Секач (джен)

Медленно тяну руку к твари, к этой смолисто чёрной ленте, что выглядывает из моей косы. Страха нет совсем. Он атрофировался, наверное, ещё там, на тренировочной поляне, злость выжгла его. Но сейчас нет и злости. Сейчас мной владеет что-то другое, какое-то иное сладко-знакомое чувство. Сильное, активное, неудержимое. Это оно вечно толкало меня на подвиги. Оно заставляло пройтись по разрушенному мосту над речушкой, оно гнало в заброшенный дом с «привидениями» на окраине города. Оно увлекало меня на тренировки и заманивало в соседские сады воровать яблоки. Оно же усаживало за книги и не позволяло отрываться от них ни на сон, ни на еду, пока не дойду до конца. Оно бросило меня в объятья искусству, заставляя углубиться в незнакомое дело. Интерес, любопытство, жажда узнать, стремление понять — не знаю, как назвать его, но это именно оно. Оно сейчас толкает и ведёт мою руку. И я не могу остановиться. Даже если бы захотела, не смогла бы.

Только я и не хочу.

Пальцы касаются гладкой поверхности, скользят по лоснящейся черноте. А она, чернота эта, тянется в ответ, подсовывается под руку, трётся о ладонь. Ластится. Как котёнок ластится. Или игривый щенок.

Во все глаза смотрю на это диво. На самое опасное и непонятное существо в мире, собратья которого полчищами бродят за границами контуров, врываются в города, в одиночку уничтожают целые поселения. И вот одно из них сидит сейчас в моей косе и трётся о мою руку, будто бы прося, чтобы его погладили.

Погладили!

С трудом сглатываю ком и судорожно выдыхаю. А затем дрожащими пальцами легонько провожу по изгибу живой ленты, а она приподнимается, выгибается ещё сильнее.

Что это? Что происходит? Как такое возможно? Это не укладывается в моей измученной тренировками голове, и я чисто механически продолжаю гладить тварь.

Я глажу тварь. Глажу ластящуюся ко мне тварь.

Кажется, я окончательно сошла с ума. И вообще весь мир. И тварь вот эта тоже. И сидим мы тут два сумасшедших: секач и тварь. Один под руку суётся, а второй ласкает.

Такое же и в бреду горячечном не привидится.

Что мне делать-то теперь? Убить? Вот её? Ту, которая ко мне, как котёнок, липнет? Просто тупо убить, так ничего и не поняв? Не разобравшись? А если это новый класс тварей? Или даже неизвестный ранее тип? Тварь-разумная! Ведь оно действует, как живое существо. Её можно остановить словом, её можно погладить. Более того, она хочет, чтобы её погладили. Она хочет общения. И её убить?

Я не смогу. Не смогу. И дело тут не в жалости к твари. Тут совсем другое.

Убить её — это навсегда похоронить ответы, которые никак не могут найти вот уже сотни лет. Да и не ищут их особо. Все те книги, которые я перелопатила за два месяца, так и не дали вразумительного объяснения, что такое твари и откуда они взялись. Просто внезапно появились примерно тысячу двести лет назад — и всё. Что из себя представлял мир до их нашествия, как жили люди до Первого Удара, остаётся только догадываться, потому что все древние цивилизации похоронены в Заброшенных землях, и только относительно недавно начали вести расчистки, такие как в Крайнике, о которых Пётр рассказывал. Благодаря этим расчисткам и находкам у нас появились мобили, поезда, медицинское оборудование. До Второго Удара люди не додумывались соединять магию с техникой. Эти расчистки медленно приподнимают завесу тайны о прошлом человечества, но всё это нисколько не приближает к пониманию природы тварей. Что они такое? Откуда пришли? Что им нужно? На все эти вопросы просто нет ответов. И нас учат не думать над ними, не размышлять. Нас учат убивать. Быстро, технично убивать всё, что напоминает тварь. Секачи — стражи безопасности. Это наша обязанность. И если я принесу эту тварь тому же Дракону, он не будет задаваться вопросами, он схватит косу и просто рассечёт её пополам. И я так никогда не узнаю, как она оказалась в моей косице и почему она хочет, чтобы её погладили.

— Что же мне с тобой делать? — шепчу я, а пальцы продолжают скользить по маслянистой глади.

И эти ощущения под пальцами очень знакомы. Ведь так я всякий раз оглаживала кусок размокшей глины, прежде чем приступить к лепке. Разница только в том, что глина не тёрлась о ладонь и не подставляла себя. А тварь будто просит.

Просит чего?

Чего ты хочешь от меня, смертельно опасная невесть? Зачем тычешься мне в руки? В руки человека, который тебя может убить?

Дикая ситуация. Невозможная. Абсурдная. И завораживающая. Я точно сошла с ума. Да, окончательно сошла. И Дракон совершенно прав, говоря, что у меня нет ни мозгов, ни страха. Потому что прямо сейчас я подставляю раскрытую ладонь твари, и она, мгновение помедлив, начинает вползать на неё, скручиваться клубочком, пытаясь поместиться. Я подставляю вторую ладонь, обхватываю ими живой комок неизвестности и погружаю пальцы в маслянистое тепло. Упругая тварь мягко сминается, сохраняя следы прикосновений — шесть точечных углублений. Тогда я выдыхаю и начинаю разминать её. Как когда-то глину.

Кажется, это было давным-давно, в прошлой жизни. Солнечной, светлой, беззаботной. Тогда моими насущными проблемами были домашние задания и медитации, упрёки матери и ссоры с Сабриной. Маленькие, смешные проблемки, которые из сегодня кажутся чем-то незначительным, детским, игрушечным. Но там, тогда я сидела и с предвкушением мяла в руках глину, зачастую ещё не догадываясь, что выйдет у меня из-под пальцев.

Точно так же, как тогда, я и сейчас не знаю, что у меня выйдет. И точно так же, как тогда, я чувствую воодушевление. Я леплю.

Леплю!

Тварь подобно глине подчиняется мельчайшему мазку пальцев, малейшему нажатию. Я разминаю, растираю меж ладоней, вытягиваю пластичный ком, оставляя небольшой шарик на конце. Затем из этого шара аккуратно вылепляю изящную треугольную головку с огромными глазами, широкой пастью и торчащими ушами. Быстрыми щипковыми движениями делаю острый хребет и узкий хвост. А под конец вылепляю четыре коротких лапы.

Я сама не замечаю, как проходит время, как бесформенная тварь превращается в миниатюрного дракончика, который сейчас сидит на ладони и смотрит на меня большущими глазами, растягивая рот в застенчивой улыбке. Хотя я не помню, чтобы делала ему улыбку.

Что ж я творю такое? Я вообще в своём уме?

А тварь эта? Она-то почему так себя ведёт?

— Не понимаю, — шепчу я, глядя, как дракончик скручивает баранкой хвост у меня на ладонях. — Ничего не понимаю. Если бы ты хоть говорить умела…

Дракончик смотрит на меня, моргает, разевает пасть, но не произносит не звука.

Выдыхаю. Затем пересаживаю тварюшку на одну ладонь, вторую подставляю под щёку, уперевшись локтем в колено.

— Так. Давай решать, что нам делать. Все вопросы про то, что ты такое, откуда у меня в косе взялось, и почему не убиваешь меня, оставим на потом. Итак. Что. Нам. Делать?

Тварющка сворачивается клубочком, устраиваясь на одной ладони, и, подперев голову кончиком хвоста, преданно смотрит мне в глаза. Именно так: преданно.

Сглатываю, а затем вздыхаю.

Убить эту тварь я не смогу. Я сама плохо понимаю, почему. Просто не смогу и всё. Слишком тесный у нас получился контакт, слишком долгий и странный.

Показать Дракону? Это тоже самое, что убить её.

Значит, нужно как-то прятать. Временно. Чтобы разобраться во всём, чтобы, возможно, дойти с ней до министерства, показать тем людям, которые не будут рубить с плеча, а попытаются понять её природу. Время. Мне нужно время. Но где её прятать? Дракон же почувствует тварь. Он же секач…

Стоп.

А почему он раньше не чувствовал? Ведь сегодня она была со мной, у меня в косе. Весь день сидела там. Ну ладно, допустим, своё формирование в тварь второго типа — или какого она там? — тварюшка закончила к концу дня, но до этого она была зародышем, первым типом. И минимум три недели она должна была провести в этом состоянии. Перед самым носом Дракона! Как он её не заметил?

А я как не заметила? Уж я-то должна была хоть что-то почувствовать. Она же вообще всё время со мной болталась. Ну не совсем же я слепошарая.

Выходит, что совсем. Да и Дракон тоже.

А может, дело не в нашей слепошарости, а в чём-то другом?

В чём тогда?

Напряжённо смотрю на тварь, а та, как ни в чём не бывало, лежит и покусывает свой хвост.

Опять вопросы без ответов. У меня уже скоро голова лопнет от этих вопросов.

Так. Ладно. Если Дракон её сегодня не заметил. Если даже я её не замечала, пока она сама из косы не выползла, то, может, если тварюшка будет со мной, её так никто и не почует?

В любом случае, мне её всё время придётся носить с собой. Потому что тут везде люди, тут везде маги. А она их жрёт. Например, Лаванду бы она сожрала, если бы я не вцепилась.

Так. Теперь ещё один вопрос. А чем, кроме людей, питаются твари? Ну ведь питаются же они чем-то там в своих Заброшенных землях. Там же людей нет.

Ох ё… Во что я сейчас впутываюсь? По собственной воле влезаю.

Взять бы косу Эрстера, взмахнуть разок — и всё. И никаких проблем! Так нет же!

И чего я такая ненормальная? Почему мне больше всех надо?

Тьфу!

Резко встаю и подношу ладонь с тварюшкой прямо к лицу, смотрю ей в глаза.

— Понятия не имею, понимаешь ты меня или нет, но слушай и запоминай, — очень серьёзно говорю я. — Пока я тебя убивать не собираюсь. Пока. Но и ты себя веди прилично. Никого не жрать. Ясно?

Тварюшка вытягивает ко мне шею и то ли в нос пытается лизнуть, то ли просто тюкнуть.

— Да провались ты! — ругаюсь я, отдёргивая руку от лица. — Слушай внимательно! Твою судьбу, между прочим, решаю.

Тварь перестаёт тянуться ко мне, замирает и даже уши вытягивает, будто бы и правда слушает.

— Так-то лучше, — продолжаю я. — Теперь тебя нужно как-то спрятать, чтобы никто не заметил. Ты можешь… э-эм… — оглядываю свою левую руку. — Ты можешь вокруг моего плеча обвиться? Браслетом прикинуться?

Задираю рукав рубахи и показываю место.

Тварь пару секунд медлит, а затем шустро ползёт по руке вверх к плечу и плотно обвивает его на несколько раз, при этом теряя прежнюю форму объёмного дракончика, становясь похожей на плоский рисунок или татуировку.

— Круто, — выдыхаю я, рассматривая её. — У меня на плече тварь. С ума сойти.

Затем отдёргиваю рукав, прикрывая тварюшку, и иду одеваться. Плотно застегнув куртку и накинув на голову капюшон, наконец-то выхожу из спортивного зала на улицу.

Солнце давно уже село, и чёрное небо теперь затянуто тёмно-серыми облаками, из которых мелкой моросью сыпется снег. Он ложится под ноги и громко хрустит пока я топаю привычной дорогой к общежитию. Сейчас, наверное, уже десятый час, если не больше. В общаге самый толпяк. Может, мне в библиотеку смыться?

Но пока я над этим размышляю, ноги сами приносят меня к общежитию. У лестницы и правда стоит компания магичек, разговаривают о чём-то. И в этой компании, к своему сожалению, замечаю Лаванду и Элену.

Да что ж такое? Ну никак без этих двух дур сегодняшний вечер обойтись не может. Проклятье. Всю прошлую неделю как-то удавалось с ними не пересекаться. Возвращалась в общагу или очень поздно, или в компании, так что они не спешили на меня напарываться. А вот сегодня напасть прямо.

Сильнее надвигаю капюшон и пытаюсь незаметно проскочить мимо них, но компания растягивается, отрезая меня от лестницы, остаётся лишь узкий проход, в который я норовлю протиснуться. И тут мне ставят подножку.

Ну как ставят? Пытаются. А на самом деле тормозят неимоверно. В итоге я со всей силы наступаю на ногу подставившейся девчонке и, мило улыбаясь, смотрю в её физиономию. Она шипит и корчится от боли.

— Ой, прости, — начинаю я, ещё сильнее вдавливая ногу каблуком. — Не заметила, что тут грабли расставили.

Только после этого убираю ногу. Девчонка ругается и отскакивает. На её место встаёт Лаванда. Светлые кудряшки выбиваются из-под белой шапочки, розовая опушка на пальтишке, губки напомажены, ресницы закручены — куколка, а не девочка. Вот посмотришь на неё и не сразу догадаешься, что не куколка это, а дура стервозная.

— Шторм, ты, кажется, совсем оборзела, — говорит Лаванда, хмуря аккуратные бровки. — Боевые амулеты применять — это тебе не шутки.

Боевые амулеты? Это они тварь за амулет приняли? Ну и отлично.

Компания магов обступает меня и старательно теснит к кустам, заставляя отступить. Только я отступать не намерена.

— Я? — усмехаюсь и скидываю с головы капюшон для лучшего обзора. Тело само собой принимает боевую стойку. — А мне вот показалось, что это ты первая боевое заклятье применила. Лучик такой. Зелёненький.

Лаванда поджимает губы, а компания ещё плотнее обступает. Начинаю заводиться. Кровь горячеет, а тело, как гудящая пружина, что в любой момент может распрямиться в ударе. А ещё отчётливо ощущаю, как на плече шевелится тварь.

Блин. Только этого не хватало.

Спокойно, тварюшка. Спокойно. Сиди смирно. Я сама с этими придурками управлюсь.

— Да я в тебя даже не целилась, — тянет Лаванда. — Просто припугнула. А ты, дура дёрганная, сразу за амулет схватилась.

— О! Так это теперь так называется? «Не целилась»? А по-моему, так это чисто «промазала», — хмыкаю я. — А сейчас всех этих подруженек ты зачем сюда позвала? Для моральной поддержки? Или вы всей гурьбой на меня кинетесь? Так давайте. Я только коменданта свисну, чтобы он видел. Преподов тоже позвать могу. За мной не заржавеет.

В стройных рядах магичек начинается лёгкое смятение и переглядки. Видимо, они не ожидали, что дойдёт до преподавателей. Смешные. А чего они вообще хотели, выстраиваясь тут перед дверью? Что я позволю себя упихать куда-нибудь, чтобы там вдоволь поиздеваться надо мной? Ага. Сейчас. Разбежались.

Вломлю первой, кто дёрнется.

— Вот уж не знала, что ты такая трусиха, Шторм, — скрещивает руки Лаванда. — Мы с тобой просто поговорить собрались, а ты уже панику развела, преподов зовёшь.

— Это я-то трусиха? А не ты ли группу поддержки собрала? — тут же парирую я. — И вообще, время — деньги. Хочешь что-то сказать, говори быстрее.

Лаванда захлопывает пасть. И это понятно. Не собиралась она ничего мне говорить вот так на открытом месте.

Ну и что теперь будешь делать, девочка-куколка?

Замечаю, как девчонки косятся куда-то в сторону входа в общагу, тоже поворачиваю туда голову и вижу Астрид. Она как раз выходит из дверей в компании ещё двух девушек-старшекурсниц. На несколько секунд она замирает, глядя на нас, и у меня даже загорается надежда, что она подойдёт сюда или хотя бы окликнет распоясавшихся магичек. Но она скользит по мне взглядом, старательно избегая контакта глаз, а потом отворачивается и как ни в чём не бывало спускается по лестнице и уходит, теряясь за голыми кустами дальней аллеи.

Вот и всё. И не помогла сестрица. Даже в глаза не посмотрела. Что за дрянь такая творится, а?

Кошусь на Лаванду. А настроение-то у неё поменялось. Воодушевилась сразу, силу в себе почуяла. Поняла, что не заступится за меня никто, даже собственная сестра, значит, всё можно.

— Ты допрыгалась, Шторм, — усмехается она и скручивает пальцы, меж которых снова сверкает зелень.

Вот дура!

Короткий шаг, рывок, и я сгибаю её пополам, заламывая руку за спину. Луч, зелёной стрелой улетев вверх и теряется в черноте неба.

— Кто-нибудь дёрнется — и я ей руку сломаю! — зло кричу я.

Я реально готова сломать Лаванде руку. Никогда не было такого желания. Ни разу в жизни мне не хотелось нанести вред. Даже на самых убийственных и изнурительных тренировках мне никогда не хотелось покалечить партнёра по спаррингу. Хотя мы там и удары друг на друге отрабатывали. Никогда такого не было! А вот сейчас хочется. Очень хочется. Сдавить посильнее, нажать побольнее, потянуть и вывихнуть к тварям сустав. Да так, чтобы обратно не вставили!

— Эй! Что тут происходит?

Громкий окрик стопорит меня, так что я вздрагиваю и резко оборачиваюсь.

Подсвеченная сзади жёлтым светом фонаря из аллеи к нам выходит Верена. Длинная юбка, пальто в пол, чёрные волосы треплет ветер, а в руках горящая сигарета — всё это выглядит довольно устрашающе, и даже едва различая в темноте лицо, я угадываю сведённые в линию брови и сжатые губы. В общем, ничего хорошего ждать не приходится. Вот только кому? Мне? Или Лаванде с компанией? Это же Верена. Она была рада мне тогда, два месяца назад. Но внутри всё сжимается, и пустой желудок скручивает от того, что буквально только что одна старшая сестра уже прошла мимо, оставив меня, пустив всё на самотёк. Неужели и сейчас тоже?..

Окружающие меня магички тоже что-то чувствуют. Хоть и напрягаются, но кое-кто усмехается, переглядываются, расправляют плечи. Они решили, что Верена меня одёргивала.

Неужели же и правда так?

— Я вас, заразы, спрашиваю: что тут происходит? А ну убрали руки от моей сестры! Живо!

«Сестры…» — эхом разносится в голове. И тугой комок нервов во мне вздрагивает, чуть расслабляется. А магички расступаются, отшатываясь назад.

— Соплячки, вот это видели? — шипит Верена, поднимая вверх левую руку. Абсолютно чёрную, костлявую руку. — Знаете, что это такое?

Магички молчат. Они знают. А я, кажется, начинаю догадываться.

— В общем так, если хоть один недоумок пальцем её тронет, я об этом узнаю и всем вам морды подправлю. О красоте сможете забыть навсегда. О здоровье тоже. Всё ясно? Свободны.

Я выпускаю Лаванду, и она вместе с остальными быстро, почти бегом, скрывается в общаге.

— Спасибо, Верена, — говорю я, завороженно глядя на руку сестры. Чернота начинает немного бледнеть. — Это же «рука смерти»?

— Она самая, — хмыкает Верена. — Что, страшно?

— Да нет, круто, — честно признаюсь я. — Я и не знала, что ты летум.

— А куда мне, с моим-то даром обратной регенерации? Только в летумы. Лечить-то я как-то не очень могу. Только калечить да с трупаками возиться.

Летумы… Не самая популярная и жизнерадостная профессия. Мало, что о них пишут в газетах. Не принято у нас освещать эту сторону медицины. Но делают эти ребята наверняка много.

— А можно?.. — тянусь я к тонким иссохшим пальцам, и тут же получаю хлёсткий удар по руке.

— Сдурела, что ли? — хмурится Верена и надевает перчатку, скрывая свою «руку смерти». — Хочешь, чтобы у тебя рука отсохла?

— Любопытно было, — пытаюсь оправдаться я.

— Любопытно ей было, — ворчит сестра. — Ты, Эрика, как всегда. В своём репертуаре. Ты, наверное, и с тварями так же? Пальцами в них тыкать будешь? Ненормальная…

Я отвожу взгляд и чуть усмехаюсь, потому что да, Верена права. Вот буквально только что тыкала в тварь пальцами, а теперь она обвивает моё плечо. В общем, ненормальная и есть.

— И давно это у тебя? — перевожу разговор на другую тему. — И вообще, ты когда вернулась?

— Да я всего час назад вернулась, вещи ещё не распаковала, только покурить вышла. А «рука смерти» с практики. Профессор же меня к самому крутому летуму направил. Ну и он жёстко меня в оборот взял. Зато результат налицо. Вернее, на руке, — усмехается Верена.

— А что за летум?

— Прости, сестрёнка, не могу сказать. Это военка, я бумаги о неразглашении подписывала.

— Ясно, — киваю я и снова интересуюсь: — А она теперь так всегда будет?

— Нет. Через пару часов эффект пройдёт. А пока в перчатке похожу. Ты мне лучше объясни, что тут творилось.

— Ой, это долгая история. Пойдём в общагу, а то я подмерзать начинаю.

Мы идём в комнату Верены, а я по дороге рассказываю всю эту неприятную историю. Заканчиваю уже, сидя на кровати и глядя, как сестра распаковывает вещи.

— Понятно, — цокает языком Верена. — А Астрид? У неё ж раньше практика закончилась. Пожаловалась бы ей.

Усмехаюсь и, глядя в пол, рассказываю и эту невесёлую историю. Верена, скрестив руки, молча слушает. Затем присаживается на соседнюю кровать, вздыхает.

— Вот даже как? — качает она головой. — В последнее время с ней какая-то ерунда таврится. Не понимаю, что с ней. Ладно эти придурочные девки, которые повелись на моду секачей во всех бедах винить. Но Астрид! Она-то почему так по-скотски себя ведёт? Не понимаю.

Пожимаю плечами. Я тоже не понимаю. Уже давно и совершенно ничего не понимаю, что творится в этом институте и вообще во всём мире. Почему на секачей спускают всех собак? Кто всё это делает? По чьей указке? Не знаю.

— Хотя Астрид уже давно ведёт себя странно. Даже со мной, — продолжает Верена. — Мы, конечно, с ней никогда тесно не общались, но в последнее время она просто игнорирует меня. Ходит такая королевой, нос задирает, короны только не хватает, блин. Она у себя в мечтах уже такой звёздный медик, прославленный целитель просто. Нет, Астрид всегда звездонутая была, ещё со школы. Но с тех пор, как профессор Эпайль пригласил её в свой проект, у неё обострение звездонутости случилось. Так и хочется чем-нибудь тяжёлым приложить, чтобы корону сбить.

Улыбаюсь и благодарно смотрю на Верену. Как же я рада, что она вернулась. И как же я рада, что она вот такая — прямая, жёсткая, честная и заботливая. Настоящая старшая сестра.

— А ты сейчас, значит, со своими старушками живёшь? — неожиданно спрашивает Верена и, получив от меня в ответ кивок, продолжает: — Как смотришь на то, чтобы ко мне перебраться?

Сердце радостно подпрыгивает в груди. Жить в одной комнате с Вереной! Да о таком я только мечтала. Но…

— А как соседки к этому отнесутся?

— Одно место у нас давно пустует, а Полина такой пофигист, что ей будет всё равно, кто тут ещё живёт. Главное к ней не лезть.

— С радостью перееду и ни к кому лезть не буду! — расплываюсь я в счастливой улыбке, подскакивая. — Тогда я к коменданту!

— С ним я сама разберусь. Ты давай за вещами беги.

После этого начинается милая суета, и обустройство на новом месте. И здесь я смело раскладываю свои пожитки в шкафу, не боясь, что кто-нибудь их испортит, и не думая, что кого-то потесню. Вещей у меня немного, поэтому, управившись за пять минут, с удовольствием растягиваюсь на кровати. У старушек приходилось спать на полу, и я соскучилась по мягкой постели.

Это так здорово: просто лежать, вытянувшись во весь рост, и смотреть на неподвижные тени, что отбрасывают предметы, рассматривать узоры выцветших обоев, ярко-жёлтое пятно на потолке от светового шара. Прикрываю глаза, и пятно продолжает дрожать под веками в плотной черноте. Оно дрожит, постепенно тускнеет, само превращается в черноту, и эта чернота продолжает дрожать. Сложно понять от чего. Тут целый комок запутанных нитей-эмоций. Страх и одиночество, беспомощность и потерянность и ещё много того, что не разобрать. Маленькое пятнышко темноты дрожит, сжимается и с каждой минутой становится темнее, плотнее, а потом… Потом оно ощущает что-то гигантское, могучее, что-то похожее на него, на маленькое дрожащее пятнышко. Это что-то находится совсем рядом и в тоже время так далеко, что нужно тянуться изо-всех сил. И пятнышко тянется, тянется к могучему и сильному, тянется к родному и давно позабытому. Тянется, не замечая, как вырывает себя из тьмы, как светлеет отделённая от неё чернота, как всё пространство заслоняет свет. Большой и могучий свет…

Свет?

Моргаю глазами.

И правда — свет. Только из окна. Яркий такой, глаза аж режет.

Это я что, заснула, что ли? Нормально так. А сколько сейчас время-то?

Опускаю взгляд и вижу клетчатое одеяло, которым кто-то меня заботливо укрыл. Наверняка Верена. Больше-то некому.

Улыбаюсь, ещё пару минут лежу под тёплым одеялом, медленно потягиваясь и разминая разомлевшие ото сна мышцы, а затем нехотя встаю.

Да уж, давно я так не дрыхла. Наверное, целый месяц. Чувствую себя нормальным живым человеком, и это так круто!

— О! Ты наконец встала.

В комнату заходит Верена с подносом, следом за ней идёт низенькая девушка с сероватым лицом. Она равнодушно окидывает меня взглядом, кивает на моё приветствие и сразу направляется к шкафу, достаёт книги.

— Ты проспала и завтрак и обед, так что я тебе кое-что принесла, — говорит Верена, опуская поднос на стол.

— Уже обед? — я ошарашено смотрю на сестру. — Вот это я задрыхла!

— Во-во, — усмехается Верена. — Совсем тебя умотали. Ешь давай, а мы тут немного позанимаемся.

И сестра с подругой углубляются в книги, а я с трепетом благодарности за такую заботу сажусь за стол и приступаю к еде. Салатик, жаренное мясо с ломтиками картошки, ароматный чай и свежая выпечка — обычная столовская еда, которую я каждый день тут пробую, но мне кажется, что ничего вкуснее я уже лет сто не ела. Возможно, всё это потому, что я выспалась?

Кстати, что за странность мне снилась? Комок темноты в темноте, который куда-то тянется… Комок?

На левом плече что-то начинает дрожать, и я чуть не роняю вилку.

Тварь! Я про неё совсем забыла. Забыла про этот чёрный комоче…

Комочек? Комочек темноты? Так это её сон? Про неё?

Кошусь на руку и непроизвольно поглаживаю её пальцами, успокаивая.

Да, вчера я совершила самый идиотский поступок в своей жизни — пригрела у себя на руке неизвестную доселе тварь, и что с ней делать до сих пор не знаю. Куда её нести? Кому показывать, чтобы не убили, а хотя бы попытались понять её природу? Насколько мне известно нет у нас таких институтов и лабораторий, никто не изучает тварей по одной простой причине — их невозможно изучать.

Прокручивая всё это в голове уже не первый раз, я заканчиваю с едой и, одевшись, выхожу из комнаты, решив прогуляться. Но спустившись с крыльца общежития, в растерянности останавливаюсь. Я так привыкла, что всё моё время занято тренировками и учёбой, так отвыкла от нормальных полноценных выходных, что сейчас просто не знаю, чем себя занять и куда вообще идти. Стою, в раздумье пялюсь на центральную аллею заснеженных деревьев, на прогуливающихся или спешащих по делам студентов и замечаю Астрид в компании Элены. Странно, что без Лаванды. Обычно эти две дуры вместе ходят. А тут она одна, да ещё к Астрид липнет. Явно ведь липнет. По выражению лица сестрицы и её быстрому размашистому шагу читается, как она мечтает отделаться от приставалы. Идут они прямо на меня и, конечно же, замечают. От чего лицо Астрид дёргает судорога, а у Элены в глазах промелькивает испуг.

Я продолжаю стоять. А мне-то что? Пусть кривятся и пугаются. Мне с этого ни холодно ни жарко.

Они в молчании обходят меня стороной и только, поднявшись на несколько ступенек, Элена решается возобновить разговор.

— Астрид, а где Мишель? Я его уже пару дней не видела. А вы, вроде, встречаетесь…

— Не знаю, — раздражённо кидает сестрица. — Профессор Эпайль сказал, что тот уехал домой по делам, но мне Мишель ничего не говорил…

Дальше я не слышу, так как парочка уходит. Да мне не особо-то интересно всё это. Ну появился у Астрид парень, ну и тварь бы с ним. Вообще не хочу думать об этих замороченных. Нужно срочно соображать и куда-нибудь двинуть, а то я тут уже взгляды привлекаю. В библиотеку, что ли, завеяться по привычке? Там меня за родную держат.

Уже совсем было собираюсь идти туда, как меня останавливает окрик:

— Эрика!

Оборачиваюсь и вижу Фэнга. Он почти вприпрыжку спускается по лестнице и тормозит возле меня.

— Ты неуловимый человек, Эрика, — весело сообщает он. — Тебя вообще невозможно нигде застать.

— Ну учёба, тренировки… — пожимаю я плечами.

— У меня тоже учёба и тренировок хватает, но вас, похоже, жёстко гоняют, раз тебя вообще не видно всё это время было. Но даже так ты успела наделать шуму в общаге, Шторм, — Фэнг хитро подмигивает.

Ясен пень, на что он намекает. На конфликт с Лавандой и Эленой. Ничего не возражаю, лишь философски развожу руками: мол, да, так всё и есть.

— Я слышал, что у вас сегодня выходной, — снова говорит Фэнг. — И какие у тебя планы на сегодня?

— Никаких, — честно признаюсь я.

— Отлично! — сияет улыбкой Фэнг. — Тогда давай махнём в город? Ты ведь толком его и не видела.

Пару секунд я моргаю на него глазами, а потом неожиданно сама для себя соглашаюсь. В конце концов, я действительно за всё это время ни разу не выбиралась за пределы Мгума, а Фэнг — один из немногих нормальных магов, который не шарахается от меня, не шепчется по углам, а относится к секачам, как к людям.

— Ты уверен, что хочешь потратить день на такую ненормальную? — усмехаюсь я.

— Уверен! — решительно говорит Фэнг и берёт меня под правую руку.

Даже так? Ну круто! Смелый парень, не боится со «смертью» гулять.

А ведь и правда со смертью. На левом плече именно она и сидит и пока активности не проявляет, не рвётся всех жрать, хотя тут людей полным-полно. Нет, нельзя, решительно нельзя её секачам показывать. Убьют же, не разобравшись. Может, в Минсеке есть люди, заинтересованные в изучении? Узнавать нужно. Узнавать. Почву прощупывать, а только потом показывать.

С этими думами я выхожу за ворота Мгума. А потом Фэнг целых два часа таскает меня по городу. По шумным и широким улицам центра Мэйштадта. Он показывает мне всё: пафосное белокаменное здание Правительства с массивными колоннами, золотым гербом и развивающемся флагом, высоченную башню казначейства, знаменитый театр Иступова украшенный сложными барельефами и статуями, огромную библиотеку имени Лери. Фэнг рассказывает обо всём, что знает, а я любуюсь архитектурой и стараюсь запомнить, зарисовать, отпечатать в памяти все эти чудные конструкции и сложные узоры. Такого разнообразия я никогда не встречала. Современные угловатые дома здесь спокойно соседствуют с вытянутыми резными башнями и высокими колоннами. Говорят, что многие архитекторы Мэйштадта вдохновлялись строениями расчищенных от тварей земель, некоторые даже брались повторять чудеса архитектуры древних. Интересно, насколько точно им это удалось? Неужели люди когда-то и правда жили в таких вот башенках?

— Вот магазин Цуи, — тараторит Фэнг, указывая на сверкающую стеклом и светящуюся кристаллами махину в четыре этажа. — Ужасно дорогое и пафосное место. А вот и ресторан ему под стать.

Разглядываю небольшую красную башенку с зелёной крышей и красными фонарями. Кажется, именно такое называется пагодой.

— А вот кафешка старушки Шварц. Хочешь зайти?

Я киваю, потому что уже начинаю подмерзать, да и перекусить не помешает.

Мы заходим в тёплое, наполненное ароматами кофе и пряностей, помещение, здороваемся с аккуратной благообразного вида старушкой, устраиваемся за небольшим столиком у окна и делаем заказ.

— Слушай, Эрика, всё хотел у тебя спросить, — после короткой паузы начинает Фэнг, а я удивляюсь, как у него ещё язык не отвалился болтать. — Что за амулет ты вчера применила? Он магию не отбил, а поглотил. Никогда о таком не слышал.

Мысленно радуюсь, что и Фэнг принял тварь за амулет.

— Секаческий арсенал, — вру я.

— А можно глянуть?

— Так он не мой, — развожу руками. — Забыла в хранилище сдать, но вовремя спохватилась. Хотя, если бы не он, то Лаванда могла меня достать.

— Ну это вряд ли, — хмыкает Фэнг. — Реакция у тебя отпад. Не зря вас там гоняют. Лучше, чем в моей военке. За Лаванду, конечно, дико стыдно. Луч в секача пускать — это какой дурой быть нужно? Удивляюсь, как ты ещё не нажаловалась на неё.

— Нафиг надо, — пожимаю плечами.

Мне и правда шумихи вокруг этого дела не нужно. Потому что докапываться начнут, дознаваться: как луч поглотила, чем поглотила? А что я им покажу? Несуществующий амулет? Так что нет, пусть всё зависнет так, как есть. Это и мне и Лаванд на руку. А захочет ещё отношения повыяснять, так я её голыми руками в рогалик скручу. Вчера я убедилась, что реакция у неё никакущая, я бы и два месяца назад с ней справилась.

— Хех, всё же жаль, что амулет не твой и посмотреть его нельзя, — вздыхает Фэнг после того, как нам приносят кофе и выпечку. — Пощупать бы диковину.

— У тебя что, фетиш такой — амулеты щупать? — усмехаюсь я.

Фэнг беззлобно смеётся, а потом отвечает:

— Да нет, у меня просто курсач по ним, вот я и разрываю информацию. До Второго Удара чудесники были, парные зеркальные делали.

— Зачем? — не понимаю.

— Для удалённого действия.

Отпиваю кофе и непонимающе смотрю на Фэнга. Ну не шарю я в этих амулетах. Не шарю!

— Это было распространено во времена раздробленности, когда каждый граф себя монархом мнил и пытался лишний кусок очищенной земли себе оттяпать, — с удовольствием говорит Фэнг. Ему явно льстит, что его слушают, красуется. — Так вот, в те времена были редкие умельцы, которые делали парные двухслойные амулеты: отправляющий и принимающий. Сверху металл, в котором зашивалось боевое заклятье, а внутри зеркало, которое связывало эти два амулета как бы далеко друг от друга они не находились. Так вот, подбрасывает один граф другому принимающий амулет, а потом у себя в особняке колдует над своим, и зеркальная часть передаёт принимающему команду уничтожения. И в итоге минус один граф.

— Ничего себе, — выдыхаю я.

О таких чудесах нам не рассказывали.

— О! Это ещё ничего, — тянет вошедший во вкус Фэнг. — Самая жёсткая жесть — это живые амулеты. Их из людей делали. Из магов.

— Это как? — не понимаю я, даже представить не могу.

— А твари их знает, как, — пожимает Фэнг плечами. — Технологии не сохранились. Но каким-то образом в человека вживляли заклятия, вроде, на кожу знаки наносили, и человек шёл в стан врага, а потом взрывался, уничтожая на многие десятки метров всё вокруг.

— Жуть, — выдыхаю я.

А в памяти всплывает фламоскрипт трупа со знаками, которые видны даже на полностью обгоревшей плоти. Этот скрипт я видела мельком у Флечер. И он был с места прорыва, в котором пострадала я.

Утраченные технологии, говорите? Похоже, что не такие уж и утраченные. Кто-то явно их нашёл и использует против секачей. Против и без того шаткой системы защиты. Против всех людей.

Уроды. Тупые уроды. Чего они добиваются? Третьего Удара? Так он наступит. Такими темпами обязательно наступит. И сметёт к тварям всё человечество. Как оба раза до этого. Что там осталось тогда, сто пятьдесят лет назад после Второго удара? Шестьдесят тысяч человек? Жалкие шестьдесят тысяч на тогда ещё три государства! И всё благодаря тому, что после массовой атаки фанатиков кто-то из секачей всё-таки выжил, плюс появились новые, в том числе и бешеный Эрстер, который пачками тварей валил. Сейчас секачей без малого две с половиной тысячи на охрененную территорию с трёхмиллиардным населением. Вроде бы, нормально. Фиговенько, конечно, но нормально. В обычных условиях. Но если те придурки, что творят всё это дерьмо, разово сломают границу, сотрут все контуры, то нас просто не хватит, чтобы заслонить от прущей со всех сторон смерти. Ну не хватит нас! В Минсеке должны это понимать. И должны что-то делать с этим. Они просто обязаны с этим что-то делать!

Стискиваю кружку обеими руками и делаю большой глоток, допивая кофе.

Фэнг, как ни в чём не бывало, трындит дальше:

— …а вон там, кстати, — показывает он в окно на двухэтажное, золотистого цвета здание, втиснувшееся между изумрудно-белым домом и каким-то собором, — мастерская и магазин Валуа.

— Валуа? — переспрашиваю я, пытаясь выкинуть из головы ненужные мысли об очередном Ударе и вспомнить, где я слышала эту фамилию.

И вспоминаю.

— Тот самый Валуа? Известный керамит? — уточняю, не веря, что вот здесь, буквально через дорогу, живёт и работает тот человек, который сделал мамин любимый сервиз, который я, к слову, расколошматила полностью.

— Да, здесь, — кивает Фэнг. — Хочешь зайти?

— Да! — заявляю я и решительно встаю.

До Нового года ещё целый месяц, а в кармане достаточно денег, чтобы заказать маме в подарок новый сервиз.