Тёмная сторона Луны (гет)

Примечания:

В оригинале глава называется "Adeste Fidēlēs", это название знаменитого рождественского гимна, более известного по английскому варианту "O Come, All Ye Faithful".

---

Голоса, воспоминания — всё, что у меня осталось.

Белла в своём синем выпускном платье положила призрачные руки мне на плечи.

«Если бы ты не был в тысячу раз сильнее меня, я бы ни за что не позволила тебе сделать это».

Я с яростью вцепился в свои волосы, но ни один локон не оторвался. Не в этот раз. Выдрать волосы не означало выдрать воспоминания из головы.

Я прижал кулаки к глазам.

— Я так скучаю по тебе, Белла, — прошептал я.

Я сидел здесь, на берегу реки, уже… не знаю сколько. Неделями я прочёсывал северо-восток в поисках хоть какого-то следа, хоть слабого запаха Виктории, но натыкался только на смерть. На человеческую смерть.

На ту смерть, что однажды постигнет Беллу — через много лет, молился я.

Виктория вернулась в США на следующий день после своей бойни в Онтарио — и пересекла границу опасно близко к месту, где теперь жила моя семья. Я ещё не успел их предупредить, как получил язвительное сообщение от Элис:

Мило с твоей стороны. Ты и о Белле так волнуешься?

С тех пор прошёл почти месяц. Я прочёсывал всё более широкие районы, охотился, слоняясь возле приютов и дешёвых баров, проверял даже случаи убийств в пригородах крупных городов — и всё безрезультатно. Я продолжал поиски в разгар метелей и ледяных бурь, даже не утруждая себя пропитанием. Каждое новое место преступления приносило новое тело, ещё одну человеческую жизнь, жестоко оборванную. И с каждым провалом моя связь с реальностью ослабевала.

В солнечные дни я забивался в машину, свернувшись в тени, и прятался от света — с Беллой и всё множащейся толпой в своей голове. Год, — напоминал я себе, — я должен продержаться год. Но я так ясно видел её окно каждый раз, когда закрывал глаза.

Я открыл глаза и уставился на текущую воду, представляя, какой могла бы быть наша встреча…

Она спала, волосы были откинуты назад, спутанные, словно витиеватое гобеленовое полотно. Я глубоко вдохнул, сжигая себя изнутри, и протянул руку к её щеке. Уголок её губ чуть приподнялся, словно навстречу моему прикосновению. Со вздохом она открыла глаза…

— НЕТ! — закричал я.

«Кажется, теперь тебе намного легче», — прошептала Белла, её дыхание сбилось.

Да, теперь она приходила ко мне куда охотнее. К её голосу присоединились другие призрачные шёпоты, окончательно сбрасывая меня с края безумия.

Сначала — очевидное: моя сестра.

«Я тоже её люблю», — сказала она, словно втирая соль в открытую рану груди.

Потом — более странное: чересчур дружелюбный преподаватель биологии.

«Ну же, Эдвард, разве ты не думаешь, что Изабелле стоит дать шанс?».

«Как будто ты не знаешь», — ответил Джаспер.

«Разве ты не видишь, куда это ведёт?» — ехидно напомнила Элис из прошлого.

Да, я знаю, куда это всё ведёт. Год, напомнил я себе. Неужели ты не можешь дать ей хотя бы год?

Безумие когда-то определяли как повторение одного и того же действия снова и снова в ожидании иного результата. Я продолжал искать Викторию — и не находил. Продолжал твердить себе, что достаточно силён, чтобы держаться подальше от Беллы — но каждую секунду бодрствования посвящал ей. А без возможности заснуть передышки не было. Цикл повторялся: день, ночь, свет, тьма. И он менялся ничего… кроме меня самого.

С самого начала слабый, теперь я ещё больше ослаб — и душой, и телом, изнурённым безразличием. Я доказал, что не подхожу Белле, а теперь ещё и выгляжу соответствующе. Почему я никак не могу вбить себе в голову — или в эту пустоту, что осталась вместо сердца — что пути назад нет?

Вдалеке завыл койот. Всего лишь зверь — как и я. Если койот способен перегрызть себе лапу, чтобы выбраться из ловушки, то почему я не могу отпустить сердце, вырвать его и идти дальше? Потому что это не ловушка, — сказал я себе. Белла не заточила меня, не охотилась на меня, как на добычу. Нет, всё куда хуже. Я сам построил себе тюрьму — и сторожем в ней стало самое прекрасное создание, что когда-либо ступало по земле.

Белла не удерживала меня — она умоляла вернуться, поддаться, причинить ей боль, проклясть её. Её пальцы сжимали моё сердце всякий раз, когда я всерьёз задумывался о её просьбе. А я ведь только этого и хотел — вернуться и провести с ней каждый её человеческий день. Она бы старела, покрывалась морщинами от времени и мудрости, но красота её никогда бы не померкла. А потом она бы ушла, поднявшись к своей вечности, в рай, от которого она так упрямо отказывалась.

И я бы завершил свой путь — бросился бы в небытие, умоляя о хоть каком-то облегчении от этой всепоглощающей пустоты.

Зачем ждать?

Эта мысль точила меня изнутри. Самое радикальное решение — исчезнуть навсегда.

«Ты не имеешь права причинять себе боль», — плакала Белла.

Я фыркнул на это воспоминание:

— Слишком поздно.

Я только этим и занимаюсь.

Но она не сдавалась:

«Останься, Эдвард, останься со мной. Не бросай меня».

Именно это я и сделал бы, если бы… умер… раньше неё — бросил бы её. Я смог оторвать от неё своё тело, но сердце, душа… они всё равно остались с ней, даже если она не знает этого.

Сделать последний шаг, стереть себя из её мира окончательно… невозможно. Особенно теперь, когда я знаю: однажды я всё равно вернусь.

Белла появилась передо мной, стоя в снегу, и улыбалась. На ней всё ещё было то самое платье, а руки распростёрты в молчаливом приглашении. Как же я любил этот оттенок синего на ней. Я закрыл глаза и закружился в танце со своей любовью — под гофрированной бумагой и воздушными шарами школьного бала. Может, безумие не так уж и плохо.

«Она не для тебя», — попыталась предостеречь совесть, но безуспешно.

Ещё один голос из воспоминаний разрушил наше волшебство.

«Можно я вклинюсь?».

Мои руки бессильно опустились, глаза открылись. Круг следов на снегу свидетельствовал, как далеко я зашёл. Мальчишка из моей головы продолжал, кладя свои грязные руки на безупречную талию моей Беллы.

«Выглядишь симпатично, кстати».

Он разрушил мою фантазию, уводя Беллу прочь, как это было несколько месяцев назад. Она с радостью танцевала с ним — далеко от меня. Нет. Только не он.

Мираж квилета посмотрел на меня и улыбнулся. Его лицо слегка размылось, став старше; одежда — более примитивной. Мальчишка, Джейкоб, превратился в своего предка, Эфраима, всё ещё держащего мою Беллу.

«Я защищу её, спасу её от тебя», — прорычал он и унёс Беллу в лес, превратившись в волка прямо на ходу.

Следующий вой, разорвавший тишину ночи, разорвал и меня. Только не он… не они, повторял я снова и снова. Я бы убил их всех, но не позволил забрать мою Беллу. Я представил, как преследую этих волков, вгрызаюсь в их горло сквозь мех, ощущаю их горькую кровь на языке. Их придушенные всхлипы и стоны вырвали из меня чужой, незнакомый мне до этого смех. Нет, они не получат мою Беллу.

Последним умирал мальчишка, Джейкоб. Даже его человеческая кровь была отвратительной — наверняка из-за его породы. Его крик оказался самым сладким из всех.

Всё было настолько реально, что мой желудок будто наполнился воображаемой кровью. Я вздрогнул и распахнул глаза.

Поляна вокруг меня была усеяна мёртвыми койотами.

Я мог только ошеломлённо смотреть по сторонам. Моё воображаемое нападение оказалось не таким уж вымышленным — я убил не волков, а их четырёхлапых родственников. В моём видении я также убивал его, Джейкоба, в человеческом облике, и ужас тут же охватил меня. Я медленно вдохнул, проверяя воздух на сладковатый запах человеческой крови. Как низко я пал?

К счастью, меня встретил лишь тяжёлый, резкий запах крови животных.

Я рухнул на снег — сытый впервые за несколько месяцев. Жжение в горле ослабло, голоса в голове стихли. Кроме одного.

«Я люблю тебя больше всего на свете. Разве этого недостаточно?».

Я провёл руками по лицу. Если бы только моей любви было достаточно.

Избавившись от останков, я двинулся назад к машине, идя по собственному следу до конца пустынной дороги. Эмметт бы расхохотался, увидев меня таким грязным — он всегда подшучивал надо мной за то, какой я «аккуратный едок». Переодеваясь, я вспоминал последние часы — и то, как утратил контроль.

Моя психическая нестабильность была вызвана не только тоской по Белле. Я испытал то же, что когда-то испытал Карлайл, много веков назад. Жажда одержала верх, взяла меня в плен. Он тогда истребил целое стадо оленей — я вырезал стаю койотов. Мне нужно быть осторожнее, если я не хочу стать угрозой для кого-то выше в пищевой цепочке. Для кого-то из людей.

Надев свежую одежду, я снова сел за руль. Но исходная проблема никуда не делась. Куда теперь? Выслеживать очередное убийство казалось бессмысленным, но мне нужно занять себя хоть чем-то — прежде чем я сдамся и направлюсь на запад.

Я попытался отвлечься, припарковавшись у придорожной остановки в надежде, что гул чужих мыслей переключит моё внимание. Но старенький красный пикап «Шевроле» на стоянке сделал любое отвлечение невозможным.

Я уронил голову на руль — сгущающаяся темнота не могла стереть образ, прочно застрявший у меня перед глазами. Хоть я и вернул себе большую часть рассудка, Белла всё ещё преследовала меня: её рука тянулась ко мне, неотступно.

«Я надеялась, что ты передумал».

Я снова провёл пальцами по волосам, размышляя, не сможет ли боль от того, что буду выдёргивать пряди, прервать этот цикл, — но меня прервал резкий стук в окно.

— Эй, мистер, вы в порядке?

«Пожалуйста, пусть он будет жив».

Полицейский с облегчением вздохнул, когда я поднял на него глаза и опустил стекло на пару сантиметров.

— Всё нормально, офицер, — ответил я, проклиная себя за то, что не заметил его приближения.

«Да ты бледный, как тот труп, что нашли у реки», — подумал он.

Тело, на котором не было ни следа Виктории. Мой последний тупик.

— Куда направляетесь? — спросил он.

Хотел бы я и сам знать.

«Никаких следов?» — спросила Белла между ударами сердца офицера.

Шеврон на его плече подсказывал, что я всё ещё в Кентукки. Прежде чем он заметил моё замешательство, я кивнул в сторону восходящего солнца:

— В Сент-Луис. Просто сделал перерыв.

Он окинул меня взглядом:

— Сидеть здесь в такую погоду — не самый безопасный способ отдохнуть.

«Заснёшь — и замёрзнешь насмерть».

Раньше меня бы позабавила его забота.

— Почему бы вам не зайти в закусочную и…

Я повернул ключ зажигания, заводя машину.

— Нет, спасибо. Мне как раз пора.

Он хотел было возразить, но передумал — только хлопнул по крыше машины:

— Что ж, удачи.

И пошёл в сторону придорожной закусочной. Он не заметил, как я поморщился от его слов.

В памяти всплыли новые воспоминания, и я вновь услышал голос Чарли — тот самый смех, что раздался, когда он весной сказал мне то же самое. Но сейчас я мог смеяться с ним.

«Береги мою девочку», — предостерёг он.

Видит Бог, я стараюсь.

Я отъехал примерно на милю, затем свернул с дороги, подальше от проезжающих машин и доброжелательных полицейских. Без конечного пункта я и правда не знал, куда направляюсь.

Пока я раздумывал, стоит ли продолжать эти тщетные поиски, телефон завибрировал трижды. Не звонок — сообщение.

Осторожно я раскрыл телефон, настороженный тем, кто мог его прислать. То, что я увидел, потрясло меня.

ЦЕЛЬ ОБНАРУЖЕНА СЕВЕРО-ВОСТОК 4:25 20 ДЕК 2005 ЛАРЕДО, ТЕХАС

Когда я настраивал наблюдение за камерами пограничного патруля, я подключился ко всей системе — надеясь засечь, как Виктория пересекает границу из Канады в США. Я так и не отключил свою скрытую программу, даже когда она выполнила задачу, ведь не ожидал, что Виктория снова поедет на том же автомобиле. И уж точно я не ожидал, что она вернётся из Мексики.

Мой кулак со всей силы обрушился на центральную консоль, разнеся к чёрту бесполезные подстаканники.

Виктория пересекла всю страну, и я не заметил ни малейшего следа — целый месяц, ни одной зацепки. Какой же я идиот! Да я целую неделю без толку шарился в пригородах Нью-Йорка, а она где была — в Акапулько? В Канкуне? Чёрт побери!

Ясность вернулась, когда я повернул машину на юго-запад, мчась в сторону Штата Одинокой Звезды. Я вытащил шляпу с пассажирского сидения — даже солнце меня не остановит. Когда небо начало светлеть, моя нога вдавила педаль газа так, что, казалось, вот-вот проткнёт пол насквозь.

Я пересёк границу Техаса, преследуемый другими призраками — на этот раз, впервые, не своими. Всё, что я знал о Штате Одинокой Звезды, доходило до меня по чужим рассказам — от Джаспера. Он провёл десятилетия, скитаясь по проросшим кустарником равнинам Мексики и южного Техаса, убивая и людей, и вампиров. Он приоткрыл мне завесу над той жестокостью, в которой участвовал; мой собственный опыт мерк перед первобытной свирепостью, которой он не только подвергался, но и сам причинял другим.

Его совесть давно утихла: он рассматривал время, проведённое с создательницей, как участие в войне, хотя шрамы, что он носит, нельзя стереть так же легко. Он отрицает это перед остальными, но я знаю — он ненавидит жить с прошлым, написанным у него на коже. Но у каждого из нас есть свои шрамы. Иногда я жалею, что мои не так видны, как его.

«Ты всё ещё ждёшь, что я убегу с криками, да?».

Да. Возможно, Белла убежит, когда я снова увижу её. Маловероятно, но если и правда убежит — я не последую. Одна лишь мысль о том, что я окажусь рядом с ней, — неважно, чем всё обернётся, — заставила меня затаить холодный вдох.

— Год, — прошептал я и свернул с автострады.

Я хорошо продвигался сегодня. Дождь удерживал поток машин, и мили быстро исчезали под колёсами. На заправку за пределами Сан-Антонио я прибыл сразу после заката. И будто мне было мало причин видеть Беллу повсюду — по колонкам зазвучала песня Питера Габриэля In Your Eyes.

«Любовь, я так часто теряюсь,

Дни проходят, и это чувство пустоты

Заполняет моё сердце».

Я резко вставил кредитку в терминал, но песня продолжалась, превращая мою боль в мелодичную агонию.

«Когда мне хочется сбежать,

Я уезжаю на машине —

Но куда бы я ни направился,

Я всё равно возвращаюсь туда, где ты».

Карие глаза Беллы всплыли передо мной, будто отражение в блестящем чёрном окне моей машины.

— Обожаю эту песню, — сказала женщина в крошечном магазинчике, покачиваясь в такт музыке и отвлекая меня.

Я сосредоточился на её мыслях, надеясь найти в них что-нибудь банальное, чтобы заглушить мелодию. Покупатель напротив вежливо улыбнулся, но ничего не ответил. Кассирша выглянула в окно, глядя на мою машину:

— Классная тачка.

— Спасибо, — пробормотал я себе под нос, бросив взгляд на болезненно медленно работающий бензонасос.

В отполированном металле я заметил искажённое выражение своего лица. Мои глаза были насыщенно-янтарными. В последний раз они были такого цвета, когда…

«У меня есть теория насчёт этого», — застенчиво произнесла Белла.

Её глаза закрылись, и передо мной снова возник тот самый образ с нашего последнего дня.

«Подожди!» — позвала она.

Я отчаянно затряс головой, пытаясь вытравить образ из памяти.

«В твоих глазах

Ответ на все мои бесплодные поиски

В твоих глазах

Я вижу свет и жар

В твоих глазах

О, как же я хочу быть таким же цельным

Я хочу коснуться этого света,

Жара, который вижу в твоих глазах».

К моменту окончания песни мои руки дрожали — каждое слово вонзалось в меня, как нож. Рёв патрульной машины техасского дорожного инспектора заглушил последние аккорды, и я поднял глаза, чтобы встретиться с его взглядом. Он приподнял бровь, глядя на мою машину, мысленно отметив про себя, что стоит присмотреться к этому любителю скорости.

Я не ответил, лишь наблюдал, как он небрежно направился в магазинчик при заправке.

— Как дела, Венди? — спросил он.

— Нормально, Джек. Сегодня больше проблем не было.

Я слушал их разговор, чтобы хоть как-то отвлечься, игнорируя новую песню, заигравшую на фоне. Казалось, будто Белла сама ставила музыку сегодня — теперь по радио играла I Will Remember You. Такое простое дело, как заправка, оборачивается настоящей пыткой.

Я всерьёз задумывался насвистывать, чтобы заглушить слова.

«Как ясно я впервые увидел тебя,

Улыбающуюся на солнце.

Хочу почувствовать твоё тепло на себе.

Хочу быть единственным».

Словно эта песня была написана специально для меня. Стиснув зубы, я следил за тем, как медленно меняются цифры на колонке. Я бы сам быстрее высосал бензин из-под земли, — проворчал я мысленно.

«Я так боюсь любить тебя, но ещё больше боюсь потерять,

Цепляюсь за прошлое, которое не даёт мне выбирать.

Когда-то была лишь тьма, глубокая и бесконечная ночь…

Ты отдала мне всё, что у тебя было, — ты подарила мне свет».

К счастью, мысли копа выдернули меня из оцепенения.

— Ну, это хорошо. Мы не видели ни следа той женщины, что пыталась вас ограбить. Думаю, кого-то с такой примечательной внешностью найти было бы легко, — сказал он, наполняя огромный стакан газировкой.

Колонка щёлкнула, отключившись, но я не сдвинулся с места. Образ, всплывший в мыслях кассирши, парализовал меня. Её пыталась ограбить Виктория. И она выжила…

— Да, у этой женщины были какие-то жуткие глаза. Интересно, может, это были линзы. У рыжих ведь обычно зелёные глаза, а не чёрные. Хотя, наверное, и парики сейчас делают очень качественные, — сказала кассирша, вспоминая, как Виктория перепрыгнула через прилавок и схватила её за горло, но отпустила, когда на станцию приехал туристический автобус.

Надеюсь, она поблагодарила того, в кого верит. Оказаться в лапах голодного вампира и уйти с едва заметным синяком — почти чудо.

С каким-то почти злорадным удовлетворением я повесил заправочный пистолет на место. Виктория, должно быть, охотится этой ночью. Возможно, здесь, в Сан-Антонио. По мне скользнуло новое, незнакомое предвкушение.

Я могу добраться до неё уже сегодня — и положить конец новым убийствам, новой смерти. Могу избавить мир от безжалостного, кровожадного чудовища. Я не испытывал такого нетерпеливого желания убить с тех пор, как был мстителем — даже желание уничтожить Джеймса тогда было смягчено стремлением защитить Беллу. Ни мораль, ни совесть, ни даже Белла — никто не заступится за Викторию. Она умрёт, и никто не будет её оплакивать.

— До сих пор не понимаю, как она взломала таймер замка. В один момент он был на месте, а в следующий дверь уже лежала на полу, — сказала кассирша, вспоминая хаотичную сцену. — Жутко.

Полицейский поднёс свой стакан к кассе.

— Почините камеры, ладно? Вам правда нужна какая-то защита в этом месте.

Девушка уже собиралась ответить, когда у полицейского зазвонил мобильный. Я не особенно прислушивался к разговору, но он выронил стакан и выскочил на улицу, в машину. Он запрыгнул внутрь и с визгом сорвался с места, мысли его были сосредоточены на девушке немного старше Беллы.

— Патруль Джульетта-фор, код три⁽¹⁾, еду в Остин. Крис, мне нужны детали пожара на студенческой улице, НЕМЕДЛЕННО! — закричал он в рацию.

Пока он уносился прочь, я уловил причину его страха.

Горело женское общежитие при Техасском университете… Предположительно, четыре или пять человек оказались в ловушке или погибли. Очевидцы заметили странное фиолетовое пламя, на место были вызваны спасательные подразделения.

Яд горел с фиолетовым оттенком, хотя увидеть это удавалось редко — он сгорал слишком быстро. Я сорвался с места вслед за полицейским, который в отчаянии пытался дозвониться до своей дочери — одной из немногих студенток, всё ещё остававшихся в общежитии, несмотря на окончание семестра.

Синие и красные вспышки мигалок пульсировали, как визуальное сердцебиение, отражаясь от мокрого, блестящего асфальта впереди. Патрульная машина прорезала тьму, как раскалённый нож, разгоняясь до безумной скорости — под сто двадцать миль в час. Я следовал за ней, всего лишь ещё одна чёрная тень в моросящей ночи. Тень, у которой, наконец, появилась цель.

Мне было странно спокойно мчаться за напуганным человеком. Ещё днём назад у меня не было ни цели, ни надежды, и я был в считанных минутах от того, чтобы нарушить своё обещание. Но безумие способно делать и не такие вещи, понял я. Моя беда в том, что это безумие всё ещё пряталось внутри, шептало, смеялось, дразнило меня каждый день — глубокими карими глазами, которые окрашивали весь мой мир в тусклый цвет сепии.

«Конечно. Коричневый — тёплый цвет. Я скучаю по коричневому».

Я тоже скучаю по нему, любовь моя.

— Какое именно общежитие, Крис? Мне нужно знать! — заорал офицер в рацию. С фотографии на его козырьке улыбалась дочь.

«Пожалуйста, Господи…».

Паника мужчины вытащила из памяти другие, болезненные воспоминания — о звонке другому полицейскому, не так давно. Наверняка и Чарли был такой же обезумевший от страха, не зная, куда исчезла Белла в те ужасные дни в Финиксе. Но звонок, который я тогда совершил… вряд ли мог его утешить.

Оставить Беллу в той сцене, которую приготовила Элис в нашем отеле, и отойти в сторону — было самым тяжёлым делом, что я когда-либо делал. Всё ещё сломленную, всё ещё истекающую кровью, я должен был оставить её в руках человеческих медиков, не имея возможности даже прикоснуться. Карлайлу пришлось удерживать меня, когда она застонала от боли во время перекладывания на каталку.

«Они помогают ей, не причиняют вреда. Дай им работать, Эдвард», — подумал Карлайл.

«Скоро ты снова будешь рядом», — Элис показала мне будущее: скоро я буду сидеть рядом с бессознательной Беллой, наедине с ней.

Мы следовали за машиной скорой помощи так близко, как только могли, не привлекая внимания. Даже сквозь шум движения я слышал её сердце — слабое эхо того, каким оно должно быть.

Следующий час был мучительным — я метался взад и вперёд, изгнанный в приёмное отделение госпиталя Скоттсдейла. Карлайлу позволили наблюдать за лечением Беллы через стекло. Я смотрел вместе с ним, снова слушая длинный перечень её увечий. Ответственность за её боль лежала на мне, но как я хотел, чтобы Джеймс получил те же травмы. Он заплатил высшую цену, сгорев дотла в той ужасной танцевальной студии, но даже этого было недостаточно, чтобы компенсировать страдания Беллы.

Один из врачей неотложки отвёл Карлайла в сторону:

— Её состояние стабильно, во многом благодаря вашим быстрым действиям, доктор Каллен. Мы больше не нашли в ранах никаких осколков. Сейчас мы отправим её на рентген, чтобы уточнить характер переломов и проверить, нет ли черепно-мозговых травм. Потом её переведут в палату. Ей очень повезло, что вы её нашли.

Карлайл пожал руку врачу:

— Повезло нам всем. Спасибо, что заботитесь о ней.

Беллу провезли мимо Карлайла — её вёз санитар, рядом шла медсестра, толкая стойку с мониторами, капельницами и пакетом крови, которая медленно капала ей в вену. Я сделал шаг к двери, что разделяла нас.

— Нет, Эдвард, не надо. Нужно набраться терпения, — сказала Элис, перехватив меня за руку.

«Есть другие дела, которые нужно сделать».

— Какие? Карлайл уже заполнил все бумаги, — огрызнулся я.

Пока я говорил, к отцу подошла ещё одна медсестра с новой пачкой документов.

«Надо позвонить Чарли и Рене».

Я сжал переносицу пальцами. Чарли.

В последний раз, когда я видел отца Беллы, он смотрел на меня исподлобья сквозь окно кофейни. Карлайл тогда с ним поговорил, но даже не слыша мысли Чарли я знал — на каком-то уровне он до сих пор винил меня в внезапном исчезновении Беллы.

Элис положила ладонь мне на руку:

— Почему бы тебе не выйти на улицу? Солнце садится, и с этой стороны здания уже тень.

Она плюхнулась в кресло и взяла журнал. Поскольку я и сам не знал, что сказать Чарли, она не могла увидеть, как он отреагирует, и просто пожала плечами. В её мыслях всплыла видеокамера, лежащая в машине Карлайла — она размышляла над тем, что Белла сказала о знакомстве Джеймса с моей сестрой.

— Я тоже хочу посмотреть эту запись, Элис, — сказал я, прежде чем уйти.

Смотреть, как Джеймс мучает Беллу, было последнее, чего мне хотелось, но я должен знать, через что она прошла. Белла не должна нести эту ношу в одиночестве.

Я не обдумал звонок заранее — всё ещё не представлял, как рассказать Чарли о случившемся.

Он ответил после второго гудка:

— Эдвард, — настороженно сказал он. — Её здесь нет.

— Да, шеф Свон, я знаю. Я звоню из Аризоны.

Он глубоко вдохнул, осмысливая мои слова.

— Ты где? Почему ты не можешь просто оставить её в покое? Она явно не хочет иметь с тобой ничего общего, — сурово сказал он.

— Именно поэтому я и приехал, сэр. Чтобы извиниться и попросить её вернуться. Я не хотел выгонять её из дома.

Гнев Чарли вспыхнул моментально:

— Но именно это ты и сделал — выдворил её. А теперь ещё и преследуешь? Я звоню в полицию…

— Подождите, сэр. Я приехал не один. Мой отец и сестра тоже здесь. Белла знает, что она в безопасности. Она сама согласилась меня увидеть.

— И зачем тогда ты мне звонишь? Если ждёшь «спасибо», придётся ждать до Второго пришествия.

В этом я не сомневался. Ещё один вдох бесполезного воздуха заполнил мои лёгкие, и я приготовился к самому худшему. Если Чарли запретит мне видеть Беллу… я и сам не знаю, что мне тогда делать.

— Нет, сэр, я ничего не жду. Как я уже сказал, Белла согласилась встретиться с нами в отеле. Она решила подняться в номер по лестнице и… по пути оступилась и упала.

Ложь резанула по совести. Но я не могу сказать, что не один, а два вампира пытались убить её. С трудом сглотнув, я отогнал от себя воспоминание о божественном послевкусии её крови. Прошедшие часы нисколько не притупили памяти о том багровом амброзином нектаре, что струился в её венах.

В трубке пронёсся резкий вдох Чарли.

— Упала? — переспросил он.

— Она будет в порядке, сэр, — поспешно начал я, стараясь как можно быстрее пройти через самое тяжёлое. — Она сломала ногу и получила несколько глубоких порезов, которые потребовали наложения швов. Также у неё сломано несколько рёбер, — закончил я тихо.

Врачи сами расскажут ему про трещины в черепе, которые только что обнаружили.

— Упала с лестницы? Что ты с ней сделал?! — закричал он.

Если бы он только знал.

— Я даже не видел, как это произошло, — ответил я.

Но увижу. Когда посмотрю запись с камеры Джеймса. Ублюдок…

— Она скатилась с двух пролётов лестницы и пробила витражное окно. Поверьте, никто не раскаивается в этом сильнее, чем я. Мой отец сразу оказал ей первую помощь. Сейчас ей обеспечена наилучшая медицинская помощь.

— Послушай меня, Эдвард Каллен, — прорычал Чарли, — держись от неё подальше, понял?! Только попробуй…

Каменная рука мягко отняла у меня трубку.

— Чарли, тебе нужно успокоиться. — сказал Карлайл. — Эдвард ничего не сделал, он только пытался помочь. Это был несчастный случай. Белла волновалась перед встречей с моим сыном и оступилась, вот и всё.

«Учитывая её прошлое, ему не должно быть трудно в это поверить», — подумал он, вспоминая, как впервые увидел рентгеновские снимки Беллы.

Чарли сначала не ответил.

— Карлайл? — переспросил он, сбитый с толку.

Голос Карлайла звучал спокойно и ровно — внушающе, но обнадёживающе:

— Да, Чарли. Белла сильная, она полностью поправится. Я только что говорил с Рене — она уже в пути.

Он сделал паузу, но Чарли по-прежнему молчал.

— Я позволил себе забронировать для тебя билет на восьмичасовой рейс из Сиэтла. Думаешь, успеешь?

Уравновешенный голос Карлайла стал ключом — нейтральная третья сторона в крайне напряжённом разговоре.

Теперь, мчась по автостраде вслед за убитым горем патрульным, я узнал ту же сосредоточенную ровность в голосе диспетчера.

— Джек, это было общежитие «Каппа Сигма», а не «Дельта Кай». С ней всё в порядке, Джульетта-фор.

«Взойди, о солнце, прогони луну,

Что бледной стала в зависти во дню».

Слово «Джульетта» вернуло меня к последнему моменту, когда Белла была счастлива, заслонив воспоминания о её изувеченном, безжизненном лице.

Полицейский быстро прошептал молитву благодарности и пообещал себе чаще ходить в церковь, сбавляя скорость до раздражающих восьмидесяти миль в час.

— Принято. Спасибо, Линда. Личности пострадавших уже установлены? — спросил он, вспоминая подругу своей дочери, которая жила в сгоревшем общежитии.

Рация зашипела:

— Нет. По данным пожарной службы Остина, использовался какой-то ускоритель горения. Пламя было слишком сильным — спасатели не смогли попасть внутрь здания. Тела пока не найдены.

— Я загляну на место происшествия, мне как раз пора на перерыв. Джульетта-фор, десять-семь⁽²⁾, — сказал офицер, отключаясь.

Он снова позвонил дочери, и на этот раз дозвонился — пока вёл меня по улицам Остина. Голос девочки дрожал, она всхлипывала, опасаясь, что среди пропавших её подруга. Отец поспешил её успокоить: он был рядом и собирался помочь.

Когда полицейский добрался до оцепления, я объехал квартал и припарковался в тени на тёмной улочке. Вряд ли он бы узнал мою машину, но рисковать нельзя. Перепрыгивая через заборы и крыши, я снова нашёл его — и застал в тот момент, когда он ловил свою дочь, падавшую ему в объятия.

Я отвёл взгляд, чтобы дать им возможность побыть наедине — отец и дочь, в утешении друг друга. Но когда в их разговоре начали появляться подробности пожара, я вновь стал внимателен.

— Я говорила с Ким до этого, — сказала девочка, её голос дрожал. — Она сказала, что познакомилась с какой-то новенькой в компьютерном зале библиотеки, и они собирались вернуться в дом посмотреть фильм. Она звала меня с собой… Если она одна из тех, кто погиб…

Я узнал этот страх и вину в её мыслях — желание всё изменить, повернуть время вспять.

Они снова обнялись, а я пошёл обратно в машине. Человеческая семья дала мне зацепку: доверчивая душа — идеальная мишень для Виктории. Неужели именно она была той самой «новенькой» из компьютерного зала библиотеки?

Виктория всё ещё передвигалась на машине — не удивительно, что возле пожара не было ни следа. Но на этот раз ей не уйти.

Быстро заехав к «Старбаксу», чтобы погуглить карту кампуса Техасского университета, я поехал в библиотеку. До её закрытия оставалось десять минут — я успел дойти до компьютерного зала и по запаху определить, за каким терминалом сидела Виктория.

Несколько нажатий клавиш — и спустя мгновение ошеломлённой тишины я уставился на бронирование авиабилета на имя Виктории Джеймс.

В Буэнос-Айрес. Что?

Она купила билет в Аргентину? В голове завертелись мысли — я перебирал всё, что знал о своей противнице. Она убегала, если чувствовала опасность. Любила играть. Что из этого сейчас?

Её рейс вылетал из Далласа примерно через час — я точно не успеваю. Но прямой утренний рейс прилетает всего на два часа позже. Пока по громкой связи объявляли о закрытии библиотеки, я забронировал свой билет. Оба рейса отправлялись от одного выхода на посадку, и если мне повезёт, я смогу убедиться, что Виктория действительно села в самолёт, прежде чем сам поднимусь на борт.

С новым ощущением цели я снова отправился в путь. Может, покинув континент, я смогу притупить воспоминания. Но действительно ли я этого хотел?

Белла нахмурилась:

«Ты что, спрашиваешь моего разрешения?».

А что, если, оказавшись ещё дальше, её образ в моей голове начнёт тускнеть, а голос станет тише шёпота? Одна мысль об этом сделала пустоту в груди ещё более зияющей.

«Я думала, ты уже привык», — прошептала она.

Она дразнила меня всю дорогу до Далласа, напоминая о всём, что я в ней любил. Я не отвечал на её воображаемые вопросы и мольбы, но и не пытался заглушить их.

«Я думала, мы уже закончили с этими увиливаниями», — проворчала она, и я даже улыбнулся.

Нет, она не позволит мне страдать в тишине — не до тех пор, пока ждёт где-то там, с бьющимся сердцем и румянцем на щеках. Один цикл замкнётся, когда я поймаю Викторию. Другой продолжит движение, как и жизнь Беллы.

К полуночи я уже входил в терминал аэропорта Даллас/Форт-Уэрт с сумкой, перекинутой через плечо. В здании было тихо: на это время было запланировано всего несколько ночных рейсов. Я направился прямо к стойке первого класса. Положил бумажник на стойку, раскрыв его так, чтобы виднелись водительские права и фото, которое я заранее распечатал в аптеке по пути. На снимке была не Виктория, но рыжеволосая девушка была достаточно похожа, чтобы пробудить в памяти человека нужный образ.

— Добрый вечер, мистер Мэйсен. У вас есть бронь? — высокая сотрудница с каштановыми волосами тепло мне улыбнулась.

«Вот бы мне снова быть двадцатилетней».

Я кивнул, и сотрудница, Элизабет, просияла. Белла прокомментировала явное возвращение моего обаяния:

«Ты ведь знаешь, какое влияние оказываешь на людей?».

Похоже, мой нервный срыв и последующий «ужин» всё же имели положительный эффект.

— Вы зарегистрированы на рейс в 7:35 до Буэнос-Айреса. Вижу, ваше место — в последнем ряду первого класса. Могу пересадить вас в первый ряд, если вас не смущает перегородка, — хихикнула она.

«С такими длинными ногами — тебе точно нужно больше пространства. Был бы у меня отпуск, я бы с ним полетела».

«Ты правда думаешь, что все получают желаемое так легко?» — усмехнулась Белла.

— Было бы прекрасно, спасибо, — сказал я и наклонил бумажник, прежде чем взять его в руки.

Фотография привлекла внимание сотрудницы.

«Симпатичная. Надеюсь, это его родственница».

Она пригляделась.

— Это ваша сестра? Могу поклясться, я видела её здесь сегодня вечером.

В её мыслях возник образ Виктории, забирающей билет в Аргентину.

Она была здесь.

— Нет, фотография шла вместе с бумажником, — улыбнулся я, забирая билет у Элизабет.

— Хм. Ну, просто совпадение, значит. Хорошего вам полёта, мистер Мэйсен.

Я кивнул и направился к пункту досмотра.

Запах Виктории был полностью стёрт на контрольно-пропускном пункте, но если бы я захотел, мог бы взломать систему наблюдения и проверить, засекли ли её камеры. Однако, как только я прошёл досмотр, уловил лёгкий оттенок её сладкого аромата и пошёл по следу через терминал.

Он привёл меня к книжному магазину, давно закрытому, и к креслу у окна в моём секторе посадки. Вероятность того, что Виктория действительно бежала, только укрепилась. Я сел на противоположной стороне и приготовился провести ночь в ожидании рейса.

Я только открыл ноутбук, как зазвонил телефон. Я ожидал, что Элис позвонит раньше — после моего срыва, — но она молчала. Ждала, пока я снова не стану вменяемым, прежде чем наброситься? Я с неуверенностью взглянул на экран. Это была не Элис, а Эмметт. Что ему нужно? Наверняка просто хочет поддеть или подначить меня — я сунул телефон обратно в карман.

Но едва я устроил ноутбук на коленях, телефон снова завибрировал.

«Ответь на чёртов звонок, Эдвард. Мне нужно с тобой поговорить» — гласило сообщение.

Телефон снова зазвонил в моей руке. Ладно.

— Чего тебе, Эмметт?

— И тебе привет, братишка. Рад слышать, что ты ещё жив.

— Конечно, жив. Сожалеешь, что проиграл спор?

— Ай, — сказал Эмметт. — Ты, между прочим, заставил Элис поволноваться своей вчерашней выходкой. Клянусь, она аж позеленела, когда увидела видение и выдавила твоё имя. Что ты, чёрт возьми, собирался такого сделать?

Чёрт, она не должна наблюдать за мной.

— Ничего. Ты же знаешь, какая она драматичная. Ты только ради этого и позвонил — чтобы отругать меня? — я уже готов был повесить трубку.

Он не ответил сразу, и тишина зацепила моё внимание. Где он?

Ответ прозвучал медленно:

— Нет. Я позвонил, чтобы попросить тебя вернуться домой на Рождество. Мы все скучаем. Эсме особенно беспокоится. Ей было бы очень важно тебя увидеть, хотя бы на один день.

— Не могу, Эм. Я как раз жду рейс на юг. Не знаю, когда вернусь.

Даже если бы я не знал, куда направляется Виктория, всё равно не смог бы провести праздники с ними. Я с трудом удержался, чтобы не купить подарок и не отправить его Белле — даже несмотря на то, как она ненавидит подарки. Без обёртки, разумеется.

— Маме правда тяжело без тебя. Подумай о её чувствах, — сказал Эмметт.

Я тяжело вздохнул. Она была так расстроена, когда я уходил — я не могу снова заставить её переживать это. Но, может быть, если я просто поговорю с ней?..

— Я знаю. Прости. Но если она увидит меня — ей станет только хуже. Я не хочу портить вам Рождество. Особенно тебе, Эм. Сомневаюсь, что Розали будет мне рада.

— Переживёт. Ну пожалуйста, хотя бы на один день, Эдвард. Неужели ты даже этого не хочешь?

Я не мог спорить: встретиться с Эсме — и даже с Эмметтом — действительно не казалось такой уж плохой затеей. Но это было бы чертовски эгоистично.

— Нет. Я буду в Аргентине. Виктория опережает меня всего на пару часов, — я провёл рукой по волосам. — А если я просто поговорю с ней? Она дома?

— Нет, она с Карлайлом. Сегодня Солнцестояние.

Это объясняло тишину. Похоже, Эмметт единственный, кто остался в доме.

Традиционный языческий праздник, зимнее Солнцестояние Карлайл включил в свои личные обряды как минимум два столетия назад. Сколько я его знаю, он неизменно отправлялся в эту самую длинную ночь года наедине с собой — чтобы пообщаться с Богом. Он звал и нас, и я несколько раз ходил с ним из любопытства, но никто из остальных не разделял его веры в милосердного Бога. Лишь Эсме иногда сопровождала его — скорее из любви и уважения, чем по вере.

Мой отец проводил эти тёмные часы в медитации, вспоминая свою жизнь — оценивая поступки прошлого года, десятилетия или века по тому, как, по его мнению, воспринял бы их Бог. Он исповедовался и находил в этом некое подобие отпущения грехов. Я слышал его мысли, но никогда не разделял их.

Когда он с Эсме уезжал на свою ежегодную службу, мы обычно уходили на долгую охоту. Мы редко охотились всей семьёй, но эта ночь была исключением — тогда все мои братья и сёстры собирались в лесу вместе. Заканчивалось всё обычно игрой в снежки и весёлой вознёй — единственным временем, когда мы действительно чувствовали себя детьми.

Охота в ночь Солнцестояния была одним из любимых событий Эмметта — неужели он отказался от неё, чтобы позвонить мне?

— Почему ты не с остальными? — спросил я.

— Я не хотел звонить при Эсме… И, если честно, мне не очень хотелось идти, раз уж тебя не будет, — его голос стал почти шёпотом. — Я скучаю по тебе, брат.

У меня словно камень опустился в живот.

— Я тоже скучаю, Эм. Но ты должен пойти. Найди себе лося или ещё кого.

Он не ответил.

— Так будет лучше, правда. Ты не захочешь быть рядом со мной. Я сам с собой не хочу быть большую часть времени.

«Почему?» — прошептала Белла.

Сдавшись, Эмметт тяжело вздохнул:

— Я не буду доставать тебя, как хотела Элис, так что отпускаю. Но вот что… Я почти уверен, что знаю, что именно вывело её из себя вчера. И предупреждаю: если ты вздумаешь снова думать о том, чтобы прикончить себя — я оторву тебе руки, понял?

Угроза быстро потеряла силу, когда грусть в голосе брата разлилась по моей груди, расширяя дыру, зиявшую в ней.

— Спасибо, Эм, я понял. Позаботься о них, ладно?

Я уже не мог вынести ещё большей вины.

— Позабочусь.

Я закрыл телефон. Брат знал меня слишком хорошо. Может быть, я ещё успею встретиться с ним как-нибудь… но тут же я вспомнил, как он влиял на Беллу. С первой же минуты Эмметт воспринял её как младшую сестру — поддразнивал, заставлял смущаться, доводил до прекрасного румянца. Даже в тот последний, обычный день ему удалось заставить её покраснеть до самых ушей.

«Ну спасибо тебе, Эмметт», — прошептала Белла, и её лицо стало красным, как лепестки роз. Смущение только подчёркивало красоту моего ангела.

Брат громко рассмеялся. А затем его голос вспомнился мне из другого дня, из лета:

«В аду не так уж и плохо, если с тобой ангел».

Он был прав.

Но верно и обратное: ад становится бесконечно хуже, если в нём нет ангела.

Если в нём нет моего ангела.

---

1) "Джульетта-фор" — радиопозывной полицейского, "код три" — код, обозначающий срочный выезд с включёнными сиренами и проблесковыми маячками.

Вернуться к тексту

2) Код "десять-семь" — означает "вне службы" или "перерыв".

Вернуться к тексту