Альфи (гет)

Поместье Лонгботтомов раскинулось на просторах юго-восточной Англии. Бескрайняя равнина, расчерченная на бесчисленные поля и грядки, напоминала гигантский лоскутный ковёр, сотканный самой природой. Сотни волшебников в тёмно-рыжих мантиях сновали между участками, словно усердные муравьи, осыпая поля разноцветными вспышками заклинаний. Так выглядели знаменитые волшебные плантации семьи Лонгботтом — живое свидетельство их труда и магии.

Жилище скромно приютилось чуть в стороне, на вершине невысокого холма, откуда открывался вид на все владения. Вопреки ожиданиям пышности, это был не древний замок и не роскошное поместье — перед Альфи предстал добротный деревянный коттедж в три этажа. Уютный, но вовсе не поражающий размерами.

Вокруг него, огороженный невысоким забором, располагался куда более примечательный объект — личный сад миссис Лонгботтом. Грядки, теплицы и пёстрые клумбы сплетались здесь в тщательно выверенный узор, где Августа Лонгботтом выращивала свои самые ценные и капризные растения, ставила дерзкие селекционные опыты. Сюда, в её зёленое святилище, не ступала нога посторонних — доступ был закрыт даже для признанных светил травологии. Альфи часто ловил себя на мысли, что некоторые цветы следили за ним поворотом бутонов, а один куст с синими колокольчиками тихо позвякивал на ветру, словно предостерегая от неосторожного шага.

Он расположился на мягкой траве заднего дворика, подальше от любопытных растений и их безмолвных взглядов. Невилл был занят зельеварением под бдительным оком мистера Дёртслаша — сухопарого старичка, чья физиономия постоянно морщилась в маске вечного отвращения, будто он нюхал тухлое яйцо. Впрочем, нанятый миссис Лонгботтом учитель был не так уж плох, а если сравнивать со Снейпом — и вовсе смахивал на безобидного котёнка книззла. Пока Невилл, покусывая губу, методично познавал тонкое искусство обращения с котлом и ингредиентами, Альфи был предоставлен сам себе.

Он уселся поудобнее, скрестив ноги, и попытался погрузиться в медитативный транс — так, как велела подаренная дедулей книга про управление магическими потоками. Закрыв глаза, он сосредоточился на дыхании, представляя, как с каждым вдохом в него вливается спокойный золотой свет, а с выдохом уходит всё тёмное и тяжёлое. Солнце пригревало спину, трава щекотала ладони, где-то жужжала пчела. На мгновение мир сузился до ритма легких и тепла на коже. Это помогало... немного. Помогало отвлечься от навязчивых, как осенние мухи, мыслей о Том-Что-Нужно-Забыть. Но стоило ослабить контроль — и они возвращались, холодные и липкие. Первоначальный шок и леденящий страх давно прошли, сменившись чем-то куда более коварным и всепроникающим. Чувством Присутствия.

Альфи каждый миг своего существования ощущал Его. Нечто холодное, чуждое и невероятно живучее намертво вцепилось в его душу, словно пиявка, вплетаясь в саму ткань его магии. Оно не желало отпускать — напротив, жадно проникало глубже, пыталось поселиться внутри, подчинить себе каждую клеточку его тела, каждый проблеск мысли, превратить его в удобный сосуд. Альфи чувствовал в себе необратимые изменения — странную отстранённость, вспышки холодной ярости на пустом месте, сны, от которых он просыпался с криком и вкусом пепла на языке — и это пугало его сильнее любых воспоминаний о том вечере в кабинете Квиррелла. Страх теперь был направлен не вовне, а внутрь. В самого себя. В то, чем он мог стать. В то, что уже жило в нем.

Нет, Альфи не стал другим человеком... наверное. По крайней мере сладости на языке оставались такими же вкусными, а упражнения в трансфигурации — столь же увлекательными. Ему по прежнему нравилось проводить время с Невиллом, он скучал по любимому дедуле и увлечённо строчил письма своим девочкам. Но что-то было не так. Его магия менялась, искажалась под этим давлением.

Раньше он различал два непохожих друг на друга потока. Первый — игривый и непослушный, сладкий на вкус и переливающийся всеми цветами радуги. Это была ЕГО магия, мощная и неудержимая, но в то же время живая, невероятно родная и тёплая, будто дедулины объятия. Другой поток — магия отца. Леденящая и обжигающая одновременно, светящаяся потусторонним сиреневым светом и пахнущая пеплом и озоном после грозы. Альфи никогда не контролировал эту силу — скорее, это она стремилась управлять им. Он невольно вспомнил события прошлого учебного года. Тогда он поддался Тьме, позволил ей захватить контроль над телом и разумом. То чудовищное, что он сотворил, и та всепоглощающая, пьянящая эйфория власти, что на миг затмила всё, до сих пор заставляли его содрогаться в ужасе и... стыде.

Альфи резко встряхнул головой, словно отгоняя рои черных мух, и с силой выдохнул. Трава под ним казалась менее мягкой, солнце — не таким теплым. Концентрация была потеряна.

Теперь всё было по-другому. Поток был, казалось, один, но внутри него бушевала война. Его родная, золотисто-сладкая магия боролась, сплеталась и смешивалась с сиренево-леденящей силой отца, создавая единый, еще более мощный и неконтролируемый вихрь. Сиреневые щупальца некромантии обвивали его душу ядовитым плющом, но в то же время были его неотделимой частью. И всё это безобразие непрерывно пульсировало в жилах его души, подобно крови в артериях, наполняя тело магией, которую Альфи с таким трудом сдерживал, боясь очередного выброса, очередного шага в пропасть.

Кроме управления потоками, когда Невилл был занят с мистером Дёртслашем, Альфи уделял внимание «Книге Бездны». После случившегося ему отчаянно хотелось просто швырнуть ужасный фолиант в камин и забыть о некромантии, как о страшном сне. Но тогда То-Что-Нужно-Забыть было обречено на повтор. Он был просто обязан научиться понимать это, управлять этим. Знание — единственный щит. К тому же, даже реши Альфи всё бросить, у него бы ничего не вышло — поток магии отца всеми силами рвался к познанию своего собственного, запретного могущества, и оплетаемый им основной поток его собственной магии невольно тянулся следом. Столь явное противоречие воле собственной магии, её фундаментальной природе, могло привести как минимум к безумию, а то и к чему-то похуже — превращению в обскура или пустую оболочку, захваченную Тенью полностью.

Поэтому, спрятавшись от обитателей поместья в укромном уголке сада или на чердаке, Альфи скрупулёзно сравнивал загадочные закорючки из книги с рунами справочников и слово за слово, с мучительной медленностью, переводил записи о некромантии. Каждое прочитанное предложение оставляло во рту привкус горечи и пепла. Приступать к практике он не спешил — сначала, обязательно сначала, нужно было показать записи дедуле. Только он мог понять, где кончается знание и начинается пропасть.

* * *

Однажды, когда июльское солнце уже клонилось к закату, окрашивая поля в золото, а Альфи, свернувшись калачиком на чердаке, корпел над очередным пассажем о «тенях, плетущих нити меж мирами», снизу донеслись необычайно оживленные голоса. Через мгновение в дверь чердака постучали.

— Альфи? Ты там? — голос Невилла звучал взволнованно. — Гости приехали! Дядя Элджи, тетя Энид и... и кузены.

Альфи поспешно сунул книгу и пергаменты под половицу, прикрыл старой бархатной накидкой и спустился вниз. В гостиной царило непривычное оживление. Рядом с прямой, как шпала, Августой Лонгботтом, стоял невысокий, пухлый мужчина с взъерошенными седыми волосами и глазами, вечно удивленно округленными — дядя Элджи, брат покойного супруга миссис Лонгботтом. Он что-то громко и бессвязно рассказывал, размахивая руками, а рядом, поджав тонкие губы, стояла его жена, тетя Энид — хрупкая женщина с острым взглядом и безупречно гладкой прической.

Но внимание Альфи сразу привлекли двое подростков, стоявших чуть поодаль.

Мальчик лет четырнадцати, в идеально выглаженной, хоть и не школьной, темно-зеленой мантии. Серебряная булавка в виде стилизованной змеи на отвороте говорила сама за себя. Слизеринец. Его коричневые волосы были уложены несколько небрежно, а на лице застыло выражение легкого снобистского превосходства, которое он бросил на Невилла, когда тот вошёл. Это был будущий четверокурсник Эдриан Пьюси. Альфи видел его в Хогвартсе — кажется, он состоял в слизеринской команде по квиддичу.

Рядом с ним, буквально подпрыгивая от нетерпения, стояла девочка. Она была довольно неказиста — коротышка, нос картошкой, красные щёки обсыпаны коричневыми веснушками, а выпученные как у деда бледно-зелёные глаза горели невероятным возбуждением. Единственным достоинством её внешности были густые волосы насыщенного медного цвета — правда, и те были в полном беспорядке. Волосы, на манер банданы с огромным бантом, были подвязаны красным шёлковым платком в горошек. Взгляд девчушки, как только она увидела Альфи, стал похож на взгляд совы, увидевшей особенно жирную мышь. Она впилась в него глазами, не моргая.

— ...и представляешь, Августа, этот попугай выкрикивал такие слова! На весь вагон! — Элджи захлебывался от смеха, не замечая как его подарок племяннику — жаба Тревор — пыталась сбежать из рук Невилла в сторону цветочного горшка.

— Очень забавно, Элджи, — сухо ответила Августа. — Ну вот, наконец-то все в сборе. Альфиас Дамблдор, друг моего внука — Невилл вам уже знаком. А это наши родственники: Элджи и Энид, их внуки — Эдриан и Элинор. Они будут гостить у нас до конца лета.

— Очень приятно, — Альфи вежливо поклонился, стараясь не смотреть на девчушку, чей взгляд, казалось, прожигал в нем дыру.

— О! Альфиас! — Элджи с энтузиазмом схватил его руку и потряс. — Альбус Дамблдор — твой дедушка? Удивительный человек! Просто удивительный! Я как-то раз... ой! — он взвизгнул, отдернув руку: девчушка ловко встала между ним и Альфи.

— Дедушка, не задерживай его! — прошептала она с упрёком, а затем повернулась к Альфи, и её лицо озарилось сияющей улыбкой. — Альфи! Наконец-то! Я столько о тебе слышала! Я Элинор Пьюси, в этом году тоже еду в Хогвартс! Надеюсь, в Гриффиндор, как ты и Невилл! — она говорила быстро, почти не переводя дыхание.

— Э-э... приятно познакомиться, Элинор, — Альфи попытался улыбнуться, чувствуя себя как экспонат на выставке. За её спиной Эдриан едва заметно покатил глазами.

Ужин проходил в столовой под портретами суровых предков Лонгботтомов. Августа и Энид вели сдержанную беседу о погоде и состоянии плантаций. Элджи периодически вставлял что-то невпопад, заставляя Невилла краснеть (особенно когда вспомнил про «тот случай с окном»). Эдриан ел с дотошной аккуратностью, изредка бросая на Альфи и Невилла взгляды, полные снисходительного презрения. А Элинор... Элинор не сводила с Альфи глаз.

— ...и они сказали, что ты с первой попытки превратил спичку в иголку! — восторженно шептала она, отодвинув тарелку с пудингом. — И что ты спас Пэнси Паркинсон от тролля в библиотеке! Правда? Это было ужасно страшно? Ты ведь тогда еще не успел выучиться защите от темных искусств!

Альфи поперхнулся глотком чая. Упоминание Пэнси и библиотеки заставило его кровь похолодеть. Он почувствовал, как по спине пробежали ледяные мурашки, а рука сама потянулась к груди, где висел её серебряный амулет-змея.

— Э-э... да, было дело, — пробормотал он, стараясь не смотреть на Элинор. — Но все обошлось.

— Говорят, вы потом вдвоем работали в библиотеке! — глаза Элинор загорелись еще ярче. Она наклонилась ближе, понизив голос до конспиративного шёпота, но так, что слышно было всем. — Целые вечера! Это правда, что Пэнси... она твоя особенная? Что вы... ну... целовались там, среди книг?

Наступила неловкая тишина. Августа подняла бровь. Энид сжала губы. Невилл замер с ложкой на полпути ко рту, покраснев как рак. Эдриан фыркнул, но не стал ничего говорить, лишь презрительно скривился. Элджи, не поняв подтекста, радостно воскликнул:

— О, молодчина! Целоваться — это весело!

— Элинор! — резко сказала Энид. — Веди себя прилично!

— Но ба! — запротестовала Элинор, не отрывая восторженного взгляда от Альфи. — Все так говорят! Что Альфи влюблен в Пэнси Паркинсон! Что он спас её, потому что она ЕГО! И что они тайно встречаются! Я читала об этом в «Ежедневном пророке»!

Альфи почувствовал, как уши наливаются жаром. Мысль о том, что его имя и имя Пэнси связали в сплетнях, вызвала странную смесь стыда, паники и... чего-то ещё, теплого и колючего одновременно. Он представил холодный взгляд Пэнси, её презрительную усмешку, если бы она услышала это.

— Ничего подобного! — выпалил он громче, чем хотел. — Пэнси... мы просто... она попутчица была в поезде! И... и на отработках... это было наказание! За ту... за ту историю с троллем! Никаких... целований!

Он умолк, понимая, что защищается слишком горячо. Элинор смотрела на него с разочарованием, как будто он разрушил её любимую сказку. Эдриан же наконец не выдержал.

— О, конечно, конечно, — протянул он, играя ножом. Голос его был гладким, как шелк, но с ядовитой ноткой. — Просто попутчица. И просто наказание. Понятно. Наверное, у внука директора просто «обязанность» спасать слизеринских принцесс и проводить с ними долгие вечера наедине? Или, — он наклонил голову, имитируя задумчивость, — одной девочки тебе мало, Дамблдор? Планируешь собрать коллекцию? Слышал, у тебя там целый гаремчик в Хогвартсе: Парвати, Лаванда, Падма... и вот теперь Паркинсон добавилась? А неплохой размах — для первокурсника-то!

— Эдриан! — в голосе Энид прозвучало настоящее предупреждение.

— Что, бабушка? — Эдриан сделал невинное лицо. — Я просто интересуюсь. Хочу понять масштаб... амбиций молодого Дамблдора. Ведь если уж начинать, то с размахом, верно? — Он бросил Альфи насмешливый взгляд.

Альфи сжал кулаки под столом. Гнев, внезапный и острый, как нож, вспыхнул в груди. Он почувствовал, как знакомый холодок магии отца зашевелился в ответ на эмоцию, сиреневое свечение едва не пробилось сквозь кожу на кончиках пальцев. Он резко вдохнул, мысленно сжимая этот поток, как предписывала книга дедули.

«Контроль. Только контроль.»

— Мой дедуля учит меня многим вещам, — сказал Альфи, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Он посмотрел прямо на Эдриана. — Но собирать «гаремы» в этот список не входит. Мои девочки — мои ДРУЗЬЯ. А Пэнси Паркинсон... — он запнулся, не зная, что сказать дальше. «А Пэнси Паркинсон — это сложно»? «Она знает, что я убийца»? — ...просто Пэнси Паркинсон.

— Ох, какая романтика! — вздохнула Элинор, явно выбравшая для себя более интересную версию событий, несмотря на слова Альфи. — «Просто Пэнси»! Это так... так загадочно!

Эдриан фыркнул, но больше не стал продолжать тему под тяжелым взглядом бабушки и Августы. Ужин закончился в натянутой тишине. Альфи первым выпросился из-за стола под предлогом усталости. Поднимаясь по лестнице в свою комнату, он услышал за спиной быстрые шаги.

— Альфи! Подожди! — Элинор догнала его на площадке. Её глаза все еще сияли. — Не обращай внимания на Эдриана. Он просто завидует! Я знаю, что между тобой и Пэнси — что-то особенное! Расскажешь? Пожалуйста! Хоть чуть-чуть! Я никому не проболтаюсь! Клянусь!

Альфи посмотрел на её восторженное, наивное лицо. В нем не было зла, только глупое, навязчивое любопытство и обожание, основанное на слухах. Он вспомнил настоящую Пэнси — жёсткую, колючую, спасавшую его от самого себя в той ванной, связанную с ним ужасной тайной. Пропасть между фантазиями Элинор и реальностью была огромна и... ужасающа.

— Элинор, — сказал он тщательно подбирая слова, но твердо. — Правда в том, что Пэнси Паркинсон и я... мы даже не совсем друзья. Мы едва ли знакомы. Все эти истории... просто глупые сплетни. Пожалуйста, не верь всему, что слышишь. И не выдумывай.

Элинор уверенно кивнула, но, видимо, опять поняла всё по-своему, тут же выпалив:

— А можно я тоже буду твоей девочкой? Ты, конечно, не предашь Пэнси, но я буду не как она, а как другие — ну, Падма, Парвати, Лаванда... Твой гарем!

Альфи молча повернулся и пошел дальше по коридору, оставив Элинор стоять на площадке с ошеломленным и разочарованным выражением лица. В его комнате пахло пылью и старым деревом. Он закрыл дверь, прислонился к ней спиной и закрыл глаза. Голоса снизу, смешанные с гулом Элджи, доносились приглушенно. А внутри, где только что бушевал гнев на Эдриана, теперь поселилась тяжелая усталость и щемящее чувство одиночества. Он подошёл к узкому окну, за которым темнели очертания сада Августы. Где-то там, в темноте, жужжали ночные насекомые. И где-то там, внутри него, пульсировала Тьма, ждущая своего часа. И имя Пэнси Паркинсон, произнесённое вслух, звенело в его ушах, как набат.