Повелители бури (джен)

Разговорчивостью Марк не отличался с самого детства.

Хотя откуда взяться разговорчивости, если попросту не с кем беседовать? Поместье родителей находилось далеко от дорог, в Соколовых горах, к домикам вела одна дорога и та не для автомобилей; ни души вокруг — сплошь поле, роща с высокими деревьями да россыпь пересекавшихся ручьёв и аккуратных домашних прудов. Ивы ласкали их краями ветвей, в камыше свистели цикады. И никого постороннего в царстве покоя.

Из людей была прислуга. В отличие от родителей, приезжавших изредка, несколько раз в месяц, горничная, гувернантка, повариха и два подсобных рабочих всегда жили здесь. Сына хозяев они не то что избегали, а без необходимости старались не замечать, чисто и безукоризненно выполняя свою работу, но большим не балуясь. Разве что гувернантка, воспитывавшая Марка практически с рождения, кое-как с ним контактировала.

Гувернантка была строгой, собранной, седые волосы вечно в пучке, одежда серых и коричневых тонов. Её жёсткое лицо не знало ни теплоты, ни любезности, и оставленного на попечение ребёнка она воспитывала по аналогии со всеми будущими смертниками — безэмоционально и немилосердно. Когда она не занималась с Марком, она читала в главном доме. По душам они не беседовали никогда в принципе, и привязаться к ней Марк не сумел даже на интуитивном детском доверии.

Нечто, мало-мальски похожее на приязнь, у него возникало только к двум людям. Повариха, дородная и громкая, лупила его по рукам, когда прокрадывался на кухню за кусочком пирога, но составляла ему поесть с собой, когда он долго пропадал на полях. Она страшно пила и с каждым годом становилась всё серее. Один из рабочих, молодой ещё — ему не было и двадцати пяти — учил Марка строгать игрушки из дерева и всем ремесленным делам, какие, в его понимании, должен был знать любой мужчина. Времени с рабочим проводить особо не удавалось: бдительная гувернантка уводила почти сразу. Ну, а что, он всё-таки едва вышел из тюрьмы.

Мало кто захочет уйти отшельничать в усадьбу за километры от других жилых домов. Марк понял это рано, но не сразу осознал. В конце концов, он был всего лишь ребёнком.

И нуждался в любви.

Нужда эта была невнятной, как первое влечение. Спотыкаясь в темноте, Марк искал хоть кого-то, кто мог бы подарить каплю тепла, но так и оставался неприкаянной одинокой душой. Уже в раннем возрасте Марк понял, что не найдёт искомое. И раз так, нечего убиваться.

Он учился латать крышу, много читал, к восьми годам изучил поместье и его территорию вдоль и поперёк и научился пережидать ночные кошмары, когда те приходили, не пугался темноты и больше походил на разумного, начитанного волчонка, чем на беспечное дитя.

А потом ему исполнилось восемь — и приехала мать.

Мать собрала его вещи и увезла его в другой город. Внезапная смена обстановки поначалу рвала Марка на части: одной стороне было любопытно до крайности, другая рычала, шипела и дичилась. Вокруг были другие дети, некоторые более социальные, некоторые — такие же одиночки, как Марк. Дети, которые могли стать Хозяевами в будущем.

Так что в восемь Марк узнал о Хозяевах.

Как раз первой его проверкой и было призвать Оружие — и он проверку прошёл. Маленький охотничий нож лёг в ладонь, как всегда в ней находился, и Марк вдруг отчётливо понял, что он может быть опасен.

Он — таким, каким был. Диковатый, с бесстрастным лицом, не способный на эмоции и эмпатию, он был опасен. И так как больше в жизни у него ничего не было, оставалось развивать единственный механизм, с которым можно удержаться в мире. И Марк стал учиться.

Учился он блестяще. В Круге Мечей в почёте была жёсткая дисциплина, особенно для будущих боевых единиц — нечто сродни кадетскому училищу российских реалий, как потом Марк узнал. Изначально определив мальчика как потенциального киллера, Круг приложил все усилия, чтобы его таким сделать.

Теоретический материал сочетался с недюжей практической нагрузкой. Сначала показывали классические приёмы, а затем сбрасывали в пучину моря — одного против своры собак с заданием разобраться, на вылазку со старшими, чтобы набраться опыта. Его не жалели — не было смысла. В конце концов, они растили исполнителя.

Да и нечеловеческим это обучение не было. Марк зацикливался на собственном развитии, становился более умелым и сильным, но, может, было бы иначе, посмотри он по сторонам? Люди его не привлекали, но если бы хоть раз присмотрелся — всё бы сложилось иначе? В конце концов, другие дети хоть и не достигли такого мастерства, выросли нормальными личностями. Те, кто прошёл обучение, по крайней мере. Часть отсеялась ещё по пути, оказавшись неспособной поддерживать статус Хозяина из Круга Мечей.

А Марк остался. Без цели, но с упорством он поднимался выше.

С четырнадцати лет он участвовал в полноценных боевых вылазках наравне с молодым поколением. На него смотрели с пренебрежением, не представляя, выживет ли парнишка — тот хоть и был крепко сложенным, уже к подростковому периоду выделялся основательным подходом к миссиям и недетской внимательностью, по паспорту всё ещё считался дитём.

Однако всё проходило замечательно. Марк отличался то здесь, то там, и быстро получил право работать в одиночку. Убивал он без зазрения совести, без сомнений — так нужно было. Несмотря на обилие прочитанной литературы, он чувствами во всём их изобилии не обладал, как и моралью. Необременённый, он продолжал двигаться. Просто двигаться. Тёмные в черноту глаза его бесстрастно смотрели на лица встречавшихся, провожали их последние вздохи — Марку было всё равно.

Было всё равно.

До той судьбоносной миссии.

Они проводили разговор с «Аидом». Устанавливали то ли границы, то ли правила, то ли просто выясняли отношения — Марку дела не было. Он присутствовал как один из телохранителей дипломата и стоял по левую сторону от него, с безымянным кинжалом в опущенной, но напряжённой руке. Цепко наблюдал за дипломатом противоположного края и за его телохранителями. Да, этих стражей он изучил досконально, последовательно. По очереди.

Взгляд остановился на ней.

И впервые за все семнадцать лет своего безостановочного биения сердце Марка дало сбой.

Она совсем не подходила этой темноте. Грязи в переулке, где проходил разговор, мраку в подворотнях, грязным делишкам «Аида». Она не подходила — светилась ореолом, как сброшенное с небес лучшее из творений. Смотрела из-под полуопущенных длинных ресниц диковинными глазами цвета плавленного золота. Безумно красивая — и настолько же подавленная.

Марк даже о задании забыл. Бдительность, законы, воспитание — всё отступило перед этим взглядом. Девушка напротив смотрела на него так же, и он словно видел отражение своих сумбурных чувств в её взгляде: недоумение, робость, светлый трепет, неловкость, «Как же ты тут оказался, почему только сейчас», «Что ты делаешь в таком месте, оно тебе совершенно не подходит»…

Они разделяли одни чувства. У них синхронно дёрнулись уголки рта, одинаково чуть склонились головы, и тут же преградой вырос запрет.

Они были на разных сторонах.

Это прозвенело в глазах девушки, словно пушечный выстрел, заполнив всё топящим, душащим отчаянием — и поглотило до основания. Она резко отвернулась, и Марк видел, что край плеча у неё дрожит. Чёрно-белая строгая форма. Волосы до плеч, светло-розовые, и край уха заострён. Она — Оружие.

Она — Оружие, которое предназначено Марку, но более того — она самая человечная из всех, кого он когда-либо видел.

Он не узнал ни её имени, ни роли в «Аиде». Они просто разошлись тогда, как разводятся мосты — но если мосты утром сходятся вновь, то теперь было не на что рассчитывать. Преступники редко показываются дважды, а Марк работал на противопоставленную им организацию. На полицию против мафии.

Они больше не увидятся.

А Марк сгорал. Сгорал почти по-настоящему, жмурился до боли, скрёб грудь напротив сердца, сворачивался в кровати и смотрел неусыпно в темноту. Коллеги с удивлением отмечали его нездоровый вид: всегда подтянутый Марк был равнодушным и молчаливым, а теперь осталась только молчаливость. Каково было удивление сослуживцев, когда он ходил хмурый и мрачный! Изумила их и плотность этого мрака — Марк точно тучей укутался.

Он убивался и умирал по девушке, которую запомнил всего за секунду и впредь отпустить не мог. Пальцы сжимались, но между ними не скользили нежные пряди. Горло дышало, но улыбка не цвела. Он раз за разом перематывал те жалкие крохи времени, что они стояли друг напротив друга, и всё больше худел, терял силы. Убивал как никогда быстро, точно стремясь отделаться, забивал порой на осторожность.

А вдруг… где-то в вылазках встретится она?

Так Марк узнал, что такое страх.

Страх — потому что её убьют, не задумываясь. Её пленят, а затем сломают, потому что по законам Круга она — преступница. Несмотря на то, что её всего лишь используют, несмотря на то, что она не виновата в своём пробуждении — ей не дадут и шанса оправдаться. Марк её не защитит от тех, кто привык иметь дело с Оружиями.

Это если она попадётся другим… А если — ему? А если?

Нутро свело жаркой, как несгорающая птица, надеждой. Ведь и правда! Если они встретятся, если девушка покажется перед Марком, он сумеет её вытащить! Пока неясно, как это провернуть, как оградить её от кары Круга, как спрятать от «Аида», но он непременно сможет! Если станет сильнее. Когда станет сильнее.

Это стало толчком к практически безумной целеустремлённости. Марк работал как бешеный, тренировался в сложнейших ситуациях, оттачивал опыт. Он учился разбирать слежки, поработал ещё и в разведке, а не только в исполнении, изучил всю информацию об «Аиде», какую нашёл — хоть её и было крайне мало. Его решимость разгоралась с каждым днём.

Марк стремился к той, в чьих глазах впервые обнаружил себя. Того себя, кем мог бы быть. Она знала его, она могла его спасти — а он мог спасти её. Это ведь так просто!

Осталось — научиться. Осталось — найти.

И Марк искал. Без устали, вызываясь в новые и новые вылазки. Искал, искал, искал.

И нашёл.

Они тогда срывали операцию «Аида» по поставке крупной партии оружия — не того, что обретало форму людей, а самого обыкновенного, но также опасного. Марк, по спецнаправлению, отправился с другого края, чтобы перехватить у перешейка бандитов.

А там была она. Вернее, она пришла туда, и она мчалась, как сумасшедшая — потому что вопреки законам природы почувствовала его присутствие. Замерла напротив, глядя на него с изумлением и страхом. Кусала губы, заламывала руки. Марк медленно отбросил безымянного, чтобы тот не слышал их. Затем сделал шаг к девушке — а она не отшатнулась.

— Я… — Голос перестал подчиняться, и Марк смущённо кашлянул. Поднял глаза, как никогда светлые, и открытость в лице девушки окрылила, позволяя продолжать: — Я искал тебя.

— Ты пришёл. — Девушка улыбнулась. Сначала слегка, только краешками рта, затем широко и очень ярко, залив светом сразу всё, что Марком было названо, до кончиков его души.

— Давай уйдём. — Он готов был умолять, если не согласится. — Я защищу тебя от «Аида». Они никогда больше тебя не тронут.

— Давай уйдём, — прошептала в ответ девушка, с каждой секундой улыбаясь всё ярче. — Я защищу тебя от Круга. Я не подпущу их к тебе.

В эту самую минуту они обрекали себя и друг друга на вечные скитания. На небезопасность, постоянные побеги, скрытную жизнь. И всё же Марк знал, что не ошибается. В груди его полыхал пожар, сердце стучало барабанно, отдаваясь в виски, и не важно, была эта девушка Оружием, человеком или кем ещё угодно — он любил её всем основанием, беззаветно и сильно, страшась своей любви и восторгаясь ей.

А девушка будто бы плакала, протягивая ему руки:

— Призови меня. Я Лерайе, «Безликая звезда». И я…

Она не договорила: со стороны уже бежали, их заметили — ах, как опрометчиво! И это был не «Аид», это был Круг, которому Марк должен был подчиняться, чьим правилам следовал двадцать один год, четыре из которых потратил на поиски Лерайе — и он не отпустит её, не отдаст!

— Я Марк.

— Красивое имя, — шепнула девушка, падая ему в объятия — и оборачиваясь длинным изящным ножом. И в тот же миг, что он коснулся её ядра, она воскликнула тонко: «Так значит, это всегда был ты!»

Хозяин, ради которого она пробудилась. Пусть гораздо раньше, вынужденно, вымученно, пусть столько вытерпела и преодолела, пусть томилась в ожидании, не менее одинокая, чем он… Они ведь так похожи. Марк обнял лезвие, не обращая внимания на окружавшие его фигуры, на бывших коллег, кричавших отбросить врага, взывавших к разуму и совести, Марк обнял лезвие — и оно в его ладонях плавно, как и надо, переменилось, превращаясь в изящный изогнутый кнут.

Марк никогда не орудовал кнутом, но знал, что не промахнётся.

Они пробивались усердно, отчаянно, как последние безумцы в ясном и отчётливом мире, и Марка захлёстывало чистой, прозрачной радостью. Счастьем единства и обладания. Счастьем близости с тем, ради кого начал дышать.

А позже они разговаривали.

Много, долго, подробно. Разговаривали столько, сколько, вроде, Марк никогда не разговаривал ни с кем — безостановочно и искренне. Пылко признавались в чувствах, трепетно, всё ещё не веря свободе и счастью, притрагивались и тут же отдёргивали пальцы. И говорили, говорили, говорили без конца.

И то ли смеялись, то ли плакали. И Марк наконец-то чувствовал себя человеком, и полноценность играла новыми красками — у них обоих. Лера сияла и держала его за руку, неспособная отпустить. И не надо было. Отныне они вместе, отныне — против всех, но вдвоём.

И хоть теперь все в мире были им врагами, Марк чувствовал, что всё было правильно.