Тень феникса (гет)

Теперь всякий раз перед тем, как открыть окно и впустить внутрь осиротевшую сову Катарины (о существовании которой вспомнили, лишь когда вещи её хозяйки были уже на пути домой), Дельфи мысленно делала ставки — бороздит ли беспокойный Голландец моря или покачивается на волнах за окном, утопая в тумане. В течение последних недель корабль то и дело снимался с якоря, бесшумно растворяясь в ночи, и возвращался несколько дней спустя обычно под утро, разрывая плотную пелену пара, белым саваном застившую озёрную гладь.

Глядя на озеро, Дельфи вспоминала, как накануне своего первого путешествия ворочалась в постели, рисуя в воображении корабль-призрак с мёртвой командой на борту, идущий туда, где земля и море покоятся подо льдом. И обводила ногтем контуры фигур и знаков, высеченных на камне, вставленном в перстень-портключ. На деле всё, конечно же, оказалось иначе; хотя после трагедии на Чемпионате преподавательский состав и в особенности директор больше напоминали мертвецов, чем живых, а зима никак не желала сдавать свои права — лишь ближе к Пасхе наметился перелом в погоде, и, наконец, сошёл последний снег.

Матчи продолжали идти. Пострадавшим оперативно выплатили компенсации, и только убитые горем родители Катарины продолжали слать письма в Международную конфедерацию магов, требуя отставки Министра магии Аргентины и главы Комитета по квиддичу, привлечения к ответственности организаторов, отмены Чемпионата и немедленного уничтожения тварей, набросившихся на людей. Что касается судьбы обеих тварей, Сельму норвежцы быстро объявили чем-то вроде национального достояния и под шумок вывезли в родные края, фиджийский Дукувака тоже исчез — остатки стеклянного ящика, в котором содержалось чудовище, нашли на побережье.

Рука давно зажила, как и мелкие царапины на лице. Последних пострадавших учеников выписали из лазарета в середине пасхальных каникул — вскоре после того, как по морю доставили Костерост и другие целебные снадобья. В отсутствие праздничного убранства замок выглядел мрачнее обычного, а непривычная тишина и весеннее ненастье ещё больше усиливали гнетущее настроение. Дельфи как никогда радовалась началу занятий, которые смогли разрядить обстановку и встряхнуть замок подобно тому, как грозные силы земли иногда разрывали ледяные оковы, заставляя течь огненные реки и подниматься над горами со странными именами чёрные тучи. Такое уже бывало прежде: её первая весна в Дурмштранге ознаменовалась чёрным от пепла небом.

Из Лестрейндж-холла приходили письма, которые Дельфи, иногда даже не преломив печать, отправляла в огонь, заранее зная их содержание. Она была ценной фигурой в затеянной ими игре с пророчеством, и, естественно, Рудольфус не хотел потерять эту фигуру. Вот только шахматы, как верно подметил его младший брат, — жестокая игра, и иногда приходилось жертвовать королевой, чтобы спасти короля.

Дельфи аккуратно поместила сову в её клетку. При взгляде на пустую клетку Тенебриса сердце болезненно сжалось. Авгурей был для неё большим, чем просто домашним любимцем, — другом и символом того, что будущее — за ней. Когда она была ребёнком, то подолгу разговаривала с ним, жаловалась на надоедливую опекуншу, и он отвечал ей пронзительной песней, кося на неё умным глазом. Птица кричала к дождю — опекунша отвечала, что крик пророчит ей, Дельфи, незавидный конец. Вот только она отделалась царапинами на носу и трещиной в правой руке, а несчастный ирландский феникс сгорел без остатка, так и не возродившись из пепла.

Очевидно, сова славно поохотилась ночью — едва щёлкнула дверца, спрятала голову под крыло и даже не шелохнулась, когда Дельфи приступила к кормлению лабораторных мышей, принадлежавших Тристану. Накануне Тристан торжественно объявил, что как никогда близок к успеху, поднял её на руки и закружил посреди школьного коридора. Вот только мерзкая чёрная жижа в котле и стремительно убывающее поголовье мышей свидетельствовали об обратном.

Трёхцветная Люси мечтательно облизнулась. Кошка появилась зимой, после каникул — Гретхен решила, что она тоскует в её отсутствие. Иногда Дельфи начинало казаться, что жёлтые глаза наблюдают за ней из угла, особенно когда она доставала из чемодана украденную у её прежней хозяйки книгу; с трудом подавив фамильную гордость, она, в конце концов, признала перед собой нелицеприятный факт кражи.

* * *

Дельфи никому не рассказала о том, что произошло на опушке — о вспышке зелёного света и запахе жжёных перьев, уверенная в том, что друзья ни за что её бы не поняли. Да и было им откровенно не до того: Гретхен пыталась ободрить Мэрит и боролась с чувствами к Бальтазару (обладая необычайно чуткой совестью, она не переставала винить себя в том, что ей хотелось смеяться от счастья, в то время как одна из её подруг рыдала от горя), а Тристан с возросшим энтузиазмом погрузился в мир чадящих котлов в попытке повторить открытие мсье Фламеля, откопав где-то старый, как мир, свиток пергамента, якобы являвший собой копию его завещания⁽¹⁾.

Они даже повздорили на этой почве. Субстанция в котле окрасилась в неприятный цвет, пузырилась и хлюпала, источая вонь застоявшегося болота, и меньше, чем когда-либо, походила на эликсир бессмертия — конечный продукт Великого Делания. Иногда Дельфи начинало казаться, что Тристана влечёт не обретение Философского камня, а сам процесс решения загадки — искание ради искания. Её начинала раздражать затянувшаяся возня с горелками, веществами и колбами с целью создать нечто бесконечно недостижимое, когда в её чемодане, скрытая под замками и заклинаниями, лежала книга, способная раз и навсегда решить проблему бренности бытия. Вот только Тристан навряд ли пришёл бы в восторг, узнав о том, что гостья стащила вещь, хранившуюся в его доме. Да и сам он ни за что не отважился бы осуществить нечто подобное — пусть даже на кону стояла бы жизнь кого-то из близких.

Его занятия, наконец, приобрели определённую последовательность. Теперь Тристан говорил о трёх стадиях⁽²⁾ алхимического превращения, в процессе которых совершенствуется не только лишь вещество, но и сам алхимик, бесконечно теряя и обретая себя в поисках верной дороги.

«Тебе никогда не приходило в голову, что все эти стадии — не более чем прикрытие? — однажды, не выдержав, решила высказаться Дельфи. Тристан оторвал взгляд от свитка, с которым в последнее время не расставался, и вопросительно посмотрел на неё. — Прикрытие для Тёмной магии, — закатив глаза, пояснила она. — Согласись, все известные способы возвращения к жизни мёртвого существа относятся к наиболее тёмным разделам колдовства». — От гнилой жижи с чавкающим звуком отделился пузырь и лопнул, ненадолго зависнув в воздухе над котлом.

Тристан возмущённо ткнул ей в лицо свиток и ответил что-то про Фламеля и его благородную мечту осчастливить мир, сделав жизнь человека настолько долгой, покуда она ему самому не станет в тягость, научив обращать металл в золото, чтобы исчезли все бедняки.

«Почему же тогда Фламель скрыл секрет и завещал потомкам уничтожить рецепт? — Она вопросительно подняла бровь. — Быть может, потому что хотел замести следы? Ты так и не понял, к чему приводят идеи «общего блага»?

«Никто не ведёт речь о воскрешении мёртвого существа, лишь о продлении жизни! — всплеснул руками Тристан, отбросив в сторону свиток. — Это ты не понимаешь! Это как земля и небо, как…»

«Как мы с тобой», — криво усмехнувшись, ответила Дельфи. Её злило, что она не может поделиться с ним тайной, к разгадке которой он шёл, пожалуй, всю мало-мальски сознательную жизнь. Злило, что не может рассказать об отце, о пророчестве.

Она часто гадала, почему выбрала именно Воздух, когда волшебные чаши предоставили ей, одиннадцатилетней, выбор из четырёх Стихий — первой со времён Гриндельвальда. Она могла выбрать любую, но выбрала Воздух — «неконтролируемое непостоянство». Ей куда больше подошли бы упорная в достижении цели Земля, горячий Огонь или даже Вода, утекающая сквозь пальцы.

Тристан посмотрел на неё пристально; подруга всё больше казалась ему одержимой неосуществимой детской мечтой — вернуть погибшую мать. Стремление идти за мечтой, объединявшее прежде, теперь всё больше отдаляло их друг от друга. Да и мечты у них были разные.

«Прости, — потупившись, произнесла Дельфи и протянула мизинец в знак примирения. — Расскажи мне о том, что тебе удалось найти». И Тристан, конечно же, рассказал, прижимая её к себе и гладя разметавшиеся по спине волнистые волосы, непокорные, как у её матери.

«Нигредо — первая стадия».

* * *

Дельфи всё же отважилась привести Тристана на поляну. Прямо за поляной начиналась тропа, по которой, если очень долго идти, можно было выйти к утёсу, на краю которого она балансировала, зависнув над пропастью, заставляя его щекотать свои нервы. Они немного прошлись по тропе, до тех пор, пока тропа не взяла в гору, и повернули к замку в обход поляны, обойдя руины первой башни — «Великаньего кулака». В горах по-прежнему лежал снег, и идти дальше было небезопасно. Как же она ненавидела это проклятое слово — «небезопасно»!

Тристан говорил, что тогда, стоя на камне, она была похожа на Медузу, младшую из Горгон, с волосами, развевавшимися на ветру, в свете коварного солнца принимавшими змеиные очертания. В ответ она не без улыбки вспомнила, как на первых курсах всюду ходила за ним хвостиком, как смешно важничала и задирала вверх подбородок. Её завораживали отблеск пламени на стекле, таинственное свечение, исходившее от сосудов с загадочными субстанциями внутри, страницы старых книг и разговоры вполголоса после занятий.

Корабль снова исчез. Над озером клубился горячий пар, закрывая эту часть берега со стороны замка. Поверх мха, травы и подсохшей грязи были разбросаны кучи хвороста.

— Разве праздник не отменили? — с сомнением в голосе Дельфи обратилась к Тристану, как будто он мог знать больше неё. Сейчас уже никто не взялся бы с полной уверенностью утверждать, откуда пришла к ним традиция разжигать костры в колдовскую майскую ночь, устраивать пляски и петь, глядя, как устремляются в чёрное небо весёлые алые искры. Быть может, её принёс один из давно позабытых учеников родом из мест, где на холмах разгорались костры Вальпургиевой ночи. А может, один из прежних директоров. По одной из версий, преемник болгарской основательницы был родом из крошечной деревушки в окрестностях Брокена⁽³⁾. Так или иначе, традиция с континента прочно укоренилась на поросших мохом камнях. У неё на родине, в Британии, был похожий обычай — опекунша рассказывала ей о празднике Белтейн⁽⁴⁾, когда она была совсем ребёнком.

— Отменили, — Тристан подтвердил сказанное по возвращении директором. — Жаль, мне нравился этот праздник. Родители погибшей девочки и других пострадавших винят и директора в том числе.

Дельфи заметила, как помрачнело его лицо, и тоже поникла. Первогодки уже вовсю носились по коридорам, порицаемые учителями и некоторыми особо докучливыми старостами. Неудивительно, что кто-то нарушил распоряжение директора: в отсутствие и без того редких праздников в этих суровых краях было сложно сохранить душевное равновесие.

— Ты передумал оставаться после выпуска?

Тристан улыбнулся:

— Нет, просто учителям не полагается прыгать через костры. Даже Штольц не прыгает через костёр, а ведь ему едва ли больше тридцати!

Настал её черёд смеяться. Они по очереди представляли старых профессоров, высоко поднимающих мантии, чтобы не подпалить подолы.

— Крам прыгает, — отсмеявшись, сказала Дельфи. В прошлом году она видела, как знаменитый ловец и его супруга, взявшись за руки, под аплодисменты учеников сиганули через догоравший костёр. — Так что тебе никто не запретит веселиться с нами! Да и вообще, тебе не сразу доверят преподавать, ты сам говорил.

— Верно, — согласился Тристан. — Ты никогда не рассказывала, чем занимаются волшебницы в Британии. — Из-за плотного шарфа, скрывавшего нижнюю половину лица, его голос звучал глуше и тише обычного. — Ты собираешься вернуться домой, теперь, когда твой… твой отец вернулся?

Начинало смеркаться; вершины гор окрасились розовым золотом, а тёмные лиственницы в долине стали казаться ещё темнее. Они отошли уже далеко от озера, вокруг которого в любую погоду клубился горячий пар, и холодный воздух, спускавшийся с гор, заставил их ускорить свой шаг. Дельфи поёжилась, пожалев, что оставила в замке перчатки, набросила капюшон и поплотнее прижалась к Тристану.

«Хорошее место, чтобы сбежать ото всех, — думалось ей при взгляде на приближающиеся стены, изъеденные морозом и ветром. — Не зря Каркаров укрылся именно здесь». Так или иначе, рано или поздно этот вопрос должен был прозвучать.

— Чистокровные обычно рано выходят замуж, как моя мать, — ответила она, ощущая, как настроение падает вместе со столбиком ртути в термометре, закреплённым слева от главного входа. — И обычно не очень счастливо. — «Как моя мать». — Остальные обычно устраиваются на работу в Министерство, школу или больницу. Но всё это не имеет значения. — Дельфи попыталась улыбнуться. Очевидно, вышло у неё убедительно, и Тристан заметно приободрился, очевидно, поняв её слова по-своему. Она почувствовала лёгкий укол совести, но быстро подавила его — и без того слишком много плохого произошло с тех пор, как стало известно о пророчестве.

Они некоторое время бесцельно бродили по замку, пока куранты не пробили время ужина. Возле столовой они расстались — Тристан заявил, что его ждут дела, и на укор в глазах Дельфи ответил, что поужинает позже. Она неодобрительно покачала головой, зная, что он опять полночи просидит над котлом.

— Увидимся, когда догорят костры! У меня есть кое-что для тебя, — сказал Тристан перед тем, как свернуть за угол. Она помахала ему рукой.

Из распахнутых дверей пахнуло печёным картофелем. То что нужно после долгой прогулки! Ей нравились блюда, подававшиеся в Дурмштранге, — простые, но сытные и вкусные, не чета кособокому пудингу опекунши — венцу её кулинарного мастерства. Дельфи с наслаждением втянула в себя запах горячей еды, выискивая глазами макушки Гретхен и Мэрит. Завидев в дальнему углу огненные вихры Бальтазара, она решительно направилась в его сторону — с недавних пор Бальтазар Розенкранц сделался неотступным спутником её лучшей подруги.

За столом Гретхен уговаривала Мэрит поесть немного картофеля со свиной поджаркой. Обычно её не приходилось уговаривать, но сейчас она вяло размазывала по тарелке остатки соуса. Дельфи нравилась Мэрит; они вместе играли в квиддич — охотницами. Дельфи с трудом выносила вид хнычущей Мэрит, искренне недоумевая, как та могла считать другом столь гнусное существо. И в то же время при виде заплаканных глаз однокашницы в голове нет-нет да и проскальзывали мысли о том, что сталось бы с ней, случись что с Тристаном, Гретхен или Рудольфусом и его братом, которых она считала если уж не друзьями, то преданными сторонниками.

— Послушай, Мэрит, — строго сказала Дельфи, присаживаясь на освободившееся место — сидевшие рядом шестикурсники как раз встали из-за стола. — Так больше продолжаться не может. Взгляни на себя! — Она достала из сумки зеркальце, подаренное Нарциссой, и вложила его в руку однокашницы. Та отшатнулась.

— Помните гадание в самую длинную ночь в году?

Дельфи кивнула, нахмурившись. Она и думать забыла о злосчастном гадании, которое, к тому же, оказалось неверным — тёткино зеркало соврало. Мэрит не было с ними, но они, конечно, после рассказали ей о гадании. Гретхен о чём-то лихорадочно соображала, подперев голову кулаками.

— Катарина видела себя в нём невестой, — сказала Мэрит, нервно комкая салфетку.

— Глупости, — в несвойственной резкой манере отрезала Гретхен.

— Её хоронили в белом! В том платье, в котором она танцевала на Йольском балу, — упорствовала суеверная Мэрит. Они с Катариной, сколько Дельфи их помнила, вечно гадали, пытались толковать сны и знамения. — Отражение не солгало!

— Вздор, — уже менее уверенно повторила Гретхен и обратилась к Дельфи, глазами ища у подруги поддержку. Дельфи снова кивнула, прокручивая в голове картинку с часами, идущими обратным ходом и тающими, словно воск в свечном пламени. — Чепуха.

* * *

Костры горели ещё высоко, освещая вытоптанную поляну на берегу и далеко отбрасывая длинные тени. Ночи по-прежнему были холодны, но исходивший от огня жар побудил дурмштрангцев скинуть форменные шубы в большую кучу в стороне от костров, где бы их не достали искры. Дельфи сидела между Мэрит и Гретхен, глядя в огонь и вполуха прислушиваясь к истории, которую рассказывал своим друзьям Радомир Волчанов. Он говорил что-то о троллях-трётлях и драугах — инферналах, вышедших из могил мертвецах, прячущихся в пещерах, а по ночам стучащих в дома.

История казалась Дельфи неинтересной и совсем нестрашной. Она могла бы поведать куда больше леденящих душу историй, но всё равно продолжала слушать Радомира, думая о своём. Он говорил, что тот, кто знает особое заклинание, может подчинить их себе, и они будут служить ему до скончания времён.

Кто-то неумело заколдовал инструменты, и окончание истории увязло в нестройной мелодии. Дельфи зажала ладонями уши, желая, чтобы ужасная какофония стихла. Ей нравилось, как год назад на Йольском балу Бальтазар играл на скрипке-хардангерфеле, и ей бы очень хотелось, чтобы он сыграл и сейчас.

— Розовый венок от Розенкранца! — Бальтазар очертил в воздухе круг, и на волосах Гретхен расцвёл венок из плетистой розы, похожей на те, что росли в саду её двоюродной бабки. Несколько девочек восхищённо ахнули. Гретхен, натянуто улыбнувшись Бальтазару и кивнув подругам, дрожащими руками сняла венок и, не выпуская его из рук, продемонстрировала девочкам с младших курсов. Сочные тёмно-зелёные листья и даже острые, словно иглы, шипы были неотличимы от настоящих. Мэрит провела подушечками пальцев по бархатным лепесткам.

— Не пахнут… — разочарованно протянула она и отвернулась. Гретхен снова надела венок.

— Дельфи? — Гретхен тронула её за плечо. Она обернулась. Округлившиеся глаза подруги, до странности тёмные в свете пламени, смотрели скорее настороженно, чем испуганно.

— Чепуха… — заверила её Дельфи, убеждая больше себя. Недоброе предчувствие затаилось в сердце. Ей вдруг захотелось плотнее закутаться в шубу, которую она, как и все, оставила на краю поляны. Мэрит впервые за прошедшие дни рассмеялась в ответ на чью-то незамысловатую шутку.

Бальтазар потянул Гретхен за руку и она, извиняюще улыбнувшись подругам, последовала за ним, на ходу нахлобучивая венок на его вертлявую голову. Дельфи смотрела, как они, смеясь, врываются в хоровод, разрывая сомкнутые ряды. И вот уже их не видать — только огненная голова Бальтазара изредка вспыхивала среди десятков других голов, да мелькала в толпе золотая макушка Гретхен, увенчанная венком из роз.

— Тристан! — Дельфи почувствовала, как холодные руки сомкнулись на её талии, а сухие губы коснулись её губ. От его мантии веяло свежестью горного леса и сыростью подземелья, в котором медленно зрело чёрное зелье. — Ты меня напугал, — пожурила она его, ответно целуя в висок. Тристан занял место сестры.

— Тебя не так-то легко напугать! — хмыкнул Тристан, подставляя руки к огню и разминая озябшие пальцы. — Ты смелая, правда.

— Я думала, что справлюсь с ней. — В раскалённых углях догоравшего костра ей явственно виделись глаза разъярённой Сельмы, а в треске поленьев — хруст ломающихся костей и грохот рушащихся под ногами трибун. Она не успела испугаться. Страх пришёл позже, гораздо позже, как осознание того, что Катарина могла успеть добежать до директорской ложи. Она была уверена, что теперь боггарт-перевёртыш перестанет обращаться Тристаном и его сестрой и примет облик гигантской змеи.

— Потому что говоришь на змеином языке? — Дельфи кивнула. — Давно хотел спросить, что ты сказала тогда, возле шахты?

Дельфи улыбнулась приятному воспоминанию о летнем деньке, проведённом в предместье Халльштатта, — как они летали на мётлах в горы и посещали старые соляные копи, словно сошедшие со страниц одной из сказок о гномах-кладоискателях. По прошествии трёх лет Дельфи находила случившееся на поляне забавным. Она по-детски выпалила признание в лицо Тристана, до кончиков ушей залившись краской, радуясь, что он не понимает ни слова на парселтанге. Только внимательная Гретхен сразу поняла, что к чему.

— Не отвечай. — Тристан приложил палец к её губам. — Думаешь, я поверил в твою ложь про ругательство? Как бы не так! — Они рассмеялись, столкнувшись лбами. — Я сказал, что у меня кое-что есть для тебя.

На его ладони лежал немного погнутый, явно старинный, браслет из чернёного серебра, выполненный в виде змеи, кусавшей себя за хвост.

— Я купил его на Чемпионате у одного из торговцев, когда ходил за водой. Это Уроборос — символ вечности и Философского камня, помнишь? Хотел подарить раньше, но из-за всего этого кошмара совсем забыл про него. Так и провалялся в кармане.

— Спасибо, — улыбнулась Дельфи, примеряя браслет. Серебряные чешуйки, подогнанные одна к другой, блестели, совсем как настоящие. — Спасибо… — прошипела она, наблюдая, как тонкая изящная змейка обвивает запястье. — Я так и не поблагодарила тебя за то, что ты спас меня. — Она с трудом оторвала взгляд от серебряной змейки и подняла глаза на Тристана. Он обнял её за плечи.

— Брось, уверен, ты поступила бы так же. Я боялся тебя потерять.

— А я — тебя. — Второй раз за сегодняшний день она ощутила укол совести — острее и больнее первого: Тристан беспокоился за её жизнь, а она содрогалась от одной мысли о том, что Катарина могла добежать до директорской ложи… «Что ты сделала с собой, лживая, самовлюблённая… — Дельфи скривилась от чувства брезгливого отвращения. — Такая, как ты, недостойна называться Авгуреем Тёмного Лорда, что бы это ни значило. — Она лишь знала, что римляне звали авгурами провидцев, толковавших будущее по поведению птиц».

— Взгляни-ка! — Гретхен и Бальтазар вихрем пронеслись мимо них, отплясывая танец, которому вряд ли нашлось бы название. Венок куда-то исчез. — Мой брат-затворник выполз из своей кельи!

Дельфи рывком поднялась на ноги и встала напротив Тристана, склонив голову набок и лукаво блеснув глазами.

— Покажем им!

Они переглянулись и, взявшись за руки, прыгнули через огонь, после чего пустились в пляс. Дельфи, как теперь, помнила охватившее её чувство, когда Тристан впервые протянул ей ладонь, как учил танцевать посреди заснеженной площади родного города, подстрекаемый младшей сестрой. Раз, два, три… Раз, два три — тогда они скрупулёзно очерчивали квадраты на обледеневшей брусчатке, сейчас же безо всякого порядка кружили по вытоптанной траве, ведомые рваной мелодией дурно зачарованного оркестра.

— У меня с собой ещё одна вещь. — Они резко остановились, по чистой случайности избежав столкновения с другой танцующей парой. Тристан извлёк из кармана знакомый ей пузырёк с желеобразной субстанцией, слабо мерцавший зеленью в свете догорающего костра. — Белладонна, болиголов, дурман… — Он перечислил ещё несколько названий растений, половину из которых Дельфи встречала в саду Юфимии, когда они втроём — она, опекунша и Флетчер — ютились в доме на Милтон-Роуд. Опекунша питала необъяснимую извращённую страсть к ядовитым растениям, учитывая тот факт, что её отец в своё время ушёл из жизни, приняв яд аконита из домашнего садика дочери. — …собраны ровно триста шестьдесят пять дней и ночей назад, в первую майскую ночь, и настаивались ровно год. Одна капля — и сегодня мы полетим, словно птицы!

Дельфи, не выдержав, расхохоталась, уронив голову ему на плечо. Пузырёк перекочевал в карман её мантии. Она уже давно не верила в успех этого предприятия, как когда-то Крам всерьёз сомневался, что она научится летать без метлы. Но она уже уверенно держалась в воздухе, хоть и не высоко, и могла пролететь несколько футов, прежде чем больно и некрасиво плюхнуться оземь. Тогда как летучее зелье по-прежнему не вызывало ничего, кроме стойкого головокружения после кратковременной левитации в паре дюймах над полом, а ещё чаще — только иллюзии левитации.

— Идём с нами! — Тристан выдернул Гретхен из толпы смеющихся подруг. Она в недоумении всплеснула руками. — Мы собираемся испробовать летучее зелье. Прямо сейчас. Ты не простишь себе, если пропустишь такое!

Они не спеша двинулись в сторону первой башни, циклопической глыбой темневшей вдали на фоне занимавшегося рассвета, необычайно яркого для этого времени года. Дельфи всегда казалось, что у руин — своё особое, мрачное очарование. И всё же они отчего-то пугали её, эти древние камни, покрытые мохом, оберегавшие страшную тайну основателей школы. Лицезревшие то, что случилось задолго до того, как были отстроены стены замка.

— Хмм… — Гретхен окинула взглядом груду камней, возвышавшуюся над землёй по меньшей мере на пятнадцать футов. На её лице отразилось сомнение. Она потопталась на месте, озираясь по сторонам. — Lumos!

Дельфи без особых усилий вскарабкалась по выщербленным блокам и теперь сидела на самом верху, цепляясь за тощее деревце, выросшее прямо на голых камнях. Тристан вскарабкался следом.

— Ты уверен, что стоит испытывать его так далеко от замка? Мне кажется, это не вполне безопасно.

— Нельзя, чтобы кто-либо из учителей узнал, — объяснила Дельфи, доставая из кармана флакон. — Или чтобы кто-то им рассказал. Поэтому мы здесь. Чур, я пробую первой!

— Штольца могут уволить, если директор узнает, что мы пробуем недоработанные составы на себе.

Гретхен, откинув сомнения, поднялась по каменным блокам — остаткам лестницы, освещая дорогу волшебной палочкой: солнце только начинало свой путь, поднимаясь в узкой долине меж двух остроконечных вершин. Дельфи откупорила флакон и, как и в первый раз, нанесла зелье вначале на запястья, после чего втёрла в виски.

— Знаешь, а ты всё же права, — обратился Тристан к сестре и попытался забрать у Дельфи наполовину пустой пузырёк. — Отдай его мне! Вернёмся, когда рассветёт. Можно поскользнуться на камнях! Гретхен права, это может быть небезопасно! — Дельфи по-змеиному увернулась; пузырёк выскользнул из пальцев и с весёлым звоном поскакал по камням, пока не подпрыгнул в последний раз и не скрылся в тёмной траве у подножия развалин. С недавних пор она просто кипела от ярости, когда слышала это ужасное слово — «небезопасно».

— Дельфини, спускайся! — Она, смеясь, балансировала на краю, раскинув в стороны руки. Полы мантии хлопали на ветру, словно паруса, поймавшие норд. Её охватило уже знакомое ощущение свободы, многократно усиленное действием зелья. Она взмыла в воздух. Кто-то из друзей попытался заставить её спуститься, вцепившись в край мантии.

— Дельфи!

Рука, сжимавшая мантию и тянувшая её назад, разжалась; земля с ужасающей скоростью понеслась навстречу. У самой земли Дельфи ушла в пике, почти коснувшись рукой травы, мокрой от утренней росы, и рванула ввысь, наслаждаясь пьянящим чувством полёта. В стороне с глухим звуком рухнуло что-то тяжёлое. Кожу нещадно жгло от соприкосновения с потоками холодного воздуха, стремительно проносившимися мимо неё.

Она летела на запад, прочь от слепящих лучей солнца, поднимавшегося в горной долине. Остались далеко позади озеро, утопавшее в клубах утреннего тумана, руины «Великаньего кулака» и черепичные крыши Дурмштранга. Словно в калейдоскопе мелькали моховые пятна болот, редкие островки леса, серые ледники… Свинцовая полоса впереди разрасталась.

Действие зелья закончилось, и Дельфи мягко опустилась на чёрный песок. Она прошлась вдоль кромки воды, стараясь не замочить полы. Ей никогда прежде не доводилось видеть песок такого странного цвета. Время словно остановилось. Окрестный пейзаж, мистический и прекрасный, вызывал противоречивые чувства. Волны раздувались, пенились, с шумом накатывали и отходили, грохотали, ударяясь о скалы, окружавшие отлогий берег. В детстве ей часто грезился домик на взморье, в котором в мечтах они жили вместе — отец, мать и она, Дельфи. Вот только море в её мечтах не билось враждебно о скалы, разбивая лодчонки и целые корабли.

Дельфи заставила себя оторвать взгляд от созерцания стихии. Нужно было как можно скорее выбираться отсюда — она уже и без того нарушила дюжину правил и находилась на грани исключения из школы. Дельфи заметалась по узкому пляжу, увязая мысами ботинок в мокром песке, благо, плотная драконья кожа не пропускала воду. Можно было попытаться приманить метлу Accio, но она понятия не имела, где находилась, кроме того, на неё действовали чары Надзора.

Ах, если бы только у неё сохранилось то зелье или за спиной вдруг выросли крылья! Теперь, когда чары рассеялись, она вспомнила о друзьях: Тристан с сестрой, конечно, уже прочесали всю округу. Если она решится идти пешком, то путь займёт много дней при условии, что в горах ей не встретятся великаны, тролли и Мерлин знает, какие ещё твари из тех, которыми первогодок стращала директор. Мерлин… Она даже не знала, сколько времени прошло после того, как она шагнула с «Великаньего кулака»!

«Нужно забраться наверх и посмотреть с высоты».

Рудольфус придёт в ярость, когда узнает, что её отчислили из Дурмштранга — с такими мыслями Дельфи карабкалась вверх по склону, спеша и потому то и дело соскальзывая вниз, что только усилило охватившую её злость. С одной стороны, её прельщала возможность позлить зарвавшегося «папашу», с другой же… «Твои отец и мать никогда не опустились бы до того, чтобы быть вышвырнутыми за порог, словно…», — на этом Рудольфус махнул бы рукой, оставив её злиться на себя в одиночестве, а опекунша зашлась бы в рыданиях, причитая и ломая запястья.

В глубине одной из расщелин, прорезавших окрестные скалы, ей почудилось какое-то движение. Она замерла на мгновение. В расщелине мелькнула фигура. Человеческая фигура. Ещё одна. И ещё. Вздох облегчения застрял в горле — определённо, направлявшееся в её сторону существо было человеком при жизни. Одежда на мертвеце превратилась в лохмотья, кости лица, рук и ног туго обтягивала морщинистая серая кожа. Ввалившиеся глаза по цвету сливались с глазницами.

«Инферналы боятся огня», — мелькнуло в памяти Дельфи. Она быстро взяла себя в руки. Вот только использовать магию так далеко от школы, да ещё находясь в чужой стране, было сущим безумием, крайней мерой. Для пущего счастья не хватало только стать причиной международного конфликта! Она быстрее заработала руками и ногами, карабкаясь вверх. Ей не хотелось знать, были ли мертвецы из числа гриндельвальдовских недобитков или же они появились ещё раньше — только бы поскорее убраться отсюда. И не сорваться. «Только бы не сорваться», — шептала она, цепляясь за выступающие камни руками и на ощупь ища опору для ног.

Всё новые мертвецы появлялись из пещер и расщелин, приближались, тянули к ней свои бесплотные ладони. Они наползали, запинались, срывались и в безмолвии падали, но их место тут же занимали другие. Одного Дельфи с диким воплем отпихнула ногой; в другого бросила камнем; третий попытался схватить её за волосы, и рухнул на головы своих собратьев… Она почувствовала, как костлявые пальцы сомкнулись вокруг лодыжки, выхватила волшебную палочку и наугад выпустила струю огня. Мертвец отступил. Она обернулась через плечо: мертвецы наступали со всех сторон. Её вновь охватила паника.

— Ignis infernum! — взвизгнула она, направляя палочку на ближайших к ней мертвецов. — Ignis infernum!

Из палочки вырвалось багрово-жёлтое пламя, полыхнувшее жаром. На лице выступили капельки пота. Палочка раскалилась и завибрировала; Дельфи с трудом удерживала её обеими руками, стоя на узком каменном выступе и упираясь спиной в скалу. Это был не просто огонь — языки пламени принимали очертания ревущих драконов, огромных пылающих змей с разверстыми пастями, химер, мантикор и других чудовищ. Мертвецы один за другим исчезали в огненных пастях; когда огонь поглотил их всех, и она попыталась остановить его, волшебная палочка дёрнулась, отказываясь повиноваться. Дельфи приняла единственно верное решение — собрав остатки воли в кулак, взмыла в воздух, прорываясь через дым, застилавший глаза.

Она понеслась прочь, на ходу вспоминая дорогу. Всюду вокруг расстилалась сплошная безлесная равнина, покрытая мхом и редкой травой. Затем появились леса, горы, и вот уже перед ней высился крепкий четырёхэтажный замок, сложенный из серого камня — древняя твердыня Дурмштранга. Ничком упав на траву, Дельфи какое-то время лежала на мёрзлой земле, тяжело дыша и осоловело уставившись в необычайно ясное небо. Затем с огромным трудом поднялась на ноги и, пошатываясь, побрела к замку, на ходу стирая с лица сажу и грязь.

Тяжёлая дверь поддалась только, когда она, ослабшая, с разбега пнула её ногой, что делать строго-настрого запрещалось. Дельфи даже хихикнула: глупо было беспокоиться о подобных мелочах, когда в сотне миль к западу полыхало вызванное ей пламя. Группка учеников, спешащих на завтрак, испуганно шарахнулась в сторону, когда она, хватаясь за перила и останавливаясь, проходила мимо по лестнице.

— Билевиц… — Дельфи, погрузившись в свои мысли, не заметила алхимика-любителя Штольца, всего несколько лет назад получившего право преподавать, — наставника Тристана в его экспериментах. Штольц сидел на ступеньке в нескольких шагах от неё, уронив голову на руки и запустив пальцы в волосы. В голове вдруг сделалось пусто. Краем сознания она осознала, что случилось непоправимое. Она видела, как что-то упало в стороне от неё, когда она входила в пике. Что-то тяжёлое.

— Нет! Неправда! — закричала Дельфи, вцепившись в мантию Штольца, словно хотела вытрясти из несчастного душу. — Тристан! — Штольц от неожиданности отшатнулся, и Дельфи рухнула на колени, ударившись о ступеньки. — ТРИСТАН!

— Немедленно встаньте, — раздался за её спиной высокий подрагивающий голос директора. — С вашим другом всё хорошо. — Директор легко поставила её на ноги. Одной рукой Розабельверде обнимала за плечи Тристана — бледного, но целого и невредимого. Дельфи, всхлипывая, бросилась обнимать его, потеснив директора в сторону. Она покрывала поцелуями его нос, губы и щёки, почему-то мокрые от слёз, пока директор не осадила её, встряхнув и поставив перед собой.

— Маргрета Билевиц разбилась, упав с «Кулака». Идёмте со мной.

Признаться, Дельфи не сразу поняла, о ком идёт речь. Она начала забывать, что полное имя подруги — Маргрета, столь редко оно звучало. Миниатюрный кораблик — точная копия дурмштрангского корабля — лениво покачивался на волнах, запертый в пузатой бутылке, — наследие Каркарова. Признаться, Дельфи всегда удивлял необжитый интерьер директорского кабинета: за годы на руководящем посте Урсула фон Розабельверде не обзавелась милыми сердцу вещами, вроде колдографий на рабочем столе или растений на подоконнике. На обшитых панелями стенах местами проглядывали уродливые пятна невыгоревшей древесины — Игорь Каркаров увесил стены охотничьими трофеями, преемница их сняла.

— Выпейте это. — Розабельверде прокатила по гладкой поверхности стола чашку, наполненную жидким травяным чаем пополам с Умиротворяющим бальзамом, который обычно принимали по каплям. — И вы тоже, ещё по одной. — Директор подтолкнула чашки Тристану и Штольцу. — Если не возьмёте себя в руки, я буду вынуждена просить вас оставить пост. — Штольц поднял глаза, беззащитно сжимая горячую чашку. — Пока вы остаётесь в штате, герр Штольц, я прошу вас вести себя соответственно занимаемой вами должности. Не подавайте студентам дурной пример.

Дельфи отхлебнула из чашки, затуманено глядя поверх полупрозрачной жидкости. Одним из побочных эффектов этого зелья, притуплявшего чувства, унимавшего печаль и сердечную боль, было скорое к нему привыкание. Когда директор отвлеклась, завозившись в ящике письменного стола, Тристан незаметно вылил содержимое чашки под стол. Он, как и Дельфи, невидящими глазами смотрел впереди себя, вперив взгляд в стену.

Оказалось, Тристан не проронил ни слова ни о летучем зелье, ни о её, Дельфи, роли в случившемся. По его версии они разминулись в месте, где дорога делала вилку; Тристан с сестрой двинулись к «Кулаку», а она направилась к замку, после чего её больше не видели. О зелье смолчал и Штольц — к нему первому Тристан обратился за помощью; несчастный едва не лишился чувств при виде любимого ученика с безжизненным телом сестры на руках. Сама же Розабельверде вернулась около полутора часа назад и, не успев толком переодеться с дороги и отдохнуть, обнаружила у дверей своего кабинета перепуганного преподавателя и студента с опухшим от слёз лицом.

— Я всегда была противницей использования Веритасерума — так называемой Сыворотки правды — на студентах вне зависимости от ситуации, — взвешивая каждое слово, произнесла директор, подливая себе напиток. Её лицо напоминало дурно исполненную восковую маску. — И остаюсь ею. Однако ваши слова противоречат друг другу.

Тристан с шумом втянул в себя воздух. Дельфи не смела поднять глаза, зная, что прочтёт на его лице — боль утраты, гнев на неё, себя и несчастного молодого профессора.

Розабельверде поднялась из-за стола, походила по кабинету, дробно стуча каблуками, после чего вновь опустилась в кресло.

— Иоганнес, дайте юноше сонное зелье и проводите его в общежитие, — устало сказала она. — И проследите, чтобы он его обязательно выпил. Не забудьте, что у второкурсников сегодня зельеварение, и будет лучше, если занятия пройдут без происшествий.

Загрохотали тяжёлые стулья, отодвигаясь от стола. Когда Дельфи поднялась вслед за всеми, Розабельверде мягко опустила ладонь ей на плечо. Дельфи обессилено откинулась на спинку стула, запрокинула голову и закрыла глаза. Умиротворяющий бальзам путал мысли, не давая сосредоточиться на чём-то одном, будь то смерть подруги или нападение инферналов. Адское пламя несложно вызвать, но не так-то легко потушить. И почти невозможно держать под контролем. Как скоро оно уймётся само и уймётся ли? Сердце стучало медленно, как у спящей змеи.

— Где она… сейчас? — хрипло спросила Дельфи, едва дверь, жалобно скрипнув, закрылась. В горле першило, лёгкие разрывало едким дымом от вызванного ею огня. Она закашлялась. Стул со стуком встал на четыре ножки. — Где моя подруга? Я могу попрощаться с ней?

— Разумеется, можете, но несколько позже, — отчеканила директор, из последних сил стараясь держать лицо. Дельфи пальцами протёрла глаза: хотелось спать. — Какое несчастье, её все любили — и ученики, и учителя! Такая нелепая, глупая, жуткая смерть… — Бесстрастная маска на мгновение сменилась выражением почти личной утраты. Розабельверде по-своему болела за учеников. — Нужно отправить письмо её родным. — Оконное стекло жалко звякнуло под напором ураганного ветра, принёсшего мокрый снег с ледяным дождём. — Сова может не долететь.

— Итак, вы сказали, что взлетели, само по себе невероятно, — продолжила директор, пронзая Дельфи острым взглядом серых глаз с полопавшимися сосудиками в уголках. Дельфи мысленно возводила стену, вспоминая уроки Рудольфуса. Однако Розабельверде, казалось, не собиралась копаться в её голове. — Куда вы направились? Сколько времени отсутствовали? Как объясните, что ваша одежда обгорела?

— Это всё Вальпургиевы костры, фрау директор, — спокойно ответила Дельфи, стряхивая с мантии золу и пепел. Напоив её Умиротворяющим бальзамом, Розабельверде, сама того не подозревая, помогала сокрыть преступление — использование магии за пределами школы, ещё и настолько тёмной, только им и являлось. — Вы запретили, я знаю, но…

— Конечно, ведь в школе траур! — Розабельверде, наконец, вспыхнула. — Уже забыли Катарину Майер? Если бы я приняла решение исключить всех провинившихся, в Дурмштранге не осталось бы и половины учеников! — она резко схватила со стола волшебную палочку, так что Дельфи невольно отпрянула от неё, прочертив ножками стула полосы на полу. — Tergeo! Reparo! Встаньте.

Испорченная мантия не претерпела никаких изменений. Дельфи одёрнула ткань, пытаясь спрятать прожженные дыры.

— Не морочьте мне голову, это был магический огонь! Адское пламя — единственное, что могло оставить такие следы. — Директор потрогала обуглившуюся ткань и брезгливо отряхнула руки. — Что же побудило вас использовать это заклятие? Кто научил вас… Благодарите… — Её голос дрогнул, она на мгновение замялась, затем сделала глубокий вздох и продолжила. — Счастье, что вы вообще остались живы — Адское пламя практически неконтролируемо, и оно, возможно, до сих пор полыхает где-то! Где, кстати, мм? Отвечайте немедленно!

— Я не знаю, — призналась Дельфи, снова принимаясь комкать мантию, чтобы чем-то занять руки. — Там были мертвецы, инферналы… Очень много инферналов! Они напали на меня… — Она больше не сомневалась в том, что её исключат; сказать по правде, ей было плевать: пусть даже весь проклятый остров навсегда ушёл бы под воду, раскололся бы пополам или покрылся бы льдом!

От окна по стене пробежала полоска света и, достигнув тёмного пятна над столом, превратилась в сияющую серебристую рыбину.

— Адский огонь охватил южное побережье.

Напоследок булькнув, Патронус исчез. Дельфи отступила на шаг назад; её глаза сделались похожими на два чайных блюдца. Розабельверде открывала и закрывала рот, в точности как только что рыбина.

— Отправляйтесь в общежитие, приведите себя в порядок и сидите тихо, как мышь, — наконец, вымолвила она. — Evanesсо! — Испорченная мантия исчезла. — С большой долей вероятности она вам более не понадобится.

Директор практически вытолкала Дельфи из своего кабинета, заклинанием заперла дверь и быстрым шагом, переходящим в бег, двинулась по коридору в сторону лестницы, расталкивая учеников: только что прозвенел звонок.

Лихорадочно соображая на ходу, Дельфи побрела в противоположную сторону. Произошедшее не укладывалось в голове. Действие Умиротворяющего бальзама смягчало душевную боль, но теперь, когда она осталась одна, смеющееся лицо подруги явственно вставало перед глазами.

— Дельфини! — От стены серой тенью отделился Тристан. Его форменная мантия тоже куда-то подевалась. Дельфи бросилась ему навстречу и уткнулась лицом в плечо, оставив попытки сдержать при себе слёзы.

— Ты даже не обернулась. Тебе даже в голову не пришло обернуться, — бесцветным голосом произнёс Тристан.

— Я не думала, что она вцепится в мою мантию и… — Остатки слов слились со всхлипом. — Прости…

— Прости?! Ты говоришь «прости»? — Тристана вдруг прорвало; он тряхнул Дельфи за плечи, да так, что у неё клацнули зубы. Теперь уже она отступила к стене. — Ты никогда не думаешь: ни о ком и ни о чём! У тебя в голове только ветер! Она погибла из-за тебя!

«Это была случайность. Как сказала директор — нелепая, глупая смерть, — убеждала себя Дельфи. — Я любила её, как сестру!»

— Я любила её, как сестру! — выпалила Дельфи. — Она была и мне сестрой тоже!

В глазах Тристана сверкнула молния. Дельфи никогда прежде не доводилось видеть в его мягких глазах столько боли и ярости. Более того, ей не доводилось видеть подобное выражение ни в чьих глазах — даже глаза Рудольфуса, её названного отца, иной раз пугавшие опекуншу до состояния нервной трясучки, в моменты особой злобы не сверкали столь неистовым гневом.

«И смерти Катарины ты тоже не желала, верно? — Верно. Разве что самую малость. Сельма не причинила гадине никакого вреда, её убила толпа».

— У тебя никогда не было ни отца, ни матери. Ни сестёр, ни братьев. Ты не умеешь любить, потому что у тебя нет никого! Потому что никто никогда не любил тебя.

Дельфи обеими руками толкнула Тристана в грудь — он пошатнулся, но устоял на ногах. Да как только он смеет говорить ей такое?! Она выхватила из кармана волшебную палочку и нацелила ему прямо в лоб. Он в свою очередь принял боевую стойку. Жестокие слова стучали кровью в висках.

«Ты не умеешь любить, потому что у тебя нет никого. Потому что никто никогда не любил тебя».

«Ты не умеешь любить, потому что у тебя нет никого».

«Ты не умеешь любить…»

— Ты виноват в её смерти. — Рука, прямая, как стрела, сжимала палочку, подаренную фрау Билевиц — матерью Тристана и Гретхен. — Ты один виноват. Только ты.

Рука Тристана безвольно упала вдоль тела.

— Да, ты. — Дельфи приставила палочку к его щеке. — На её месте вполне могла оказаться я. Да кто угодно, кто бы поплёлся с нами в эти развалины! Ты приготовил это чёртово зелье, привёл нас туда, — почти по-змеиному прошипела она, вдавливая палочку в щёку. — Ты. Сам. Убил. Свою. Сестру. Слышишь меня?

— Ненормальная. — Тристан дёрнулся, палочка царапнула по щеке, оставив на коже горящую красную полосу. — Сумасшедшая. Не зря тебя называют чокнутой.

«Никто никогда не любил тебя, Дельфи, — перед глазами возник забытый образ старухи из Лютного. — Проклятое дитя».

— Ты любил меня! — выпалила Дельфи, опуская волшебную палочку. — Не смей отрицать это, слышишь? Не то я… я… я прокляну тебя, помяни моё слово! — Тристан отвернулся и быстро пошёл по коридору. — И твоя сестра — тоже. Где она?

— Её перенесли в одно из пустых помещений в подземелье. — Дельфи догнала его и заставила обернуться, потянув за плечо. Он плакал. — Подумать только, как какой-то ненужный хлам!

* * *

Тело Гретхен покоилось на сдвинутых партах, накрытое новенькой форменной мантией неприлично-яркого алого цвета; считалось, что яркие цвета способствуют поддержанию бодрости духа в суровых условиях севера. Дельфи зажмурилась, когда Тристан отдёрнул ткань. Перед глазами поплыли красные и фиолетовые круги.

— Боишься смотреть ей в лицо? — Голос Тристана звенящим эхом отдавался от стен пустого класса.

Дельфи нерешительно сделала шаг. Она невиновна — следовательно, бояться ей нечего. Так почему же дрожат колени, а по спине льётся пот, заставляя рубашку противно прилипнуть к телу? Тристан, раздобыв в груде сломанной школьной мебели целый стул, сел рядом с сестрой.

Прощание с Катариной Дельфи проигнорировала, невразумительно сославшись на общее недомогание; Гретхен посмотрела на неё с укоризной, но предпочла промолчать, зная, какие отношения складывались между ними. Тристану же она без обиняков заявила, что не намерена кривить душой, выдавливая из себя никому не нужные слёзы.

Глядя на застывшее лицо подруги, Дельфи размышляла, могут ли слёзы иссякнуть: за последние месяцы она, казалось, выплакала столько, сколько иным с лихвой хватило бы на целую жизнь. Отец, мать, а теперь и единственная подруга. Фрау Билевиц, в девичестве носившая фамилию Грегорович, как-то заметила, что вдвойне тяжелее терять близких, имея память о них, чем скорбеть о тех, кого не знал вовсе. В девяносто восьмом Волдеморт убил её семью, охотясь за Старшей палочкой.

— Такие, как она, больше других заслуживают жизни, — после продолжительного молчания сказала Дельфи.

Пять лет назад Маргрета Билевиц предложила ей дружбу. Забавно — при первой встрече они совсем не понравились друг другу; впрочем, Дельфи тогда не понравился решительно никто из её товарищей по учёбе.

— Больше кого, например?

— Не знаю, — пожала плечами Дельфи, не в силах оторвать взгляд от лица мёртвой подруги. Гретхен была её совестью — ангелом, сидящим на правом плече. — Больше Катарины. Больше всех магглов.

— Она не вернётся, даже если в мире не останется ни единого маггла. И вообще, причём здесь они… — Тристан протянул руку, чтобы накрыть лицо сестры мантией; Дельфи перехватила его запястье и заглянула в лицо.

— Обещай выслушать меня до конца, даже если мои слова покажутся тебе бредом и ты решишь, что я, вероятно, сошла с ума. — Её глаза возбуждённо блеснули.

— Расскажешь по дороге, не могу выдержать ни секунды здесь.

* * *

— Да ты с ума сошла! — только и смог вымолвить Тристан, когда она, наконец, закончила свой рассказ. Дельфи начала издалека — с той летней ночи, когда уговорила его двоюродную бабку провести ритуал, и закончила удивительной находкой, сделанной в его доме.

— Пойми, мы ничего не теряем, если попробуем. — Дельфи моргнула; перед глазами на мгновение предстали иссохшие руки инферналов, готовые рвать на куски. — Нельзя умереть во второй раз!

— Ты шутишь?! Это уловка! Никто не способен вернуть жизнь в мёртвое тело.

— А как же алхимия? — Дельфи не оставляла попыток заставить Тристана изменить своё мнение. — «Философский камень способен обращать любой металл в золото, а эликсир, извлечённый из камня, — обеспечить вечную жизнь», — на одном дыхании проговорила она, процитировав определение из словаря магических понятий и терминов. — Награда достаётся владельцу камня просто так, без какой-либо платы, не требуя ничего взамен! Ни Фламель, ни Парацельс, ни кто-либо другой не утверждали обратное, разве не так?

— Так ведь это совсем другое — речь идёт о продлении уже существующей жизни! — всплеснул руками Тристан. — Безумие! Настоящее помешательство.

— Величайших волшебников в своё время считали безумцами! — не уступала Дельфи, апеллируя к его самолюбию.

— Выпей, это зелье снов без сновидений, его дал мне Штольц. Тебе стоит поспать. Станет легче. — Тристан вложил в её ладонь холодный хрустальный флакон. — Мне нужно побыть одному, увидимся. — Он постоял ещё немного на лестнице, переваривая услышанное, затем стремительно развернулся и пошёл вниз.

* * *

Дельфи решительно распахнула дверь спальни. Её постель, кровати Катарины и Гретхен были аккуратно застелены; Мэрит, опаздывая, оставила после себя бардак. Поверх скомканного покрывала вперемешку валялись учебники и конспекты — в отличие от неё соседка уже начала подготовку к экзаменам.

Дельфи вытянула из-под кровати чемодан, сняла запирающие чары и откинула крышку.

— Ничто не вечно под луной,

все кончилось однажды.

В мае, котик?

— Мяу! — Желтоглазая Люси, как и положено её кошачьему племени, мягко приземлилась на четыре лапы, спрыгнув с письменного стола, походя опрокинув чернильницу и подставку для перьев.

— Стал ворон паче снега бел —

хоэ-хо! — после линьки в мае! —

Сошедший в бездну, как в купель,

воскреснет для бессмертья.

Внезапно в голове словно ударил гром. Собственный голос показался чужим — высоким, надрывным. Неужто коварная Фортуна, наконец, обратила к ней один из своих переменчивых ликов, улыбнулась гнилой чёрной улыбкой.

Отложив завёрнутую в старый свитер книгу, Дельфи приложила пальцы к вискам.

— Абсурд, — после недолгих раздумий резюмировала она. Люси, оставив игру с изломанным гусиным пером, уставилась на неё немигающими глазами.

— Брысь! — Коротко мяукнув, кошка юркнула под кровать, откуда продолжила слежку. — Так-то лучше. — Считалось, трёхцветные кошки приносят удачу, но Люси всегда пугала её, немая свидетельница тёмных дел своей прежней хозяйки.

Убрав всё как было, Дельфи отряхнула пыль с колен, обтёрла руки и обвела глазами пустую комнату. Теперь их осталось двое. Не иначе как её в самом деле прокляли при рождении!

Она подняла чернильницу, собрала разлетевшиеся по комнате перья, вытряхнула из сумки учебники, запихнула внутрь вытащенную из чемодана книгу и поспешно вышла из комнаты. Стараясь держаться спокойно, излишне стискивая в руках сумку, она спустилась в подземелье.

По мере приближения к заветной двери телом вновь овладела дрожь. Не от холода, нет, заиндевевшие камни были здесь ни при чём. Дельфи в лихорадке шарахалась от каждого встречного, но её как будто не замечали, словно сама Фортуна потворствовала ей. Жизнь текла своим чередом — директор приказала молчать до её возвращения, отчаянно пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре. Репутация Дурмштранга, и без того изрядно подмоченная, летела в тартарары.

Последние несколько ярдов Дельфи преодолела приставными шагами, прижимаясь спиной к камням, как будто впереди разверзалась бездонная пропасть. Она прошла в центр пустого зала, стараясь не смотреть в сторону сдвинутых парт, бросила на пол сумку, сделала глубокий вдох и приступила к приготовлениям, гоня от себя навязчивые мысли об исполнении пророчества.

— Я обещала Тристану вернуть сестру и сделаю это! — громко сказала она. Пустота равнодушно вторила эхом.

Поставив рядом корзину с простым школьным мелом, Дельфи старательно выводила линии, помня, как важен порядок начертанного, направление лучей и величина углов, во главе каждого из которых помещались символы первоэлементов — четырёх Стихий, давших название отделениям Дурмштранга, и Эфира — загадочной «квинтэссенции», не подлежащей преобразованиям.

— Wingardium Leviosa! — Тело Гретхен соскользнуло с парты и поплыло в паре футах от пола, после чего мягко опустилось на пол, подняв облачко пыли. Голова оказалась чуть повёрнутой на бок; подруга как будто с укором смотрела на неё сквозь плотно закрытые веки.

— Мой отец — великий волшебник! — Дельфи повернула голову подруги лицом от себя. — И моя мать — тоже. Моя судьба — исполнить пророчество. У меня нет выбора! Я обещала, — пискнула она, представляя, как жалко звучали её слова. — Вместе мы сможем тебя вернуть! Я собиралась сказать, правда, но боялась потерять тебя и Тристана! Мне жаль Грегоровичей, очень жаль…

— Представь, что ждёт нас в случае успеха — признание, вечная слава! — бормотала она, завершая приготовления.

На церемонии распределения, которое Розабельверде с присущим ей пафосом называла не иначе как Посвящением, первокурсники проносили ладонь над каждой из четырёх чаш, жертвуя каплю крови, содержавшую частицу Эфира — «волшебной силы, души», как объяснила директор.

Живая кровь смешалась с мёртвой. Мурашки бежали по коже, когда Дельфи читала вслух заклинание. Произнесённые звуки обволакивали, сплетаясь в почти осязаемую темноту, образованную тяжёлыми вереницами фраз.

Страх пронзал ледяными когтями: в клубящемся мраке что-то пряталось, выжидая. Неосязаемое, по-настоящему тёмное. Туман расползался клоками, заполняя собой помещение, тянул бесплотные плети, избегая области, очерченной кругом. Закончив чтение, Дельфи съёжилась в центре, не разжимая руки подруги. Холодные пальцы дрогнули. Ужасное наваждение рассеялось, и задуманное показалось ей отвратительным.

— Finite! Finite! — бормотала она, размашистыми движениями стирая с пола начертанное. — FINITE!

Туман, не переставая вращаться, собирался вокруг и вскоре неуверенно переполз за черту, напуская кромешную тьму.

Когда мгла рассеялась, Дельфи с изумлением обнаружила себя стоящей на залитой солнцем поляне, окружённой янтарными соснами. Сосны пронзали ослепительно-ясное синее небо, под ногами расстилался белоснежный ковёр. Она напрягла память: эдельвейсы — так назывались эти цветы, забиравшиеся выше прочих. Опекунша выращивала их в домашнем саду. В своём совершенстве они казались неживыми — снежные звёзды, вываленные из тончайшего войлока. Внизу серебрилось озеро, отражая горные пики.

Дельфи оглядела себя: на ней были всё те же форменные рубашка и брюки, местами испачканные землёй и сажей, с зелёными пятнами от травы. На внутренней стороне ладони темнела засохшая кровь. Душистая смола сочилась по разогретой коре, привлекая насекомых, которые вязли в ней, застывая на веки.

Дельфи провела рукой по стволу ближайшего дерева и с наслаждением растёрла в пальцах смолу. Смола была осязаема, а значит — реальна, как она сама и пространство вокруг. Вдали пестрел крошечный городок, чьё название стало для неё синонимом счастья.

— Халльштатт… — Мысли об исполнении пророчества, преследовавшие её денно и нощно, остались далеко отсюда. Дельфи захотелось бросить всё и остаться здесь, спуститься в долину, увидеть замок Груб из белого камня, так не похожий на мрачный полуразрушенный Лестрейндж-холл, обнять Тристана и Гретхен…

Дельфи с щемящей болью в груди наблюдала, как чайки внизу перекрикивались между собой, пролетая над прогулочными катерами и лодками; втроём они часто выбирались сюда на мётлах, блуждали в лабиринтах старых соляных копей. Она перевела взгляд на скалу, в основании которой чернел вырубленный в камне проход, увенчанный габсбургским двуглавым орлом и перекрещенными молотками — знаком горняков.

Из темноты, целая и невредимая, выступила Гретхен, целая и невредимая, и остановилась в нескольких шагах от неё. Гретхен улыбнулась, лёгким кивком головы поправила сползший на лоб венок из плетистой розы — точь-в-точь подаренный Бальтазаром в праздник Вальпургиевой ночи, медленно развернулась и скрылась в тоннеле.

Не чуя под собой ног, Дельфи зачарованно двинулась следом. Подруга шла впереди, освещая дорогу. Когда она исчезла за поворотом, и вокруг сомкнулась непроглядная тьма, Дельфи, поддавшись внезапной панике, беспорядочно заметалась по тоннелю, спотыкаясь и натыкаясь на стены. Взяв себя в руки, она умерила шаг и некоторое время пробиралась на ощупь, пока впереди — в каменной арке, очень древней и ветхой на вид — не забрезжил свет.

Из груди вырвался вздох облегчения. Проморгавшись, Дельфи неспешно двинулась по тоннелю, стараясь не споткнуться о выступающие из пола камни. Воздух в арке едва заметно колыхался, подобно прозрачной завесе. Дельфи замерла в шаге от арки. Впереди всюду насколько хватало глаз открывалось пространство, безупречное в своей белизне и абсолютно пустое, если не считать сжавшегося на полу существа, похожего на израненного, ободранного младенца. Присев на корточки, Дельфи почти протянула к существу руку, скользнув пальцами по завесе; оно зашевелилось, медленно повернуло лицо — плоское, цвета сырого мяса, раскрыло безгубый рот в попытке заговорить, но Дельфи уже со всех ног неслась прочь, стремясь затеряться в лабиринтах подземных ходов.

* * *

Позже, когда всё осталось далеко позади, ей так и не удалось провести грань между тем, что и впрямь имело место в тот день, и тем, что происходило лишь в её разыгравшемся воображении.

Существо по ту сторону арки нуждалось в помощи, всеми забытое, оставленное умирать, а она не нашла в себе сил остаться.

Мысли почти ощутимо проворачивались в голове, скрипя, как заржавелые шестерни. Иногда кто-то прикладывал ладонь ко лбу — горячую и сухую, слушал дыхание, щекоча волосами лицо, считал пульс на запястье, сжимал руку, читал какие-то заклинания.

Очень скоро, а может, спустя целую вечность — время тянулось медленно, как нагретая солнцем смола, Дельфи смогла различить на себе выверенные, доведённые до автоматизма движения школьной целительницы и лёгкие прикосновения Тристана к сложенным поверх одеяла ладоням. На первых курсах она с завидной частотой отлёживалась в лазарете после поединков в Дуэльном Клубе, намеренно выбирая заведомо более сильных противников, не размениваясь по мелочам. Тогда Гретхен читала ей вслух, а Мэрит приносила душистые яблоки с кухни.

— Она выживет? Они… обе. — Дельфи была как никогда рада слышать голос Тристана. — Что происходит, фрау директор?

— Что происходит? Этот вопрос скорее следовало бы задать вам, — отвечала Розабельверде. — Битва. Не на жизнь, а на смерть. Иначе я не могу сказать. Я почти объявила о смерти вашей сестры. Надеюсь, сова не долетит, в противном случае ваших родителей хватит удар.

Когда Дельфи открыла глаза, палата была пуста. Она оказалась сильнее. Из расшторенных окон лился утренний свет, отбрасывая на половицы строго расчерченные квадраты. Дельфи приподнялась на локте. За наволочку зацепилось несколько светлых, каких-то бесцветных волос; брезгливо поморщившись, она сдула их на пол.

Растрескавшиеся губы саднило, хотелось пить. На прикроватной тумбочке обнаружились хрустальный графин и наполовину пустой стакан; кто-то оставил на блюде несколько яблок. Дельфи предприняла попытку принять сидячее положение, но потерпела неудачу. Палата зашаталась перед глазами.

В несколько глотков осушив стакан, Дельфи облизала губы и со стоном откинулась на подушку. Собственное тело не слушалось и казалось чужим. Потребовалось ещё около часа, чтобы прийти в себя. Внутри ощущалась странная, давящая пустота. Обхватив графин обеими руками, Дельфи допила остатки воды, переборов тошноту, заставила себя откусить от большого яблока и рывком села на постели.

В коридоре послышались шаги. Дельфи юркнула под одеяло и сделала вид, что спит, узко прищурив глаза.

— Вы подвергли проверке волшебные палочки всех ваших студентов? — незнакомый голос с сильным акцентом заставил её прислушаться.

В палату вошла Урсула фон Розабельверде в сопровождении рослого мужчины в строгом маггловском костюме — очевидно, представителя местного Министерства.

— Разумеется, герр Гвю… Гвю… — Мужчина с труднопроизносимым именем усмехнулся и снисходительно махнул рукой.

— Однако в ваших списках значится большее количество учеников, фрау директор. — В руках Розабельверде держала раскрытую книгу. — Вот, например… — Мужчина, нахмурив лоб, пробежал глазами по странице. — Катарина Майер?

— Я не успела внести изменения в списки. Фройляйн Майер, — директор тяжело вздохнула, — погибла в результате несчастного случая во время церемонии открытия Чемпионата мира по квиддичу. Сельма и Дукувака, огромное количество пострадавших, вы, разумеется, помните. — Мужчина кивнул.

— Маргрета Билевиц?

— Упала со стены старой башни, — сухо ответила Розабельверде, тщетно пытаясь скрыть нарастающее волнение. — Студентам запрещено посещать развалины, но всегда находятся нарушители.

Дельфи, закашлявшись, открыла себя.

— Тогда вы, должно быть, Дельфини Роули, — тотчас же обратился к ней министерский работник, вынимая из кармана пиджака волшебную палочку.

Дельфи не стала утруждать себя произношением его имени и просто кивнула в ответ, решив, что состояние её извиняет.

— Фройляйн Роули больна — она тяжело переживает смерть лучшей подруги. Вы что же думаете, студентке пятого курса под силу вызвать Адское пламя?

— И всё же я вынужден настаивать, фрау директор. Вам известно о заклятии Priori Incantatem, Дельфини? Ваша палочка одно за другим выдаст сотворённые ей заклинания.

Дельфи вцепилась в пододеяльник. К горлу вновь подступила тошнота, а перед глазами закачалась чёрная пелена. Розабельверде, оскорблённо поджав губы, двумя пальцами подцепила лежавшую на тумбочке волшебную палочку и без колебаний протянула её представителю Министерства.

— Priori Incantatem! — Яркий свет ударил в глаза. Дельфи, прикрыв рот ладонью, наблюдала, как из палочки вырываются последние заклинания, совершённые её покойной подругой. Волшебная палочка принадлежала Гретхен Билевиц, и для директора это отнюдь не было неожиданностью.

* * *

Едва дверь захлопнулась, Дельфи быстро надела сложенную на стуле вычищенную одежду и, так и не найдя свою палочку, покинула лазарет, пока её не накачали очередной порцией какого-нибудь гадкого зелья.

Встреченные ученики замолкали, едва завидев её, а то и вовсе отступали подальше и стремились быстрее свернуть за угол. Стиснув зубы, Дельфи преодолела путь до общежития своего Дома. В конце концов, её никогда особо не беспокоило, о чём говорят за спиной.

На входе маячил Бальтазар Розенкранц. Облокотившись рукой о дверной косяк, Бальтазар громко спорил о чём-то со своими приятелями. Вид у него был одновременно измученный и возбуждённый. Дельфи в нерешительности остановилась на лестнице, не зная, с чего начать разговор и стоит ли его вообще начинать. Обычно приветливые Радомир и Эйнар, оборвав разговор на полуслове, поспешили вниз, перепрыгивая по две ступени за раз.

— Рад, что ты, наконец, поправилась, — поприветствовал её Бальтазар. — С возвращением! Гретхен…

— Привет. Мне очень, очень жаль… — пробормотала Дельфи себе под ноги и попыталась протиснуться внутрь, но Бальтазар неожиданно перегородил дверной проём, раскинув в стороны обе руки.

— Я слышал, как Розабельверде говорила с Тристаном! — Бальтазар поднял на неё полное надежды лицо, блеснув не знавшими сна глазами. — Её брат отказался со мной говорить, а директор… Они что-то скрывают!

— Говорю же: мне очень жаль, но она умерла! Умерла, понимаешь?! — Дельфи юркнула под вытянутую руку. Бальтазар что-то прокричал вслед. Дельфи, не оборачиваясь, взлетела по лестнице, рывком дёрнула на себя дверь и с разбега рухнула на кровать, зарываясь лицом в подушку.

— Я переезжаю к девочкам с седьмого курса. Они живут вдвоём, и мне разрешили переселиться к ним. — Дельфи не сразу заметила присутствие Мэрит; соседка кидала вещи в распахнутый чемодан.

— Какое сегодня число? — встрепенулась Дельфи, привставая на локте.

Мэрит надавила на крышку чемодана, пытаясь защёлкнуть замок.

— Завтра годовщина Победы над Гриндельвальдом.

— Нет! — Дельфи подпрыгнула на кровати и со стоном прижала ладони к вискам. Мэрит округлила глаза. — Я даже не успела проститься… — Она упала на спину и закрыла глаза, считая прошедшие дни.

— Страшно подумать: вторые похороны за месяц. — Мэрит захлопнула чемодан и уселась на него, упёршись локтями в колени. — Всё-таки авгуреи — ужасно несчастливые птицы!

— Не говори ерунды. Крик авгурея пророчит дождь, снег, бурю и только! — Дельфи отвернулась к стене и натянула подушку на голову. Но Мэрит как прорвало.

— Гадание в йольскую ночь, помнишь? — трагически возвестила она. — Твоё зеркало, они обе видели в нём свою смерть! Ты проклята! Я не хочу оказаться следующей!

— Тебя даже не было с нами, окстись!

— Locomotor, чемодан!

По пути уронив стул, чемодан протиснулся в узкий дверной проём. Дельфи почувствовала, как в груди закипает ярость, иссушая слёзы и выжигая её изнутри. Глубоко вздохнув и виновато обведя комнату взглядом, Мэрит тихонько притворила дверь, оставляя Дельфи наедине с призраками.

— Идиотка… — выдохнула Дельфи в кулак, кусая костяшки пальцев. Солнечный луч, скользнув по стене, пробежал по столу и, блеснув на зеркальце — подарке Нарциссы, отразился на потолке. Весёлые блики мелькали, сменяя друг друга. Дельфи вспомнила, как в солнечную погоду они с Гретхен пускали по комнате солнечных зайчиков, и желтоглазая Люси гонялась за ними, снося всё на своём пути.

«Интересно, где теперь Люси? Наверное, отправили в Халльштатт вместе с вещами Гретхен». — Дельфи заметила, что вещи подруги исчезли из комнаты. Танец солнечных зайчиков действовал ей на нервы; она потянулась за зеркалом и, встретившись взглядом со своим отражением, коротко вскрикнула и разжала пальцы. Выпав из рук, зеркало, звякнув, рассыпалось на осколки.

Катарина представляла себя невестой, Гретхен танцевала в цветочном венке, а она… она видела время. Часы в отражении растекались, подобно свечному воску, как на картине Дали, шли в обратную, замедляли и ускоряли ход.

В каждом из сотен кривых осколков отражалось осунувшееся испуганное лицо, обрамлённое ломкими серебристыми волосами.

«Нужно забрать палочку». — Обхватив себя руками в попытке унять дрожь, Дельфи неожиданно быстро добралась до директорского кабинета. Несмотря на то, что камины в Дурмштранге за редким исключением использовались только для волшебства, в очаге вовсю полыхал огонь. Похоже, Розабельверде нездоровилось.

— Работа мастера Грегоровича. Весьма необычно для уроженки Соединённого Королевства. Осина? — Не поднимаясь из-за стола, директор протянула Дельфи палочку рукояткой вперёд.

— Я долго думала и приняла решение покинуть Дурмштранг, — на одном дыхании проговорила Дельфи.

— Собираете покинуть Дурмштранг вплавь? — Розабельверде сдвинула брови у переносицы. — Или по воздуху? Вы что ли думаете, я стану гонять ради вас корабль? Присаживайтесь, Дельфини.

Дельфи отодвинула от стола стул и села напротив, подперев голову кулаком. Кажется, директор впервые обратилась к ней не по фамилии.

— Поскольку вы не являетесь совершеннолетней, распоряжаться вашей судьбой будет ваш опекун.

— Никто не вправе распоряжаться моей судьбой! — вскричала Дельфи, вскакивая на ноги. — Простите, фрау директор. — Она потупила глаза и села, сводя лопатки и выпрямляя спину. — «Юфимия подпишет. Конечно, прежде она обязательно будет кричать, топать ногами, ломать руки и плакать, но после обязательно исполнит всё, что от неё требуется». Об отягощающем обстоятельстве в лице Рудольфуса и его брата Дельфи предпочитала не думать.

— Пока же вы, коль скоро состояние вашего здоровья более не внушает опасений, вернётесь к занятиям.

Дельфи яростно прищурилась.

— Тогда я сделаю всё, чтобы меня исключили!

— Вы уже сделали всё, чтобы вас исключили, — парировала в ответ директор, складывая пальцы домиком, — и отдали под суд. — Дельфи задохнулась от возмущения; директор, спокойная, как удав, продолжила говорить. — Вас с радостью примет Азкабан, Нурменгард или любая другая тюрьма на ваш выбор.

Дельфи перевела взгляд на макет корабля в бутылке. В сосуде разыгралась самая настоящая буря — кораблик, падая на корму, яростно противостоял напору стихии.

Сине-белая Хель — богиня смерти. Левая её половина белая, цвета мяса, а правая — синяя, цвета тлена. Ни живая, ни мёртвая, а где-то посередине. В день, когда мир рухнет, а моря покроются льдом, она выйдет из своего чертога с мёртвым войском на корабле, сделанном из ногтей мертвецов, чтобы дать Одину бой.

Как сказал её однокашник Эйнар — «старые сказки». В детстве Дельфи любила сказки. Страшные старые сказки, рассказанные перед сном опекуншей или прочитанные в сборнике барда Биддля. В её мечтах старые сказки обретали новую жизнь.

— Где-то посередине… — одними губами прошептала Дельфи, глядя, как кораблик в очередной раз накрывает волной. Неужели то существо — внушающее даже не страх, одни лишь только жалость и отвращение — единственное, что осталось от великого прежде Тёмного Лорда?

Когда Дельфи вновь подняла глаза, Розабельверде крутила в руках оперившийся цветок одуванчика.

— Вам был предоставлен выбор из четырёх Стихий — первой со времён Гриндельвальда. Почему вы выбрали Воздух, Дельфини? — внезапно поинтересовалась директор, вырывая её из оцепенения.

— Хотела быть свободной, как птица, — ответила Дельфи. Ей было достаточно притеснений на родине. — Самой решать свою судьбу.

— Вот как, — вскинула брови директор. — Вы, несомненно, одарённая волшебница, какие рождаются раз в столетие. Надеюсь, вы верно распорядитесь предоставленным вам правом выбора. — Она легко подула на одуванчик, и множество маленьких парашютиков, подхваченные внезапным порывом, спикировали в огонь.

Вернувшись в пустую спальню, Дельфи первым делом склеила разбитое зеркало — рука отчего-то не поднималась выбросить подарок Нарциссы.

— Левая её половина белая, цвета мяса, а правая — синяя, цвета тлена, — прошептала она, упирая в висок волшебную палочку.

* * *

— Что ты собираешься делать? — спросила Дельфи. — Ты не вернёшься в Дурмштранг, как хотел, верно?

Она сидела на нижней койке, подтянув колени к груди и обняв их руками. Плотно подогнанные доски слегка поскрипывали, когда корабль шёл по волнам, и этот размеренный звук действовал успокаивающе. Обычно в каюте было людно и шумно, теперь же они плыли вдвоём.

— Верно, — ответил Тристан. Дельфи, не поворачивая головы, знала, что он сидит так же, уткнувшись лицом в колени и запустив пальцы в отросшие волосы. — Родители пока не говорили со мной об этом, но теперь, когда Гретхен нет, я должен продолжить семейное дело.

— И что же ты? — Корабль слегка качнуло, и Дельфи на мгновение повернула лицо в его сторону. Она ошиблась: Тристан держал в левой руке затёртую книжку в мягкой обложке, а пальцами правой перебирал крупные бусины, нанизанные на тонкий шнурок. Сердце болезненно ёкнуло — кажется, только вчера Гретхен Билевиц с видом эксперта взвешивала на ладони её волшебную палочку, подглядывая в затёртую книжку. Тристан отложил книгу в сторону и протёр глаза кулаком.

— Что это? — Дельфи кивнула на шнур с бусинами. Она прежде видела подобную вещь в руках соседки-магглы. Кажется, соседка называла её странным словом «розарий»⁽⁵⁾.

— Ein Rosenkranz. Мамины чётки. Она сказала, это успокаивает. Я решил проверить.

Дельфи, побледнев, зажала ладонями уши. В голове как наяву заиграла музыка неумело зачарованного оркестра, а лицо обдало жаром от близости пламени.

— Ein Rosenkranz von Rosenkrantz! Розовый венок от Розенкранца⁽⁶⁾! — На волосах Гретхен расцвёл венок из плетистой розы. Бальтазар просиял, довольный произведённым эффектом, в свете костра не заметив, как изменилась в лице его избранница.

— Я понял, что не хочу этого — жить не своей жизнью, стать мастером волшебных палочек, как мои прадед и мать. Они всё время над чем-то работали, внедряли свои разработки в производство — мама и Гретхен. Ты права — она погибла из-за меня! Политика, Министерство… — Лицо Тристана как будто свело внезапной судорогой. — Уверен, отец хотел бы другого сына.

— Не смей говорить так. — Дельфи перебралась на соседнюю койку и обхватила Тристана за пояс. Он в свою очередь плотнее прижал её к себе. — Твоя семья гордится тобой. Прости, не знаю, что на меня нашло… Иногда я чувствую, как ненависть раздирает меня изнутри, злость застилает глаза!

— Я уничтожил её. Ту книгу.

Дельфи гневно сверкнула глазами.

— Ты помешал мне вернуть её! Твоя сестра могла бы сейчас плыть домой вместе с нами!

— Я помешал тебе убить себя и создать нежить, — поправил её Тристан. — Когда я увидел тебя рядом с ней на полу без чувств, с бледным, как смерть, лицом, с белыми, как снег, волосами… — Он отодвинул прядь серебристо-голубых волос, освобождая ухо, и продолжил уже шёпотом:

— Её голос в последние часы жизни переходил на шипение, а глаза, глаза смотрели так холодно… Я способен сложить два и два, Дельфи. Я ведь слышал, как ты говорила со змеями. В большинстве случаев это наследственный дар. Твоя мать говорила на парселтанге?

Дельфи, опешив, широко распахнула глаза.

— Можешь не отвечать. Я не собираюсь тебя обвинять. Эта книга — страшная вещь! Она подавляет волю, порабощает совесть, манипулирует самыми сокровенными желаниями и мечтами, пробуждает всё тёмное, что прячется глубоко внутри. Я почувствовал это, едва прикоснувшись к ней и не скажу, что поступил бы иначе, будь я на твоём месте, имей я в руках подобную силу!

— Я не просила меня спасать! — огрызнулась Дельфи, но тут же сменила гнев на милость, уступая любопытству. — Но как тебе удалось провести директора и остальных?

— Не было никаких остальных. Розабельверде боится, — Тристан заговорил ещё тише, — потерять свой авторитет. А ещё больше — оказаться втянутой в историю с запрещённой магией. Ты же понимаешь, стоит ей оступиться, как… — Он щёлкнул пальцами. — Поэтому она предпочитает оставаться в неведении. Ради поганого общего, — он невесело усмехнулся, — блага.

— Я отправил письмо в Бразилию, в Кастелобрушу, Любациусу Бораго — автору «Расширенного курса зельеварения» и «Азиатских противоядий». Попросил место. Мне выслали приглашение, — без особой радости объявил Тристан. Дельфи положила голову ему на колени и прикрыла глаза в попытке прогнать наваждение; безумные звуки оркестра постепенно стихали, сменяясь мерным скрипом корабельных досок. — Они делают упор на изучение алхимии и зельеварения. Казалось бы, после всего, что случилось, я должен был возненавидеть всё это, но теперь я просто обязан разгадать секрет Философского камня.

— Ты не говоришь по-португальски. Почти не говоришь по-английски. Ты бежишь от себя, — упрекнула его Дельфи. — Никакой магией не удастся вернуть её, ты сам сказал это мне, помнишь? А я тебе не поверила. — Она открыла глаза и обречённо вздохнула: во взгляде Тристана читалась знакомая решимость, граничившая с упрямством.

— Я заговорю хоть на языке троллей, лишь бы оказаться подальше отсюда! Через два года ты окончишь Дурмштранг и, если захочешь…

— Моя судьба — Англия. — Дельфи удивилась, как неожиданно резко прозвучал её голос. «А судьба Англии — я».

— Обещай, что будешь писать.

Слова сорвались с губ против воли. Дельфи не собиралась произносить их хотя бы потому, что это было почти бессмысленно — словно попытка продлить начавшуюся агонию. Она уже всё для себя решила и была не намерена отступать — как и возвращаться в Дурмштранг. И всё же она из последних сил продолжала цепляться за прежнюю, нормальную, жизнь, как утопающий — за тонкую ветку.

* * *

Как и предполагалось, Юфимия Роули кричала, топала ногами, ломала руки и даже пустила скупую слезу, но после события разворачивались совсем не так, как предполагала Дельфи. Опекунша проявила неожиданную твёрдость, решительно отказавшись писать директору, и даже помахала перед её лицом пачкой писем с гербовой печатью Дурмштранга.

— Рудольфус едва не задушил меня собственными руками — по-маггловски! Рабастан тому свидетель. — Она толкнула локтём Рабастана, молчаливо подпиравшего стену и прожигавшего взглядом «племянницу». Рабастан шикнул и кивнул в сторону лестницы на второй этаж, откуда спускался Рудольфус.

— Это ведь я, неблагодарная ты девчонка, подписала проклятое разрешение — о том, чтобы уговорить твоего отца отпустить тебя на Чемпионат, не могло быть и речи!

— Рудольфус мне не отец! — устав от этого дурно поставленного спектакля, выпалила Дельфини. Шаги на лестнице стихли. Стало слышно, как за портьерой пискнула недобитая докси. Лицо Юфимии покрылось красными пятнами; она уже было раскрыла рот, чтобы разразиться праведным гневом, но Рабастан жестом приказал ей молчать.

— Мой отец…

— Дельфини… — Он положил руку Дельфи на плечо и легонько сжал его, повернув на себя. — Пожалуйста, — шёпотом попросил Рабастан, склонившись к её уху. — Никто не заставит тебя возвращаться туда.

Дельфи торжествующе улыбнулась, упиваясь своим положением. Сказать или сохранить в тайне? Сердце пропустило удар.

— У моей матери и Рудольфуса никогда не было общих детей. Моя мать всю свою жизнь любила Тёмного Лорда.

Юфимия, охнув, обмякла в руках Рабастана. Рудольфус замер в полушаге от брата. Его лицо исказилось до неузнаваемости и сделалось белым, как полотно.

— Я устала бездействовать в ожидании исполнения пророчества! — воскликнула Дельфи. — Я требую расплаты! Этой ночью я убью Поттера, — жёстко заявила она, схлестнувшись взглядом с Рудольфусом. Теперь он оценит её по достоинству и, наконец, перестанет видеть в ней лишь копию любимой супруги, тем более что их внешнее сходство заметно уменьшилось. — Пророчества делают люди. Людям свойственно ошибаться. Тёмный Лорд, мой отец, возродится во мне. Мой голос станет его голосом. Моё сердце — его сердцем. Мои мысли, мои идеи, вся моя жизнь отныне будут принадлежать только ему.

Дельфи вихрем развернулась на каблуках и быстрым шагом пересекла холл. Юфимия, вырвавшись из объятий Рабастана, бросилась ей наперерез и застыла в дверях, сжимая обеими руками волшебную палочку, словно клинок. Дельфи, согнувшись пополам от подступившего к горлу хохота, выдохнула:

— Отойдите от двери, тётя. Не совершайте глупость.

— Petrificus Totalus! — Из палочки Юфимии вырвался белый луч. Дельфи играючи отбила заклятие. Срикошетив, оно опрокинуло напольную вазу, но никто из присутствующих даже не повернул головы.

— Expelliarmus! — смеясь, Дельфи бросила палочку к ногам опекунши.

Рабастан, держа палочку наготове, привычно обернулся в поисках брата. Рудольфус походкой дряхлого старика поднимался по лестнице.

Дельфи обеими руками навалилась на тяжёлые двери. Секундного промедления хватило с лихвой, чтобы выскочить на крыльцо и взмыть в остывший после жаркого дня воздух.

— Басти, Рудольфус, не выпускайте её! — взвыла Юфимия, сползая спиной по стене. — Не выпускайте!..

* * *

Дельфи наслаждалась полётом, подставляя лицо и руки навстречу ветру, ощущая, как разгорячённая кровь быстрее бежит по венам. Внизу стремительно проносились маггловские города — крупные и не очень, зелёные островки лесов и синие ленты рек. Лондон лежал на юго-восток от Нокина. Боясь сбиться с пути, в Бирмингеме она, снизившись, села на хвост поезду, следовавшему в столицу.

Спустя около полутора часа Дельфи, крадучись, как зверь, огибала квадратный сквер перед длинным домом из тёмного кирпича. Она притаилась у мусорных баков и, стараясь дышать через раз, во все глаза уставилась на узкую щель между домами одиннадцать и тринадцать. Дом номер двенадцать был скрыт от досужих глаз, так что ей оставалось только караулить Поттера снаружи.

Не прошло и получаса, как маггловские дома, вздрогнув, разъехались, уступая место твердыне Блэков; в мгновение ока появились выбеленные окна, знакомая чёрная дверь с молотком в виде змеи и каменное крыльцо с коваными перилами.

— К чёрту Хогвартс! — дверь затряслась и с полпинка распахнулась, явив миру всклоченного подростка. — Я хочу изучать драконов в Румынии, как дядя Чарли!

— Твой отец не хотел бы, чтобы ты бросил школу, Тед, — спокойно сказал Гарри Поттер. В съехавших на бок очках и тапочках на босу ногу, он уговаривал Тедди Люпина остаться; за его плечом маячила рыжая голова супруги.

Терпение было вознаграждено. Дельфи выступила из укрытия, хищно втянула в себя свежий воздух и крепче сжала волшебную палочку.

«Пусть он сначала уйдёт, а после я расправлюсь с обоими», — решила Дельфи, делая шаг назад. Лишние жертвы не входили в её планы.

— Ты не можешь знать, чего он хотел! Потому что он умер! Умер из-за тебя, как мама и дедушка, как все остальные! — закричал Люпин так громко, что Джинни Поттер, скривившись, зажала уши руками. — Ты не можешь заменить мне отца! А ты — ты мне не мать! — Он сбежал по ступенькам и, засунув руки в карманы, зашагал прочь по улице, на ходу меняя цвет волос на ядрёный зелёный, словно наперекор крёстному и его рыжей супруге.

— Тед! — дёрнувшись вперёд, крикнул Поттер. Жена потянула его за рукав и что-то шепнула на ухо, обнимая со спины и кладя голову на плечо.

«Когда лишних пощадят, когда время повернётся вспять, когда невидимые дети убьют своих отцов…»

Дверь захлопнулась прежде, чем Дельфи успела додумать мысль. Но хуже того, Тедди Люпин двигался прямо к мусорным бакам, оттесняя её в тупик. Оставалось надеяться, что видевший её два раза в жизни Люпин пройдёт мимо. В конце концов, даже опекунша не сразу признала её.

Тедди Люпин хорошенько пнул крайний из баков и замер.

— Дельфини! — Брови Люпина удивлённо поползли вверх. — Что ты здесь делаешь?

— Планирую преступление, — фыркнула Дельфи, отряхиваясь и выходя под свет фонаря. — Выбрасываю мусор, разве не видишь? — устало вздохнула она. Ярость прошла, и она вновь чувствовала себя разбитой.

Люпин недоверчиво оглядел её с головы до ног.

— Не знал, что мы соседи. — Дельфи в ответ пробормотала что-то невразумительное. — Не видел тебя здесь раньше. «Дырявый котёл» в двух милях отсюда, я часто хожу пешком. Как насчёт сливочного пива?

Дельфи на автомате переставляла ноги. Не получив выраженного согласия или отказа, Люпин двинулся рядом, подкидывая на ладони маггловскую монетку.

— Спрашиваешь, как я узнал тебя? — Кивок. — У меня хорошая память на лица.

— Я ушёл из дома. — Он больше не казался взбешённым, скорее слегка расстроенным. Дельфи снова фыркнула.

— Из-за него всё началось. Иногда я думаю, было бы лучше, умри он младенцем. — Она ошарашенно посмотрела на него.

— Знаю, звучит просто чудовищно. Они так добры ко мне, дядя Гарри и тётя Джинни… Я бы хотел, чтобы он хоть раз наорал на меня! — На лице Люпина отражалась самая разная гамма чувств. Дельфи сосредоточилась на витринах магазинов на первых этажах окрестных домов. — Представляешь, мою мать убила родная тётка. — Она сглотнула подступивший к горлу комок. — Проклятая война. Ненавижу! — Люпин ударил кулаком по бедру. — Да что там… Ты ведь не отсюда.

— Мои родители погибли в битве за Хогвартс, — сказала Дельфи. — Меня приютила одна дальняя родственница. Поэтому я учусь так далеко. Кому нужна сирота, верно? — она усмехнулась.

— Извини, — Люпин заметно смутился. — Бабушка говорит, я унаследовал её кровь. Чокнутая семейка. Они были из Ордена? — Дельфи отрицательно покачала головой. — Авроры?

— Нет, просто… неравнодушные люди. Но они храбро сражались.

— Мне говорят, я похож на отца, но как я могу доверять им?! Какого это — не знать собственного лица, каждый день примерять новую маску?! — вскричал Люпин. Дельфи повернула лицо: на него было жалко смотреть. — Каждое утро я со страхом смотрюсь в зеркало, боясь потерять себя. Лишь один день в году я вижу себя таким, какой я есть. Трижды проклятого второго мая! И я действительно похож на него.

Дельфи, сама того не желая, сочувствовала Люпину. Ей даже в голову не приходило, каким бременем могут обернуться способности метаморфомага.

— Мой отец был героем, но я не хочу быть героем! Я хочу стать укротителем драконов, как дядя Чарли. В детстве я даже несколько раз порывался удрать, чтобы колесить по миру с бродячим цирком, но меня ловили и возвращали домой.

Они вывернули на гудящую Чаринг-Кросс-Роуд; Дельфи уже различала впереди невзрачное здание волшебного паба. Перекинувшись парой слов с владелицей заведения, Люпин сделал заказ и махнул рукой в сторону свободного столика.

— Миссис Лонгботтом дорабатывает последние дни, — сообщил Люпин, ставя на стол поднос с двумя кружками сливочного пива. Услышав знакомую фамилию, Дельфи закашлялась, поперхнувшись обильной пеной. Люпин похлопал её по спине.

— Миссис Лонгботтом прошла курсы подготовки целителей и скоро сменит на посту старушку Помфри, — сообщил он, отхлёбывая из кружки. — Они с мужем будут жить в Хогсмиде, это такая деревня недалеко от Хогвартса, в ней живут только волшебники, представляешь? Мистер Лонгботтом преподаёт у нас травологию.

— Знаешь, я покажу тебе кое-что. — Люпин, оглянувшись по сторонам, достал из-под стола изогнутый серебряный кинжал и провёл по острию пальцем. Клинок превосходной работы блеснул в свете свечи, на миг ослепив глаза.

— Я нашёл его, гуляя по пляжу возле коттеджа «Ракушка», — с придыханием сказал Люпин, обводя витую «Л» на рукоятке кинжала. — Эта вещь принадлежала ей. Убийце моей матери. Я никому не показывал его раньше.

«Моей матери».

Глаза Дельфи зажглись жадным огнём. Никогда раньше ей не доводилось так сильно желать получить какую-либо вещь.

— Зачем… зачем ты хранишь его? — хрипло спросила она, не сводя глаз с серебряного кинжала.

— Он напоминает, что будущее — за мной, — ответил Люпин, вонзая кинжал в столешницу; по его лицу расплывалась мстительная улыбка.

«Стало быть, из волчонка вырос волк».

Дельфи нравилась эта ярость; она сама не заметила, как невольно протянула к ножу обе руки. Скрипнув зубами, Дельфи сцепила пальцы в замок, из последних сил борясь с искушением, но тут Люпина некстати окликнула миссис Лонгботтом, и заветный кинжал перекочевал в карман её мантии, сменившись искусной подделкой, — она хорошо освоила Протеевы чары.

Не дожидаясь возвращения Люпина, Дельфи вышла во внутренний двор и трижды коснулась палочкой выступавших из стены кирпичей. После закрытия многочисленных магазинов Косой переулок казался непривычно пустым. Сразу за зданием банка она свернула в плохо освещённый проулок, держа наготове волшебную палочку.

Окно мистера Селвина светилась тусклым зеленоватым сиянием — судя по всему, внутри находился покупатель. Скользнув быстрым взглядом по лавке ядов, Дельфи продолжила путь.

«Неудаляемые татуировки Маркуса Скаррса», — гласила тёмная вывеска, прибитая слева от входа в «Белую виверну». Прошлым летом Дельфи по ошибке очутилась в салоне Скаррса, запутавшись в табличках, приколоченных одна над другой; искомая «Виверна» находилась выше по лестнице, отгороженной от основной улицы высокой кованой решёткой.

— Мистер Скаррс? — Дельфи сверкнула глазами из-под капюшона. До неё запоздало дошло, что всё это время она разгуливала по маггловскому Лондону в алой дурмштрангской мантии.

— Проваливай или приходи с мамочкой, — окинув её оценивающим взглядом, рявкнул хозяин салона.

— Моя мать умерла.

Разгоняя плотные клубы зеленоватого дыма, заставившие помянуть лихом пройдоху-Мундугнуса, Дельфи подошла к креслу, в котором расположился Скаррс, и, запустив руку в карман, вывалила ему на колени горсть галеонов. Поперхнувшись, мастер выплюнул набитую табаком трубку. Наскоро пересчитав полученные монеты, он поднёс их к заколдованному прибору, способному отличить лепреконское золото от настоящего, и, убедившись в подлинности монет, расплылся в подобострастной улыбке.

— Тот эскиз ещё у тебя, женщина с крыльями? Исида, оживляющая Осириса? — спросила Дельфи, осматриваясь в поисках понравившегося рисунка.

Скаррс, повозившись в большом сундуке, протянул листок. Тогда ей особенно понравились крылья. Казалось, стоило отвернуться, и женщина на рисунке взмахнула бы ими, воспаряя над смертью.

— Я хочу такие же крылья, — после недолгих раздумий сказала Дельфи, возвращая эскиз. — Хочу авгурея. — Скаррс удивлённо поднял брови. — Такую большую уродливую птицу.

— Такая работа потребует времени, — предупредил Скаррс. — Даже магическая татуировка не делается за один раз. А ещё это, возможно, будет больно. Очень больно, — он неприятно усмехнулся. — За отдельную плату могу сварить обезболивающее зелье…

— У меня нет времени, — оборвала его Дельфи, бросая мантию на пол и перекидывая волосы через плечо. По спине пробежал холодок.

— Почему именно авгурей? — поинтересовался Скаррс, намечая будущий контур.

— Он будет напоминать мне, что будущее — за мной.

Иллюстрации:

Чёрные пляжи (Dyrhólaey, Исландия):

https://i.ibb.co/qFj8tB4/c9c3a1e1074ca160c1263c15fc9640b9.jpg

https://i.ibb.co/FJ6MdS4/0-438a3a-d7d8e05d-XL.jpg

---

1) Реально существовавший Николя Фламель якобы оставил некое завещание, которое, извиняюсь за тавтологию, завещал уничтожить. История завещания: http://www.worldsculture.ru/evropeieskoe-srednevekove/tekst-zaveshaniya-flamelya.html

Вернуться к тексту

2) Процесс создания Философского камня по одной из версий включает в себя три стадии, соответствующие помимо прочего различным душевным состояниям алхимика, — Чёрную (Нигредо), Белую (Альбедо) и Красную (Рубедо). О стадиях в Интернете написаны целые страницы текста — от чистой воды философии до сплошной эзотерики и псевдонауки. Тут уж, как говорится, каждому своё.

Вернуться к тексту

3) Брокен — гора, самая высокая точка Гарца. По легенде, в ночь с 30 апреля на 1 мая на Брокене собираются ведьмы на празднование Вальпургиевой ночи, что нашло отражение в трагедии Гёте «Фауст».

Вернуться к тексту

4) Белтейн — кельтский праздник начала лета, отмечаемый 1 мая. Из той же серии, что и Хэллоуин-Самайн, шагнувший в массы. В какой-то степени можно считать кельтским аналогом Вальпургиевой ночи.

Вернуться к тексту

5) Розарий (от лат. rosarium — «венок из роз») — католические чётки. В переводе на англ. — the rosary, на нем. — der Rosenkranz.

Вернуться к тексту

6) Фамилия персонажа пишется как «Rosenkrantz». В таком написании она распространена среди датской, норвежской и шведской знати. К слову сказать, по одной из версий «приятель» Гамлета, принца датского, получил от Уильяма Шекспира эту фамилию, как одну из наиболее распространённых при дворе датского короля.

Вернуться к тексту