Незабудка (гет)

Зимние каникулы Драко решил провести в родовом поместье. Не потому что хотел — скорее, потому что не мог оставить Нарциссу одну в этом огромном, опустевшем доме.

Раньше Малфой-Мэнор был полон жизни — пусть и мрачноватой, пусть и наполненной шепотами заговорщиков, но всё же живой. Теперь же здесь царила тишина.

И Драко обнаружил, что ему это нравится куда больше.

Никаких незваных гостей. Никаких пожирателей смерти, бродящих по коридорам с важным видом. Никаких леденящих душу разговоров о Тёмном Лорде за ужином.

Только скрип старых половиц под ногами. Треск дров в камине. Шёпот зимнего ветра за высокими витражными окнами.

* * *

Стены, обшитые темными дубовыми панелями, поглощали свет, создавая ощущение уединенности. По вечерам, когда синевато-изумрудные языки пламени в камине начинали свой танец, по комнате пробегали причудливые тени. Они скользили по фамильному гербу, где серебряный дракон лениво шевелил когтистыми лапами, словно пробуждаясь от многовекового сна.

Массивная кровать казалась островком спокойствия в этом море полумрака. Тяжелый бархат покрывала переливался, как крылья летучей мыши на закате, а серебряные подушки мерцали, реагируя на малейшее движение. Иногда, когда Драко долго ворочался, подушки тихо вздыхали, подстраиваясь под его позу.

У окна, затянутого тяжелыми шелковыми шторами цвета бутылочного стекла, стоял письменный стол. Его полированная поверхность отражала магический глобус, где ярко горели точки — места, где когда-то ступала нога Малфоя. Рядом валялось несколько перьев: одно, подаренное отцом, изредка превращалось в змею и шипело на лунный свет.

По ночам, когда Драко не мог уснуть, он смотрел на волшебный потолок. Звезды медленно плыли по небосводу, иногда складываясь в очертания дракона — то ли созвездия, то ли его собственного герба. В такие моменты комната казалась меньше, а мир за ее стенами — не таким уж важным.

Особое место занимала книжная полка. Среди переплетов с золотым тиснением одиноко ютилась потрепанная маггловская книга. Ее корешок заметно выделялся среди роскошных соседей, будто напоминая, что даже здесь, в сердце древнего рода, есть место чему-то иному.

Драко осторожно снял книгу с полки, ощутив под пальцами шершавую фактуру старинного переплета. "Гордость и предубеждение" — буквы на обложке поблекли от времени, но все еще хранили след былого величия. Он присел на край кровати, и страницы с тихим шелестом раскрылись на форзаце, будто ждали этого момента.

Перо в его руке замерло. Чернила — не простые, а с добавлением измельченного жемчуга — переливались в свете камина. Он начал выводить буквы с обычной для себя аккуратностью:

"Г.Г.,

Мы оба были упрямы — я из принципа, вы — от обиды.

Д.М."

Фраза Дарси, измененная всего на два слова, теперь звучала как признание. "Принцип" вместо "гордости" — потому что его упрямство всегда было щитом. "Обида" вместо "предубеждения" — потому что её неприятие было справедливым.

Он перевернул страницы, остановившись на том месте, где Элизабет говорит: «Люди не меняются кардинально. Но иногда мы просто плохо их знали.» Здесь, между пожелтевших листьев, он оставил высохшую незабудку, ту самую, что сорвал возле оранжереи, после того, как его пальцы по собственной воле заправили непослушный локон за её ухо.

В самом конце книги он нарисовал карикатуру: Гермиона стоит в полный рост, ёжась в своём привычном магловском свитере с книгой в руках, а на неё летит бладжер. Но стоило коснуться пальцами пергамента — чернильная угроза лопалась, рассыпаясь блестящими брызгами, будто в мяч ударили «Редукто» и осыпались на Гермиону создавая на ней его мантию — мантию Слизерина.

А внизу, с вызывающей небрежностью, красовалась подпись:

«Я могу уйти — как Дарси уходил от Элизабет, с холодным поклоном и безупречными словами, как подобает Малфою.

Но если ты скажешь мне остаться —

я нарушу все правила приличия

и буду стоять перед тобой

без единого достойного аргумента,

как тот самый глупец под дождём в Розингсе.

С Рождеством.

P.S. Клянусь, Грейнджер, ты сейчас улыбаешься.»

Драко плотно завернул книгу в пергамент, обвив её лентой. Филин, величественный серый хищник с пронзительными жёлтыми глазами, наблюдал за этим процессом с явным недоверием, время от времени щёлкая мощным клювом.

— Вот, — Драко протянул сверток птице. — Знаешь кому.

Он вздохнул и поднял глаза на каминные часы. Стрелки показывали половину восьмого. Ужин. Мать наверняка уже ждет внизу, сидя за длинным дубовым столом в столовой, где портреты предков смотрели со стен с молчаливым укором.

* * *

Нарцисса Малфой ждала в гостиной — за столом, который казался теперь слишком большим, слишком пустым.

Домовики накрыли всё безупречно: здесь были даже любимые пряные пирожки Драко (хотя он уже давно не ел их с таким аппетитом, как в детстве).

— Как в школе? — спросила Нарцисса, отодвигая тарелку с супом. Её голос был лёгким, будто вопрос незначителен.

Драко знал этот тон. «Расскажи. Но только если хочешь».

Он медленно провёл пальцем по краю бокала в котором плескалось вино 1672 года, из погребов, которые теперь пылились без гостей.

— Скучно, — буркнул он.

— Как ты думаешь, — Драко нарочито медленно поднял глаза, — что сказал бы отец, если б я вдруг начал... ну... общаться с грязнокровками?

Тишина стала физической. Где-то в камине с треском лопнул уголёк.

Нарцисса поставила бокал так аккуратно, что хрусталь даже не звякнул.

— Люциус, — её голос внезапно стал мягким, — сначала пригрозил бы лишить наследства. Потом запер бы тебя в фамильном склепе с портретами предков.

Драко почти усмехнулся — но вдруг представил это слишком ярко:

Холодный мрамор, пахнущий пылью и застывшим воском. Его собственное отражение в позолоченных рамах и портрет прадеда Абраксаса с паутиной в углу.

— Позор! Мальчишка! Ты опозорил триста лет чистых кровей! — его трость яростно бы стучала по раме, будто пытаясь проломить холст.

Голос матери вывел его из раздумий.

— Твоего отца больше нет с нами, — сказала она тихо, но так четко, что слова будто выгравировались в воздухе. — И ты не обязан жить прошлым. Не обязан следовать принципам других людей — даже если эти люди твои предки.

Она посмотрела на него прямо, и в её глазах не было ни осуждения, ни сожаления — только спокойная уверенность.

— Делай то, что хочешь ты, Драко. Даже если это значит... пересмотреть некоторые взгляды.

— Я... — его голос сорвался, но мать уже улыбнулась, легко махнув рукой.

— Кстати, — сказала она, будто переводя тему, но тон её голоса выдавал намёк, — я пригласила к нам Забини. Должен быть с минуты на минуту.

Драко приподнял бровь, неожиданно ощутив лёгкость, которой не чувствовал уже давно.

— Забини? — переспросил он. — Ты хочешь сказать, что у нас будет нормальный ужин с другом, а не ещё одна тоскливая трапеза с обсуждением политики?

Нарцисса усмехнулась, глаза блеснули.

— Я хочу сказать, что тебе нужно хоть иногда выходить из этой мрачной башни собственных мыслей. А Забини... — она пожала плечами, — он хотя бы смешной.

Драко фыркнул, но впервые за долгое время почувствовал, как что-то внутри него разжимается.

И в этот момент раздался звук аппарации и голос Забини прорезал тишину:

— Малфой! Как ты? Скучал?