Flying over Precipice-Castle (гет)

По парковым дорожкам бродил туман. Бродил он неспешно, лениво, вдумчиво. То он немножко расступался, то заволакивал всё вокруг до такого состояния, что не видно было не то что ни зги, — своих рук не видно было. Ночка минула холодная, утром же резко потеплело — теперь под ногами чавкала грязь вперемешку с талым снегом. Кругом тишина...

...но не спокойствие. С громким "Ой!" кто-то столкнулся нос к носу прямо посреди главной аллеи.

— Добрый день, мисс Свон. Смотрю, Вы тоже любите послеобеденные прогулки? — заметил кареглазый мужчина, как только смог понять, кто перед ним.

— Мистер Голд? Простите!

— И Вы простите! Тут не видно вообще ничего. Право же, я смог опознать Вас только по шляпке, мисс.

Она засмеялась.

— Ох уж этот туман...

— И не говорите. Жаль, что погода оставляет желать лучшего и Вы не можете видеть этот парк во всей его обычной красе.

— Что поделать, зима, — пожала плечами девушка.

— Это неимоверно печально — каждый год наблюдать за тем, как вянут и чахнут мои прекрасные цветы, — с грустью в голосе поделился хозяин.

Его печаль была столь неподдельной и возвышенной, что Эмма даже не знала, каким образом лучше выразить свои соболезнования. Обычно хозяева больших поместий более склонны грустить из-за дыр в бюджете, гулящих служанок или буйствующих конюхов.

— Скажите, а почему мистер Рихтер живёт в Вашем замке, а не где-нибудь поближе к людям и потенциальной публике? Его картины восхитительны, но почему они так мало известны? — перевела тему она.

— Хороший вопрос, мисс Свон, — засмеялся хозяин замка, — это долгая история...

— ...И я буду рада её выслушать, — улыбнулась девушка.

"А Вы настойчивы, мисс. Как бы это не вышло кое-кому боком... что ж, Вы хотите историю? Будет Вам история!" — право же, мистер Голд всегда так любил сказки...

— Он жил здесь всегда, — начал он на высокой и задумчивой ноте. Как красиво прозвучали эти слова — "Он жил здесь всегда" — как мелодично и проникновенно они прозвучали. Это было похоже на начало красивой северной легенды. Он любил легенды, особенно норвежские. В его библиотеке этому была посвящена целая книжная полка. — По словам мистера Рихтера, он очень любит этот дом, эдакий далёкий от суетного мира прекрасный, живописный уголок, где он может свободно Творить.

Как хорошо, что мистер Рихтер сам — никогда и никому — не будет вот так разбазаривать историю своей жизни. Какое приятное чувство вольности это даёт сейчас красноречивому рассказчику.

— Никто ему здесь не мешает и не отвлекает от работы. Альвинхен, как это сейчас входит в моду говорить, интроверт до мозга костей. И, скажу Вам по секрету, невероятно эгоцентричный интроверт. На мнение окружающих ему всегда было плевать со своей высокой башни, пишет он исключительно для себя. Вы — первый человек, перешедший ветродуйный коридор за последние пять, а может, и все десять лет, — сказал мистер Голд с долей иронии, как бы предлагая одновременно посмеяться и проникнуться выпавшей на долю девушки честью.

— Неужели в самом деле? А уборка, а провизия? — в голосе Эммы явно слышалось изумление.

— Всё сам, мисс Свон. Любую паутинку, пылинку, каждую завалящую вещицу, проще говоря, всё барахло, заполоняющее Северную Башню, он считает своей собственностью и никому не позволяет к этому прикасаться.

— Удивительно...

— "Кораблекрушение" — единственная его картина, которую увидел свет, да и то, только потому, что Альвинхену в то время были жизненно необходимы деньги.

— А на каких правах он живёт в Вашем замке? — спросила девушка. — Вы родственники?

Медленно идя вперёд по прямой аллее, не видя вокруг ничего, кроме бледной пелены тумана, лиц друг друга они тоже не видели. Эмма была внимательным и весьма пытливым слушателем. Последний вопрос был великолепно скользким и дальновидным (к счастью, задавая его, она руководствовалась всего лишь навсего любопытством, а не каким-либо другими соображениями, более опасными и практичными), однако Голда он не смутил.

— Как и я, в замке мистер Рихтер имеет куда больше прав, чем вся остальная прислуга, — в голосе мужчины невольно проскользнула тень тщеславия, самоуверенности и бахвальства. Да, здесь он хозяин, и он никому не даст об этом забывать. — Но его не волнуют такие прозаичные вещи, как управление поместьем. Живёт себе в Северной Башне, никого туда не пуская, и живёт, ко всему безразличный, как скумбрия.

"Какое забавное сравнение, — посмеивался Голд про себя, вглядываясь в туманную пелену, стелющуюся у его ног. Где-то вдали виднелись расплывчатые очертания двух высоких башен. — Да, сравнения мне, определённо, всегда удавались..."

— Так вы родственники, или нет? И как тогда вышло...

— ...что у Замка два владельца? — улыбнулся он краешками губ. Хорошо, что она не видит в тумане лица хозяина. Эта игра была более, чем просто увлекательна, и нельзя было, чтобы она заподозрила что-то не то, разглядев эту улыбку. — Мы не родственники, если уж на то пошло. Но мы большие друзья. Интересная, на самом деле, история... Вы послушаете?

— Эта погода располагает, мистер Голд, — засмеялась она, — ничто не в силах отвлечь меня от Вашего рассказа. Ой!

— Ей-богу, мисс Свон, смотрите под ноги, — сказал мужчина, вовремя подхватывая её под локоть.

— Весьма благодарна, мистер Голд.

— Я в те времена был ещё безусым юнцом, поместьем управляла моя престарелая мать. Я могу бесконечно долго перечислять достоинства этой женщины: отменный вкус, например, утончённость, любовь к искусству — она играла на пяти музыкальных инструментах и превосходно пела. Дама благородная, щедрая и с неимоверно добрым сердцем. Так случилось, что родители и брат Альвинхена умерли во время пожара, мальчик остался без гроша в кармане, один во всём мире, — он позволил себе трагичную паузу. — Миссис Голд приютила его здесь, в Замке-над-Обрывом. Мы очень скоро сдружились, моя мать полюбила его, как собственного сына. Мы стали сводными братьями. В этих стенах и открылся его дар к рисованию.

— И немудрено. Необыкновенно живописные места.

Он улыбнулся. Мисс Свон была так увлечена его рассказом, что её пришлось поддерживать ещё целых два раза. Когда у тебя есть трость, удостовериться в том, что земля в том месте, на которое ты собираешься наступить, ровна, гораздо проще.

— Перед смертью матушка даже включила Альвинхена в завещание: он стал полноправным владельцем Северной Башни, в которой живёт и по сей день. Правда, распорядиться ею с юридической точки зрения без моего согласия он не может, но ему того и не надо.

* * *

"Вот оно как, оказывается, было... думаю, не стоит расспрашивать об этом мистера Рихтера — не самая приятная тема для разговора," — думала девушка,блуждая взглядом в плотном тумане. Вот он слегка расступился, потом ещё... Ого, а они сейчас достаточно далеко от Замка! Странно, шли вроде бы по прямой дорожке, а оказались в стороне, прямо противоположной своему изначальному направлению. "Как же плохо я ориентируюсь на местности..."

— Как поживает Ваш отец? — услышала она голос слева от себя.

— Отец?.. — слегка растерялась девушка. По правде говоря, это была не самая приятная тема для разговора. С другой стороны, мистер Голд не сразу нашёл слова для рассказа о знакомстве с мистером Рихтером и своей покойной матери — выходит, он имеет права на ответную откровенность с её стороны. — По правде говоря, дела его сейчас идут не лучшим образом, — осторожно сказала Эмма.

— А что случилось? Насколько я знаю, дело Вашего отца весьма прибыльно...

— До некоторых пор так и было, — ответила девушка, едва сдержав излишне эмоциональный вздох, рвавшийся приправить эту фразу, — однако в последние два года торговля идёт не самым лучшим образом. Это началось позапрошлой зимой, когда на корабль отца, гружёный шелком и кофе, напали пираты.

— Это же какие деньги... — поднял брови он, — я сочувствую, мисс Свон.

— Ещё пара неудач, разрыв с давним партнёром — и вот, — печально закончила девушка. Присутствие мистера Голда удивительным образом развязывало ей язык: рядом с вежливым и внимательным хозяином Замка невольно ощущаешь себя услышанным. В воздухе повисла смесь из вновь нахлынувшего тумана и сочувствия. Казалось, они не шли, а плыли, как два корабля, разрезая белые волны.

— Но как это могло столь сильно повредить состоянию ваших капиталов? — удивлялся мужчина. — Мистер Свон очень любил рассказывать мне о своих четырёх тысячах в банке и о богатом родовом поместье чуть ли не четырнадцатого века...

— Почти вся упомянутая Вами сумма ушла в уплату долгов и, боюсь, схожая участь может грозить и нашему старому дому, — иногда у неё складывалось впечатление, что с того сомнительного четырнадцатого века родовое поместье Свонов никто и не ремонтировал.

"Неловко... чувствую себя словно оголённой: как будто я нахлебницей сюда приехала!" — опомнилась Эмма. Черт, она ведь собиралась всеми возможными способами избегать темы денег и бизнеса своего отца! Как она умудрилась выболтать всё это в считанные минуты? Теперь хозяину не составит никакого труда догадаться, что на учёбу у мистера Рихтера девушка возлагает очень большие тайные надежды.

В своих мечтах она продавала собственные картины и жила этим, давала уроки живописи. Сейчас это было последним, что могло спасти Эмму от участи быть выданной замуж по расчёту (рано или поздно бесконечно проливаемые на дорогие сюртуки "приценивающимся" господам вина и соусы перестанут действовать) и дать ей свободу.

Повисла тишина.

"Я нелепейшая из дур!"

— А как здоровье Вашей матери, Эмма?

"Видимо, Вы давно не общались с моей семьёй, мистер Голд, лет эдак десять, иначе бы знали..." — не без досады подумала девушка. Поразительно, но за последние десять минут это была уже вторая реплика, выбившая землю у неё из-под ног.

— Боюсь, Ваш вопрос немного запоздал, — спокойно ответила мисс Свон.

— Ради Бога, простите!.. — дошло до мистера Голда. — Он не говорил мне... когда я спрашивал, как поживает его уважаемая жена, ответ всегда был один: она чувствует себя прекрасно.

— А ответ и не мог быть другим: он снова женился по прошествии сорока дней.

Искреннее смятение хозяина замка не могло не тронуть девушку. "Неужели ему действительно были так небезразличны дела моей семьи?"

— Я сочувствую... я знал Мэри-Маргарет, и она была прекраснейшей из женщин. У Вас её глаза, Эмма.

По её щеке скатилась слеза.

* * *

Он упивался своей ролью. Как это приятно — осознавать, что ты чертовски хороший актёр, — просто словами не передать! Его милая спутница тихо рыдала. Как это трогательно, мило и печально — рыдала на его заботливо предоставленном плече. Рыдала, несомненно, впервые за долгие, очень долгие годы, потому что раньше такого любезного плеча рядом не находилось.

Голд наслаждался моментом, с удовольствием понимая, что эту игру он уже выиграл.

* * *

— Ну-ну, что Вы...

— Извините, мистер Голд, я...

— Я всё понимаю. Ничего страшного. Ваша мачеха, она...

— Сьюзан. Её зовут Сьюзан.

Эмма вытерла с глаз слёзы и выпрямилась. Девушка на минуту поддалась обуявшим её чувствам — и вот результат: она уже плачется в воротник хозяину. Как неловко, должно быть, он себя чувствовал; какое счастье, что в тумане не видно его лица — Эмме было бы слишком стыдно взглянуть ему в глаза.

— Отношения у нас со Сьюзан весьма прохладные, — сказала она, чтобы заполнить тишину. Удивительное дело эта тишина — выжидающая и полная сочувствия — из тебя так и тянет потоки слов; лишь бы не молчать. — Вы только не подумайте, что я питаю к ней неприязнь наподобии Золушкиной, — она усмехнулась, — вовсе нет. Сьюзан всё время старается вывести меня в свет, подыскать выгодную партию. Хлопочет о хорошем образовании. И она очень любит отца...

"...Вот только меня она не любит" — сказано не было — а слышно было.

* * *

Некоторое время пришлось идти в тишине. Мисс Свон тихо хлюпала носом (это можно списать на обычную простуду, не к чему драматизировать слишком уж сильно), а он размышлял. Его расчёты оправдали себя целиком и полностью: ничто из сказанного Эммой не стало для мистера Голда новостью, и он был вполне доволен своей осведомлённостью.

Оставалось ещё кое-что важное.

* * *

Он остановился.

— Мисс Свон, простите, что задел столь болезненную для Вас тему. Позвольте мне её перевести.

Она молчала.

— Я не мастер их переводить, но я всё же попробую. Как прошёл Ваш урок с мистером Рихтером?

"Да, весьма удобная тема для разговора, — мысленно похвалила Эмма, которая тоже была бы очень рада смене предмета обсуждения, — не в первый раз за утро меня об этом спрашивают, и всё равно есть, что вспомнить"

— Это было довольно впечатляюще.

— Он тот ещё чудак, согласитесь? — засмеялся Голд.

— Пожалуй, что да, но он...

— Гений.

— Именно так, — кивнула девушка. — О лучшем учителе я и мечтать не могла. А он учил кого-нибудь до меня? — как забавно, что она почувствовала лёгкий укол ревности: так было лет десять назад — тогда ещё девочка узнала, что её учитель танцев, оказывается, занимается не только с ней. "Но как так?!" — топала она ножками, капризно глядя на мать.

— Нет. Он всегда говорил, что не хочет брать учеников, потому что ему жалко детей.

— Ну... я не ребёнок, — усмехнулась Эмма, — и мне слишком нравится живопись.

— Завидую людям, которые умеют рисовать, — покачал головой мужчина.

— Вы никогда не пытались? — изумилась она.

— Пытался. И, поверьте, очень рад, что никто этого не увидел!

— Вы весьма самокритичны.

— Порой самокритика лучше любой другой критики, особенно если ты разбираешься в том, на что дерзнул посягнуть.

— ...Другими словами, Вы слишком доскональна изучили искусство, чтобы взяться за создание чего-то своего? — вскинула бровь Эмма.

— Верно, мисс Свон. Боюсь, я не выполню своих ожиданий, ведь в моём мозгу каждую секунду то, что я попытаюсь малевать, будет сравниваться с "Джокондой" и фресками Сикстинской капеллы. Но я ничуть не сожалею об этом, поверьте.

— Наверно, мне повезло, что кисть попала в мои руки раньше, чем некоторые исторические труды.

— Вам несказанно повезло, — согласился мужчина. — Вы предпочитаете акварель или масло?

— Не найдусь с ответом, — сказала девушка после полуминутной паузы. — Пастель, графит, гуашь... Я как сорока — меня привлекает всё блестящее.

— Ох, мисс Свон, — улыбнулся он своей иронично, — Вы ещё не знаете, что такое быть настоящей сорокой. Вы когда-нибудь что-нибудь коллекционировали?

— Нет, если честно, — покачала головой девушка, — или банки с жуками считаются?

— О!.. — всплеснул руками мужчина.

— Да, я ознакомилась с частью Ваших коллекций, — засмеялась Эмма, — и они впечатляют. Никогда не видела такого скопления антиквариата в одном здании: столичный Музей Искусств — и тот уступает Вашему замку.

— И это Вы ещё не всё видели, — не без гордости заявил Голд, подкинув трость в воздухе.

— Позвольте ещё один внеурочный комплимент Вашей библиотеке, — добавила мисс Свон, широко улыбаясь. — И книгам, оставленным на подоконнике.

— О, это... да, Вы писали, что любите детективы. И я подумал, что, увлекаясь Агатой Кристи и Конан Дойлом, юной леди не следует забывать, что у истоков этого неординарного жанра...

— Эдгар Аллан По, "Убийство на улице Морг". Вы меня недооцениваете, мистер Голд, — улыбнулась девушка, кокетливо поправляя шляпку. Такой привычный легкий жест. И что, что сейчас он не может произвести должного эффекта из-за плохой видимости?

— Вам доводилось читать Коллинза? — поинтересовался он.

— "Лунный камень" — да. И я была впечатлена... Сказать, что я обожаю детективы, — ничего не сказать, — мечтательно изрекла мисс Свон. — Не помню ни одного раза, чтобы я заглядывала в конец книги.

— Удавалось ли Вам когда-нибудь прийти к разгадке тайны до этого самого конца? — голос мистера Голда был то ли серьёзным, то ли шутливым.

— Не сказать, чтоб слишком часто. Увы и ах, Агата всегда на шаг впереди.

— И в этом вся прелесть.

— Согласна. Каждый раз чувствуешь себя облапошенной. Помню, как я радовалась, когда "распутала" — хотя это слишком громко сказано, я просто пыталась логически размышлять, — "Восточный экспресс".

— Пожалуй, одна из самых сильных её книг.

— Это безумно увлекательно. Даже не знаю, с чем сравнить для красивого словца.

— Я бы сравнил эти эмоции с напряжённой охотой.

— Конец книги как конец погони?

— Верно. В детективах же, по сути, точно так же ведётся охота...

— Вот только охотник не один. И роли, когда начинается расследование, становятся исключительно двоякими. У Вас большие охотничьи угодья, мистер Голд?

— На много миль вокруг — ни одного человеческого поселения. Всё это, если подумать, можно записать в мои охотничьи владения.

— Впечатляет.

— Не то слово.

* * *

— Я слышала, Вы хорошо фехтуете, мистер Голд, — с интересом посмотрела на него девушка.

— Возможно, мне стоит быть скромнее...

"Это был сарказм"

— Интересно Вы живёте. А я даже и не знаю, что ещё могу о себе рассказать...

— Разве у Вас нет больше никаких увлечений, мисс?

— Ну... — она замялась. — Наверно, это выглядит смешно, но иногда я пишу стихи.

— Я бы на Вашем месте так не считал. Поэзия — прекрасное занятие для женщины дворянского происхождения, — заверил он.

— Но это редко... — смутилась Эмма. — Зато дневниковые записи я веду постоянно.

* * *

Их послеобеденная встреча в парке была совершенно случайна (Эмме не помешает так думать). Когда диалог подошёл к своему логическому завершению, люди разошлись, из вежливости, чтобы не надоедать друг другу.

Возле красиво подрезанного, но сейчас, увы, голого и совсем непривлекательного на вид куста шиповника всколыхнулся туман, хрустнула ветка, и парк снова погрузился в тишину.