Люциус пропустил мимо ушей назойливый внутренний голос и вновь обратил свой взгляд к Гермионе. Что было примечательно — по утрам она выглядела ровно так же, как и когда возвращалась со смены, и так же, как перед сном. Раньше Люциус считал, что женщинам это не дано, что им необходимо провести перед зеркалом минимум двадцать минут, прежде чем выйти из спальни. Но Гермиона Грейнджер рушила эту теорию.

Она открыла глаза и слегка испуганно посмотрела на него. Где-то он это уже видел…

— Пожалуйста, давайте обойдёмся без боевых заклинаний, мисс Грейнджер. Вы ведь не станете нападать на безоружного? Снова?

— Это была случайность, и я перед вами уже извинилась.

— А я вас простил.

— Очень благородно с вашей стороны. Но вы так и не ответили вчера, зачем вам понадобилось проникать в мою спальню посреди ночи.

— Потому что вы позвали.

— Что? Как я могла…

— А что вам снилось, мисс Грейнджер? — Люциус не дал ей договорить.

— Какая разница?

— Вы кричали во сне. «Помогите». Вот я и решил вам помочь.

— Это правда? — в её взгляде читалось сомнение. Не недоверие, нет, она просто обдумывала его слова. Возможно, пыталась вспомнить свой сон.

— Можете напоить меня Веритасерумом, если вам так будет спокойнее. Но неужели вы думаете, что я настолько глуп, чтобы нападать на вас, да ещё и без оружия?

— Я вовсе не считаю вас глупым. Просто это было странно, вот и всё.

Что именно «странно»? Что он зашёл к ней? Что поцеловал? Или странным был секс? Или странно спать в одной кровати и, проснувшись, беседовать как ни в чём не бывало?

Люциус приподнялся на кровати, прижал Гермиону к себе и поцеловал её. В утреннем свете это ощущалось немного иначе, казалось более реальным. Мало ли что творится в темноте — никто же не видит… Но вот после рассвета уже ничего не случается просто так.

— Это тоже было странно? — спросил он.

Гермиона ничего не ответила. Только отстранилась, натянув на себя львиную долю одеяла. Она задумчиво смотрела на Люциуса какое-то время, а потом вдруг придвинулась совсем близко к нему и спросила:

— Откуда у вас это?..

— И хочу есть за своим столом, и чтоб были свои ножи и вилки, и хочу, чтоб горели свечи. И хочу, чтоб была весна, и хочу расчёсывать волосы перед зеркалом, и хочу кошку, и хочу новое платье...

— Замолчи. Возьми почитай книжку, — сказал Джордж.

Эрнест Хемингуэй. «Кошка под дождём»

* * *

— Как думаешь, что получится, если в оборотное зелье вместо сушёных златоглазок добавить заунывник? — спросил Оливер Вуд, заглянув в ординаторскую.

Гермиона, которая лишь пару минут назад закончила обход пациентов и едва успела присесть, чтобы отдохнуть за чашкой травяного чая, была озадачена. Как будто Оливер приготовил эту реплику заранее, персонально для неё. Вот только какой в этом смысл?

— Понятия не имею, — ответила она то ли на свой, то ли на его вопрос. — Зато точно знаю: если туда добавить кошачий волос вместо человеческого — ничего хорошего не выйдет.

— Вот и я не знаю, — признался Оливер, присев на стул рядом. — А колбочки с ингредиентами, дракл их дери, стояли совсем рядом… Надо же было перепутать! Вся работа насмарку!

— И что у тебя вышло? — поинтересовалась Гермиона (скорее из вежливости, чем из любопытства). А про себя добавила: «Если ты не превратился в кошку, считай, не всё так плохо. Но пробовать твоё зелье я бы не стала, даже если бы мне за это предложили сейф, до отказа набитый галлеонами».

— Пока — ничего, ему ещё почти три недели вариться. Откровенно говоря, не думаю, что есть смысл доводить дело до конца. Вряд ли я таким образом что-то изобрету.

— Согласна, — Гермиона кивнула и, глотнув чаю, спросила: — А с чего ты вдруг подался в зельевары?

— Да вот… Решил проверить, остались ли навыки со школы. А то Снейп, знаешь ли, хоть и был для меня воплощением предвзятости и неопрятности в одном лице, но учить-то вроде пытался. Я в своё время по зельям даже ЖАБА успешно сдал.

— И я… — Гермиона вспомнила, как сдавала экзамены после Битвы за Хогвартс. Школу тогда едва успели восстановить, преподавателей осталось катастрофически мало… Не ЖАБА, а сплошное напоминание о том, сколько всего плохого (и очень плохого) случилось. Оливеру повезло — успел окончить школу, когда всё было относительно гладко. Тряхнув головой, Гермиона вынырнула из своих мыслей и поинтересовалась: — Напомни мне, почему мы это обсуждаем?

— Потому что я не придумал лучшего предлога, чтобы заговорить с тобой, — последовал прямой ответ.

— А так ли необходимо что-то выдумывать? — она невольно чуть склонила голову и внимательно посмотрела на Оливера.

— Всегда нужен предлог, — отозвался тот. А взгляд его как бы говорил: «Эх, Грейнджер, ничего ты не смыслишь во флирте…»

— С каких пор что-то вроде «ох и паршивая же погода на улице!» не котируется?

— Ну, это слишком банально и не используется в сведущих кругах со времён молодости Дамблдора. Я же тебе не дилетант какой-нибудь, — он улыбнулся.

— И что ты хотел обсудить на самом деле?

— Завтра пятница, и ты, как я помню, свободна. Назначай время, а я выберу место. Идёт?

«Так… Я, выходит, уже согласилась? И зачем? Потому что Оливер… назойливый? Нет! Потому что он милый, а с Роном ничего не вышло. Можно неубедительно соврать, что у меня образовались другие планы, а можно перестать топтаться на одном месте».

— В семь вечера, — твёрдо сказала Гермиона. И вот она уже сдвинулась с мёртвой точки.

— «Три метлы», — заявил Оливер и на удивленный взгляд Гермионы ответил лукавой улыбкой. — Шучу, конечно. Есть тут одно миленькое местечко неподалёку, итальянская кухня. Я за тобой зайду, если подскажешь точный адрес.

«Чтобы ты случайно столкнулся с Люциусом Малфоем, которого сам же не так давно выписал из Мунго? Ну уж нет!»

— Лучше встретимся на месте…

* * *

Когда она пришла в ресторан (ровно в семь), Оливер уже ждал её за столиком. Он был в костюме, так что Гермиона мысленно похвалила себя за то, что надела одно из самых симпатичных своих платьев. Перед выходом она долго думала, как бы не привлечь лишнее внимание Люциуса к своему внешнему виду, но тот очень кстати задремал в кресле ещё до её ухода. Так что наспех придуманная отговорка о том, что ей нужно ненадолго забежать в Мунго, не пригодилась (Гермиона так и не смогла объяснить себе, почему вообще считает нужным что-то говорить ему по этому поводу и тем более привирать, но рассказывать Люциусу о свидании почему-то не хотелось).

— И что такой интересный молодой человек делает один в столь чудном месте? — с улыбкой спросила она, присаживаясь напротив Оливера.

— Жду одну особу, так что не мешайте мне, мисс. Я не променяю её компанию ни на чью другую, лучше не тратьте силы понапрасну, — тот подыграл ей.

— И отчего же вы так ей преданы? — Гермиона едва сдержала усмешку.

— О, вам не понять. Но ходят слухи, что она как-то дралась с самым настоящим троллем, и тот был повержен.

— Не может быть!

— Я и сам не верил, но источники надёжные.

— Тролля победил Рон. А я испугалась и разревелась, спрятавшись под раковиной.

— Пусть даже и так, — Оливер пожал плечами, как бы говоря: «Надо же тебе было придраться к такой мелочи! Я же не биографию твою пишу!», и прибавил: — Ты прекрасно выглядишь, Гермиона.

— И ты. Хотя лимонный халат тебе больше к лицу.

— А квиддичная форма?

— Никогда не обращала внимания, — честно ответила она.

— Ну да, на поле ты больше интересовалась Поттером.

— Он мой лучший друг. И был ловцом. Кроме того, разные личности с завидным постоянством устраивали покушения на его жизнь. Выбор очевиден.

— Вы с ним по-прежнему близки?

— Мы дружим, да… Но я много работаю, и у Гарри, в отличие от тебя, нет доступа к моему графику, так что мы редко пересекаемся.

«А ещё в аврорате он каждый день видится с Роном, который, очевидно, пересказал ему все детали нашего расставания. Нет уж, спасибо, мне что-то не хочется во время дружеской встречи слышать «Как же так, Гермиона?», «Случилось что-то конкретное? Не может быть, что это всё с бухты-барахты!» и «Вы ведь любили друг друга!» на разный манер. Лучше переждать, а потом всё обсудить. Или выждать столько, чтобы обсуждать уже было нечего», — подумала Гермиона.

Потом подошёл официант с меню, и она отвлеклась. Во время ужина Оливер быстро перевёл нить разговора на школьное время, затем они обсудили работу и перемыли косточки некоторым сослуживцам. Всё шло гладко. У Гермионы даже мелькнула мысль, что это свидание могло бы со временем вылиться во что-то большее.

— Как тебе десерт? — поинтересовался Оливер, когда ужин уже близился к завершению.

— О, очень вкусно, — искренне ответила она. — Знаешь, мои родители работали дантистами, и при их клинике имелся «Магазин здоровых сладостей Грейнджеров». Там продавались всякие конфеты и печенье без сахара, даже мармелад. Вот это я и ела всё детство… — Гермиона быстро подавила в себе воспоминания о том, что случилось с родителями, и, отправив в рот последнюю ложку тирамису, продолжила, стараясь сохранять беззаботный вид: — Так вот, в плане десертов мне легко угодить. Странно, что теперь я не набрасываюсь на все сладости без разбора.

— Действительно. Это ведь как запретный плод, который спустя годы вдруг перестал быть таковым — бери и ешь, пока дают. Неужели можно устоять?

— Звучит подозрительно. Я бы не рискнула пробовать этот «плод».

— Ты какая-то неправильная гриффиндорка, — проговорил Оливер, вставая из-за стола. — Пойдём, я провожу тебя.

— Тут всего пара кварталов, я и сама…

— Раз пара кварталов, значит, меня это уж точно не затруднит, верно?

Ей нечего было возразить. Подумала так: «Пусть провожает — что тут особенного? В гости я его приглашать всё равно не собираюсь...» Только вот когда они с Оливером уже шли по малолюдной улочке, Гермиона почувствовала, как его ладонь обхватывает её пальцы и… И от неожиданности отдёрнула руку.

— Ой… — вырвалось у неё. — Оливер… я не планировала заводить новые отношения так скоро.

«Он же просто взял тебя за руку! Просто. Взял. За руку. Какие, к чёрту, отношения?!»

— А ты всегда всё делаешь согласно плану?

— Вообще-то да. За исключением тех ситуаций, когда план терпит крах.

— Как в случае с Роном?

Гермиона поёжилась, хотя холодно вовсе не было. Как раз «в случае с Роном» у неё не было плана, они плыли по течению, вот всё и развалилось.

— Нет, — отрезала она. — Как в случае с драконом в банке Гринготтс, которого мы «угнали», чтобы сбежать оттуда, Оливер. Или как в случае с домом на Гриммо, когда туда проник Яксли. Или как в случае с хоркруксами, которые неизвестно где найти и как уничтожить! Хоть десяток сценариев придумай — всё равно провалятся. Можно учесть все обстоятельства, но обязательно появится что-то ещё. И приготовиться, по-настоящему приготовиться, можно только к тому, что будет страшно. Знаешь, смелость — это ведь не отсутствие страха как такового. Это... это когда ты боишься, но перебарываешь себя и вопреки всему делаешь то, что должна.

Гермиона умолкла. Что же она так остро отреагировала на безобидный вопрос?

— Прости, — тихо отозвался Оливер, нарушив тишину.

— Это ты прости. Я бы не хотела говорить о Роне.

— Как скажешь.

Оставшийся путь они шли молча, и Оливер больше не предпринимал попыток взять её за руку. Но уже у подъезда он приблизился к Гермионе и легонько поцеловал её. Она не отстранилась вовремя — просто потому, что не успела сообразить, что происходит. И совсем ничего не почувствовала, лишь прикосновение губ — не более. Оливер не вызывал у неё неприязни, но и влечения — тоже.

— Ты и сама не понимаешь, какая чудесная, — сказал он, а после, похоже, прочёл что-то на её лице, потому что спешно попрощался и ушёл.

А Гермиона, войдя в подъезд, долго не поднималась в квартиру: стояла, закусив нижнюю губу, и думала. Полезное занятие.

«Может, со мной что-то не так?» — размышляла она. Оливер привлекательный, милый, умный… и не скрывает симпатию к ней. Так что мешает? Почему он кажется чужим и незнакомым — никак не тем, к кому хотелось бы прикасаться. До дрожи в коленках пугала мысль, что, возможно, Рон — её единственный, и Гермиона его упустила. А что, если ей никогда больше не захочется никого целовать?..

Казалось, что все кругом знали о ней слишком много, а она об окружающих — непозволительно мало. Такая неосведомлённость и дисбаланс вызывали ощущение пропасти. Рон был родным и стоял с ней по одну сторону глубокой ямы, но с ним всё кончено. И что, в таком случае теперь ей следует быть одной? Или с кем, с магглом? Нет, слишком уж тесно Гермиона была связана с магическим миром. Работает с волшебниками в месте, о котором магглы и не подозревают, довольно часто пользуется палочкой (в последнее время реже, но это из-за Люциуса), из денег больше галлеонов, чем фунтов, куча зачарованных вещиц и артефактов в квартире. Она привыкла колдовать и говорить о магии, думать о ней в любом контексте, а о волшебном мире прочла столько, что невозможно не проронить словечко случайно в отвлечённом разговоре. Сколько раз, беседуя с родителями о чём-то обыденном, сугубо маггловском, Гермиона вспоминала интересные факты из мира магии? Родители её не понимали, но улыбались и кивали, как бы говоря: «Да, детка, ты у нас очень умная, мы знаем. Но что такое трансфигурация — даже не представляем».

Можно было сколько угодно предаваться размышлениям, стоя в подъезде, но тут на верхнем этаже кто-то хлопнул дверью, и Гермиона решила, что пора бы вернуться домой. Туда, где её ждал Люциус. Точнее, он просто там был, с чего бы ему ждать её?

— Вы выглядите как-то необычно, — заметил он, едва она вошла в гостиную.

— Как? — Гермиона бросила взгляд на своё отражение в зеркале — неужели так бросается в глаза то, что она в платье? Пожалуй, стоит пересмотреть свой гардероб…

— Сам не могу понять, — он слегка нахмурился, на переносице появилась морщинка. Гермиона поймала себя на мысли, что уже различает оттенки малфоевского настроения по малейшим изменениям в мимике. «Вряд ли это полезный навык», — подумала она, а Люциус тем временем прибавил: — Лицо кажется не совсем таким, как обычно. Вы обеспокоены. Что-то стряслось?

Гермиона помотала головой. Что-то подсказывало ей, что она не сможет сказать «нет» убедительно.

«И кто бы мог подумать, что Малфой такой наблюдательный?»

Гермиона ушла в спальню, где вернулась к своим невесёлым мыслям. Уныние её не покидало, как туча, из которой вот-вот польются крупные капли дождя. Да и за окном начал накрапывать самый настоящий, а отнюдь не метафорический дождь. Гермиона его терпеть не могла. Хоть бы не было грозы! В такую погоду ей часто снились кошмары.

«Кап-кап-кап», — стучали капли по оконному стеклу, но Гермиона их уже не слышала. Она крепко спала.

* * *

«Я пожалею о том, что сделала», — думала Гермиона после того, как предложила Малфою пожить у себя. Это было две недели назад.

«Я пожалею о том, что сделала», — думала она после того, как переспала с ним. Это случилось десять минут назад.

«Зато теперь ты точно знаешь, что можешь целоваться с другими мужчинами. И не только целоваться», — ехидно отозвался внутренний голос. Что правда, то правда.

Гермиона набрала полную ванну воды и устроилась, обхватив колени руками. А там, в её спальне, ограждённый от неё одной только тонкой стенкой, находился Люциус Малфой. И она не представляла, как вести себя с этим мужчиной после всего, что между ними было.

Хотя куда больше её тревожило поведение Люциуса. С чего бы ему целовать её? И он так и не ответил, что делал в спальне посреди ночи — очень удачно «перевёл тему», ничего не скажешь. Вот только намеренно ли он ушёл от ответа, или это случайность? Логика подсказывала, что ближе к истине первый вариант. Хотел напасть? Нет, исключено. Было бы желание — давно бы это сделал. Да и вообще, он вроде как был благодарен Гермионе за помощь. Создавалось впечатление, что Люциус дорожит ею, ценит, не хочет потерять...

«Конечно, Малфой боится тебя потерять, ведь он, чёрт бы его побрал, в маггловском мире один — как только что родившийся котёнок, выброшенный на улицу: и недели не протянет!»

Зачем же он вошёл? Если бы ему нужно было что-то взять из комнаты, он легко сделал бы это в её отсутствие, не опасаясь быть застигнутым врасплох (ну, или атакованным Ступефаем). Но не мог же он планировать затащить её в постель? Люциус был женат на Нарциссе Малфой, а Гермиона в сравнении с ней выглядела довольно блекло. Но сейчас он разведён и вряд ли жаждет общения с женщинами-магглами. В особенности — такого тесного «общения», какое состоялось у них этой ночью.

Так что, получается, он переспал с ней от безысходности? Весьма неутешительный вывод. Хотя…так всё проще. Это случилось однажды, по обоюдному желанию, и всё закончилось. Конец.

«Хорошо, что скоро он переедет, — подумала она, вылезая из ванны. — Жаль только, что недалеко».

* * *

— Откуда у вас это? — Гермиона провела рукой по шраму, что был на животе у Люциуса. Такой изъян был странным, ведь волшебники в большинстве своём предпочитали залечивать раны.

— Это неважно.

Она, чуть помедлив, встала и начала одеваться.

— Вы куда-то собираетесь?

— Это неважно, — постаралась придать своему голосу максимально безразличный тон.

— Я не помню, откуда этот шрам, мисс Грейнджер. Наверное, меня ранили во время Битвы за Хогвартс… В Азкабане, представьте себе, не очень заботятся о состоянии здоровья заключённых.

— Могу его убрать, если хотите. Я же целитель, знаю заклинание, это очень быстро и безбо…

— Нет! — чересчур резко ответил он. Чересчур.

— Дело ваше…

Гермиона продолжила одеваться.

— Так куда вы?

— На работу.

— У вас сегодня ночная смена.

«Откуда ему об этом известно?..»

— Ну, значит, не на работу. Прогуляюсь, пока погода хорошая.

— Там дождь, мисс Грейнджер. С вечера льёт.

— А я, представьте себе, очень люблю дождь.

* * *

Гермиона бродила под дождём больше часа, сетуя на то, что нельзя воспользоваться водоотталкивающими чарами — ведь кругом магглы. Зонт она не захватила, а трансфигурировать какую-нибудь вещицу в него было бы неосмотрительно.

Вскоре поняв, что пропущенный завтрак не лучшим образом сказывается на настроении (которое, мягко говоря, и без того было далеко от эйфории), Гермиона купила в магазине первую попавшуюся на глаза булочку. Правда, оказалось, что бродить под дождём и при этом есть — ещё хуже, чем гулять голодной. Гермиона с трудом проглотила остатки булочки, в тесто которой, по всей видимости, зачем-то добавили чеснок, и чувствовала себя ужасно глупо. Даже не знала, куда идёт. Разумнее было бы заглянуть в какую-нибудь закусочную, но сидеть там одной… Нет, так можно засыпать себя бессчётными сомнениями, и разгрести их потом будет невозможно.

Окончательно промокнув, она свернула в безлюдный дворик, чтобы воспользоваться хотя бы согревающими чарами, ну и высушить одежду и волосы — а то так и простудиться недолго. Вот только палочки в сумке не оказалось.

Да. Гермиона оставила в своей квартире палочку. И ещё бывшего Пожирателя, которому запрещено колдовать. Какова вероятность, что он не обнаружит её? И возможно ли, что Люциус сам заблаговременно припрятал палочку, пока Гермиона спала? Может ли быть так, что прошедшая ночь — часть хитроумного плана, цель которого — выкрасть палочку? Или это паранойя?

Как бы там ни было, следовало поторопиться домой.

* * *

— Вы вымокли, — сказал Люциус, открыв ей дверь.

Ключи Гермиона тоже не захватила, хотя давно сделала дубликат. Как вообще можно было настолько торопиться сбежать, чтобы забыть всё самое важное? А ведь когда она так же убегала из Норы, то прихватила всё необходимое. Может, тот «побег» она подсознательно планировала уже давно, кто знает?

— Там дождь, — отозвалась она.

— Но вы ведь любите дождь, — он усмехнулся.

— Точно. М-м-м… — на секунду замялась. — Случайно, не видели мою палочку?

— Она на полу в вашей спальне. Я не рискнул трогать, мало ли…

Гермиона испытала острое чувство стыда: подозревала невесть что! Осторожность — это, конечно, хорошо, но в меру. Когда она перерастает в подозрительность и мнительность — стоит задуматься.

— И правильно сделали, — она облегчённо выдохнула. Если бы Люциус попробовал колдовать — сработали бы сигнальные чары, что на него наложили после освобождения. Потом в аврорате выяснили бы, где именно он колдовал и какую палочку использовал. Гермиона и раньше-то не хотела, чтобы о её «соседе» узнали лишние люди, а уж теперь — и подавно.

Люциус подошёл ближе.

— Вы заставили меня немного поволноваться, когда ушли. Мне на глаза попалась палочка… Я как никто понимаю, что без неё очень просто почувствовать себя беззащитным и ни на что не годным.

— Не думаю, что наличие палочки определяет, годен человек на что-то или нет. Вы, пожалуй, к первой категории относитесь, как бы сами ни желали быть не у дел.

Он стоял очень близко — Гермионе даже показалось, что она слышит стук его сердца. Хотя куда вероятнее, что это её сердце колотилось за двоих. Люциус отнюдь не выглядел взволнованным, он уверенным движением провёл ладонью по её подбородку, убирая оттуда стекающую с волос каплю, и коснулся её губ своими. Ненавязчиво. Гермионе очень хотелось ответить на поцелуй. Очень. Но она не могла себе позволить такую слабость.

— Булочка была с чесноком, — сказала, отстранившись.

— Что?

— Я ела булочку с чесноком. Пахнет, наверное.

— Нет, я не заметил.

Гермиона нервно кивнула и поспешно ушла в спальню, где сразу обнаружила на полу свою палочку. Потом приняла душ и переоделась сначала в привычную домашнюю одежду, но, подумав, сменила маленький топ и шорты на большую свободную футболку Рона и старые джинсы. Ещё раз оглядев свое отражение в зеркале, она осталась довольна и вышла в гостиную, где сидел Люциус. Он выглядел очень серьёзным, лицо у него — такое чёткое, будто выточенное из камня. Сидит, читает… Скоро у него книги закончатся с такими темпами.

— «Пушки Педдл»? Не подозревал, что вы любите квиддич, — сказал он, едва успев взглянуть на неё. Точно — очень наблюдательный.

— А я его и не люблю. Мне нравится только футболка, — Гермиона задумалась: а как бы выглядел Люциус в квиддичной форме? Носил ли он её вообще? И спросила: — А вы играли в квиддич?

— Был загонщиком с третьего по седьмой курс.

Гермиона кивнула — кто бы сомневался. Есть ли в магическом мире мужчины, которые к квиддичу равнодушны? Её лучший друг — ловец и капитан команды. Первый парень, который обратил на неё внимание — звезда квиддича. Первая серьёзная влюблённость — вратарь сборной Гриффиндора. Парень, с которым она хотела отвлечься от этой влюблённости (или наоборот — привлечь Рона?) — тоже метил на место вратаря. Тот, кто буквально вчера хотел помочь ей забыть прошлые отношения — капитан. Ну и мужчина, с которым она переспала минувшей ночью — загонщик. При желании Гермиона могла бы насобирать целую сборную.

— А чем вам квиддич не угодил? — спросил Люциус.

— Я боюсь летать на метле. И бладжеров.

— Вот как? Летать боитесь, а хоркруксов, значит, нет?

— Отчего же, их тоже боюсь, — честно призналась Гермиона. — Вот только если в случае с квиддичем у меня был выбор — играть или не играть, то очереди из желающих охотиться за осколками души Волдеморта я не заметила.

— Про них почти никто и не знал, — Люциус пожал плечами, пожалуй, неправдоподобно безмятежно. Как будто не о сильнейшем тёмном маге столетия говорил, а обсуждал планы на выходные.

Гермиона ничего не ответила, просто села рядом, поджав под себя босые ноги — так и не согрелась окончательно после утренней прогулки. И ей вдруг показалось, что в комнате подул лёгкий бриз. Словно они очутились на набережной.

— От вас как будто пахнет морем, — сказала она, хоть и понимала, что это ужасная глупость.

— Нет, это от вас — дождём.

* * *

Гермиона терпеть не могла стоять у плиты, но ей нравилось готовить на двоих. В этом процессе было что-то ритуальное: часть выкладываешь в одну тарелку, часть — в другую; если не любишь баклажаны — отдаёшь их «напарнику», а сама забираешь у него все брокколи. Да и накрывать стол на две персоны совсем не сложно. Только вот когда она была с Роном, Молли снабжала съестным всю семью, а после переезда — Гермионе приходилось стараться только для себя (Косолапус не в счёт). А сейчас Люциус сидел в гостиной в ожидании обеда. И, что важно, он не был привередлив — что удивительно для мага-аристократа, но понятно для бывшего узника.

— Так что вы надумали насчёт работы? — спросила Гермиона, когда они уже сидели за столом.

— Я ещё не решил.

— Вы слишком долго размышляете, мистер Малфой. Может, стоит выбрать самый очевидный вариант и не усложнять всё? Что первое вам пришло в голову?

Люциус заметно напрягся.

— Иногда самым простым решением кажется прыжок со скалы или что-то в этом духе. Шаг в пропасть — и всё, проблемы останутся позади. Но знаете… я бы никогда не решился на подобное. Потому что для этого тоже необходима отвага.

— Наверное, вы слишком любите жизнь, — сказала она. — По крайней мере, цените её.

— Возможно. Но, если поразмыслить, оказывается, что в ней нет смысла.

— Почему же тогда вы так цепляетесь за неё, мистер Малфой?

Он усмехнулся, сказав:

— Может, это она, сама жизнь, в меня вцепилась?

— Вы слишком высокого о себе мнения, — отозвалась Гермиона. Ей казалось, что Люциус — загадка. Жутко хотелось её разгадать, только вот подсказок не было. Она продолжила: — Жизни мы не нужны, пожалуй. Хотя, если вам так угодно, можете не искать простых путей. Но вам нужно найти себе занятие. Может, хоть так обнаружите смысл.

* * *

Когда на работе у Гермионы выдалась свободная минутка, она направилась к служебному камину и связалась с Малфой-мэнором. От волнения руки слегка тряслись, но оставалась надежда, что сквозь пламя это не будет заметно. Несколько мгновений спустя в огне показалось лицо Нарциссы, и как только Гермиона увидела его, в голове у неё мелькнуло опасение: сейчас она совершит ещё один поступок, о котором пожалеет.

— Миссис Малфой, это очень неловкий, но крайне важный вопрос, — сказала она после приветствия. — Видите ли, недавно в один из маггловских моргов поступило тело, которое так и не опознали. По описанию оно могло бы принадлежать вашему мужу… бывшему. Но нам надо уточнить: были ли… ой, то есть имеются ли у мистера Малфоя какие-нибудь особые приметы вроде родимых пятен или, например, шрамов? Метка за два года совсем пропала с предплечья…

Обеспокоенность, но в меру. Слегка виноватый вид. Деловой подход. «Тебе нет дела до Люциуса Малфоя и его отметин, ты просто выполняешь работу. Нарцисса вовсе не следователь, она ничего не заподозрит».

— У него… шрам. На животе. Больше я ничего не припомню…

— А насколько это давняя рана? — спросила Гермиона и замерла в ожидании ответа.

— Шрам был у него с детства. Со школы, насколько мне известно.

Выходит, интуиция её не подвела. Люциус беззастенчиво лгал.

— Хм… — сделала вид, что сверяется с бумагами. — В таком случае, миссис Малфой, я приношу свои извинения. У найденного тела есть только одно свежее ранение на плече, это не ваш муж… Не ваш бывший муж.

Учитывая, что Гермиона не так давно с ним переспала, приставка «бывший» стала особенно значимой.

— Вы… вы уверены?

— Абсолютно. Ещё раз — извините за беспокойство. Всего доброго.

* * *

— Так откуда у вас шрам? — спросила Гермиона, вернувшись домой.

Вопреки ожиданиям, услышав эти слова, Люциус не выглядел озадаченным или пойманным с поличным.

— Я же сказал. Наверное, получил ранение во время Битвы… — будничным тоном отозвался он.

— Вы сказали неправду. А мне нужен честный ответ.

— С чего вы взяли, что это ложь? — всё так же отстранённо. Он даже не спросил, а так — поинтересовался между делом.

— Этот шрам у вас очень давно. Говорите. Вы живёте под моей крышей и не можете снизойти даже до ответа на один простой вопрос?

— Это долгая история.

— Чудно, я как раз никуда не тороплюсь.

— Ладно, — нехотя сказал Люциус. Гермиона перевела это как «я расскажу всё, что угодно, лишь бы ты от меня отвязалась». Тот продолжил: — Когда я учился на втором курсе, мы устроили дуэль с одним рейвенкловцем. Уже и не помню из-за чего... Да и нужен ли двум двенадцатилетним мальчишкам повод? Словом, он меня ранил, а пойти в больничное крыло — всё равно, что признаться в нарушении правил, и я скрыл ото всех этот инцидент. Тогда я понятия не имел, как залечить рану самому, вот и осталась отметина. Ну а после… Не стал от неё избавляться, потому что… — он усмехнулся, будто рассказывал что-то забавное. — Потому что, мисс Грейнджер, это вроде как память о молодости, понимаете?

Гермиона понимала. У неё у самой на руке оставался шрам в виде слова «грязнокровка». Почему она его не убрала? Память? Скорее нет, чем да. Но эта отметина в каком-то смысле стала частью её. Иногда даже хотелось взять иголку и выцарапать рядом ещё что-нибудь. «Заучка», например. Или «родители». Но всегда удавалось вовремя остановиться. А так шрам не доставлял ей проблем, нужно было всего лишь избегать коротких рукавов. В холодном Лондоне это совсем не сложно. А при необходимости его можно скрыть с помощью заклинания — всё просто.

— Ну и почему вы не рассказали об этом утром? — спросила Гермиона. — Что тут такого секретного?

— Это выставило бы меня не в лучшем свете, я стараюсь избегать таких моментов, — ответил Люциус и посмотрел на неё, словно бы в ожидании очередного вопроса.

— Знаете, когда я училась на четвёртом курсе, ваш сын заклятием увеличил мне передние зубы. Это было ужасно, я заплакала и убежала. И, хотя мадам Помфри быстро помогла всё исправить, мне по-прежнему не нравится вспоминать об этом случае.

— Стоило ли в таком случае рассказывать о нём мне?

— Это выставило меня не в лучшем свете. Один-один, мистер Малфой.

* * *

«Может, я об этом и не пожалею», — подумала Гермиона после того, как снова переспала с ним несколько дней спустя. И ей это понравилось.

«Вы очень хороший любовник, мистер Малфой», — мысленно призналась она, лежа в кровати и украдкой поглядывая на Люциуса. Он пока тоже не спал.

«Мне неловко находиться с вами в одной постели, мистер Малфой». А сам Люциус, похоже, чувствовал себя вполне комфортно. Это слегка раздражало: чья тут постель, в конце концов — его или Гермионы?

«Я хочу вас даже сейчас, мистер Малфой», — отметила она про себя, снова тайком взглянув на него. Ощутила, как к лицу подступил румянец. Ох, её действительно тянуло к нему!

«Я надеюсь, вы не владеете легилименцией, мистер Малфой».

— Я не владею легилименцией, мисс Грейнджер, — с некоторым упрёком проговорил Люциус.

Гермиона вздрогнула, сердце её заколотилось в бешеном темпе.

— Что вы сказали?..

Какой-то встречный мне сказал, что здесь, поблизости, убили человека. Я сказал: «Кто убил?», а он сказал: «Не знаю, кто убил, только он умер».

Эрнест Хемингуэй. «После шторма»

* * *

«Ты умер», — говорил себе Люциус, сидя на кухне в маггловской квартире глубокой ночью.

Люциуса Малфоя, который существовал когда-то, больше на этом свете не было. Не было его и на том. Он исчез, и на его месте появился другой человек. Без магии, без родового поместья, без семьи. Была у него только одна магглорожденная ведьма, с которой он провёл одну ночь несколько дней назад, а после… Она словно бы его избегала. Сначала впустила в свой дом, потом — в постель, а теперь избегает. Люциус был убеждён в одном: логика у этой девчонки напрочь отсутствует.

Через два дня планируется переезд. Хотя, по сути, ничего не изменится: у Люциуса будет всё такая же маггловская квартира не в лучшем районе Лондона, всё такая же неприметная кухня, на которой можно сидеть бессонными ночами. Разве что Гермионы в соседней комнате не будет… зато она будет в соседней квартире. Пожалуй, так даже удобнее — притупится это навязчивое желание войти к ней (да хоть прямо сейчас!) в спальню и…

— Я хотела выпить молока, — раздался растерянный голос Гермионы.

Надо же, Люциус так погрузился в свои мысли, что и не заметил, как она вошла… Конечно, эта девчонка своими босыми маленькими ножками ступает бесшумно, как кошка. Но всё равно, такая невнимательность ни к чему хорошему не приводит. Вернись он сейчас в прошлое, в бытность свою Пожирателем Смерти, провалил бы ещё больше операций.

«Хорошо, что я больше не Пожиратель», — подумал Люциус, а Гермиона тем временем, словно бы в подтверждение своих слов, действительно налила себе полстакана молока и тут же выпила всё до дна.

— А вы почему не спите? — спросила она.

«Ну да, разумеется, у тебя же есть причина — это драклово молоко. А я, значит, должен оправдываться?» Хотя кто сказал, что её слова — не такая же наспех придуманная причина, как и десяток тех, что вертелись сейчас на языке у Люциуса? Потому он и решил не произносить вслух ни одну из лживых версий и сказал почти правду:

— Не хочу.

Спать-то ему хотелось, само собой — на часах три ночи. Но вот заснуть не удавалось, а мучить себя он не желал. «Не хочу спать» или «не хочу лежать до самого утра, пытаясь уснуть» — так ли велика разница?

Гермиона хмыкнула. Наверное, сомневалась в искренности его слов. Ну и пусть, он тоже не то чтобы безоговорочно поверил в её безграничную жажду, утолить которую может только молоко.

— Быстро же вы высыпаетесь, — пробормотала она, садясь на стул напротив Люциуса. И вновь взгляд его упёрся в её ключицы. Даже сорочка на ней была та же, насколько он мог судить — всё-таки в темной спальне он не больно-то рассматривал ночнушку в то время, пока стягивал её с Гермионы. — А я вот, наоборот, вечно сонная. Но никак не получается выспаться, большую часть ночи ворочаюсь с боку на бок и терзаю подушку. И так с тех пор, как переехала.

— Выходит, вам квартира не угодила?

— Нет, что вы… Это, конечно, не образцовое жилище, и до вашего мэнора ей как до Плутона, но… Мне тут нравится. Просто я привыкла спать с Роном. Или ещё с кем-нибудь, — тут щёки её порозовели, а вслед за ними краска залила и всё остальное лицо. — Я имела в виду, что не жила одна. В Хогвартсе были соседки, а в родительском доме всегда спокойно…

— Я так и понял, — он еле удержался, чтобы не усмехнуться. — То-то я заметил, что как минимум одну ночь вы от бессонницы не страдали. Спали как убитая до самого утра, сам лично наблюдал.

Если можно было покраснеть ещё сильнее — Гермиона это сделала. А Люциус-то всё удивлялся её постоянной бледности, казалось, словно солнце её избегает. Так вот оно что, оказывается — она просто приберегает румянец для особых случаев. Таких, как, скажем, ночная беседа с бывшем Пожирателем о том, как они провели вместе ночь. Да, пожалуй, это достаточно особый случай.

— По-моему, вы в ту ночь тоже спали достаточно крепко, так что не могли следить за мной.

— Разумеется, как же тут не уснёшь, когда предоставляется такая возможность — отправиться в объятия Морфея на нормальной, мягкой и просторной, кровати.

— Мне кажется, или вы жалуетесь?

— Ну что вы, разве я могу… — он усмехнулся.

Гермиона сощурилась. Опасно так, словно собираясь «угостить» его парочкой заклятий. «Но разве сможет она напасть на меня, безоружного, лишённого магии?.. Худшее, что можно от неё ожидать — это словесная атака».

— Пожалуйста, я предоставляю вам свою просторную мягкую постель в пользование на одну ночь. Спите сколько влезет! Можете даже зелье выпить, чтобы снов не видеть, у меня в тумбочке найдёте пару флаконов. И не говорите мне после этого, что я негостеприимная!

— Вы считаете, я способен занять место дамы только лишь ради того, чтобы выспаться? — намеренно слегка переигрывая, изумился Люциус. — Я оскорблен до глубины души!

— По-моему, вы способны сделать всё, что угодно, ради своей выгоды. Или не сделать. Можете оскорбляться, сколько вашей душе угодно, от вас не убудет.

Люциус замер, внимательно вслушиваясь в каждое слово. Думал ли он, что его ночные посиделки на кухне поспособствуют прелюбопытному прорыву эмоций? Нет. Рад ли он был такому повороту? Пожалуй, да.

— Что вы имеете в виду?

— Сами знаете. Все ваши грязные делишки, махинации… Можете оправдываться хоть до утра, если совсем невмоготу будет — вспомните презумпцию невиновности… На моё мнение о вашем прошлом это не повлияет никак! — заявила Гермиона.

Хорошо хоть, что о прошлом.

— Нет. О чём вы вели речь, говоря, что я чего-то «не сделал»?

— Ни о чём, — буркнула она, отведя глаза, и зачем-то повторила чуть громче: — Ни о чём.

— Нет уж, сказали «а», говорите и «б», мисс Грейнджер.

— Знаете, чего вы не сделали? В первую очередь вы не были порядочным человеком! Причём не из-за обстоятельств, а по собственной прихоти! Вроде как: «Я хочу быть мерзавцем, и я буду им! Все слышали?», вы ведь, наверное, даже гордились тем, что часть людей вас боялась, а другая часть — ненавидела. Думаете, вам завидовали? Нет уж, просто вы были плохим человеком. И знаете, что самое худшее? Вы не стараетесь измениться! Не делаете ничего, чтобы хоть что-то наладить в своей никчёмной жизни! Всё, что вы сделали — это заявились ко мне на порог!

Гермиона умолкла. Похоже, не потому, что у неё закончились слова, а чтобы перевести дух. Надо же, даже дыхание сбилось. «Хороший оратор из неё мог бы выйти, пусть она и чересчур эмоциональна, но иногда это только плюс», — отстранённо подумал Люциус.

— Вы представляете себе, что значит потерять всё, мисс Грейнджер? — спросил он, выждав несколько мгновений.

— Нет, — последовал твёрдый ответ.

— Хотите, расскажу, каково это? — спросил он так, словно предлагал прочесть сказку на ночь. Получив в ответ утвердительный кивок, продолжил: — Как будто прошёл сильный шторм, мой корабль, где я был с самого рождения, разбился о рифы, и всю команду поглотил океан. Итак, я — единственный, кто каким-то чудом остался жив. По недоразумению, понимаете?

— Вполне, — она поджала губы. — Я не стану извиняться за то, что сказала, даже не надейтесь.

— И в мыслях не было, — соврал Люциус. Ещё минуту назад у этой девчонки было такое виновато-грустное лицо, что он бы не удивился, услышав: «Простите, мистер Малфой, я погорячилась». Ну, не судьба. — А знаете, я тут размышлял… Я мог бы преподавать фехтование. Видел в справочнике, что в Лондоне есть секция, и им требуется учитель.

— Вы умеете? — Гермиона, казалось, немного опешила из-за резкой перемены темы. Что ж, на это и был расчёт.

— Давно не практиковался, но в юности занимался этим почти ежедневно. После женитьбы уже реже, но окончательно это дело не забрасывал… до самого Азкабана.

— А кто вас учил?

— Отец. И тренер, но в меньшей степени.

— И почему вы раньше об этом не говорили?

— Как вы себе это представляете? «Здравствуйте, меня зовут Люциус Малфой, я был Пожирателем Смерти, отсидел два срока в Азкабане, разведён. И ещё я неплохо умею фехтовать, а на досуге читаю Стивена Кинга. Почему его? Ну, знаете, выбора особо нет, моя соседка по квартире бывает очень настойчива, и у неё есть опыт в боевых заклинаниях».

Гермиона улыбнулась. Жаль, конечно, что не рассмеялась, ни звука не издала, но Люциус поймал себя на мысли, что впервые видит её улыбку. Впервые за всё время, что живёт здесь. Хотя, пожалуй, впервые вообще за всё время. Он спросил:

— Почему вы никогда не улыбаетесь?

— Вы тоже, — она пожала плечами. — Будете мюсли?

Это было последнее, что он ожидал услышать. И, похоже, соответствующие эмоции отразились на его лице, потому что Гермиона пояснила:

— Уже светает, ложиться нет смысла, так что можно позавтракать чуть раньше обычного. Как вы смотрите на то, чтобы съесть миску мюсли? Или, может, сделать вам яичницу? В холодильнике вроде даже были томаты и бекон…

— Пожалуй, не откажусь.

На такой вот прозаической ноте — завтраке — и закончились их ночные откровения. Гермиона принялась копаться в холодильнике, а Люциус наблюдал за ней и размышлял. Хоть бы она, что ли, переодеться соизволила… А то когда сидела — ещё можно игнорировать это дьявольски привлекательное молодое тело, но когда она поднялась из-за стола в этой ужасной сорочке… Люциус решил изучить состав хлопьев. Он сделал это тридцать шесть раз (уже выучил все компоненты наизусть!), а потом Гермиона вырвала у него из рук пачку.

К счастью, сразу после завтрака она ушла к себе в спальню, а вернулась оттуда уже одетая как положено.

— Мисс Грейнджер? — спросил Люциус, когда она уже направлялась к входной двери.

— Да? — она обернулась.

— Чего же я не сделал?

— Мне пора на работу, мистер Малфой, — сказала она и добавила традиционное: — Постарайтесь ничего не сломать… Хватит с вас крушения корабля.

* * *

Следующей ночью Гермиона его опередила — ушла на кухню до того, как он привычно вышел из неглубокой дрёмы ближе к полуночи.

«Коллективная бессонница вторую ночь кряду — ну разве это не мило?» — спросил он себя.

А после сам же и ответил: «Нет, нисколько. Это вызывает не умиление, а жалость. Причём к нам обоим».

Как Гермиона зашла на кухню, Люциус не слышал, так же как и не мог уловить из-за закрытой двери, что она там делает. Видел только, что свет включён, а также различал её силуэт. Люциус какое-то время делал вид, что спит, но вскоре ему это надело и он, накинув халат (купленный, кстати, Гермионой), вошёл на кухню. Видимо, отныне это их «место для свиданий».

Гермиона как будто совсем не удивилась, увидев его. Сидела, листая какой-то журнал, и даже молоко для отвода глаз не налила. Он, не изменяя традиции, сел напротив.

— Я вас разбудила? — спросила безучастно.

— По-моему, вы не издали ни звука.

Гермиона пожала плечами, наверное, имея в виду что-то вроде: «Ну да, ну да, есть у меня такая способность. А вы что, при ходьбе шумите? Никогда бы не подумала…»

— Возвращайтесь в постель, — посоветовал ей Люциус. В действительности — шансов уснуть куда больше, если ты лежишь в кровати, а не сидишь, читая какую-то статью. Хотя, конечно, тут многое зависит от степени занудства автора публикации…

— Там холодно, — сказала она. Но пояснять ничего не стала.

— Холоднее, чем здесь?

— Холодно для того, чтобы я могла уснуть, — ответила с ноткой раздражения.

— У вас есть одеяло и палочка, — Люциус озвучил очевидное. — И даже зелья.

— Завтра у меня выходной, — всё так же, с недовольством, отозвалась Гермиона. — Может, вы будете так любезны и позволите мне не спать в то время, когда мне этого не хочется и оставите меня одну?

— Нет уж, простите, такого одолжения я вам сделать не могу.

— Я не ослышалась? — она взглянула на него одновременно с удивлением и негодованием в глазах, несколько раз часто-часто моргнула. Реснички порхали, как крылья у колибри.

— У вас, насколько мне известно, проблемы со сном, а не со слухом, так что вы всё поняли верно. Я бы хотел, чтобы вы поспали этой ночью, и ради достижения цели готов пожертвовать своим одеялом.

— Да больно нужно мне ваше одеяло! — выкрикнула она с чем-то очень похожим на отчаяние в голосе.

Люциус напрягся. С Гермионой явно творилось что-то, что отнюдь не шло ей на пользу. Он пристально посмотрел на неё и на этот раз заметил в глазах грозящиеся вырваться наружу слезинки.

— Что случилось? — спросил он тихо и мягко, без напора. Так разговаривают с маленькими детьми, которые чуть что закатывают истерику.

— Какого чёрта вы никак не оставите меня в покое? — спросила она дрожащим голосом.

«Только не заплачь, девочка, не надо. Мы оба не справимся с твоими слезами. Я так точно», — обречённо подумал Люциус. В данную секунду он боялся того, что она разрыдается, даже сильнее, чем возможности быть вышвырнутым из дома прямо посреди ночи. Вот это приоритеты!

Однако Гермиона оказалась сильнее, чем могла бы быть. Она лишь всхлипнула (довольно громко, и это вызвало у Люциуса неконтролируемое чувство умиления) и начала неуверенно говорить:

— Когда на улице темнеет, мне всегда кажется, что весь холод проникает внутрь — в дом, в квартиру, в спальню, в меня — и застревает где-то тут, — Гермиона приложила руку к груди. — Застревает, а потом уже не выходит обратно, даже с наступлением тепла. Однажды, когда мне было четыре года, на рождественские каникулы я поехала к бабушке. Она почему-то запирала мою комнату на ключ, когда уходила спать (вроде как из соображений безопасности, точно не помню), и сон у неё был очень крепкий. Так, в одну из ночей из-за сильного ветра большая ветка оторвалась от дерева, стоящего у дома, и разбила моё окно. А на улице тогда метель была… Я залезла под одеяло с головой и не высовывала оттуда носа до утра. Мне до самого прихода бабушки казалось, что вся комната в снегу аж до потолка, что мне уже не выбраться никогда. Разве что к лету… — она хмыкнула. — Но в итоге оказалось, что снегом запорошило один только подоконник и часть пола. Метель даже до кровати не добралась…

— И что было дальше? — спросил Люциус, не выдержав долгой паузы. Впрочем, он догадывался, что история уже подошла к концу.

— Дальше? Ну, отогревшись, я хотела налепить снежков прямо в спальне, но весь снег к тому времени уже растаял.

Люциус не мог придумать, как отреагировать на такой рассказ. Все слова забылись. Это откровение подозрительно напоминало ту историю из его детства, что он поведал ей не так давно. Вымышленную, наспех слепленную историю. Но ведь Гермиона — не он, вряд ли она стала бы выдумывать что-то в этом духе.

— Поэтому вы предложили мне пожить у себя? Чтобы лучше спалось? — спросил он.

— Всё равно это не помогает. В основном.

— Что, совсем никакой от меня пользы?..

Люциус подошёл, поднял её, взяв на руки (надо же, какая лёгкая — даже легче, чем кажется!), и усадил на стол. «Если бы эта малышка была частью ужина, то стала бы десертом», — подумал он. Спустил с её плеча сперва одну бретельку, потом другую. Затем — проложил линию поцелуев от самого уха к предплечью. К его удовлетворению, Гермиона зажмурилась и даже запрокинула голову от удовольствия. Люциус опустил её бесстыдную ночнушку вниз, на талию, оголяя небольшую грудь. Тут Гермиона вздрогнула, рывком дёрнула ткань наверх, закрывая ему весь обзор.

— Мне кажется, нам не стоит этого делать, мистер Малфой, — с очевидным трудом выговорила она, выставив вперёд свои ладошки. Как будто они могли преградить ему путь к ней, если бы Люциус захотел, действительно захотел приблизиться вплотную. Нет, безусловно, сейчас не было никакого резона демонстрировать ей силу, но всё же… Хотелось по-доброму посмеяться, глядя на эти её маленькие ручки. Он аккуратно, даже бережно обхватил своей ладонью её тонкие пальчики и спросил с нажимом:

— Вы хотели сказать, «нам не стоит этого делать снова»?

— Именно, — она выдернула руку.

— И почему же, позвольте поинтересоваться? Вы выдумали себе новое правило, которое запрещает спать с бывшими Пожирателями? Или с недавними узниками? Или с мерзавцами? Почему, мисс Грейнджер?

— Потому что… Потому что это… — она глубоко вздохнула. Наверное, в эти секунды говорила себе: «Ну же, ну же, придумай какую-нибудь вескую причину!» — Потому что это неправильно.

«Не придумала», — с удовлетворением отметил про себя Люциус.

— Разве? — спросил он. — Я бы так не сказал.

— Выходит, наши мнения на этот счёт разнятся. Я не желаю продолжать этот разговор.

И Гермиона вновь выставила вперёд ладошку, словно бы споря, пытаясь доказать, что, вопреки его мнению, эта тоненькая девичья ручка вполне может стать преградой. Но нет же, она ошибалась. Если задумывала оттолкнуть его, то ничего не вышло — ладошка просто уткнулась ему в грудь. А если жест был чисто символическим протестом, то… Всё равно ничего не вышло.

— Хватит упираться, — примирительно сказал Люциус таким тоном, словно говорил ребёнку: «Хватит капризничать, и я куплю тебе мороженое». Разве что сладостей не предлагал. И на удивление она покорно убрала руку.

Тут его взгляд зацепился за её руку. На тонкой белой, почти как бумага, коже «красовалось» вероломно вырезанное слово «грязнокровка». Он прекрасно помнил, откуда там появились эти буквы.

— Вы об этом говорили? Вчера.

Она молчала.

— О том, чего я не сделал. Я не остановил её. Беллу. Вы имели в виду это?

Вновь тишина в ответ. Знак согласия?

— Я сожалею, — спустя несколько бесконечно долго тянущихся секунд молчания сказал Люциус. — Слышите?.. Мне жаль!

— Вы тогда ничего не могли сделать, мистер Малфой, — она просто констатировала факт.

— Но это не мешает вам считать меня косвенным виновником, не так ли? Вот тогда я вам не помог, а спустя время вы зачем-то поступили иначе. И… Мерлин, что бы вы ни думали, знайте: мне вовсе не было приятно смотреть на то, как вас пытает эта чокнутая Лестрейндж.

Гермиона закрыла глаза, ресницы дрожали. Люциус взял её руку, прикоснулся губами к запястью, потом чуть выше, выше, выше — и так дошёл до той отметины.

— Мне тоже не было приятно смотреть на то, как вы топчетесь на пороге моей квартиры, собираясь просить помощи, мистер Малфой. Зрелище так себе.

— Я знаю.

— Вы странно на меня влияете. Не сказала бы, что мне это нравится… но и в обратном тоже не уверена.

— Я знаю, — опять отозвался он. И поцеловал её.

Раз уж она сама призналась, что он оказывает на неё влияние, глупо было не продемонстрировать ей, как воздействует на него её близость. Люциус ожидал, что в очередной раз почувствует, как её ладошка упирается в него, создавая иллюзию дистанции, но Гермиона ответила на поцелуй. И в этот раз даже прижалась к нему.

— Ты нужна мне, — пробормотал он со сбившимся дыханием, с большим усилием отрываясь от её губ.

— Я знаю.

* * *

— Я не владею легилименцией, мисс Грейнджер, — сказал Люциус, прервав длительное молчание. Часа полтора назад он отнёс Гермиону в спальню, на кровать, и наслаждался её телом, вслушивался в её стоны и сам ловил волны удовольствия. Сейчас он впервые за долгое время был абсолютно расслаблен и доволен — и собой, и ситуацией в целом.

— Что вы сказали? — она, похоже, даже испугалась. И явно смутилась.

— Я не могу прочесть ваши мысли. Вы долго молчите и пристально смотрите на меня, и я начал подозревать, что это попытка передать мне телепатическое послание, — пояснил Люциус.

На лице Гермионы на пару секунд промелькнула вся гамма эмоций от страха и волнения до облегчения и почти спокойствия.

— Нет! С чего бы мне... — невнятно пробормотала она и отвернулась.

«Хоть бы сладких снов пожелала», — подумал Люциус. Хотя и без того уснул он почти сразу и спал, пусть даже и не видя «сладких» снов, но зато крепко и без тревог. Но вот проснулся не как ожидал — ближе к полудню, а ранним-ранним утром, за окном ещё даже не рассвело. Люциус почувствовал на своём теле чужие холодные руки и резко вынырнул из глубокого сна, отрывисто дыша.

— Что? Что такое? — он был встревожен. Рефлекторно хотелось схватить палочку, зажечь свет, но… Но это и не понадобилось. Похоже, пока Люциус спал, Гермиона просто решила его… обнять? А засыпала ведь на другой половине кровати! Повернувшись к нему спиной! Так какого…

— Извините, — она перебила ход его мысли. — Я не хотела вас разбудить. Просто вы тёплый.

Странно, сам себе он всегда казался холодным. Как камень. Но раз она говорит, что «тёплый», то…

— Я вам не буду мешать?

Будет ли ему мешать молодая обнажённая девица, прижимающаяся к нему в надежде согреться в то время, пока он пытается спать?..

— Нет, нисколько.

«Надеюсь, я не помешаю вам, если вдруг не выдержу и решу продолжить нашу «ночь любви», мисс Грейнджер. Очень надеюсь», — с долей злорадства подумал Люциус. Но не говорить же ей, в самом деле, что ему так сложно будет уснуть? Она сейчас выглядела совсем беззащитной, и он видел в ней не столько женщину и предмет страсти, сколько маленькую девочку, которая нуждается в помощи. И в тепле. Смешно, но хотелось даже спеть ей колыбельную или убаюкать как-нибудь иначе. Люциус приобнял Гермиону, отчего та ещё плотнее прижалась к нему и что-то одобрительно пробормотала куда-то ему в грудь — похоже, уже задремала. Под её едва слышное даже в тишине ночи сопение он тоже вскоре уснул.

* * *

Когда Люциус проснулся, ожидаемо бодрым и полным сил, Гермиона ещё сопела у него под боком. Такая юная и безмятежная, что хотелось защитить её от всего плохого. Вот только какой из него теперь защитник? Ему и самому помощь требуется чуть реже, чем постоянно. Да и вообще, в понимании Гермионы, пожалуй, Люциус и есть то «плохое», от которого стоит защищаться.

А ведь было время, когда он довольно успешно справлялся с ролью эдакого рыцаря без страха и упрёка, и никто не имел претензий. Никто — это Нарцисса, конечно. Вот уж за кого Люциус всегда мог постоять… до некоторых пор. Вдруг вспомнилось, как, закончив Хогвартс и оставив там свою невесту доучиваться последний год, он регулярно получал от неё письма и обязательно посылал весточку в ответ. Иногда в шутку спрашивал Нарциссу, не обижает ли её кто в школе, а она всегда неуместно серьёзно отвечала: «Конечно нет, Люциус. Все слишком боятся тебя». Так до сих пор и не понял, шутила она тогда или нет.

Присмотревшись к спящей Гермионе, Люциус отметил, что в таком расслабленном состоянии у неё с его бывшей женой есть даже что-то общее. Нарцисса в юности была такая же нежная и при этом хрупкая — казалось, уронишь её, так потом вовек осколков всех не соберёшь. Во сне Гермиона выглядела такой же, хотелось выстроить вокруг неё стену, чтобы никто не посягал на это сокровище.

Вскоре Гермиона проснулась (Люциус очень надеялся, что не от его пристального взгляда), и безмятежности на её лице заметно поубавилось.

— Уже двенадцать? — спросила она, протирая глаза. — Почему вы меня не разбудили?

— Вы в кои-то веки уснули… По-моему, это событие стоило отметить пробуждением после полудня.

Ещё Люциус считал, что их потрясающий секс тоже стоило хоть как-то отметить, но вслух об этом ничего говорить не стал.

— Вы правы. Спасибо.

— За что? — спросил Люциус. Вряд ли она благодарила его за «потрясающий секс», верно?

— Сами знаете. Помогли мне уснуть, хотя я вам, наверное, всё-таки мешала.

«Мешала? Мерлин, нет! Человек противоположного пола не может помешать хорошо провести ночь, он этому только способствует!»

— Я знаю, у меня руки часто холодные, проблемы с теплообменом. Я вас разбудила.

«Ах, она об этом». Он вспомнил её недавнее «вы тёплый», и на душе сразу… потеплело.

— Не стоит благодарности, я быстро уснул.

Гермиона поднялась с подушки, сев на кровати (очевидно, готовилась к бурной дневной деятельности — она ведь не из тех, кто будет валяться полдня в кровати... А жаль — так бы составил ей компанию), но отчего-то замялась, принявшись осматривать комнату. Люциус догадался: она вспомнила, что спала обнажённой, и теперь пытается выйти из ситуации.

— Я уже всё видел, мисс Грейнджер, — сказал он. — Можете не стесняться.

Гермиона одарила его строгим взглядом. Действительно, да как он только мог сказать что-то в этом духе?.. Люциус едва сдержался, чтобы не рассмеяться. А она обернулась к нему всем телом, продолжая кутаться в одеяло, и заявила:

— Это вовсе не значит, что я буду ходить перед вами голышом.

Затем Гермиона встала и вместе с одеялом ушла в ванную, волоча его за собой, словно платье со шлейфом. Люциусу осталось довольствоваться одними лишь подушками.

* * *

За завтраком (хотя это был скорее обед) Гермиона говорила без умолку. Это было очень нетипично для неё: обычно она открывала рот только по делу. Сегодня же говорила о чём-то отвлечённом, словно боялась, что если замолчит — говорить начнёт Люциус, причём говорить совсем не о том, о чём ей хотелось бы слушать. Хотя почему «словно»? Вероятнее всего, так и было.

Она рассказывала ему что-то уже полчаса кряду, а он всматривался в её профиль и думал, что она действительно очень хороша собой. Магглорождённая, да, и характер у неё не из лучших, но это лицо, выразительные глаза и нежная, удивительно белая кожа, розовеющая как по сигналу, а ещё точёная фигурка, на которую он бы смотрел и смотрел, реши она всё-таки ходить перед ним без одежды. Да, она красива… Особая прелесть в том, что сама этого не осознаёт. Или просто хорошо это скрывает.

— Вы меня слушаете? — вдруг громче обычного спросила Гермиона, помахав перед лицом Люциуса рукой. Тот быстро тряхнул головой, прогоняя мысли.

— Разумеется, — отозвался он.

«Главное — уверенный тон. Она ведь не станет проверять тебя, верно? Или...»

— И что я только что сказала?

«...или станет?»

— Сказали… что… что я вас не слушаю. И были правы, — Люциус быстро сдался.

Гермиона нахмурилась. Никому не приятно, когда их слова пропускают мимо ушей, но если бы она знала, о ком были его мысли, то была бы более благосклонна.

— Я не буду повторять.

— Значит, это было что-то неважное, — парировал он.

— Вам не суждено этого узнать, — Гермиона встала из-за стола и стремительно ушла в гостиную.

* * *

«Топ-топ-топ».

Когда-то давно Драко лепетал, говоря то «топ-топ», то «бу-бу-бу», сидя в детской и стуча игрушечным деревянным слоником по полу. Люциуса бесил один только этот звук, а уж выкрики… Но он сдерживался. И временами даже выдавливал из себя подобие улыбки, глядя на сынишку — не хотелось разочаровывать Нарциссу, та должна была видеть в Люциусе исключительно хорошего отца и мужа.

Люциус вспомнил о Драко и неказистом слонике, глядя через стекло прилавка на керамическую фигурку… тоже слоника, только белого цвета. Довольно изящная и совсем не похожая на ту, которой играл сын много лет назад. Но воспоминаниям не прикажешь и не прогонишь их. Никак.

Дело в том, что сегодня с утра Люциус проснулся и решил погулять по маггловскому Лондону. Давно пора. Гермиона несколько дней назад помогла ему разобраться с его банковскими счетами, так что теперь у него даже были наличные. С деньгами всегда чувствуешь себя лучше, чем без них. Всегда и везде.

Он бродил по улицам, заглядывая в небольшие магазинчики, закусочные и скверики. Хорошо, что здесь, среди магглов, при всём желании вряд ли можно встретить знакомого. Ведь когда всё так паршиво, последнее, чего ты можешь желать — это натолкнуться на кого-то из прошлого. Из тех времён, когда ты был на высоте. Если раньше у многих волшебников Люциус вызывал трепет (так, по крайней мере, ему казалось), то сейчас его скорее жалеют. Даже не ненавидят, нет. Отвратительное чувство жалости — вот уж к чему он никогда не стремился. Но кто спрашивал его мнения?..

Увлечённый мыслями, Люциус сам не заметил, как зашёл в большой торговый центр, и поначалу был несколько обескуражен масштабами магазина. Лишь несколько лет назад он с долей презрения смотрел на магглорождённых детей и особенно — на их родителей-простецов, которые перед началом учебного года гуляли по Косой Аллее и глазели по сторонам, словно попали в музей. Сейчас же, находясь в маггловском мире, чистокровный маг и сам превратился в эдакого чудака, которому всё ново и непонятно. Отвратительное чувство: хотелось извиниться и признаться в собственной неправоте.

Люциус бродил по этажам и заглянул в небольшую сувенирную лавку. Тут-то он и наткнулся на слоника, вызвавшего у него столько воспоминаний. И купил его — просто так, чтобы был. А затем, положив покупку в карман пальто, покинул магазин и пошёл в обратном направлении — к дому.

Теперь он жил отдельно. Дни до переезда пролетели незаметно. Не сказать, чтобы Люциуса это радовало, но поскольку Гермиона то ли по привычке, то ли от повышенного чувства долга стабильно заглядывала к нему минимум один раз в день (а чаще два или даже все три), адаптироваться было особо не к чему. Всё шло по-старому.

Добравшись до места, почти ни разу не сбившись с курса, Люциус зашёл к себе в квартиру и… увидел там Гермиону. Та выглядела взволнованной и, похоже, ждала его.

— Мисс Грейнджер?

Она подняла на него тяжёлый взгляд.

— Что-то случилось? — поинтересовался он, а в груди начал скатываться комок беспокойства.

«Что случилось?! Дракл тебя подери, почему ты здесь?!» — выкрикнул он про себя, стараясь сохранять внешнее спокойствие. Но Гермиона молчала. Тогда Люциус, вспомнив о недавней покупке, протянул ей слоника. Показалось, что эта фигурка должна принадлежать ей. Так было надо, и всё тут.

— Возьмите, мисс Грейнджер, — сказал он.

— Что это?..

— А если я это сделаю, то всё опять пойдет хорошо, и если я скажу, что холмы похожи на белых слонов, тебе это понравится?

— Я буду в восторге. Я и сейчас в восторге, только теперь мне не до этого. Ты ведь знаешь, я всегда такой, когда нервничаю.

Эрнест Хемингуэй. «Белые слоны»

* * *

— Что-то ты сегодня выглядишь непривычно довольной, — отметила Луиза, привет-ведьма, как всегда дружелюбно улыбаясь, сидя за столом с табличкой «Справки».

Гермиона не определила, что это было — претензия или комплимент, но на всякий случай выдавила из себя дежурную улыбку. Нет, Луиза ей нравилась, но её страсть к сплетням настораживала. Если у тебя есть какая-то тайна, от людей вроде неё лучше держаться подальше. А Гермионе было что скрывать.

— Хорошо спалось этой ночью, — отозвалась она, решив, что отделаться скупым приветственным кивком не удастся. Излишняя молчаливость тоже могла повлечь за собой ненужные разговоры. Ох, она уже мыслит так, словно совершила преступление и пытается замести следы… А ведь близкие (ну ладно, пусть очень, неприлично, до затруднённого дыхания и учащённого сердцебиения близкие) отношения с разведённым мужчиной — это не преступление. Даже если он намного старше. Даже если он был Пожирателем и недавно вышел из тюрьмы.

— Да? И с кем же так хорошо спится? — деловито поинтересовалась Луиза, заставив Гермиону от волнения сжать кулаки так, что ногти впились в ладони. — Мне тут птичка напела, что у тебя было свидание с нашим Оливером-Парнем-Хоть-Куда-Вудом. Одобряю выбор. Всяко получше твоего бывшего.

— Свидание… было давно. Прости, мне пора работать, — и она быстрым шагом, больше похожим на бег, помчалась в ординаторскую, а перед глазами всё стояло удивлённо-обиженное лицо приятельницы.

В последнее время Гермиона действительно спала хорошо. Потому что не одна.

Однажды она пришла с ночной смены, когда ещё не рассвело, и обнаружила Люциуса спящим на своей кровати. Не стала ни будить, ни прогонять его, просто легла рядом и тут же сама уснула, а утром они оба сделали вид, что ничего необычного не произошло. С тех пор Люциус взял за привычку ночевать в спальне Гермионы, а она взяла за привычку делать вид, что всё так и должно быть. Получалось у неё неплохо.

Переезд Люциуса слегка задержался, но, пусть на неделю позже, пусть недалеко, он всё-таки перебрался за стену. Гермиона тогда была в Мунго, а когда вернулась, чужих вещей в её квартире уже не было. Помимо разве что дубликата ключа, который оставил ей Люциус на тумбочке у входной двери. Что-то вроде: «Заходите, когда вам будет угодно», только без слов. Гермиона сразу же добавила этот ключ в свою связку и в слегка расстроенных чувствах ушла спать. Сон тогда долго не шёл, но в конце концов ей удалось задремать в обнимку с громко мурчащим Косолапусом, который в кои-то веки решил составить ей компанию.

А на следующую ночь Гермиона воспользовалась оставленным ключом (намеренно проигнорировала всегда находящуюся под рукой многофункциональную палочку) и заглянула к своему новому соседу по площадке. Тот, казалось, поджидал её: сразу появился в прихожей, выглядел особенно свежо (почти как в свои лучшие времена), даже предложил ей вина. Она не отказалась. А после — не отказалась остаться на ночь. Так Гермиона заглядывала к Люциусу «на огонёк» почти каждую ночь, и это вошло у неё в привычку. Всё чаще она ловила себя на мысли, что думает о нём, когда не должна.

«Ты вообще никогда не должна о нём думать!» — говорил ей рациональный внутренний голос.

Но назойливые мысли от этого не переставали посещать её голову. Минуло уже две недели с тех пор, как Люциус переехал, и Гермиона успела пожалеть, что нашла ему отдельное жильё. Когда он обитал у неё, она могла делать вид, что мечтает о том, чтобы он съехал. Умудрялась успешно убеждать в этом даже саму себя, а его — и подавно. Но как только Люциус перебрался в соседнюю квартиру — скрывать тот факт, что он ей нужен (пусть в первую очередь физически, но нужен!), стало невозможно. Скрывать от самой себя. Да и от него — с каждым днём всё сложнее.

Иногда, например, после работы, которая, бывало, затягивалась до глубокой ночи, Гермиона просто тихонько, на носочках, проскальзывала в квартиру Люциуса и ложилась к нему под бок. Так и засыпала, слушая размеренное дыхание и внутренне разрываясь от желания обнять его сильно-сильно. Но нельзя ведь — он проснётся и будет ворчать что-то, пусть и беззлобно.

Вообще, Гермиона ужасно боялась.

Когда-то давно, учась на втором курсе, она боялась Люциуса Малфоя, потому что этот статный мужчина был в её глазах воплощением власти и силы, которые применялись отнюдь не для добрых дел.

Спустя три года он пугал её тем, что являлся куда более опытным магом, чем она. Будь Гермиона хоть трижды лучшей ученицей Хогвартса, одолеть его в схватке один на один не представлялось возможным.

А во время поиска хоркруксов, когда она с друзьями попала в Малфой-мэнор, страх вызывал не столько сам Люциус, сколько его метка. С помощью которой он мог с лёгкостью вызвать Волдеморта. Который жаждал убить Гарри. Который был лучшим другом Гермионы, а ещё — единственной надеждой волшебного мира. Да, тогда Гермиона просто тряслась от ужаса.

А вот в те месяцы, когда Люциус был в Азкабане, Гермиона его не боялась. Вообще о нём не вспоминала и, откровенно говоря, считала, что вряд ли когда-нибудь встретит этого человека вновь. Но вот не сложилось. Она не только встретила его, но впустила в свой дом, и он (опять!) заставил её испытывать страх.

На этот раз Гермиона боялась, что у него есть какой-то коварный план. Что Люциус маскируется под беззащитного никчёмного бывшего Пожирателя, а на самом деле только и ждёт, чтобы напасть на неё. Но он не напал, и это беспокойство со временем стихло.

И сейчас (вот даже прямо сейчас, во время обхода пациентов) Гермиона больше всего боялась привязаться к Люциусу Малфою. Хотя в глубине души понимала, что поздно страшиться этого, всё уже свершилось. Необратимо.

Не так давно Гермиона подумала, что они с Люциусом словно бы пара. Да, настоящая пара, как бы странно и глупо это ни звучало. Пусть она называет его «мистер Малфой», а он её — «мисс Грейнджер», но они проводят вместе ночи, вместе завтракают и ужинают. В выходные он обычно заглядывает к ней, и они вдвоём читают, едят пиццу и болтают обо всём и ни о чём, не затрагивая ни одну из тем, волнующих Гермиону по-настоящему. А один раз, на прошлой неделе, он даже помогал ей готовить обед. У них тогда всё подгорело, но было весело.

— Мисс Грейнджер, почему вы считаете, что томаты необходимо резать дольками, а картофель — кружками? Простите, но я не вижу в этом логики, — до смешного серьёзным тоном спросил тогда Люциус, стоя у разделочной доски с ножом в руках.

— Потому что моя мама всё время так делала, мистер Малфой, — ответила ему Гермиона.

— А вы не думаете, что блюдо смотрелось бы гармоничнее, нарежь я эти томаты такими же кружками, только потоньше?

— Или вы будете резать помидоры дольками, или я прогоню вас с кухни и оставлю без обеда.

— Да вы настоящий тиран, — он неожиданно улыбнулся.

— И не говорите. Мне не хватает только пары-тройки хоркруксов, так я смогла бы поработить весь мир.

— Только не это, мисс Грейнджер. Боюсь, я не переживу повторения истории.

— Да ладно вам, будете моей «правой рукой». Опыт у вас имеется.

— Только через мой труп.

— Как жаль. В таком случае, я уже знаю, чью смерть использовать для создания первого хоркрукса.

Тут Люциус отбросил нож в сторону и приблизился к ней.

— Не шутите так. А не то я…

— Не то вы что? — вызывающе усмехнулась она. — Оставите меня без обеда?

— А ещё без ужина.

— И кто из нас двоих тиран?

В ответ Люциус её поцеловал. Несколько раз. Вообще, довольно много раз, и не только поцеловал. А потом, судя по появившемуся запаху, стало очевидно, что мясо подгорело, и они оба остались без обеда. Но не особо из-за этого расстроились.

Сейчас Гермиона брела по коридору Мунго и улыбалась, вспоминая о том случае. Как-то так ей в воображении рисовались идеальные взаимоотношения мужа и жены, очень похоже по-доброму переругивались между собой на кухне её родители, когда она была ещё ребёнком.

Конечно, она не могла сказать, что любит Люциуса. Нет. Но он был ей очень дорог, хотелось быть к нему как можно ближе, несмотря на то, что он частенько её раздражал. Бессмысленные перепалки обычно плавно перетекали в страсть, и всё заканчивалось хорошо. И ей куда важнее было уснуть, чувствуя его запах, уложив голову на его груди, чем, собственно, сам секс. Хотя и он был, бесспорно, неповторим, но ощущение невероятной близости после — не сравнить ни с чем. Гермиона могла бы лежать рядом с удовлетворённо улыбающимся Люциусом целую вечность. Наверное, это было похоже на любовь. А может, и нет — она точно не знала. Как когда-то давно ей говорила Джинни: «Настоящие отношения — это когда вы спите вместе, независимо от того, хочется ли вам физической близости». Сомнительная философия жизни от тогда ещё семнадцатилетней ведьмы, но тем не менее. Когда Гермиона только начала встречаться с Роном и ещё жила отдельно, то во время «женских дней» всегда ночевала в одиночестве. Рон не считал нужным быть с ней, если под «спать вместе» подразумевался действительно просто совместный сон на одной кровати. Гермиона немного обижалась, но виду не подавала. А вот с Люциусом всё совсем иначе…

Тут она резко остановилась прямо перед дверью в очередную палату.

Стоп, Гермиона.

Стоп!

Вопрос первый: как давно у тебя были эти треклятые «женские дни»?

Вопрос второй: ты предохранялась, когда спала с Люциусом в первый раз?

Ответ первый: достаточно давно, чтобы можно было начинать паниковать.

Ответ второй: нет. Разве в ту ночь им обоим было до того? Гермиона вообще не помнила, что тогда происходило. Был ночной кошмар, потом Люциус, его губы, пол, мужские объятия… Ванна, сон, утро, Люциус. Жаль, но в этом списке точно не нашлось места пункту «противозачаточное зелье».

* * *

— Что это? — спросила Гермиона.

Люциус протягивал ей разноцветную картонную коробочку размером с большой кулак. Она с необоснованной опаской взяла её.

Последний час Гермиона провела в квартире Люциуса, не находя себе места. По пути домой заглянула в маггловскую аптеку и купила там пять (все имеющиеся виды) тестов на беременность. Удобнее было бы приобрести специальное зелье прямо в аптекарской лавке Мунго, но… Вот основной минус статуса героини войны: все тебя знают, следят за твоей жизнью и обсуждают. Такая покупка могла бы повлечь за собой не самые приятные последствия вроде сплетен — в лучшем случае, а в худшем — публикации в «Ежедневном пророке» или том же «Ведьмополитене» с кричащими заголовками. Ну нет, Гермиона это уже проходила.

Зайдя в подъезд, она сначала уверенно вошла в свою квартиру, достала злосчастные тесты, изучила инструкцию к каждому, но потом положила их обратно в сумочку, так и не использовав по назначению. Сама до конца не понимая зачем, повинуясь скорее эмоциям, чем здравому смыслу, она направилась в соседнюю квартиру. И впервые решила не открывать дверь своим ключом, а использовала звонок. Ответа не последовало. Тогда она постучала. Звонок. Стук. Снова стук. Звонок. Ещё раз… Пришлось всё же открыть дверь самой. Люциуса, как и следовало ожидать, дома не оказалось. В тот самый момент, когда он так нужен… Куда-то пропал!

«Зачем он тебе сейчас нужен?» — ехидно поинтересовался внутренний голос.

«Нужен», — раздражённо ответила ему Гермиона. Ещё чего не хватало — спорить с самой собой!

Хотя, собственно, Люциус вряд ли мог ей чем-то помочь. Они неплохо проводили время вместе, но когда дело касалось чего-то серьёзного, он обычно «давил по тормозам», а то и вовсе «давал задний ход». Взять, к примеру, тот случай пару недель назад, когда она долго распиналась перед ним, говорила о возможности смягчения приговора для него по истечении пяти лет. Гермиона столько всего вычитала об этом! О том, кто должен написать заявление о пересмотре дела в Визенгамоте, какие условия должны быть при этом соблюдены, каковы шансы на успех, какие были прецеденты… А он просто не слушал! Или сделал вид, что пропустил всё мимо ушей (к слову, ещё не известно, что хуже).

Гермиона тогда была раздосадована и даже обижена. «Я не буду повторять», — сказала она и ушла, надеясь, что он переспросит. Но этого не произошло, и ситуация стала злить ещё сильнее. Одно дело, когда она растолковывала Рону и Гарри сложную тему, скажем, по трансфигурации, а они отвлекались на всё подряд и свершено не желали усваивать материал… Студенты — что с них взять? Но совсем другой разговор, когда взрослый человек мнит себя не пойми кем и только и может, что говорить о том, как он всё потерял. Да ещё с таким лицом, что Гермионе становилось стыдно и неловко. Даже сейчас, вспоминая о его словах, она внутренне сжалась, подумав: «А ведь Люциус прав. Мои проблемы слишком поверхностны в сравнении с его трагедией. Потерял семью, уважение, магию…» Но тут же Гермиона обрывала себя. Нет! Если бы не он, у неё было бы как минимум на одну проблему меньше, а если быть более точной, то на одну проблему и пять тестов на беременность в сумочке меньше.

Вскоре послышалось, как в квартире открывается входная дверь.

Неужели.

И тут весь боевой дух словно испарился. Когда Гермиона увидела Люциуса, глядящего на неё с тревогой, то от страха не смогла выдать даже банальное приветствие. Что уж говорить о «серьёзном разговоре». Но Люциус, казалось, и не ждал от неё пояснений. Тут-то он достал из кармана свою загадочную коробочку и протянул ей.

— Что это? — спросила она опять, вертя её в руках и не решаясь открыть.

— Это вам, — пояснил Люциус. Но понятней от этих слов не стало.

Гермиона открыла коробочку, и там не оказалось ничего сверхъестественного — просто маленький керамический слоник. Белый. Довольно симпатичный.

— Это слон, — сказал Люциус так, будто она сама не видела.

— И зачем он?

— Просто так. Я увидел его в сувенирной лавке — и вот он здесь. Впервые захотелось купить что-то самому.

— Спасибо, — сказала Гермиона, хотя сильной благодарности не испытывала. Хотелось, чтобы Люциус не болтал о пустяках, о том, что он захотел или не захотел, а спросил о ней. Тогда она, может, и рассказала бы ему всё. А так… нет, не сможет, не получится.

— Давно здесь ждёте? — спросил, садясь рядом и приобнимая.

— Не очень.

«Ну, ну же, сейчас-то точно спросит, зачем она его ждёт?..»

— Если бы я знал, что моя квартира не пустует, поторопился бы.

Тут Люциус нагнулся и поцеловал её. Приятно. Но Гермиона ждала и хотела другого. А он мягко подтолкнул её и уложил на диван, нависая сверху.

«Хм, нет. Я не затем сюда пришла».

— Я не хочу. Не сейчас.

Но Люциус только продолжал целовать её и уже начал расстёгивать пуговички блузки. Сказал:

— Расслабьтесь… И всё будет замечательно.

Тут Гермиона разозлилась. По-настоящему. Она с силой оттолкнула его и села, прижав к себе диванную подушку. Хоть и понятно было, что скорее Люциус сам позволил ей сделать это, Гермиона вновь почувствовала себя бойцом. Хотелось ещё и ударить его — пусть удивится. Правда, тогда он поймёт, как сильно раздражает её. Но если ничего не делать — решит, что ему всё дозволено. Безвыходная ситуация только раззадоривала закипающую злость.

— Может, прикажете ещё закрыть глаза и думать об Англии? — гневно поинтересовалась Гермиона.

— Англия, конечно, прекрасна… Но не настолько, — Люциус глядел на неё с любопытством. — Мисс Грейнджер? Что-то стряслось? Или сегодня просто неблагоприятный день… для кого-то из нас?

— Нет, — вопреки логике, отозвалась Гермиона.

«Ты хотела, чтобы Люциус поинтересовался твоей жизнью. И он это сделал. Так чего ещё тебе недостаёт?..» Гермиона не знала ответа на этот вопрос.

— Тогда, может, мы продолжим?

— Нет, — опять сказала она, встав с дивана и бросив ему эту чёртову подушку.

Думала уже уйти к себе (может, даже хлопнув дверью для зрелищности), но тогда последние три часа лишились бы всякого смысла. Поэтому она развернулась и… села прямо на ковёр, по-турецки (а что, не садиться же рядом с ним?) И Люциус… Люциус продолжил смотреть на неё, на этот раз к любопытству примешалось удивление. Потом он и сам поднялся на ноги, приблизился к ней и сел сзади, обняв её со спины.

— Если что-то случилось, вам надо с кем-то поделиться. Пусть этим человеком стану я.

— Я же сказала, что всё в порядке, — с упрямством, достойным лучшего применения, отозвалась Гермиона.

— Вы солгали, мисс Грейнджер. Но разве я могу вас в этом винить?

— Я просто не хочу ничего сейчас обсуждать.

— Да? А почему же тогда вы до сих пор здесь? — вкрадчиво поинтересовался Люциус.

Она сама не знала. Ей необходимо было с ним поговорить, но одновременно с этим Гермиона понимала, что вряд ли у неё получится это сделать. Так что же, действительно, она здесь забыла?

— Потому что мне нужен кто-то рядом. Пусть этим человеком станете вы, хорошо?

Гермиона говорила искренне. Она сейчас словно бы находилась в центре большой комнаты, которую вдруг окутала кромешная тьма. И с уходом света внезапно забылось, что расположено вокруг. Гермиона, казалось, вообще не понимала, где находится. Так и брела наугад, делая шаг за шагом, когда вдруг наткнулась на стену, как на спасение от неизвестности. Обычная стена… Разве это решение проблемы? Нет, конечно, но хоть какая-то опора. Люциус и стал для неё «хоть какой-то опорой».

— Хорошо, — согласился он и обнял её чуть крепче.

Вскоре Гермиона размякла от близости Люциуса, расслабилась и сползла с его груди на пол, подумывая пролежать так до утра. Он тут же отреагировал, заметив перемену в её настроении: сменил позицию и, ничего не говоря, вновь навис сверху, прильнул губами к её шее. Впору было почувствовать себя беспомощной. Беспомощной, неспособной к сопротивлению, любящей умелые мужские поцелуи и прикосновения, бестолковой дурёхой. Именно таковой Гермиона себя и считала. И сейчас ей было наплевать на это — Люциус находился слишком близко и не оставлял пространства для здравых размышлений.

Снова на полу. Как в первый раз.

Гермиона только успела забыть о том, что её тревожило весь день, но тут щека коснулась колючего ворса шерстяного ковра. Это отрезвило.

— Хватит! — сказала она. После чего вырвалась и села, закусила губу.

«Чёрт. Нет, Гермиона, только не это… Не вздумай плакать!»

Слезинка скатилась по щеке.

«Чёрт!»

Ещё одна слезинка.

«Чёрт, чёрт, чёрт!»

— Что такое? — Люциус выглядел обеспокоенным. — Я сделал вам больно?

— Нет, — произнесла с трудом.

— Мерлин, я не хотел вас расстроить…

— Я просто… У меня… — Гермиона шмыгнула носом. — У меня задержка. Уже пять дней.

Надо же, она всё-таки это сказала. А думала, что для подобного признания потребуется проработать детальный план беседы, учесть все нюансы и выждать несколько дней. Но всё оказалось куда проще — достаточно позорно разрыдаться, сидя на полу.

— Задержка? — тупо переспросил Люциус.

Гермиона молча кивнула. Надеялась, он понимает, что она имеет в виду. Пускаться в объяснения было выше её сил.

— Так значит… ребёнок?

Гермиона судорожно вздохнула, потом чересчур активно помотала головой.

— Нет. Наверное, нет. Это же всего пять дней. Такое бывает иногда. Я ещё не проверяла.

— Почему?

— Я… боюсь.

— Это больно?

Гермиона вновь мотнула головой.

— Вы боитесь узнать ответ? — догадался Люциус.

Теперь — кивнула.

«Разумеется, я боюсь! Как будто вы бы не боялись забеременеть на моём месте! От человека, с которым вас не связывает ровным счетом ни-че-го! Помимо лестничной площадки и общей стены», — сказала бы Гермиона, если бы смогла.

— Это мой ребёнок?

«Да нет никакого ребёнка!»

Чуть помедлив, кивнула.

— Тогда я тоже имею право знать. Вы должны проверить.

«Ничего я вам не должна!»

Гермиона промолчала. Люциус выждал около минуты и ушёл в сторону кухни. Вскоре вернулся — со стаканом воды.

— Я думала подождать пару дней, а потом сделать тест, — опустошив стакан, озвучила она только что придуманный план действий.

— От этого результат станет точнее?

— Возможно, — уклончиво ответила Гермиона.

— А если говорить честно?

— Нет. Не станет.

— Вы должны проверить, — снова настойчиво сказал он. Тогда она поняла, зачем пришла сюда — у Люциуса была та сила, которая могла повлиять на неё. Могла и влияла. — Проверьте прямо сейчас.

* * *

— Мисс Грейнджер… Но…Это ведь не такая плохая новость — ребёнок?

— Я не могу сейчас заводить детей, — резко сказала Гермиона, а после прибавила: — Не хочу. К тому же это огромная ответственность. Знаете ли, не у всех в распоряжении есть отряд домовиков-нянек, которые готовы прийти на помощь в любой момент.

Она ходила по гостиной, выжидая минуты, по истечении которых узнает результат теста. Пожалуй, даже итогов СОВ и ТРИТОНов она не ждала с таким нетерпением. И страхом.

— Вы говорите на эмоциях.

— Я. Не могу. Заводить. Ребёнка. Мистер Малфой!

— Это не только ваш ребёнок.

Она резко развернулась и дала ему пощёчину. Лишь бы он только замолчал!

Всю кисть правой руки в ту же секунду охватила боль, словно в ладони сосредоточилась парочка Круциатусов. Гермиона зажмурилась и напряжённо выдохнула. Больно. Ужасно больно. Неизвестно, что больше ранило: удар или душевная сумятица. А Люциус даже не дёрнулся, хоть на его щеке и виднелся отчётливый красный след. Гермиона всхлипнула, глядя на свою ладонь.

— Дай посмотреть руку... — сказал он, обескуражив её.

— Со мной всё в порядке.

Тогда Люциус сам аккуратно взял её ладонь и, детально осмотрев, вынес свой вердикт:

— Просто ушиб. Надо приложить лёд. Или… воспользуйся палочкой.

— Я же сказала, что всё в порядке.

Ничего не было «в порядке». Ничего. И Люциус это понимал, без сомнений.

— Залечи свою драклову руку! Ты же целитель! — воскликнул он.

А секунду спустя нашёл на полу возле дивана её сумочку, достал оттуда палочку и отдал её Гермионе. Она тут же поколдовала сперва над своей ладонью, потом — над щекой Люциуса. И вот — как будто ничего и не произошло.

Потом она ушла в уборную (на сей раз — безо всяких указаний с его стороны!) и обнаружила, что все до единого тесты показали отрицательный результат. Сомнений быть не могло, и Гермиона, теперь это было очевидно, подняла панику на пустом месте. Когда она вернулась в гостиную, сгорая от стыда и тайно внутри себя прыгая от радости и облегчения, Люциус сидел на диване и глядел в пустоту. Ну конечно, он тоже, должно быть, переживал не меньше неё.

Гермиона села рядом, положив ещё недавно ушибленную руку ему на колено. Его массивная ладонь опустилась сверху. Он посмотрел на неё с беспокойством.

— Я не беременна.

— Ты рада?

— Да, — ответила предельно честно. — Надеюсь, тебя это не очень оскорбляет, но я не могу…

— …не можешь сейчас заводить ребёнка, я это уже слышал.

— Только не говори мне, что ты расстроен.

— Напротив, я рад. Рад, что ты успокоилась. Не хочу, чтобы тебе было больно из-за меня, — говоря это, провёл пальцами по наружной стороне её ладони.

— Ведь это я тебя ударила.

— Я помню. И не станешь извиняться?

— Не надо было меня злить.

— Обычно ты забавная, когда выходишь из себя.

— Но не сегодня?

— Уж лучше будь такой, как сегодня. Главное — будь.

— Куда же я могу отсюда деться? — не поняла Гермиона.

— Мне показалось, сегодня ты была в шаге от того, чтобы куда-нибудь убежать и забыть обо всём, что произошло. Не только между нами, а вообще. Видела бы ты свои глаза со стороны…

— Каждый день в зеркале.

— Нет, отражение — это не то же самое. Себя настоящую ты там не замечаешь, а я — всё вижу, — меланхолично заметил Люциус. — Мне хорошо с тобой.

Интересно, как он отреагирует, услышав от неё слова: «Я люблю тебя»? Гермиона не настолько любопытная, чтобы проверять это.

«И я вовсе не люблю его, — подумала она отстранённо, и тут взгляд зацепился за белого керамического слоника, стоявшего на журнальном столике. — Так ведь?»

* * *

Последующие несколько дней Гермиона делала то, что у неё неплохо получалось: усердно притворялась, что всё в порядке, что всё идёт по-старому. Люциус, судя по всему, ничего не имел против избранной ею линии поведения. Единственное заметное изменение — они наконец стали называть друг друга по имени. И ей это нравилось.

Люциус. Люциус. Люциус.

«Как прошёл твой день, Люциус?»

«Неправда ли, погода всё хуже и хуже с каждым днём, Люциус? Наверное, скоро Лондон ждёт второй всемирный потоп».

Люциус. Лю-ци-ус. Л-ю-ц-и-у-с.

Не меньше ей нравилось и то, как он произносил её имя. Гермиона. Из его уст оно звучало по-особенному, какой бы глупостью это ни казалось со стороны. Ведь не зря считается: важно не то, что ты говоришь, а то, как ты это произносишь. Так вот, имя «Гермиона» Люциус произносил совсем не так, как прежнее «мисс Грейнджер». И не так, как это делали остальные.

— Тебя назвали в честь кого-то, Люциус? — спросила она, в очередной раз смакуя его имя на языке. Они, наверное, в сотый раз сидели в гостиной с книгами в руках, на этот раз — в её квартире.

— А ты как думаешь?

— В честь Люцифера. Всё сходится, — заявил Гермиона. — И тебе трудно будет меня переубедить.

— Я обязан хотя бы попытаться, — вздохнул Люциус в ответ. — Итак, краткий экскурс в историю моего рода… Можешь даже записать, я слышал, в ведении конспектов ты хороша. Впрочем, хороша ты не только в этом, так что не будем отвлекаться, — тут он картинно откинулся на спинку дивана и заговорил: — Люциус Малфой I — мой предок из далёкого шестнадцатого века. Поговаривали, что он был обручён с королевой Елизаветой, но это просто слухи. Хотя в те времена Малфои, как и другие волшебники, не брезговали связями с немагическим сообществом, если это было им выгодно. Собственно, как ты уже догадалась, меня назвали в его честь.

— Я ожидала большего углубления в историю, — призналась Гермиона, подумав, что Люциус, похоже, вернулся к «истокам» — вновь «не гнушается» общаться с магглами… и с магглорождёнными.

— Как-нибудь в другой раз. А что насчёт твоего имени?

— Шекспир, — просто ответила Гермиона. — Мама его очень любила.

— Маггловский писатель?

— Просто писатель, отбрось уже своё пренебрежение. Его называют Великим Бардом. Не понимаю, как я до сих пор не дала тебе его книг — там есть про ведьм и магию, про любовь и смерть, про заговоры и предательства…

— Он писал про мою жизнь? — Люциус усмехнулся.

— Не льсти себе. Хотя… у него есть книга, где главный герой-волшебник отрекается от магии и живёт на острове, вдалеке от большой земли.

— И как называется?

— «Буря».

— Я же говорю — он описывал мою жизнь…

Тут раздался звонок в дверь, Гермиона встрепенулась. Людей, которые знали её теперешний адрес, можно было пересчитать по пальцам одной руки, и это учитывая, что двое из них (она сама и Люциус) находятся по эту сторону двери. Гермиона метнулась к глазку и увидела там... Гарри. Он топтался на пороге, как всегда взлохмаченный, как всегда в очках — в общем, классический Гарри Поттер, ни с кем не спутаешь.

— Спрячься в спальне, — тут же шепнула она Люциусу, пытаясь приструнить зарождающуюся панику. — То есть не так. Лучше в ванной. Хотя нет. Всё-таки в спальне. В шкафу, да, спрячься за мантиями!

— Ты шутишь?

— Нет. Я бы наложила на тебя маскирующие чары, но не представляю, что будет, если ты соприкоснёшься с магией. Пожалуйста, Люциус.

Он, наверное, уловил в её голосе такую мольбу, какой не слышал раньше, потому что покорно, ничего не говоря, встал и скрылся за дверью спальни. Гермиона облегчённо выдохнула и метнулась в прихожую.

— Ты очень долго не открывала, — с недовольством отметил Гарри, переступая порог. — Я уже думал аппарировать.

— Я не… не привыкла, что сюда вообще кто-то заходит. Что-то случилось?..

Мне всё равно, что такое мир. Всё, что я хочу знать, это как в нём жить.

Эрнест Хемингуэй. «Фиеста (И восходит солнце)»

* * *

Жизнь научила Люциуса оценивать всех и вся — каждого человека по отдельности, группу лиц, события, свои и чужие поступки, разговоры и даже молчание. Словом, всё. Что-то для него было особенно дорого, что-то до смешного дёшево, что-то — бесценно. Например, свой статус чистокровного мага он с юности приписывал к вещам, которые если и купишь за деньги, то разоришься и останешься без единого кната в кармане. А, скажем, за привязанность к кому-то, кроме членов семьи, он бы и пары сиклей не отдал. Скорее наоборот, заплатил бы нужным людям с лихвой, чтобы и впредь ни от кого не зависеть.

Но судьба сыграла с ним неплохую шутку (и Люциус, пожалуй, со временем даже сможет оценить её и вдоволь посмеяться, но не сейчас) — по воле рока он лишился того, что ценил больше всего: статуса в обществе, влияния и банальной самостоятельности.

Однако вместе с тем к нему в копилку добавилось кое-что новенькое, и с недавних пор он стал считать это самым дорогим из всего своего «имущества». Даже бесценным. Речь о Гермионе Грейнджер, конечно. С помощью которой (и, возможно, ради которой) Люциус потихоньку работал над тем, чтобы вернуть себе положение в обществе (вернее, заработать статус с нуля, в новом для него мире), найти другие сферы влияния (всё в том же пока что чуждом мире) и вновь обрести самостоятельность (да-да, в этом незнакомом ему, странном и непонятном мире).

Тут надежда была на Гермиону и только на неё. И Люциус мог поклясться чем угодно, что никогда (слышите?.. никогда!) не передумает и ни за что не поставит её в своём личном списке приоритетов ниже, чем на первое место. Даже если она исчезнет из его жизни насовсем, он будет помнить: эта девушка важна для него. Люциус наконец научился ценить то, что имел. Не назначать всему цену, а именно ценить. А как тут не научишься, если у тебя всё отняли и напоследок дали хорошего пинка под зад? Оставили только пустоту вокруг и жалкую надежду на то, что рано или поздно всё вернётся в прежнюю колею... Хотя надо отдать жизни должное — Гермиона и правда всё относительно наладила… одним только своим существованием и желанием помогать всем и вся. И ему в том числе.

Пожалуй, это было самое абсурдное в ней, в Гермионе. Желание помочь ему, Люциусу. Он бы так не смог. Порой ставил себя на её место и… Понимал, насколько проигрывает ей. Она лучше него и любого человека из всех его знакомых. Превосходит всех их вместе взятых. И Люциус точно знал, что не заслуживает её. Но одновременно с этим не мог найти сил, чтобы отказаться от такого «подарка судьбы». Понимал, что не будь в жизни Гермионы бывшего Пожирателя Смерти, ей, пожалуй, было бы легче. Но… не появись она в его жизни — он бы и вовсе перестал существовать. Неважно, в каком смысле — физическом или метафорическом… Люциус не протянул бы и недели, не встреться на его пути Гермиона Грейнджер.

Она без устали и почти без раздражения (как казалось со стороны) объясняла ему всё и обо всём. Потребовалось не так много времени, чтобы разобраться в основах маггловского мира. Тут так же, как и в магическом Лондоне, по утрам вставало солнце, после наступал день, а к ночи темнело. Здесь так же шёл дождь, дул ветер, а в самых мрачных районах, как и в Лютном переулке, в воздухе витали зловония, а за углом в темноте таилась опасность. Да и люди тут на первый взгляд не отличались от наделённых магией счастливчиков — бегали туда-сюда по улицам, куда-то спешили и верили в свою значимость.

Но Люциус-то знал правду, хотя и не спешил делиться ею с наивными магглами (такими же наивными, как и большинство волшебников, кстати). И понимал: его существование мало что меняет в масштабах Вселенной.

«Один ты — никто, — думал он. — Будь ты даже самим Тёмным Лордом, без армии Пожирателей не придёшь ни к чему. Да и при помощи армии союзников, как выяснилось, тоже особых успехов не добьёшься».

И все те, кто верит в обратное, с упоением занимаются самообманом. Раньше Люциус был среди них, но сейчас уже нет. С тех пор, как остался без палочки, или с того момента, как во второй раз оказался узником, или после того, как сделал шаг через порог Мунго, войдя в не предвещающий ничего хорошего маггловский Лондон… Люциус точно не знал. Зато он был уверен, что прошлое для него не просто позади. Его, по сути, нет. С этим знанием было легче принять действительность.

Но стоит ли пытаться вычеркнуть сорок с лишним лет из своей жизни? Всё равно не получится — обязательно что-то аукнется. Иногда взгляд Люциуса невольно цеплялся за фамильный перстень с печаткой — тот маленький обрывок прошлой жизни, который ему оставили (словно бы в издёвку). В такие моменты появлялось желание снять его с пальца и отбросить куда подальше — так, чтобы больше не найти.

«Разве есть смысл в перемалывании кусочков прошлого, которое и привело меня сюда? Есть смысл вспоминать Нарциссу, Драко, Малфой-мэнор и власть, которая когда-то у меня была?» — спрашивал себя Люциус, вертя фамильную ценность на пальце. Но перстень не выбрасывал. На тот случай, если вдруг снова останется один и появится потребность в «якоре» из тех дней, которые сейчас не хочется вспоминать.

Хотя сейчас всё шло на удивление гладко. И с каждым днём становилось всё труднее представить свою жизнь без Гермионы. Однажды, дожидаясь её с работы, Люциус в смешанных чувствах так и уснул один в спальне с включённым светом. Проснулся уже утром, когда солнце, оправдав ожидания, взошло, как по расписанию, а Гермиона спала рядом, уткнувшись носом в подушку. Тогда-то он впервые и подумал, что произошедшие в жизни перемены — это не так плохо, как казалось поначалу. Ведь, если разобраться, у него есть деньги, есть дом, есть возможность заняться чем-то новым для себя, есть… человек, ради которого стоит всё это делать.

Ему нужно жить. И он хочет понять незнакомый мир.

Подумав об этом, Люциус сделал то, на что не мог решиться уже не один день — он поднялся с кресла и подошёл к телефону. Взял трубку, нажал на нужные кнопки, покорно выждал несколько длинных гудков.

— Я звоню по объявлению… Да, по поводу должности тренера… Опыт работы?.. Сертификат?.. Нет, я раньше не преподавал фехтование. Учил, да… Когда?.. Да, конечно… Я буду.

* * *

— Ты очень долго не открывала. Я уже думал аппарировать.

— Я не… не привыкла, что сюда вообще кто-то заходит. Что-то случилось?..

Люциус стоял в шкафу, прислушиваясь к разговору за стеной, и чувствовал себя абсолютным идиотом. До отвращения нелепая ситуация не вызывала улыбку, а заставляла скрежетать зубами. Но если чему-то и мог научить Азкабан, то это «что-то» — терпение и умение ждать, даже в максимально неудобной обстановке. Неделю, месяц, год или больше. А тут, подумаешь, часик постоять в шкафу. Да, тесновато, но зато здесь тепло и сухо, нет никаких крыс и прочих мерзких тварей, включая дементоров.

— Ты не занята, я надеюсь? — Люциус различил приглушённый голос Поттера.

— Нет, что ты… Я читала. Сидела тут в тишине… Ничего особенного, сам понимаешь.

Тут Люциус живо представил, как Гермиона, заметно нервничая, разводит руками и жестом предлагает Поттеру присесть.

— Читала две книги одновременно? — вновь раздался мужской голос.

Люциус запоздало подумал, что не видел Поттера достаточно долго, чтобы тот успел возмужать. Интересно, стоит ли из-за этого беспокоиться? Чисто ли дружеские у него с Гермионой отношения? И вообще, чем сейчас, когда магический мир спасён, занят «избранный»? Скучная служба в Министерстве Магии, аврорат, квиддич? Последнее маловероятно, но тем не менее…

— М?.. Нет, что ты, — ответ Гермионы прервал размышления. — То есть не совсем. Я читаю справочник по заклятиям, а эта книга просто… Ох, Гарри, садись уже, хватит свои аврорские навыки на мне оттачивать!

«Значит, всё-таки аврорат», — с удовлетворением отметил про себя Люциус. На его памяти там служило крайне мало достойных магов. Разве что Бруствер и Моуди… Да и то, если исключить явные проблемы с психикой у последнего.

— Я вовсе не… — начал было лепетать Поттер в оправдание.

«Надеюсь, во время допросов он не говорит таким тоном, — вновь мысленно прокомментировал Люциус. — Иначе не такое уж светлое будущее ждёт волшебников Британии».

— Я сказала: хватит! — отрезала Гермиона, но быстро сменила гнев на милость, мирным тоном поинтересовавшись: — Будешь чай?

— Пожалуй, — очевидно, её друг не стал испытывать судьбу.

Люциус был солидарен с решением Поттера, навлекать на себя гнев женщины — это не к добру. И от чашечки горячего «Эрл Грея» он бы тоже не отказался, но в его нынешнем положении на такую «роскошь» рассчитывать не приходилось.

Какое-то время из гостиной не доносилось ни звука. Люциус еле удержался, чтобы не вылезти из шкафа и не подойти к двери — подглядеть в щёлочку. Но, во-первых, такое поведение — ниже его достоинства, а во-вторых, если бы Гермиона узнала об этом, то расстроилась бы. Ну а если Поттер заметит «слежку» (ведь должность как-никак обязывает его быть настороже) — сам Мерлин не знает, что тогда произойдёт. Люциуса-то последствия не волнуют, а вот Гермиона… Да, Гермиона ему небезразлична — вот в чём дело. Поэтому он продолжал покорно стоять в шкафу, вслушиваясь в тишину.

Вскоре за стеной вновь раздались голоса.

— Не то чтобы я была не рада тебя видеть, но… Ты пришёл просто так, или есть повод? — поинтересовалась Гермиона.

— А ты сама как думаешь?

— Опять хочешь допросить меня?.. — в её голосе послышались строгие нотки.

Люциус невольно усмехнулся — с ним она никогда не разговаривала подобным тоном. И он был практически уверен, что ей в действительности не нравится играть роль наставницы.

«Она ведь до сих пор тебя учит. Кто она, если не наставница?» — мелькнул в голове вопрос.

«Но ведь мы с ней… В некотором роде… пара… И оба учимся друг у друга чему-то», — попробовал он возразить самому себе.

«Да? И чему же ты научил её за всё это время? Помимо нескольких «фокусов» в постели?»

Тут Люциус остановил внутренний диалог. Какой смысл продолжать, если знаешь, что тебя ожидает провал? Вновь прислушавшись, он без труда различил голос Поттера, тот говорил серьёзно, размеренно — похоже, пытался взять реванш в словесной дуэли. Наивный.

— Я пришёл, потому что мы не виделись уже почти три месяца. С тех пор, как ты пропала из Норы, мы даже через камин не связывались! Понятно, что ты избегаешь Рона, но я-то… Я-то тебе не враг, несмотря ни на что.

— Хочешь сказать, что не стал бы расспрашивать меня о Роне и обо всём, что с ним связно, встреться мы, допустим, месяц назад?

— Не знаю, Гермиона. Может, я и задал бы пару вопросов.

— Вот поэтому мы и не встречались. Я совсем не хочу это обсуждать, — и вновь её категоричный тон.

— Как скажешь. Но я должен быть уверен, что у тебя всё в порядке.

— В полном. У меня всё под контролем, Гарри. Как и всегда.

— Ещё мне хотелось бы знать, что ты не сидишь каждый вечер в одиночестве, читая скучные книги.

— Не сижу.

— А я вижу обратное.

— Ты не можешь утверждать, что я занимаюсь этим изо дня в день. Как и не можешь быть уверен в том, что в спальне в шкафу сейчас не прячется мой любовник.

После этих слов Люциус едва не расхохотался и мысленно поаплодировал Гермионе за находчивость.

— Зачем бы тебе его прятать? — спросил Поттер.

— Ну… Предположим, ты знаешь этого человека и, вероятно, сочтёшь его не лучшей кандидатурой для меня.

«Уж не её ли это мысли? — возник в голове тревожный вопрос. — Ведь я и есть «не лучшая кандидатура». Для неё. Так?..»

— Если бы у тебя в шкафу стоял мужчина, которого ты сочла для себя подходящим, я бы его одобрил.

— Точно? — Гермиона словно бы проверяла друга на прочность.

— Разумеется.

— Но ты ведь понимаешь, что в шкафу никого нет, Гарри? Это метафора.

Так Люциуса ещё никто не называл. «Метафора». Он опять едва сдержал смешок.

— Понимаю. Но знай: я действительно не стал бы оспаривать твой выбор.

— Вот и славно. Как дела на работе?..

Они ещё долго о чём-то переговаривались, и в какой-то момент Люциусу надоело вслушиваться (хотя стоит называть вещи своими именами — ему надоело подслушивать). Спустя час или полтора раздался хлопок аппарации и, немного погодя, Люциус выглянул из шкафа. В тот же момент Гермиона вошла в спальню.

— Спасибо, — сказала она. — Ты меня очень выручил.

— Стоять в шкафу в окружении дюжины твоих мантий — явно не худшее из того, что мне приходилось делать, — отозвался Люциус. — Кстати, неплохую метафору придумала.

— Подслушивать нехорошо, тебя в детстве не учили? — поинтересовалась она, пристально глядя ему в глаза.

— Как и прятать любовников в шкафу… — парировал он и тут же притянул Гермиону к себе. Необходимо было как-то оживить незадавшийся вечер.

* * *

Утром, несколько дней спустя, розовый рассвет окрасил спальню в нежный, тёплый оттенок. Этот цвет неизменно ассоциировался у Люциуса с Гермионой, как и всё мягкое. Робкие солнечные лучи, пастельные тона спальни и дремлющая рядом девушка. Во сне она всегда казалась более беззащитной, чем была на самом деле. Впрочем, после пробуждения иллюзия раз за разом рассеивалась, и становилось очевидно, кому из них двоих сложнее за себя постоять. При свете дня Гермиона частенько проявляла уместную жёсткость и демонстрировала твёрдость характера. Иногда Люциусу это даже нравилось, но редко. Чаще хотелось, чтобы она снова оказалась в его постели, в его объятиях, мягкая и податливая.

Проснувшись, Люциус не без интереса наблюдал за Гермионой, которую освещал льющийся из окна солнечный свет — невиданная редкость для хмурого Лондона. Тут ему в глаза бросилось, что она лежит на его половине кровати. Обычно, уходя спать раньше Гермионы, он устраивался на той стороне кровати, что у окна. А если они шли в спальню в одно время, то эта девчонка почему-то всегда оказывалась на его законной половине. Это ведь его квартира, верно? Пусть съёмная, пусть ему помогли её найти, но живёт-то здесь он. И ведь не прогонишь её…

Люциус поднялся, не став дожидаться пробуждения Гермионы, и пошёл на кухню. У него сегодня важный день — по плану первое собеседование для приёма на работу. Да-да, именно так, первое. За годы своей долгой жизни он работал только в Министерстве, и туда его приняли по рекомендации отца. Или по настоятельной просьбе. Или по приказу… Впрочем, сейчас это уже неважно.

— Какой у тебя Патронус? — спросила Гермиона, заглянув на кухню.

С влажными волосами, в белом банном халате, она выглядела… прелестно. И по-домашнему. Задавала странные вопросы, но это было второстепенно.

— У меня его нет, — ответил Люциус. — А что?

— Ты похож на льва, когда такой взлохмаченный.

— Из нас двоих гривой обладаешь только ты, дорогая. Так что избавь меня от своих гриффиндорских фетишей.

— Как скажешь, дорогой, — саркастично выделив последнее слово, отозвалась Гермиона. — Можешь считать себя мерзкой скользкой змеёй, если это поднимет тебе самооценку.

«Люциус, мой скользкий друг...» — пронеслась в мыслях фраза, некогда сказанная Волдемортом.

Невольно передёрнув плечами, он поинтересовался:

— А нельзя ли обойтись без сравнений с животными?

— Как скажешь, дорогой, — снова проговорила Гермиона. — Кажется, ты не в духе?

— А есть повод для радости?

— Может, и нет. Но ты, по-моему, активно ищешь повод для того, чтобы поворчать.

— Ты заблуждаешься.

— Не буду тратить время на споры, — она бросила взгляд на часы. — Мне надо быть в Мунго через двадцать минут. Тебя это удивит, но большинству людей надо работать.

«Я бы сказал, что тебе надо не «работать», а помогать обездоленным, — подумал Люциус. — Как будто одного меня недостаточно, нет, надо набрать полбольницы пациентов и проводить с ними драклову кучу часов в неделю…»

— Вовсе не обязательно, — негромко проговорил он.

— Ну конечно. Можно ведь просто сидеть и ничего не делать, потихоньку опустошая счёт в банке, верно? — сказав это, Гермиона немного комично упёрла руки в бока, чем напомнила Люциусу его мать. Та, когда отчитывала сына в детстве, нередко становилась в эту позу. Похоже, Гермиона тоже планировала немного поучить его жизни. Что ж, это может быть забавно…

— Да, у меня более чем достаточно денег, — он не стал отпираться. — Откладывая их, я рассчитывал, что придётся устроить с комфортом семью из трёх человек с немаленькими запросами. Так что…

— Ты предлагаешь мне деньги, Люциус? Или просто пытаешься оправдать свою пассивность?

— Не думаю, что ты нуждаешься в моих деньгах.

«Или в чьих-либо ещё. И вообще в чьей угодно помощи.В отличие от меня».

— Верно, — Гермиона кивнула. И убрала руки с талии. В знак окончания так и не начавшейся ссоры?.. Нет, Люциус не желал отступать.

— Ведь ты живёшь в этой, с позволения сказать, квартире по непонятной прихоти, — заметил он. — Почему бы тебе не найти более подходящее жильё?

— Более подходящее для кого?

— Для героини войны, — Люциус усмехнулся.

Гермиона едва заметно поморщилась, после чего сказала:

— Моя квартира близко от работы. А твоя, кстати, даже меньше. Чуть-чуть.

— Да, но… Она близко от тебя. И меня это устраивает.

— Чудно. Меня тоже.

Люциус решил ничего не говорить в ответ. А сразу после завтрака, едва за Гермионой закрылась дверь, он, быстро собравшись, тоже покинул квартиру. На этот раз вышел на улицу не для бессмысленной прогулки по Лондону, а с определённой целью — получить работу.

Не хотелось, чтобы Гермиона относились к нему так же, как к своим дружкам. Она ведь встречалась с Уизли, и они расстались. Причины неизвестны (сплетням сестёр в Мунго доверять точно нельзя), но Люциус полагал, что Гермиону не устраивала кандидатура рыжего недоразумения в качестве жениха, мужа и, не дай Мерлин, отца её будущих детей. А если он и правда изменял ей, то иначе как полным беспросветным придурком его не назовёшь.

Проблема заключалась в том, что в данный момент времени Люциус был немногим лучше. Но у него имелся шанс это исправить, которым стоило воспользоваться. Непременно.

Поэтому и направился в сторону стоянки такси, что располагалась неподалёку, и вскоре чёрный кэб доставил его до места назначения — спортивного клуба, где требовался тренер по фехтованию. Расплатившись с водителем и покинув салон автомобиля, Люциус помедлил пару секунд, а после уверенным шагом двинулся ко входу.

Дальше всё прошло на удивление гладко — настолько, что даже не верилось. Конечно, Люциус ни секунды не сомневался в своём умении преподнести себя, даже после Азкабана и других неудач, но… Сказать по правде, магглы его пугали. Он их совсем не знал, и это двадцатиминутное собеседование стало его самым продолжительным разговором с простецом тет-а-тет. К слову, подготовка к нему отняла немало сил — пришлось даже найти умельца, который составил лживое от первого и до последнего слова резюме с парочкой рекомендательных писем, таких же далёких от правды.

Магглой, ради которой всё это проделывалось, оказалась женщина, на вид лет сорока, если верить бейджу — менеджер по персоналу (Люциус не до конца понимал значение слова «менеджер», но общий смысл улавливал). Звали её Сара Уиллис.

— Так… И вы не женаты, — зачем-то сказала она ближе к концу беседы. Это ведь и без лишних слов очевидно — чёрным по белому написано в резюме.

— Разведён, — пояснил Люциус.

— И живёте один?

— Именно.

— А дети?

— Сын уже взрослый.

С каждым подобным вопросом Люциус всё сильнее хотел встать и, послав в эту бесцеремонную женщину пару проклятий (только словесных, палочки-то у него нет), с достоинством удалиться. Но он держался. Нельзя допустить проигрыша в гонке, успев лишь выйти на старт.

— Так, похоже, с вашими рекомендациями… Вы решили устроиться к нам лишь ради развлечения?

Люциус не был до конца уверен: это упрёк или нет? И решил ответить честно:

— Признаться, вы правы. Я желаю скрасить свой досуг, а заодно и заняться делом.

— Что ж… Думаю, стоит попробовать, — сказала миссис Уиллис. — К тому же альтернативы у нас всё равно нет, а вот группа, напротив, уже набрана. Вы не представляете, как сложно во всём Лондоне найти толкового тренера.

«Отчего же, представляю, — подумал Люциус. — Почти так же сложно, как и чистокровному магу отыскать себе работу по душе… Во всём Лондоне».

— Но вам это удалось, — сказал он уже вслух и прибавил к словам сдержанную улыбку.

А про себя добавил: «И мне — тоже».

* * *

— Волк, — сказал Люциус, обнаружив Гермиону в гостиной.

Добраться до дома оказалось куда сложнее, чем до спортклуба. Ведь эту часть Лондона Люциус совсем не знал. Скорее случайно, чем следуя плану, он заметил неподалёку пустой кэб, на котором и вернулся в свой район. «Ситуация очень неприятная: после того как он много лет имел возможность аппарировать куда и откуда угодно, трудности с перемещениями в пределах одного города казались чем-то невероятным и оттого ещё больше раздражали. Проблему следовало немедленно разрешить, придумать что-то, но пока Люциус не совсем представлял себе, что для этого можно сделать — в его-то плачевной ситуации. Однажды они с Гермионой спустились в метро… И она уже несколько раз, посмеиваясь, припоминала ему это.

«Ох, не сочти, что я хочу тебя оскорбить, но ты почти как Артур… Разве что больше шокирован, чем приятно поражён, но сила эмоций та же», — сказала Гермиона в тот день.

Люциус всё-таки счёл это высказывание оскорбительным и больше подземным транспортом пользоваться не желал. Оставил эту возможность кому-нибудь вроде Уизли-старшего. В конце концов, пока ему вполне хватало такси, возможно, так будет и впредь.

Сейчас он уже поднимался на нужный этаж, и, почти не задумываясь, первой открыл дверь квартиры Гермионы. Не терпелось поделиться с ней новостями. Вот только как их лучше преподнести?..

«Принимаю поздравления, теперь у меня есть работа!»

«Ты не поверишь, но перед тобой стоит тренер по фехтованию».

«Помнишь, ты говорила, что я самый ленивый бездельник из всех чистокровок, которых лишили магии?.. Так вот, теперь я готов оспорить эти слова и привести весомые аргументы!»

Люциус отмёл все варианты разом и, вспомнив их утренний разговор, сказал:

— Волк.

— Где? — не поняла Гермиона. Оно и неудивительно.

— Не «где». Мой Патронус принимал форму волка, — пояснил Люциус.

— Мог бы сообщить это утром, когда я спрашивала. И не лгать.

— Лучше поздно, чем никогда. А утром я сказал правду: у меня давно уже нет Патронуса. Много лет.

Гермиона промолчала, и Люциус, не дожидаясь приглашения, прошёл вглубь гостиной.

— Расскажешь, где ты пропадал столько времени? — спросила она, едва он успел опуститься на диван. — Или мне подождать до утра, пока ты соизволишь ответить?

— На собеседовании.

Тут Гермиона забавно приоткрыла рот в искреннем удивлении. Нет, в изумлении.

— Ты не говорил, что собираешься на собеседование.

— Верно. Такой подход избавляет от объяснений.

— Каких ещё объяснений?

— Которые потребовались бы тебе в случае, если бы я в итоге не счёл разумным работать на магглов.

— Я и сейчас не отказалась бы услышать подробности, Люциус. Как всё прошло?

— Работу я получил. Полагаю, новость говорит сама за себя.

Гермиона широко улыбнулась, быстро прикрыв губы ладонью.

— Это же просто замечательно! — воскликнула она. — Но очень глупо с твоей стороны было скрывать всё от меня. Я бы помогла подготовиться, составила бы примерные вопросы и предполагаемые ответы. Ты же вообще не…

— Гермиона, — Люциус не дал ей договорить. — Я получил работу, и на этом всё. Буду преподавать фехтование.

— А меня научишь?

— Фехтованию? — на долю секунды он даже подумал, что ослышался.

— А что? Если ты можешь учить незнакомых магглов, то чем я тебе не гожусь?

— В моей группе будут юноши до восемнадцати лет. Ты не подходишь по всем параметрам.

— А я и не собираюсь записываться в твою группу. Прошу о частных уроках. Нет, я требую частных уроков! — Гермиона улыбнулась, чуть склонив голову. Люциусу очень нравилось, когда она так делала, хоть он и не мог понять, что в этом жесте притягательного.

— В таком случае у меня не останется оружия против тебя.

— Только не говори, что собираешься напасть на меня, размахивая шпагой или саблей! — воскликнула Гермиона.

— Ты же на меня нападала, разбрасываясь боевыми заклинаниями, — он пожал плечами.

— Ну и злопамятный же ты… Это случилось лишь однажды, и я уже извинилась миллион раз.

— Ты действительно планируешь научиться фехтованию? — серьёзно спросил Люциус, пропустив мимо ушей её упрёк.

— Хочу посмотреть, как ты преподаёшь.

— Думаю, можно будет это устроить, как только я освоюсь на новом месте, — задумчиво проговорил он, слабо представляя, зачем бы Гермионе тратить время на посещение тренировок.

* * *

«Когда она вернётся, я её отшлёпаю!» — думал Люциус, наматывая шаги по гостиной.

А ещё было бы неплохо посадить Гермиону под замок и не выпускать. Вообще никогда. Так надёжнее.

Он ходил из квартиры в квартиру, высматривая в окнах сову, но на горизонте было чисто. Если бы перед ним сейчас лежала палочка, неважно чья, Люциус взял бы её и воспользовался магией. А когда в квартиру заявились бы авроры, сказал бы им: «Найдите мою Гермиону! Сейчас же!» Может, даже использовал бы Империус. Лишь бы она вернулась к нему, целой и невредимой.

Дело в том, что на часах было уже за полночь, а Гермионы всё не было. Она обещала прийти к ужину, и если первые пару часов Люциус ещё мог придумывать сколько-нибудь правдоподобные объяснения её отсутствию, то с каждой минутой это становилось всё сложнее. А ведь вечер обещал быть таким замечательным…

Сегодня, освободившись после работы, Люциус шёл по людной улице и в кои-то веки чувствовал себя в своей тарелке. Он решил сделать Гермионе подарок. Но не такой глупый, как в прошлый раз (и кто его дёрнул купить этого дурацкого слоника?), а серьёзный, масштабный и в то же время полезный. Такой, чтобы не к чему было придраться.

Разумеется, никакие драгоценности в эти критерии не вписывались, также следовало отбросить варианты с нарядами, парфюмом и всякими «женскими штучками» — всем тем, чем он обычно радовал Нарциссу. Нет, тут подобной ерундой не отделаешься. Поэтому Люциус подошёл к делу со всей ответственностью: купил Гермионе автомобиль. А чтобы та не смогла отказаться, решил сказать, что это подарок для них обоих. Сам-то он всё равно водить не умеет и вряд ли когда-нибудь сядет за руль. Метла, аппарация, камин, порталы — да. Но управлять металлической коробкой... Нет уж, увольте. А вот Гермиона, насколько ему было известно, не так давно получила водительские права.

Теперь Люциус сможет с помощью одной покупки продемонстрировать сразу несколько вещей:

1) Он стремится познать маггловский мир.

2) Несмотря на то, что у него есть деньги, тратит он их не впустую, а на полезные вещи.

3) Он заботится о её и о своём удобстве. При этом совершает поступки, а не сидит на месте, сложа руки.

И вот теперь, когда Люциус ждал её, желая показать своё стремление стать лучше, Гермиона просто не пришла. Он даже не знал, что делать в первую очередь: злиться или переживать, но склонялся ко второму. А ведь несколько бесконечных часов волнения — совсем не то, о чём он мечтал в этот вечер.

Ближе к часу ночи, когда Люциус уже не мог найти себе места, Гермиона вернулась. Вошла в квартиру и, судя по звукам, принялась не торопясь разуваться, не удосужившись сразу объяснить, где её носило весь вечер. Провозившись в прихожей несколько минут, она прошагала в гостиную — всё так же молча. Люциус в ту же секунду заметил, что Гермиона расстроена, да и в целом выглядит неважно: волосы её слегка растрепались (хоть и было заметно, что она пыталась их уложить), а в глазах виднелась краснота. Это от слёз? Или простое утомление?

«Наверное, что-то стряслось на работе. Много пациентов или другая напасть… Ведь она бы не стала умалчивать, случись что-то серьёзное?» — спрашивал сам себя Люциус. И не был уверен в ответе.

Молчание Гермионы с каждой секундой доставляло всё больше дискомфорта и лишь увеличивало разрастающуюся внутри Люциуса тревогу.

— Где ты пропадала? — спросил он, с трудом удерживаясь от восклицаний, размахиваний руками и упоминаний Мерлина.

Гермиона присела в кресло и спокойно произнесла:

— Тебя это не касается, Люциус…

Ему было досадно, что они так нехорошо простились.

Эрнест Хемингуэй. «Очень короткий рассказ»

* * *

— Ты всегда сидишь тут одна, — заметил Оливер Вуд, заглянув в ординаторскую.

Гермиона действительно отдыхала в компании лишь своих мыслей, но эта ситуация её нисколько не расстраивала. А вот присутствие Оливера в одной с ней комнате, напротив, удручало. Столько сил уходило на то, чтобы не пересекаться с ним: нужно было приходить минимум на четверть часа раньше обычного, заблаговременно изучать график дежурств — и не только свой (а что, Вуду можно, а ей нельзя?), а по коридорам передвигаться быстро и бесшумно — чтобы не поймали. Благо опыт в подобных вещах у Гермионы имелся, причём немалый — стоит сказать спасибо Гарри и Рону, которые регулярно подбивали её на авантюры в школьные годы.

И после всех этих стараний… Надо же было попасться за чашкой чая! Ведь Оливер сегодня вообще не должен был появляться в Мунго. Видимо, график поменяли в последний момент. А ей теперь придётся вести беседу с человеком, свидание с которым закончилось очень… неловко. И о чём говорить? Выдавать одну за другой дежурные фразочки про погоду и надоедливых пациентов? Ох, увольте. Гермиона корила себя за то, что решила выпить чего-нибудь горячего перед уходом. Зачем, спрашивается? Дома этого чая завались…

— А у тебя есть привычка постоянно нарушать моё одиночество, — отозвалась Гермиона, прерывая поток размышлений.

— Но ты ведь не станешь меня прогонять? — Оливер обезоруживающе улыбнулся и присел рядом.

— Если бы я могла, — она растянула губы в ответ, давая понять, что говорит несерьёзно. Но в каждой шутке…

Оливер бросил оценивающий взгляд на почти пустую чашку Гермионы и сказал:

— Пожалуй, я заварю нам чай. Не откажешься?

«Если бы я могла…» — подумала она с досадой. А вслух сказала:

— Нет, конечно.

На этот раз она решила и не пытаться изображать улыбку. Плохое настроение всегда можно замаскировать под усталость. К тому же она сегодня на самом деле ужасно вымоталась. Гермиона бросила взгляд на часы — а ведь она планировала быть дома минут через десять. Очевидно, Оливер интересоваться планами коллеги не собирался.

Через несколько минут две чашки горячего чая уже красовались на столе. Решив, что чем раньше она опустошит одну из них, тем быстрее сможет ретироваться, Гермиона сразу сделала несколько больших глотков. И всё вдруг поплыло перед глазами.

— Что слу… Оливер… Я не…

И она мгновенно провалилась в кромешную темноту.

* * *

Оливеру Вуду очень нравилась Гермиона. А ещё он терпеть не мог проигрывать.

И совершенно не умел принимать отказы, как выяснилось. По крайней мере, быть отвергнутым Гермионой Грейнджер ему совершенно не понравилось. После того свидания ему было очень досадно, что они так простились. Что уж, он бы предпочёл всухую продуть пару квиддичных матчей в Хогвартсе, но взамен заполучить её. Ту девушку, что сейчас лежала в его доме, на его диване. И без чувств.

Кто-то скажет, что он перегнул палку. Но разве можно винить победителя, который всего лишь использовал все доступные средства? А Оливер не сомневался, что до момента триумфа ему осталось всего ничего.

Спустя более двух часов ожидания (мучительно длинные минуты, тянущиеся так долго, как никогда раньше) Гермиона наконец открыла глаза. Медленно — так, словно вовсе и не торопилась приходить в сознание.

«Слава Мерлину, не переборщил с дозой снотворного», — с облегчением отметил про себя Оливер, пристально наблюдая за своей «подопытной».

Ждать её пробуждения даже лишние полчаса у него не было никакого желания. Разве ловец, настигнув снитч, летает по квиддичному полю дополнительный час в ожидании кубка? Это было бы настоящим абсурдом. Что-что, а триумф откладывать нельзя. Оливер и без того ждал чересчур долго. Но он привык добиваться своего, пусть даже путь к победе занимал много времени. Его первый матч, например, прошёл абсолютно неудачно (да-да, его вырубило бладжером на первой минуте). Второй — ещё куда ни шло. А спустя три года он занял должность капитана. Заслуженную должность. Неплохо, согласитесь?

Собственно, Оливер планировал пойти тем же путём и с Гермионой — хотел действовать по-честному. Но она не дала ему такой возможности. После того, как Сами-Знаете-Кто сгинул, за ней начал увиваться Рон Уизли — и вполне успешно, надо сказать. И что сделал Оливер? Правильно, он, будучи порядочным волшебником, занял наблюдательную позицию и не стал лезть. Выжидал момент. Долго и терпеливо. А когда выяснилось, что Гермиона одумалась и оставила Рона одного куковать в Норе, Оливер без зазрения совести смог приступить к решительным действиям.

Ужин, разговоры, комплименты… Что ещё нужно этой девушке? Он всё сделал правильно, вряд ли кто-то решится с этим поспорить. Но что получил в ответ? Да ничего! Гермиона избегала встреч с ним изо дня в день и не проявляла к его персоне абсолютно никакого интереса. Даже для того, чтобы подмешать ей в чай капельку снотворного (между прочим, совершенно безобидного), ему пришлось заявиться в Мунго в свой выходной и таиться по углам до тех пор, пока она не надумала отдохнуть в ординаторской.

Зато сейчас Оливер ощущал себя победителем. Даже кубок школы по квиддичу померк бы в сравнении с таким призом, как Гермиона Грейнджер.

— Где я?.. — шёпотом проговорила она, с видимым трудом поворачивая головой, чтобы осмотреть обстановку.

— Ты в моей гостиной, Гермиона.

— Оливер?.. Что я…

— Прости, но ты не оставила мне другого выхода, — он оборвал вопрос на полуслове. — Если убегаешь от меня — будь готова попасться.

— Почему я не могу пошевелиться? — спросила Гермиона.

— Я добавил в твой чай небольшую дозу зелья… моего изобретения. Никакого вреда, но пару часов тебе придётся полежать. И это очень кстати — нам как раз нужно обсудить кое-что очень важное.

— Давно я здесь?

— Сейчас около десяти вечера. Как видишь, много времени я у тебя не отнял. А если бы ты не пряталась от меня по всему Мунго, мне бы и вовсе не пришлось идти на такие меры.

— Ты просто… — Гермиона сжала зубы, видимо, всеми силами пыталась пошевелиться, но… зелье Оливера работала, как и было задумано.

— Ты что-то сказала? — спросил он.

— Отпусти меня!

— Ну нет. Сперва я должен разъяснить тебе причину моего поступка. Не переживай, мой рассказ будет очень коротким, Гермиона. Скажи, подойди я к тебе просто так и предложи, допустим, ужин, ты согласилась бы на второе свидание?

— Думаешь, после похищения у тебя появятся шансы? — с нескрываемым сарказмом поинтересовалась она. И тут же прибавила требовательно (пожалуй, излишне требовательно для безоружной девушки, которая не в состоянии подняться на ноги): — Ты сейчас же меня отпустишь!

— Разве я тебя держу? — Оливер развёл руками. — Расскажи мне, что заставило бы тебя согласиться на свидание со мной?

— Я никогда и ни за что не пойду на свидание с человеком, который опоил меня какой-то отравой! — гневно выкрикнула она. — Ты что, действительно не понимаешь этого?

— Боюсь, Obliviate с тобой не согласится, — Оливер повертел в руках волшебную палочку. — И повторюсь: это зелье совершенно безвредно.

— А вот я могу тебе навредить! Сумасшедший!

— Поэтому мне и пришлось добавить зелье в твою чашку. Ты слишком много упираешься. Просто ответь на вопрос.

— Я. Не стану. Ничего. Тебе. Говорить.

— В таком случае… Legilimens не будет спрашивать твоего мнения, — проговорил Оливер. Иногда блеф — не худший метод.

В глазах Гермионы мелькнул страх. Неожиданно. После всего, что она пережила, её пугает перспектива сканирования воспоминаний? Похоже, у этой девушки немало тайн. Да вся она — один большой секрет в красивой упаковке. Тем приятнее будет заполучить это сокровище и узнать то, что слышали от неё только избранные — все секреты и самые заветные мечты.

— Меня заставило бы пойти с тобой на свидание разве что одно непростительное заклинание. Догадайся сам, какое именно, — выпалила Гермиона. — Что ещё тебе рассказать?

Несмотря на обидные слова, Оливер ликовал. Он и не надеялся, что у неё так быстро развяжется язык.

— Почему ты рассталась с Уизли?

— Причём здесь Рон? И зачем тебе это знать?

— Не хочу повторить его ошибки, — ответил он, не сводя взгляда с Гермионы, которая тем временем смотрела не на него, а куда-то в потолок. Это раздражало. Хотя, надо сказать, Оливер сам виноват — не обездвижил бы её, получил бы разговор действительно «с глазу на глаз». А так…

— Я отвечу на твои вопросы, как только вновь смогу шевелиться, — сказала она. — У тебя есть антидот к твоему дурацкому зелью?

— Разумеется. Но неужели ты думаешь, что получишь его так запросто? — Оливер усмехнулся. — Ты ведь сразу убежишь.

— Обещаю, что не сделаю этого. Честно. Ведь гриффиндорцы не лгут, помнишь?

— Я не был бы так уверен в этом.

— О, ну тогда можешь применять ко мне любые заклинания, — Гермиона наконец отвела взгляд от потолка и чуть повернула голову, их глаза встретились. — Только учти: это будет считаться нападением. При условии, что я сама предложила тебе мирно урегулировать вопрос. Не думаешь, что вторгаться в мои воспоминания с твоей стороны будет по меньшей мере некрасиво?

— Обвиняешь меня в неучтивости?

— Точно. Обвиняю, — сказала она. И, скорчив страдальческую мину, прибавила: — Видишь ли, мне жутко неудобно лежать в таком положении. Дай мне антидот, и я отвечу на вопросы. Потом ты меня отпустишь, и мы забудем об этом странном вечере раз и навсегда.

— Боюсь, забудешь о нём только ты. Мне в любом случае придётся немного подчистить твою память. Ведь, как ты и говорила, ни одна девушка не станет встречаться с мужчиной, который её опоил.

— Верно.

— И зачем тогда мне следовать твоим указаниям? Пока что я в более выигрышном положении.

— Только так у тебя появится шанс узнать то, что тебе нужно.

— С легилименцией у меня всегда есть шанс, — Оливер снова продемонстрировал свою палочку.

— А как насчёт моих занятий окклюменцией?

— Сомневаюсь, что ты ею владеешь.

— Настолько сомневаешься, что рискнёшь проверить опытным путём? И тебя не пугает срок в Азкабане за нападение? Пусть даже условный. Но репутация…

Оливер не был дураком. То, что он разработал весь этот план по «похищению» героини войны, уже говорит о его незаурядном уме. И, разумеется, сделав первые шаги к заветной цели, отступать нельзя… Но и принимать решения на горячую голову не годится. Эх, был бы у него в запасе Веритасерум! С ним удалось бы избежать многих проблем. А каковы сейчас шансы, что ему удастся провернуть задуманный «фокус» с Гермионой? Пожалуй, пятьдесят на пятьдесят. Либо она и вправду расскажет ему хоть что-то, либо продолжит играть в молчанку. И, видимо, придётся рискнуть и пойти у неё на поводу. По крайней мере, пусть ей так кажется.

Отлучившись из гостиной на пару минут, Оливер вернулся с небольшим флакончиком, куда предусмотрительно налил антидот к зелью. Подошёл к дивану, опустился на колени и вложил склянку в ладонь недобро глядящей на него Гермионы.

— Какие у тебя холодные руки… — заметил он. — Я слышал, люди с холодными ладонями самые скрытные. Это так?

— Люди с холодными ладонями страдают из-за плохого кровообращения. А ты просто жалок.

На последнем слове девичьи пальцы разжались, и флакон едва не упал на ворсистый ковёр. Добрая половина «лекарства» тут же оказалась на блузке Гермионы.

— Прости, я совсем забыл…

— Вылетело из головы, что я не в состоянии удержать склянку из-за твоих стараний?

Оливер, предотвратив гневную тираду, быстро вылил пару капель зелья Гермионе в рот. Спустя несколько мгновений (надо же, какой быстрый эффект!) она зашевелила пальцами, потом руками, ногами… И вот его «гостья» уже сидит — пусть и в неуверенной позе, слегка затравленно озираясь по сторонам.

— Во рту пересохло. Принеси мне воды, пожалуйста, — попросила она. — И постарайся случайно не капнуть туда очередного экспериментального зелья.

Оливер не нашёлся, что сказать. Только сейчас он начал ощущать свою вину. Хорошо, что ему не взбрело в голову и в самом деле применить заклинания… Вернувшись из кухни с полным стаканом, он встретил на пороге гостиной Гермиону, вооруженную почему-то его палочкой. Откуда, как?.. О, наверное, уходя за водой, не стоило оставлять палочку на диване. Дракл его дери!

— Ты обещала ответить на мои вопросы, — сказал он. Хотя они оба понимали: если сейчас кто-то и решит что-либо спрашивать, то это будет Гермиона.

— Я солгала.

— Но…

— Да, Оливер, иногда и гриффиндорцы обманывают. Но не переживай, ты об этом и не вспомнишь. Obliviate!

Он видел, как в камине полыхнуло зелёное пламя. Но не мог понять причину — ведь в его квартире не было гостей. А рядом с ним на ковре лежал разбитый стакан, ворс уже впитал разлитую воду. Оливер смутно помнил незадавшееся свидание с Гермионой пару недель назад, а после… дни словно были пустыми. В памяти отложилось, что нужно добиться внимания этой девушки, но сейчас… Сейчас ему казалось, что она не стоит его времени. Оливер лёг спать с мыслью, что раз не «выгорело» с Гермионой, имеет смысл переключиться на кого-то другого…

* * *

— Нора! — выкрикнула Гермиона, секундой ранее одним шагом преодолев расстояние до камина.

Это был первый дом с каминной сетью, который пришёл ей на ум. Она очутилась в гостиной и мысленно поблагодарила Мерлина за то, что в этот вечер тут не собралось всё семейство Уизли. Ясно, что в Мунго в таком виде появляться не стоило… Но почему она не переместилась на Гриммо, к Гарри? Это было бы куда уместнее… И что ей сейчас делать? Без палочки аппарировать домой не получится, а хозяйничать в доме бывшего бойфренда — не лучшая идея.

— Гермиона? — в гостиной появился Рон. — Зачем ты… Что-то случилось?

К собственному удивлению, она была рада его увидеть. Смятённого, глядящего на неё неотрывно.

— Рон, я… — начала Гермиона, безуспешно пытаясь подобрать подходящие слова.

«Я сама не знаю, почему оказалась в Норе».

«Я не планировала видеться с тобой в ближайшие несколько месяцев».

«Я оказалась в сложной ситуации. И камин сам перенёс меня сюда. То есть не сам…. Но я этого не хотела. Наверное».

«Я только что стёрла память своему коллеге. И ничуть не жалею об этом».

«Я хочу поскорее оказаться дома».

Всё не то.

— Рон, я не знаю, почему здесь.

Зато честно.

— Что с тобой, Гермиона? Ты… у тебя пятно на блузке.

— Это ерунда... Я всего лишь пролила зелье. Можешь одолжить мне палочку? Оставила свою на работе, — быстро, чтобы слова не казались слишком значимыми, выдала она неправдоподобное объяснение.

Рон в недоумении (и, похоже, даже без раздумий) протянул ей свою палочку. Гермиона быстро подошла к висящему рядом зеркалу — тому самому, что любило комментировать её внешность. Пожалуй, на этот раз ему лучше не произносить ни слова, если, конечно, эта стекляшка не мечтает превратиться в кучу осколков…

Простенькое заклинание помогло избавиться от пятна на блузке, потом Гермиона привела в порядок волосы и критически осмотрела своё отражение. Из зеркала на неё глядела испуганная потрёпанная девушка, которая никак не соответствовала приписываемому ей титулу героини войны. Смешно смотреть. Хотя нет, грустно.

— Почему ты здесь? — снова спросил Рон.

— Небольшое ЧП на работе, — Гермиона одарила его своим лучшим взглядом, говорящим: «Прости, прости, прости меня!»

— И Нора показалась тебе лучшим местом, чтобы его переждать, чем твой собственный дом?

— У меня нет камина. Рон, я не… извини. Давно пора было с тобой поговорить. Я варила зелье в лаборатории Мунго, котёл взорвался, мне нужно было срочно…

— Причесаться в доме бывшего жениха? — он перебил её. Странно, что не выставил вон.

— Мы не были помолвлены, — тихо отозвалась Гермиона.

— Точно, не были. Но я не буду делать вид, что поверил твоему объяснению. Допустим, что мне плевать, зачем ты здесь.

— Хорошо, — она кивнула.

Рон не был гением, но и дураком его не назовёшь. Надеяться на то, что он поверит в несвязный бред — всё равно что пытаться выиграть у него в шахматы три партии подряд. У Гермионы это никогда не получалось.

— Тебе ещё нужна моя палочка? — спросил он сухо.

Гермиона протянула Рону одолженную палочку, которую он выхватил из её рук слишком поспешно.

— И ты не хочешь… поговорить? — спросила она, искренне надеясь, что он откажется.

— Нет. Не сегодня.

— Тогда я пойду?

Быстрее, быстрее уйти из этого дома. Один раз уже убегала, пора сделать это вновь. Убегать от Рона — хоть бы это не стало традицией…

— Рад был повидаться.

— И я…

«…и я опять вру тебе, Рон. И ты тоже не рад, это слишком очевидно. Для нас обоих».

Гермиона второй раз за какие-то полчаса ступила в камин, на этот раз уверенно произнеся: «Больница Святого Мунго». Она быстро проскользнула по коридорам, стараясь не показываться никому на глаза. Забрав из ординаторской свои вещи (которые Оливер не счёл необходимым прихватить вместе с ней), Гермиона решительно направилась к выходу.

Наконец-то. Скоро она будет дома, и это сумасшествие закончится. Весь чёртов день — как дурной сон, нарочно не придумаешь.

Лишь выйдя на улицу, Гермиона поняла, что ещё придётся объясняться перед Люциусом. Как будто можно прийти и так запросто рассказать, что случилось… Не боясь, что в ответ последует не вполне адекватная реакция.

«Хоть бы он уже спал», — подумала она и, не пытаясь оттянуть момент истины, ускорила шаг.

* * *

— Где ты пропадала?

Гермиона опустилась в кресло, чтобы трясущиеся коленки не бросались в глаза, и проговорила, глядя в пол:

— Тебя это не касается, Люциус.

Оставалось надеяться, что получилось достаточно убедительно. Так он, может, обидится на непривычную грубость и оставит её хотя бы до утра.

— Я так не думаю, — сказав это, Люциус присел рядом с ней.

Не оставит…

Гермионе стоило большого труда сдержаться и не отодвинуться в сторону хотя бы на пару дюймов. Чем ближе он находился, тем сложнее ей было сдерживаться. Она чувствовала его запах, слышала его напряжённое дыхание — Люциус ждал от неё объяснений. Повернув голову вправо, она могла запросто увидеть его лицо. Ни одна мимическая морщинка не ускользнула бы от её внимания, но тогда их глаза бы встретились. Пусть Гермиона сейчас и прятала глаза, но кожей ощущала его внимательный взгляд.

Когда молчать дальше было уже невозможно (казалось, в воздухе вот-вот что-то громыхнёт от напряжения), Гермиона взглянула на него и произнесла, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал естественно:

— С чего ты взял, что я буду перед тобой отчитываться?

Ещё одна отчаянная попытка выдержать дистанцию. Но на сей раз Гермиона почти и не надеялась, что Люциус встанет и уйдёт, бросив её сидеть тут одну. Пожалуй, пусть неосознанно, но она даже хотела его присутствия рядом.

— С того, что уже час ночи, — он указал на настенные часы, и Гермиона была рада возможности вновь отвести взгляд, пусть и всего на пару мгновений. — Я жду тебя Мерлин знает сколько времени. И ты не считаешь нужным объясниться?

— Я была на работе.

— Да, днём.

— Иногда… — Гермиона судорожно пыталась придумать ответ, который помог бы ей избавиться от последующих расспросов. — Иногда, Люциус, обычным людям приходится работать больше, чем хочется. Понимаешь, не все родились с серебряной ложкой во рту, кому-то приходится трудиться, чтобы достичь чего-то.

Она очень надеялась, что Люциус обидится. Обидится настолько, чтобы прервать разговор. Или хотя бы перенести его на завтра.

— Держишь меня за идиота? — он поднялся с дивана и встал прямо напротив неё.

— Ты знаешь, что нет.

Гермиона встала вслед за ним — не хотелось, чтобы Люциус продолжал сверлить её взглядом, да ещё смотря сверху вниз. Хотя, сказать по правде, в корне ситуация не поменялась. Их лица стали куда ближе друг к другу, однако преимущество в росте всё равно оставалось за Люциусом. Боже… А если она сейчас заплачет, то он обнимет её и примется успокаивать? Нет, нельзя рыдать, нельзя, как бы слёзы ни просились наружу…

— Чем дольше я смотрю на тебя, Гермиона, тем отчётливее вижу, что ты врёшь. Это всё твои большие лживые глаза. Они выдают тебя.

«Прекрасно! Он уверен, что я его обманываю. Мог бы тогда подумать головой и понять, что я делаю это не для собственного удовольствия!» — Гермиона яростно сжала кулаки. Но вслух ничего не сказала. Зачем, если он всё равно уверен, что она лжёт?

— Так и будешь молчать?

— Ты бы предпочёл, чтобы я продолжила врать?

— Думаю, для нас обоих будет лучше, если ты всё расскажешь. Что бы это ни было. Что случилось? Кто это сделал? И… что он сделал?

— Ничего!

Гермиона закрыла лицо руками и убежала в спальню. Разумеется, за спиной тут же раздались шаги Люциуса. Она прямо в одежде легла на кровать, уткнувшись лицом в подушку, а он… сел рядом.

— Расскажи…

И почему сегодня все требуют от неё каких-то ответов? Почему?

— Ты… ты всё равно ничего не сможешь предпринять, — отозвалась Гермиона, подняв голову. — Хватит об этом.

— Позволь, я буду сам решать, нужно ли мне знать что-то или нет!

— Если это касается только меня, то я и буду решать, кому говорить, а кому — нет. Ложись спать.

«Если он уйдёт в свою квартиру, то может уже не вернуться к тебе. Ты уверена, что справишься с этим, Гермиона?» — спросила она себя.

Разумеется, она не была уверена. Ни в чём, что касалось Люциуса, чёрт бы его побрал. Куда проще было плевать на свою жизнь, когда он не маячил поблизости.

— Я не уйду.

«Спасибо!»

— А если я не расскажу, то что? Применишь легилименцию, да?

— Нет.

— И с каких пор ты стал таким благородным?

— У меня нет палочки, Гермиона.

Маленький укол вины в груди за то, что забыла об этом. В который раз?..

— В таком случае у меня для тебя плохие новости — я не собираюсь откровенничать. И если уж ты настолько самоуверен… И считаешь, что мои «большие лживые глаза»…

— Ты как открытая книга, Гермиона, — Люциус перебил её. И хорошо. — Для меня.

— Зачем же ты тогда мучаешь меня допросом? Если тебе и без того всё ясно?

— Напротив, ничего не ясно.

— Не можешь прочесть открытую книгу?

— Всё не так просто, дорогая. Ты как книга на непонятном языке. Видно всё, но разобраться самому практически невозможно.

— Я устала от объяснений.

Гермиона вновь спрятала лицо в мягкой подушке. Боже, неужели она никогда не сможет чувствовать себя свободной? Счастливой, ни от кого не зависящей, как птица в небе?

«А я ведь даже на метле летать не научилась, какая из меня птица?» — подумала, шмыгнув носом.

И тут же ощутила мягкое прикосновение — Люциус легонько погладил её по плечу. Вопреки здравому смыслу, Гермиона чувствовала себя в безопасности. Господи, почему? Почему с ним? Потому что он пришёл однажды на порог её квартиры? А если бы к ней тогда заглянул кто-то иной? Что, она бы сейчас бессознательно нуждалась в другом человеке, а о Люциусе Малфое и не вспоминала бы?

Нет, точно нет.

Гермиона знала, что такая близость за столь короткий срок у неё могла возникнуть лишь с Люциусом. И она благодарила высшие силы за то, что этот мужчина увидел, как она выходит из Мунго и направляется домой. За то, что у него хватило отваги (которой слизеринцы обычно обделены) постучать в её дверь. За то, что у неё после расставания с Роном осталась пустота в душе, которую необходимо было заполнить. За то, что Люциус чутко спал и услышал однажды её крики во сне. За его тепло, которое он щедро дарит ей. За всё, что сделал в последние недели.

— И не надо ничего объяснять. Поделись, — прозвучал его голос совсем рядом с ухом. — Можешь оставить себе свои загадки, когда-нибудь я выучу твой «язык». А сейчас мне надо, чтобы тяжёлые думы не портили твой сон.

— Люциус, — сказала Гермиона, тихонько всхлипнув. — Я не могу, тебе не надо знать…

«Он же натворит глупостей, это в лучшем случае. А в худшем — сделает что-то совершенно непоправимое, и мне придётся скрываться от авроров вместе с бывшим Пожирателем…»

— Ошибаешься, мне очень надо знать обо всём, что касается тебя. Пока у меня непозволительно мало данных. Давай подумаем… Так, я знаю, что ты ешь овсянку или мюсли на завтрак. Знаю, что ты любишь спать, когда за окном светло, но не можешь себе этого позволить. Знаю, что ты слишком сильно любишь свой растянутый синий свитер с дурацким орнаментом и носишь его дома, даже когда тепло. Свитер и босые ступни — кто ещё так…

— Эй! Если ты не мёрзнешь, это вовсе не значит, что я тоже…

— Также я знаю, что ты очень боишься оставаться одна. Но ещё больше тебя пугает необходимость рассказать кому-то о своём страхе. И я знаю, что ты, Гермиона Грейнджер, расскажешь мне сейчас о том, как ты провела сегодняшний вечер.

— Ты, как всегда, излишне самонадеян.

— Я слушаю.

И она вывалила на него всю историю, приправив её всхлипами, а завершив умеренными рыданиями. Люциус ни разу не перебил её — ни гневным восклицанием, ни эмоциональным жестом. Его сдержанное молчание и внимательный взгляд давали ей силы продолжать говорить, до самого конца. Слово за словом.

— Я убью его, — пугающе серьёзно заявил Люциус, как только она умолкла.

Сердце Гермионы забилось в несколько раз быстрее. И почему она такая болтливая? Разве нельзя было просто сохранить секрет? Или убедительно соврать?

— И загремишь в Азкабан, — сказала она, сжав его ладонь в своей.

— Плевать.

— А мне — нет. Хочешь оставить меня одну?

— Хочу отправить этого гриффиндорского ублюдка к праотцам.

— …а потом оказаться за решёткой и оставить меня одну. Я верно поняла?

— Гермиона…

— Я помню, как меня зовут. А тебе стоит помнить, что ты не один. Сделай хоть раз что-то персонально для меня, Люциус. Пожалуйста, забудь о том, что я тебе рассказала, и ничего не предпринимай.

— Не могу.

— Нет, ты просто не хочешь. Подумай… Идти на поводу у эмоций, делать то, что говорит тебе злость — это всегда капитуляция. Куда сложнее поступать правильно.

— Дело в том, что правильно будет как минимум покалечить этого юнца, а не позволять ему разгуливать на свободе.

— Он не представляет угрозы, я ведь стёрла ему память. Нам давно пора спать… — и она ушла в ванную, где долго отмокала в горячей воде с пеной и солью, надеясь, что всё будет хорошо.

* * *

Наутро, едва встав с кровати, Гермиона достала из тумбочки свой блокнот и старательно вывела там несколько пунктов:

1) Проконтролировать Люциуса. Он не должен попасть в беду.

2) Сделать так, чтобы ситуация с Оливером больше не повторилась. Никогда.

3) Не думать об этом слишком долго. Всё закончилось.

Лишь поставив финальную точку и захлопнув блокнот, Гермиона заметила, что Люциус проснулся.

— Доброе утро…

«Если скажет что-нибудь про убийство или любой другой способ мести, я свяжу его и не выпущу из спальни до самого Рождества».

— Ты когда-нибудь задумывалась о том, что после смерти жизнь продолжается, только уже без тебя, — проговорил он. Что ж, весьма оригинальная мысль для только что проснувшегося мужчины, не дожившего и до пятидесяти. — Но я не умер, Гермиона. А всё проходит мимо.

— Не всё. Я рядом.

— Только ты… И за исключением тех моментов, когда вдруг решаешь мучить меня неведением. Пропадаешь, а возвращаясь — молчишь обо всём. В остальном, может, ты и рядом.

— Я лишь не хотела, чтобы ты беспокоился об этом, — проговорила Гермиона, а в груди у неё в тот момент словно сжался большой кулак, обхвативший гигантскими пальцами все её внутренности. Все её чувства. Больно. Совесть или стыд?

— Разве я могу…

— Я не беспокоюсь, — сказал он, — только не могу перестать думать.

— А ты не думай, — сказал я. — Не надо волноваться.

Эрнест Хемингуэй. «Ожидание»

* * *

Из ванной доносился шум воды.

Говорят, этот звук должен успокаивать. Но Люциусу до расслабления было очень и очень далеко. Он лежал на кровати и думал. О том, что уйти посреди разговора и оставить его одного в спальне — едва ли не худшее, что могла сделать Гермиона в сложившейся ситуации. О том, что он вовсе не обязан потакать всем её просьбам, пусть она и рассказала ему о случившемся. О том, что хоть убийство — это и не лучшее решение проблемы, но при желании и в нём можно найти долю здравого смысла. И наконец, о том, что абсолютно не способен мыслить рационально, когда дело касается этой девушки.

Сейчас в ванной, за тонкой стеной, плескалась в тёплой воде Гермиона. Пожалуй, ей сегодня пришлось куда сложнее, чем ему. Подумаешь, попереживал несколько часов, места себе не находил… А она ведь перенесла настоящий стресс.

Молодая ведьма без палочки. Беззащитная. В руках у спятившего гриффиндорца. Нет, у спятившего гриффиндорца-целителя, который ещё и разбирается в зельях. Дьявол!

А сам Люциус в то время мерил шагами гостиную и не находил себе места. Бедный-несчастный, злился на Гермиону за то, что задержалась без предупреждения, оставила его одного. А то, что это он, хоть и не по собственной воле, оставил её одну, в опасности — вроде как мелочь, недоразумение…

И попробуй тут усни с этим острым чувством вины, которое перебивает праведный гнев с желанием отомстить. Попробуй, усни!

«Ты же всегда умел отстраняться от насущных проблем, Люциус. Даже в Азкабане… Ну, почти всегда».

Вода всё шумела, хоть и плеск затих. Раздавался равномерный звук, без перебоев, будто там и не было никого — одна вода, ударяющаяся капля за каплей о поверхность ванны.

«Наверное, Гермиона выжидает момент. Чтобы я успел уснуть и не донимал её расспросами», — с досадой подумал Люциус.

А после повернулся на бок, закрыл глаза и долго перебирал в уме события минувшего вечера. Он слышал, как резко оборвался шум воды, как отворилась дверь. Уловил каждый шаг (очень тихий шаг) Гермионы. Но не шевельнулся и не проронил ни слова, даже когда она легла рядом, чуть стянув с него одеяло.

«Я сплю, милая», — проговорил он про себя, словно бы это мог кто-то услышать.

Почему-то Люциус был почти уверен: Гермиона догадывается, что он отнюдь не видит третий сон. Более того — знает, зачем он хочет убедить её в этом. И может быть, даже благодарна ему за понимание.

* * *

— Я лишь не хотела, чтобы ты беспокоился об этом, — сказала она уже утром, с тревогой прижимая к груди какой-то дурацкий блокнот с ручкой, зажатой между страницами. Что, список покупок составляла?..

— Разве я могу не переживать, когда ты даёшь для этого все поводы? Право, Гермиона, мне сложно представить, что ты ещё могла бы сделать, чтобы заставить меня беспокоиться сильнее. И теперь ты хочешь, чтобы я об этом не думал? Поверь, я просто… я просто не могу.

— Можешь. Раз я прошу.

Костяшки её пальцев побелели — так сильно она сжала свой блокнот. И вряд ли дело было в важности записей.

— С каких пор я обязан выполнять все твои просьбы?

— Не надо все. Только эту. Я ведь… — тут Гермиона резко замолчала, отведя взгляд.

Мерлин, как же злило, что она не смотрела на него! Беспроигрышный вариант продемонстрировать свою уязвимость — спрятать глаза. А если у тебя глаза Гермионы Грейнджер, которые показывают все эмоции в «прямом эфире» (а теперь Люциусу было известно значение этого словосочетания — выяснилось, что оно не имеет никакого отношения к пятой стихии), то пытаться выглядеть невозмутимой, смотря в пол или на пустую, ничем не примечательную стену, — глупейшая затея.

— Ты что? — спросил с нажимом.

— Я ведь… Если ты просишь — я делаю… Я помогла тебе. И хочу, чтобы ты пообещал мне не делать глупостей. Нет, пообещай, что не будешь вообще ничего делать… касательно вчерашней ситуации, — тут Люциус поморщился из-за того, что это прозвучало до отвращения официально. А Гермиона продолжила: — Я прошу тебя, очень прошу.

Ну разумеется. Стоило ожидать, что рано или поздно она достанет козыри из рукава. А что у неё были за козыри… Эх, эта девушка могла просить о чём угодно, и он не отказал бы. Стоило лишь упомянуть, пусть даже вскользь, о том, что она помогла ему. Пожалуй, будь у Люциуса столь же весомый аргумент в запасе, он бы использовал его при каждом удобном случае. Пока не надоело бы. Хотя… разве может надоесть ощущение власти над кем-либо? Вряд ли.

— Хорошо, — отозвался Люциус. — Я обещаю.

«И презираю себя за это. Потому что некоторые люди не заслуживают спокойной жизни. Те, кто посмел обидеть Гермиону — в особенности».

— Спасибо.

— И всё? — он изобразил недовольство. — Что я получу взамен?

«Я всегда успею обернуть это в шутку. Но глупо было бы не попытаться извлечь выгоду из ситуации».

— Хочешь что-нибудь особенное? — поинтересовалась она, мягко улыбнувшись.

— Безусловно.

— И что же?

— Тебя. Ты очень особенная, Гермиона.

— Я и так у тебя есть, почти всегда на виду. И не только…

— А если мне не нравится слово «почти»?

— Ты действительно хочешь, чтобы я проводила с тобой круглые сутки и никуда не отходила? — Гермиона отложила свой блокнот на прикроватный столик и устроилась на постели рядом с Люциусом. — Подумай хорошенько.

— Мне нужно лишь, чтобы ты не пропадала.

— Это случилось всего раз. И сейчас я рядом. Совсем близко к тебе. Ты же вроде что-то говорил о том, что хочешь меня? — напомнила она, легонько касаясь губами его плеча, потом шеи… Прошептала в самое ухо: — Или это было разовое предложение?

— Постоянное. И возражения тут не принимаются, — хриплым голосом ответил Люциус.

Ближайший час об Оливере Вуде он точно не вспоминал.

* * *

— Мне с тобой очень хорошо, — пробормотала Гермиона, удобно устроившись на мужском плече. Удобно и для Люциуса, потому что так он мог без каких-либо усилий поглаживать её по талии и одновременно ощущать запах разбросанных по подушке кудрей.

— Насколько хорошо? — уточнил. Не из любопытства, а скорее для того, чтобы что-то сказать. Люциусу нравился голос Гермионы: он пронзал тишину как звон маленького колокольчика. Спросишь что-то — и тут же раздаётся перезвон.

— Лучше, чем со всеми остальными.

Она безмятежно улыбнулась, прижавшись щекой к его груди. Безмерно доверительный жест. И Люциус оценил бы его по достоинству, если бы не…

— Остальные — это кто?

…если бы не ревность.

— Все люди, кроме тебя. Значение какого ещё слова тебе объяснить? — Гермиона нахмурилась.

— Как много у тебя было мужчин?

— Люциус… Я говорила не об этом… Мне хорошо с тобой не только в постели, а просто… Когда ты рядом, как будто… всё вокруг становится немного лучше.

— А я говорю именно об этом. Сколько?

Ответа не последовало. Никакого колокольчика. Только молчание в тишине спальни, и оно почти оглушало в момент ожидания. Иногда нет ничего громче и ненавистнее тишины, а бывает и так, что за неё можно отдать полжизни. Люциус понял это ещё в Азкабане. Сейчас был первый случай.

— Хватит меня допрашивать, — наконец отозвалась Гермиона.

— То есть ты считаешь, что я не имею права интересоваться твоим интимным прошлым?

— Я ведь не спрашиваю тебя обо всех твоих женщинах.

«И слава Мерлину!» — промелькнула беглая мысль.

— И почему? — спросил Люциус уже вслух.

— Потому что… Какая разница? Ты не можешь не думать об этом?

— Это просто любопытство, а не допрос с пристрастием. Но если ты так и не ответишь, ко мне в голову могут закрасться разные мысли о твоих тёмных делишках…

— Вот только не надо мной манипулировать! Я была лишь с Роном и с тобой, Люциус.

Ответила. Насколько можно судить, сказала правду. Помолчав для виду минуту-другую, он задал очередной вопрос:

— Почему ты рассталась с Уизли?

— Не знаю. Рон хотел сделать мне предложение, и я испугалась.

— Выходи за меня? — Люциус не сдержал улыбку.

Гермиона рассмеялась, сказав:

— Так просто ты от меня не избавишься!

— То есть брак с Пожирателем Смерти пугает тебя меньше, чем перспектива семейной жизни с Уизли? — поинтересовался он.

Кто-кто, а Люциус представлял, каково это — жить в Норе. Точнее, в деталях не представлял, но не сомневался, что этот дом можно использовать в качестве альтернативы тюремной камере. Но Гермиона… Ей же вроде нравилась эта халупа, которая почему-то считается пригодной для жизни? Или нет?

— Просто я знаю, что ты не всерьёз, — сказала она.

— Пусть так. Но… — Люциус ненадолго задумался. — Нам надо поужинать, не считаешь?

— В полдень? — Гермиона бросила красноречивый взгляд на часы. — Чем тебе завтрак с обедом не угодили?

— Я имею в виду... Поужинать как-нибудь на людях. В одном из неброских ресторанчиков, например.

— Зачем? Мы, конечно, почти не появляемся вдвоём в общественных местах. Но разве это плохо? Хотя это может помочь в твоей адаптации…

— Как думаешь, какое впечатление мы произвели бы на окружающих? На тех, кто увидел бы нас впервые в нейтральной обстановке?

— М-м… Предположим, впечатление двух людей, которые неплохо проводят совместные ночи?

— Думаешь, это заметно со стороны? — усомнился Люциус.

— Я целитель, а не психолог, и не заглядываю в головы каждому встречному. Но знаешь, ты прав. Не откажусь поужинать в одном милом ресторанчике… Правда он далековато, в центре, но мы заодно прогуляемся после обеда. Как смотришь на это?

— Или… Можно доехать на нашем новом автомобиле, — предложил Люциус.

— На чём?

— А я разве не говорил?..

* * *

— Ещё чуть быстрее, и мы врежемся во что-нибудь… Или в кого-нибудь, — нервно заметил Люциус, находясь на пассажирском сиденье новёхонького авто.

За рулём была, конечно, Гермиона. Она же и диктовала правила: решила ехать со скоростью летящего бладжера — пожалуйста, захотела прокатиться по всему Лондону самым замысловатым маршрутом по пути к центру — почему бы и нет?

«Да потому что она гонит как сумасшедшая!» — подсказал верный ответ внутренний голос.

— Что ж… Если моей жертвой станет какой-нибудь маггл — ты, я полагаю, не сильно расстроишься, — с насмешкой отозвалась Гермиона.

— Почему ты так считаешь?

— Ну, как же… Бывший Пожиратель. Должно быть, убивал магглов. Кстати, скольких? Ты же у нас вроде любишь цифры уточнять? Может, тогда и своей статистикой поделишься?

— Ты считаешь меня чудовищем? Монстром, который массово истреблял ни в чём не повинных людей?

— Отчасти. Но до монстра ты не дотягиваешь.

— И чего не хватает?

— Лысины, расколотой души, стремления поработить весь мир…

Гермиона начала рассуждать, а Люциус тем временем решил не слушать её. Он уверенно провёл рукой по её бедру, проникнув под тонкую ткань чёрного платья, открывающего взору изящные коленки. Какое уж тут порабощение? Есть в мире вещи и поинтереснее.

— Для монстра ты даришь слишком приятные прикосновения, — добавила Гермиона.

— Ты восхитительно смотришься за рулём.

Он проскользнул рукой чуть дальше по нежной коже бедра, миновав край чулок и достигнув кружева её нижнего белья.

— Люциус… Не отвлекай меня от дороги, — Гермиона тяжело выдохнула.

Её рука опустилась на его ладонь поверх ткани платья.

— Разве тебе не нравится?

Он приблизился к ней и коснулся губами места рядом с ушком. И конечно, её маленькая ладошка не могла стать серьёзной преградой, раз уж захотел что-то сделать… Гермиона тихонько застонала и на несколько секунд потеряла управление. Раз — глубокий вздох, два — руки на руле, три — и вот они уже на своей полосе, едут как ни в чём не бывало. И всё вроде бы хорошо… если бы не сигналы из показавшегося за ними автомобиля стражей порядка.

Гермиона резко сбросила скорость и остановила машину на обочине. К окну тут же подошёл маггл в форме. Полицейский.

— Добрый вечер, мисс, у вас всё в порядке? Позвольте проверить ваши документы.

— В полном. Мы что-то нарушили, да? — спросила Гермиона, протягивая своё водительское удостоверение. — На мгновение у меня закружилась голова, и я съехала со своей полосы, но сейчас уже всё нормально.

— Не стоит садиться за руль, если вы нездоровы, — строго отозвался офицер, внимательно изучая права.

— Простите. Я очень сожалею. Дело в том, что мы с моим… с моим дядей… Мы сильно опаздываем на семейное торжество. Юбилей у моей бабушки. Все, наверное, уже собрались…

— Разве это уважительная причина, чтобы угрожать безопасности других участников дорожного движения, мисс?

— Нет-нет, разумеется, вы правы. И дальше мы поедем без происшествий, как и полагается, — заверила его Гермиона. — Даю вам слово.

— На первый раз поверю, — смягчился маггл. — Хорошего вечера, мисс. Вам и вашему дяде.

— И вам того же, инспектор.

Полицейский скрылся из виду. Напряжённо дыша, Гермиона вновь нажала на педаль газа. Автомобиль медленно тронулся с места.

— Дядя? Серьёзно? — Люциус прервал молчание.

— На роль отца ты не годишься, мы абсолютно не похожи. И если бы офицер решил проверить и твои документы, по первому взгляду на фамилии обман бы раскрылся.

— Но дядя? Не напомнишь, кто это сегодня говорил, что мы... Как там? Двое людей, которые неплохо проводят совместные ночи?

— А что, по-твоему, я должна была сказать? Что собиралась принимать ласки, сидя за рулём? Что решила разнообразить сексуальную жизнь? Думаешь, меня бы за это по головке погладили?

Люциус с трудом отогнал фантазии о том, как они с Гермионой занимаются любовью прямо в салоне авто. Как она сидит у него на коленях, прижимаясь всем телом. Как он… Дракл, он отогнал мысли об этом!

— И часто ты врёшь, чтобы избежать наказания? — решил сменить тему.

— По мере необходимости. И не тебе меня за это судить, Люциус.

— На что ты намекаешь?

— Говорю прямым текстом: по части вранья в свою защиту ты любому фору дашь, а уж мне — и подавно. К слову, гордиться этим не следует.

— Я и не горжусь.

— Вот и славно.

— А знаешь, чем горжусь?

— Не знаю и знать не хочу. Не отвлекай меня, я слежу за дорогой. Ты ведь прекрасно знаешь, какой у меня опыт вождения… Не хочу, чтобы нас ещё раз остановили.

— Всё равно скажу…

— А я не слуш…

— Я горжусь тем, что у меня есть ты.

— Это тоже не повод для гордости. Не отвлекай меня от дороги, — сказала себе под нос, смущённо улыбнувшись.

— По-моему, ты это уже говорила…

* * *

Оставшийся путь до ресторана они преодолели без происшествий, даже успели к назначенному времени. Сели за небольшой столик у окна, сделали заказ… Откровенно говоря, Люциус наслаждался вечером. Местом, ужином, своей спутницей, которой сложно было не любоваться.

«Кто бы мог подумать, — ехидно комментировал его настроение внутренний голос. — Малфой, и хорошо устроился среди магглов?»

По сути, так всё и было. Люциус лишь иногда проделывал маленький «фокус»: позволял себе забыть, что люди, с которыми он работает, люди, мимо которых он ежедневно проходит на улице, не испытывая отвращения, — всего-навсего магглы. Ведь внешне, если не считать одежды, они мало чем отличались от волшебников. Да и сам Люциус уже мог слиться с толпой и не выглядел таким растерянным, выходя из дома в одиночку.

— Гермиона! Ты ли это? — незнакомый женский голос отвлёк его от размышлений.

К их столику уверенно приближалась невысокая брюнетка, на вид — немногим старше Гермионы. Люциус тут же принялся вспоминать всех знакомых волшебниц этого возраста. Конечно, вероятность того, что в маггловском ресторанчике им на первом же свидании встретится кто-то из магического мира, была почти нулевой. Но вместе с тем — откуда у недавней выпускницы Хогвартса, крутящейся лишь среди волшебников, близкие знакомые в маггловском Лондоне? Или эта девица — кто-то из родни? Либо подруга детства? Варианты имелись, и тут Люциус понял, что ничегошеньки не знает о жизни своей «соседки». Точнее, её теперешний быт ему известен почти досконально, но вот её жизнь прежде… Родители, друзья из маггловской школы?..

— Кэтти? — отозвалась Гермиона. Судя по удивлённому тону, она тоже не ожидала встретить здесь знакомых.

— Мы не виделись с… дай вспомнить… девяносто пятого? Ты невероятно похорошела, дорогая… А кто это с тобой?

— Люциус. Он мой… друг. Очень хороший друг, — немного нервно проговорила Гермиона. — Люциус, это Кэтрин. Раньше, в детстве, мы с ней жили по соседству.

— Приятно познакомиться, мисс, — он учтиво кивнул.

— А мне-то как приятно, — широко улыбнулась новая знакомая, неприлично долго не отводя взгляд от Люциуса. — Гермиона, нам надо обязательно встретиться… Как твоя учёба, как родители? Ой, столько всего…

— У меня сейчас так много работы…

— Обязательно загляни ко мне в гости. Вместе приходите, — маггла будто не слышала отговорок. — Мы с Майком, моим женихом, живём совсем неподалёку отсюда.

— А мы в другом районе…

— Будет лишний повод сменить обстановку. Дай-ка запишу твой номер, Гермиона... Та-а-ак… Ну всё, теперь не спрячешься, — Кэтрин рассмеялась, словно услышала очень смешную шутку. — Вот, возьми мою визитку на всякий случай. Я ещё подойду к вам, голубки! Мы сидим за тем столиком…

Махнув рукой, Кэтрин тут же умчалась в другую часть зала.

— Маггла? — коротко спросил Люциус, как только она отошла достаточно далеко.

— Ты и сам это прекрасно понял.

Он кивнул. Напряжённость Гермионы настораживала.

— Нам лучше будет уйти отсюда раньше Кэтти, — сказала она, нервно крутя в руках десертную вилочку. Чизкейк, который она с упоением ела ещё десять минут назад, одиноко стоял на столе.

— А иначе?

— Иначе она навяжется, будет долго и упорно вспоминать детство и наши игры на заднем дворе. А ещё расспрашивать о работе, родителях… Что ей отвечать?

— Я бы и сам не прочь послушать рассказ о твоём детстве, — сказал Люциус.

Что он знал о ней? Родители — магглы, в школе училась лучше всех, друзей выбрала не самых подходящих, но и не ввязалась в плохую компанию. Словом, помимо истории о том, как в её спальне разбилось окно и она мёрзла всю ночь, никаких занятных фактов. А ведь они жили вместе (или всё же по соседству?) не первый месяц.

— Детство было прекрасное. Ровно до того момента, кода в него не влез возродившийся Волдеморт. Всё.

— Слишком коротко.

— Тогда подожди до тех пор, пока мне не захочется поделиться этими рассказами с тобой. А не выпытывай, как ты это любишь.

— И долго ждать?..

«Долго ли ждать момента, когда ты перестанешь закрываться от меня? Сколько осталось до того, как ты поймёшь, что мы с тобой, хочешь не хочешь, движемся в одном направлении? И как скоро я сам смогу это окончательно принять?» — спрашивал он себя.

— Я не знаю. Давай попросим счёт?..

Люциус тоже не знал. Но, пожалуй, готов был ещё немного подождать.

* * *

— Что не так? — спросил Люциус у Гермионы тем же вечером.

Он только вышел из душа в своей квартире, а Гермиона уже лежала в спальне, укутавшись в одеяло. Прямо как он прошлой ночью — не дожидаясь. Разница была лишь в мотивах.

— Просто хочу спать, — пробормотала она в подушку.

— Ты как будто что-то скрываешь от меня, дорогая, и я хочу знать, что именно.

— Как раз наоборот. Это ты хранишь свои секреты. Сегодня я ответила тебе про всех своих мужчин, а ты мне про убийства магглов не рассказал. Я всё ещё жду.

— И ты не можешь не думать об этом?

— Я за справедливость. Секрет за секрет. Ты первый начал.

— Даже так? Если ты поборница справедливости, то почему же тогда лежишь на моей половине кровати? Изо дня в день.

— С каких пор она твоя? — недоумённо переспросила Гермиона. — Я всегда спала у окна.

— Да. У себя в спальне. А здесь у окна сплю я.

— Тебе не нравится, что я ночую здесь? — она даже подняла голову с подушки.

— Почему мне может не нравиться прекрасная молодая женщина в моей кровати?

— Это ты мне скажи.

— Прекрати, Гермиона. Я обожаю, когда ты спишь здесь, понятно? Обожаю. Только лежи с другой стороны, и ты сделаешь меня самым счастливым человеком в этом дракловом Лондоне!

— А если я не передвинусь? — с хитрой улыбкой поинтересовалась она. — Что тогда?

— Мне придётся пойти на крайние меры…

— О, мне уже страшно…

— … и оставить тебя без одеяла. Совсем.

— И ты позволишь девушке мёрзнуть всю ночь? Зная, как я боюсь холода? — спросила с притворным возмущением.

— Как раз нет. Я помогу тебе согреться другим способом. И поверь, тогда-то я и сделаю так, что в итоге ты окажешься на другой половине кровати.

— Какой коварный план, мистер Малфой. В лучших традициях вашего рода.

— Совершенно верно. Ещё мой прадед использовал этот метод, чтобы достичь желаемого, — Люциус смерил Гермиону серьёзным назидательным взглядом.

Та не выдержала и звонко рассмеялась. А успокоившись, сдвинулась на свободную половину кровати и сказала:

— Так и быть, ложись у окна. Я всё равно засыпаю на твоём плече.

Люциус тут же расположился на своём любимом месте, законно отвоёванном. А главное — он всё-таки смог изменить настрой Гермионы и отвлечь её от счёта магглов, у которых он отнял жизнь.

— Клёво, — сказал он, устроив голову на мягкой подушке и приобняв Гермиону.

— Что, прости? Я ослышалась, или ты действительно перешёл на молодёжный маггловский сленг?

— Это сленг? Мне казалось, так говорят все. Разве нет?

— Я не говорю, — резонно заметила Гермиона. — И, что куда важнее, ты тоже.

— Это слово часто употребляют мои ученики. Достаточно ёмкое.

Гермиона вновь рассмеялась — до обидного звонко. Люциус-то не понимал, что тут может быть забавного. Подумаешь… Он-то наоборот пытался смотреться в маггловском мире более органично.

— Прости, просто твой образ никак не вяжется со словом «клёво». Это как если бы Волдеморт говорил «чудненько» или «прелестно».

— И откуда тебе знать, что он так не говорил?

— Разве говорил?

— Допустим, нет.

— Вот и всё.

Сказав последние слова, Гермиона, как и предполагалось, устроила свою голову на плече Люциуса. Он чувствовал только её размеренное дыхание, хотя и было понятно, что она не спит. Размышляет.

— Что ты опять притихла?

— Знаешь… — неуверенно отозвалась Гермиона. — Думаю, я люблю тебя.

— Что ты сказала?..

— Ну, а как вы на самом-то деле?

— Превосходно. Я в полном порядке.

— Да нет, я спрашиваю, на самом деле?

Эрнест Хемингуэй. «Какими вы не будете»

* * *

Люциус очень вкусно пах. Всегда. И Гермиона не могла не думать об этом, пусть даже отстранённо. По крайней мере в те моменты, когда лежала совсем рядом с ним. С ароматом. С Люциусом.

Сочетание лёгкого парфюма с непередаваемым естественным запахом необъяснимо притягивало. Иногда Гермионе казалось, что Люциус делает это специально. Может, что-то мудрит с какими-то компонентами — ведь у кого-кого, а у этого мужчины было немало знаний в области зельеварения. Уж не он ли водил дружбу с Северусом Снейпом? Стоп, или не водил?.. Чёрт, она даже об этом ничегошеньки не знает!

Они живут по соседству (а если говорить откровенно — живут вместе) далеко не первый месяц, а раскусить его так и не удалось. То есть ей казалось, что с каждым днём она узнаёт Люциуса всё больше и больше, становится ближе к нему, но факты говорили об обратном. Все его откровения можно было сосчитать по пальцам одной руки, и даже их оказалось бы много для такого счёта. Да, он откровенничал раз или два. Но это лучше, чем ничего.

С другой стороны, сама Гермиона тоже не спешила делиться с ним сокровенным. Теми сугубо личными размышлениями, которые, по её мнению, не касались Люциуса напрямую. И это несмотря на то, что сейчас он был для неё, пожалуй, самым близким человеком. Мерлин, не верится, что она признала это!

После смерти родителей семьи у Гермионы не осталось. Рон, за которого она когда-то планировала выйти замуж, стремительно отдалялся. А Гарри… Видеться с Гарри она просто не успевала. Люциус-то время отнимал, не спрашивая разрешения. Он просто находился рядом и считал, что оно (почти всё свободное время Гермионы) принадлежит ему по праву. Самая удобная, беспроигрышная позиция. Хочешь что-то заполучить — бери и делай вид, что это изначально было твоим. Вряд ли кто-то рискнёт проверить.

Вот и Люциус, очевидно, не задумывался о том, что «приватизировал» её. И сейчас, лёжа на его плече и медленно погружаясь в сон, самой себе Гермиона могла признаться без стеснения: ей это очень нравится. И не только это.

Нравится, когда он говорит словечки вроде «клёво». Хоть это и звучит немного странно.

Нравится, когда он покупает ей в подарок авто. Хоть это и большие необоснованные траты.

Нравится, когда он помогает ей готовить ужин. Хоть у него это и не очень хорошо получается.

Нравится, когда он находит себе работу по её совету. Когда учит чему-то маленьких магглов. Безо всяких «хоть».

Нравится, когда он зовёт её куда-то по поводу и без.

Нравится он. Весь. Целиком.

Может быть, она испытывает некоторую неловкость, когда её подруга детства подходит к столику в ресторане, полном людей, и начинает обо всём расспрашивать. О том самом — личном. Пожалуй, Гермионе пока что сложно представлять Люциуса как своего мужчину.

«Пока что? Почему пока что?»

Потому что, возможно, со временем всё поменяется. Конечно, они никогда не станут похожими на обычные пары. Не будут как Гарри и Джинни, например, или даже как сама Гермиона и Рон ещё несколько месяцев назад. Но это и хорошо. Их отношения отличаются от нормальных, но от этого они не становятся хуже. Наоборот.

Гермиона придвинулась к Люциусу и опять сделала глубокий вдох. Пах он всё так же притягательно.

Но разве стал бы он создавать какой-то мифический аромат специально для того, чтобы заворожить её? Или других женщин? Сама мысль была абсурдной. Совершенно очевидно, что Люциус не пошёл бы на риск: не искал бы нелегальные пути прохода на Косую Аллею, не разыскивал бы и в маггловском Лондоне ингредиенты, близкие к магическим, не стал бы даже вспоминать рецепты или…

— Что ты опять притихла? — спросил Люциус.

Догадывался ли он, что Гермиона думала о нём? Подозревал ли, что за последние полчаса она разобрала их отношения на составляющие, словно это научный эксперимент, который она проводит? К слову, это её «исследование» протекает достаточно успешно. Но считает ли так же Люциус?

Чтобы выбраться из вороха своих мыслей, Гермиона могла только обнять лежащего рядом мужчину. Запах стал ещё ближе. За это время ночь почти вступила в свои права, за окном стемнело. В темноте всё ярче и острее. Насыщеннее. Особенно слова.

— Знаешь… Думаю, я люблю тебя, — сказала Гермиона, глядя на его тёмный силуэт.

Неслыханно.

— Что ты сказала? — спросил он. Хотя, очевидно, прекрасно расслышал каждое слово. Или нет?

На Гермиону накатил приступ паники. И опять темнота сыграла на руку — в ней можно было хотя бы спрятать лицо. Но что делать со словами? Зачем, зачем она вообще это сказала?

Рука Гермионы медленно потянулась к палочке. Решение нашлось само собой. Пусть и совершенно неправильное, со всех сторон неэтичное решение.

— Obliviate! — чётко произнесла она, взмахнув палочкой. И мгновенно ощутила презрение к себе.

«Слишком часто я стала использовать это заклинание», — подумала она и быстро положила палочку на прежнее место. В спальне повисла тишина — Гермиона судорожно пыталась вспомнить их диалог слово в слово, чтобы на этот раз выдать более уместную реплику.

— Я не притихла… — осторожно отозвалась она. — Просто засыпаю.

— Ты как будто встревожена.

Конечно, Люциус почувствовал неладное. Она никогда не была хорошей актрисой, а если ей и удавалось сыграть какую-то роль, то лишь благодаря везению. Сегодня удача не на её стороне.

— Всё хорошо, — сказала она твёрдо.

Но сколько ни повторяй — правдой это не станет.

— На самом деле?

— Да. Да, Люциус.

Он прижал её к себе. Аромат опять окутал мысли.

«Думаю, я люблю тебя».

«Думаю, я поторопилась с признанием».

«Думаю, я слишком труслива, чтобы говорить об этом первой».

«Думаю, я тебя не заслуживаю. Ты бы никогда не дал задний ход».

— Дам галлеон за твои мысли, — проговорил Люциус. — Мне кажется, в этой прелестной головке сейчас строятся поистине грандиозные планы.

— Откуда у тебя взяться галлеону? — усмехнулась Гермиона.

— В таком случае я согласен расстаться с десятью фунтами.

— Торгуешься? Мои думы даже столько не стоят. Это всё ерунда, — она изобразила безмятежную улыбку.

— Тебе бы в разведку…

— Мне бы поспать сейчас, Люциус…

При наступлении ночи куда проще уходить от неудобного разговора. А мучаясь от бессонницы, можно составить планы на будущее:

1) Делать вид, что всё хорошо.

2) Продолжать любить Люциуса.

3) Постараться больше не стирать никому память. По крайней мере без серьёзного повода.

4) Попытаться наконец уснуть.

* * *

На работу Гермиона собиралась в спешке. Впрочем, как обычно.

Кто бы мог подумать — если не можешь уснуть до пяти утра, то подъём по будильнику через пару-тройку часов становится практически непосильной задачей. Гермиона в который раз позавидовала спящему Люциусу. Он-то проводит дополнительные занятия для школьников, то есть его рабочая смена начинается не раньше полудня. Ей бы такой график…

— Во сколько сегодня будешь дома? — спросил Люциус, даже не открывая глаза.

Гермиона невольно вздрогнула — не ожидала, что он уже проснулся.

— Постараюсь не задерживаться, — отозвалась она. — Приготовишь ужин?

Определённо, пока что она не готова вновь выходить «в свет» вдвоём. Другое дело — совместная трапеза дома. Где нет никого лишнего.

— Если ты обещаешь не придираться.

— Когда это я придиралась? Ты вообще-то ещё ни разу не готовил для меня ничего серьёзнее хлопьев с молоком.

— Помнится мне, кто-то негодовал из-за неправильно порезанной моркови, — тут Люциус распахнул глаза и приподнялся на локтях. — И томатов. И вообще всего.

— Тогда мы готовили вместе, и ты перетягивал одеяло на себя, — попыталась реабилитироваться Гермиона. — А сегодня я предоставляю тебе полную свободу действий.

— Смотри не пожалей об этом.

— Я всегда успею заказать себе пиццу или китайскую еду. Может, даже поделюсь с тобой.

— Что-то мне подсказывает, что ты не очень веришь в мои кулинарные способности, — заметил Люциус.

— А мне кажется, что ты сам меня к этому подталкиваешь своим «Смотри не пожалей». К тому же как можно доверять ужин человеку, которому всю жизнь прислуживали домовые эльфы? Я удивлена, что ты вообще умеешь держать в руках нож. Да ещё и режешь им продукты…

— Более того, я способен ещё и убедить тебя попробовать свою стряпню на вкус…

— Тут стоит сказать «спасибо» твоему дару убеждать, а никак не кулинарному таланту. Которого, к слову, нет.

— Не сходится. У меня никак не получается убедить тебя в том, что у меня есть кулинарный талант. Почему дар не работает? — начал размышлять Люциус.

— Ты сумел убедить меня в том, что плоды твоих трудов в принципе съедобны. Это уже успех. А мне пора бежать в Мунго.

— Не забывай, ты обещала не задерживаться…

* * *

После некоторых не самых приятных событий по коридорам Мунго Гермиона передвигалась особенно осторожно, то и дело озираясь по сторонам. Она и раньше так делала, но по другим причинам. Похоже на первые признаки паранойи, но на самом деле это была банальная нелюдимость.

Слишком много места в её жизни занимал Люциус.

Слишком велика вероятность, что она случайно упомянет о нём в разговоре.

Слишком всё непонятно даже ей самой. А уж объясняться с посторонними — неприятная перспектива, как ни крути. Думать о том, что рано или поздно, возможно, придётся рассказать всё людям совсем не посторонним, Гермиона даже не хотела.

— Ты как будто кому-то позируешь, — раздался знакомый голос из-за спины.

Гермиона резко обернулась. Её застукали одну в коридоре Мунго. Да ещё кто…

— Оливер... Как смена? — поинтересовалась как можно более безмятежным тоном.

— Закончилась — и слава Мерлину. Мечтаю о сне последние двенадцать часов.

— Тогда хорошего отдыха тебе.

— Лучшее пожелание.

С этими словами он направился к ординаторской. Похоже, налаживать с ней отношения Оливер больше не стремился. Этот эпизод завершился благополучно — и слава Мерлину.

Сейчас Гермионе предстояла долгая смена. И под конец дня важно было не забыть обойти стороной регистрационную стойку с вездесущей Луизой. А пока… По плану стоят палаты под номерами восемь, четырнадцать, двадцать три…

* * *

— Это греческий салат?

— Тут так написано, — Люциус кивнул, продемонстрировав ей большую кулинарную книгу. Гермиона не припоминала, чтобы у неё была такая. Спросила:

— И давно ты купил её?

— Сегодня. И ещё пару пьес Шекспира.

— Ты зачитался ими и за полчаса до моего прихода решил, что овощной салат — достаточно сытный ужин? — недовольно пробурчала Гермиона в такт своему желудку. Она ведь и не пообедала толком.

— В своё оправдание скажу, что я заказал пиццу.

— О, позаимствовал у меня решение проблемы.

— В процессе готовки я вдруг понял, что не очень дружу с духовкой. А здесь, — он вновь указал на книгу, — все рецепты горячих блюд на неё рассчитаны. Поэтому я приготовил салат. Овощи очень полезны. И сыр.

— А пиццу ты заказал, чтобы свести на нет все усилия по переходу на правильное диетическое питание?

— Пиццу я заказал, чтобы мы не остались голодными. Посмотри на себя, ты ведь и так очень, очень худенькая… Иногда я боюсь, что не смогу найти тебя утром в постели.

— Это претензия? Тебя тоже не назовёшь упитанным, но я ведь не считаю своим долгом сообщать тебе об этом ежедневно.

— Я… отсидел два срока в Азкабане, милая.

— А я — год скиталась по лесам с одной палаткой.

— Что, будем мериться, кто больше пострадал в этой войне?

— Это и без споров ясно. Те, кто её не пережил.

Тут раздался звонок в дверь. Очень может быть — спасительный звонок, который помог сменить тему. Точнее, вообще избавиться от необходимости вести диалог.

Гермиона размеренно проговорила:

— Это, наверное, наша пицца. Давай я открою…

* * *

Когда всё съестное пропало со стола, а зарождающиеся разногласия устранились сами собой, в гостиной воцарился привычный уют. Гермиона как никто другой ценила ощущение тепла. Прекрасно помня, как одиноко ей было в этой квартире поначалу, она не могла не замечать, как умело заполнил гнетущую пустоту Люциус. Причём пустоту не только в комнатах, но и в душе самой Гермионы.

Как-то она даже заметила, что и Косолапус стал вести себя более смирно, чем в первые недели на новом месте. Тогда он вечно норовил убежать на улицу и гулять там как можно дольше — пока не оголодает. Гермиона пропадала на работе с теми же целями — чтобы не чувствовать холода и пустоты.

С приходом Люциуса в её жизнь Гермиона, наоборот, стала спешить домой. Сперва — чтобы проверить, как он справляется, не натворил ли беды. После — по привычке. Сейчас — чтобы поскорее увидеть его.

И этот вечер вышел бы совершенно идеальным, если бы Гермиона изо всех сил не старалась вести себя как ни в чём не бывало. Ведь кое-что всё же произошло, пусть Люциус об этом и не помнил.

Да, неудачное признание в любви — не такое уж и событие.

А вот применение магии ради своей выгоды к человеку, который волшебства лишён, — это серьёзно. Достаточно веский повод, чтобы чувствовать себя обманщицей. Лёжа на коленях у человека, которого практически предала.

— Как прошёл день? — поинтересовался Люциус, легонько поглаживая её по голове, перебирая распущенные волосы. Гермиона была готова задремать.

— Много пациентов, всё как обычно. Ничего интересного.

— Любопытно. Когда я был твоим пациентом, ты так же отвечала на подобные расспросы? «Ничего интересного»?

— Ты никогда не был моим пациентом. Тобой занимался наш целитель Вуд… — Гермиона задумалась. Стоило ли вообще упоминать его? Но потом пришла к выводу, что и без того достаточно скрывает. Как бы между прочим она сказала: — Кстати… Я сегодня разговаривала с Оливером. И он ведёт себя абсолютно адекватно.

— Что, прости? Ты говорила с ним?

— Мы работаем вместе, так что в этом нет ровным счётом ничего примечательного.

— Но он на тебя напал! Ты хочешь, чтобы это повторилось?

Гермиона подняла голову с колен Люциуса и устроилась рядом, чтобы видеть его лицо.

— Мы всего-навсего обменялись парой ничего не значащих фраз, — не терпящим возражений тоном сказала она. — Случайно столкнулись в коридоре. Таких встреч не избежать, пойми.

— Разумеется, если не сменить место работы на более безопасное. Вспомни, с чего всё начиналось в прошлый раз. И подумай хорошенько.

— Ты ведь понятия не имеешь, с чего всё начиналось. Я тебе не рассказывала.

— Знаешь ли, тут несложно догадаться, — процедил Люциус.

Гермиона напряглась. Той атмосферы, которой она наслаждалась несколько минут назад, словно и не было. Одно лишнее слово (то есть имя) — и вечер испорчен.

— Перестань, я не хочу ругаться, — примирительным тоном проговорила она. — Это моя работа, и она мне нравится. С Оливером мы почти не видимся. Сегодня было скорее исключение из правил.

— Никто из нас не хочет ругаться. Но только один человек в этой комнате почему-то желает работать с мужчиной, который угрожал её жизни.

— Я не хочу больше это обсуждать.

— Нельзя решить проблему, просто замолчав, Гермиона!

— Да нет здесь никакой проблемы! Её видишь только ты! Чёрт, зачем я вообще заговорила об Оливере? — на эмоциях выкрикнула она. — Честное слово, проще было бы стереть тебе память!

Гермиона резко замолчала. Последние слова были скорее вырвавшимися наружу тревожными мыслями. Произносить их вслух в её планы не входило.

— Прости, но… — напряжённо начал Люциус. — Ты когда-нибудь стирала мне память?

— Нет, конечно.

Ложь, ложь, ложь.

— На самом деле?

Ты ведь совсем не умеешь врать, Гермиона, так что лучше бы и не пыталась. И умела вовремя замолчать.

— Ты ведь понимаешь, что я могу применить Obliviate прямо сейчас, решив таким образом проблему? — спросила она, пристально глядя в глаза Люциусу.

Он выглядел невозмутимым. А вот она сама — вряд ли.

— Но ты этого не сделаешь, Гермиона. Верно?

— Отчего же?

— Совесть.

— Что «совесть»?

— Она у тебя есть. Поэтому спрошу ещё раз... — Люциус взял её ладонь в свою и медленно проговорил, словно хотел загипнотизировать: — Ты. Когда-нибудь. Стирала. Мне. Память?..

Гермиона понятия не имела, что ей делать сейчас. Как не усугубить ситуацию?

— Даже если бы я, чисто гипотетически, сделала что-то в этом духе, стала бы я признаваться? — начала она неуверенно. — Ведь смысл в том, чтобы всё осталось в тайне. Для этого и стирают воспоминания. Гипотетически.

— Хорошо. Но ты могла бы стереть мне воспоминания? Гипотетически?

— Если бы я, гипотетически, стёрла тебе память… То у меня были бы на то очень веские причины.

— Неужели? — Люциус скептически изогнул бровь. — Например, какие?

— Ну, я могла бы сказать что-то, о чём потом бы сожалела. Разумеется, гипотетически.

— Что именно?

— Например, что… Что люблю тебя. То есть… Чисто гипотетически, я могла бы такое сказать, а потом испугаться и использовать магию, — пролепетала Гермиона, пряча взгляд.

— Ты сказала, что любишь меня.

— Я имела в виду, что гипотетически…

— Гермиона!

— Я сказала это, да.

— И чего в этом такого страшного, скажи на милость, чтобы пугаться и бросаться заклинаниями?

— Ты переспросил.

— Переспросил? И? Ты стёрла мне память, а не повторила?

— Я… Я не знала, что делать, Люциус. Я пожалела, что сказала это. И отменила действие. Вот и всё. Это было неправильно, прости.

— Знаешь что, Гермиона?

— Что?

— Я люблю тебя.

И тут она забыла, как нужно дышать.

Вдох. Выдох. Вдох… Всё под контролем.

— Ты говоришь это только из-за моего признания. Не надо. Со мной всё в порядке, я это пережила.

— Нет. Я люблю тебя, Гермиона. И даже если бы я сейчас мог стереть тебе память, я бы не стал так поступать. Знаешь почему? Потому что я люблю тебя. И ты непременно должна об этом знать. Не надо отменять никакие действия.

— Ты и правда любишь меня? — тихо-тихо спросила она.

— Хочешь, чтобы я повторил это ещё раз?

— Пожалуй, да. Хочу.

— Я люблю тебя, Гермиона Грейнджер, — твёрдо сказал Люциус.

— Это можно слушать бесконечно.

— Да? В таком случае — я люблю тебя, Гермиона Грейнджер. И, кстати, я не помню, чтобы ты говорила эти слова мне.

— Разве?

— Никак не могу припомнить, как ни стараюсь.

— Что ж… Люциус… Я тебя люблю.

— Прости, что ты сказала? — он усмехнулся.

— Прекрати, — Гермиона не сдержала улыбку.

— Ты не поверишь, но я действительно не расслышал. Что там шло после «я тебя»?

— Люблю!

— О, как громко на этот раз. Мне ждать очередного заклятия или можно расслабиться?

— Расслабься. Я люблю тебя.

Оказалось, если привыкнуть, то признаваться в любви дорогому тебе человеку совсем не сложно.

— А я тебя, Гермиона.

Оказалось, что слышать признания в любви от дорогого тебе человека очень приятно. Даже если ещё совсем недавно они казались почти издёвкой или акцией благотворительности.

— Знаешь, Люциус… Давно хотела тебе сказать…

— Что ты любишь меня?

И он не дал ей возможности ответить, тут же поцеловав её. Долгим и нежным поцелуем. Оторвавшись от его губ, она подтвердила:

— Точно. Именно это я и собиралась сказать.

Запоздало Гермиона поняла, что ей всё-таки удалось отвлечь Люциуса от разговоров об Оливере Вуде и о её «небезопасной» работе.

* * *

— Знаешь, что я люблю больше, чем заниматься с тобой любовью? — вкрадчиво спросила Гермиона, обвив руками плечи Люциуса. Они были уже в постели.

— И что же? — спросил он. Горячее дыхание обожгло кожу у самого уха.

— Ни-че-го.

И это была сущая правда. Осознание её приходило, когда они были вместе. Настолько близко, что Гермиона не могла не чувствовать каждой клеточкой своего тела притягательность Люциуса. В такие моменты, если бы её спросили, согласна ли она бросить всё, лишь бы это удовольствие продолжалось, Гермиона бы безоговорочно согласилась.

Согласна ли она бросить работу в Мунго? Да пожалуйста!

Согласна ли она переехать на край света и забыть о магии? Могли бы и не спрашивать!

Согласна ли она рассказать каждой живой душе на Земле, что любит Люциуса Малфоя, бывшего Пожирателя Смерти, дважды осуждённого на срок в Азкабане? Скажет, хоть по десять раз!

Сейчас был именно такой момент. И Гермионе очень хотелось, чтобы он длился бесконечно долго. Чтобы можно было не думать о том, почему она так привязалась к Люциусу. Чтобы не переживать о том, к чему всё это приведёт. Чтобы не волноваться из-за того, что кто-то из магического мира может увидеть их вместе.

«Почему я вообще должна из-за этого беспокоиться? Я люблю его!»

Эта мысль мелькнула за секунду до того, как Люциус в который раз накрыл её губы своими. После этого на дельные размышления Гермиона уже не была способна. Словно всё её тело вдруг стало предназначено лишь для того, чтобы наслаждаться близостью с мужчиной. Будто не было ничего и никого, кроме них — Люциуса и Гермионы.

Где бы он ни коснулся её, казалось, что именно на этом участке кожи (и нигде больше!) должны быть его руки.

Что бы он ни прошептал ей на ухо, казалось, именно эти слова она должна была услышать.

Что бы он ни сделал — это было правильно. Без вариантов.

— Знаешь, что я люблю больше, чем заниматься с тобой любовью? — поинтересовался Люциус спустя тысячи мгновений близости.

Они оба молча лежали, сил на разговоры не осталось. И Гермиона даже почти нашла что-то неимоверно интересное в уголке потолка. Почти.

— Что? — спросила она.

— Тебя.

Потолок сразу потерял всю свою прелесть. И оказалось, что разговаривать она ещё способна.

— Мне кажется, в последнее время мы слишком часто произносим это слово.

— Какое?

— Слово «люблю», — Гермиона отвела глаза. — И ты опять заставил меня произнести его.

— Это, по-твоему, плохо?

— Я не знаю. Но мы от этого не становимся ближе, чем есть. Расскажи мне что-нибудь о себе.

— Я так понимаю, ты хочешь услышать что-то помимо того, что я люблю тебя?

— Определённо. Скажи, а ты дружил с профессором Снейпом?..

— Вы не могли бы прислать к Каэтано его друзей? — спросил Фрэзер.

— У него нет друзей.

— У каждого человека есть друзья.

— У него нет.

Эрнест Хемингуэй. «Дайте рецепт, доктор»

* * *

Когда самые важные слова произнесены, можно без опасений обсуждать всё, что взбредёт в голову. Никто не предъявит претензий. Но Гермиона почему-то пошла сложным путём — ей захотелось покопаться в голове (и в душе) Люциуса.

Просьба звучала так: «Расскажи мне что-нибудь о себе».

Но вот что?

— Я так понимаю, ты хочешь услышать что-то помимо того, что я люблю тебя? — спросил Люциус, прекрасно зная, какой ответ услышит.

Он и сам уже успел привыкнуть к этой фразе. Если говорить о чём-то слишком часто, не получится ли так, что оно потеряет свою значимость? А если и нет, то от многократного повторения сильнее чувство точно не станет. Сколько раз Люциус говорил, что чистокровность — главнейшее качество мага? Как часто заявлял, что семейные ценности у Малфоев на первом месте? А уверял, что невозможно оказаться за решёткой на долгий срок, если имеешь деньги и влияние?

Ответ прост — много-много-много раз. Как выяснилось позже, катастрофически много. И это не сработало. Полный провал по всем пунктам.

— Определённо, — задумчиво-протяжный голос Гермионы вырвал из размышлений. Она вдруг спросила: — Скажи, а ты дружил с профессором Снейпом?

Люциуса этот вопрос обескуражил. Не то чтобы он принципиально не хотел обсуждать бывшего соратника (или противника?), но сейчас? Ночью? В постели?

— Почему тебя так интересует Северус?

— Мне интересен не он, а ты.

— Будь это так, ты бы и спрашивала обо мне, а не о своём профессоре зельеварения.

— Я и спрашиваю о тебе. Расскажи о своих друзьях, хочу послушать.

После этой просьбы Гермиона уложила свою голову ему на плечо. Люциус настолько привык к её близости, что скоро без этих пушистых волос и холодных ладошек под боком не сможет и уснуть. Как бы это не переросло в зависимость.

«Не зависимость, а влюблённость. Забыл уже, что это такое?» — съехидничал внутренний голос.

Но Люциус не забыл.

Просто отвык.

— Не думаю, что у меня есть друзья, — ответил он Гермионе, проведя рукой по её пушистым волосам. Это действие немного отвлекло от невесёлой темы.

— У каждого человека они имеются.

— Да? Покажи хоть одного.

— Ладно, сейчас нет, ты не вращаешься в прежних кругах, — Гермиона уткнулась носом ему в грудь, провела рукой по его плечу и продолжила сыпать вопросами: — Но ведь были? Неужели нет? Не поверю, что за всю жизнь ты не сдружился ни с одним человеком. Даже учитывая твой скверный характер, это звучит совершенно неправдоподобно.

— Нарцисса была для меня хорошим другом долгие годы, этого вполне хватало, — заговорил Люциус после недолгих размышлений.

Всё-таки стоило быть честным. На прямой вопрос — прямой ответ.

— Я думала, у вас был брак по расчёту.

— Верно. Но это не мешало мне любить её. Как друга и как женщину.

Сказав это, он умолк. Стоило дать Гермионе возможность обдумать услышанное и высказаться. Но она подозрительно долго не произносила ни слова. А потом всё же спросила:

— Так ты любишь её? Нарциссу?

— Любил. Раньше.

— А что сейчас?

— Сейчас я люблю тебя, Гермиона. Не заставляй меня повторять это ещё раз.

«Ой, поздно спохватился, ты уже заставила».

— Мне казалось, что если любишь кого-то, по-настоящему любишь в течение долгих лет, то это чувство не может исчезнуть.

«Может, милая, ещё как может. И хорошо, что ты в этом не успела убедиться на личном опыте», — подумал про себя.

А вслух сказал, надеясь сменить направление беседы:

— Ты сейчас обо мне или снова о Северусе? Любовь сквозь время — это по его части, а не по моей.

— Я всегда говорю о тебе, так что в следующий раз можешь не уточнять. Но вот сейчас подумала, что Гарри, наверное, было бы интересно услышать рассказ о профессоре Снейпе от кого-то, кто хорошо его знал. А то после войны у него остались только воспоминания... Ну, ты знаешь об этом. Он первое время очень переживал.

— Северус на его месте не стал бы переживать, — заметил Люциус.

«Или не позволил бы никому понять это».

— Так вы с ним всё-таки дружили?

— Мы сотрудничали.

— Ты так называешь дружбу?

— Сложно сказать…

В памяти Люциуса невольно всплыли воспоминания о Северусе. Пожалуй, да, он считал его своим другом, и это было взаимно. Хотя и Снейп мог так же безапелляционно заявить, что друзей у него нет. И не было. И никогда не будет. Но, как верно заметила Гермиона, у всех они есть, кто бы что ни говорил. Более того, человек может до поры до времени и не подозревать о наличии у него друга.

Так и у них с Северусом было: вроде просто знакомые, а потом вдруг раз — и уже почти друзья. Неофициально, конечно. Демонстрация искренних эмоций в кругу Пожирателей Смерти считалась непозволительным проявлением слабости.

Рассказать об этом Гермионе? Но зачем — чтобы сблизиться с ней? Возможно, это имеет смысл.

Рассказать Поттеру? Если только ради того, чтобы почтить память друга. И опять же — угодить Гермионе. Она из тех людей, делая приятное которым, сам получаешь не меньшее удовольствие.

Хотя говорить было особо и нечего. Северус поступил на первый курс Хогвартса, когда Люциус учился на седьмом и уже вовсю строил грандиозные планы на будущее. Имея громкую фамилию, завидную невесту, приличное состояние и большие перспективы, сложно обращать внимание на замкнутого одиннадцатилетнего паренька. Даже если ты староста факультета.

К тому же талант Северуса был заметен далеко не сразу и уж точно не всем — разве что от внимания Слизнорта не ускользнули успехи студента.

Но вот спустя годы, попав на службу к Тёмному Лорду, Снейп обратил на себя внимание многих. Люциус оказался в числе заинтересовавшихся.

Хоть о дружбе в полном смысле этого слова и речи идти не могло, какие-никакие доверие и сотрудничество всё же присутствовали. Пожалуй, в тех условиях это можно было назвать дружбой. Так тогда казалось Люциусу.

Но разве не рассказал бы Северус настоящему другу о своей двойной роли в войне? И точно ли сохранил бы его тайну Люциус, скажем, под угрозой безопасности своей семьи? Ведь после появления на свет Драко Люциус проклинал себя за принятие метки. Если раньше «служба» касалась только его одного, и рисковал он лишь собой, то в итоге под ударом могли оказаться самые дорогие ему люди — жена и совсем маленький сын. Разумеется, облегчение после первого падения Тёмного Лорда было огромным — не описать словами. И последующие тринадцать лет шли спокойно. В эти годы они со Снейпом общались как хорошие приятели — ни больше ни меньше.

И ни в один момент Северус даже не намекнул Люциусу, что у него есть секрет. Однако о его чувствах к Лили Поттер тому было известно — видимо, их Снейп не считал такой уж тайной. По крайней мере, после пары бутылок огневиски вполне мог разоткровенничаться. Пару-тройку раз за два десятилетия — рекордно малое число разговоров начистоту.

Да, Гермиона права: рассказать Поттеру что-то о его матери и Северусе Люциус мог, если тот вообще согласится слушать бывшего Пожирателя. Как ни крути, а все обладатели меток так или иначе причастны к смерти ни в чём не повинных людей. К кончине четы Поттеров в том числе.

Также Люциус мог поведать о своем приятеле и Гермионе. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты. Так говорят магглы. Ингода они бывают правы.

— Северус Снейп был моим другом… — начал Люциус.

А потом продолжил свой долгий рассказ, о котором так просила Гермиона. Только вот выпытать её секреты он в тот день так и не успел — их обоих слишком клонило в сон.

Что ж, в другой раз, мисс Грейнджер, в другой раз.

* * *

Люциус очень долго привыкал к шуму центральных улиц Лондона, но сейчас, по истечении времени, научился находить в этой суматохе определённый шарм. И так было со всем маггловским. Первая реакция — отвращение. Потом отрицание, гнев, торг… И дальше по списку. Только вот после принятия шло ещё и удовлетворение.

Так, сейчас он услышал знакомую мелодию, что раздавалась из проезжающего мимо автомобиля, и принялся напевать её себе под нос. Люциус направлялся на работу, а поскольку на улице выдалась на редкость хорошая погода, решил немного прогуляться пешком.

Лишний повод (и возможность) подумать о своём.

О прошлом, о настоящем, о будущем. О хорошем и плохом.

Но в основном — о Гермионе.

Уже на подходе к спорткомплексу Люциус вспомнил, что Гермиона как-то изъявила желание поприсутствовать на занятиях. Тогда это показалось ему дикостью, но сейчас, когда он привязался к своему новому делу, идея не выглядела настолько абсурдной.

— Мистер Малфой! — услышал он оклик. — Мистер Ма-а-алфой!

— Том, — Люциус остановился и приветственно кивнул своему ученику. Тёзке бывшего «повелителя», что выглядело довольно иронично, ведь по характеру мальчик был полной противоположностью Волдеморта. — В следующий раз учти: не стоит бежать по улице с такими воплями.

— Просто я увидел вас впереди... И у нас сейчас тренировка... Я так боялся опоздать, вы всё время из-за этого ругаетесь...

— И ты решил, что если задержишь меня, то мы опоздаем оба? И я в этом случае не выскажу недовольства? — строго поинтересовался Люциус, изогнув бровь.

— Да. То есть нет, — Том обезоруживающе улыбнулся. — Честно говоря, я не хотел идти до зала один. А вы обычно рассказываете что-то интересное.

Последний аргумент подействовал безотказно, и Люциус быстро сменил гнев на милость. Ведь он действительно с теплотой относился к своим ученикам.

Всего в его «подчинении» было три группы ребят с десяти до пятнадцати лет. В каждой из них числилось по дюжине человек. То есть ему, Люциусу Малфою, бывшему заключённому Азкабана, убийце, магглоненавистнику и просто ужасному человеку (по мнению широкого круга лиц) доверили обучать целых тридцать шесть детей.

Мог ли он рассчитывать на подобное право в магическом мире? Совершенно точно нет.

Было ли ему приятно работать с подрастающим поколением, хоть это и были магглы? Безусловно.

По дороге к пункту назначения Люциус ненавязчиво занял мысли Тома рассказом о том, как умение владеть шпагой помогает мужчинам в жизни. Не только мужчинам, конечно, сам Люциус тренирует несколько довольно способных девочек, но мальчикам нравится слушать рассуждения, которые касаются исключительно их и никого больше.

— Очень скоро ты поймёшь, что фехтование — это далеко не только спорт, Том. Но и умение вовремя совершить действие или сделать шаг назад — в зависимости от ситуации.

«Сам я этому научился позже, чем хотелось бы», — добавлял Люциус уже мысленно.

Совсем не обязательно, чтобы его ученики знали, сколько ошибок он совершил.

Пока они с Томом шли до спортивного зала, мальчик не проронил практически ни слова, если не считать возгласов — удивления, или восхищения, или недоверия. Он очень хорошо умел слушать — вот качество, которое Люциус всегда хотел привить Драко. Его сын был послушен, старателен, но воспринимал многое (а у него с самого рождения действительно было многое) как должное. Том же, будучи ещё ребёнком, восторгался каждой мелочью, каждым новым открытием. Да Люциус и сам хотел бы уметь так радоваться, но когда твой возраст переваливает за сорок, мало что может удивить.

При этом искренняя любознательность и открытость детей в его секции по-настоящему поражали. Иногда Люциус ловил себя на мысли, что готов раскрыть им многие свои секреты, лишь бы получить новую порцию восторга в ответ.

«Показать бы им парочку заклинаний, — мелькала иногда идея. — Простейший Lumos произвёл бы настоящий фурор!»

Но Люциус быстро себя одёргивал. Статут о секретности, лишение палочки — всё к одному.

* * *

Несмотря на опасения Тома, на тренировку они оба успели вовремя. Группа собралась в полном составе — Люциуса такое не могло не радовать. Когда он видел, что дети по-настоящему боятся (в хорошем смысле этого слова) пропустить занятие и отменяют другие дела в пользу фехтования, то чувствовал — его дело приносит пользу.

Да и собственный опыт научил Люциуса кое-чему. Отец занимался с ним фехтованием с пяти лет и был очень строгим педагогом. После того, как Люциус поступил в Хогвартс, тренировки, само собой, прекратились. Но как только он приезжал в мэнор на каникулы, всё возобновлялось, и уже в более серьёзных масштабах. Любую его ошибку отец воспринимал как личное оскорбление и заставлял отрабатывать каждый промах часами изматывающих тренировок. Уже в одиночестве — разве что какой-нибудь эльф-домовик мог контролировать, не отлынивает ли «молодой хозяин».

Курсу к третьему тренировки перестали носить обучающий характер. Видимо, тогда Абраксас Малфой решил, что его сын уже всё умеет. И они просто сражались на шпагах, бывало, часами напролёт. Отец выигрывал почти всегда и не забывал при каждом удобном случае напомнить об этом.

— Надо же, Люциус, у тебя «Превосходно» по всем предметам, кроме Ухода за магическими существами. Что ж, видимо, эти твари так же не подвластны тебе, как и фехтование, — однажды сказал Абраксас по окончании учебного года.

— Я исправлюсь, отец, — ответил тогда Люциус с опущенной головой.

— Ну конечно, исправишься...

На этом разговор закончился. К пятому курсу Люциус решил, что отцу уже жалко тратить на него своё бесценное время. При разговорах с сыном тет-а-тет в его взгляде всегда читалась одна и та же мысль: «Я так старался воспитать тебя, но ты всё продолжаешь и продолжаешь разочаровывать».

И Люциус старался изменить ситуацию всеми силами. Пока ему не надоело.

Сейчас, будучи уже взрослым мужчиной, он осознавал: доживи отец до его нынешних «успехов», ушёл бы из жизни по своей воле — не дожидаясь, пока его скосит драконья оспа.

И главный урок, который преподал ему отец — как не надо учить детей. Жаль, понял он это только сейчас, иначе Драко вырос бы совсем другим. Более искренним, пожалуй. Стал бы человеком, который ни за что на свете не согласился бы принять метку.

Тряхнув головой, Люциус громко произнёс:

— Что ж, начнём!

Ученики тут же выстроились в ряд и приняли нужную позицию. Тренеру оставалось лишь наблюдать и время от времени делать кое-какие замечания. Дети подчинялись каждому его указанию беспрекословно. Занятие было доведено до автоматизма.

— Мистер Малфой, а в каких соревнованиях вы побеждали? — прозвучал вопрос под конец тренировки.

Удивительно, но на этот раз любопытствовал не вечно отвлекающийся Том, а другой мальчик — Чарли. Не менее смышлёный, кстати.

— Фехтование нужно не для того, чтобы побеждать в соревнованиях, — отозвался Люциус. — В первую очередь оно необходимо для самодисциплины. Регулярные тренировки помогают закалить характер, стать более выносливым.

— Но какой был ваш самый сильный соперник? — не унимался мальчик. А в глазах его читалась просьба: «Ну расскажите, расскажите, пожалуйста!»

«Я сам себе противник», — подумал Люциус.

Но вслух выдал другой ответ, тоже близкий к истине:

— Мой отец. Он тренировал меня, когда я был в вашем возрасте.

— И вы его побеждали?

— Гораздо реже, чем хотелось бы.

— Но он хорошо научил вас!

— Безусловно, Чарли, безусловно, — Люциус кивнул. — Поэтому я сейчас тренирую вас.

— И потом мы будем так же классно фехтовать, как и вы?

— Да, будете. Может, даже лучше.

* * *

— Иногда мне так хочется рассказать о нашем романе кому-нибудь, но нельзя, — призналась Гермиона неделей позднее, во время завтрака.

Люциус в тот день специально встал пораньше, чтобы они могли вместе выпить по чашке чая и перекусить. Ведь Гермиона, бывало, выражала недовольство по поводу того, что, видите ли, спать они ложатся вместе, но просыпается она почти всегда раньше.

«Это несправедливо, Люциус!» — вот её главный аргумент.

И что тут возразишь — просыпаться с утра было выше его сил. Однако разговоры об их отношениях бодрили как ничто другое.

— Почему это нельзя?

— Да вроде как и некому говорить. Если только маггловским друзьям, — Гермиона в задумчивости ковыряла ложкой в тарелке с хлопьями. — Может, нам стоит всё-таки наведаться в гости к Кэтти, как считаешь? Самый безопасный вариант.

— Ты игнорировала её две недели, дорогая.

— Не игнорировала, а просто не звонила ей. Это разные вещи.

— А что насчёт твоих друзей из Хогвартса?

— Ты действительно хочешь, чтобы я представила тебя Рону как своего «бойфренда»? Ну нет, к такому цирку я не готова. Чего ждать от Гарри — тоже непонятно...

— Рано или поздно это всё равно придётся сделать. Так почему бы не сейчас?

— Не знаю, — Гермиона действительно выглядела растерянной. — Может быть, мне нужен какой-то стимул. Но пока всё идёт так гладко, и даже страшно что-то менять. Ой, Люциус... — она бросила взгляд на часы и вскочила со стула. — К твоему сведению: я не убегаю от разговора, мне просто пора на работу. Обсудим это вечером, хорошо?

— Не сомневайся.

Через пять минут Гермионы уже не было в квартире, а у Люциуса в голове начал зарождаться план. Если решиться воплотить его в жизнь, то всё либо сложится как никогда лучше, либо полетит к чертям. Одно из двух. И пусть рисковать Люциус никогда не любил, на этот раз ему не терпелось приступить к действиям. День обещал быть очень насыщенным.

* * *

— Добрый день, — предельно вежливо проговорил Люциус, стоя в фойе больницы Святого Мунго.

Привет-ведьма, узнав его, округлила глаза. Давно он не производил такого эффекта, давно.

— Д-добрый день. Мистер… Малфой?

— Он самый. Дело в том, что я выписался около трёх месяцев назад и сейчас хотел бы попасть на приём к целителю. Знаете, мне говорили, что могут проявиться серьёзные последствия из-за... Хм-м… Из-за двух лет, проведённых в Азкабане. И очень удачно, что даже магглы могут посещать эту замечательную больницу, верно? Вот я и пришёл, чтобы провериться. Здоровье важнее всего.

Девушка несколько раз кивнула.

— Вам нужно на приём сегодня? — уточнила она.

— Ни в коем случае не настаиваю на этой дате, — Люциус развёл руками. — В прошлый раз меня обследовал целитель Вуд. Полагаю, у него и без меня выстроилась очередь из пациентов.

— Не то чтобы очередь... Но у него сегодня стоит только ночная смена. Вы ведь не будете ждать его до вечера? — она как будто испугалась собственных слов. — Знаете, я могу сейчас же направить вас к другому целителю.

— К сожалению, моя репутация в магическом мире не позволяет мне доверять всем целителям. Не поймите меня превратно…

— То есть вы настаиваете на приёме у целителя Вуда?

— Ну что вы. Я не откажусь от встречи, допустим, с целителем Грейнджер. Она сейчас на смене?

— Гермиона? — непонятно зачем уточнила девушка.

— Именно она.

— На смене. Принимает пациента в триста втором кабинете.

— Благодарю, — тут Люциус наконец удосужился прочесть имя привет-ведьмы. — Благодарю за помощь, мисс Стоун.

* * *

К великому сожалению Люциуса, очереди у кабинета под номером триста два не было. Он-то хотел произвести фурор своим появлением, но не вышло. Его черёд подошёл минут через десять, не больше — как только с приёма вышел болезненного вида пожилой маг. Тот, впрочем, даже не посмотрел в сторону «грозы магического мира», которого пришлось изолировать от привычного ему общества. Видимо, не такой уж и серьёзной «грозой» он был. Скорее так, небольшим дождиком, портящим настроение многим жителям магической Британии.

Люциус уверенным движением руки распахнул дверь и переступил порог кабинета. В этот момент удивление на лице Гермионы было гораздо красноречивей недавнего шока привет-ведьмы.

«Сюрприз!»

— Здравствуй, дорогая, — он улыбнулся.

Гермиона тут же ринулась к двери и плотно закрыла её, словно опасаясь слежки. Ну, учитывая, с кем она работает, тревогу можно считать обоснованной.

— Что ты здесь забыл? — прозвучал вопрос с нотками обвинения.

Люциус хотел было оскорбиться, но передумал.

— Я соскучился. Кроме того, ты целитель, а я до сих пор реабилитируюсь после так называемой «болезни Азкабана». Может, мне нужно какое-нибудь лекарство или рецепт? Или я резко почувствовал недомогание, боли?

— Ты мог бы попросить меня об этом дома.

— Я же сказал, что соскучился, — Люциус пожал плечами.

— Тебя кто-нибудь видел?

— Милая девушка за регистрационной стойкой была очень любезна и подсказала, где тебя найти. Без её помощи я бы долго плутал.

— Ты говорил с Луизой? Обо мне? Она же всем расскажет!

— Честно говоря, именно это и входило в мои планы.

Гермиона сощурилась и скрестила руки на груди. Вот от того, что она скажет в последующие десять минут, и зависит, провалится задумка Люциуса или всё пройдёт «на ура».

— Ты ведь знаешь, что абсолютно здоров, верно?

— Знаю.

— И ты не успел соскучиться за два часа, которые прошли с тех пор, как мы виделись утром?

— Не успел, — вновь легко согласился Люциус.

— То есть ты заявился сюда лишь ради того, чтобы все увидели твою роскошную шевелюру? И чтобы каждый в Мунго знал, что ты зашёл именно ко мне? Так? — с нескрываемым возмущением спросила Гермиона.

Люциус рассчитывал на подобную — бурную — реакцию. Ведь эта девушка — далеко не Нарцисса, которая всегда предпочитала лишний раз промолчать и переждать бурю в одиночестве. Нет, Гермиона была не из таких. Не на шутку разозлившись, она могла и разгромить что-нибудь ненароком, случайно. Или даже специально.

Но сейчас он не поступил необдуманно, как могло показаться на первый взгляд. Раз уж Гермиона с таким неодобрением отнеслась к его идее, можно сделать вид, что он действительно пришёл на осмотр. Она же ещё пару месяцев назад все уши ему прожужжала о необходимости обследования. И провела его сама в «полевых» условиях. Так Люциус и избежал визита в Мунго (тогда он не был к этому готов, сейчас же ситуация изменилась), и убедился в отсутствии риска для здоровья.

— Всё верно, — сказал он. — Я пришёл ради этого.

— Что ж, ладно, — Гермиона вздохнула. — Тогда нужно исполнить твой план и сделать так, чтобы тебя действительно увидели все...

— От себя всё равно нельзя убежать.

— Да, но зато от других можно.

Эрнест Хемингуэй. «Острова в океане»

* * *

— Опять забегаешь в самый последний момент, — привычно «поприветствовала» Гермиону Луиза, едва та успела пересечь порог Мунго. — Тяжёлое утро или бурная ночь? Нет, дай угадаю: и то и другое?

«Поразительная проницательность!»

— Не угадала. Меня задержал долгий завтрак.

— Но он ведь шёл сразу после бурной ночи? — не унималась Луиза.

Её интонация и выражение лица как бы между строк добавляли: «Ничего ты от меня не скроешь, даже не пытайся!»

Но Гермиона всё же рискнула попробовать — за последние пару месяцев она стала практически профессионалом в скрытности. Впору было хвастаться и вписывать это умение отдельным пунктом в резюме. «Коммуникабельность, работоспособность, дисциплинированность, ответственность, мобильность, быстрая обучаемость, стрессоустойчивость… Скрытность».

— После бурного сна, — категорично ответила она, сделав акцент на последнем слове. — Точнее, спокойного.

— Как скажешь. Сделаю вид, что поверила тебе.

— Сделаю вид, что жутко опаздываю на смену и не могу больше с тобой говорить, — Гермиона пожала плечами и тут же добавила, выразительно взглянув на большие настенные часы: — Ой, погоди, я ведь действительно опаздываю.

С этими словами она предельно быстрым шагом направилась в ординаторскую. Накинув рабочий халат, сверилась с графиком и побежала наверх. Там её уже должны были ждать пациенты — главная забота на ближайшие пару часов.

Время пролетело практически незаметно. Гермиона принимала больных с магическими недугами. Худшими из таких пациентов были волшебники, потерявшие рассудок — при таких условиях просто невозможно собрать полный анамнез. В основном же приходилось решать несложные, рядовые случаи: снимать наговоры, порчи, неправильно наложенные чары. Это всё решалось в течение десяти минут. Куда больше времени уходило на то, чтобы внушить исцелённым магам необходимость соблюдать осторожность: не вступать в дуэли с подозрительными личностями, не использовать неизвестные заклятия, избегать общения с тёмными волшебниками… И не заходить лишний раз в Лютный переулок. А лучше — вообще обходить это место стороной.

Как ни крути, а добрая половина «клиентов» Отделения магических недугов попадала в Мунго прямиком из этого неблагополучного района. Сразу после войны там быстро навели порядок, однако спустя год или чуть больше всё опять полетело к чертям. Закрытые лавочки вновь распахнули свои двери, запрещённые вещества появились в витринах, на смену осуждённым и убитым продавцам пришли новые — полные сил и желания творить беззаконие. Но так, осторожно творить, чтобы их деятельность в глаза Министерству не бросалась, но заработок приносила. Во всём важно равновесие.

С другой стороны, некоторые снадобья на Косой Аллее за пару галеонов не купишь, вот магам и приходится выкручиваться. Например, последний пациент Гермионы, худосочный сгорбленный старичок, на днях искал в Лютном лекарство от болей в спине, а нашёл порчу от какой-то ведьмы, вдвое его старше, которой он случайно отдавил ногу. Кстати, благодаря «подарку» старухи о спине он и думать забыл. И наконец-то обратился в Мунго — заодно и здоровье подлечит, только вот уже у другого специалиста.

Как только мистер Борхэм (так звали старичка) покинул кабинет, Гермиона настроилась на отдых. Насколько она помнила, в очереди пожилой маг стоял последним, а под конец приёма обычно никто не приходил. Но не тут-то было — дверь резко распахнулась, и Гермиона сперва внутренне разочаровалась, поняв, что перерыв на чай откладывается на неопределённый срок.

Увидев вошедшего, она удивилась.

А потом испугалась.

— Здравствуй, дорогая! — с улыбкой сказал Люциус.

И Гермиона, наконец, возмутилась.

— Что ты здесь забыл?..

* * *

— То есть ты заявился сюда лишь ради того, чтобы все увидели твою роскошную шевелюру? И чтобы все в Мунго знали, что ты зашёл именно ко мне? Так?

Гермиона не знала, куда себя деть, и мерила кабинет шагами, расхаживая из стороны в сторону, от одной стены — к другой. Обычно присутствие Люциуса рядом её успокаивало. Но сейчас, будто иронизируя, он лишь заставлял её нервничать.

— Всё верно, — раздался ответ. — Я пришёл ради этого.

И она решила — будь что будет. Идеальная позиция, если ты всё равно не знаешь, как поступить. А так — события словно бы развиваются по твоему плану (то есть по плану твоего любовника, конечно, но разве обязательно уточнять такую несущественную мелочь?).

— Что ж, ладно, — Гермиона вздохнула. — Тогда нужно исполнить твой план и сделать так, чтобы тебя действительно увидели все.

— Мне казалось, минуту назад ты была другого мнения и мысленно придумывала, как меня получше спрятать.

— Всё равно я не знаю, как это сделать. Да и, откровенно говоря, ты правильно поступил, придя сюда. Иначе я бы ещё долго решалась. Ведь мы с тобой… Мы как будто на необитаемом острове находимся, в полной изоляции. Так что нам нужно либо продолжать двигаться в этом направлении, либо вернуться в цивилизацию, — она усмехнулась.

— Что ты имеешь в виду?

— Не делай вид, что не понял.

— Я хочу, чтобы ты это произнесла.

— Как вам будет угодно, мистер Малфой, — выразительно проговорила Гермиона и пояснила свою мысль: — Мы можем навсегда забыть о магическом мире, убежать ото всех и спокойно жить среди магглов, не боясь, что нас «раскроют». При таком раскладе даже если нас кто-то и увидит, совершенно случайно, это будет уже неважно. Но мне бы не хотелось покидать магический мир, честно говоря. Я бы убежала ото всех, кроме магии и друзей, потому что они — часть меня. А убегать от себя неправильно. Это ты лишён возможности колдовать, а для меня волшебство — привилегия, которую я не хочу потерять.

— Палочка у тебя останется в любом случае.

— Да, но… Я не смогу работать. Мне нравится быть целителем, Люциус, — она обвела глазами кабинет. — Тут здорово, и я чувствую, что нахожусь на своём месте. А что мне делать среди магглов без подходящего образования?

— Даже я нашёл себе работу.

— Тебе нужно было лишь дело по душе. А я никогда не устану сравнивать новую должность (если она найдётся) со старыми перспективами, и заброшенная карьера целителя будет маячить позади. Я не хочу жалеть о том, что бросила Мунго. Не хочу винить в этом тебя. Да ты и сам склоняешься ко второму варианту, верно? Ты ведь ради этого сюда пришёл, сам признался. Чтобы все узнали. То есть ты даже не стал рассматривать первый вариант…

«…Потому что не мог просить меня покинуть магический мир, конечно».

— Куда интересней оказалось наблюдать за твоей реакцией на этот эксперимент.

— Это жизнь, а не эксперимент.

«А не сравнивала ли ты сама ваши отношения с удачным исследованием совсем недавно?»

Гермиона зажмурилась. Ох уж это ужасное чувство — когда совершенно не представляешь, как поступить, чтобы всё стало простым и понятным. Она бы сотворила любое безумство, если бы кто-то предоставил ей гарантию спокойного будущего. Без ссор и выяснений отношений, без сплетен и нелепых домыслов. С друзьями. С Люциусом.

— Надо, чтобы все узнали, — вновь заговорила Гермиона. — Ситуацию в любом случае нужно исправлять — тебя видели как минимум человек пять.

— Не забывай: ты ещё можешь стереть им воспоминания…

— Не издевайся.

— А разве это не твоё коронное заклинание?

— Я ведь уже извинялась. Сколько раз?

— Точно не скажу, но не больше пятнадцати.

— Снова просить прощения не буду, — отрезала Гермиона.

— Разумеется, — Люциус благосклонно кивнул.

— Ладно. Извини меня. Прости, что стёрла тебе воспоминания.

— Теперь — не больше шестнадцати.

— Люциус! Меня пытали при тебе Круциатусом! Но я же не напоминаю об этом! — вырвалось у Гермионы.

Само собой, она не хотела этого говорить. Тем более — кричать. Просто аргумент был действительно весомым, с какой стороны ни посмотри.

— Разве не это ты сделала только что, милая?

— Мои слова не были напоминаем. Люциус?.. Мерлин… Извини меня. Я люблю тебя.

С этими словами Гермиона кинулась ему в объятия. Неважно, что он и не планировал прижимать её к своей широкой груди и поглаживать по спине. Всё равно пришлось. А ещё пришлось вытирать её слезинки своей рубашкой — так, что на ткани появились влажные пятна. Но это тоже неважно.

— И я люблю тебя, — отозвался он. — И прости.

Она не спросила, за что. Скорее всего, это стало бы очередным напоминанием.

* * *

Обхватив всеми пальцами руки ладонь Люциуса, Гермиона спускалась по многочисленным ступенькам, преодолевая их одну за другой под стук собственных каблуков. В Мунго. На виду у всех (пусть народу было и немного).

Люциус, кажется, говорил что-то, но Гермиона не могла вникнуть в его слова, смысл ускользал. Она просто кивала, а в голове её раз за разом повторялись одни и те же фразы: «Я иду с ним», «Мы держимся за руки», «Нас видят вместе»… «Я люблю его».

Дошагав до фойе у главного входа, они остановились совсем недалеко от стойки привет-ведьмы. Гермиона замедлила шаг и ещё крепче сжала его пальцы — Люциус всё понял. Тогда она ступила к нему навстречу, поцеловала в губы и шепнула на ухо: «Возвращайся домой. Я приду, как только освобожусь от работы». Возражений не последовало. Хоть первоначальный план и не принадлежал Гермионе, именно она взялась воплотить его в жизнь.

Когда Люциус скрылся за входной дверью, предоставив ей право действий, Гермиона направилась к Луизе, которая уже вовсю глазела на неё.

— Мы встречаемся с ним, — Гермиона кивнула на захлопнувшуюся дверь. Но коллега и без того уже всё поняла.

— Ты меня не разыгрываешь? — спросила она.

— Нет. У нас с Люциусом роман. И ещё… Знаешь, если ты кому-то об этом расскажешь — я не буду в обиде, — Гермиона улыбнулась. Ей и самой не верилось, что она говорит это. Вслух.

— Полагаешь, я сразу побегу сплетничать? — Луиза неодобрительно сощурилась, но выглядела всё равно чрезвычайно довольной. Ещё бы — такая сенсация!

— Верно, — Гермиона кивнула.

— И ты точно не возражаешь?

— Нисколько…

* * *

Вернувшись домой, Гермиона чувствовала себя абсолютно свободной.

Ровно до тех пор, пока не поняла, что если Люциус и придумал идеальный с его точки зрения план, то это вовсе не означает, что он предусмотрел все детали. Особенно те, что касались исключительно Гермионы.

Например, её друзья, о которых они почти и не говорят. В первую очередь — Гарри.

Сегодня Гермиона рассказала о своём романе Луизе и позволила ей разнести эту новость по всем углам, но ни о чём не сообщила лучшему другу. И-ди-от-ка.

Скинув туфли с уставших ног, Гермиона прошагала в гостиную вслед за встретившим её Люциусом, который тут же взял в руки книгу и принялся листать страницы. Так прошло несколько минут, которые им обоим были необходимы, чтобы собраться с мыслями.

— Я не рассказала Гарри.

— И? — Люциус оторвался от книги с видимым неудовольствием.

— Будет очень плохо, если он узнает о нас от постороннего человека, из сплетен. Или ещё хуже — из газеты. «Пророк» вполне может опубликовать что-нибудь скандальное на эту тему…

Самое забавное, что Гарри им и не поверит. Ни прессе, ни знакомым. Он примется всем доказывать, что это всё ложь. Скажет с уверенностью: «Гермиона бы мне рассказала». И эта фраза будет звучать весомо, многие на неё клюнут. Пока не узнают, что выдумкой тут и не пахнет.

— Так расскажи ему сама, не теряй зря времени, — предложил Люциус.

Решение проблемы оказалось настолько простым, что Гермионе оно и в голову не пришло. Привыкла она к сложным задачкам, что поделать. Чаще всего сама их и создаёт.

— А как лучше рассказать?

С этим вопросом Гермиона вырвала из рук Люциуса книгу, чтобы полностью завладеть его вниманием. Взглянула на обложку — Шекспир, «Гамлет»… Нет, её проблемы сейчас важнее тревог датского принца. И вообще, он вымышленный персонаж, а она живая, настоящая. Сидит тут, места себе не находит…

— Думаю, это должно звучать примерно так: «Гарри, я встречаюсь с Люциусом Малфоем». Но если ты выберешь другой, более оригинальный вариант, я не стану возражать.

— Не смешно. Не могу же я просто заявиться к нему с этой новостью.

— Это прописано в твоём личном своде правил поведения с друзьями?

Гермиона не удостоила эту остроту ответом, лишь смерила Люциуса строгим взглядом. Тот быстро понял её настроение и реабилитировался:

— Милая, аппарируй к «Дырявому котлу», там есть камин. Договорись о встрече с Поттером на сегодня, если это возможно. Приди к нему в гости с бутылкой вина, к примеру. И расскажи всё — с подробностями или без. Как пожелаешь.

— Может, ты пойдёшь со мной? Пожалуйста.

Гермиона осознала, что действительно боится реакции друга. И что с Люциусом поблизости ей намного спокойнее. Даже если всю эту сложную ситуацию создал он.

— Разве что ты пригласишь его к нам в гости. Я не могу аппарировать.

— Но я ведь применяла к тебе Obliviate, и ничего страшного не произошло. Главное, чтобы ты сам не колдовал.

— В магических районах мне появляться в любом случае запрещено. А в доме на Гриммо слишком много волшебных артефактов, насколько мне известно. Не уверен, что это законно.

— Тогда я позову Гарри сюда, и ты будешь сам ему всё объяснять!

— Если тебе так угодно.

Тут шуточная угроза обрела реальные очертания. А что, действительно можно переложить ответственность на чужие плечи? Надо чаще пользоваться этим способом.

— Я пошлю ему Патронус.

Минуту спустя сияющая выдра вырвалась из волшебной палочки и умчалась. Создавая Патронус, Гермиона впервые думала не о раннем детстве в кругу родных, не о школьных годах с друзьями, а о Люциусе. После долгих сомнений, рассказывать ли ему об этом, она решила промолчать.

Счастье любит тишину, так ведь говорят?

* * *

Звонок в дверь вывел из равновесия. Если, конечно, нервное ожидание можно назвать равновесием, что маловероятно.

Гарри пришёл спустя час после того, как получил послание. Конечно, за это время Гермиона не успела подготовиться. То есть она трижды переоделась, несколько раз по-разному уложила волосы (как будто была хоть какая-то видимая разница), выпила две чашки крепкого чая и совершенно извела Люциуса своими причитаниями.

А он извёл её. Своим спокойствием.

Гермиона надеялась, что это не притворство. Потому что её тревоги с лихвой хватило бы им обоим. Каждому по двойной порции. Нет, по тройной.

— Ты меня напугала, Гермиона. Надеюсь, это что-то действительно срочное, — проговорил Гарри после приветствия, едва переступив порог квартиры.

Затем прошёл в гостиную, на ходу стягивая аврорскую мантию. Видимо, он переместился по каминной сети в Мунго, а оттуда быстро дошёл до её дома, раз не подумал о «конспирации» в маггловском районе. Или наложил на одежду маскирующие чары? Скорее второе.

— Для меня это действительно жизненно важно, — искренне ответила Гермиона.

— Тогда мне нужны подробности.

Гарри устроился на диване, и в этот момент в гостиную из кухни вышел Люциус. Гермиона мысленно сняла с себя тяжёлую ношу и передала груз ему. Будь что будет. Он сильнее.

— Мистер Поттер, добрый вечер, — Люциус кивнул и устроился рядом с Гермионой, теперь та сидела между двумя мужчинами.

«Меньше шансов, что подерутся», — подумала она.

«Больше шансов, что ты станешь невольной участницей драки», — добавил ехидный внутренний голос.

— Что он здесь делает? — недоумение пополам с негодованием, исходящие от Гарри, казалось, можно было почувствовать за милю.

— Люциус здесь…

— Я здесь живу, мистер Поттер. Вернее, моя квартира соседняя с этой, за стеной, но тут я провожу не меньше времени.

— Это что, такая благотворительность? Ты помогаешь бывшим Пожирателям реабилитироваться?

— Я не… — вновь начала объясняться Гермиона, но Люциус не дал ей слова.

— Дорогая, ты сама просила, чтобы говорил я, — строго сказал он. И продолжил, уже обращаясь к Гарри: — Ваша подруга действительно помогает мне обосноваться в маггловском мире после тюрьмы. Но только мне, а не всем бывшим Пожирателям, так что благотворительностью я бы это не назвал.

— Почему вы называете Гермиону «дорогая»? — похоже, Гарри услышал только первое слово.

— Помните, вы заглядывали сюда в гости чуть больше месяца назад?

— Да. Но откуда вам об этом известно?

— Не спешите. Вы, мистер Поттер, в тот вечер сказали замечательные слова. Гермиона тогда допустила, что у неё в спальне, в шкафу, прячется мужчина. А если говорить точнее — любовник, которого вы, вероятно, сочли бы для неё не лучшей кандидатурой. И что на это ответили вы?

— Сказал, что если это её осознанный выбор, то я не стану возражать, — на секунду задумавшись, отозвался Гарри.

Гермиона мысленно восхитилась. Даже если бы она сама вспомнила об их разговоре про любовника в шкафу, вряд ли догадалась бы использовать это как главный аргумент. Да ещё и так умело!

— Совершенно верно, — Люциус удовлетворённо кивнул. — Вы сказали, что не стали бы оспаривать выбор Гермионы. И знаете, что здесь самое интересное?

— Что?

— Я стоял в том шкафу.

Гермиона крепко сжала ладонь Люциуса. Если отпустит — упадёт в пропасть. Но там он её всё равно подхватит, не даст разбиться.

— Ничего не понимаю. Это же была метафора. Гермиона?

— На самом деле, это была не совсем метафора, — она подала голос. — И Люциус — мой осознанный выбор.

— Ты хочешь сказать, что встречаешься с ним? С ним? — Гарри поражённо смотрел на Люциуса, мирно сидящего на диване.

— И уже довольно давно. Я просто не знала, как об этом сообщить. Но сегодня о нас случайно узнали несколько людей из Мунго, и медлить дальше было нельзя.

— Кто именно в курсе?

— Думаю, сейчас — почти весь персонал больницы. Новости там быстро разлетаются…

— Я всё равно не могу понять, как вы… — Гарри обхватил голову руками. — Как это вообще случилось?

— Вы совершенно верно предположили, что Гермиона помогает мне, — начал пояснять Люциус. — Так всё и было в первое время. Я не знал, куда податься после выписки из Мунго. Эта квартира была единственным вариантом. А потом…

— Я не хочу слышать, что было потом! Достаточно того, что мне уже известно.

— Ты не знаешь самого главного, — Гермиона вновь решилась заговорить. — Люциус — моё счастливое воспоминание.

— Твоё что? — не понял Гарри.

— О нём я думаю, когда вызываю Патронус. И получается очень хорошо — гораздо лучше, чем раньше.

— Ты не говорила об этом, — вклинился в разговор Люциус.

— Ну, ты и так знаешь, что я люблю тебя, — Гермиона широко улыбнулась. — И что я счастлива с тобой.

Напряжение, сковывавшее её весь вечер, исчезло.

— Стоп! — воскликнул Гарри, переводя взгляд с Люциуса на Гермиону. — Вы серьёзно? Налейте мне хотя бы чаю!..

* * *

— Так… Кто был объектом твоёй первой влюблённости?

Гарри ушёл, а Люциус вместе со своим любопытством остался. Сказав, что она задолжала ему несколько честных ответов, он начал расспрашивать. Они лежали на кровати, прикрытые одеялом, и откровенничали. Всё вернулось на круги своя.

— Виктор, я думаю. Виктор Крам, — честно ответила Гермиона. — Он пригласил меня на Рождественский бал на четвёртом курсе. Первое романтическое приключение.

К слову, Гермиона не была уверена, что с Виктором её связывали настоящие чувства. Столько воды с тех пор утекло. Но воспоминания о нём оставались «тёплыми». Если не брать в расчёт скандал, который устроил на балу Рон, но игнорировать этот маленький фрагмент жизни было несложно.

— Кажется, я читал об этом в «Пророке».

— Там всё переврали. Чтобы ты знал — с Гарри мы всегда были только друзьями.

— И ничего серьёзнее?

— Лучшими друзьями. Куда уж серьёзнее? Кроме того, у него всегда были свои сердечные дела.

— Не сомневаюсь. Но кто был следующим после Крама?

— М-м… Рон. О нём и без меня знаешь.

— А ещё?

— Ты.

— Негусто. Я должен поверить, что во время учёбы у тебя был лишь один роман? И именно тот, о котором все читали в газетах? Ты ничего от меня сейчас не скрываешь?

— Я очень хорошо училась, дорогой, и не могла позволить себе тратить время на всякие там свидания и прочую ерунду. К тому же мы попутно мир от Волдеморта спасали. И от Пожирателей, в числе которых был ты.

— Можно и не надеяться, что ты об этом забудешь?

— Ты в «фирменных» маске и мантии, с палочкой-тростью наготове, с интонациями хладнокровного убийцы в каждой фразе — это зрелище незабываемое, поверь.

— Рад, что сумел произвести впечатление, — Люциус усмехнулся.

— Я ведь тебя жутко боялась, ты в курсе? Больше, чем всех остальных.

— Вот бы и сидела в Хогвартсе, а не бродила по Отделу тайн.

— Я же не могла знать заранее, что встречу там тебя. Это был сюрприз.

— Увидев нас с Беллой, тебе следовало незамедлительно убраться куда подальше. Когда страшно — люди с нормальным инстинктом самосохранения убегают и прячутся.

Гермионе, собственно, тогда ужасно хотелось скрыться, исчезнуть. Если Люциуса на тот момент она считала самым сильным из Пожирателей, то на почётном втором месте в списке стояла Беллатрикс Лестрейндж (сумасшедших всегда лучше избегать). Да они и мчались, убегали. Мимо бесконечных рядов с пророчествами, мимо опасности, мимо, мимо, мимо… Пока их не поймали.

Но Гермиона не хотела напоминать об этом Люциусу.

— Может, не таким уж и страшным ты был, — сказала она с улыбкой. — Наверное, я уже тогда подсознательно чувствовала, что ты просто душка.

— Так меня ещё никто не называл.

— Всегда приятно быть первой. Душка!

— Прекрати это ребячество, — одёрнул её Люциус. — Дело в том, что ты как четыре года назад, так и сейчас — абсолютно не заботишься о своей безопасности.

— При этом я до сих пор жива и здорова. Не понимаю, чего ты пытаешься добиться. Хочешь, чтобы я была осмотрительнее? Хорошо, постараюсь.

— Я хочу… Хочу иметь возможность защитить тебя, если ты вдруг будешь стараться недостаточно сильно. Хочу тебя оберегать.

«Это всё из-за Оливера. Промолчи я в тот вечер — мы бы сейчас об этом не разговаривали. И Люциус бы не переживал».

— Ну… У тебя же есть шпага, — Гермиона улыбнулась. Слегка натянуто.

— Неравноценная замена палочке.

— Ты сам виноват.

Виноват, что у тебя её отняли.

Виноват, что принял метку.

Виноват, что не смог вовремя перейти на нужную сторону.

Виноват…

— Я знаю.

— Будь моя воля, я бы вернула тебе палочку, — сказала Гермиона.

А про себя подумала: «Может, Гарри сумеет что-то сделать?»

Работая в аврорате и имея такой авторитет, помочь одному раскаявшемуся волшебнику не так уж и сложно. Особенно если этот волшебник — возлюбленный твоей лучшей подруги.

— Это тоже знаю. С ней я бы доставлял тебе меньше хлопот.

— Ты не доставляешь хлопот. Уже давно. С тобой стало гораздо легче ладить примерно с того момента, как мы начали спать вместе.

— Эти как-то связано между собой? — Люциус усмехнулся.

— Думаю, напрямую.

— То есть если я вдруг вздумаю ночевать отдельно, ты вновь не оберёшься забот?

— Не вздумаешь, — Гермиона лёгким поцелуем прикоснулась к его шее, прибавив: — Я не разрешу.

— Тебе нравится думать, что ты здесь главная, верно? — Люциус обхватил её за талию и крепко прижал к себе.

— Не лишай меня этой иллюзии.

— Заметь, это не мои слова.

Гермиона перевернулась на бок и привычно уложила голову Люциусу на плечо.

— Правда в том, что мне наплевать, кто главный, — сказала она. — И в том, что твоя шпага может быть эффективней палочки — например, среди магглов. Или если ты решишь сыграть роль рыцаря. Кстати, помнишь, ты обещал взять меня с собой на тренировку в качестве зрителя? Завтра у меня выходной, хочу провести его с тобой… А заодно и с десятком-другим шпаг.

— Разве я обещал?..

Пусть она думает обо мне лучше, чем я есть на самом деле, и я тогда буду и в самом деле лучше.

Эрнест Хемингуэй. «Старик и море»

* * *

Откровенно говоря, Люциус не забывал о друзьях Гермионы. И Поттер, и Уизли мелькали в его мыслях время от времени, в том числе и когда он собирался наведаться в Мунго. Только вот повлиять на его решения они всё равно не могли, а походили скорее назойливых насекомых.

Почему Люциус не напомнил об их существовании и Гермионе? Просто он понимал, что открыться друзьям она рискнёт ещё не скоро, если вообще рискнёт. Оно и понятно — реакцию этих двоих «героев магического мира» предсказать не возьмётся даже прорицатель со стажем.

Но на деле вышло, что в общении Поттер вполне… приятный человек.

Впрочем, пару-тройку лет назад Люциус не мог подумать, что и Гермиона станет ему близка. Не подозревал, что она настолько милосердна — как человек, и в то же время так притягательна — как женщина. Хотя тогда она и не была женщиной в полном смысле этого слова. Так, девушка-подросток, которая может похвастаться приятной внешностью, незаурядным интеллектом и большими амбициями. И грязной кровью. Ничего более значительного.

Сейчас же всё изменилось кардинально. Поттер оказался адекватным парнем, а Гермиона — наверное, лучшей женщиной во всём Соединённом Королевстве. Пожалуй, даже без «наверное». Определённо, для него она была самой лучшей.

— Ты и так знаешь, что я люблю тебя, — сказала Гермиона, улыбнувшись. — И что я счастлива с тобой.

После этих слов хотелось кричать на всю округу о том, что и он тоже счастлив. С ней.

«Разумеется, я знаю об этом, но никогда не прочь лишний раз услышать столь приятные слова из твоих уст. Да и может ли тут быть лишний раз?»

— Стоп! — подал голос Поттер. — Вы серьёзно? Налейте мне хотя бы чаю!

— Тебе чёрный или зелёный? Есть ещё вкусный ройбуш.

На контрасте со своим другом Гермиона выглядела удивительно расслабленной. Зная её, Люциус не сомневался, что это не притворство.

— Любой, только покрепче. В ближайшие несколько часов я всё равно не усну.

И она тут же скрылась на кухне. Из-за неплотно прикрытой двери доносилось бряканье посуды, шум воды и какая-то популярная песенка, которую Гермиона частенько напевала себе под нос, занимаясь домашними делами.

— Так может, мистер Поттер, вам чего-нибудь совсем покрепче? Я с самого начала предлагал открыть бутылочку вина.

— Мне завтра ещё на работу, благодарю.

— Мне тоже, но я бы на вашем месте не отказывался. Хорошее вино, итальянское. Сам выбирал.

Люциус действительно открыл для себя несколько неплохих мест в маггловском Лондоне. Среди них значился не только винный магазин неподалёку от места его работы, но и несколько приличных отделов с одеждой, книжная лавка (в которой он до сих пор ориентировался, как первокурсник в коридорах Хогвартса), несколько милых кафешек и парочка улиц, по которым было приятно просто гулять.

— Так вы работаете? — поинтересовался Поттер.

— Да, Гермиона была очень настойчива и вынудила меня устроиться хоть куда-то. Но в итоге я занял неплохую должность тренера по фехтованию.

— Представляешь, он целыми днями сидел в четырёх стенах! — с этой фразой Гермиона распахнула дверь и вошла в гостиную, неся поднос, на котором красовались три чашки свежезаваренного чая.

— Я выходил.

«А если и нет, то ты об этом всё равно не знаешь».

— Это ещё надо доказать… — похоже, его «соседка» с первых дней была куда более наблюдательной, чем казалось со стороны.

Поттер сидел с чашкой чая и поражённо слушал. Люциус даже не пытался представить, насколько этого паренька (точнее, героя) шокирует открывшаяся его взгляду картина. Лучшая подруга, отец школьного врага… Сидят, мило перебраниваются. Это почти как если бы Тёмный Лорд признался в симпатии какой-нибудь маггле. Почти.

— Ты не собираешься рассказать Рону? То есть… — Поттер перевёл взгляд на Люциуса. — Вы оба не планируете ему сообщить?

— Я не знаю, — Гермиона растерянно пожала плечами.

В этот момент окутывающая её расслабленность явно сдала позиции. Люциус тоже напрягся.

— Мы планируем это сделать, дорогая. Причём в ближайшее время. Разве нет?

— Наверное… Но мы всё равно вряд ли успеем сделать это раньше кого-нибудь более болтливого. Говорю же, по Мунго эту новость уже несколько часов как разнесли. А там обитает не только персонал, но и пациенты.

— Ты всегда можешь написать ему письмо, — предложил Люциус. — Под «всегда» я подразумеваю «сегодня». А лучше — сейчас.

— Мерлин… — Гермиона обхватила голову руками. — Не представляю, что и как писать… Думаю, мне нужна помощь.

— Ты действительно хочешь, чтобы я помог тебе в этом? — Люциус одарил её выразительным взглядом, как бы говорящим: «Я, конечно, могу написать письмо твоему бывшему. Но ты не будешь довольна результатом, поверь».

— Я могу помочь, — вызвался Поттер. Очевидно, его тяга к спасению всех и вся ещё не ослабла. — Я ведь его лучший друг.

— Спасибо, Гарри! Я принесу пергамент…

* * *

С письмом эта парочка (друзей!) справилась быстро — не прошло и получаса. Потом Поттер ушёл, пообещав этим же вечером отправить послание Уизли со своей совой. Гермиона выглядела довольной, снова. Её голова лежала на плече Люциуса, и эта тяжесть была привычно-приятной, как и щекотание её пушистых волос, как и её размеренное сопение в глубине ночи… Но до этого ещё далеко, в сон пока не клонило. Зато тянуло на разговоры.

— Помнишь, ты обещал взять меня с собой на тренировку в качестве зрителя? — спросила Гермиона. — Завтра у меня выходной, хочу провести его с тобой… А заодно и с десятком-другим шпаг.

— Разве я обещал?

Люциус и виду не подал, что на самом деле всерьёз обдумывает эту идею, но всё никак не может определиться с конкретным днём. Какую группу выбрать? Ведь в каждой у него были свои любимчики. Да и как дети отреагируют на появление незваной гостьи?

— Ты точно не возражал. Пожалуйста, мне очень хочется понаблюдать за тобой.

— Ребята могут чувствовать себя неловко при посторонних.

— Я буду сидеть очень-очень тихо и не стану никого смущать. Разве что тебя, — Гермиона перевернулась на живот, опёрлась на руки и нависла над Люциусом. Потом провела ладонью по его щеке и долго и пристально всматривалась в его лицо. И добавила под конец: — Хотя нет, тебя тоже не буду. Честно!

— И как с тобой спорить?

За этим вопросом последовал поцелуй. А потом и категоричный ответ:

— Никак. Просто возьми меня с собой. Ты же был у меня на работе.

— Зуб за зуб?

— Я бы сказала, услуга за услугу. Хочу окунуться в твою жизнь.

— А я в тебе уже тону.

Произнеся эти слова, Люциус понял, что и правда — тонет. Или летит? Хотя, по сути, это почти одно и то же. Так сливаются небо и вода на горизонте. Да, он тонет в Гермионе и вместе с тем парит от чувств к ней. Так мог бы сказать какой-нибудь семнадцатилетний романтик. И так думал Люциус, дракл раздери его мысли. Эта девушка сделала из него какого-то слюнтяя. Счастливого слюнтяя.

Потому что он стал гораздо лучше с Гермионой. Точнее, она сделала его лучше — практически превратила в другого человека. Изменилось и отношение к нему окружающих.

Сейчас, когда они с Гермионой выбирались куда-то вдвоём, прохожие смотрели на них доброжелательно. Люциус давно это заметил, потому что раньше всё было ровно наоборот. Когда он появлялся в обществе один — его осыпали вниманием. Однако стоило выйти в свет с семьёй — внимание становилось куда более сдержанным. Особенно это касалось женщин, но и волшебники из Министерства не всегда рисковали подходить к нему, держащему под руку жену.

По ощущениям, один Люциус, без «прицепа», словно становился значимей. Но так было в прошлом. В настоящем же он стоил гораздо больше, идя под руку с Гермионой.

Хотя и на работе, где о личной жизни сотрудников никто ничего толком не знал, его ценили. Как хорошего специалиста, а не как человека. Но разве кто-то в магическом мире, помимо Нарциссы и Драко, ценил его за внутренний мир? Нет, волшебники преклонялись перед ним из-за власти и денег. Магглы — уважали за профессионализм. Второе куда лучше.

Как бы смешно это ни звучало, но именно в маггловском мире перед ним открывались бескрайние возможности — целое море. Нет, океан. Можно плыть в любом направлении, если есть поддержка. А что бы он делал в мэноре, да ещё и без магии? Здесь, в небольшой лондонской квартирке, Люциус уже почти успел смириться с тем, что у него отобрали палочку. Оставили душу и свободу — это главное…

— То есть ты ещё в процессе погружения на дно? — голос Гермионы вырвал его из потока размышлений.

— Я в процессе познания глубин моря.

— Я — море?

— Да. Моё личное море, в котором мне очень нравится тонуть.

* * *

Впервые Люциус добирался на работу не на общественном транспорте, а на автомобиле. Гермиона сидела за рулём и, к счастью, не превышала скорость (Люциус внимательно следил за спидометром). Доехали без приключений, но на то и был расчёт.

Когда все собрались, Гермиона, как и обещала, молча сидела на скамейке, предназначенной для зрителей. Изредка наблюдателями выступали родители ребят, чаще же это место оставалось пустым.

Однако не привлекать к своей персоне лишнее внимание Гермионе, судя по всему, не удалось. На неё с первых минут занятия глазели, без преувеличения, все ученики. И Люциус тоже изредка поглядывал — не отбивался от коллектива.

— Сегодня мы будем работать в парах, — начал он занятие. — Воспринимайте друг друга не как противников, а как партнёров. Ваша цель на этой тренировке — не одержать победу, а отточить навыки. Всё понятно?

Ответив дружным «да!», ребята послушно разделились по двое и встали друг напротив друга. Люциус говорил им, что делать, и всеми силами старался не думать о том, что Гермиона пристально наблюдает за каждым его действием, вслушивается в каждое слово.

Когда тебя изучают, появляется страх допустить неточность.

Когда боишься ошибиться, куда проще оплошать. Даже если обычно всё проходит идеально.

Когда что-то идёт не по плану, приходится придумывать решение проблемы на ходу.

Когда импровизируешь, забываешь о том, что за тобой кто-то наблюдает.

Один из мальчишек, Чарли, во время тренировки получил травму. Ничего серьёзного, так, небольшой порез на руке. Поскольку чаще всего дети занимаются без «защиты», то и шпаги им выдаются специальные, совсем не острые. Такими даже при всём желании серьёзную рану не нанести. А если речь идёт о банальной неосторожности и ударе такого же десятилетнего напарника, то волноваться и вовсе не стоит.

Но Чарли огорчился. Привык, что у него всё получается немного лучше, чем у остальных. Или как минимум на уровне. Но чтобы нанесли такой удар, а он не отступил и не увернулся? В расстроенных чувствах мальчик опустил шпагу и, сам того не понимая, остановил занятие. Чарли превратился в объект всеобщего внимания.

Тут-то и пригодились навыки импровизации.

— Видите этот шрам? — обращаясь ко всем сразу, Люциус поднял край футболки, оголив живот. Дети заворожённо смотрели, ожидая чего-то интересного. — Как вы думаете, где я его получил?

Одновременно раздались варианты:

— В бою!

— В схватке!

— В драке!

И самый тихий, неуверенный ответ:

— Во время тренировки?

Люциус не сомневался, кому принадлежала правильная версия.

— Верно, Том, — он удовлетворённо кивнул, глядя на мальчика. — Как думаете, почему я от него не избавился?

— Потому что шрамы — это навсегда? — один голос.

— И потому что они украшают! — второй.

— Врачи не разрешили? — третий.

— Можно было сделать операцию, и от пореза не осталось бы и следа, — пояснил Люциус. — Но почему я этого не сделал? Разве это не лишнее напоминание о проигрыше?

Тишина.

Пришло время ответить самому:

— Потому что и проигрыши учат нас чему-то. Неудача — это вовсе не плохо. Плохо — если человек не вынес из неё ничего полезного. Так, Чарли, чему тебя научил сегодняшний проигрыш?

— Что нельзя отвлекаться во время боя.

— Верно. Чему ещё?

— Что иногда можно и проиграть, — ответил Чарли. И добавил поспешно: — Только нечасто.

Люциус одобрительно улыбнулся.

«Не слишком часто» — очень хорошее уточнение. Сам он совершал неверные поступки при каждой «удобной» возможности. Слишком, слишком часто. Но всё позади.

— Согласен, — Люциус кивнул. — Надеюсь, для всех вас день прошёл не зря. А нам с Чарли нужно ещё заглянуть в больничное кры… в медпункт. До следующей недели…

* * *

Гермиона дожидалась его у выхода из спорткомплекса. Из-за беготни до медпункта и обратно, из-за невольных переживаний за мальчика, из-за того, что всё прошло не идеально (как он планировал), а с погрешностями, Люциус и не заметил свою оплошность.

А Гермиона заметила.

— Мне казалось, что я выяснила, откуда у тебя тот шрам на животе, — заговорила она. — Теперь начинаю сомневаться.

Между строк читались вопросы: «Ты мне солгал? Или детям? Или всё же мне?»

— Слишком много внимания этой отметине.

— Так кому ты рассказал правдивую историю? И рассказал ли вообще?

— Сегодня ты услышала правду. Пошли, нам лучше поговорить в машине.

Гермиона немного помялась на месте (скорее всего, для вида), а потом двинулась к стоянке. Первые несколько минут ехали молча, и Люциус всё ждал, ждал, ждал — когда же вновь польются вопросы? И дождался.

— А тогда, в прошлый раз? — спросила Гермиона так, словно они и не останавливали этот разговор. — Почему ты не рассказал мне правду?

— О чём? Что мой отец ударил меня шпагой и не позволил использовать зелья? Что он нещадно меня «гонял» каждый чёртов день? Что тот порез заживал месяца три? Зачем мне было этим делиться — чтобы ты начала меня жалеть? Нет, не так. Чтобы у тебя было ещё больше поводов меня жалеть?

— Но детям ты рассказал.

— Им не нужны подробности. И такие истории западают в память.

— А что насчёт меня, Люциус? По-твоему, мне можно и выдумку «скормить», лишь бы отстала?

— С тех пор прошло много времени, милая. Тогда мне действительно было необходимо, чтобы ты прекратила расспросы. Для такой откровенности мы мало знали друг друга. Нужно было время.

— Нет, для откровенности необходимо доверие. Если ты мне не доверял, мог бы так и сказать. Мол, это слишком личная история.

— Я пытался.

— Ты увиливал.

— Мерлин! С каких пор это считается преступлением? Часто ли ты откровенничаешь со мной? Даже сейчас? Что такого сокровенного я знаю о тебе, чего не знают остальные?

— Многое. Интимное.

— Это не в счёт. Что-то о тебе. Что-то помимо одной-единственной истории из детства о том, как ты мёрзла в своей спальне.

— Я рассказала тебе, как Драко увеличил мои передние зубы.

— Ладно. Тогда что-нибудь помимо этих двух историй из детства.

— Спрашивай. Я, в отличие от некоторых, не строю из себя жутко загадочную личность. Что именно тебе интересно?

— Расскажи о своих родителях, например. Если, конечно, ты уже готова говорить об этом. Почему я до сих пор не знаком с мистером и миссис Грейнджер?

«Потому что ты последний, кого молодая девушка захочет представить своей семье».

— Потому что мои родители мертвы.

Тут просто необходимо было выдержать паузу. Бесконечную.

Во время которой всё вокруг словно замерло, и слова просто не могли вырваться наружу.

— Как давно? — тихо спросил Люциус.

— Больше года назад. Был пожар. Неисправность проводки или что-то вроде этого. Я не смогла достать почти никакой информации, только нашла их могилы. И ничего не поделать, они уже мертвы. Были — и вот их нет. И всё из-за меня.

— Ты испортила им проводку? Или развела огонь? Иначе твоё самобичевание выглядит неуместным.

— Я была в Англии. А они — в Австралии. Потому что я их туда отправила, модифицировав им воспоминания. Они даже не помнили, что у них есть дочь, понимаешь?

«И после это ты продолжаешь стирать память людям. Неисправимая, неисправимая Гермиона».

— И после этого я стёрла память тебе. И Оливеру. Я ужасный человек.

Надо же, не прошло и полугода, а они уже мыслят в одном ключе.

— Вовсе нет, милая.

— Не надо меня успокаивать. Ты и сам считаешь, что я не должна была использовать Obliviate в тот раз, с тобой.

— А в случае с родителями — была необходимость?

— Был Волдеморт. Я сделала это ради их же безопасности. Тогда мне казалось, что это пусть и радикальный, но полностью оправданный шаг. Они бы ни за что не уехали без меня, расскажи я им всё. И я отыскала заклинание, которое вернуло бы всё обратно. Их нужно было просто переместить как можно дальше от этого вашего Тёмного Лорда, понимаешь? А Гарри… Надо было ему помочь… Со всем этим… Ты знаешь…

На последних словах Гермиона всхлипнула. Секундой позже догадалась съехать на обочину и затормозить.

— И ты помогла, насколько мне известно, — отозвался Люциус.

— Да. Но мои родители погибли.

— Ты ничего не могла с этим сделать.

— А вдруг выход был? Придумать план получше, например.

— Интересный ход мыслей. Может, и мне следовало найти другой путь, чтобы не совершать своих ошибок? Может, у меня получилось бы не принимать метку? Или я сумел бы после возрождения Тёмного Лорда перейти на другую сторону? Сумел бы обезопасить свою семью? Может быть. Или нет. Мы не узнаем, Гермиона, потому что это уже случилось. И если у тебя нет Маховика Времени под рукой, то проверить уже ничего нельзя.

— Знаешь, на третьем курсе у меня был Маховик. Целый год им пользовалась. Мы с его помощью спасли Клювокрыла от казни.

— Кого?

— Гиппогрифа, который ранил Драко. Между прочим, если я не ошибаюсь, ты делал всё возможное для того, чтобы эта казнь состоялась. Но мы тебя обошли, — Гермиона даже слегка улыбнулась.

— Так я и знал, что здесь дело нечисто. Дамблдор просто так выдал тебе Маховик?

— Макгонагалл дала мне его в самом начале учебного года. Я посещала несколько уроков одновременно. Хотя, честно сказать, Прорицания с Трелони того риска не стоили. И я их бросила вместе с Маггловедением.

— У тебя была возможность пользоваться древним магическим артефактом и дальше, но ты отказалась по собственному желанию?

— Играть со временем опасно, дорогой. Или ты хотел бы попасть в прошлое?

— Конечно.

«И сказать себе, что я идиот. «Ты идиот, Люциус, и останешься идиотом ближайшие десять, пятнадцать, двадцать лет. Будешь совершать одну ошибку за другой. Но ничего страшного, смирись с таким положением дел и постарайся это пережить». Да, так бы и сказал. Неплохая идея».

— Изменив его, ты создал бы временной парадокс. Настоящее бы не наступило.

— Я знаю законы времени и не стал бы ничего менять. Просто сказал бы себе, что всё в конце концов наладится. Знаешь, как тяжело месяцами сидеть в камере Азкабана, зная, что и после окончания срока тебя не ждёт ничего хорошего? У меня были галлюцинации. Я сходил с ума. Мне нужно было хоть что-то.

— Ты бы вернулся на год назад и заявился к себе в камеру с новостью, что всё будет замечательно? — судя по тону, Гермионе эта идея казалась совершенно абсурдной.

— Да. Если бы у меня получилось добраться до камеры, разумеется.

— Не думаешь, что ты бы принял себя за очередную галлюцинацию?

— Надежда всё равно появилась бы. В хорошие новости всегда хочется верить, они помогают держаться, добавляют сил.

— Ты и так неплохо справился. А люди, которые встречаются сами с собой из-за путешествий во времени, чаще всего сходят с ума. Более того, могут и убить себя.

— Я и без того был не совсем в здравом уме.

— И какие у тебя были видения?

— Крысы шумели в камере. Точнее, мне казалось, что это была одна крыса. Чертовски неуловимая крыса.

— Но в Азкабане не водятся никакие животные, даже паразиты. Разве нет?

— Поэтому мы и говорим о галлюцинациях.

— Тогда это самый скучный «глюк» из всех возможных. Ты мог бы слышать голоса, рассказывающие страшные истории. Мог бы видеть призраков. К тебе могли бы приходить знакомые, которых ты не видел десятилетиями... Знаешь, один из хоркруксов Волдеморта как-то внушил Рону, что у нас с Гарри тайный роман. Он видел, как мы целуемся, сплетничаем о нём. И поверил в это! А ещё у нас был пациент, которому всюду мерещились фестралы. Он их видел буквально везде! И что у тебя — обычная крыса? Как скучно, особенно для подсознания волшебника с таким богатым жизненным опытом.

— Ты разочаруешься, но я эту крысу даже не видел, было темно. Только слышал шуршание.

— И с чего ты взял, что это грызун? Шуметь могло что угодно.

— Понятия не имею. У меня тогда очень сильно болела голова. Почему-то я был уверен, что если прикончить этого мелкого паразита, то и мигрень пройдёт.

— Ты говорил об этом в Мунго?

«Чтобы они поместили меня в одну палату с Локхартом? Нет уж, увольте».

— Когда я очнулся в больнице, никакого шума уже не было. Тишина и спокойствие…

«Если не считать агрессивно настроенных медработников, конечно».

— Любопытно… — протянула Гермиона и перевела разговор на нейтральную тему.

Вскоре она нажала на педаль газа, и автомобиль вновь двинулся по направлению к дому.

* * *

В последующие несколько дней разговоров об Азкабане и мышах они больше не вели — вроде бы и не намеренно, но обходили эту тему стороной. Но и без того было что обсудить. Например, одного из членов семейства Уизли.

— Рон сегодня заходил в Мунго, — с порога заявила Гермиона.

— Надеюсь, при этом никто не пострадал?

— Ты преувеличиваешь его эмоциональную неустойчивость. При желании он может быть очень сдержанным. Не таким «каменным» как ты, конечно, но всё же.

— И на сей раз у него было желание?

— Видимо. Мы не ругались, а просто поговорили.

— Хочешь сказать, что он не против наших отношений?

— Ну разумеется, он против. Но бунт поднимать не собирается. Рон меня не то чтобы осуждает, но и не поддерживает. Как, впрочем, и большая часть всех остальных. Одобряет тебя только Луиза. Другие стараются как-то меня предостеречь.

— И почему я не удивлён?

— Потому что это логично. В прошлом ты не раз достаточно прозрачно высказывался против магглорождённых. А ещё ты недавно развёлся, у тебя сын — мой ровесник. Ты сидел в тюрьме, чёрт возьми! Угрожал жизни моих друзей, да и моей тоже. Именно это всё первым делом вспоминают те, кто слышит новость о нашем романе. Гарри отреагировал лучше всех, потому что он нас видел. Вместе. Целый вечер в домашней обстановке, а не две минуты в коридоре Мунго. Остальные не могут себе это представить. Знаешь, какой основной аргумент Рона против тебя? Он считает наш роман бессмысленным, потому что ты никогда не сделаешь мне предложение.

— Что за глупость!

— Я сказала ему ровно то же самое, — Гермиона мягко улыбнулась. — Это особенно забавно звучит, учитывая, что с ним мы расстались именно после того, как я увидела кольцо.

— Подожди… То есть ты тоже считаешь, что я никогда не решусь сделать тебе предложение?

— Нет, я так не считаю. Решимость тут не при чём. Просто свадьба нам вообще не нужна.

— А если я считаю, что нужна? Ты что, убежишь? — спросил Люциус.

А про себя добавил: «Даже если попытаешься, я тебя догоню. И верну».

— Никогда я от тебя не убегу…

В то время я уже знал, что, когда что-то кончается в жизни, будь то плохое или хорошее, остаётся пустота. Но пустота, оставшаяся после плохого, заполняется сама собой. Пустоту же после чего-то хорошего можно заполнить, только отыскав что-то лучшее.

Эрнест Хемингуэй. «Праздник, который всегда с тобой»

* * *

Моменты, когда Люциус делился с ней чем-то сокровенным, Гермиона сравнивала с научным открытием. Интерес, попытка докопаться до сути, поиск нужного подхода, анализ… и финальный триумф. А наградой становились не гранты на новые исследования и не идущие одна за другой отметки «превосходно» в аттестате. Нет, достойным призом за все эти открытия становилось понимание Люциуса — о чём он думает, чего хочет, что чувствует. И это, поверьте, сложнее любой диссертации. Точнее, раньше было сложнее. Теперь — происходит само собой.

В последнее время таких «открытий» она совершила много. И очень надеялась, что этот поток «научных достижений» не прекратится. Никогда.

Потому что искренность — это одна из главных составляющих отношений. Неспроста Гермионе так не хотелось делиться своими мыслями с Роном. Неспроста произошло расставание. У неё не получалось быть честной с ним, поэтому она и не могла в принципе быть с ним. А с Люциусом — могла и хотела. И наслаждалась этим. Каждый день.

Например, вчера они ходили в гости к Кэтти. К старой доброй Кэтти, которую Гермиона знает, сколько себя помнит. Люциус сам позвонил ей и договорился о встрече.

«И почему он считает, что она сама не справится с некоторыми вещами?»

«И почему он строит планы, не посоветовавшись с ней?»

«И почему он всё время оказывается прав?..»

Гермиона не знала почему. Наверное, потому что Люциус намного опытнее неё — во всех смыслах. И он успел неплохо её изучить, пока она пыталась разгадать его. Это был двусторонний процесс.

Но на самом деле Гермионе даже нравилось иногда проявлять слабость и ошибаться. Если рядом был Люциус и помогал это преодолеть. А если он находился поблизости, можно было справиться со многим. А уж со встречей с подругой детства и подавно.

— Я училась в частной школе на параллели с твоим сыном. Ты входил в родительский комитет, поэтому я знала тебя с детства. А влюбилась, только когда увидела тебя случайно уже после окончания учёбы, спустя пару лет. Раньше ты занимался своим бизнесом, а сейчас — тренируешь детей. А я работаю в клинике, прошла обучение экстерном. Всё верно? — Гермиона закончила перечислять, делая пометки в блокноте.

Оказалось, что поход в гости требует несколько более серьёзной подготовки, чем банальные выбор наряда и покупка вина в подарок. Не зря Гермиона не горела желанием тесно общаться с магглами. Пусть они и были очень хорошими людьми, тайны должны оставаться тайнами, тут ничего не попишешь — статут.

— По-моему, ты ничего не изменила в правдивой истории, — Люциус не оценил её стараний.

— Иначе я бы и сама в ней запуталась. Главное — не ляпнуть ничего про магию.

«И про то, что ты сидел в тюрьме. Тогда мы вряд ли ещё хоть раз напросимся в гости».

— Что ты сказала? «Магию»? Не понимаю, о чём ты, — он улыбнулся. — Начиталась детских книжек? Пора бы повзрослеть, дорогая.

— Ты схватываешь всё на лету. Пошли, нам нужно быть у Кэтти и Майка уже через двадцать минут, а они живут в центре. Мне ведь нельзя превышать скорость…

* * *

— Нам нужна квартира попросторнее, — сказал Люциус тем же вечером, сразу после того, как они вернулись домой.

Всё прошло гладко. Гермиона и сама удивилась, насколько органично Люциус смотрелся в компании двух магглов, как умело поддерживал беседу, ни разу не допустив оплошность. Учитывая, что о маггловском мире он по-прежнему знал меньше необходимого, это можно было назвать настоящим успехом.

Как сама Гермиона почти десять лет назад штудировала все попавшиеся под руку книги о волшебном мире, чтобы не чувствовать себя лишней, так и Люциус сейчас зачитывался маггловской литературой, познавая незнакомый мир. Успешно познавая, надо сказать. Они поменялись ролями и играют теперь в совершенно других декорациях. Однако есть надежда, что это действо закончится хэппи-эндом. Надежда, с каждым днём всё стремительнее превращающаяся в уверенность.

— У нас их две, — отозвалась Гермиона. — Каждому по одной небольшой квартирке. Неужели тебе здесь настолько тесно?

— На самом деле у нас нет ни одной, милая. Мы их арендуем. Я думаю, нам стоит купить что-то, выбрать себе по-настоящему неплохое жильё. Если хочешь, можем поискать его в этом районе.

— Тебе не нравится наша квартира?

«И не собираешься ли ты отстроить второй мэнор в маггловском Лондоне?»

Иногда Гермионе казалось, что не будь Люциус таким предусмотрительным, не отложи он на «чёрный день» кругленькую сумму в маггловский банк, всё складывалось бы даже лучше. Не было бы лишней тяги к дорогостоящим покупкам вроде того же автомобиля — пустой трате денег (по мнению Гермионы, разумеется).

— Которую из двух ты считаешь нашей? — Люциус усмехнулся и добавил категорично: — Впрочем, они обе слишком маленькие. И что куда важнее — не принадлежат нам.

Это было правдой, но Гермиона боялась резких перемен. Не только сейчас — всегда. Даже те, что в итоге оборачивались чем-то хорошим, поначалу слегка пугали. Например, предстоящая учёба в Хогвартсе, отношения с Роном, стажировка и работа в Мунго… И покупка жилья вместе с Люциусом.

Особенно страшно было принимать перемены, когда и без того всё хорошо. А вдруг шаг в сторону обернётся катастрофой? А если посмотреть иначе — какая разница, где они живут? Эта квартира и правда маловата, Гермиона изначально снимала её на время. И это время, очевидно, прошло.

Три слова — как три больших шага вперёд.

Три уверенных шага к переменам, которых нельзя избегать, даже если страшно:

— Надо найти риэлтора… — сказала Гермиона.

* * *

Следующие шаги в том же направлении — куда-то ближе к счастью — не заставили себя ждать. Сам того не зная, помог в этом Рон, заговорив о Люциусе и о мифической помолвке.

— Просто свадьба нам вообще не нужна, — сказала Гермиона.

Ей и в самом деле было очень комфортно в нынешнем положении. Кто они — любовники? Пусть будет так, как бы пошло это ни звучало.

Но Люциус придерживался несколько другого мнения.

— А если я считаю, что нужна? — спросил он. — Ты что, убежишь?

— Никогда я от тебя не убегу, — отозвалась Гермиона.

«И не уйду, не уплыву, не улечу. Ни за что».

— Боюсь, мне нужны гарантии.

— Ты же не заставишь меня дать тебе Непреложный обет?

— За кого ты меня принимаешь?

— За хорошего манипулятора и бывшего Пожирателя Смерти, который ни перед чем не остановится для достижения своей цели, — ответила Гермиона с улыбкой.

— А ты представь, что я настолько хороший манипулятор, что давным-давно продумал всё это: службу Тёмному Лорду, провал операции в Отделе Тайн, Азкабан, снова Азкабан и последующее изгнание в маггловский мир… И всё — исключительно ради того, чтобы заполучить тебя. Как звучит?

— Совершенно неправдоподобно.

— Как скажешь. Но всё же… По поводу гарантий…

С нечитаемым выражением лица Люциус снял с пальца массивный перстень с печаткой, на котором была выгравирована витиеватая буква «М». Гермиона любила этот перстень, хоть он и напоминал о неприятном прошлом. О том, что она старалась не вспоминать: древний род Малфоев, Драко и Нарциссу, мэнор, чистокровность, произнесённые когда-то Люциусом слова о её родителях… Точнее, интонация, с которой они были сказаны. Холодный взгляд, который пугал. И всё это — одна витиеватая буква «М».

— Что ты делаешь? — спросила Гермиона.

— Делаю тебе предложение. Руки и сердца. Как положено, — ответил Люциус. — Итак… Согласна ли ты выйти за меня замуж?

— Это кольцо не похоже на то, что обычно дарят на помолвке, — заметила она.

«И оно гораздо лучше и ценнее любого другого украшения, с бессчётным количеством драгоценных камней», — добавила про себя.

— Другого у меня нет, — Люциус пожал плечами.

Конечно нет. Как будто он не мог зайти в любой ювелирный и выбрать хоть сотню колец… Каким бы спонтанным ни выглядел этот поступок со стороны, чувствовалось, что Люциус сегодня вовсе не впервые задумался о возможной свадьбе. Именно в этот вечер предложение он делать не собирался, разумеется, но когда-нибудь… И момент с кольцом он продумал заранее.

— Но… разве ты не должен отдать его Драко? Это же фамильная драгоценность.

— Да. И ты, представь себе, становишься членом моей семьи.

— А как же Драко?

— Разве он не должен был хоть раз навестить меня в тюрьме или в больнице?

— Ты что, мстишь ему?

— Нет. Но я понятия не имею, где он, как с ним связаться и увидимся ли мы хоть когда-нибудь, — в голосе Люциуса сквозило лёгкое раздражение. — Так что…

— Я слышала, он уезжал куда-то, — Гермиона не дала ему договорить. — Сразу после войны. После суда.

— Не верю, что Нарцисса не сообщила ему о моём освобождении. Ты не представляешь объёмы её корреспонденции. Она пишет всем и обо всём, может настрочить целый пергамент о покупке новой мантии. А уж насчёт освобождения бывшего мужа…

— Драко мог не успеть тебя перехватить. Сколько ты пробыл в Мунго, неделю? А потом… Как прикажешь ему тебя найти?

— Через тебя, конечно. О нас уже все знают.

«И поэтому я не читала «Ежедневный пророк» последние пару недель. И не планирую это делать ещё как минимум столько же», — подумала Гермиона. Ей не хотелось даже знать, что себе воображают об их паре посторонние. Хватало красноречивых взглядов.

А вслух она произнесла другое, боясь, как бы Люциус не совершил поступок, о котором впоследствии может пожалеть:

— Сейчас — да. Ну а месяц назад? Ты был как иголка в стоге сена.

— И долго ты собираешься рассуждать об этом? Просто позволь мне надеть это кольцо тебе на палец и скажи слово «согласна».

И она позволила. И сказала:

— Согласна.

Убегать на этот раз совсем не хотелось. Если только вместе.

* * *

— Грейнджер!

Неделей позднее Гермиона мчалась по коридору аврората в поисках Гарри. Но первым делом нашла совсем не его. А того, кого они с Люциусом обсуждали всего несколько дней назад. Будущего родственника.

— Малфой… — вырвалось у неё.

— Святой Салазар, так это правда?

Драко схватил Гермиону за ладонь, неотрывно глядя на перстень. Фамильный перстень (который так удачно изменил размер под её палец). Она уже приготовилась к скандалу, ответив:

— Правда.

«И мне наплевать, что ты об этом думаешь. Чёрт, зачем я пытаюсь обмануть саму себя? Нет, мне совсем не наплевать».

Гермиона закусила губу.

— Мама написала мне. Мерлин, я был уверен, что это шутка, пока не вернулся в Англию! Как он?..

— В порядке.

— И ты действительно помогала ему всё это время? Почему не связалась со мной? — спросил Драко.

Как будто она была обязана докладывать ему обо всём. Как будто хотела что-то ему сообщать. Не обязана, не хотела. И не говорила ничего, никому.

— Не знаю. Наверное, тогда это был ещё секрет, — ответила Гермиона уклончиво. — И Люциус не просил меня об этом. А с ним любая самодеятельность может… Словом, я не рискнула бы делать что-то в обход его мнения.

«Если не считать разговора с Нарциссой о его шраме. Но это же отдельная тема, верно? Незачем приплетать тот эпизод сюда».

— Мама подала на развод, пока он был в тюрьме, ты знаешь?.. О Мерлин, конечно же знаешь, — снова взгляд на перстень. — Он говорил обо мне?

— Немного.

— Не хочет меня видеть?

— Он не заявлял прямо, хочет или нет. Я думаю, Люциус расстроен из-за этого… Из-за того, что ты не пытался его найти, — Гермионе было сложно подбирать слова. — Но если будет возможность — можешь заглянуть к нам в гости.

— Это приглашение? Ты же не действуешь в обход его мнения.

— Верно. Но он был бы рад тебя видеть. Мне так кажется.

— Тебе кажется… Да откуда тебе знать, Грейнджер?

К последней фразе можно было смело прибавлять: «Да кто ты вообще такая и с чего вдруг решила, что можешь стать членом семьи Малфой?»

«С того, что я люблю твоего отца, и это взаимно».

— Откуда знать? Да потому что любой человек, который не видел родного сына больше двух лет, захочет с ним встретиться! — выпалила Гермиона. — Или хотя бы получить весточку о том, что с ним всё хорошо! Если тебе эта мысль ни разу в голову не пришла, то стоит задуматься, Малфой!

Он выглядел одновременно удивлённым и пристыженным. И Гермиона наслаждалась этим зрелищем, потому что, справедливости ради, нужно, чтобы даже такой человек, как Драко, сожалел о своих поступках. Хотя, пожалуй, тот и так раскаивается во многом содеянном. Что ж, пусть игнорирование отца станет очередной монеткой в этой копилке ошибок. Жалеть бывшего однокурсника не было настроения.

— Я не знал его адрес, — сказал Драко.

— Чудно. Если вдруг захочешь сделать что-нибудь для того, чтобы узнать… Просто зайди в Мунго. Мы скоро переезжаем, так что нынешний адрес я тебе оставлять не буду. Если ты, конечно, не хочешь заглянуть к нам сегодня или завтра.

— Я зайду в Мунго.

— Хорошо. Мне пора.

Кивнув на прощание, Гермиона быстро пошла по коридору и остановилась, лишь услышав оклик:

— Грейнджер?..

— Что ещё?

— Спасибо тебе. За помощь отцу…

* * *

Говоря о том, что Гермиона старалась не распоряжаться делами Люциуса без его ведома, нельзя не упомянуть о её маленьком «тайном плане». Она всеми правдами и неправдами пыталась смягчить приговор, который вынесли Люциусу. Точнее, ту часть приговора, которая не была ограничена временем. А именно — лишение права когда-либо колдовать.

Люциус не говорил об этом «в лоб», но и дураку ясно, что чистокровный маг без волшебной палочки чувствует себя неполноценным. Даже сменив окружение и приняв маггловский образ жизни, прошлое не забыть так просто. Гермионе и хотелось бы думать, что она (лишь она одна!) может заменить своему теперь уже жениху весь волшебный мир, но это было не так.

Поэтому ситуацию следовало изменить — по мере сил и возможностей. Конечно, оправдать всё то, что творил Люциус годы назад, его теперешним мирным образом жизни невозможно. Гермионе не стоило и пытаться это сделать. Но разве два года, «подаренные» Азкабану, не считаются достаточным наказанием? Кто-то скажет — нет. Но с этим можно и поспорить. Особенно если ты — героиня войны. И если твой лучший друг убил чёртового Волдеморта.

Да, главным рычагом давления на общественность стал Гарри. Помимо того, что он в магическом мире считался человеком непогрешимым, что его мнение никто бы не назвал пустым звуком, что он занимал должность в аврорате и тесно общался со многими чиновниками… он ещё и был едва ли не единственным волшебником, который по-настоящему верил в искренность чувств между Люциусом и Гермионой. И не подозревал первого в корысти, а подругу — в глупости. («Ох, она же ещё совсем молоденькая, не понимает, что и делает», — поговаривали некоторые украдкой. К сожалению, не настолько тихо, чтобы сама героиня сплетен не слышала этих слов).

Гермиона дошла до кабинета Гарри, всё ещё не выбросив из головы встречу с Драко. Постучав в дверь, она вошла и, не дожидаясь приглашения, села в кресло напротив друга. Тут ей можно не заботиться о правилах приличия.

— Что здесь делал Малфой? — спросила она и добавила: — Младший. Я с ним столкнулась.

— Хочет поступить на учёбу, а потом и на службу в аврорат. Разговаривал с начальством, насколько мне известно. Думаю, всё прошло хорошо.

— Будете работать вместе? Как это мило.

— Мои школьные ссоры с Драко не должны ни на что влиять. Знаешь ведь, сейчас особенно важно не забывать, что каждый имеет право на шанс. На попытку изменить что-то.

— И я пришла поговорить как раз об этом. Есть какие-то успехи? — с нескрываемой надеждой в голосе спросила Гермиона.

— Тебя ведь волнуют определённые успехи, не так ли?

— Именно. Так они есть?

— Иначе бы я тебя не пригласил, сама понимаешь, — Гарри улыбнулся. — Я говорил с Кингсли, и поначалу он отнёсся к этой идее очень, очень скептически.

— Но ты его переубедил?

— Можно и так сказать. Использовал свои методы.

— А поподробнее? — Гермионе не терпелось услышать весь рассказ.

— Раньше в Министерстве работала программа по реабилитации для тех, кто совершил… хм, скажем так, несерьёзные преступления, — начал Гарри, откашлявшись. — Что-то вроде мелкого воровства, причинения вреда здоровью. Сейчас такие дела в основном улаживаются простыми штрафами, но где-то полвека назад такой подход считали в корне неверным. В те годы существовало устоявшееся мнение, что исправить волшебника, склонного к криминальным деяниям, может только Азкабан. А за мелкие провинности магов отправляли на исправительные работы. Что-то вроде того, чем занимается Филч в Хогвартсе, безо всякого волшебства. Нередко «ссылали» и в маггловский мир. Я откопал эту информацию в министерском архиве.

— И как это связано с Люциусом?

— Подожди, не торопи. Кингсли тоже не сразу понял, при чём здесь Малфой. Но потом я рассказал ему, что Люциус работает у магглов, да ещё и по доброй воле. Не представляешь, как он удивился!

— Его трудоустройство поможет исправить положение?

— Бесспорно. При старых законах подсудимых обычно приговаривали к месяцу работ на магглов. Правда, в те годы это считалось ужасным оскорблением, особенно для чистокровных. Сейчас ситуация изменилась, но сам факт! Ведь в глазах большинства волшебников Люциус Малфой ничем не отличается от снобов, которые жили в магической Британии лет сто назад. Так что на слушаниях большинство проголосовало за то, чтобы вернуть ему палочку. Разумеется, об окончательной отмене приговора речь не идёт, но…

— На слушаниях? — опешила Гермиона. — Разве были слушания? Почему ты не пригласил меня?

— Они были закрытые, даже меня не пустили, — пояснил Гарри. — Там присутствовали только представители Визенгамота, которые два года назад вынесли приговор Малфою.

— Разве в этом не должен был участвовать сам Люциус?

— Достаточно было информации о его теперешней жизни. Это я предоставил. Знаешь, что было самое сложное?

— Не представляю, — отозвалась Гермиона.

Боясь, что в рассказе вдруг появится неожиданный сюжетный поворот и история обернётся чем-то не особо обнадёживающим, она сжала ладонь в кулак — так, что ногти впились в кожу. Было больно.

— Объяснить Брустверу, какого дракла ты вообще взялась помогать Люциусу Малфою, — продолжил Гарри. — И почему он живёт с тобой.

— Формально мы живём по соседству. И я просто пожалела его тогда…

— Да, а ещё ты невероятно добрый человек и всегда ищешь в людях хорошее. Так я и сказал.

— И это сработало? — Гермиона не верила своим ушам.

— Более того, эта фраза стала едва ли не единственной частью моей длинной речи в кабинете министра, за которой не последовало никаких возражений и вопросов.

— Я польщена. Но давай вернёмся к разговору о Люциусе. Он сможет просто пройти через стену на Косую Аллею и купить там что пожелает?

— Для начала — палочку. Думаю, до наступления зимы о разрешении станет известно уже официально.

— Невероятно!

— Невероятно будет, если и дальше всё пойдет по плану. Малфою позволят не только колдовать, но и вернуться в магический мир. Трудоустроиться, например, вести свои дела. Правда, я не стал бы загадывать наперёд… Но всё идёт к этому.

— О боже, Гарри! Как тебе удалось это провернуть?

— Я попросил Кингсли организовать слушание. Остальную работу сделала новость о том, что Малфой учит маггловских детей.

— У него хорошо получается, между прочим.

— Не спорю. Просто молча жду благодарности, — Гарри широко улыбнулся.

— О, конечно, спасибо тебе! Ты не представляешь, насколько это важно для меня. И для Люциуса! Он ведь не колдовал уже больше двух лет. Представляешь?

— Представляю, пусть и исключительно в теории. Поэтому и помог. Когда я жил у Дурслей на летних каникулах, волшебства мне, мягко говоря, не хватало.

Гермиона и не помнила, когда в последний раз испытывала такое острое чувство благодарности к кому-то. Когда в последний раз так крепко обнимала Гарри. Когда шла домой в настолько приподнятом настроении, что улыбка не сходила с лица.

Она была счастлива.

А всё потому, что планировала обрадовать Люциуса.

* * *

— У меня лучшие новости из всех, что ты мог бы услышать! — воскликнула Гермиона, только успев переступить порог квартиры.

— Неужели ты наконец выбрала дату для свадьбы? — не без иронии предположил Люциус.

— Нет. Лучше.

— Ты не только выбрала дату для свадьбы, но уже и организовала всё торжество?

— Нет же. Если хочешь, можем пожениться после Рождества… Где-нибудь в январе. Да, десятого января. Доволен? Но у меня есть новости куда более грандиозные.

— Теперь тебе будет очень сложно меня удивить.

— Я всё-таки попробую. Встречалась сегодня с Гарри. Тебе вернут палочку. Точнее, ты сможешь её купить...

— Волшебную палочку?

Люциус не выглядел таким счастливым, как рассчитывала Гермиона. Поэтому она прибавила своему тону энтузиазма:

— Да, именно! Не сегодня, конечно, но через пару недель ты сможешь попасть на Косую Аллею, вместе со мной.

— И я смогу ею пользоваться? Палочкой?

— Точно! Ты сможешь колдовать! А потом, спустя время, возможно, у тебя получится даже вернуться в магический мир насовсем. Когда-нибудь даже снова устроишься в Министерство… Ты же работал там раньше. Что думаешь?

— Я не хочу возвращаться туда, дорогая.

— То есть как?

Она так старалась сделать как лучше — и всё зря? Может, стоило оставить всё как есть и не лезть куда не просят? Или всё-таки…

— Если у меня действительно снова появится палочка, с какими угодно ограничениями на заклинания, я буду безмерно счастлив. И столь же безмерно благодарен тебе за старания, — сказал Люциус, голос его звучал мягко, словно он читал сказку ребёнку. — Но менять что-то, кроме возможности иной раз наколдовать Lumos или Reparo, я не хочу. Совсем.

— И ты не хочешь снова попасть в Малфой-мэнор?

— Нет.

— Но… ты можешь ещё передумать. Когда-нибудь.

— Мне сорок шесть лет, Гермиона. Давно пришло время принимать решения и следовать им до конца жизни. Поэтому на твоём безымянном пальце сейчас кольцо. Поэтому я хочу здесь «осесть». У меня была хорошая жизнь в магическом мире, лет десять или пятнадцать назад. Но сейчас её уже нет. Зато есть ты.

— А если я когда-нибудь захочу переехать из Лондона? Мне лишь двадцать один год, я имею на это право?

— Мне будет сложно убедить тебя остаться в нашем идеальном доме.

— Ты прав. Пока что до конца жизни я могу запланировать только тебя в качестве мужа. Тут никаких перемен не предвидится.

— Уверена?

— Совершенно уверена. Но я не совсем понимаю, чего хочешь ты.

— Тебя. Навсегда.

— Навсегда — это очень долго.

— Я знаю. И мне это нравится…

Пока что небеченный текст, приношу извинения.

* * *

— Wingardium Leviosa!

Люциус уверенно взмахнул палочкой, и ваза с фруктами плавно поднялась в воздух, оторвавшись от кухонного стола. Потом пролетела в гостиную и опустилась на журнальный столик. Теперь, чтобы взять яблоко, нужно было лишь протянуть руку.

Раньше Люциус проделывал подобные «фокусы» на автомате, даже не замечая, что применяет магию. Однако после трёх лет без палочки рефлексы хоть и не сошли на нет, но колдовать хотелось осмысленно. Говоря про себя: «Да, я сделал это. Да, я творю магию!». Как первокурсник, который счастлив уже оттого, что сумел поднять в воздух лёгкое пёрышко.

Когда пару недель назад Люциус (спустя столько времени!) очутился на Косой Аллее, то в один миг почувствовал себя магглорождённым одиннадцатилеткой, который впервые оказался по ту сторону стены, отделяющей мир магов от мира простецов. Гермиона в тот день коснулась палочкой зачарованного кирпича, и проход открылся. Раньше Люциус и подумать не мог, что когда-нибудь будет наблюдать за этим процессом с таким трепетом.

И, несмотря на это безграничное счастье (которое Люциус старательно прятал внутри себя, но не от Гермионы, а ото всех остальных), он по-прежнему не хотел возвращаться в магический мир насовсем. На Косой Аллее всё было до боли знакомым, да, но вместе с тем — чуждым. Недружелюбным. Как будто Люциус вовсе не родился в окружении магов, а так, зашёл в обитель волшебников на экскурсию, и через пару часов придёт пора вернуться восвояси — в скучный мир магглов, где нет места чуду.

Только вот чудес в маггловском не меньше, чем на Косой Аллее. Пусть они и менее очевидны. Разве не сродни волшебству то, что Гермиона вообще решила помогать ему? А то, что её друг привлёк свои связи, лишь бы его бывшему врагу вернули палочку? Да, Поттер, конечно, постарался. Но и вклад Гермионы во всё то хорошее, что происходило в жизни Люциуса в последние месяцы, невозможно переоценить.

«Я делала и большее ради тех, кто значил для меня гораздо меньше, чем ты», — сказала она как-то.

Не уточнив, чем именно и кому помогла. Да это и не имело значения. Важно было лишь то, что Люциус мог с полной уверенностью заявить, что ради него никто и никогда не делал больше, чем его невеста. Наверное, он значил для них — для всех своих прежних соратников — недостаточно.

— И что я для тебя значу? — спросил тогда Люциус.

— Сложно сказать, — ответила она таким тоном, что между строк читалось: «Не задавай глупых вопросов!»

— А ты постарайся.

— Ты значишь для меня всё, — Гермиона несмело улыбнулась. — Всё, что важно.

Сам Люциус вряд ли смог бы ответить на подобный вопрос иначе. Он просто чувствовал — и всё тут. Любил Гермиону не потому, что та была невероятно красива (а она, поверьте, была!), не из-за её ума (который тоже не подвергался сомнению), не из-за доброты (которую довелось испытать на себе — к сожалению или к счастью), а потому что… Потому что она была единственной женщиной, рядом с которой ему хотелось находиться. Он был с ней, потому что сделал такой выбор. Как сделала его и Гермиона. Пожалуй, и ему, и ей безумно повезло, что этот выбор им предоставили. И что они не ошиблись, в нужный момент сделав шаг навстречу друг другу.

До сих пор Люциусу было неуютно, если Гермиона не находилась поблизости. Раньше это ощущалось в разы острее, и он сидел в квартире как на иголках, боясь показаться на улице. Сейчас… Он чувствовал себя уверенно, но маленький червячок неудовольствия пополам с дискомфортом сидел где-то внутри, приговаривая: «Она не с тобой, не рядом. Её здесь нет».

Даже будучи уверенным, что через каких-то пару часов Гермиона вновь окажется поблизости, Люциус не мог заставить себя смириться с её отсутствием. Так было в первые дни их «сожительства», когда о любви ещё не могло идти и речи. Так было после того, как он понял, что его тянет с этой женщине. Так продолжалось сейчас. И Люциус не сомневался, что ситуация не изменится и через год, и через несколько десятков лет. Никогда.

Похоже на одержимость, но нет. Когда чувства взаимны, это называют привязанностью. Любовью.

* * *

Две недели до свадьбы

— Люциус, проснись!

Сквозь сон пробивался голос Гермионы, в котором слышалась тревога. А когда единственный человек, за безопасность которого ты боишься больше, чем за свою собственную, испуган, — тут уж не до сна.

— Что?! — он распахнул глаза и резко оторвал голову от подушки.

— Мне страшно, — послышалось тихое признание.

Люциус чувствовал, как маленькая ладошка Гермионы ухватилась за его руку. Инстинктивно он вынул палочку из-под подушки и осветил комнату простейшим заклинанием, тут же спросив:

— Что случилось?

— Страшно из-за того, что всё слишком хорошо.

И доверительный взгляд, прибавляющий: «Прости. Я понимаю, что это глупость, но не могу иначе».

Люциус не удержался от смеха, который стал следствием скорее спада нервного напряжения, чем искренним весельем. Хотя… Нет, всё же это было забавно. Она вела себя как маленький ребёнок. Ведь только дети, испугавшись какого-нибудь пустячного шума на улице, мчатся в спальню к родителям, рассказывая о монстре, который норовит проникнуть в дом.

Только вот Гермиона давно уже не ребёнок, а молодая женщина, которая скоро станет его женой. Женщина, которая пережила войну, потеряла близких людей и справилась с множеством трудностей. И сейчас она боится того, что всё идёт слишком хорошо… Какая ирония!

— Я не могу уснуть, Люциус. Это совсем не смешно!

— Ты так думаешь?

— У твоей невесты бессонница, а ты хохочешь!

— Если ты один раз не смогла уснуть за полчаса, это вовсе не значит, что у тебя бессонница, дорогая.

— Хорошо, пусть так. Тем не менее: я тут страдаю, а ты смеёшься над этим!

В её глазах читался неподдельный упрёк... И скрытая просьба о помощи. Что ж, пора привыкнуть воспринимать все её (даже самые незначительные) проблемы всерьёз. Потому что полные благодарности взгляды Гермионы ловить было куда приятнее.

— Что именно тебя тревожит? — поинтересовался Люциус.

— Всё… и вместе с тем — ничего, — она тяжело вздохнула. — Я не знаю, кого пригласить на свадьбу. Не знаю, как вести себя с гостями. Не понимаю, зачем вообще нужно это торжество!

— Можем обойтись без него.

— Совсем без праздника?

— Если тебе так угодно.

— Но ты же сам говорил, что нужно… — начала было Гермиона длинную речь, которая, несомненно, вышла бы сбивчивой из-за обуревавших её эмоций. И не привела бы ни к чему.

Поэтому Люциус перебил:

— А ты говорила, что нам не следует переезжать. Но мы сейчас в новой квартире. Иногда кому-то приходится идти на уступки.

— Ты был прав, здесь гораздо уютнее. И большая ванна, и кровать. Близко к центру, в гостиной есть камин. А ещё Косолапус почти не пропадает на улице, тут даже для него достаточно места, — казалось, Гермиона даже забыла о причине своей «бессонницы», перечисляя плюсы их нового жилища.

Но пришлось напомнить, иначе разговор мог затянуться до самого утра.

— Думаешь, я прав и насчёт церемонии? — спросил Люциус.

— Если бы я могла заранее знать о том, как всё сложится, то мне спалось бы гораздо лучше. Но веских поводов для отказа от свадьбы нет. Тем более, я уже пригласила Гарри и Джинни… И коллегам сообщила… Жаль, конечно, что магглов не позвать…

— Давай так: скажи мне, чем я могу тебе помочь здесь и сейчас, и я это сделаю.

— Ты уже помог тем, что выслушал, — Гермиона вновь сжала его ладонь в своей.

— Могу я сделать что-то ещё?

— Обними меня, пожалуйста.

— Если обещаешь сразу же уснуть.

— Обещаю…

И Люциус тут же укутал её в свои объятия. В свете теперь не было необходимости. Вместо этого вдруг обострилась потребность слышать ровное дыхание Гермионы, когда она засыпает, и ощущать рядом её пушистые щекочущие волосы, вдыхать её неповторимый запах.

— Nox! — прошептал он едва слышно и вновь убрал палочку под подушку.

* * *

Неделя до свадьбы

Порой Люциусу надоедало ждать, пока его невеста придёт с работы. Да и однообразная обстановка квартиры могла наскучить, особенно в те дни, когда у него не было тренировок и других планов на день. В такие моменты он выходил на прогулку и добирался до Мунго — до того неприглядного района, где находилось их прежнее жильё. Странно, но даже эти серые безликие строения возрождали в его памяти тёплые, яркие воспоминания.

Вряд ли у кого другого замаскированная магическая больница вызывала приятные эмоции: в витринах стояло несколько облупленных манекенов в съехавших набок париках и нелепых нарядах. Один особенно уродливый манекен бросался в глаза больше остальных — с отклеивающимися искусственными ресницами, в запыленном фартуке. Да и огромная выцветшая вывеска «Закрыто на ремонт» тоже не добавляла месту уюта.

Причём почти всегда, хотя бы один раз за время ожидания, но Люциус слышал ворчание пробегавших мимо «универмага» магглов:

«Сколько может длиться ремонт?»

«По-моему, они не собираются его вновь открывать!..»

«Я уже и не помню, когда этот магазин работал».

«Лучше бы снесли наконец это чёртово строение!»

Люциус чувствовал себя вхожим в круг избранных, которым известна тайна этого здания. Смешно звучит для чистокровного мага, но ведь ещё недавно он не мог похвастаться особыми бонусами в сравнении с магглами. Только знания о мире волшебства — и всё на этом.

Сейчас, с приходом зимы, Люциус всё чаще предпочитал людной улице фойе больницы, где на него поглядывали уже без явного неодобрения или страха. Скорее, относились к нему как к чему-то само собой разумеющемуся. Раз будущая миссис Малфой работает здесь, кто посмеет выпроводить самого мистера Малфоя? Правильно, никто. А улыбчивая привет-ведьма Луиза была даже слишком дружелюбна и с завидным упорством пыталась занять Люциуса беседой. Точнее, засыпать его вопросами. Так что иногда, выбирая между диваном в тёплом фойе Мунго и продуваемой всеми ветрами скамейкой напротив входа, приходилось отдавать предпочтение второму варианту. Благо палочка теперь была при Люциусе, а наколдовать согревающие чары — это пара пустяков.

В один из таких дней, когда Люциус поджидал Гермиону у больницы, время от времени поглядывая на вход (точнее, на то место, где он мог бы быть виден, если бы не чары), мимо скамьи прошёл Драко. Он как раз вышел из Мунго. К Люциусу в голову забралась тревожная мысль: а не болен ли его сын? Все обиды на время забылись.

— Драко? — он резко поднялся.

— Отец…

— Ты здесь по делу?

— Я… Да. Заходил к… твоей невесте, если честно.

— Ты здоров?

— Что? О, да, да, вполне. Грейнджер просто… Гермиона прислала приглашение на свадьбу — мне и Астории… Я думал, ты в курсе.

— Разумеется, — Люциус кивнул. — Но это не объясняет твоего присутствия в больнице.

— А, это… Я хотел узнать ваш новый адрес. Думал, было бы неплохо повидаться с тобой. Как-нибудь до торжества. Ты знаешь, мы ведь с Асторией обвенчались этим летом.

— Я не знал.

— Прости, я… Ты тогда даже не был на свободе. И гостей мы позвали совсем мало, только…

Очевидно, Драко хотел сказать «только самых близких», но вовремя умолк.

— Я понимаю, — с трудом выговорил Люциус.

— Отец… Я всё думал… Про тебя и про Грейнджер. Про Гермиону то есть. И про кольцо, про свадьбу. Ты ведь счастлив, — это был не вопрос, а утверждение.

— Да, — он улыбнулся, впервые за время разговора с сыном. — Заходи сегодня в гости.

— Сегодня? — голос Драко прозвучал слегка испуганно.

— Если это удобно для тебя, конечно. Допустим, к восьми вечера.

Он кивнул.

— Я давно хотел сделать это, отец. Но тебя было невозможно найти после освобождения.

— Особенно в Мунго, — не удержался от упрёка Люциус.

— Меня не было в стране!

— Причина всегда найдётся, если захотеть её найти. Но на самом деле ты просто винил меня во всём случившемся, верно? Мне сложно обижаться на это.

— Ты вовсе не виноват…

— Разве? — сказал с горечью в голосе.

Драко промолчал. Люциус тоже не знал, что ещё добавить.

— Со мной будет Астория, хорошо? — вновь заговорил сын.

— Обязательно приводи её. Я ведь ещё не знаком со своей невесткой…

— Люциус? Я вам не помешала? — Гермиона встала между ними, словно опасаясь их ссоры.

— Ты никогда не мешаешь, — он приобнял её за талию и, бросив тёплый взгляд на сына, сообщил будущей жене: — Драко сегодня зайдёт к нам вместе с Асторией.

— Замечательно! — она просияла. — Я приготовлю ужин. Но хватит болтать, вечером успеется.

Попрощавшись, Драко удалился, и Люциус с Гермионой тоже направились к дому — решили прогуляться пешком.

— Хорошо, что вы встретились. Он же твой сын.

— Иногда ты говоришь такие очевидные вещи…

— Ну, не всем же сыпать афоризмами, — с ноткой ворчливости заметила Гермиона.

А у Люциуса в голове проигрывалась её «очевидная» реплика: «Он же твой сын».

Действительно. Он и сам не понимал, насколько соскучился по Драко. Просто думал больше не о прошлом, а о будущем. Сейчас Люциус хотел ещё одного ребёнка. Вернее, он действительно был бы счастлив узнать, что Гермиона в положении. Ведь, случись это, она перестанет убегать в Мунго почти каждый день и задерживаться там допоздна, а будет сидеть дома и дожидаться его — своего мужа. Сейчас это кажется почти невероятным, но материнство действительно меняет. Даже Нарцисса, которая никогда не отличалась жёстким характером, после рождения Драко стала заметно мягче…

— Люциус, ты меня слушаешь? Пойдём скорее, мне ещё ужин готовить, между прочим!

— Не надо так мчаться. Я помогу тебе с готовкой, с твоего позволения.

— Если только не будешь опять делать всё по-своему.

— Ты опять про помидоры? — он невольно улыбнулся.

— Поверь, я бы не поднимала эту тему, если бы ты научился резать их правильно…

* * *

Пять дней до свадьбы

— Мы на первой полосе «Магического еженедельника», — без приветствия начала разговор Гермиона, увидев его неподалёку от камина. На этот раз он дожидался её со смены в фойе Мунго.

Заключив Люциуса в непродолжительные объятия, она отстранилась и вновь заговорила:

— В «Пророке» целый разворот от Скитер. В «Ведьмополитен» я не заглядывала принципиально, но фамилия Малфой там есть наверняка.

— Как и фамилия Грейнджер.

— О, скоро о ней забудут. Сложно будет привыкнуть откликаться на «миссис Малфой» и «целитель Малфой»… — задумчиво пробормотала Гермиона и добавила, усмехнувшись: — Надо дать интервью на эту тему. «Героиня войны испытывает трудности, став членом семьи Малфой» или «Не по ней рубаха шита: подходит ли новая фамилия Гермионе Грейнджер?» Неплохие заголовки, как считаешь?

— Кошмарные. Но с такими идеями тебя бы с распростёртыми объятиями приняли в редакцию «Пророка».

— Я старалась. С другой стороны, это хорошо, что новость о нашей свадьбе — самое обсуждаемое событие. Значит, в магическом мире не происходит ничего пугающего, ничего жуткого до дрожи.

— Ничего, если не считать нашей свадьбы.

— Это не повод для шуток, — противореча своим же словам, Гермиона всё же улыбнулась в ответ на его остроту. — Задумайся: начнись сегодня магическая война, выделили бы нашим скромным персонам столько места в прессе?

— Ты бы вышла за меня на следующей неделе, начнись сегодня война?

— Я бы не стала ждать до следующей недели.

* * *

Три дня до свадьбы

— Помнишь, ты рассказывал о шуме в твоей камере? — Гермиона села на диван рядом с Люциусом.

Тот сидел с очередной книгой в руках, которую, очевидно, можно было уже отложить в сторону. Если его невеста начинала беседу — это надолго.

— К сожалению, об этом не забыть.

— Скажи, почему ты был так уверен, что это крысы?

— Крыса, одна.

— Тем более.

— Ну а что ещё? — Люциус пожал плечами. — Закон минимального действия. Если что-то можно объяснить двумя или несколькими способами, правильным обычно является самое простое объяснение.

— Законы не всегда работают, — сказала Гермиона тоном профессора. — Это была твоя магия.

— Боюсь, мне нужно пояснение.

— На Азкабан наложены многоуровневые чары, которые работают, можно сказать, в автоматическом режиме. Они высвобождают «излишки» магии у особенно сильных чародеев, и это неиспользованное волшебство какое-то время «гуляет» по камере, создавая что-то вроде шороха или скрежета.

«Не очень похоже на самое простое объяснение», — подумал Люциус с досадой.

— Зачем это нужно?

— Чтобы какой-нибудь поток стихийной магии не выбил решётку или не разрушил стену. Не помог аппарировать узнику. Не убил или его самого, или надзирателей, или…

— Были прецеденты?

— Пару-тройку веков назад. Пострадал кто-то из охраны, никакого побега совершить не удалось, разумеется. С тех установили эту «защиту», и работает она настолько давно, причём без обновления чар, что мало кто о ней помнит. Сегодня я случайно нашла упоминание об этом в одной древней рукописи.

— А я ведь тогда думал, что схожу с ума.

— Повезло, что ты не лишился рассудка от одной этой мысли, дорогой.

— Поверь, у меня были и другие поводы, чтобы свихнуться.

— Теперь их нет, — Гермиона прижалась к нему.

— Есть ты. С тобой тоже можно с ума сойти, знаешь ли, — он нежно поцеловал её и добавил: — От счастья.

* * *

Один день до свадьбы

— А если я упаду в своём длинном платье?

— Я помогу тебе встать.

— Но я всё равно буду выглядеть глупо!

Люциус устал слушать варианты несчастий, которые могут произойти с ними на свадьбе. Гермиона не предположила разве что нападение дракона, который сожжёт всё к чертям. Но, если не вмешаться, могло дойти и до более трагичных сюжетов.

— Пойдём-ка прогуляемся, — предложил он.

— Куда? У нас завтра свадьба, ещё столько всего нужно сделать…

— Куда угодно, тебе нужно проветриться. И не спорь.

Спустя полчаса они уже гуляли в Риджент Парке. Люциус был здесь впервые, но верил словам Гермионы о том, что летом здесь гораздо красивее. Но и народу, пожалуй, в тёплое время года тут должно быть больше. А сейчас — тишина, лишь несколько парочек прогуливаются в отдалении.

— Почему ты не прогнала меня? Тогда, когда я заявился к тебе после выписки из Мунго, — спросил он, не понимая, как умудрился не задать этот вопрос раньше.

— Ты выглядел как человек, который очень нуждается в помощи.

— А ты выглядела очень… раздетой.

Почему-то первым делом вспомнились босые ступни. А ведь Гермиона до сих пор не приучилась обуваться: находясь в квартире, не утруждалась даже надеть носки.

— Прости?

— Ты была полуголой, когда открыла дверь. Словно пыталась меня соблазнить… Точнее, соблазнить любого человека, который мог бы оказаться за дверью.

— Не пытайся убедить меня, что оценил мой вид ещё в первый день, — сказала Гермиона. — Ни за что не поверю, что ты воспринимал меня как женщину.

— После года в Азкабане? О, ты заблуждаешься…

— То есть тебя привлекла бы любая ведьма, на которой одежды чуть меньше, чем разрешено приличиями?

— Не могу знать. Ты единственная, кого я тогда встретил.

— Встретил или выследил?

— Не придирайся к словам. К тому же, это ведь ты прошла мимо меня. Даже не заметив.

— Конечно, я тебя спровоцировала, не иначе.

— Не представляю, что бы я делал, если бы не заметил тебя, — признался Люциус. — Или если бы ты не пустила меня к себе.

— Ты бы справился.

— Уверена?

Сам Люциус уверен не был. Слишком хорошо он помнил своё состояние в тот момент, слишком ясно понимал, что и сейчас не совсем сроднился с маггловским миром. А тогда… он его презирал. Но желание жить (именно жить, а не выживать) со временем пересилило неприязнь.

— Предполагаю. И это неважно. Прошлое сейчас вообще не играет никакой роли.

— Потому что тебе не нравится моё прошлое?

— Нет, — Гермиона помотала головой. — Потому что оно давно прошло.

— Ты слишком мудра для своих лет, — заметил Люциус.

А про себя подумал, что она, возможно, в какой-то мере разбирается в этой жизни лучше него. Хотя порой и ведёт себя как сущий ребёнок. Наверное, это сочетание кому-то могло показаться странным, но его оно покоряло, притягивало и манило каждый день.

Ещё Гермиона была полна загадок. То личное, что она рассказывала ему о себе, всегда открывало в ней новые грани. О, теперь он не мог не понимать своего сына, который, приезжая в мэнор на каникулы, вечно твердил о раздражающей магглорождённой подруге Гарри Поттера. Которая постоянно всюду сует свой нос и каким-то образом умудряется получать отметки выше, чем у остальных однокурсников. Даже Северус, который однажды «за компанию» выслушал претензии Драко, не спешил оспаривать их, и Люциус поверил.

Ведь он тогда и понятия не имел, что таится за этим её «фасадом», который и видят-то изначально предвзятые люди. И сам Люциус — тогда, во «Флориш и Блоттс»… Разве не счёл он её никчёмной девчонкой без особых перспектив? Думал ли он, что она станет серьёзным соперником в грядущей войне? Хотя для него, лишённого палочки, в то время любой вооружённый первокурсник стал бы преградой. Интересно, встреть двенадцатилетняя Гермиона в книжном не того высокомерного, полного внутренней силы Люциуса Малфоя… А другого, опустошённого волшебника образца осени этого года? Пожалела бы она его тогда?

Внутренний голос говорил: несомненно, она помогла бы. Ведь полгода назад у Гермионы было намного больше поводов дать ему пинка под зад, завершив месть ещё и парочкой заклятий. А то и чем-нибудь похлеще…

Голос Гермионы прервал его размышления:

— Люциус, я тебе раньше не говорила, но… — сказав это, она крепко сжала его ладонь. Как делала всегда, когда хоть немного волновалась. — Нет, это ерунда. Забудь.

— Я заинтригован.

— И зря. Опять хотела сказать, что люблю тебя. Но ты это и так знаешь.

— Гермиона… О чём ты не говорила мне раньше? Твои слова.

— Что мне с тобой безумно хорошо. Но это то же самое, что сказать «я люблю тебя», верно? Я тут размышляла о нашей первой ночи — на полу в моей спальне. Мне ведь уже тогда… понравилось больше, чем я рассчитывала, понимаешь? Я не хотела, чтобы нравилось, но так случилось.

— Я знаю, что тебе понравилось, милая. Я ведь был там с тобой. Но после всего ты отчего-то совсем не выглядела воодушевленной.

— Если бы я не воодушевилась, чёрта с два позволила бы тебе спать в моей кровати. И в ту ночь, и потом.

— И потом? Да я уговаривал тебя на это две ночи кряду!

— Я думала, мы просто разговаривали на кухне.

— Ты считаешь, что я не мог параллельно с ведением беседы заниматься соблазнением тебя?

— Прекрати, — Гермиона рассмеялась.

— Что? Мне ведь это удалось.

— Конечно, потому что я сама этого хотела.

— Ах, ну да. Как и я пошёл на службу к Тёмному Лорду по собственному желанию. Во всяком случае, так мне тогда казалось.

— Ты сравниваешь секс с убийствами. Говоришь, что соблазнил меня так же, как и Волдеморт в своё время перетянул тебя на свою сторону. Сравни ещё нашу свадьбу с принятием тёмной метки для полноты картины.

— Я идиот.

— О да! И ты прощён.

— Неужели так просто?

— Как будто у меня есть выбор, — Гермиона пожала плечами, как бы говоря: «Куда я от тебя денусь?», и добавила: — Я ведь столько времени потратила на выбор платья.

— Завтра моей женой станет самая милосердная, самая прекрасная женщина из всех.

— Ты преувеличиваешь, Люциус.

— Поверь, я преуменьшаю.