Раб Божий (джен)

— Ну что вы всполошились? Правда, я рада, что ты пришел, — Эйлин протянула Северусу руку. Выглядела она уставшей и еще более худой, чем раньше.

Северус сел ближе, чтоб иметь возможность держать мать за руку. Он молчал, только пару раз выразительно посмотрел на отца.

— Эйлин, мы тут подумали, — начал Тобиас не очень-то уверенно. — Может… может надо съездить в это, в Мунго?

Северус промолчал, хотя на языке вертелось: «Это называется — я уговорю?»

— Тобби, ты не мог бы принести мне теплой воды? В коридоре есть кулер.

Тобиас кивнул и вышел.

Эйлин заговорила быстро, горячо, поминутно бросая взгляды на дверь:

— Послушай, сынок, — она сжала ладонь Северуса, — ты затеял недоброе, я чувствую, я знаю. Послушай, магия — это нечто большее, чем то, чему нас учили. Я отказалась от привычного, от всех этих глупых заклятий, без которых маглы обходятся замечательно. И Бог... Понимаешь, у каждого человека, у каждого, есть талант. Кто-то играет на скрипке, кто-то рисует, кто-то — волшебник. Но мы давно, давным-давно извратили понятие волшебства, — Эйлин начала задыхаться, закрыла глаза и откинулась на подушки. — Я чувствую, Северус, я чувствую… Я знаю, что ты задумал плохое. Остановись. Остановись сейчас, пока не поздно, прошу. Я знаю, что ты не послушаешь, — она поморщилась, — но я должна тебе сказать. Все-равно… ты потеряешь все, если пойдешь выбранной дорогой дальше.

— Все это ерунда, — Северус выдернул свою руку, — тебя убедили в том, что магия это зло, а ты поверила! Конечно! Так удобнее, если у тебя ничего не вышло, легче всего сказать, что это потому, что колдовать плохо, что это грех! Но я не верю в это! Я достиг многого, а достигну еще большего! И только одно мне мешает, — он склонился к ней, — мне надо только…

— А вот и вода, — в палату как-то боком протиснулся Тобиас, торопливо, едва взглянув на сына, подошел к кровати, — вот… — и протянул стакан жене.

Эйлин выпила воду жадными глотками и откинулась на подушку, закрыв глаза.

— Ты волен выбирать. Но твоя ошибка дорого обойдется прежде всего тебе, — сказала она, не открывая глаз.

— Ошибкой будет послушать тебя, мама. Я прошу тебя в последний раз — уедем отсюда, тут все равно не помогут. Поехали в Мунго, завтра ты будешь совершенно здорова, мы пойдем на Косую аллею и купим тебе новую палочку, у меня теперь есть деньги! И сходим поедим мороженое и…

— Какой же ты еще дурачок, — Эйлин грустно улыбнулась, — мороженое, палочка… Говорить с тобой сейчас о Боге, все равно что объяснять малышу нумерологию.

— Я прошу тебя, мама!

— Эйлин, может стоит послушать Северуса, — подал голос Тобиас.

Эйлин замотала головой.

— Нет, нет… Северус, я поправлюсь. Я не умру, не убивайся. И кода я вернусь домой, мне бы хотелось, чтобы Тобиас испек печенья. Хорошо? — она смотрела на Северуса так, что он невольно подумал — она тоже умеет читать мысли, но никакого вмешательства он не чувствовал, да и не умела мать этого никогда! Неужели она и правда получила редчайший дар предвиденья?

— Северус, пообещай…

— Не все в моей власти, мама — сказал Северус, поднимаясь, — не все. — Он быстро поцеловал мать и, едва кивнув отцу, вышел из палаты.

Северус ругал себя, он так рассчитывал на собственноручно сваренный яд, что никакого другого плана у него не было. До конца недели оставалось не так много времени, и решать проблему надо было срочно.

В нем пульсом билась обида на мать и зло на отца! Он обещал ее уговорить, и что? Только мямлил что-то невнятное! Слабак! Магл! Зачем он в этом мире? Что изменит его смерть?

Северус выбрал безлюдное место и аппарировал в поместье Розье.

— Какими судьбами? — Розье развалился на кушетке и потягивал прямо из горлышка бутылки вино.

— Мне нужна твоя помощь. У меня задание… И мне нужна палочка, которую потом можно будет уничтожить.

— Вот как…

— У тебя же их полно, я помню — ты сам показывал.

— Угу, — Розье с интересом рассматривал ее. — Есть. А что я получу взамен?

— Ответную услугу.

— Что мне может быть нужно от тебя? — вопрос был правильный, слизеринцы свято чтили возможность получить выгоду, но в нем звучало презрение. И правда, чем нищий полукровка может быть полезен богатому чистокровному?

— У меня есть зелья, которые не купишь в аптеке.

— И правда, — Розье отбросил пустую бутылку и поднялся. — Уговорил, пойдем.

Палочки хранились в кабинете, мрачной комнате, полностью отделанной дубовыми панелями.

— Тут не трогай, — Розье кивнул в сторону шкатулку со стеклянной крышкой, — без руки останешься. Это фамильная гордость и все такое. Вот, — он открыл небольшой ящик, которым палочки были свалены, как ненужные деревяшки. — Выбирай.

Снейп перебрал несколько, прежде чем нашел ту, которая слушалась.

— Вот эта. Я могу ее после сжечь?

— Да хоть скорми ее крысам, — кивнул Розье. — И не забудь, что ты мне должен.

— Я надеюсь, ты не станешь говорить…

Розье поморщился:

— Не будь дураком, Снейп. Кому мне надо рассказывать о твоем визите? Аврорам что ли? Никто не узнает о твоем тайном задании.

Северус кивнул, чуть замялся на пороге, еще раз пробормотал слова благодарности и поспешно аппарировал.

Он снова был около реки, стремительно добрался до дома родителей и притаился в тени около крыльца.

Отец появится, надо будет вскинуть руку и со всем возможным желанием произнести всего два слова. Это не сложнее, чем заставить летать перо. Это не сложнее, чем направить на врага режущее, это проще, чем подвесить Джеймса вверх тормашками…

Он уговаривал себя снова и снова, стараясь не думать больше ни о чем. Не думать о Лили, о том, что уже нет даже тени надежды — быть с ней, о словах матери и ее желании увидеть отца по возвращению домой. Он не хотел испытывать сомнений, он должен был стать безжалостным к врагам, а отец был первым из врагов.

— Где его носит? — Прошептал он, в который раз обновляя согревающее заклинание. Несмотря на то, что холодно не было, Северуса била дрожь. Прошел еще час, прежде чем Северус увидел, как отец идет не спеша, высоко подняв воротник пальто и спрятав руки в карманы. Он смотрел прямо перед собой, и не составило бы труда выйти на дорожку и убить его. Два слова. Всего два слова!

Северус сделал шаг вперед и в это момент отец остановился и поднял на него глаза.

— Северус! — он искренне обрадовался. — Ох, как хорошо, что ты тут! Пойдем. Мне после больницы не по себе и в голову мысли лезут всякие. Давай подумаем…

— Я… не пойду… — Северус поднял палочку.

— Ты… — Тобиас переводил взгляд с палочки на Северуса, — ты…

На его лице не было страха, только недоумение.

«Ну же!» — сам себя подталкивал Северус, но не мог завершить начатое.

— Дай мне минуту, — охрипшим голосом попросил отец.

Он понял, он все понял!

— Да.

О чем он думал, глядя прямо на него? А чем ему были нужны эти жалкие минуты, разве они что-то решали?

— Легилиментс! — Северус знал, что надо делать, только в теории. Да на себе испытывал, но все получилось — он вломился в сознание отца просто, не встретив ни малейшего сопротивления. Было непросто устоять, понять, что происходит — слишком много чувств, слишком много мыслей.

Он видел себя маленьким, тянущего молодого угрюмого мужчину к фургончику с мороженым, и тут же себя — глазами отца — ершистого подростка. Он чувствовал чужое отчаянье — как ни пытался сделать Тобиас хоть что-то хорошо, получалось из рук вон плохо, чужая усталость, боль… Образы сменялись с такой скоростью, что Северус счел за лучшее закрыть глаза.

« Отче наш… Отче… Помоги мне! Он хочет убить, убить, как говорила Эйлин! Что делать? Бежать! Только чтобы он не совершил грех, убийство — грех, как он потом? Спасти. Умереть… Лучше бы я умер, но как? Самоубийство — грех, убийство — грех, что хуже? Господи, не оставь, помоги мне. Помоги мне спасти его! Что же делать?» — чьи мысли сейчас звучали в голове Северуса?

Сейчас, стоя перед сыном, Тобиас думал о том, как уберечь его душу. В нем не было страха, а Северус всегда, всегда считал отца трусом, но в этот момент в нем было только желание защитить и спасти.

— Не надо меня спасать! — заорал Северус, выныривая из мыслей отца. — Не смей! Не смей, а не то… — палочка в руках тряслась. — Только ради мамы. Только ради мамы, ты понял? — он тяжело дышал, в глазах рябило, пришлось сделать нешуточное усилие, чтобы уйти, повернуть за угол и не упасть. Он аппарировал, почти не веря, что сможет прибыть на место целым и невредимым, но он хорошо знал место назначения, и это спасло от расщепления.

Чуть живой, он все же нашел в себе силы привести себя в порядок, одернуть сюртук и вызвать эльфа.

— Лорд у себя? Мне нужно всего пять минут. Узнай.

Эльф исчез, и вновь появился через минуту.

— Лорд готов уделить вам внимание.

Дверь распахнулась. Лорд сидел за столом и торопливо что-то записывал на пергаменте. Кивнул.

— Подожди, — и вернулся к письму.

Северус думал, что не выдержит и упадет — он слишком долго ждал сегодня, ноги уже не держали. Он собрал волю в кулак и когда Лорд отложил в сторону перо, выпалил:

— Мой Лорд, я оставил отца в живых. Я навещал мать, она… она готова посетить Мунго и купить палочку и еще… У нее открылся дар прорицания. Она предвидела, что я захочу, что… что я попытаюсь… Она просила не трогать отца. Я не смог отказать ей, — он склонил голову.

— Вот как. Ты пожалел мать… — Лорд встал и обошел вокруг Северуса, с любопытством рассматривая его, — а теперь ты призываешь меня пожалеть тебя?

Северус молча склонил голову еще ниже.

— Любовь! Жалость! Такие прекрасные чувства, да, Северус? Но если они такие прекрасные, они должны делать нас сильнее. Можем ли сейчас позволить себе жалость? Делает ли любовь тебя сильнее, Северус? Отвечай!

— Я не знаю.

— Не знаешь? Разве ты смог сделать, что должно? И что же помешало тебе? Жалость. Почему ты не стал ближе ко мне, что тебя все время сдерживает, что опутывает, подобно паутине? Не любовь ли? Ты боишься, что я накажу тебя? Нет, Северус. Я знаю, что ты сам поймешь свои ошибки и этот урок ты запомнишь надолго. Когда твоя мать умрет, тебе придется винить только себя, Северус. Я указал тебе путь для ее спасения, но ты усомнился… — Лорд поддел подбородок Северуса палочкой. — Сомнения. Я опять вижу сомнения. Я опять вижу, что ты не можешь их преодолеть.

Северус готов был сорваться, бежать, убивать, только чтобы доказать Лорду свою преданность, но одновременно он отчетливо понимал, что нет, он не сможет, у него не хватит решимости или чего-то иного, необходимого для того, чтобы убить. Он готов был умереть, сейчас он бы с радостью принял смерть — ему так казалось. Но Лорд медлил — не отдавал приказов, не накладывал заклятия. Ничего. И эта тишина мучила не хуже Круцио.

Северус поднял голову. Лорд стоял над ним, и смотрел совершенно равнодушно.

— У меня много последователей, тех, кто не задумываясь выполняет любое мое поручение, не задавая вопросов и не сомневаясь. Многие почтут за честь сделать для меня все, что угодно. Что должно меня заставить оставить рядом с собой — тебя?

— Я стану незаменимым. Вы мудры, вы не станете использовать тонкий инструмент, чтобы…

Лорд рассмеялся, запрокинув голову.

— А ты не лишен самомнения! «Тонкий инструмент»! Но, возможно, ты не так уж и не прав. Изготовь мне такой веритасерум, который сломает любые ментальные блоки, которому даже непреложный обет не станет помехой. Сделай это и, возможно, я прощу тебя. Прощу, но жалеть не буду, Северус. А теперь иди, — и Лорд вернулся к своим бумагам.

Северус, шатаясь, добрался до своей комнаты, запер дверь и привалился к ней спиной. Он готов был зарыдать, но им овладело холодное оцепенение. Ничего не изменилось. Он окончил школу, Мародеры больше не преследовали его и все равно, он был все тем же Нюниусом и ничего не мог с этим поделать.