Сильнее и дольше бесконечности (джен)

Природы не существует. Ее нет как существа, как осознанной формы. Мы называем ею совокупность ручьев, хвойников, лис, ежевики и — самое главное — времен года. Сначала их было три — три сестры: Зима, Весна и Осень. Они сменяли постепенно друг друга, занимая господство. Весна взращивала ягоды, а Осень давала им созреть, Зима позволяла отдохнуть и выспаться. Но живые существа слишком мерзли и никли, и тогда Создателю пришлось создать Лето.

Он носил кольцо, снятое с Жизни, и весь дышал ею. Он был красив, а самое главное — он был теплым. И люди начали поклоняться ему, молиться, чтобы он остался подольше. Начали ругать Осень и ещё больше ненавидеть Зиму.

Сестры ссорились из-за него. Зима сразу невзлюбила его. Люди ненавидели ее, хотя она не могла ничего поделать с установленным ходом и только старалась рисовать алмазные опушки, превращать оголенные деревья в клоки дыма и опрокидывать небо вниз. Они не видели ничего красивого в ней, а теперь молились вдвойне усерднее о том, чтобы Весна быстрее изгнала ее.

Весна была доброй. Она была влюблена в Лето и каждый раз усердно растапливала горный хрусталь, иолит и жемчуг, рассыпанный под ногами. Лето любил её, как сестру.

Осень была злой. В ней горел огонь, которым жгли опавшие листья. И поднимавшийся злобный, едкий дым, она напускала на Лето. Осень с радостью каждый раз сморщивала всю зелень, с наслаждением выпивала все соки из трав. Лето любил её, как сестру.

А Зима просто делала то, что должна была. Она была, как ей полагается, безразличной ко всему. Ей не нравился только холод, падавший с ногтей, подвешенный к полам платья. Ей не нравились снежинки, овившие её голову диадемой, а руки — украшениями. Но она всё равно с каждым своим приходом надеялась показать красоту за холодом. Лето любил её.

Сестры её видели и недолюбливали её. Больше не за то, что Лето любил её, а за то, что она не принимала это. Однажды они разругались особенно сильно, и Зима ушла на дальний север, лишив там людей урожая и обрекая на бегство, а оставшихся — на грабеж. С тех пор Время называл её Королевой Северной.

У Королевы Северной был прекрасный замок: снаружи маленький, внутри — большой. Она жила там одна, иногда принимая Время. К ней пыталась наведаться Весна, но с её приближением таяло всё царство, и Королева отсылала её прочь.

Время познакомил нас, я часто бывал в её замке. У Королевы Северной был прекрасный сад замороженных цветов, которые никогда не увядали, а угощала она эклерами с остывшим чаем с молоком. И была очень печальна.

Весна ещё больше ругалась с Осенью, а люди вздохнули спокойно, когда зима не наступила. Ни в срок, ни через неделю, ни через месяц. Они радовались на хороший урожай, тепло и не смолкавшие трели сверчков. Ровно до тех пор, пока больной Лето не начало выжигать их.

Он изрывал землю засухой, превращал солнце в калено-красный шар. И в первый раз люди взмолились о наступлении холодов. К Зиме приходили Время, Воспоминание, Жизнь, а она никого не слушала, читала зарубежные книги и возводила от них едва ли не Альпы из чистого льда. Как-то Время так рассердился, что из-за неё пропадут все труды — всё созданное тогда и правда умирало, — что разрушил половину дворца.

Королева не стала его отстраивать. Я заметил, что она как будто тоже поникла. Осталась нетронутой ее библиотека — единственное место, где был хоть какой-то цвет, — и большего ей не нужно было.

Я не пытался её уговаривать, понимая, что всё будет так же бесполезно, как иссохшая, бесплодная почва в тот год. Меня занимал только один вопрос — почему она превратилась в такой же закованный цветок, как те, что она носила в рукавах. Кончики волос больше не трогал иней, от платья не оставался мерцающий свежестью шлейф. Весь ее дом, раньше веселый в редких рассветах, потерял свои искры.

В тот день мы пили чай и обсуждали Гюго, когда сверху на меня упала капля. А потом другая, а Королева как будто и не замечала. С рукава выпала растаявшая роза и тут же ссохлась. Тогда она подняла на меня глаза, полные страха, такого страха, каким люди смотрели на январский буран. Лето пришёл.

Он утратил прежнюю красоту, горевший лихорадкой. А Королева только дотронулась до его щеки — и разлилась гармония. Вечная мерзлота отступила, отдав воду почти бездыханному, пыльному югу, где вновь заколосилось золото.

С тех пор Лето угощает её чаем из шалфея, а Зима его — рябиной.