Альфи (гет)

31 октября, 1981 г.

Годрикова Впадина

Небо давно потемнело, звёзды скрылись за тучами, и, казалось, вот-вот начнётся дождь. Сотни фонарей освещали похожие друг на друга дома, обвешанные человеческими черепами, огромными пауками и прочими мрачными атрибутами — слишком жуткими, чтобы называть их украшениями. В воздухе витал едва уловимый запах тыквы и сладостей, отовсюду раздавался детский смех, порой сменявшийся криками. В толпе людей, наряженных в костюмы ведьм, приведений, вампиров и других представителей нечисти, никто не обращал внимания на отчего-то задумчивого сребровласого старика в причудливой лиловой мантии.

Альбус Дамблдор, почувствовав срабатывание сигнальных чар, незамедлительно отправился проведать чету Поттеров. Задержавшись лишь на пару минут, — какая напасть, забыл волшебную палочку в кабинете! — он исчез, чтобы через мгновение появиться в Годриковой Впадине и тут же замереть. Дом, секрет которого должен был храниться под Фиделиусом, оказался видимым, да ещё и верхний этаж был почти полностью разрушен! Сбросив оцепенение и задвинув мысли о худшем в самый дальний уголок сознания, Альбус взмахнул палочкой — незачем привлекать внимание маглов.

Почти не дыша, старый волшебник зашёл в дом... То, что от него осталось. Что-то оборвалось внутри, когда он заметил на полу лежащего в неправильной позе Джеймса Поттера. Такого молодого и... мёртвого.

Дамблдор давно привык к смерти своих людей, но всё же с каждым из них умирала и частичка его души — слишком маленькая, чтобы другие заметили его слабость, и в то же время слишком большая, чтобы засыпать без зелий, не просыпаться среди ночи в холодном поту да и просто... жить. Он давно чувствовал себя живым мертвецом. Если бы от него не зависели сотни, а то и тысячи человеческих жизней, Альбус не стал бы так упорно противиться смерти. Незачем даже пачкать совесть самоубийством, он это чувствовал, достаточно просто лечь и умереть, освободиться, позволить душе уйти в другой, быть может, лучший мир.

Совладав с эмоциями, он прошёл дальше и, поднявшись по лестнице, оказался на втором этаже. Почти безразлично перешагнул через тело Лили — сил что-то чувствовать просто не осталось. На морщинистом лице отобразилось лёгкое удивление, в голубых глазах промелькнули едва заметные искорки радости — если, конечно, так можно назвать ослабнувшую печаль. На него смотрела пара зелёных — живых! — глаз.

Черноволосый малыш с любопытством разглядывал старого волшебника. Альбус взмахнул палочкой и выдохнул с облегчением — Гарри Поттер был цел и невредим, лишь только на лбу виднелся свежий припухший шрам, по форме напоминающий молнию.

На полу, неподалёку от детской кроватки, лежала горстка пепла и чёрная мантия. Лорд Волан-де-Морт оказался повержен младенцем. Война закончилась... ведь так?

Дамблдор поспешил покинуть полуразрушенный коттедж. Он знал, скоро сюда прибудут авроры и друзья Поттеров, не стоит им знать, что он оказался первым. С Гарри ничего не случится, маглы этот дом не увидят, а Пожиратели наверняка почувствовали смерть повелителя — всё же они не настолько глупы, чтобы сунуться проверять, не проведав обстановку. Впрочем, Альбус всё же обновил сигнальные чары и решил задержаться в Годриковой Впадине до прихода «своих» или «министерских».

Прогуливаясь по ночным улочкам и раздумывая над дальнейшими действиями, он заметил похожий на прочие, но всё же немного другой, более родной дом. Здесь жила когда-то семья Дамблдоров — ещё до войны, до смерти Кендры и Арианы, до всего плохого, о чём хотелось бы забыть, но никак не получалось. На волне воспоминаний Альбус и сам не заметил, как дошёл до дома Батильды Бэгшот. Раньше он часто гостил у старушки, та угощала его чаем со сладостями и рассказывала увлекательные истории. Интересно, как она поживает?

Поддавшись порыву, он постучался в дверь и, немного погодя, увидел бабушку Батти — так он когда-то её называл. Подумать только! Альбус знал Батильду ещё будучи ребёнком, и вот теперь он старик, а она почти не изменилась. Впрочем, время никого не щадит. До него давно доходили слухи, что старушка Батильда утратила рассудок, а теперь он воочию наблюдал как та обращается к нему как к мальчишке, спрашивает о здоровье матери и сестры, говорит о Геллерте...

Он хотел уже распрощаться с бабушкой Батти, не в силах видеть её такой, как вдруг в комнату вбежал малыш вроде Гарри, может, чуть младше, с чудными пепельно-белыми кудряшками и удивительными сиреневыми глазами, порой казавшимися серыми или ярко-голубыми. Заметив незнакомца, ребёнок замер и выпучил и без того немаленькие глазёнки. Альбус с любопытством разглядывал очаровательного мальчишку, было в том что-то такое, неуловимо знакомое, как будто...

— Бабушка Батти, скажи, кто этот чудесный мальчик?

1 сентября, 1991 г.

Где-то в Шотландии

Над Запретным Лесом показались первые золотые лучики ещё по-летнему тёплого солнца. Птицы заливались трелями. Чёрное Озеро, ещё недавно безжизненное, покрылось задорной рябью; то и дело на поверхность выглядывали щупальца Гигантского Кальмара. Гремучая Ива с редким усердием размахивала корявыми ветками — даже прохладный ветерок, казалось, старался обходить стороной темпераментное дерево.

Из небольшой хижины на опушке Леса под звонкий собачий лай вышел лесничий. Хагрид небрежно пригладил огромной ручищей непослушную шевелюру и, смачно зевая, вытянулся во весь свой недюжинный рост. Затем, пробормотав себе под нос что-то неразборчивое, двинулся к огороду — нужно проверить тыквы.

Ожил и замок. Профессора, позабыв про завтрак, бегали друг к другу, в контрольный раз сверяя расписания и уточняя прочие учебные моменты. То тут, то там мелькали тени — это домовики готовили Хогвартс к прибытию студентов. Вредный полтергейст Пивз с огромным удовольствием добавлял им работы. По коридорам бесцельно летала толпа привидений. Они вели пылкий спор, не замечая ничего вокруг, отчего время от времени через них проходили столь же увлечённые своими мыслями профессора. В такие моменты и те и другие дружно морщились, приносили друг другу вежливые извинения и вновь продолжали свой путь. Особым оживлением отличались стены: нарисованные волшебники и волшебницы безостановочно метались с одной картины на другую, желая незамедлительно обсудить с другими свежие сплетни от нарисованных счастливчиков, что имели возможность покидать замок.

Занятые своими делами, никто и не догадывался, что в директорских покоях, куда нет ходу ни домовикам, ни привидениям, а стены которых не украшает ни единая картина, распахнулись удивительные сиреневые глаза маленького волшебника.

* * *

Альфи проснулся от настойчивого звона серебряного колокольчика — одного из многих странных артефактов, которые дедуля собирал годами. Колокольчик звонил каждый день в одно и то же время, за исключением четвергов, выпадающих на нечётные числа, и первой субботы каждого лунного цикла. Альфи никогда не понимал, зачем кто-то создал такой сложный механизм, но привык к его странностям. Дедуля проверил волшебную вещицу всеми известными ему заклинаниями, но это ничуть не приблизило его к разгадке её истинного назначения, поэтому, убедившись в отсутствии вредоносного колдовства, он предложил Альфи использовать волшебный колокольчик в качестве будильника. С тех пор так и повелось.

Не вставая с кровати, Альфи потянулся к тумбочке и принялся на ощупь что-то искать. Нужная вещь нашлась быстро. Это были очень странные часы — подарок дедули на десятый день рождения. Стрелок было целых двенадцать, а вместо цифр безостановочно вращались по кругу маленькие планеты. Однако Альфи, по-видимому, понимал в них достаточно, чтобы выяснить нужную информацию — детское личико озарила улыбка чистого счастья.

Дедули в комнате не оказалось, что неудивительно — наверняка у него много дел в преддверии начала учебного года. На столе, рядом с привычно оставленным завтраком, Альфи заметил какой-то кулёк и записку. На клочке пергамента знакомым мелким почерком с завитушками было выведено:

«Мой дорогой Альфи!

Надеюсь, ты простишь мне моё отсутствие в столь важный для тебя день. Оставь вещи в Хогвартсе, я попрошу домовиков перенести их в твою новую спальню. Тебя ждёт долгая дорога, думаю, тебе пригодятся эти чудесные сэндвичи. Счастливого пути!

Твой дедуля.

P.S. Быть может, немного лимонных долек помогут мне загладить вину?»

Альфи бросил на кулёк заинтересованный взгляд и тепло улыбнулся. Пусть он и не думал сердиться на любимого дедулю, это вовсе не помешало ему без зазрения совести принять извинительный подарок. День обещал быть по-настоящему волшебным!

Ровно в половину одиннадцатого некоторые посетители платформы девять и три четверти могли лицезреть, как из одного из постоянно вспыхивающих зелёным пламенем каминов вышел крохотный мальчонка, на вид едва дотягивающий до восьми лет, в школьной мантии, пока ещё без факультетской символики, и с круглыми очками в золотистой оправе — конечно же, волшебными и не имеющими никакого отношения к зрению. В отличие от других детей, рядом с ним не было ни сопровождающих, ни громоздких сундуков. Мальчик огляделся по сторонам, отчего его пепельно-белые кудряшки забавно задёргались, и по-детски очаровательно улыбнулся.

Ему было интересно всё: клубы белого дыма над головами волшебников, разноцветные кошки, шмыгавшие под ногами, уханье сов и кваканье жаб, детский смех и прощальные напутствия родителей. Альфи завороженно слушал, как ученики Хогвартса делились с друзьями летними впечатлениями. Всё это было для него таким непривычном, но ужасно захватывающим!

Раньше Альфи никогда не покидал Хогвартс в одиночку, да и пересекаться с другими детьми прежде не приходилось. О его существовании знали всего с дюжину человек — только самые близкие друзья дедули. Даже в Хогвартсе его никто никогда не видел. Дедуля говорил, что так нужно для его безопасности, и Альфи всегда ему верил. Впрочем, он никогда и не жаловался: по мнению Альфи, его жизнь была прекрасной. Разве может быть иначе, когда твой любимый и, без сомнения, любящий дедуля — самый замечательный волшебник во всём мире? По крайней мере, так думал Альфи.

И всё же, сейчас его ладони стали мокрыми от пота, а трясущиеся ноги почти не слушались, но вовсе не от страха — от предвкушения. Чуть ли не вприпрыжку Альфи пробирался сквозь толпу к алому паровозу. «Хогвартс-экспресс»! Абсолютно каждый маленький волшебник мечтает на нём прокатиться, и Альфи не был исключением. Вдоволь налюбовавшись волшебным паровозом, Альфи с лёгкостью пушинки заскочил внутрь и без стука заглянул в первое попавшееся купе.

— Привет! — он широко улыбнулся. — Можно войти?

В ответ на звонкий детский голосок на него уставились три пары девичьих глаз. Какое-то время девочки, явно первокурсницы, молча разглядывали неожиданного посетителя, Альфи даже чуть было не начал думать, что сказал что-то не то, как вдруг одна из них, с золотистыми локонами, воскликнула:

— Ой! Какой он миленький!

В следующее мгновение Альфи оказался буквально затащен в купе сразу тремя парами рук.

* * *

Раздался громкий гудок. Поезд двинулся. Альфи, бесцеремонно развалившись на коленях у троих девочек, мечтательно смотрел в потолок. Аккуратные мальчишечьи губы растянулись в блаженной улыбке. Лаванда, хорошенькая блондинка, назвавшая Альфи миленьким, водила по его лицу нежными подушечками пальчиков, время от времени начиная мять розовые щёчки. Другие две девочки — сёстры, оказавшиеся наполовину индианками — сидели по бокам от Лаванды. Пусть они и близняшки, похожего было мало как в их характерах, так и во внешности. Парвати, что перебирала локоны Альфи, более открытая и живая, уверенно смотрела на мир большими выразительными глазами. Вторая, Падма, гладила лежащие на её коленях ноги. Она была чуть выше сестры и казалась старше, держалась тихо и сдержанно, в её взгляде виднелось скрытое достоинство.

Альфи наслаждался каждым мгновением: тёплые колени Лаванды, нежные прикосновения Парвати, восхищённые взгляды Падмы. Он ловил каждое движение, каждый вздох, словно боялся, что это волшебство вот-вот исчезнет. Но внезапно дверь купе распахнулась, и ворвавшаяся девочка с короткой стрижкой нарушила идиллию. «Поттер, Поттер! Всем нужен мордредов Поттер! Сбежал, как только услышал, будто какая-то фанатка!» — выпалила она, и Альфи почувствовал, как в груди закипает непонятная злость. Гарри Поттер? Почему он крадёт его счастье?

Бегло окинув присутствующих резким взглядом и явно не удовлетворившись увиденным, неожиданная посетительница уже было собиралась уйти, но в последний момент передумала.

— Хочет, чтобы я бегала за ним по всему поезду? Да кем этот Драко себя возомнил? — и, гордо вздёрнув носик, грациозно опустилась на сиденье.

Тут Альфи сообразил, что под его спиной больше не было тоненьких угловатых ножек. Одним рывком он принял сидячее положение и удивлённо, с доброй долей обиды наблюдал за удаляющимися спинами Лаванды, Парвати и Падмы, на ходу бурно обсуждающих Гарри Поттера — мальчика, который выжил после Смертельного Проклятия. Альфи показалось, будто от его души оторвали кусок... три куска. Он тут же возненавидел наглого воришку, посмевшего украсть ЕГО девочек.

Альфи был расстроен. Такое с ним бывало нечасто, но всё же время от времени случалось. В такие моменты ему могло помочь лишь одно. Альфи сунул руку в карман мантии и, порывшись в нём несколько мгновений, достал кулёк, размерами явно превосходивший то, что можно было бы положить в простой карман, — очевидно, дело не обошлось без волшебства. Он аккуратно развернул кулёк, выложил из него пакет, после чего спрятал оставшиеся без внимания сэндвичи обратно в карман. С видом гоблина, увидевшего гору золота, Альфи вынул из пакета совершенно магловскую засахаренную лимонную дольку, поднёс её к носу, сделал глубокий вдох, улыбнулся — выдох — и, не кусая, целиком положил в рот.

Его попутчица наблюдала за всеми манипуляциями со старательно сдерживаемым любопытством.

Вслед за первой долькой такая же судьба постигла и следующую. Затем третью, четвёртую... На пятой девочка не сдержалась и всё же спросила:

— Эй, ты что там жуёшь?

Альфи вздрогнул от неожиданности и тут же закашлялся — кусочек лимонной дольки попал не в то горло. Он уже успел позабыть, что сидит не один, да ещё и в купе «Хогвартс-экспресса», а не в родных директорских покоях дедули. Расправившись с неудачливой сладостью, Альфи обратил внимание на попутчицу.

— Прости, что?

Девочка брезгливо сморщила носик — приступ кашля явно не пришёлся ей по нраву. Она скрестила руки на груди и холодно уставилась на Альфи. Какое-то время она смотрела оценивающе, будто раздумывая, стоит ли ей отвечать. В конце концов любопытство победило, и она надменно произнесла:

— Я спросила: что это? То, что ты ешь.

Альфи удивлённо переводил взгляд на пакет с лимонными дольками и обратно. Как кто-то мог не знать об этом райском деликатесе? Это же просто немыслимо! Он хотел было возмутиться, но не смог: мысли путались, как клубок змей, категорически отказываясь формироваться в слова. Но вот Альфи поймал тяжёлый взгляд девочки и тут же взял себя в руки.

— Это лимонные дольки, — и, с нескрываемой гордостью, добавил: — Дедулины!

Девочка задумчиво посмотрела на пакет со сладостями. Она никогда не видела ничего подобного и уж точно не пробовала. Что же тогда колыхнулось в её памяти? Кажется, родители как-то упоминали... Неужели?..

— Ох, прошу прощения, я не представилась. Пэнси Паркинсон, а ты?

— Альфи.

В него упёрся вопросительный взгляд голубых глаз — очевидно, такой ответ Пэнси не устраивал.

— Альфиас Дамблдор, — исправился Альфи.

Глаза Пэнси наполнились удивлением, но было в них и кое-что другое — удовлетворение или, скорее, торжество от подтвердившейся догадки.

— Значит, Альбус Дамблдор — твой дедушка? — нарочито бесстрастно, как бы между прочим, спросила Пэнси.

— Нет, — твёрдо произнёс Альфи и, прежде чем прозвучал вопрос, так, словно это всё объясняло: — Альбус Дамблдор — мой дедуля!

Пэнси медленно, не отрывая от него взгляда, кивнула, но этот кивок предназначался скорее её мыслям, чем словам Альфи. Тот, в свою очередь, не ощутил подвоха, приняв молчаливый ответ на свой счёт.

Наступила тишина. Пэнси следила за каждым движением Альфи, будто ожидала, что он вот-вот выкинет что-то необычное. Альфи вернулся к поглощению лимонных долек и совсем не замечал на себе изучающего взгляда. Поезд продолжал путь.

Вечерело. Солнце опустилось за горизонт, уступив дорогу звёздам. Лимонные дольки давно кончились, та же судьба постигла и сэндвичи. В купе заглядывала добродушная проводница с тележкой сладостей, но ни на «шоколадные лягушки», ни на драже всех вкусов «Берти Боттс», ни даже на лакричные палочки Альфи так и не соблазнился. Пэнси ушла глубоко в свои мысли и ни на что не реагировала — казалось, она спала с открытыми глазами. Ни Лаванда, ни Падма с Парвати, к большому разочарованию Альфи, больше не появлялись. Гарри Поттер ему решительно не нравился.

От усталости или, может быть, от скуки глаза Альфи стали закрываться сами собой. Спустя пару мгновений неравной борьбы, он уже лежал на сидении, свернувшись калачиком, и мирно посапывал. Объявление машиниста о скором прибытии Альфи не услышал.

* * *

— Пенни, думаешь, он правда Дамблдоровский? — Рудеус Клируотер, четверокурсник-пуффендуец, потрепал сестру за рукав.

— Руди, говори тише, — отчитала брата староста Когтеврана, но, увидев виноватое лицо Рудеуса, смилостивилась: — Я не знаю, так сказала та девочка.

— Я не слышал, чтобы у профессора Дамблдора были дети, не говоря уже о внуках, — задумчиво пробормотал Персиваль Уизли, староста Гриффиндора, симпатизирующий мисс Клируотер. — Если верить общедоступной информации, из родственников директора в живых остался только его брат Аберфорт Дамблдор, трактирщик в «Кабаньей Голове».

— Может, его дедушка — этот Аберфорт? — тут же предположил Рудеус.

— Да какая разница? Пусть хоть сам Мерлин! — вполголоса воскликнула прежде молчавшая Джуди Саммерс, подруга Пенелопы с Пуффендуя. — Вы только посмотрите, какой он лапочка!

Взоры всех присутствующих устремились на противоположную сторону кареты. Безмятежно спящий на сидении мальчик был само очарование: светлые кудряшки небрежно растрепались, очки съехали набок, розовый ротик чуть приоткрыт.

— Разве ему есть одиннадцать? — с сомнением спросил Рудеус. — Выглядит младше.

— Возможно, он очень сильный волшебник, — сказал Персиваль, и наткнувшись на непонимание окружающих, принялся пояснять лекторским тоном: — Как вам должно быть известно, волшебники живут дольше маглов.

Пенелопа, Джуди и Рудеус дружно кивнули.

— Данное явление является следствием замедленного старения, что, в свою очередь, объясняется влиянием личной магии на организм волшебника. У детей, как правило, запас магии сильно ограничен, из-за чего они растут с нормальной скоростью. Магический потенциал достигает своего апогея к семнадцати годам — тогда волшебник считается совершеннолетним. Однако, чисто гипотетически, если ребёнок будет обладать запасом магии, сравнимым с потенциалом взрослого волшебника... В теории это может замедлить его взросление. Такой ребёнок будет отставать в физическом развитии от сверстников, но, думаю, годам к четырнадцати-шестнадцати должен с ними сравняться.

Ребята посмотрели на Альфи уже совершенно другими взглядами: с долей уважения и научного интереса.

— Пе-ерси, — протянул Рудеус. — А от чего зависит, насколько волшебник сильный?

Пенелопа опередила своего ухажёра, авторитетно заявив:

— Магический потенциал — наследственный признак.

— Верно, — подтвердил Персиваль. — Маглорождённому волшебнику, вне зависимости от его усердия, ни при каких условиях не сравниться с чистокровным по чистой силе.

— Но... То есть получается... Сами-Знаете-Кто... Он, ну... как бы был прав? — неуверенно уточнила Джуди, испугавшись собственных слов.

— Ну разумеется нет! — голос Персиваля был полон праведного возмущения. — То, что чистокровные волшебники сильнее, не даёт им права ставить себя выше других! Взять для примера тех же маглов. Они же не убивают тех, кто недостаточно красив или ниже ростом? А это, между прочим, тоже преимущественно определяется генетикой!

Какое-то время все молчали под впечатлением от речи Персиваля. Первым прервать тишину решился Рудеус.

— Выходит, он, — кивок в сторону Альфи. — Чистокровный волшебник и, к тому же, родственник Дамблдора?

Но никто ему не ответил: в этот момент зашевелился Альфи. Он принял сидячее положение и сонно проморгался. Альфи ещё не успел отойти ото сна и осознать, что находится не в поезде, поэтому, удивлённо озираясь по сторонам, воскликнул:

— Этот Гарри Поттер что, украл ещё и Пэнси?!

Альфи быстро ввели в курс дела. Оказалось, Пэнси никто не крал — она, вместе с другими первокурсниками, сейчас плыла по Чёрному Озеру к замку. У Альфи возник закономерный вопрос: почему он не с ними?

А дело вот в чём. Когда «Хогвартс-экспресс» остановился, Пэнси, как ответственная попутчица, принялась будить Альфи. Однако — вот незадача! — тот спал слишком крепко. Тогда Пэнси сделала единственное, что могла сделать в такой ситуации — решила позвать кого-то из старост. Первым студентом, вернее, студенткой со значком, попавшейся на глаза девочке, оказалась Пенелопа Клируотер, староста с пятого курса Когтеврана. Девушка была в купе не одна, а с лучшей подругой и младшим братом. Услышав о спящем мальчике, да ещё и назвавшемся внуком самого Альбуса Дамблдора, они просто не могли не составить Пенелопе компанию. Уже в коридоре, заметив свою возлюбленную, к ним присоединился Персиваль — разумеется, исключительно по долгу старосты.

Итак, все четверо, следуя за Пэнси, промаршировали в купе, где продолжал мирно спать Альфи. На собственном опыте они убедились — разбудить его не удастся. Для старост это не проблема. Правда, известное им заклинание действовало довольно грубо, а он так сладко спал... Общим решением было признано, что ничего страшного не случится, если дать ребёнку ещё немного поспать.

Пэнси была отослана к остальным первокурсником, а Альфи аккуратно переместили в карету, на каких до Хогвартса добирались старшие ученики, при помощи левитации. Там они сейчас и находились.

Стоило ребятам закончить рассказ, как карета остановилась. Они приехали.

Альфи первым выскочил наружу — в отличие от остальных, он хорошо выспался и был полон энергии. Он огляделся. Раньше Альфи видел это место только с высоты директорской башни, сейчас же всё казалось таким огромным! Вот хижина Хагрида. Память подсказывала, что она должна быть совсем рядом, а на деле её с трудом можно было разглядеть где-то вдалеке. Квиддичное поле ничем не уступало обычному полю вроде тех, на которых выращивают пшеницу. Да и дорога до замка оказалась куда длиннее, чем он себе представлял.

Альфи вернул взгляд к каретам. Около сотни, они тянулись друг за другом одной длинной цепочкой, постоянно прибывая. Во главе каждой кареты бежало по волшебному созданию — Альфи не знал, как они называются. Вроде лошади, но совсем без плоти — только скелеты, обтянутые чёрной шкурой. Драконьи головы, выпученные белые глаза без намёка на зрачок. А ещё крылья, будто у гигантских летучих мышей.

От рассматривания необычных зверушек Альфи отвлёк голос Пенелопы.

— Что это у тебя с глазами?

И правда, вокруг глаз мальчика было что-то вроде сиреневой дымки, слабо светящейся в ночной темноте. Сперва Альфи непонимающе уставился на девушку, но тут же, словно что-то вспомнив, проморгался, и дымка исчезла. Как ни в чём не бывало, Альфи пожал плечами и беспечно бросил:

— Не обращай внимания, со мной такое иногда случается.

Пенелопа сверлила Альфи недоверчивым взглядом, но продолжать тему не стала. Вместо этого она сказала:

— Пойдём, я отведу тебя к профессору МакГонагалл, подождёшь вместе с ней остальных.

Альфи кивнул и вприпрыжку последовал за старостой. Чтобы скоротать время, он решил удовлетворить своё любопытство.

— Пенни, а ты знаешь, как называются эти животные? Ну, те, которые тащат кареты. Я раньше таких не видел, даже на картинках.

— Это фестралы, — после небольшой паузы ответила Пенелопа, и Альфи в её голосе послышалось удивление и, кажется, сочувствие. — Их могут видеть лишь те, кто познал смерть... Мне жаль.

Фестралы. Неудивительно, что он не узнал этих существ — в книгах их не изображали. А ещё Альфи не помнил, чтобы на его глазах кто-то умирал, что уж говорить об осознании смерти. Но об этом он благоразумно умолчал.

По своей природе Альфи был удивительно честным и прямым ребёнком. Он одинаково неприемлел как ложь, так и умышленный уход от ответа, предпочитая давать простые и однозначные, по его мнению, ответы. Одна лишь просьба дедули держать в секрете некоторые аспекты своей жизни вынуждала его поступать иначе — ему Альфи никогда не отказывал.

За своими мыслями Альфи не заметил, как они дошли до замка. Вслед за Пенелопой он поднялся по каменным ступеням, и они оказались перед дубовой дверью весьма внушительных размеров. Это был всего лишь задний вход, которым пользовались нечасто — другие ученики заходили через главные ворота. Пенелопа трижды постучалась в дверь, и та распахнулась.

За дверью стояла высокая волшебница в сдержанно-официальной изумрудно-зелёной мантии. Её чёрные, едва затронутые сединой волосы были собраны в идеальный тугой пучок — казалось, ни единый волосок не осмеливался самовольно покинуть строй. Лишь лёгкая растерянность на морщинистом лице нарушала образ строгой учительницы. Увидев неожиданных посетителей, волшебница поспешно засеменила навстречу.

— Мисс Клируотер? Что вы здесь делаете? Что-то произошло?

— Здравствуйте, профессор МакГонагалл! — бодро поприветствовала волшебницу Пенелопа. — Нет-нет, всё в порядке! Мэм, это первокурсник, он... м-м... отстал от группы, ему пришлось ехать на карете. Я подумала, его следует проводить к вам и... В общем, вот.

Профессор бросила на Альфи немного неодобрительный взгляд, но ничего не сказала. Вместо этого она кивнула Пенелопе.

— Вы поступили правильно, мисс Клируотер, пять очков Когтеврану, — и, повернувшись к Альфи: — А вам, молодой человек, придётся подождать. Первокурсники ещё не добрались.

Альфи мрачно кивнул, с осуждением сверля взглядом спину удаляющиейся Пенелопы. Ему не понравилось, что староста выставила его виноватым, да ещё и заработала за это очки. Раньше знакомые его не предавали. Это оказалось ужасно неприятно, будто прямо в лицо швырнули навозную бомбу. Всё-таки правильно он поступил, не став раскрывать Пенелопе свои секреты.

Альфи почувствовал лёгкое покалывание в кончиках пальцев. Воздух стал тяжёлым, наэлектризованным, и почему-то запах жжёным сахаром. Альфи стало жарко, в груди что-то зашевелилось. Ему было знакомо это ощущение — вот-вот случится стихийный выброс. Нет, нельзя, не сейчас! Альфи принялся глубоко дышать, силясь сдержать рвущуюся наружу магию. Он знал, только у одного дедули хватит сил остановить его выброс, никто другой не справится — уж точно не профессор МакГонагалл. Дедуля, точно!

— Альфи, мой дорогой мальчик, не стоит переживать. Если не можешь остановить магию, попробуй направить её. Самое главное — не потерять контроль.

Альфи сунул руку в карман и, немного порывшись, вытащил камень размером с мужской кулак. Он сел на пол, навалился спиной на прохладную стену, закрыл глаза и осторожно отпустил поток магии, тщательно контролируя его направление.

В голове крутился образ дедули — сейчас Альфи просто не мог думать о чём-то другом. Сложная многослойная мантия до пят. Остроконечная шляпа. Длинные волнистые волосы. Борода по пояс, вплетённые в неё бубенчики. Узловатая волшебная палочка в правой руке. Маленькие озорные глазки за очками-половинками. Кривой, не раз поломанный нос. Глубокие морщины. Добрая улыбка на тонких губах.

Магия текла по рукам Альфи, превращая простой камень в статуэтку великого волшебника — далёкую от идеала, но обладающую вполне узнаваемыми чертами. Твёрдое вещество не оказывало ни малейшего сопротивления, подобно податливой глине меняя форму в угоду детским пальчикам.

Когда напор магии ослаб, Альфи открыл глаза и оценивающе осмотрел каменную фигурку. Он обязательно подарит её дедуле.

— Восхитительно, молодой человек! Превосходное владение постоянной стихийной трансфигурацией! Вы сами её освоили?

Профессор МакГонагалл всё это время неотрывно наблюдала за действиями Альфи, и была сильно впечатлена: она не ожидала увидеть такого мастерства от первокурсника. Конечно, это была лишь простейшая стихийная трансфигурация — сущий пустяк для настоящего мастера, но для ребёнка, ещё даже не поступившего в школу...

— Меня дедуля научил, — гордо признался Альфи.

МакГонагалл это ничуть не огорчило — наоборот, только подогрело интерес.

— Так значит, ваш... хм... дедуля, он?..

— Его зовут Альбус Дамблдор! — провозгласил Альфи, не замечая отпавшую челюсть профессора. — Он тут директор.

В этот момент дубовая дверь вновь распахнулась, и из-за неё показался Хагрид, за спиной которого несмело топталась толпа детей.

— Профессор МакГонагалл, вот первокурсники.

* * *

Альфи немного нервно переминался с ноги на ногу. Он, как и другие первокурсники, стоял перед учительским столом, ожидая распределения. Альфи казалось, что взор каждого из студентов всех четырёх факультетов был устремлён точно на него. Он понимал: это, конечно же, никак не могло быть правдой. Вот только легче от этого не становилось. Оживлённый шум зала мерк на фоне оглушительного биения сердца. Каждый вдох давался труднее предыдущего. Влажные пальцы цеплялись за ткань мантии в отчаянной попытке сдержать дрожь. Безуспешной попытке.

Тем временем профессор МакГонагалл разворачивала длинный свиток пергамента.

— Когда я назову ваше имя, вы наденете Шляпу и сядете на табурет.

Первокурсники, один за другим, выходили из толпы, садились на табурет и надевали Шляпу. В то же мгновение или спустя несколько секунд в наступившей тишине громко звучал вердикт. Стол факультета, название которого выкрикивала Шляпа, раздавался аплодисментами, приветствуя нового ученика.

— Дамблдор, Альфиас!

Собственное имя и последовавшие за ним громкие шепотки вывели Альфи из ступора. На негнущихся ногах он отделился от группы. Глаза судорожно бегали из стороны в сторону, в голове помутилось, к горлу подступала тошнота. Но вот Альфи наткнулся на внимательный взгляд родных — дедулиных! — глаз. Вдруг они подмигнули. Задорно, с лёгкой смешинкой, будто подбадривая.

Альфи замер, так и не дойдя до табурета. На душе вмиг стало так легко, будто он проглотил целую тысячу воздушных шариков. И чего он распереживался? Подумаешь — распределение! Да разве может случиться что-то плохое, пока дедуля рядом? На губах Альфи расцвела улыбка. Не замечая ничего вокруг, он весело помахал дедуле и вприпрыжку преодолел оставшуюся часть пути.

Стоило Шляпе коснуться его макушки, как она провозгласила:

— ГРИФФИНДОР!

Не задерживаясь ни на мгновение, Альфи рывком вскочил с табурета и умчался к столу теперь уже его факультета. Студенты и профессора с нескрываемым любопытством провожали его взглядом. Гриффиндор ликовал.

Распределение продолжалось. Теперь Альфи мог спокойно оценить обстановку. Его волновала судьба лишь нескольких человек: его девочек и Гарри Поттера. Лаванда уже сидела за гриффиндорским столом, что неимоверно радовало Альфи, поспешившего занять место поближе. Он с сожалением провожал взглядом Пэнси, попавшую в Слизерин, а после и Падму, новую студентку Когтеврана. А вот Парвати, в отличие от сестры, присоединилась к Гриффиндору. Это событие омрачалось лишь распределением на их факультет Гарри Поттера — его Альфи предпочёл бы держать как можно дальше от своих девочек.

А ещё он заприметил некоего Драко Малфоя — кажется, это о нём Пэнси упоминала в поезде. Платиновый блондин, излишне высокомерный на вид, с гордостью прошествовал к столу Слизерина. Тем неприятнее скребло где-то на душе у Альфи, когда он видел, как тот о чём-то болтает с ЕГО Пэнси. Похоже, этот Драко ещё посоперничает с Гарри Поттером за место его врага номер один.

Стоило распределению завершиться, как с золотого стула-трона поднялся Альбус Дамблдор. С лучезарной улыбкой на лице развёл руки в стороны и окинул учеников таким взглядом, будто все они были его собственными детьми. Длинные серебряные волосы излучали ослепительный свет, казалось, по ним текла чистейшая светлая магия. В задорном блеске глаз едва уловимо проглядывалась мудрость прожитых лет. Альфи даже задержал дыхание — настолько величественно выглядел его дедуля.

— Добро пожаловать! Добро пожаловать в Хогвартс! Прежде чем мы начнём наш банкет, я хотел бы сказать несколько слов. Вот эти слова: Олух! Пузырь! Остаток! Уловка! Всё, всем спасибо!

Зал разразился радостными криками и аплодисментами. Альфи, даже не пытаясь сдерживать восхищённую улыбку, старался хлопать громче всех — так, чтобы дедуля точно его услышал. Но вот шум стал утихать, и до ушей Альфи долетел чей-то голос:

— Он... Он немного ненормальный?

Его будто огрели котлом по голове. Дедуля — ненормальный! Да кто посмел?! Альфи поспешил найти источник столь возмутительных слов и наткнулся на чёрную лохматую макушку. Ну кто бы сомневался? Опять этот Поттер! Альфи не мог всё оставить просто так. Нужно было срочно восстанавливать справедливость!

— Эй! Да мой дедуля, он... он самый лучший в мире, вот! Самый сильный, самый добрый, самый замечательный, самый!.. Что?

Альфи прервался, заметив хихикающих Лаванду и Парвати.

— Ой, прости, — смутилась Лаванда, впрочем, она явно ни в чём не раскаивалась. — То, как ты возмущаешься... Это выглядит так... так...

— Очаровательно, — подсказала Парвати, и Лаванда согласно кивнула.

Щёки Альфи порозовели. Его девочки считали его очаровательным! Эта мысль заставляла Альфи растекаться счастливой лужицей, подобно «шоколадной лягушке» на солнце. Так приятно... Альфи глядел в пустоту с мечтательной улыбкой на лице, когда почувствовал лёгкий толчок в плечо. Он обернулся. Слева от него сидел чуть пухловатый светловолосый мальчик, он смотрел на Альфи так, словно ждал ответа.

— Ты что-то сказал?

— Я... эм-м... Ну, да... в-вроде.

Мальчик неловко заёрзал на скамейке, уставившись куда-то в сторону йоркширского пудинга. Не поднимая взгляда, он негромко пробормотал:

— А Дамблдор правда?..

— Он мой дедуля, — кивнул Альфи.

— А, понятно... Бабушка говорит, он великий волшебник... — и невпопад бросил: — Я Невилл.

— Альфи, — он никак не мог понять, чего хочет от него этот мальчик.

— Да, я слышал... А ты... Я... ну, в общем... — наконец решившись, Невилл оторвал взгляд от еды и, неожиданно твёрдо посмотрев на Альфи, выпалил: — Ты будешь со мной дружить?

— Ладно, — тут же согласился Альфи, легкомысленно пожав плечами. — Хочешь печенья? У меня завалялось немного... Магловское, в Хогвартсе такого не делают!

Альфи порылся в кармане, достал оттуда открытую пачку печенья в яркой упаковке и протянул ошарашенному Невиллу. Кажется, у него появился друг. Альфи плохо представлял, что делать в такой ситуации. С друзьями принято делиться... ведь так?

— С-спасибо.

Невилл принял протянутое печенье и неловко улыбнулся своему первому другу.

Альфи сидел на широком подоконнике гриффиндорской башни, поджав колени к груди. Лунный свет пробивался сквозь свинцовые облака, окутывая замок призрачным сиянием. Где-то внизу, у границы Запретного леса, мелькали огоньки — возможно, профессора что-то проверяли. Альфи завороженно следил за танцем теней на каменных стенах, но мысли его были далеко.

Всего за день его мир перевернулся. Раньше существовали только дедуля, сладости всех видов и уютные беседы у камина. Теперь — толпы учеников, смех, взгляды, любопытные шепотки... И эти странные переплетения магии, которые он чувствовал кожей. У Лаванды она искрилась, как шампанское, у Парвати — горела алым пламенем, у Падмы — струилась упорядоченными линиями, словно математические формулы, застывшие в воздухе. Магия Пэнси была скользкой, гибкой, ядовитой — змея, как и полагается настоящей слизеринке. А ещё Гарри Поттер. Его магия напоминала шрам на лбу — резкая, рваная, будто что-то внутри стремилось наружу. Было в ней что-то... неправильное.

Альфи сжал кулаки. Почему все так восхищались Поттером? Из-за шрама? Из-за глупой сказки о том, как младенец победил Тёмного Лорда? Дедуля никогда не рассказывал ему о войне — говорил, что «не время». Война оставила шрамы на всех, даже на дедуле. Особенно на дедуле.

— Ты что, спишь тут? — раздался робкий голос.

Невилл стоял в дверях, теребя края пижамы. Его круглое лицо выражало смесь любопытства и беспокойства. Альфи удивлённо распахнул глаза. Он и не заметил, как Невилл покидал спальню.

— Не могу уснуть, — признался Альфи, подвинувшись. — Садись.

Невилл нерешительно пристроился рядом, и Альфи почувствовал, как его собственная магия потянулась к спокойному, землянистому свечению друга. Странно. С дедулей такого не было — магия Альбуса Дамблдора напоминала океан: глубокая, бездонная, неподвластная. Она тоже действовала успокаивающе, но как-то по-другому, будто унося в неизведанные миры, подальше от проблем, от жизни, от реальности.

— Ты в самом деле видел фестралов? Я... эм... подслушал разговор старшекурсников, — Невилл смущённо отвернулся к окну. — Говорят, их видят только те, кто... — он замолчал, сглотнув.

— Кто видел смерть, — закончил Альфи. Голос его звучал ровно, но внутри всё сжалось. Он знал, почему видит их. Это пугало его. Только он молчал. Как обещал.

Тишина повисла между ними, густая и неловкая. Альфи сунул руку в карман и достал горстку шоколадных конфет.

— Хочешь? Последние.

Невилл кивнул, и они молча жевали, наблюдая, как луна прячется за облаками.

— Спасибо, — наконец сказал Невилл. — За дружбу. У меня... раньше не было друзей.

Альфи улыбнулся. Ему вдруг стало тепло.

— У меня тоже. Только дедуля.

— Он... он правда такой великий, как все говорят?

— Величественный? Да. Но когда мы одни, он смеётся над глупыми шутками и печёт печенье в форме фениксов. Сгорает каждый раз, — Альфи фыркнул. — А ещё он храпит. Как тролль.

Невилл захихикал, и Альфи почувствовал, как магия друга стала мягче, ярче.

— Расскажи ещё!

И Альфи рассказывал. О том, как дедуля учил его превращать камни в фигурки животных, о волшебных сказках перед сном, о коллекции мантий всех-всех цветов. Невилл слушал, разинув рот, а Альфи ловил себя на мысли, что впервые делится этим с кем-то, кроме стен кабинета.

— Альфи? — Невилл вдруг нахмурился. — А почему ты раньше ни с кем не общался?

Мальчик замер.

— Дедуля боялся, — пробормотал он. — Говорил, есть люди, которые захотят... использовать меня.

— Пожиратели Смерти? Думаешь, они попытаются взять тебя в заложники?

— Нет! — Альфи резко вскочил, и стекло окна дрогнуло. — Дедуля не позволит!

— Альфи? — Невилл коснулся его руки, и магия хлынула в точку касания — тёплая, успокаивающая.

— Всё в порядке, — выдохнул Альфи, садясь.

— Нам пора спать, — прошептал Невилл. — Завтра первое занятие.

Альфи покорно последовал за ним, но, лёжа в постели, ещё долго вглядывался в потолок.

* * *

Утренний свет уже пробивался сквозь шторы, когда Невилл, ёрзая у кровати Альфи, осторожно потянул его за рукав:

— Альфи... Все уже спускаются в зал... Пора вставать...

Но мальчик лишь глубже зарылся в одеяло, бормоча что-то несвязное про «марципановых дракончиков».

— Давай по-быстрому! — Рон, уже одетый в мантию с перекошенным галстуком, схватил подушку с соседней кровати. — Близнецы советовали — работает на ура!

Невилл запротестовал, но подушка уже летела в цель. Бумф! Пружины кровати звякнули, когда Альфи дёрнулся, но вместо того чтобы проснуться, лишь сгреб одеяло на голову.

— Не-ет... — простонал Невилл, но Рон уже замахивался второй подушкой.

Шлёп! Удар пришёлся точно по макушке.

Альфи взвизгнул и вскочил, запутавшись в простынях. Комната вспыхнула ослепительным сиянием — магия, сорвавшаяся с цепи, вздула подушки, как воздушные шары. Они лопнули с хлопком, осыпав всё вокруг розовой сахарной пудрой. Простыни заструились густым мёдом, а наволочка, свисая с кровати, застыла хрустящей карамельной коркой. Даже пылинки в солнечных лучах сверкали, словно дроблёные леденцы.

— Ой... — Альфи вынырнул из сладкого хаоса, выплёвывая сладкие блёстки.

— Говорю ж — сработало! — самодовольно фыркнул Рон, но тут же сморщился, вытирая липкие пальцы о мантию.

— Рон! — в один голос рявкнули Гарри, Симус и Дин, больше напоминающие глазированные пряники, чем студентов.

— Ну, э-э... — Рон отступил на шаг, густо покраснев.

Невилл, осторожно отлепляя от пижамы сахарные нити, вздохнул:

— Я же предупреждал...

Альфи, чувствуя, как напряжение в воздухе нарастает, поспешил разрядить обстановку. Притворно-невинным голосом он спросил:

— А что случилось? — и замигал ресницами, словно котёнок, уронивший вазу.

— Ты спал... как сурок в зимней спячке! — Симус тряхнул головой, и с его волос посыпались кристаллы сахара. — Этот болван решил тебя «разбудить»!

Рон попытался оправдаться:

— Фред и Джордж всегда так...

— Это съедобно? — перебил его Дин, тыкая палочкой в зефирный комок, бывший его подушкой.

— Не-а! — Рон, уже успевший лизнуть «карамельную» стену, скривился. — На вкус как перья в сахарной глазури. Фу, пахнет старым носком!

Альфи покраснел, выпутываясь из мармеладных оков. Липкие следы таяли на глазах, оставляя после себя лёгкий аромат ванили.

— Это временная трансфигурация... Час — и всё исчезнет! Ну, почти... — пробормотал он, стараясь сохранить серьёзность, но уголки губ предательски дрожали. Дедуля бы точно рассмеялся.

Весь завтрак Альфи украдкой поглядывал на возвышающийся золотой трон. Каменная фигурка, спрятанная в кармане, будто жгла ему бок. Подарить её при всех — значило выставить напоказ кусочек их с дедулей тайного мира. Ну уж нет! Он дождётся момента, когда они останутся одни в кабинете, заваленном книгами и странными приборами. Тогда дедуля снимет очки, потрёт переносицу и скажет тем мягким голосом, который знал только Альфи: «Спасибо, мой мальчик. Это прекрасно».

После завтрака начались занятия. На травологии профессор Спраут, похожая на добродушную садовую фею, учила обращаться с волшебными растениями. Альфи тут же умудрился уронить горшок, обсыпав землёй весь класс, а при попытке полить прыгучий кактус получил струёй воды в лицо. Невилл же, напротив, будто говорил с растениями на их языке — его руки двигались уверенно, а саженцы распрямлялись, как солдаты по команде.

Настоящим кошмаром обернулась история магии. Профессор Бинс оказался призраком, а приведений Альфи на дух не переносил. Мало того, он ещё и настолько нудно бубнил про гоблинские восстания, что не заснуть — уже великое достижение.

Приятной отдушиной стали заклинания. Крошечный профессор Флитвик знакомил первокурсников с их первыми чарам. Они учились правильно произносить слова заклинания и тренировали движения палочки. Профессор ходил между рядами и тоненьким голоском делал забавные комментарии. Альфи справлялся на отлично — он много раз видел, как колдовал дедуля, и успел узнать немало заклинаний, пусть лишь в теории. Один из немногих, он смог зажечь на кончике палочки тусклый огонёк.

Сразу после обеда Альфи распрощался с Невиллом. Только сейчас он в полной мере осознал, как сильно успел соскучиться. Не только по дедуле, но и по родной комнатке рядом с директорским кабинетом. Каменные гаргульи даже не спросили пароль. Может, перепутали его с директором или ощутили их связь. Кто их знает? Горгульи — творения самих Основателей! Так или иначе, Альфи было всё равно: это он в последние пять лет сочинял пароли для директорской башни. В честь любимых сладостей!

— Альфи, мальчик мой, как я рад тебя видеть! — мягко, с тёплой улыбкой поприветствовал его дедуля.

Альфи запрыгнул на край стола, не обращая внимания на возмущённый шёпот портретов («В наше время дети знали, как вести себя в кабинете директора!»). Он сунул руку в карман и через мгновение поставил перед дедулей его собственную фигурку.

— Это тебе, — и гордо добавил: — Сам сделал!

— Великолепно! Теперь у меня есть двойник, чтобы замещать меня на скучных собраниях, — Альбус поставил фигурку рядом с серебряным глобусом, где вместо стран светились созвездия. — Расскажи, как прошёл день? Говорят, ты устроил сладкий апокалипсис в спальне... — уголки его губ задрожали, сдерживая смех.

Альфи залился румянцем, сжимая край стола. Его ноги болтались в воздухе, как маятник, выдавая внутреннее волнение:

— Это Рон начал! Он кидался подушками, а я... ну... оно само. Но всё исчезло! Ну, почти... — он потянулся к вазе с леденцовыми гиацинтами, украдкой отломив лепесток. Хруст карамели заполнил паузу.

Альбус наконец рассмеялся, и комната наполнилась тёплым гулким эхом. Даже портреты бывших директоров на стенах ухмыльнулись.

— Но, полагаю, мистер Уизли получил ценный урок: не всех спящих принцев стоит будить поцелуем... или подушкой. Так ты уже завёл друзей, мой мальчик?

Они болтали о пустяках: о том, как Невилл заставил прыгучий кактус цвести ромашками. Как Парвати сегодня на заклинаниях так взмахнула палочкой, что у Флитвика усы закрутились в спираль. Обсуждали бесчисленные украшения модницы Лаванды: в ушах серёжки с драгоценными камнями, на шее милый кулончик, причёску дополняют розовые бантики, а тонкие запястья обвешаны браслетами. Альфи рассказал о дерзкой, высокомерной, даже немного грубой Пэнси с блестящими чёрными волосами, холодным взглядом и гордо вздёрнутым носиком. Не забыл помянуть воришку Поттера и непонятного Драко.

— Дедуля, только подумай: они украли МОИХ девочек!

Альфи скорчил очаровательно-обиженную мордашку, чем заработал утешительное взъерошивание волос.

— Обида — тяжёлый груз, Альфи. Не носил бы я его вместо конфет в карманах, — он подмигнул, доставая из складок мантии леденец в форме феникса. — Сладкое куда лучше лечит уколотые сердца.

Альфи развернул фольгу и осторожно лизнул леденец — кисло-сладкий, со вкусом лимона.

— Ты так похож на маму, — неожиданно заметил Альбус.

Альфи мгновенно напрягся. В его голосе зазвенела нескрываемая тревога:

— А на папу?

Тишина повисла гуще дыма от камина. Даже феникс Фоукс замер, прислушиваясь. Альбус снял очки, медленно протёр их тканью, и Альфи впервые заметил, как дрожат его пальцы — тонкие, покрытые паутинкой прожилок, словно пергаментные листы. Он уже начал клясть свою несдержанность, но тут дедуля удивительно спокойно улыбнулся и произнёс:

— Ты похож на него больше, чем готов признать, — и, предотвращая возмущения Альфи: — но не настолько, чтобы повторять его ошибки.

Некоторое время Альфи молчал. Альбус не торопил, давая возможность как следует обдумать его слова. Наконец Альфи осторожно спросил:

— Я... встречусь с ним?

— Если того желает твоё сердце... — начал он, но Альфи вскочил, смахнув на пол горсть драже. Они закатились под кресло, звеня, как слёзы.

— Нет! Не хочу! — его голос сорвался, став тоньше, детальнее. Магия заклубилась вокруг, окрашивая воздух в мерцающий сиреневый. Книги на полках затрепетали, а чернильница зависла в воздухе. — Я... я чувствую его магию. Она пахнет пеплом.

Дамблдор поднялся, и его тень, гигантская и изрезанная светом от камина, накрыла Альфи. Но руки, опустившиеся на его плечи, были тёплыми и лёгкими, как солнечные лучи.

— Страх не делает тебя слабее, — прошептал он, и в его голосе зазвучала мелодия старых колыбельных. — Твой отец... он любит тебя. По-своему. Но ты — не его эхо. Ты — новый заклинатель в партитуре мира. — Альбус коснулся лба мальчика, и сиреневая дымка вокруг них рассеялась, сменившись золотистым сиянием. — Помни, из пепла рождаются фениксы.

Фоукс внезапно взмыл к потолку, рассыпая искры, и Альфи невольно рассмеялся. Одна из них приземлилась прямо на его нос, заставив чихнуть.

— Благослови тебя Мерлин, — усмехнулся Альбус, пододвигая Альфи тарелку с печеньем в форме фениксов. Один крылатый контур явно подгорел — знакомый почерк дедулиных кулинарных экспериментов.

Альфи схватил лакомство и плюхнулся на диван, утопающий в бархатных подушках цвета сливочного крема.

Так, поедая сладости и болтая обо всём подряд, они просидели до самого ужина. С нескрываемым сожалением Альфи покидал кабинет директора. Он знал, что не сможет снова наведаться сюда после ужина, — обещал Невиллу вместе заняться домашним заданием. Уже у самых дверей Альфи задержал дедуля. Заглянув в спальню, Альбус задорно подмигнул и вручил ему колокольчик-будильник — «во избежание повторения инцидента».

Жизнь завертелась. Занятия, беседы с дедулей, прогулки с Невиллом, игры в общей гостиной Гриффиндора. Альфи вместе с Парвати слушал свежие сплетни Лаванды. Иногда составлял компанию Падме в библиотеке. Время от времени он бросал полные тоски взгляды на Пэнси, вьющуюся вокруг Драко, — с Альфи она не общалась. Гарри Поттера он игнорировал. Он не Малфой, чтобы бросаться колкостями и провоцировать драки. Пока его девочки больше не интересовались Мальчиком-Который-Выжил, Альфи был доволен.

Любимые и нелюбимые предметы были определены сразу.

Он вне всяких сомнений унаследовал талант дедули к трансфигурации. Профессор МакГонагалл не могла нарадоваться, когда Альфи с первой попытки превратил спичку в иголку. Красные рубины, на зависть слизеринцам, щедро сыпались в копилку Гриффиндора.

Товарищи по факультету глядели на Альфи с гордостью и восхищением. Исключение составляла разве что Гермиона Грейнджер, подруга Поттера. Привыкшая быть лучшей во всём, она раздражалась успехами Альфи и всё усерднее колдовала над спичкой, но та, будто назло, лишь заострилась с одного конца и слегка покрылась серебром. Утешительные два очка казались девочке насмешкой над её потугами.

Хотя трансфигурация давалась Альфи так же легко, как и дыхание, занятия ей вовсе не были бесполезными. Он это заметил сразу. Используя конкретные заклинания вместо стихийного волшебства, он стал лучше контролировать спонтанные выбросы. Сама магия изменилась. Прежде вспыльчивая и безудержная, теперь она игривым потоком струилась под кожей, послушная воле Альфи.

Хорошо запомнился первый урок зельеварения.

Профессор Снейп тенью влетел в кабинет. Альфи ярко ощутил его магию — холодную и колючую, точно ледяные шипы. Снейп прямо таки пылал ненавистью ко всем гриффиндорцам, но больше всего досталось Гарри Поттеру и... Альфи. Первый же урок он начал с настоящего допроса.

— Поттер! В чём разница между волчьей отравой и клобуком монаха?

По выражению лица Гарри стало предельно ясно: он не только не знал ответа, но и не понимал, о чём его спрашивают. В этом Альфи его не винил — все знали, что Поттер вырос у маглов. К тому же, он и сам затруднялся с ответом. На ум приходило что-то связанное с оборотнями, но точнее сказать не выходило — ни зельями, ни травами он не увлекался. Альфи повернулся к Невиллу. Знал ли он ответ, было не разобрать — он весь трясся от страха и так скукожился, что, казалось, у него вовсе не было шеи.

— Я не знаю, сэр, — предсказуемо ответил Гарри.

— Так, так… Очевидно, известность — это далеко не всё. Но давайте попробуем ещё раз, Поттер, — губы Снейпа скривились в презрительной усмешке. — Если я попрошу вас принести мне безоаровый камень, где вы будете его искать?

И снова: — Я не знаю, сэр.

— Похоже, вам и в голову не пришло почитать учебники, прежде чем приехать в школу, так, Поттер?!

Альфи нахмурился. Если бы нужно было прочитать учебники заранее, дедуля бы обязательно предупредил. Чего этот Снейп добивается?

— Дамблдор! — неожиданно произнёс Снейп. — Что получится, если я смешаю измельчённый корень асфоделя с настойкой полыни?

Разумеется, Альфи не знал. Однако, наученный горьким опытом Поттера, решил попытаться.

— Э-э... Кажется, что-то ядовитое, сэр... А, да, ещё горькое! Надо сахара положить!

Послышался смех. Альфи в недоумении завертел головой — что он такого сказал? В основном смеялись слизеринцы во главе с Малфоем, но и некоторые гриффиндорцы не сумели сдержаться.

— Похоже, ваш... дедуля, — Снейп язвительно ухмыльнулся, вызвав новый приступ смеха у слизеринцев, — не счёл важным объяснить разницу между кулинарией и зельеварением. Вы полагаете, связи делают вас неприкасаемым? Спешу разочаровать. Пять очков с Гриффиндора за ваш наглый ответ!

Альфи надулся. За что Снейп на него взъелся? Он же не сделал ничего плохого! Нужно что-то предпринять. Первой мыслью было пожаловаться дедуле — пусть он найдёт на место Снейпа нормального преподавателя. Нет, нельзя! Тогда у Снейпа действительно появится повод обвинить Альфи в злоупотреблении родственными связями. Решено! Он справится сам.

Они варили зелье от фурункулов. Альфи был серьёзно настроен доказать Снейпу, что он способен на что-то и без помощи дедули. А именно — сварить идеальное зелье. С ним в паре оказался Невилл. Альфи большого труда стоило предотвращать все попытки испортить зелье. Раз за разом он перехватывал руки Невилла — тот ужасно нервничал и то и дело норовил бросить в котёл неправильный ингредиент. И всё же Альфи что-то упустил. Зелье, пусть и не взорвалось, имело насыщенный бордовый оттенок вместо указанного в учебнике нежно-голубого. Альфи с трудом сдержал магию, когда под насмешливо-презрительным взором Снейпа сдавал пробирку с получившейся жидкостью.

В тот день он возненавидел зельеварение.

С остальными предметами было проще. Альфи, пусть и не хватал звёзд с неба, справлялся не хуже прочих. Может, он и мог бы стать одним из лучших, но учёба его не прельщала. С куда большим удовольствием Альфи проводил время с дедулей, девочками или Невиллом.

Кстати, о нём. Альфи стал замечать, что Невилл постоянно куда-то сбегает, а возвращается только через несколько часов очень уставший. Даже своего питомца — жабу Тревора — оставлял на попечение Альфи. Прошла целая неделя, прежде чем друг раскололся под его напором.

Оказалось, родители Невилла, когда тот был совсем маленьким, пострадали от рук Пожирателей Смерти. Их разум оказался сильно повреждён. Целители больницы святого Мунго вот уже десять лет бились над их исцелением, перепробовали все существующие методы — всё без толку. Однажды даже предложили безболезненно лишить их жизни. Бабушка Невилла была в такой ярости, что дюжина целителей превратились в пациентов, пострадавших от особо заковыристых проклятий. У миссис Лонгботтом был тяжёлый характер.

С раннего детства Невилл мечтал стать целителем и вылечить родителей. Вот только без ЖАБА по зельеварению целителем не стать, а на уроках он не мог сосредоточиться и постоянно допускал глупые ошибки. Поэтому Невилл прятался в заброшенном классе и тайком варил зелья. Альфи тут же напросился другу в компанию, но наотрез отказался приближаться к котлу — он предпочёл упражняться в трансфигурации.

Так у Альфи и Невилла появилось тайное место, вскоре прозванное Кондитерской. Всё из-за сладостей, которые Альфи туда натаскал — «чтоб было что пожевать». Кроме их двоих о Кондитерской не знал никто — даже дедуля. Это был первый раз, когда Альфи что-то от него скрывал, и от этого на душе скребли кошки. В то же время внутри разливалось что-то липкое и неизведанное, но странно приятное. Наверное, нечто похожее испытывают маленькие дети, когда делают первый шаг без поддержки родителей.

* * *

Идея возникла, как пузырь в зелье — внезапно и неотвратимо. Альфи, развалившись на диване в Кондитерской, жевал лимонные дольки, когда его осенило: Невилл обязан познакомиться с дедулей! Ведь разве можно скрывать самого директора Хогвартса от такого друга?

— Невилл! — Альфи вскочил, рассыпав крошки съеденного ранее печенья. — Завтра после ужина!

— Ч-что? — друг отпрянул, чуть не опрокинув котёл с зельем, которое уже третий день отказывалось менять цвет с ядовито-зелёного на «лавандовый рассвет».

— Ты встретишься с дедулей! — Альфи схватил Невилла за запястье, и тот попытался вырваться, словно пойманная в ловушку фея. — Он тебе понравится! Он знает всякое, и у него много-много сладостей!

— Н-нет, Альфи, я... я не смогу! — Невилл замотал головой, глаза округлились, как у совы, застигнутой врасплох. — Я... я ж-же...

— Жутко боишься? — Альфи сунул ему в рот лимонную дольку, чтобы перебить заикание. — Дедуля же не Снейп! Он однажды превратил свою бороду в розовые конфетти, чтобы рассмешить меня.

Уговоры заняли полчаса, две пачки желейных червяков и обещание, что дедуля не спросит о зельях. В итоге Невилл сдался, но весь следующий день ходил бледнее призрака Серой Дамы.

* * *

Кабинет директора встретил их ароматом мятного чая и мягким потрескиванием камина. Альфи втолкнул Невилла внутрь, как непослушный чемодан.

— Дедуля! — Альфи звонко хлопнул дверью, отчего портреты на стенах вздрогнули в унисон. — Это Невилл — мой друг! Тот самый, про которого я рассказывал!

Альбус Дамблдор поднял глаза от пергамента, и его борода, будто живая, мягко колыхнулась. Глаза, как обычно скрытые за полумесяцами очков, сверкнули любопытством.

— Добрый вечер, мистер Лонгботтом, — его голос напомнил Альфи шелест страниц в запретной секции библиотеки — таинственный, но притягательный. — Альфи говорил, вы увлекаетесь травологией?

Невилл замер, словно его корни проросли сквозь каменный пол. Рот открылся, но вместо слов послышалось лишь:

— Э-э... Я... э-э...

Альфи толкнул его локтем, шепнув:

— Говори! Он не кусается. Ну, большую часть времени...

— Я... п-п-п... — Невилл задохнулся, словно проглотил язык. Его пальцы вцепились в мантию так, что костяшки побелели. — П-п-п...

Альфи вспомнил профессора Квиррелла — того самого, чьё заикание напоминало треск сломанной метлы. У Невилла получилось ещё хуже. Словно на него наложили Заклятие Вечного Запинания.

— П-п-п... — Невилл закрыл глаза, будто молился о землетрясении, чтобы провалиться сквозь пол.

— Попробуй жестами! — Альфи махнул руками, как дирижёр оркестра глухих гоблинов. — Или нарисуй!

Альбус поднял руку, и в воздухе материализовался поднос с чашками и тарелкой воздушного зефира. Один розовый кусочек подпрыгнул, пытаясь сбежать.

— Не торопитесь, мистер Лонгботтом, — Дамблдор улыбнулся, и морщины вокруг глаз сложились в узор, похожий на солнечные лучи. — Порой даже заикание звучит как поэзия.

Невилл сделал глубокий вдох, словно ныряя в Чёрное озеро, и выдавил:

— П-пр-р-ра... р-растения... л-люблю р-растения.

Альфи чуть не захлопал в ладоши. Прогресс!

— Прекрасное увлечение, — Альбус кивнул, и его борода заколыхалась одобрительно. — А что вас привлекает в них больше всего? Их тихая стойкость... или умение расти даже в тени?

Невилл взглянул на Альфи, словно прося подсказки, но тот лишь ободряюще улыбнулся, сунув другу в руку зефирку.

— О-они... к-к-когда их п-поливаешь... о-они р-радуются, — выдавил Невилл, сжимая зефир так, что он превратилась в липкую лепёшку. — И... и н-не з-злятся, е-если я... о-ошибаюсь.

Альбус откинулся в кресле, и его взгляд стал мягче лунного света.

— Мудрость, достойная самой Кандиды Когтевран, — он подмигнул, и Альфи фыркнул. — Растения — прекрасные учителя. Они напоминают нам, что даже в темноте можно тянуться к свету.

Невилл кивнул, и его щёки порозовели, как лепестки розы. Альфи, почувствовав, что лёд тронулся, уселся на край стола и принялся рассказывать, как на травологии Невилл заработал целых тридцать очков для Гриффиндора.

— А ещё он может отличить пурпурную репу от крапчато-васильковой с закрытыми глазами! — Альфи жевал зефир, размахивая ногами.

Невилл попытался возразить, но его «н-н-нет!» потонуло в смехе Дамблдора.

— Тогда, быть может, вы поможете мне с одним деликатным вопросом, — Альбус достал из ящика стола крошечный горшок с растением, чьи листья свернулись в плотные бутоны. — Это Чревовестник. Он... слегка обиделся на меня за пересадку.

Невилл осторожно прикоснулся к листу, и бутоны дрогнули. Его пальцы, дрожавшие минуту назад, теперь двигались уверенно, как палочка опытного волшебника.

— Е-ему н-нужна т-тень... — прошептал он, и Альбус замер, словно ученик на лекции. — И... и г-г-говорить с ним. Ч-чтобы не скучал.

— Говорить? — дедуля приподнял бровь, и Альфи едва сдержал хихиканье. — О чём, например?

— О... о звёздах... — Невилл улыбнулся впервые за вечер. — О-они л-любят слушать про созвездия.

Альбус задумчиво посмотрел на растение, затем на Невилла, и в его глазах вспыхнули искорки, знакомые Альфи по их вечерним беседам.

— Кажется, я нашёл нового советника по ботанике, — он протянул Невиллу горшок. — Будете так добры?

Невилл взял его, словно священный артефакт, а Альфи расплылся в улыбке. Его друг больше не заикался. Ну, почти.

Позже, возвращаясь в гриффиндорскую башню, Невилл спросил:

— А... а он в-всегда т-такой?

— Нет, — Альфи засмеялся, прыгая через ступеньку. — Иногда он превращает свои носки в летучих мышей и гоняется за ними по кабинету. Но это только по средам.

Невилл фыркнул, и его смех, звонкий и свободный, смешался с эхом коридоров.

Большой Зал сиял тысячью тыквенных фонарей, чьи резные рожицы подмигивали студентам, словно старые приятели. Парящие свечи окрашивали воздух в золотисто-оранжевые тона, а живые летучие мыши, заколдованные профессором Флитвиком, кружили под потолком, создавая атмосферу Хэллоуина. В углу, у стола Гриффиндора, висел огромный паук, из пасти которого то и дело вылетали конфетти в форме паутинок. Альфи, сидя между Невиллом и Лавандой, с упоением поглощал третий кусок тыквенного пирога. Его щёки были измазаны взбитыми сливками, а в кармане мантии ждали своего часа лимонные дольки — на случай, если сладкого окажется мало.

— Ты видел, как Малфой пытался напугать Лаванду муляжом вампира? — хихикала Парвати, размахивая вилкой с кусочком пирога. — Она так взвизгнула, что у него парик съехал набок!

— А Гарри вообще не испугался, — добавила Лаванда, делая обиженную гримасу. — Сказал, что у дяди Вернона лицо страшнее.

Альфи фыркнул. Ему не хотелось слышать о Поттере, особенно сейчас, когда его девочки наконец перестали его упоминать. Он потянулся за кувшином с тыквенным соком, но вдруг дверь зала с грохотом распахнулась.

Вбежал профессор Квиррелл. Его фиолетовый тюрбан съехал набок, обнажив бледный лоб, а лицо искажала гримаса ужаса.

— Т-т-тролль! — заикаясь, выкрикнул он, хватая воздух, будто рыба, выброшенная на берег. — Т-тролль... в п-подземелье… спешил вам сообщить...

И рухнул в обморок прямо на глазах у изумлённой публики.

Тишина длилась доли секунды, а затем зал взорвался криками. Первокурсники метались, сталкиваясь друг с другом, старшекурсники пытались успокоить младших, а профессора бросились наводить порядок. Гермиона Грейнджер вскочила на стол, размахивая палочкой, как флагом, но её голос потонул в общем хаосе.

— Старосты! — прогремел голос Альбуса Дамблдора, заглушив шум. Его серебряные волосы сияли, как северное сияние, а голубые глаза метали молнии. — Немедленно уводите свои факультеты в спальни!

Альфи вскочил на скамью, вглядываясь в толпу. Парвати? Рядом с Лавандой. Падма? С когтеранцами. Пэнси? Её чёрные волосы и холодный взгляд нигде не мелькали.

— Где Пэнси?! — воскликнул он, опрокидывая кубок с тыквенным соком. Липкая лужа растеклась по скатерти, но Альфи уже не обращал на это внимания.

— М-может, в уборной? — предположил Невилл, пытаясь удержать Тревора, который в панике прыгал по столу.

Но Альфи уже рванул к слизеринскому столу, где Драко Малфой с напускным спокойствием поправлял галстук.

— Где МОЯ Пэнси?! — схватил Альфи его за рукав, оставив липкий след от сливок.

Драко брезгливо стряхнул его руку:

— Паркинсон? В библиотеке, наверное. Всю неделю твердила, что хочет найти какую-то книгу…

Сердце Альфи забилось так, будто пыталось вырваться из груди. Не дожидаясь конца фразы, он умчался прочь, обгоняя толпу гриффиндорцев.

* * *

Коридоры были пусты, лишь эхо его шагов стучало в такт учащённому дыханию. Факелы мерцали, отбрасывая зловещие тени, которые извивались, как живые. Альфи бежал, спотыкаясь о собственные ноги, магия пульсировала в висках, напоминая барабанную дробь. Запах гнили и мокрой шерсти становился сильнее с каждым шагом.

Он ворвался в библиотеку — и застыл.

Тролль, высотой в три метра, размахивал дубиной, круша стеллажи. Книги взлетали, как испуганные птицы, их страницы хлопали на ветру, словно крылья. В воздухе висел смрад — смесь грязных носков и общественного туалета, в котором много лет никто не убирался. За одним из столов, прижавшись к полке, стояла Пэнси. Её лицо было белее пергамента, а в руках, словно щит, дрожал древний фолиант «Генеалогия волшебных династий» — её палочка лежала разломанной на полу, как хрупкая веточка. Голубые глаза, всегда такие холодные, расширились от страха.

— ОТОЙДИ ОТ НЕЁ! — закричал Альфи, и его голос, звонкий и детский, утонул в грохоте рушащихся полок.

Тролль повернулся, зарычав. Слюна капала с его клыков, оставляя на полу едкие пятна. Альфи взмахнул палочкой:

— Пульвис Верто!

Дубина в руке тролля обмякла, став гигантской розовой подушкой с вышитыми сердечками. Чудовище, не понимая подвоха, швырнуло её в стену, где та мягко шлёпнулась, рассыпав перья.

— Беги! — крикнул Альфи, но тролль, схватив обломок книжной полки, перекрыл Пэнси путь. Его новая «дубина» взметнулась вверх, готовая раздавить девочку.

— ПЭНСИ!

Альфи бросился вперёд. Сиреневое свечение окутало его, как плащ, сотканный из лунного света. Запахло пеплом и… смертью. Из теней выползли крошечные скелетики — не выше крысы, с бантиками на рёбрах и миниатюрными мечами из костей. Они защебетали, как стайка воробьёв, и бросились на тролля.

— Кусь! — пискнул один, впиваясь зубами в лодыжку.

— Бдыщ! — другой взобрался на спину и стукнул рукояткой меча по макушке, как молоточком.

Тролль заревел, пытаясь стряхнуть костяных шалунов. Альфи, не понимая, что творит, махнул палочкой. Полки ожили: книги превратились в летучих мышей с обложками вместо крыльев. «Учебник зельеваранения» с раздвоенным хвостом врезался троллю в глаз, а «История магии» Батильды Бэгшот закружила вокруг его головы, хлопая страницами.

— Нет! — вскрикнул Альфи, когда тролль, оглушённый хаосом, споткнулся о деревянные обломки и рухнул, придавив пару скелетиков.

Он вскинул руки, и сиреневая дымка сгустилась. Из-под тролля вынырнули призрачные ручонки — пухлые, как у младенца, но с острыми ноготками. Они дёрнули чудовище за нос, и оно завизжало, закатив глаза.

— Буль-буль! — запищал один из скелетиков, махая Альфи костяной лапкой, словно предлагая бежать.

Пэнси, не веря глазам, вылезла из укрытия. Её взгляд упал на Альфи, окружённого сиянием, словно он сам стал призраком из детской сказки.

— Ты… Ты некромант?! — прошептала она, отступая к стене.

Сияние погасло. Скелеты рассыпались в пыль, призраки растаяли, а книги, утратив магию, посыпались вниз, похоронив под собой оглушённого тролля. Альфи, внезапно осознав, что натворил, схватился за голову:

— Я… Я не хотел! Это само…

— Что, Мордред подери, здесь происходит?! — прогремел голос Снейпа.

В дверях стояли профессора: МакГонагалл с поджатыми губами, Квиррелл, всё ещё дрожащий, и очень злой Снейп.

— Мистер Дамблдор! — МакГонагалл окинула взглядом разруху. — Объясните!

Альфи поёжился, пряча за спину дрожащие руки.

— Он спас меня! — неожиданно вступилась Пэнси, выступив вперёд. Она всё ещё дрожала, но её голос был твёрд. — Тролль напал... Альфи его остановил. Он... использовал трансфигурацию.

Снейп, скользнув взглядом по разгрому, язвительно процедил:

— Спас, уничтожив половину библиотеки. Пятьдесят очков с Гри!..

— Профессор Снейп, — перебила МакГонагалл, — учитывая обстоятельства, двадцать пять очков Гриффиндору за спасение жизни. Но... — она строго посмотрела на Альфи и Пэнси, — вы будете каждый вечер после ужина посещать отработки у мадам Пинс, до тех пор, пока не приведёте библиотеку в порядок. Вы оба.

Снейп скривился, словно откусил лимон, но промолчал.

* * *

— Дедуля, — Альфи вбежал в кабинет директора и на одном дыхании выдал: — Дай мне доступ в Запретную Секцию.

Альбус Дамблдор поднял глаза от пергамента, на котором танцевали чернильные строчки. В его взгляде читалась грусть, гордость и что-то ещё — словно он ждал этого.

— Ты уверен? — спросил он мягко.

Альфи кивнул. В его сиреневых глазах зажглись искорки решимости.

— Я должен знать, как контролировать это. Чтобы защитить... тех, кто мне дорог.

С тяжёлым вздохом Альбус провёл палочкой по воздуху, и на столе появился серебряный ключ, выкованный в форме черепа.

— Запретная Секция хранит знания, которые могут обжечь даже опытных волшебников, — предупредил он. — Но я верю, ты не станешь вторым…

Он не договорил. Альфи сжал ключ, ощущая его холод на ладони.

— Спасибо, дедуля.

— И, Альфи… — Дамблдор подмигнул. — Если встретишь книгу «Конфетные заклинания средневековья», принеси мне. Для коллекции.

Мальчик рассмеялся, но в душе клокотало. Теперь он сможет защитить их всех.

* * *

Пэнси сидела на полу, прислонившись к уцелевшему стеллажу. Её чёрная мантия измазалась в пыли, а одна из серебряных заколок, удерживавших идеальную причёску, сломалась, выпустив прядь волос на лицо. Она нервно перебирала обложку «Генеалогии волшебных династий», оставляя на пергаменте отпечатки дрожащих пальцев. Запах старой бумаги смешивался с едким ароматом клея, который Альфи размазывал по разорванным страницам. Мадам Пинс ворчала где-то за спиной, щёлкала пальцами, и книги взлетали, как стая испуганных птиц, но Пэнси не замечала этого. Её голубые глаза, обычно холодные как ледники, теперь метались между Альфи и грубой щербиной на полу, оставленной дубиной тролля.

— Ты мог бы меня предупредить, что умеешь оживлять скелетов, — её голос звучал резко, но в нём дрожала тень восхищения. Она скрестила руки на груди, стараясь вернуть себе привычную надменность, но безымянный палец непроизвольно постукивал по локтю — ритм тревожный, сбивчивый.

Альфи, сидя на корточках рядом с опрокинутой банкой клея, вздрогнул. Его пальцы, липкие от волшебного раствора, замерли над страницей «Тайн артефактов древности». Он не решался поднять взгляд.

— Я и сам не знал точно, — пробормотал он, сжимая кисточку так, что деревянная ручка затрещала. — Это… случается, когда я теряю контроль. — Он потянулся за новой книгой, и рукав мантии зацепил лужицу клея. Липкая нитка потянулась за ним, как паучий шёлк.

Пэнси прищурилась. Её ноздри дрогнули — воздух пах пеплом и чем-то металлическим, словно после грозы. Она помнила этот запах. Её отец, чистокровный волшебник со связями в Министерстве, однажды привёл домой арестованного некроманта. Тогда в прихожей тоже витало это странное, тревожное благоухание.

— Значит, ты не некромант? — спросила она, намеренно опустив голос до шёпота. Вопрос повис в воздухе, как проклятие.

Альфи резко вскочил, опрокинув банку. Фиолетовый клей растекался по полу, образуя причудливые узоры, похожие на руны.

— Нет! — вырвалось у него громче, чем нужно. Мадам Пинс обернулась, сверкнув очками, и Альфи понизил голос. — Не совсем… Дедуля говорит, это… наследственное.

Он потупился, разминая карман мантии, где лежали лимонные дольки. Пэнси наблюдала, как его ресницы, белесые от пыли, трепещут. Она ожидала лжи, высокомерия, оправданий — всего, что обычно слышала от слизеринцев. Но Альфи просто стоял, сгорбившись, как побитый щенок, и это раздражало. И… трогало.

— От Дамблдоров? — она подняла бровь, играя с обломком заколки. Острый край впился в палец, но она не отдернула руку — боль помогала сосредоточиться.

— От… другого родственника, — Альфи наконец посмотрел на неё. Его сиреневые глаза, обычно сияющие как аметисты, теперь казались тусклыми, почти серыми. — Дедуля не любит о нём говорить.

Тишина затянулась, прерываемая только шорохом страниц, возвращающихся на полки. Пэнси вдруг рассмеялась — резко, почти истерично, но тут же подавила смешок, прикусив губу.

— Ладно, сладкоежка, — она встала, отряхивая мантию с преувеличенной брезгливостью. — Думаю, с твоими скелетиками Хэллоуин получился куда интереснее.

Альфи улыбнулся, но уголки губ дрожали. Он вытащил из кармана горстку лимонных долек, завёрнутую в пергамент, и протянул Пэнси.

— Чтобы не пахло клеем, — пояснил Альфи, когда она нахмурилась. — Ты… всё время морщишь нос.

Она достала одну дольку, пальцы слегка дрогнули. Взрыв сладости и кислоты ударил в нёбо, заставив сморщиться, но странным образом перебил привкус страха, всё ещё витавший на языке.

— Спасибо… — она проговорила неожиданно мягко, затем, спохватившись, добавила: — За тролля. И за конфету. Но если расскажешь кому-нибудь, что я сказала «спасибо», тебя ждёт участь хуже, чем у этого фолианта, — она пнула ногой потрёпанный том «Проклятий древней Месопотамии».

Альфи кивнул, серьёзно сложив губы бантиком.

— Обещаю. Только… — он замолчал, перебирая обрывки страниц. — Ты не боишься меня теперь?

Пэнси замерла. Где-то вдали упала книга, издав глухой стук. Она подошла ближе, и тень от её фигуры накрыла Альфи, словно крыло ворона.

— Боюсь, — призналась она, неожиданно искренне, — но не тебя. Того, что в тебе.

Её рука дрогнула, будто она хотела коснуться его плеча, но вместо этого схватила случайную книгу с полки.

— Поэтому научись это контролировать. Или я сама найду способ тебя остановить.

Она повернулась, чтобы уйти, но Альфи окликнул её:

— Пэнси! Завтра… Поможешь мне в Запретной Секции? Дедуля разрешил.

Она обернулась, и в её взгляде промелькнуло что-то похожее на голод.

— Ты действительно думаешь, что я откажусь от шанса узнать твои секреты? — усмехнулась она, и в голосе вновь зазвучала привычная сталь. — Принеси ещё лимонных долек. И не вздумай опаздывать.

Когда она вышла, Альфи потрогал карман, где лежал серебряный ключ-череп. Он был холодным, как кость, но от мысли, что завтра Пэнси будет рядом, стало тепло. Даже если этот путь приведёт его в самое сердце тьмы.

— Что стряслось?

Альфи подскочил, словно в него прилетело Жалящее Заклинание. Невилл, сидевший рядом с ним за гриффиндорским столом, казалось, был чем-то сильно озабочен. Альфи посмотрел по сторонам — с виду всё как обычно.

— Ты о чём? — растерянно уточнил он.

— Обед почти кончился, а ты ничего не съел, — с явным укором заметил Невилл. — Что такого интересного у слизеринцев?

И правда — тарелка Альфи была полна до краёв, а сам он неотрывно сверлил взглядом стол Слизерина. Вернее, он смотрел, как Драко — мерзкий, напыщенный, самовлюблённый Драко! — хихикает над чем-то с Пэнси. Пэнси, которая ещё вчера копалась с ним, Альфи, в Запретной Секции. Пэнси, которая кривилась при виде лимонных долек, но таскала их тайком, когда думала, что Альфи не видит. Пэнси, которая так искренне по-доброму смеялась над его безуспешными попытками вызвать хотя бы одного-единственного малюсенького скелетика.

ЕГО Пэнси!

Но стоило появиться Драко, как реальность, повинуясь воле какой-то всесильной и определённо злой сущности, в тот же миг выворачивалась наизнанку. Его Пэнси бесследно таяла в собственной тени. Другая Пэнси хихикала над шуточками Драко, презирала гриффиндорцев и, самое невыносимое, бросалась ужасными, похожими на отравленные кинжалы, словами о нём и о дедуле. Раз за разом Драко крал у него Пэнси и превращал её в настоящее чудовище.

Когда его девочки уходили к Гарри Поттеру, ему было больно. Но когда Драко похищал его Пэнси, Альфи казалось, будто душу медленно, один за другим, разрывали на тысячи крошечных кусочков, снова и снова заставляя его беззвучно кричать от невозможных страданий и собственного бессилия. Само его существование обращалось мукой.

— Альфи?

Голос Невилла вывел его из задумчивости. Он принял единственное верное решение.

— Я верну Пэнси, — голос Альфи был твёрже стали. — Даже если придётся сразиться с Драко.

— Э-э... Паркинсон? Не понимаю, о чём ты?.. Подожди!

Альфи уже мчался через Зал, то и дело врезаясь в скамейки, и Невилл, запыхаясь, поспешил следом.

— Драко Малфой! — провозгласил Альфи, замерев у слизеринского стола.

Его голос наполнился магией и громом прогремел над Большим Залом. Разговоры вмиг прекратились. Сотни взглядов устремились на одного Альфи. Драко медленно, сохраняя изящество прирождённого аристократа, обернулся. Первым нарушил тишину еле слышный дрожащий голос Невилла.

— Альфи... М-может не надо?..

Напряжение, чёрной тучей нависнувшее над Залом, спало. Губы Драко скривились в привычной высокомерной усмешке.

— Ой, это кто? — он прищурился. — Дамблдор-младший? Или просто пуфик с лимонными конфетами?

Слизеринцы загоготали. Пэнси, игравшая с ножом, внезапно увлеклась изучением узора на тарелке.

— Ты украл мою Пэнси! Я, Альфиас Дамблдор, вызываю тебя на дуэль! — выпалил Альфи, ткнув палочкой в грудь Драко. — Завтра, после обеда... э-э... здесь!

Тишина в Зале сменилась гулким шепотом. Даже профессор Снейп оторвался от созерцания пустоты, удивлённо подняв брови.

— Неужто вы, директор, позволите своему... протеже нарушить школьные правила и вновь устроить безобразие? — он язвительно ухмыльнулся. — Вы уверены, что Хогвартс это переживёт?

— Увы, Северус, тут я бессилен, — Альбус развёл руки в театральном жесте. — Видите ли, мистер Малфой имел неосторожность украсть чужую даму. Согласно законам чести, Альфи имеет полное право вызвать его на дуэль.

— Какая дама, Альбус? — профессор МакГонагалл неожиданно поддержала Снейпа. — Им же только одиннадцать!

— Очень перспективная, не лишённая красоты и, как вы верно заметили, моя дорогая Минерва, весьма юная дама, — ничуть не смущаясь ответил Альбус, и глаза его ехидно заблестели. — Кто я такой, чтобы вмешиваться в дела юношеских сердец? Ах, эта молодость!..

В это же время за слизеринским столом громко фыркнул Драко.

— Дуэль? С тобой? Ладно, малыш. Только не плачь, когда моя палочка превратит тебя в розовенького клубкопуха.

* * *

— Ты с ума сошёл?! — Невилл, спрятавшись с Альфи в Кондитерской, тряс его за плечи. — Малфой учился дуэльным заклинаниям с пелёнок!

— А я сильнее! — Альфи вытащил из кармана полурастаявшую шоколадную лягушку. — Держи, это для храбрости.

— Мне не нужна храбрость, мне нужно, чтобы ты не превратился в клубкопуха! — Невилл судорожно сглотнул. — Давай скажем МакГонагалл...

— Ни за что! — Альфи скрестил руки. — Я всё продумал. Сегодня проберусь в Запретную Секцию и найду крутое заклинание!

— В Запретную... — Невилл побледнел так, что его веснушки стали похожи на россыпь перца. — Ты же сгоришь, взорвёшься, тебя съедят книги...

— Дедуля дал мне ключ, — Альфи похлопал по карману, откуда донёсся зловещий лязг. — Всё будет норм!

* * *

Запретная Секция встретила Альфи леденящей душу тишиной, в которой, если прислушаться, можно было различить тихий шелест пергамента. Это свитки, древние как и сама магия, делились друг с другом величайшими из секретов, но только шёпотом, чтобы никто не подслушал.

Альфи уже приходил сюда с Пэнси. Они несколько часов бродили по Запретной Секции, но отыскать что-то полезное им так и не удалось. Говорят, местные книги будто живые — они сами решают показаться на глаза волшебнику или остаться в тени. Тогда Альфи не знал, что делать. Сейчас всё было иначе.

Словно следуя за чьим-то зовом, он отпустил магию, позволил свободно течь по телу и клубиться вокруг себя, осторожно, будто боясь спугнуть кого-то, прощупывать пространство. Не только ту, которой пользовался обычно, игривую и сладкую, но и другую. Магию, из-за которой он видел фестралов и призывал скелетиков, холоднее любого льда и горячее самого жаркого пламени. Ту, что испускала сиреневое свечение и пахла пеплом, темнейшую из темнейших. Магию отца. Впервые Альфи её не боялся. В тот момент он ощущал такое умиротворение, какого не испытывал даже рядом с дедулей. Совершенный, всепоглощающий покой.

Альфи и не заметил, как закрыл глаза. А когда открыл, сильно удивился: в руках он держал толстую, очень древнюю книгу. Серебристые буквы — нет, руны! — на обложке почти стёрлись. Он трепетно раскрыл книгу, но не смог прочесть ни слова — внутри всё было исчерчено теми же когтистыми крючочками.

Было бы разумно поискать другую, более понятную книгу, но какая-то неведомая сила заставляла поступить иначе.

Прижимая к груди древний фолиант, Альфи рванул в гриффиндорскую гостиную, где Персиваль Уизли, как обычно, корпел над учебниками.

— Перси! — Альфи звонко хлопнул по столу, от чего староста вздрогнул и чуть не опрокинул чернильницу. — Мне нужен справочник по рунам! Самый толстый!

Персиваль поправил значок старосты и смерил его взглядом, словно Альфи потребовал летающий автомобиль.

— Руны? Первокурснику? — он фыркнул. — Тебе бы начать с основ, а не лезть в дебри…

— Это срочно! — Альфи сделал глаза, как у совёнка, выпавшего из гнезда. — Дедуля разрешил взять книгу из Запретной Секции для… э-э… исследовательского проекта! Вот, а там руны, ну и... Поможешь? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

Это сработало. Персиваль, заинтригованный упоминанием директора, нехотя протянул ему потрёпанный учебник «Древние руны: толкование».

— Вернёшь до заката. И ни царапины!

* * *

В Кондитерской Альфи и Невилл устроились на полу, окружённые конфетными обёртками и крошками имбирного печенья. Между ними лежали книга с рунами и справочник Персиваля, а рядом валялись десятки пергаментных свитков с попытками перевода.

— Магия... вихрь... три лошади... — Альфи водил пальцем по справочнику, сравнивая символы. — Лошади?!

Он ошарашенно уставился на три одинаковых символа, похожих на букву «M».

— Наверное, тут эта руна значит «движение», — задумчиво протянул Невилл.

— А! Я понял! — Альфи даже подпрыгнул на месте, от переполнявших его эмоций. — Нужно трижды вращать волшебной палочкой! Что там дальше?

Невилл перелистнул несколько страниц и ткнул пальцем в руну, напоминающую ёлочку.

— Вот. Это... хм-м... созидание, вдохновение, независимость или интеллект.

— Пока не понятно, — Альфи почесал затылок. — А следующая... очищение?..

— Созидать очищение? — предположил Невилл и тут же покачал головой. — Приборкой, что-ли, предлагают заняться?

Альфи потянулся за конфетой, перебирая в мыслях всевозможные сочетания слов.

— Может... вдохновляться очищением? Что-то вроде «сделайте три оборота палочкой, думая об очищении».

— Похоже на инструкцию к заклинанию, — заметил Невилл.

Альфи тут же вскочил на ноги и приготовил волшебную палочку.

— Нужно попробовать!

— Альфи, стой! Вдруг мы неправильно... — но было уже поздно.

Розовая пена вырвалась из кончика палочки, заполнив Кондитерскую воздушными волнами. Альфи, потеряв равновесие, шлёпнулся на пол, а Невилл, пытаясь увернуться, споткнулся о Тревора. Жаба отчаянно заквакала, метаясь между пузырями, которые, лопаясь, оставляли в воздухе сладковатый шлейф клубники.

— Ой! — Альфи выплюнул пену, пытаясь встать. — Кажется, мы что-то не так...

— Кажется, мы всё-таки ошиблись, — вздохнул Невилл, вытирая пену с лица. Тревор, спасаясь от нашествия пузырей, запрыгнул на полку и смахнул лапой маленький флакон. Стекло разбилось, и серебристая жидкость — «Эссенция лунного света» — брызнула на пену.

Всё исчезло.

Стены, ещё секунду назад покрытые слоем пыли, засияли, будто отполированные. Древняя книга с потёртой обложкой внезапно ожила: серебряные руны засверкали, словно их выгравировали вчера. А справочник Персиваля, валявшийся на полу, выглядел как новенький — если бы не одно «но».

— Все его пометки... — Альфи схватил учебник, листая страницы. — Исчезли!

Он взмахнул палочкой:

— Репаро!

Ничего.

— Может, лучше потренируем «Петрификус Тоталус»? — предложил Невилл, подбирая Тревора. — У Малфоя вряд ли есть защита от него...

— Но это же ску-учно, — Альфи закатил глаза, но тут же тяжело вздохнул. — Ладно. Хватит на сегодня древних рун.

* * *

Вечером в гриффиндорской гостиной Персиваль Уизли листал свой справочник, морща нос.

— Клубника? — он яростно ткнул пальцем в страницу. — Вы пролили на него духи?!

— Нет! Это... э-э... экспериментальное заклинание, — Альфи потупился, стараясь не встретиться взглядом с Невиллом.

— Экспериментальное?! — Персиваль задышал как разъярённый дракон. — Здесь исчезли все мои заметки! Два года работы! И теперь он пахнет, как... как шампунь Джинни!

— Зато он как новый, — робко заметил Невилл.

— МНЕ НЕ НУЖЕН НОВЫЙ!

Пока Персиваль бубнил о дисциплине, Альфи украдкой наблюдал, как тот невольно принюхивается к страницам.

— Думаю, он тайно любит клубнику, — прошептал Невилл, а Тревор одобрительно квакнул.* * *

Альфи стоял посреди Большого Зала, сжимая палочку так крепко, что пальцы побелели. Факультетские столы были отодвинуты к стенам, вокруг, отгороженные защитным куполом, столпились ученики, профессора наблюдали из-за преподавательского стола, а Драко Малфой, непринуждённо вращая свою палочку из чёрного дерева, насмешливо улыбался. В первом ряду Пэнси скрестила руки на груди, лицо её было каменным, но в глазах мелькало что-то похожее на тревогу.

«Интересно, из-за кого?» — мелькнуло в голове у Альфи.

— Готов сдаться, малыш? — Драко фыркнул. — Может, угостишь меня лимонной долькой вместо боя?

Альфи выдохнул.

«Дедуля верит в меня. Дедуля верит...» — мысленно повторял он, но сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из груди. В голове пульсировало: «Петрификус... Экспеллиармус... Вингардиум...» — заклинания путались, превращаясь в кашу.

— Дуэль начнётся по моему сигналу, — провозгласил Персиваль, исполнявший роль судьи. — Три... два... один...

— Таранталлегра! — Драко выпалил заклинание раньше времени. Зелёный луч метнулся к Альфи.

— Ф-фините... — Альфи зажмурился, но вспомнил, что это контрзаклинание. В последний момент прыгнул в сторону. Заклятие Драко прожгло пол, оставив дымящуюся вмятину.

Смех прокатился по залу. Альфи почувствовал, как щёки загораются.

«Сосредоточься!» — мысленно кричал он себе.

— Экспеллиармус! — наконец выкрикнул он. Красный луч рванулся к Драко, но тот ловко уклонился.

— Слабо, — зевнул Драко. — Иммобулюс!

Ледяной луч скользнул по руке Альфи, замедляя движения. Палочка стала тяжёлой, как свинец.

— Вингардиум Левиоса! — Альфи взмахнул палочкой, поднимая с ближайшего стола пустую тарелку. Она полетела в Драко, но тот, хихикая, швырнул в ответ Флиппендо. Тарелка отлетела в стену, разбившись о твёрдый камень.

— Диффиндо! — Альфи провёл палочкой зигзагом. Луч разрезал воздух, но Драко ушёл в сторону, и заклинание впилось в стол Слизерина, оставив глубокую трещину.

— Осторожнее, — проворчал Снейп, но Альбус Дамблдор лишь улыбнулся, поправляя очки.

— Риктусемпра! — Драко выстрелил серебряным лучом. Альфи попытался увернуться, но заклятие щекотки ударило в бок. Он рухнул на колени, давясь смехом.

— Н-нечестно! — выдохнул он, корчась. Зал взорвался хохотом. Даже Пэнси прикрыла рот рукой.

— Фумос! — Альфи, сквозь слёзы, выкрикнул заклинание. Чёрный дым заполнил пространство между ними. Драко закашлялся, теряя ориентацию.

«Сейчас!» — Альфи вскочил.

— Петрификус Тота... — язык заплёлся.

— Петрификус... Тота... — палочка дрожала. В голове — пустота.

— Таранталлегра! — Драко выстрелил наугад сквозь дым. Заклятие ударило Альфи в ноги, и они сами собой пустились в дикий танец. Он запрыгал, как марионетка, едва удерживая палочку.

— Смотрите, Дамблдор пляшет! — завопил кто-то из слизеринцев, когда дым рассеялся.

Альфи, красный от стыда, пытался устоять. Вдруг в голове вспыхнула идея.

— Гравибус Верто! — он ткнул палочкой в собственные ноги. Вспышка света — ботинки превратились в свинцовые гири. Ноги приросли к полу. Танец прекратился.

— Неплохо, — процедил Драко. — Но хватит играть. Иммобулюс!

Ледяной луч накрыл Альфи с головой. Он замер, словно в янтаре, лишь глаза метались в поисках выхода. Палочка выскользнула из окоченевших пальцев и покатилась по полу.

— Палочка утрачена! — объявил Персиваль. — Победа за...

— Стой! — крикнул Альфи сквозь стиснутые зубы.

«Фините Инкантатем!» — мысленный крик разбил чары. Лёд треснул, он рухнул на колени, хватая палочку.

Драко замер, впечатлённый. Но ненадолго.

— Экспеллиармус! — выкрикнул Альфи. Красный луч рванулся вперёд, но Драко удержал палочку.

— Инсендио! — Драко метнул огненный шар.

Альфи отпрыгнул, чувствуя жар на щеке. Пламя опалило рукав его мантии.

— Диффиндо! — Альфи попытался отсечь палочку противника, но Драко ловко увернулся, и заклинание снесло угол учительского стола.

— Риктумсемпра! — Драко вновь ударил щекоткой. Альфи, стиснув зубы, упал на спину, корчась в беззвучном смехе. Палочка выпала из руки.

— Всё кончено, — Драко подошёл, наступив на палочку Альфи. — Ты проиграл, Дамблдор.

В зале повисла тишина. Альфи, лежа на полу, видел лишь туфли Драко, до него доносились обрывки насмешек. Где-то вдалеке Пэнси отвернулась.

«Она разочарована...» — пронеслось в голове.

И тут он почувствовал его — холодок в груди, рвущийся из глубин. Некромантия... Один жест — и скелеты схватят его... Внутри всё сжалось от ужаса и... соблазна. Альфи зажмурился, сжимая кулаки.

«Нет. Не стану таким, как он. Не стану...»

— Я... сдаюсь, — прошептал он.

Драко засмеялся, подняв палочку в победном жесте. Слизеринцы взревели. Но аплодисменты оборвались, когда Альбус Дамблдор вышел из-за стола.

— Поздравляю, мистер Малфой, — сказал он мягко. — Вы выиграли дуэль. Но запомните: истинная победа — не в том, чтобы унизить противника, а в том, чтобы заслужить уважение. — Он повернулся к Альфи, помогая ему подняться. — А ты, мой мальчик, сегодня одержал куда более важную победу — над самим собой.

Альфи, едва сдерживая слёзы, кивнул. Его взгляд встретился с взглядом Пэнси. Она не аплодировала, но в её глазах читалось что-то, чего он раньше не видел — признание.

— В следующий раз я выиграю, — пробормотал он, глядя в спину уходящему Драко.

— Обязательно, — улыбнулся Дамблдор, кладя руку ему на плечо. — Но не забывай: магия — не главное оружие. Честь сильнее любого заклинания.

И пока Зал пустел, Альфи вынул смятую лимонную дольку из кармана. Сладость на языке перебила горечь поражения.

«В следующий раз...»

После дуэли с Драко Альфи погрузился в изучение древних рун с таким исступлённым рвением, что даже перья в чернильнице казались ему сбежавшими руническими символами. По ночам, когда гриффиндорская башня затихала, он пробирался в пустующую классную комнату, где стены, освещённые дрожащим светом свечей, становились его немыми учителями. Пергаменты, испещрённые переплетениями линий и пометками «Это не ёжики!», валялись повсюду. Однажды профессор МакГонагалл, застав его спящим на учебнике с щекой, прилипшей к странице с руной «Альгиз», мягко потрепала его по плечу:

— Мистер Дамблдор, ваше усердие достойно похвалы, но советую не забывать о сне. Даже волшебникам нужно отдыхать, — её голос звучал теплее обычного, а в уголках глаз пряталась тень беспокойства.

Альфи кивнул, пряча под столом лист с попытками перевода загадочных символов. Чернильные кляксы на нём напоминали звёздную карту, которую он так и не смог расшифровать.

Тот самый фолиант из Запретной Секции, «Книга Бездны», теперь лежал в его комнате под стеклянным колпаком, защищённый чарами, которые дедуля помог наложить. Название он расшифровал, но дальше продвинуться не мог — текст был написан на смеси диалектов, где каждая руна меняла смысл в зависимости от соседей. Каждый раз, проходя мимо, Альфи чувствовал, как холодок пробегает по спине. Он ужаснулся от мысли, что могло произойти вместо безобидного нашествия пены — а вдруг из стен вылезли бы костяные драконы? Некромантия — не шутка, и Альфи поклялся себе никогда не повторять ту ошибку.

— Руны — как моя борода, — сказал как-то дедуля, наблюдая, как Альфи корпит над учебниками, обложившись лакричными конфетами для «поддержки концентрации». — Чем дольше изучаешь, тем больше находишь спутанных узлов. Но если проявить терпение... — он взмахнул палочкой, и его борода внезапно заплелась в идеальную косу, украшенную крошечными бубенчиками. — ...всё обретает смысл.

— А если узлы слишком сложные? — спросил Альфи, показывая схему из переплетённых символов, напоминавшую паутину сумасшедшего паука.

— Тогда стоит запастись сладостями, да побольше, — глаза Альбуса задорно блеснули, и из складок мантии появился леденец в форме маленького дракончика. — А ещё — спросить совета у тех, кто уже распутывал подобное. Например, у одного старого директора, который в юности перевёл «Песни Кельпи» с древнескандинавского... правда, перепутал любовное заклинание с рецептом ухи. Кстати, суп получился восхитительным — если ты, конечно, не против, чтобы рыба пела в кастрюле.

Альфи фыркнул, но в душе теплело.

* * *

Рождество обрушилось на замок снежной лавиной волшебства. Повсюду висели венки из белой омелы и ветвей остролиста, чьи ягоды блестели, как капли крови на снегу. Пивз напялил красный колпак с помпоном и летал по коридорам, распевая похабные колядки на латыни, от которых портреты на стенах краснели и прикрывали уши руками.

В Большом Зале выросли не меньше дюжины ёлок высотой до потолка, украшенных нетающими сосульками, горящими свечами и даже живыми феями, которые ворчали, когда их путали с гирляндами: «Эй, я не украшение! Я — Арания, повелительница светлячков!». В воздухе витал аромат имбирного печенья, жареных каштанов и чего-то неуловимо волшебного — словно сама зима решила стать кондитером. С потолка сыпался искусственный снег, таявший на ладонях, не оставляя следов, но окутывая всё вокруг ощущением сказки.

Альфи остался в Хогвартсе один — Невилл уехал к бабушке, близняшки — к родственникам в Индию, даже Лаванда и Пэнси разъехались по домам. Из первокурсников только Поттер остался в замке, но Альфи избегал его, как огня — слишком свежи были воспоминания о краже его девочек.

В канун Рождества дедуля пригласил его в Хогсмид. Альбус, завернутый в плащ с вышитыми звёздами, казался частью зимнего пейзажа — седые волосы сливались с инеем на окнах, а глаза сияли, как два осколка голубого льда.

— Аберфорт настаивает, чтобы ты попробовал его новый глинтвейн, — сказал он, завязывая шарф с вышитыми фениксами, которые перелетали с одного конца на другой, оставляя за собой шлейф золотых искр. — Без алкоголя, разумеется. Для тебя — с мёдом и корицей. Говорит, если понравится, назовёт его «Эликсир Дамблдора-младшего». Хотя, зная моего брата, он просто хочет подразнить меня. В прошлом году он назвал мой рецепт лимонного щербета «похлёбкой для слабаков».

Дорога напоминала путешествие сквозь снежный шар — сугробы искрились под солнцем, как рассыпанные алмазы, а воздух звенел от мороза, щипая щёки до румянца. Альфи шёл, утопая в снегу по колено, и слушал, как сапоги дедули скрипят в такт его собственным шагам. Хогсмид, укутанный в белоснежные одеяла, походил на пряничный городок. Домики с крышами, будто покрытыми глазурью, витрины, полные «шоколадных лягушек» в рождественских колпаках, и даже фонари светились тёплым янтарным светом, словно внутри застыл жидкий мёд. Где-то вдали звенели колокольчики, и Альфи на миг представил, что это смеются снежные духи.

Первой остановкой стало «Сладкое Королевство». Альфи едва не захлопал в ладоши, увидев полки, ломящиеся от волшебных лакомств. В углу танцевали имбирные человечки, размахивая посохами из леденцовой карамели, а на потолке парили пряничные совы, подмигивая посетителям.

— Смотри! Это мармеладные эльфы, которые поют колядки! — он ткнул пальцем в банку, где крошечные фигурки махали руками, исполняя «Тихая ночь» писклявыми голосами. Один из эльфов, заметив его, высунул язык и пустил радужный пузырь, который лопнул с хлопком.

Продавец, похожий на добродушного гнома с седой бородой до пояса, подмигнул, и его глаза блеснули, как крошечные звёздочки:

— Для особых гостей — «леденцы-сюрпризы». Взрываются радугой во рту! Хотите попробовать?

Альфи сунул леденец в рот, и взрыв ванили, мяты и чего-то остро-сладкого заставил его зажмуриться от восторга. Радужные искры вырвались изо рта, сложившись в мимолётное северное сияние, а на языке затанцевали крошечные огоньки. Дедуля рассмеялся, поправляя очки, которые запотели от тепла:

— Бери всё, что душе угодно, — он махнул палочкой, и волшебная тележка сама начала складывать в корзину пряничные домики с бегущим по стенам инеем, коробку «снежных шариков» — драже, таявших на языке в сладкую метель, и даже шоколадного феникса, который махал крыльями, рассыпая блёстки.

Они заглянули в «Кабанью голову». В отличие от праздничного Хогсмида, таверна сохраняла свой вечный мрачноватый шарм. На дверях висел венок из шишек, подозрительно похожих на гоблинские уши, а внутри пахло жареным мясом, дымом и чем-то кислым, будто прокисшим зельем. Аберфорт, стоя за стойкой, чистил бокал тряпкой, которая сама по себе вызывала вопросы о гигиене, но угрюмость его смягчилась при виде Альфи. Он хмыкнул, бросив на стол кружку с дымящимся напитком, от которого пахло мёдом и апельсиновой цедрой:

— А, сорванец! Сто лет тебя не видел, а ты так и не вырос. Зато Альбус постарел, — он кивнул на брата, который уже уселся в углу, разглядывая меню с явно завышенными ценами. — Знаешь, малой, сколько слухов про тебя ходит? Говорят, ты тролля в библиотеке конфетами закидал. Ну-ка рассказывай, как там было на самом деле?

Альфи, смущённо ёрзая на табурете, принялся рассказывать, опуская детали о скелетиках. Рассказал и про дуэль с Драко. Аберфорт слушал, хмыкая, а потом неожиданно сунул ему кусок пирога, который на поверку оказался сладким тыквенным, и пробормотал:

— В следующий раз бей ниже пояса. Чистокровные вроде Малфоев это ненавидят.

Аберфорт принялся рассказывать истории о молодости Альбуса, пока Альфи доедал тыквенный пирог. В углу таверны дедуля тихо смеялся, поправляя очки, которые то и дело запотевали от пара, поднимавшегося из кружки с глинтвейном. Казалось, в «Кабаньей голове» время замедлилось, а трещины на стенах хранили шепот прошлого.

— Знаешь, малой, — Аберфорт наклонился ближе, и его голос стал тише, — Альбус не всегда был таким мудрым. В юности он умел только палочкой махать да стихи сочинять. А потом... — он бросил взгляд на Альбуса, который вдруг замер с неестественно прямой спиной, будто проглотил доску.

Альфи хотел спросить, что случилось потом, но дедуля внезапно встал, поправив мантию:

— Пора возвращаться, Альфи. Фоукс наверняка заждался.

На обратном пути в Хогвартс снег начал падать гуще, заплетая воздух в кружево из хлопьев. Альфи шёл, утопая в сугробах, и думал о словах Аберфорта. Что заставило дедулю измениться? Неужели это был его отец?

— Дедуля, — он осторожно заговорил, подбирая слова, — ты когда-нибудь... жалеешь о прошлом?

Альбус замедлил шаг. Его голубые глаза, обычно сверкающие искорками, стали глубже ночного неба.

— Жалею ли я о том, что не смог спасти тех, кого любил? Каждый день. Жалею ли я о выборе, который привёл меня к тебе? Ни на мгновение. — Он положил руку на плечо Альфи, и тепло от неё растопило холод в груди.

* * *

Альфи проснулся от солнечного луча, пробившегося сквозь щель в шторах. В спальне гриффиндорских мальчишек царила тишина — все разъехались на каникулы, кроме него да Гарри, который мирно посапывал за соседней ширмой. Альфи натянул мантию и, стараясь не шуметь, спустился в гостиную. Под ёлкой, усыпанной волшебным снегом, лежала груда подарков.

Первым он схватил коробку от Невилла. Внутри сидело растение, похожее на пушистый шар с глазами-бусинами. Оно заурчало, когда Альфи потрогал его. На записке корявым почерком было написано: «Это Мурлыкус. Говорят, успокаивает перед экзаменами. Корми раз в неделю, иначе будет жевать твои носки». Альфи поставил его на камин — существо тут же свернулось клубком и замурлыкало в такт потрескиванию дров.

Подарок от Падмы оказался самопишущим пером с надписью: «Для лекций Биннса. Спи спокойно». Альфи тут же проверил его — перо записало: «Профессор Биннс говорит... что-то очень важное. Наверное».

Парвати не подвела: её посылка содержала книгу Гилдероя Локонса «Тропою троллей». На обложке автор сиял улыбкой, попирая ногой мультяшного тролля. «Говорят, это автобиография. Не смейся слишком громко», — предупредила она. Альфи фыркнул, листая страницы с восклицательными знаками через каждое слово.

Лаванда прислала браслет из разноцветных бусин. «Это „Буйство Феи“! — поясняла записка. — Если потрясти — играет музыка, и сыплются блёстки. Не надевай в библиотеке!» Альфи встряхнул браслет, и комната наполнилась переливами флейты, а из бусин выпорхнули тысячи мерцающих искр.

Самый необычный подарок был от Пэнси. Маленькая чёрная коробочка оказалась пустой, если не считать записки: «Потерял что-то? Проверь карман». Альфи засунул руку в мантию и вытащил серебряный амулет в виде змеи. На обратной стороне мелькнула гравировка: «Не лезь в глупости. Пригодится». Он усмехнулся — типичная Пэнси. Даже подарок прячет, чтобы не показаться сентиментальной.

Последним был свёрток от дедули. Альфи развернул его и замер: в руках оказалась лёгкая, почти невесомая мантия, мерцающая, как лунный свет. «Эта мантия хранит больше секретов, чем звёзды на ночном небе, — гласила записка. — Когда-то её носил волшебник, умевший смеяться в лицо опасности. Его наследнику она предназначалась по праву... но я верю, что в твоих руках её магия обретёт новый свет. Используй мудро — это не просто плащ, а наследие, старше самых древних заклинаний». Альфи накинул её на плечи, и рука тут же исчезла.

«Один из Даров...» — прошептал он, чувствуя, как мурашки пробежали по спине.

— Альфи! — окликнул его голос.

Гарри Поттер стоял в дверях, держа в руках тоненькую книжку.

— Это от нас с Роном и Гермионой, — он протянул её. — «1000 и 1 совет для начинающего дуэлянта». Там есть... э... полезные вещи.

Альфи пролистал страницы. Между советами вроде «Не называй противника „тухлой рыбой“ вслух» затесались схемы защиты от Экспеллиармуса.

— Спасибо, — Альфи ухмыльнулся. — Думаю, Малфой оценит.

Гарри кивнул, задержавшись на секунду.

— С Рождеством.

— И тебя, — ответил Альфи, и эти слова вопреки ожиданиям не резали ему горло.

Он устроился у камина, слушая, как Мурлыкус тихо мурчит под мелодию «Буйства Феи». Альфи поймал себя на мысли, что впервые за долгое время… всё в порядке. Даже Поттер казался просто мальчишкой, а не вором его счастья.

— С Рождеством, — пробормотал Альфи, откусывая пряничного гиппогрифа, и улыбнулся.

А мантия-невидимка, аккуратно сложенная на спинке кресла, тихо шелестела, будто предупреждала: лучшие приключения ещё впереди.

После рождественских каникул Хогвартс погрузился в январскую стужу. Чёрное Озеро сковал лёд, по которому скользили отражения облаков, словно призрачные корабли. Гремучая Ива, укутанная снежным покрывалом, дремала, лишь изредка вздрагивая ветвями, чтобы стряхнуть иней. Даже Пивз стал реже шалить — зимняя спячка, казалось, затронула всех. Всех, кроме Альфи.

Возвращение Невилла обернулось для Альфи мукой. Друг, нагруженный бабушкиными пирогами и историями о семейных ёлках, сыпал вопросами как конфетти: «Как прошли каникулы?», «Видел ли ты северное сияние над озером?», «Правда, что Драко сломал руку, упав с мётлы?». Альфи отвечал односложно, пряча под партой пальцы, нервно перебирающие края мантии-невидимки. Она лежала свёрнутой в кармане, холодная и шелковистая, словно кусочек ночного неба.

— Альфи, ты слышал? — Невилл ткнул его в бок, пока профессор Бинс бубнил о восстании гоблинов 1612 года. — Говорят, в Запретном Лесу видели снежного демона! Может, сходим с Хагридом проверить?

— Не сейчас, — Альфи прикрыл учебник древних рун ладонью, словно пряча улику. — Мне надо… э-э… подготовиться к зельеварению.

Невилл сморщил нос. Зельеварение? Альфи? Даже слизеринцы не корпели над котлами в свободное время. Но друг уже отвернулся, уткнувшись в пергамент, где строчки танцевали, будто пьяные пауки.

* * *

Ночью Альфи пробирался в библиотеку под мантией-невидимкой. Холодный шёлк обволакивал плечи, растворяя его в воздухе. Ступни тонули в камне, не оставляя следов, дыхание становилось тише шепота страниц. Он шёл мимо спящих портретов, мимо призраков, застывших в лунном свете, мимо филина, дремавшего на подоконнике. Запретная Секция встречала его ледяным дыханием.

«Книга Бездны» лежала под кроватью, скрытая стеклянным куполом, руны на обложке мерцали, будто приглашая продолжить игру. Альфи не поддавался. Вместо этого он листал справочники, сравнивая символы, выписывая значения на клочки пергамента. Иногда магия вырывалась случайно — страницы вздымались веером, чернила застывали в воздухе каплями, а тени на стеллажах извивались, будто пытались схватить его за руку.

— Кто здесь? — раздался голос мадам Пинс.

Альфи замер. Фонарь в её руке метнул луч света прямо сквозь него, но мантия защитила — тень не дрогнула. Пока библиотекарь ворчала о «неуловимых хулиганах», он проскользнул к выходу, сердце колотилось, как крылья пойманной птицы.

* * *

Утро начиналось с рун. За завтраком Альфи расставлял на скатерти сахарные кубики, пытаясь воссоздать узор из «Книги Бездны». Лаванда, сидевшая напротив, принялась украшать его «скульптуры» взбитыми сливками.

— Смотри, это руна любви! — она выдавила из трубочки розовую спираль. — А это — удачи!

— Это не… — Альфи попытался возразить, но Парвати уже подхватила:

— А вот так будет руна голодного тролля! — Она шлёпнула ложку овсянки в центр композиции.

Смех гриффиндорцев звенел, как колокольчики, но Альфи лишь покоробился. Его руны — не игрушка. Он собрал сахарные кубики в ладонь, оставив сливочные узоры таять на скатерти.

— Куда торопишься? — Невилл догнал его у дверей Зала. — Мы с Дином собирались в гриффиндорскую башню поиграть в взрывные шахматы. Идёшь?

— Не могу. Трансфигурация… — Альфи мотнул головой, избегая взгляда друга. — МакГонагалл дала мне дополнительное задание.

Ложь обжигала язык сильнее Адского Пламени, но Альфи ничего не мог поделать. Невилл не должен знать.

* * *

Кондитерская, их тайное убежище, теперь напоминала лабиринт из книг. На полу валялись пергаменты с перечёркнутыми гипотезами: «Руна-ключ — движение? Свет? Смерть???». Альфи сидел, поджав колени, и вслушивался в тишину. Иногда ему чудился шёпот — слова на забытом языке, скользящие по краю сознания. Он включал магловский фонарик (подарок дедули на случай «исследований без магии»), и луч выхватывал из темноты крошечные частицы пыли, кружащие в танце.

Однажды ночью случилось нечто. Руна, начертанная углём на стене, вдруг вспыхнула синим пламенем. Воздух наполнился запахом мороза и металла. Альфи вскрикнул, упав со стула, но пламя погасло, оставив после себя лишь обугленный след в форме крыла.

— Воображала, — прошептал он, растирая дрожащие руки. Но на полу лежало перо — ледяное, синее, как лунный свет.

* * *

Невилл начал волноваться.

— Ты бледный, как призрак, — заявил он, загораживая Альфи путь в гостиную. — И даже Тревор заметил! Вчера он утащил твой носок, а ты ничего не сказал.

— Я занят, — Альфи попытался обойти друга, но Невилл упёрся ладонью в стену.

— Занят чем? Ты даже на улицу не выходишь — всё роешься в своих рунах! Даже Гермиона признаёт, что тебе надо больше отдыхать!

— Отстань! — вырвалось громче, чем хотелось. Магия кольнула в висках, и фонарь над ними качнулся, заливая коридор кровавым светом.

Невилл отпрянул. В его глазах мелькнуло нечто, чего Альфи боялся больше всего — страх.

— Прости, — Альфи сглотнул, сжимая учебник. — Я… я всё объясню позже.

Он убежал, не оглядываясь.

* * *

Спасением стала астрономия. На башне, под звёздным куполом, Альфи вдыхал морозный воздух, сверяя карты с реальным небом. Орион, Кассиопея, Дракон — их свет, холодный и вечный, успокаивал лучше любого зелья. Однажды он заметил, как дедуля наблюдает за ним с нижнего балкона. Альбус не спрашивал ни о чём, лишь кивнул, и его борода, запорошенная снегом, блеснула серебром.

Но даже здесь покой был иллюзией. Рисуя созвездия, Альфи невольно воссоздавал рунические узоры. Звезды превращались в точки, соединяясь линиями, которые жгли пергамент. Однажды ночью рисунок вспыхнул — на миг показалось, что созвездия сместились, повинуясь его руке.

— Пора спать, мистер Дамблдор, — мягко сказала профессор Синистра, накрывая его плечи пледом, когда он задержался после урока. — Звёзды подождут.

Они ждали. Но Альфи — нет.

* * *

Книги стали сниться. В кошмарах руны оживали, сползая со страниц, обвиваясь вокруг шеи холодными щупальцами. Он просыпался в поту, хватая «Книгу Бездны» из-под подушки (как она там оказалась?), но утром она неизменно лежала под стеклом.

Однажды утром Невилл не выдержал.

— Я тебе не верю, — заявил он, ворвавшись в спальню. — МакГонагалл сказала, что никакого дополнительного задания нет. Зачем тебе руны?

Альфи, пряча под одеялом руны, начертанные на руке, соврал — впервые в жизни ему приходилось делать это так часто:

— Готовлю сюрприз. Для дедули.

Невилл смягчился.

— Тогда я помогу! Мы с Падмой можем…

— Нет! — Альфи вскочил, опрокинув тумбочку. Лимонные дольки рассыпались по полу, как конфетти. — Это должен сделать я. Один.

Тишина повисла гуще зимнего тумана. Невилл ушёл, не захлопнув дверь.

* * *

Кабинет защиты от тёмных искусств пах ладаном и пылью. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь зашторенные окна, выхватывали из полумрака стеклянные шкафы с жутковатыми артефактами: засушенными руками, кристаллами с дымчатыми вихрями внутри, черепами с горящими в глазницах огоньками. Альфи сидел за партой, ёрзая на жёсткой скамье. Пальцы его нервно перебирали край мантии, а взгляд то и дело скользил к учительскому столу, где профессор Квиррелл, дрожащей рукой поправляя фиолетовый тюрбан, раскладывал книги с обложками из потёртой кожи.

— С-сегодня мы р-рассмотрим т-тёмные искусства, — начал Квиррелл, и его голос задрожал, будто ветка под порывом ветра. — Н-некромантия, м-магия к-крови, м-ментальное в-вторжение... — Он провёл палочкой по воздуху, и на доске проступили кроваво-красные буквы. — З-запрещены М-министерством. Н-но знать о них н-надо, чтобы п-противостоять.

Альфи почувствовал, как мурашки побежали по спине. В классе стало тихо настолько, что слышалось жужжание мухи, запутавшейся в паутине над шкафом. Даже Драко Малфой перестал строить рожи Гарри.

Квиррелл открыл ближайший шкаф, и Альфи замер. На полке лежала книга с обложкой из чёрного бархата, без единой руны, лишь только буквы — понятные, складывающиеся в такие пугающие, но в то же время манящие слова. Книга будто дышала, слегка приподнимаясь и опускаясь, как спящий зверь. Профессор взял её дрожащими пальцами, и Альфи почувствовал — нет, увидел — как из переплёта сочится дымчатый холод, знакомый до боли. Некромантия. Та самая, что пульсировала в его жилах.

— «Т-тени Б-б-бездны: практическая н-некромантия», — прошептал Квиррелл, и книга сама раскрылась, испуская шелест, похожий на предсмертный хрип. — Н-не для с-слабых духом. — Он резко захлопнул её, словно боялся, что страницы вырвутся на волю, и швырнул обратно в шкаф. — З-запомните: э-это не игрушки!

Но Альфи уже не слышал остального. Его магия, та самая, тёмная и вязкая, тянулась к шкафу, словно к магниту. В ушах зазвучал шепот: «Ты можешь больше. Возьми. Узнай». Он сжал кулаки под партой, ногтями впиваясь в ладони, чтобы не вскочить и не рвануть к полке. Даже дыхание стало прерывистым — будто в лёгких застрял ком снега.

«Дедуля разрешил изучать... Но красть?» — мысль жалила, как оса. Альбус предупреждал: некромантия опасна, но нужна ему, чтобы понять себя. Однако книга Квиррелла была другой — древней, живой. Она звала, а Альфи... Альфи боялся, что не устоит.

* * *

После урока Альфи задержался, притворившись, что роняет перо. Класс опустел, лишь тени от полок удлинялись, цепляясь за его пятки. Шкаф с книгой стоял чуть приоткрытый — будто Квиррелл специально оставил лазейку. Альфи протянул руку, но в дверях послышались шаги. Он рванул прочь, спотыкаясь о порог.

Весь день он провёл в лихорадочных раздумьях. Даже лимонные дольки казались безвкусными. Пэнси, заметив его состояние, бросила оценивающий взгляд, но промолчала. Лишь когда Альфи в пятый раз протёр очки, не замечая, что они чистые, она прошипела:

— Ты похож на сову, которую поймали в мышеловку. Что случилось?

— Ничего, — буркнул он, но её голубые глаза сузились, словно она уже всё поняла.

Ночью, когда замок погрузился в сон, Альфи накинул мантию-невидимку. Шёлковый холод обволакивал кожу, растворяя очертания тела. Каждый шаг по лестнице отдавался гулким эхом в тишине, но он знал — его не увидят. Даже призраки, проплывавшие мимо, лишь на миг задерживались, будто чуя незримое присутствие.

Кабинет Квиррелла был погружён в темноту. Лунный свет, пробивавшийся сквозь щели в шторах, выхватывал контуры шкафа. Альфи замер у двери, слушая стук своего сердца. Воздух насквозь пропах страхом — его собственным.

Альфи приблизился к шкафу, пальцы дрожали, едва касаясь холодной ручки. Книга лежала там же, бархат обложки мерцал в темноте. В голове пронеслись обрывки разговора с дедулей. Тот сидел с ним у камина, лицо освещено танцующим пламенем, а в глазах — не страх, а глубокая вера: «Некромантия — как шторм. Её можно укротить, если помнить, где твой якорь». Дедуля протянул ему чашку какао с зефиром, улыбнувшись так, будто говорил о прогулке в парке. «Ты сильнее, чем думаешь. Но сила требует ответственности».

«А если я не справлюсь?» — мысль ударила, как холодный ветер. Рука сама потянулась к книге, но под мантией амулет Пэнси внезапно обжёг грудь, будто предостерегая. Альфи отдернул ладонь. В груди клубилось противоречие: страх потерять себя против страха потерять тех, кто ему дорог. «Дедуля верит... Он бы не дал мантию, если б сомневался», — напомнил себе Альфи, ощущая шёлковую ткань на плечах. Она пахла лимонными дольками — как их вечера в кабинете, такие уютные и необходимые.

Перед ним возник образ отца — смутный, словно тень за туманом. Но вместо привычного холода Альфи вдруг почувствовал... грусть. «Ты не обязан идти его путём», — будто шептала сама магия.

Шаг вперёд. Шаг назад. Дыхание спуталось. Альфи представил, как книга станет ключом — не к власти, а к ответам. Как он наконец перестанет вздрагивать, когда магия вырывается наружу. «Просто загляну... — подумал он, касаясь обложки. — Чтобы научиться защищать, а не разрушать».

Но где грань? Дедуля говорил, что даже в тёмных искусствах есть добро: «Они как ножи. Могут резать хлеб... или горло. Выбор за тобой».

Альфи сжал амулет. Серебряная змея была холодной, но не враждебной — словно страж, а не оковы. «Я не он», — твёрдо подумал он и потянул книгу на себя.

В этот момент воздух содрогнулся. Дверь кабинета захлопнулась с оглушительным грохотом, а стены вспыхнули алыми рунами. Мантия-невидимка сорвалась с плеч, и Альфи окаменел — перед ним стоял Квиррелл, его тюрбан съехал набок, обнажив бледный лоб, а глаза горели холодным торжеством.

— Я ждал... но не думал, что это окажешься ты, Дамблдор, — прошипел он, и заикание куда-то исчезло. Палочка в его руке метнула искру, и дверь покрылась ледяным узором, намертво блокируя выход. — Некромант.

Альфи отшатнулся, натыкаясь на шкаф. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Где-то в глубине сознания шевельнулся холодок — магия отца, готовая защитить. Но страх парализовал.

— Я... я не... — голос сорвался, став совсем тонким и детским.

Квиррелл шагнул ближе, и Альфи увидел, как в его глазах мелькнуло что-то чужое — не страх, не злоба, а голод. Профессор протянул руку к амулету на шее Альфи — тому самому, от Пэнси. Серебряная змея дрогнула, будто живая.

— Интересно... — Квиррелл коснулся амулета, и тот вспыхнул синим пламенем. — Кто скрывает твоё настоящее лицо?

Альфи рванулся в сторону, но профессор взмахнул палочкой. Невидимые путы сдавили запястья, пригвоздив к стене. Мантия-невидимка, валявшаяся на полу, вдруг взметнулась в воздух и накрыла Альфи — она не спасала, а, казалось, хоронила, словно саван.

— Стражи Бездны будут рады узнать о твоей смерти, — прошептал Квиррелл, и направил палочку в сторону невидимого Альфи. — Авада Кедавра!

[Внимание: Эта глава содержит графические сцены жестокости, включая убийство и его последствия. Описаны сильный страх, паника и психологическая травма главного героя. Читателям, чувствительным к таким темам, рекомендуется соблюдать осторожность.]

Зелёный свет «Авады Кедавры» рассек воздух, осветив комнату мертвенным сиянием. Альфи дёрнулся в последний момент — невидимые путы, пригвождавшие его к стене, дрогнули, будто сама магия перерезала нити смерти. Он рухнул на пол, мантия-невидимка накрыла лицо, и сквозь ткань он увидел, как проклятие впилось в стену над головой. Камень зашипел, распадаясь в чёрную труху. Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться через горло, а в ушах звенело, словно в них вбили гвозди.

— Не усложняй, — голос Квиррелла звучал устало, как у магловского хирурга перед тяжёлой операцией. — Это необходимо.

Холодные волны страха сковали Альфи. Он почувствовал, как мочевой пузырь предательски расслабляется, тёплая влага расплывается по бёдрам. «Нет-нет-нет, я не ребёнок, я не...» Слёзы хлынули сами, смешиваясь с соплями, солёная горечь заливала рот. Он пополз к двери, цепляясь ногтями за щели в каменном полу. Каждый мускул дрожал, подобно натянутой струне.

— Петрификус Тоталус! — взвизгнул Альфи, вытягивая палочку дрожащей рукой.

Квиррелл даже не взмахнул палочкой. Заклятие разбилось о невидимый щит, рассыпавшись синими искрами.

— Ты даже не понимаешь, что несёшь, — профессор шагнул вперёд, и Альфи увидел в его глазах то, от чего завяла всякая надежда — холодную, методичную решимость. — Ты сосуд. Пустой сосуд, который однажды заполнится до краёв.

Альфи швырнул в него чернильницу. Стекло разбилось о плечо Квиррелла, оставив кляксу, похожую на паука. Профессор вздохнул, словно укоряя шаловливого ученика, и махнул рукой:

— Флиппендо.

Удар в грудь отбросил Альфи к окну. Стекло врезалось в спину, осколки впились в кожу как зубы. Он закричал — высоко, по-девичьи, — но крик оборвался, когда Квиррелл поднял его в воздух.

— Посмотри на себя, — профессор приблизил лицо, и Альфи почуял запах мятного эликсира и чего-то кислого — страха. Его собственного. — Ты дрожишь. Писаешься. А через год будешь вырезать целые деревни, чтобы почувствовать тепло их душ.

— Н-нет... — Альфи захлёбывался слезами. Слюна текла по подбородку, но вытереть было нельзя — пальцы скрючились в судороге.

— Да. — Квиррелл тронул палочкой его лоб. — У тебя необычные глаза. Пустые. Голодные.

И тут Альфи увидел.

Не глаза — пропасти. Не лицо — маску из человеческой кожи, под которой шевелилось что-то многоногое. Он заорал, забился, и тьма в груди взорвалась.

Сиреневое свечение вырвалось из его рта, ушей, пор на коже. Воздух наполнился воем — будто тысяча младенцев кричала в унисон. Квиррелл отпрянул, щит треснул, и Альфи рухнул на пол.

— Дедуля... — всхлипнул он, ползя к двери. Но дверь была заколочена льдом. Где-то в замке Дамблдор пил чай с лимоном, беседовал о чём-то с Фоуксом. Не придёт.

— Инсендио! — закричал Квиррелл.

Огненный змей рванулся к Альфи, но мальчик вскинул руку — пламя замерло, свернулось в шар и рухнуло на пол, выжгло на камне узор в виде спирали.

— Что ты... — в голосе профессора впервые звучал страх.

Альфи почувствовал, как тьма льётся по венам, слаще меда, горячее крови. Он улыбнулся.

— Диффиндо, — прошептал Квиррелл, но Альфи уже махнул рукой.

Заклятие рассыпалось. Профессор отступил, споткнулся о стул — тюрбан слетел, открыв крошечную татуировку за ухом: трёхглавый пёс с пустыми глазницами.

— Мило, — Альфи не узнал свой голос — ледяной, звенящий, как разбитое стекло. — Хочешь поиграть?

Квиррелл выстрелил «Круциатусом», но Альфи поймал заклятие ладонью. Красный свет замер, завис, а потом... вернулся.

Профессор упал на колени, крича. Его тело выгибалось, будто ломаемое невидимой силой, кожа покрывалась багровыми пятнами. Альфи подошёл ближе, вдыхая запах страха и боли.

— П-пожалуйста... — Квиррелл протянул дрожащую руку.

Альфи наступил на неё.

Хруст костей был музыкой. Он наклонился, взял профессора за волосы.

— Спасибо, — прошептал он чужим голосом. — За урок.

Магия рванула.

Квиррелл рухнул на пол, тело содрогнулось в последнем конвульсивном движении. Звук, который он издал, не был человеческим — это был вопль, полный ужаса и бессилия. Голова отлетела к окну, ударилась о стекло и замерла, уставившись пустыми глазами.

Тишина.

Альфи стоял, дрожа. В глазах плясали остатки сиреневого свечения. В животе взметнулась волна — он упал на четвереньки, и рвота желчью вырвалась наружу. Пальцы впились в пол, царапая камень, но боли не было — лишь пустота.

«Это я... Это я сделал».

Он уставился на окровавленные ладони. Они дрожали, но уже не от страха — от ужаса перед самим собой. В груди что-то оборвалось, будто вырвали кусок души.

— Я... не хотел... — прошептал он, но голос сорвался в хрип.

Кап. Кап. Это кровь капала с потолка. Но Альфи не слышал. Он смотрел на свои руки — белые, тонкие, детские — и ждал, когда проснётся.

Но это не был сон.

В углу догорала книга «Тени Бездны». Та, из-за которой он здесь оказался.

Альфи схватился за голову. Волосы слиплись от крови, пальцы проваливались в липкую массу. Он завыл — глухо, по-звериному, — но звук застрял в горле.

«Дедуля... прости...»

Он упал на бок, прижавшись щекой к холодному полу. Глаза закатились, мир поплыл. Где-то вдали звучал чей-то голос, но Альфи уже не понимал — звук был в замке или в его голове.

Он не убежал. Не спрятался. Просто лежал, глядя, как кровь Квиррелла медленно стекает в трещины между камнями.

«Я монстр».

И тогда тьма, наконец, отпустила его — оставив одного в тишине, где даже эхо не смело повторить его имя.

* * *

Пэнси Паркинсон сидела за своим письменным столом в комнате для первокурсниц Слизерина, кусая кончик пера. Зелёный свет из витражных окон, окрашенных факультетскими змеями, падал на пергамент, превращая чернильные кляксы в подобие ядовитых луж. Эссе по зельеварению — «Способы нейтрализации яда акромантула с использованием рога единорога» — упорно не желало складываться в связный текст. Всё, что она успела написать за три часа, звучало глупее советов Локонса.

«Рог единорога следует добавить в котёл против часовой стрелки, иначе зелье превратится в взрывоопасную слизь».

Пэнси зарычала, швырнув перо в стену. Оно вонзилось в гобелен с изображением Салазара Слизерина, заставив основателя факультета нахмуриться в её сторону.

— Заткнись, старый хрыч, — буркнула она, снимая с волос серебряную заколку. Прядь чёрных волос упала на лицо, и Пэнси злобно откинула её назад. Мысли её витали далеко — в библиотеке, где Альфи последние недели пропадал на пару с подозрительными книгами. «Сам напросится на неприятности», — подумала она, но тут же передёрнула плечами. Какое ей дело до этого сладкоежки?

Она потянулась к шкафчику за пузырьком с «Успокоительным зельем №9», когда вдруг грудь обожгла волна тепла. Пэнси ахнула, схватившись за амулет — серебряная змея на цепи пылала, будто её вынули из горна.

«Некроэнергия. Много. Очень много».

Сердце забилось чаще. Парный амулет, который она подарила Альфи на Рождество, среагировал на тёмную магию. Значит, этот идиот... «Нет. Нет-нет-нет, он не мог!» Пэнси вскочила, опрокинув чернильницу. Фиолетовые чернила растеклись по полу, как кровь, но она уже бежала к двери, на ходу накидывая мантию.

— Паркинсон? — раздался сонный голос с кровати. Милисента Булстроуд, её соседка, приподнялась на локте, протирая глаза. — Ты куда...

— В уборную! — рявкнула Пэнси, хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась пыль.

«Дементора в трусы, почему я вообще это делаю?» — мысленно выругалась она, мчась по коридору. Каменные стены Слизерина, обычно такие родные, теперь казались ловушкой. Зелёные факелы бросали на пол зловещие тени, а эхо шагов напоминало погоню. Пэнси сжала амулет в кулаке — тепло указывало направление. «Если он умрёт, я никогда себе этого не прощу. А если выживет — убью сама!»

* * *

Кабинет защиты от тёмных искусств встретил её запахом горелой плоти и металла. Дверь была приоткрыта, из щели сочился сиреневый дымок. Пэнси, затаив дыхание, проскользнула внутрь и замерла. Воздух был густым, как сироп, каждый вдох обжигал лёгкие. На полу, среди обломков мебели и разбросанных книг, лежал Альфи. Его пепельные кудри слиплись от крови, лицо было белее пергамента, а руки, впившиеся в камень, дрожали, словно в лихорадке. Рядом, у стены, валялось... «Нет. Не смотреть». Пэнси резко отвернулась от обезглавленного тела Квиррелла, чувствуя, как желудок сжимается в комок.

— Дамблдор! — прошипела она, падая на колени рядом. Альфи не реагировал. Его сиреневые глаза, обычно такие яркие, смотрели в пустоту, зрачки расширены до чёрных бездн. Пэнси шлёпнула его по щеке — звонко, со всего размаха. — Проснись, кретин!

Он вздрогнул, заморгал, и в глазах мелькнуло осознание. Сразу за ним пришла паника — Альфи забился, заскрёб ногтями по полу, пытаясь отползти. Из горла вырывались хриплые звуки, больше похожие на вой раненого зверя, чем на человеческую речь.

— Тише! — Пэнси схватила его за плечи, прижимая к груди. Он сопротивлялся, царапая её руки, но она не отпускала. — Тихо, идиот, ты нас обоих погубишь!

Она сунула руку в карман его мантии, нащупала пакет с лимонными дольками и сунула одну ему в рот. Альфи попытался выплюнуть, но Пэнси зажала ему челюсти.

— Жуй. Сейчас же. — приказала она, и он покорно сглотнул, закашлявшись. Дрожь немного утихла. Пэнси достала пузырёк с «Успокоительным зельем №9», залила содержимое ему в глотку. — Глотай. Да не давись, глупец!

Зелье подействовало почти мгновенно. Альфи обмяк, тяжёлая голова упала ей на плечо. Его дыхание выравнивалось, но пальцы всё ещё впивались в её мантию, будто боясь, что она исчезнет.

— Слушай внимательно, — Пэнси приподняла его лицо, заставляя встретиться взглядом. — Ты здесь спал. Понимаешь? Спал. Всю ночь. Никуда не ходил, — она говорила медленно, чётко, как учат в Слизерине. — Повтори.

— Я... спал... — голос Альфи был хриплым, будто он наглотался пепла.

— Всю ночь. И я тоже. — Пэнси встряхнула его. — Запомни это, или я сама тебя придушу.

Он кивнул, слёзы катились по щекам, смешиваясь с кровью. Пэнси вздохнула и принялась за работу. Первым делом — очистить место.

— Скорджифай! — шепотом произнесла она, направляя палочку на лужу крови.

Красные капли поднялись в воздух, но вместо того, чтобы исчезнуть, зависли мерцающим туманом. Не хватало сил. Пэнси стиснула зубы и попробовала снова. На этот раз кровь впиталась в камень, оставив лишь тусклые пятна. «Сойдет. Если не знать, не заметят».

— Помоги, — бросила она Альфи, тыча ему в руку палочку. — Твоя магия сильнее. Убери тело.

Он уставился на труп Квиррелла, и его вырвало. Пэнси едва успела отпрянуть.

— Щупальца Гриндилоу! — выругалась она, очищая мантию от рвоты. — Соберись, Дамблдор! Или ты хочешь, чтобы нас нашли?

Альфи, рыдая, поднял палочку. Его рука дрожала, но сиреневое свечение всё же окутало тело профессора. Пэнси ахнула — плоть Квиррелла начала распадаться, превращаясь в чёрный пепел. Через минуту от него осталась лишь куча пыли, которую она убрала заклинанием.

— Теперь записку.

Пэнси подхватила самопишущее перо с пола. Оно сопротивлялось, царапая ей пальцы, но она прижала его к пергаменту:

«Уезжаю в Трансильванию. Вампиры. Простите за беспокойство. Квиррелл».

Почерк получился корявым, но сойдёт. Она бросила записку на стол, где валялись непроверенные контрольные пятикурсников. «Пусть думают, что он сошёл с ума».

— Мантию, — вдруг пробормотал Альфи, тыча пальцем в угол. Там, под обломками шкафа, мерцала ткань, словно сплетённая из лунного света. — Дедуля... подарил...

— Провались в Запретный Лес со своими секретами! — Пэнси схватила мантию-невидимку, сунула ему в руки. — Надевай. И молчи.

Она повела его к двери, но Альфи вдруг остановился, уставившись на пепел.

— Я... убил...

Пэнси резко развернула его к себе. Её пальцы впились в его плечи, оставляя синяки.

— Ты никого не убивал. Понял? Он сам ушёл. Сбежал. А ты сегодня даже близко не подходил к этому кабинету, — её голос звучал как лёд, но внутри всё горело. — Если проговоришься — умрёшь. И твой дедуля тоже. Они тебя сожгут на костре, Дамблдор. За тёмную магию.

Он кивнул, слезы текли беззвучно. Пэнси потянула его за собой, прижимая к стене, когда в конце коридора мелькнул свет фонаря. Филч, бормоча проклятия, вёл за собой миссис Норрис. Кошка зашипела, учуяв кровь, но Пэнси уже толкала Альфи в потайной проход за гобеленом с пляшущими троллями.

* * *

Через час они стояли в ванной комнате гриффиндорской башни. Пэнси, завернувшись в слизеринскую мантию, скребла Альфи щёткой, смывая кровь. Вода в ванне стала розовой, а его кожа — красной от трения, но он не жаловался. Молчал, уставившись в стену, лишь изредка вздрагивая.

— Руки, — приказала Пэнси, и он покорно поднял ладони. Под ногтями засохла кровь Квиррелла. Она выковыривала её кончиком палочки, стараясь не думать, чьи это были остатки.

— Почему... — Альфи вдруг заговорил, голос всё ещё дрожал. — Почему ты помогла?

Пэнси замерла. Потом шлёпнула его мокрой тряпкой по лицу.

— Потому что я дура. И потому что... — она отвернулась, яростно скребя пятно на его мантии. — Ты спас меня от тролля. Теперь мы квиты. И если ты ещё раз сунешься в тёмные искусства, не научившись контролю, я сама тебя прикончу. Понял?

Он кивнул. Пэнси бросила ему чистую мантию — стащила у Поттера, пока тот храпел.

— Спи. Утром будем как ни в чём не бывало, — она повернулась уходить, но Альфи схватил её за руку.

— Спасибо...

— Не благодари, — она вырвала руку. — Если хочешь отблагодарить — никогда не упоминай моего имени в связи с этим. Никогда.

Она ушла, оставив его сидеть на краю ванны. Мантия-невидимка лежала свёрнутая у его ног, мерцая в свете фонарей. Альфи потянулся к ней, но вдруг отдернул руку, будто обжёгся. В зеркале над раковиной отражалось его лицо — бледное, с синяками под глазами. Он больше не видел в нём мальчика с лимонными дольками. Только тень, которая теперь будет преследовать его даже во сне.

Весна в Хогвартсе пахла мокрой землёй, распускающимися почками и свежескошенной травой с квиддичного поля. Солнечные лучи пробивались сквозь облака, превращая лужи в зеркала, где отражались улыбки студентов, радующихся теплу. Альфи сидел на подоконнике гриффиндорской гостиной, прижав лоб к холодному стеклу. За окном Хагрид возился с гиппогрифом, чьи перья переливались на свету, как позолоченная броня. Всё было таким... обычным. Как будто тот апрельский вечер, когда стены кабинета защиты от тёмных искусств обрызгались кровью, оказался всего лишь кошмаром.

Но Альфи знал правду. Каждую ночь он просыпался от того, что пальцы сами собой скользили по шее, проверяя, на месте ли голова. Каждое утро он заставлял себя улыбаться Невиллу, который тащил его на завтрак, болтая о новых побегах Тревора. И каждый раз, проходя мимо Пэнси в коридорах, Альфи стискивал зубы, чтобы не броситься прочь. Её взгляд, холодный и оценивающий, прожигал кожу, напоминая о том, как её руки дрожали, когда она вытирала его кровь.

— Альфи! — Невилл ворвался в гостиную, запыхавшийся, с растрёпанными волосами. В руках он сжимал горшок с растением, чьи листья яростно трепетали, будто пытались вырваться. — Помоги! Твой Мурлыкус снова пытается съесть Тревора!

Альфи сполз с подоконника, натянув улыбку, которую репетировал перед зеркалом. Уголки губ дрожали, но Невилл, как всегда, не заметил.

— Опять кормил его после полуночи? — Альфи потянулся к растению, стараясь не смотреть на жабу, застрявшую между шипами, подозрительно напоминающими кошачьи клыки. Его пальцы привычно нашли точку под пушистым отростком — там, где стебель пульсировал слабым зелёным светом. — Успокойся, малыш. Ты же не хочешь, чтобы Падма опять читала тебе лекцию о «недопустимом обращении с животными»?

Мурлыкус замер, шипы обмякли, и Тревор с облегчённым кваканьем вывалился на ковёр. Невилл уставился на Альфи с благоговением, будто тот только что воскресил мертвеца.

— Как ты это делаешь? — спросил он, осторожно поглаживая растение, которое теперь напоминало пушистый шар.

— Просто чувствую его, — Альфи пожал плечами, пряча руки в карманы, чтобы скрыть дрожь. Голос звучал спокойно, почти весело. — Мурлыкус... э-э... ненавидит лунный свет. Не трогай его после заката.

На самом деле Альфи чувствовал другое: тихий шепот земли, зовущий его вниз, в темноту, где корни сплетались с костями. Но об этом он молчал.

* * *

К маю замок наполнился предэкзаменационной суетой. В библиотеке первокурсники дрались за последние экземпляры «Теории магических преобразований», а в коридорах пахло жжёным пергаментом от неудачных попыток заклинаний. Альфи, сидя с Падмой за столом, заваленным исписанными свитками, пытался объяснить ей разницу между постоянной и временной трансфигурацией.

— При постоянной меняется только форма. Ну, например, серебряную ложку можно превратить в серебряную... э-э... вилку, — он водил пером по пергаменту, оставляя хаотичные линии. — А временная — это когда ты меняешь... суть предмета, да. Но не навсегда...

— Как ты всё запоминаешь? — Падма вздохнула, поправляя серёжку. Её чёрные волосы были собраны в тугую косу, а между бровей, чуть выше переносицы, виднелась крошечная точка. — Я путаю их каждый раз.

— Практика, — Альфи улыбнулся, хотя внутри всё сжималось. Его мысли были вовсе не о трансфигурации — он думал о рунах на страницах «Книги Бездны», спрятанной под кроватью. Они вились, как змеи, складываясь в узоры, которые жгли глаза. Но об этом он не расскажет даже Падме.

— Альфи! Парвати украла мой учебник! — Лаванда ворвалась в библиотеку, размахивая розовой сумочкой, откуда сыпались блёстки. Её локоны пахли жасмином, а на щеках играл румянец от спора с подругой. — Скажи ей, что это нечестно!

— Она врёт! — Парвати показала язык из-за стеллажа с книгами по астрономии. — Это она сама забыла его в нашей спальне!

Альфи засмеялся — звонко, нарочито громко, как делал это последние недели. Звук отдавался фальшью в собственных ушах, но Лаванда, схватившая его за руку, казалась довольной.

— Ты же на моей стороне, да? — она прижалась к его плечу, и Альфи почувствовал, как по спине побежали мурашки. Не от её прикосновения, а от воспоминания: Пэнси, прижимающая его к себе в ванной, её пальцы, стирающие кровь...

— Конечно, — он поспешно отстранился, делая вид, что чихает. — Просто... аллергия на жасмин.

Девочки захихикали, и Альфи закрыл глаза, вдыхая запах пергамента и духов Лаванды.

«Нормально. Всё нормально».

* * *

Объявление об исчезновении профессора Квиррелла дедуля сделал на следующее утро после... ТОЙ ночи. За завтраком, когда Альфи давился тостом, Альбус встал, поправив очки, и объявил лёгким голосом:

— Дорогие студенты, профессор Квиррелл покинул нас для... изучения вампирских обычаев в Трансильвании. Уроки защиты от тёмных искусств временно отменены.

Слизеринцы зашептались, а Драко Малфой громко фыркнул:

— Нашёл время отпуск брать!

Но Альфи заметил, как Пэнси, сидевшая за соседним столом, резко сжала вилку. Её взгляд на миг встретился с его, и в нём промелькнуло что-то — предупреждение? Упрек? Он опустил глаза, чувствуя, как желудок сжимается.

* * *

К июню воздух стал густым от аромата цветущего боярышника. Альфи и Невилл лежали на берегу Чёрного Озера, кидая камешки в воду. Гигантский Кальмар лениво махал щупальцем, создавая рябь, в которой танцевали солнечные зайчики.

— Бабушка хочет, чтобы я летом занимался с частным преподавателем, — Невилл скорчил гримасу, швырнув камень дальше обычного. — Говорит, если я не подтяну зельеварение, меня выгонят.

— Оставайся со мной, — Альфи сказал неожиданно для себя. Слова вырвались сами, будто кто-то другой управлял его языком. — В Хогвартсе. Или... или я могу поехать к тебе.

Невилл уставился на него, широко раскрыв глаза:

— Правда? Ты... ты бы хотел?

Альфи кивнул, глотая комок в горле. Мысли о том, чтобы остаться в замке, где каждый угол напоминал о тёмном кабинете и запахе крови, вызывали тошноту. Ему нужно было бежать. Куда угодно.

— Я спрошу дедулю, — он поспешно добавил, видя, как лицо Невилла озаряется надеждой. — Уверен, он разрешит.

На самом деле Альфи уже неделю носил в кармане свёрнутое письмо к миссис Лонгботтом.

«Уважаемая миссис Лонгботтом, позвольте мне провести лето у вас...»

Чернила расплывались от капель пота, но он не решался отправить его.

* * *

Класс трансфигурации, обычно наполненный щебетанием оживших скрепок и шелестом летающих учебников, замер в напряжённой тишине. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь высокие стрельчатые окна, делили комнату на полосы света и тени, словно гигантская клетка. Парты, выстроенные в идеальные ряды, напоминали солдат на параде, а пергаментные листы, разложенные перед каждым студентом, белели как незапятнанный снег. Профессор МакГонагалл, прямая и незыблемая, точно дозорная башня, медленно обходила ряды, её зелёная мантия шуршала о каменный пол. Альфи сидел у окна, сжимая перо так, что костяшки побелели. Кончик пера дрожал, оставляя на пергаменте кляксы, похожие на звёздные скопления.

«Теоретический тест. Первый курс. Время: 2 часа».

Вопросы пестрели строчками, будто рассыпанные бусины:

«Назовите три основных принципа трансфигурации по Гамбадделу Винклу».

«Перечислите ингредиенты зелья от фурункулов».

«Опишите целебные свойства мандрагоры».

Альфи уставился на строку о мандрагоре. В голове всплыл урок травологии: Невилл, краснея, держал горшок с орущим корнем, а Лаванда хохотала, затыкая уши ватой. Он начал писать, выводя буквы с нажимом, словно вырезал их ножом.

«Мандрагора используется в противоядиях...»

Справа хрустнуло. Рон, сидевший через ряд, сломал перо на вопросе по истории магии. Звук — сухой, резкий, как ветка под сапогом — вонзился Альфи в висок. Перед глазами вспыхнул образ: пальцы Квиррелла, сжимающиеся в судороге, хруст костей под его собственным каблуком. Чернила на пергаменте поплыли, превратив «мандрагору» в бессмысленный клубок линий.

— Мистер Уизли, — голос МакГонагалл разрезал тишину, — запасные перья на столе.

Альфи вдохнул, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. «Сосредоточься. Просто экзамен. Всё кончилось». Он вытер ладонь о мантию, оставив на чёрной ткани мокрое пятно, и потянулся за новым листом.

Рука дрогнула — чернильница опрокинулась. Жидкость растекалась по парте чёрной лужей, поглощая вопрос о свойствах асфоделя. Альфи замер, глядя, как чернила капают на пол. «Кровь. Она тоже капала...» В ушах зазвенело, и он судорожно схватил тряпку, растирая лужу до тех пор, пока пальцы не запачкались в синеве.

— Всё в порядке? — Парвати шепнула через проход, но Альфи лишь кивнул, не поднимая глаз.

Он вернулся к тесту, стиснув перо, будто это оружие. «Назовите звезду, указывающую на север...» Полярная звезда. Маленькая, но верная. Как Невилл. Как дедуля.

Последний вопрос: «Перечислите способы защиты от простейших тёмных чар». Альфи закусил губу. Зелёный свет «Авады» мелькнул в памяти, ослепительный и смертоносный.

«Щиты... рассеивание... уворот...»

Буквы плясали, сливаясь в чёрные змейки. Он закрыл глаза, вдыхая запах пергамента — сухой, безжизненный, ничего общего с дымом и железом.

— Осталось пятнадцать минут, — объявила МакГонагалл.

Гермиона, сидевшая впереди, торопливо дописывала последний абзац, её перо выводило строки с математической точностью. Рон, облизывая перо, рисовал на полях карикатуру на Снейпа. Альфи взглянул на свой тест: ответы кривились, как побитые солдаты, но были закончены.

Когда МакГонагалл собрала работы, Альфи вышел в коридор, опираясь о стену. Солнце било в глаза, но внутри всё ещё клубился туман. «Справился». Он разжал ладонь — на коже остались следы от ногтей, похожие на маленькие полумесяцы.

— Как думаешь, вопросы по зельям были справедливыми? — Невилл появился рядом, теребя пуговицу мантии.

— Справедливыми? — Альфи фыркнул, и звук вышел резче, чем планировалось. — Только если Снейп их составлял, чтобы всех завалить.

Невилл засмеялся, и Альфи подхватил смех, словно подбирая рассыпанные бусины. Они зашагали к выходу, где Лаванда и Парвати спорили о правильных ответах.

— Ты точно ошиблась в вопросе про огненных крабов! — Парвати тыкала пальцем в конспект.

— А ты сама их никогда не видела! — парировала Лаванда, поправляя бант в волосах.

Альфи слушал их голоса, такие живые и далёкие от теней прошлого. Сегодня он написал тест. Завтра — лето. А потом... Потом будет новый год, новые уроки.

И, возможно, однажды — прощение.

* * *

Прощальный банкет прошёл в золотистом свете заката. Гриффиндор выиграл кубок, и Лаванда с Парвати украсили зал живыми гирляндами, которые распевали весёлые мелодии. Альфи сидел рядом с дедулей, разглядывая тарелку с пудингом.

— Ты молчишь, мой мальчик, — Альбус положил руку ему на плечо. Его пальцы, тёплые и узловатые, слегка сжали кость. — Лето в поместье Лонгботтомов — прекрасная идея.

Альфи вздрогнул. Он ещё не говорил дедуле о письме.

— Я... я просто подумал... — начал он, но Альбус подмигнул:

— Старые директора тоже умеют подслушивать. Особенно когда их внуки шепчутся у портрета Фатимы Белль.

Альфи покраснел, вспомнив, как на прошлой неделе обсуждал планы с Невиллом под картиной, где дама в розовом платье делала вид, что не слушает.

— Спасибо, — пробормотал он.

— Но возьми это, — дедуля сунул ему небольшой свёрток. Внутри лежала книга в кожаном переплёте — «Основы управления магическими потоками для начинающих». — Чтобы лето прошло с пользой.

Альфи улыбнулся, но пальцы сами собой потянулись к карману, где лежал ключ от Запретной Секции. «Книга Бездны» ждала своего часа.

* * *

Станция «Хогсмид» тонула в золотистой дымке июньского утра. Солнце, ещё робкое после ночного дождя, пробивалось сквозь облака, окрашивая рельсы в медный цвет. Воздух пах влажной хвоей и угольным дымом — «Хогвартс-экспресс», шипя паром, уже поджидал студентов, его алые вагоны пестрели высунувшимися из окон головами. Альфи стоял в тени платформы, прижимая к груди потрёпанный саквояж. Внутри, под стопкой магловских комиксов и упаковкой лимонных долек, лежала «Книга Бездны». Её обложка, холодная даже сквозь ткань, будто прижигала кожу, напоминая: «Ты ещё не свободен».

— Альфи! Невилл уже занял купе! — Парвати махнула рукой, проходя мимо с чемоданом, перевязанным алыми лентами. За ней семенила Лаванда, неся в руках клетку с совой, которая возмущённо ухала, словно протестуя против раннего подъёма.

Альфи кивнул, делая вид, что поправляет очки. Его пальцы дрогнули, когда он заметил Пэнси у дальнего вагона. Она, как всегда, была безупречна — чёрные волосы гладко причёсаны, мантия без единой складки. Их взгляды встретились на мгновение. Пэнси отвела глаза первой, резко повернувшись к Драко, но Альфи успел уловить в её жесте нечто большее, чем презрение. Страх. Или предостережение.

Он сжал саквояж сильнее и шагнул в поезд.

В купе Невилл, краснея, пытался угостить Тревора шоколадной лягушкой, которая вырывалась из его пальцев и прыгала по сиденьям.

— Альфи! Сюда! — друг подвинулся, освобождая место у окна. — Тревор снова пытался сбежать...

Альфи уселся, поставив саквояж между коленями. Через ткань он ощущал пульсацию книги — ритмичную, как сердцебиение. «Она живая», — подумал он, и от этой мысли по спине пробежал холодок.

— Смотри! — Невилл ткнул пальцем в окно. На платформе Хагрид махал им ручищей, а рядом с ним, гордо выгнув шею, стоял гиппогриф. Животное внезапно взмахнуло крыльями, подняв вихрь из опавших лепестков магнолии.

Поезд дёрнулся, колёса застучали, унося их прочь от замка. Альфи прижался лбом к стеклу, наблюдая, как Хогсмид растворяется в зелёной дымке леса. В голове всплывали обрывки: зелёный свет «Авады», пепел на полу, дрожь в голосе Пэнси... Он закрыл глаза, вдыхая запах шоколада и старой книги, смешавшийся с ароматом начавшегося дождя за окном.

— Альфи? — Невилл осторожно тронул его за рукав. — Ты... как там, у тебя?

— Всё хорошо, — Альфи повернулся, натягивая улыбку. В кармане мантии он нащупал лимонную дольку — кислота перебила тошноту. — Просто думал... Как там у вас, в поместье Лонгботтомов? Есть ли там библиотека?

Невилл оживился, начав рассказ о бабушкиной коллекции книг по травологии, но Альфи уже не слушал.

За окном мелькали холмы, окутанные утренним туманом. Альфи поймал собственное отражение в стекле — бледное лицо, синева под глазами, но в сиреневых зрачках горел упрямый огонёк.

«Я научусь. Ради них».

Поезд нырнул в туннель, погрузив купе во тьму. На миг Альфи почувствовал, как тьма внутри него шевелится, отвечая зову. Он сжал кулаки, пока не побелели костяшки.

— Смотри, радуга! — Невилл указал на облака за окном, где солнечный свет преломлялся в тысячи искр.

Тьма отступила. Пока отступила.

Альфи улыбнулся по-настоящему.

[Конец первой части]

Поместье Лонгботтомов раскинулось на просторах юго-восточной Англии. Бескрайняя равнина, расчерченная на бесчисленные поля и грядки, напоминала гигантский лоскутный ковёр, сотканный самой природой. Сотни волшебников в тёмно-рыжих мантиях сновали между участками, словно усердные муравьи, осыпая поля разноцветными вспышками заклинаний. Так выглядели знаменитые волшебные плантации семьи Лонгботтом — живое свидетельство их труда и магии.

Жилище скромно приютилось чуть в стороне, на вершине невысокого холма, откуда открывался вид на все владения. Вопреки ожиданиям пышности, это был не древний замок и не роскошное поместье — перед Альфи предстал добротный деревянный коттедж в три этажа. Уютный, но вовсе не поражающий размерами.

Вокруг него, огороженный невысоким забором, располагался куда более примечательный объект — личный сад миссис Лонгботтом. Грядки, теплицы и пёстрые клумбы сплетались здесь в тщательно выверенный узор, где Августа Лонгботтом выращивала свои самые ценные и капризные растения, ставила дерзкие селекционные опыты. Сюда, в её зёленое святилище, не ступала нога посторонних — доступ был закрыт даже для признанных светил травологии. Альфи часто ловил себя на мысли, что некоторые цветы следили за ним поворотом бутонов, а один куст с синими колокольчиками тихо позвякивал на ветру, словно предостерегая от неосторожного шага.

Он расположился на мягкой траве заднего дворика, подальше от любопытных растений и их безмолвных взглядов. Невилл был занят зельеварением под бдительным оком мистера Дёртслаша — сухопарого старичка, чья физиономия постоянно морщилась в маске вечного отвращения, будто он нюхал тухлое яйцо. Впрочем, нанятый миссис Лонгботтом учитель был не так уж плох, а если сравнивать со Снейпом — и вовсе смахивал на безобидного котёнка книззла. Пока Невилл, покусывая губу, методично познавал тонкое искусство обращения с котлом и ингредиентами, Альфи был предоставлен сам себе.

Он уселся поудобнее, скрестив ноги, и попытался погрузиться в медитативный транс — так, как велела подаренная дедулей книга про управление магическими потоками. Закрыв глаза, он сосредоточился на дыхании, представляя, как с каждым вдохом в него вливается спокойный золотой свет, а с выдохом уходит всё тёмное и тяжёлое. Солнце пригревало спину, трава щекотала ладони, где-то жужжала пчела. На мгновение мир сузился до ритма легких и тепла на коже. Это помогало... немного. Помогало отвлечься от навязчивых, как осенние мухи, мыслей о Том-Что-Нужно-Забыть. Но стоило ослабить контроль — и они возвращались, холодные и липкие. Первоначальный шок и леденящий страх давно прошли, сменившись чем-то куда более коварным и всепроникающим. Чувством Присутствия.

Альфи каждый миг своего существования ощущал Его. Нечто холодное, чуждое и невероятно живучее намертво вцепилось в его душу, словно пиявка, вплетаясь в саму ткань его магии. Оно не желало отпускать — напротив, жадно проникало глубже, пыталось поселиться внутри, подчинить себе каждую клеточку его тела, каждый проблеск мысли, превратить его в удобный сосуд. Альфи чувствовал в себе необратимые изменения — странную отстранённость, вспышки холодной ярости на пустом месте, сны, от которых он просыпался с криком и вкусом пепла на языке — и это пугало его сильнее любых воспоминаний о том вечере в кабинете Квиррелла. Страх теперь был направлен не вовне, а внутрь. В самого себя. В то, чем он мог стать. В то, что уже жило в нем.

Нет, Альфи не стал другим человеком... наверное. По крайней мере сладости на языке оставались такими же вкусными, а упражнения в трансфигурации — столь же увлекательными. Ему по прежнему нравилось проводить время с Невиллом, он скучал по любимому дедуле и увлечённо строчил письма своим девочкам. Но что-то было не так. Его магия менялась, искажалась под этим давлением.

Раньше он различал два непохожих друг на друга потока. Первый — игривый и непослушный, сладкий на вкус и переливающийся всеми цветами радуги. Это была ЕГО магия, мощная и неудержимая, но в то же время живая, невероятно родная и тёплая, будто дедулины объятия. Другой поток — магия отца. Леденящая и обжигающая одновременно, светящаяся потусторонним сиреневым светом и пахнущая пеплом и озоном после грозы. Альфи никогда не контролировал эту силу — скорее, это она стремилась управлять им. Он невольно вспомнил события прошлого учебного года. Тогда он поддался Тьме, позволил ей захватить контроль над телом и разумом. То чудовищное, что он сотворил, и та всепоглощающая, пьянящая эйфория власти, что на миг затмила всё, до сих пор заставляли его содрогаться в ужасе и... стыде.

Альфи резко встряхнул головой, словно отгоняя рои черных мух, и с силой выдохнул. Трава под ним казалась менее мягкой, солнце — не таким теплым. Концентрация была потеряна.

Теперь всё было по-другому. Поток был, казалось, один, но внутри него бушевала война. Его родная, золотисто-сладкая магия боролась, сплеталась и смешивалась с сиренево-леденящей силой отца, создавая единый, еще более мощный и неконтролируемый вихрь. Сиреневые щупальца некромантии обвивали его душу ядовитым плющом, но в то же время были его неотделимой частью. И всё это безобразие непрерывно пульсировало в жилах его души, подобно крови в артериях, наполняя тело магией, которую Альфи с таким трудом сдерживал, боясь очередного выброса, очередного шага в пропасть.

Кроме управления потоками, когда Невилл был занят с мистером Дёртслашем, Альфи уделял внимание «Книге Бездны». После случившегося ему отчаянно хотелось просто швырнуть ужасный фолиант в камин и забыть о некромантии, как о страшном сне. Но тогда То-Что-Нужно-Забыть было обречено на повтор. Он был просто обязан научиться понимать это, управлять этим. Знание — единственный щит. К тому же, даже реши Альфи всё бросить, у него бы ничего не вышло — поток магии отца всеми силами рвался к познанию своего собственного, запретного могущества, и оплетаемый им основной поток его собственной магии невольно тянулся следом. Столь явное противоречие воле собственной магии, её фундаментальной природе, могло привести как минимум к безумию, а то и к чему-то похуже — превращению в обскура или пустую оболочку, захваченную Тенью полностью.

Поэтому, спрятавшись от обитателей поместья в укромном уголке сада или на чердаке, Альфи скрупулёзно сравнивал загадочные закорючки из книги с рунами справочников и слово за слово, с мучительной медленностью, переводил записи о некромантии. Каждое прочитанное предложение оставляло во рту привкус горечи и пепла. Приступать к практике он не спешил — сначала, обязательно сначала, нужно было показать записи дедуле. Только он мог понять, где кончается знание и начинается пропасть.

* * *

Однажды, когда июльское солнце уже клонилось к закату, окрашивая поля в золото, а Альфи, свернувшись калачиком на чердаке, корпел над очередным пассажем о «тенях, плетущих нити меж мирами», снизу донеслись необычайно оживленные голоса. Через мгновение в дверь чердака постучали.

— Альфи? Ты там? — голос Невилла звучал взволнованно. — Гости приехали! Дядя Элджи, тетя Энид и... и кузены.

Альфи поспешно сунул книгу и пергаменты под половицу, прикрыл старой бархатной накидкой и спустился вниз. В гостиной царило непривычное оживление. Рядом с прямой, как шпала, Августой Лонгботтом, стоял невысокий, пухлый мужчина с взъерошенными седыми волосами и глазами, вечно удивленно округленными — дядя Элджи, брат покойного супруга миссис Лонгботтом. Он что-то громко и бессвязно рассказывал, размахивая руками, а рядом, поджав тонкие губы, стояла его жена, тетя Энид — хрупкая женщина с острым взглядом и безупречно гладкой прической.

Но внимание Альфи сразу привлекли двое подростков, стоявших чуть поодаль.

Мальчик лет четырнадцати, в идеально выглаженной, хоть и не школьной, темно-зеленой мантии. Серебряная булавка в виде стилизованной змеи на отвороте говорила сама за себя. Слизеринец. Его коричневые волосы были уложены несколько небрежно, а на лице застыло выражение легкого снобистского превосходства, которое он бросил на Невилла, когда тот вошёл. Это был будущий четверокурсник Эдриан Пьюси. Альфи видел его в Хогвартсе — кажется, он состоял в слизеринской команде по квиддичу.

Рядом с ним, буквально подпрыгивая от нетерпения, стояла девочка. Она была довольно неказиста — коротышка, нос картошкой, красные щёки обсыпаны коричневыми веснушками, а выпученные как у деда бледно-зелёные глаза горели невероятным возбуждением. Единственным достоинством её внешности были густые волосы насыщенного медного цвета — правда, и те были в полном беспорядке. Волосы, на манер банданы с огромным бантом, были подвязаны красным шёлковым платком в горошек. Взгляд девчушки, как только она увидела Альфи, стал похож на взгляд совы, увидевшей особенно жирную мышь. Она впилась в него глазами, не моргая.

— ...и представляешь, Августа, этот попугай выкрикивал такие слова! На весь вагон! — Элджи захлебывался от смеха, не замечая как его подарок племяннику — жаба Тревор — пыталась сбежать из рук Невилла в сторону цветочного горшка.

— Очень забавно, Элджи, — сухо ответила Августа. — Ну вот, наконец-то все в сборе. Альфиас Дамблдор, друг моего внука — Невилл вам уже знаком. А это наши родственники: Элджи и Энид, их внуки — Эдриан и Элинор. Они будут гостить у нас до конца лета.

— Очень приятно, — Альфи вежливо поклонился, стараясь не смотреть на девчушку, чей взгляд, казалось, прожигал в нем дыру.

— О! Альфиас! — Элджи с энтузиазмом схватил его руку и потряс. — Альбус Дамблдор — твой дедушка? Удивительный человек! Просто удивительный! Я как-то раз... ой! — он взвизгнул, отдернув руку: девчушка ловко встала между ним и Альфи.

— Дедушка, не задерживай его! — прошептала она с упрёком, а затем повернулась к Альфи, и её лицо озарилось сияющей улыбкой. — Альфи! Наконец-то! Я столько о тебе слышала! Я Элинор Пьюси, в этом году тоже еду в Хогвартс! Надеюсь, в Гриффиндор, как ты и Невилл! — она говорила быстро, почти не переводя дыхание.

— Э-э... приятно познакомиться, Элинор, — Альфи попытался улыбнуться, чувствуя себя как экспонат на выставке. За её спиной Эдриан едва заметно покатил глазами.

Ужин проходил в столовой под портретами суровых предков Лонгботтомов. Августа и Энид вели сдержанную беседу о погоде и состоянии плантаций. Элджи периодически вставлял что-то невпопад, заставляя Невилла краснеть (особенно когда вспомнил про «тот случай с окном»). Эдриан ел с дотошной аккуратностью, изредка бросая на Альфи и Невилла взгляды, полные снисходительного презрения. А Элинор... Элинор не сводила с Альфи глаз.

— ...и они сказали, что ты с первой попытки превратил спичку в иголку! — восторженно шептала она, отодвинув тарелку с пудингом. — И что ты спас Пэнси Паркинсон от тролля в библиотеке! Правда? Это было ужасно страшно? Ты ведь тогда еще не успел выучиться защите от темных искусств!

Альфи поперхнулся глотком чая. Упоминание Пэнси и библиотеки заставило его кровь похолодеть. Он почувствовал, как по спине пробежали ледяные мурашки, а рука сама потянулась к груди, где висел её серебряный амулет-змея.

— Э-э... да, было дело, — пробормотал он, стараясь не смотреть на Элинор. — Но все обошлось.

— Говорят, вы потом вдвоем работали в библиотеке! — глаза Элинор загорелись еще ярче. Она наклонилась ближе, понизив голос до конспиративного шёпота, но так, что слышно было всем. — Целые вечера! Это правда, что Пэнси... она твоя особенная? Что вы... ну... целовались там, среди книг?

Наступила неловкая тишина. Августа подняла бровь. Энид сжала губы. Невилл замер с ложкой на полпути ко рту, покраснев как рак. Эдриан фыркнул, но не стал ничего говорить, лишь презрительно скривился. Элджи, не поняв подтекста, радостно воскликнул:

— О, молодчина! Целоваться — это весело!

— Элинор! — резко сказала Энид. — Веди себя прилично!

— Но ба! — запротестовала Элинор, не отрывая восторженного взгляда от Альфи. — Все так говорят! Что Альфи влюблен в Пэнси Паркинсон! Что он спас её, потому что она ЕГО! И что они тайно встречаются! Я читала об этом в «Ежедневном пророке»!

Альфи почувствовал, как уши наливаются жаром. Мысль о том, что его имя и имя Пэнси связали в сплетнях, вызвала странную смесь стыда, паники и... чего-то ещё, теплого и колючего одновременно. Он представил холодный взгляд Пэнси, её презрительную усмешку, если бы она услышала это.

— Ничего подобного! — выпалил он громче, чем хотел. — Пэнси... мы просто... она попутчица была в поезде! И... и на отработках... это было наказание! За ту... за ту историю с троллем! Никаких... целований!

Он умолк, понимая, что защищается слишком горячо. Элинор смотрела на него с разочарованием, как будто он разрушил её любимую сказку. Эдриан же наконец не выдержал.

— О, конечно, конечно, — протянул он, играя ножом. Голос его был гладким, как шелк, но с ядовитой ноткой. — Просто попутчица. И просто наказание. Понятно. Наверное, у внука директора просто «обязанность» спасать слизеринских принцесс и проводить с ними долгие вечера наедине? Или, — он наклонил голову, имитируя задумчивость, — одной девочки тебе мало, Дамблдор? Планируешь собрать коллекцию? Слышал, у тебя там целый гаремчик в Хогвартсе: Парвати, Лаванда, Падма... и вот теперь Паркинсон добавилась? А неплохой размах — для первокурсника-то!

— Эдриан! — в голосе Энид прозвучало настоящее предупреждение.

— Что, бабушка? — Эдриан сделал невинное лицо. — Я просто интересуюсь. Хочу понять масштаб... амбиций молодого Дамблдора. Ведь если уж начинать, то с размахом, верно? — Он бросил Альфи насмешливый взгляд.

Альфи сжал кулаки под столом. Гнев, внезапный и острый, как нож, вспыхнул в груди. Он почувствовал, как знакомый холодок магии отца зашевелился в ответ на эмоцию, сиреневое свечение едва не пробилось сквозь кожу на кончиках пальцев. Он резко вдохнул, мысленно сжимая этот поток, как предписывала книга дедули.

«Контроль. Только контроль.»

— Мой дедуля учит меня многим вещам, — сказал Альфи, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Он посмотрел прямо на Эдриана. — Но собирать «гаремы» в этот список не входит. Мои девочки — мои ДРУЗЬЯ. А Пэнси Паркинсон... — он запнулся, не зная, что сказать дальше. «А Пэнси Паркинсон — это сложно»? «Она знает, что я убийца»? — ...просто Пэнси Паркинсон.

— Ох, какая романтика! — вздохнула Элинор, явно выбравшая для себя более интересную версию событий, несмотря на слова Альфи. — «Просто Пэнси»! Это так... так загадочно!

Эдриан фыркнул, но больше не стал продолжать тему под тяжелым взглядом бабушки и Августы. Ужин закончился в натянутой тишине. Альфи первым выпросился из-за стола под предлогом усталости. Поднимаясь по лестнице в свою комнату, он услышал за спиной быстрые шаги.

— Альфи! Подожди! — Элинор догнала его на площадке. Её глаза все еще сияли. — Не обращай внимания на Эдриана. Он просто завидует! Я знаю, что между тобой и Пэнси — что-то особенное! Расскажешь? Пожалуйста! Хоть чуть-чуть! Я никому не проболтаюсь! Клянусь!

Альфи посмотрел на её восторженное, наивное лицо. В нем не было зла, только глупое, навязчивое любопытство и обожание, основанное на слухах. Он вспомнил настоящую Пэнси — жёсткую, колючую, спасавшую его от самого себя в той ванной, связанную с ним ужасной тайной. Пропасть между фантазиями Элинор и реальностью была огромна и... ужасающа.

— Элинор, — сказал он тщательно подбирая слова, но твердо. — Правда в том, что Пэнси Паркинсон и я... мы даже не совсем друзья. Мы едва ли знакомы. Все эти истории... просто глупые сплетни. Пожалуйста, не верь всему, что слышишь. И не выдумывай.

Элинор уверенно кивнула, но, видимо, опять поняла всё по-своему, тут же выпалив:

— А можно я тоже буду твоей девочкой? Ты, конечно, не предашь Пэнси, но я буду не как она, а как другие — ну, Падма, Парвати, Лаванда... Твой гарем!

Альфи молча повернулся и пошел дальше по коридору, оставив Элинор стоять на площадке с ошеломленным и разочарованным выражением лица. В его комнате пахло пылью и старым деревом. Он закрыл дверь, прислонился к ней спиной и закрыл глаза. Голоса снизу, смешанные с гулом Элджи, доносились приглушенно. А внутри, где только что бушевал гнев на Эдриана, теперь поселилась тяжелая усталость и щемящее чувство одиночества. Он подошёл к узкому окну, за которым темнели очертания сада Августы. Где-то там, в темноте, жужжали ночные насекомые. И где-то там, внутри него, пульсировала Тьма, ждущая своего часа. И имя Пэнси Паркинсон, произнесённое вслух, звенело в его ушах, как набат.

Последние дни июля в поместье Лонгботтомов стояла та самая, идеальная английская погода — не жаркая, но и не морозная, будто сама природа решила не мешать росту магической флоры. Воздух был напоён ароматом свежескошенной травы, влажной земли и сладковатым дурманящим запахом цветущего лунолиста, который Августа выращивала в самой дальней теплице. Солнце ласково грело, а не палило, и даже послеполуденные дожди были короткими и освежающими, оставляя после себя радуги, перекинувшиеся через бескрайние поля.

Альфи и Невилл проводили дни в разъездах по плантациям верхом на упитанных, флегматичных пегасах цвета морской волны — единственных животных, допущенных в святилище миссис Лонгботтом. Они помогали (а чаще — просто наблюдали, стараясь не путаться под ногами) за работой волшебников-садоводов, учились по звукам и виду листьев определять, чего не хватает тому или иному растению. Для Альфи это было сродни медитации. Здесь, среди зелени и тишины, прерываемой лишь шелестом листьев и отдалёнными возгласами садовников, Присутствие внутри него затихало, будто усыплённое монотонным гулом жизни.

Однажды, возвращаясь с дальнего поля, где проверяли всходы прыгучего паслёна, они наткнулись на Эдриана. Тот, прислонившись к старой, покрытой мхом калитке, с презрительным видом наблюдал, как группа работников вручную, палочка к палочке, опыляла капризные цветы плюмонии.

— Дикари, — бросил он в их сторону, заметив Альфи и Невилла. — У отца в оранжереях всё делают артефакты. Руками грязь ковырять — недолго и в маглов превратиться.

— Бабушка говорит, что плюмония чувствует грубую магию, — робко возразил Невилл. — Ей нужно... э-э... нежное касание.

Эдриан фыркнул, скрестив руки на груди.

— Лонгботтомы всегда были чудаками. Предпочитают возиться с грядками, вместо того чтобы заниматься настоящей политикой. Или хотя бы приличным бизнесом. Того и гляди подыщешь себе магловскую девчонку и станет священный род грязнокровками. Старуха Августа, видать, совсем из ума выжила, раз позволяет внуку общаться со всякими... отбросами.

Альфи почувствовал, как знакомый холодок зашевелился у него в груди. Он резко соскочил с пегаса.

— А твоя семья чем занимается? Стоит на рынке и продаёт волосы с бороды отца под видом волокон единорога? — его голос прозвучал резко, и сам он удивился этой вспышке.

Эдриан выпрямился, глаза сузились. Рука потянулась к карману, где, несомненно, лежала палочка.

— Смотри, как бы тебе самому не пришлось свои кудри продавать, Дамблдор, — прошипел он. — Слухи ходят, что твой дедуля не такой белый и пушистый, каким он себя выставляет.

Словно лёд обдал Альфи. «Он знает? Нет, не может. Это просто слизеринская догадка, попытка уколоть». Он заставил себя рассмеяться, натянуто и громко.

— Ох, боюсь, мои волосы никому не нужны. Слишком непослушные и быстро отрастают. Целое наказание!

Он машинально потянул за светлый хвост, собранный на затылке. Элинор на днях вручила ему резинку, обтянутую красной атласной тканью. «Чтобы твои прекрасные локоны не мешали великим делам!» — сказала она, и Альфи, скрепя сердце, был вынужден принять подарок. Теперь он собирал волосы каждый день — они лезли в глаза и щекотали нос.

Эдриан, не найдя что ответить, с презрительной усмешкой развернулся и ушёл прочь. Невилл выдохнул с облегчением.

— Спасибо. Он... он всегда такой.

— Ничего, — Альфи вскочил на пегаса, чувствуя, как дрожь в руках понемногу утихает. — Просто ещё один сноб. Таких в Хогвартсе полно.

* * *

Утро в предпоследний день июля началось с громкого треска и радостного визга. Альфи, спросонья чуть не свалившись с кровати, схватил палочку, сердце бешено колотилось — мозг выдавал образы зелёного света и летящих заклятий. Но через секунду он понял: это Элинор взорвала праздничный хлопушку прямо под дверью своей комнаты, оповещая мир о дне рождения Невилла.

Весь день в поместье царила суматоха. Элджи то и дело пугал домовиков внезапными хлопушками собственного производства, от которых те с визгом прятались на чердаке. Энид пыталась навести порядок, но её голос тонул в общем хаосе. Эдриан демонстративно заперся в своей комнате, заявив, что «шум вреден для утончённой натуры». Августа же, сохраняя ледяное спокойствие, руководила приготовлениями к праздничному ужину, изредка бросая на брата мужа взгляды, от которых тот мгновенно умолкал и старался стать незаметным.

Сам виновник торжества ходил красный от смущения, но счастливый. Ему подарили новую защитную мантию (старая после очередного зельеварения покрылась несмываемыми фиолетовыми пятнами), набор блестящих горшков для пересадки опасных растений и, от дяди Элджи, — загадочный свёрток, который подозрительно шевелился и издавал булькающие звуки. Альфи вручил ему тщательно упакованную коробку магловских сладостей, заказанных через дедулю, и новенький, пахнущий типографской краской, справочник по редким травам Амазонки.

За тортом («Клубнично-мятный с живыми свечами, которые норовят улететь!» — с гордостью объявила Элинор) Элджи разошёлся не на шутку.

— А помнишь, Августа, тот день, когда Фрэнк... — начал он, но под острым взглядом невестки резко сменил тему: — ...э-э... когда мы запускали фейерверки! Да! Отличные были фейерверки! Никаких этих... хлопушек!

Невилл, воспользовавшись моментом, наклонился к Альфи.

— Спасибо за подарки. Правда. А ты... — он замялся, ковыряя вилкой крем. — Когда у тебя день рождения?

— В августе, — с явной запинкой ответил Альфи и, встрепенувшись, уточнил: — Двадцать первого.

Невилл, почувствовав настроение друга, осторожно поинтересовался:

— Будем праздновать?

Альфи потянулся за кувшином с тыквенным соком. На столе рядом стоял его личный кувшинчик — матовый, непрозрачный. Внутри было модифицированное зелье старения. Оно стало горше на вкус, и доза увеличилась — дедуля написал, что пора «догонять однокурсников». Альфи сделал большой глоток, с трудом сдерживая гримасу.

— Дедуля обещал приехать. Наверное, что-нибудь устроим. Небольшое.

— Отлично! — обрадовался Невилл. — Я уже придумал, что тебе подарить! Только это сюрприз.

— Только не ещё одно растение, которое будет охотиться на Тревора, — фыркнул Альфи.

Элинор, подслушав разговор, тут же вклинилась:

— О, день рождения! Альфи, мы обязательно устроим тебе вечеринку! С играми! И пригласим всех-всех твоих девочек! И Пэнси! Мы напишем им письма! — она уже представляла это с блеском в глазах.

— Нет! — почти крикнул Альфи, и все за столом замолчали. Он сглотнул, стараясь говорить спокойнее. — Спасибо, Элинор, но... дедуля хочет провести этот день наедине со мной. Семейная традиция.

Элинор надула губы, но, кажется, купилась на авторитет Дамблдора. Альфи поймал на себе взгляд Августы — умный, проницательный. Она что-то понимала. Возможно, догадывалась не только про зелье.

* * *

Недели летели быстро, наполненные работой в саду, редкими и всё более напряжёнными уроками зельеварения с мистером Дёртслашем (Невилл делал успехи) и постоянными попытками избежать Элинор. Та, казалось, развила сверхъестественную способность находить Альфи в самых укромных уголках поместья. Она забрасывала его вопросами о Хогвартсе, о дедуле, о том, «каково это — быть таким знаменитым», и без устали строчила письма своим подругам, подробно описывая каждую их мимолётную встречу.

Эдриан же избрал тактику колких, но точных замечаний. Он не лез в открытую конфронтацию после случая у калитки, но его комментарии о «простоватости Лонгботтомов», «сомнительных друзьях» и «бремени великой фамилии» постоянно витали в воздухе, как ядовитая пыльца.

Августа оставалась невозмутимой, но Альфи несколько раз замечал, как она смотрит на него — не с осуждением, а с лёгкой тревогой. Она видела, как он вздрагивает от громких звуков, как порой его взгляд становится отстранённым и пустым, а пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки. Альфи боялся, что она поймёт слишком много, но миссис Лонгботтом проявляла удивительную чуткость. Однажды вечером, застав его одного в библиотеке за старыми фолиантами по теории магии, она молча поставила перед ним чашку горячего шоколада с зефиром и ушла, не задав ни одного вопроса.

За несколько дней до дня рождения Альфи пришло письмо от дедули. Фоукс, величественный и яркий, влетел в открытое окно столовой во время завтрака, вызвав восторг у Элинор и раздражённую гримасу у Эдриана. Дедуля писал, что дела в Министерстве держат его, но он непременно вырвется к двадцать первому августа. В конверте лежала небольшая шкатулка. Внутри, на бархатной подушечке, покоился изящный серебряный зажим для галстука или мантии в виде летящего феникса. «Чтобы удерживать шторм», — было написано на крошечном ярлычке. Альфи прицепил его к своему хвосту — зажим издал тихий, умиротворяющий звон, и внутреннее напряжение на миг отпустило.

* * *

Утро двадцать первого августа было пасмурным, с неба моросил мелкий, назойливый дождик. Альфи проснулся с тяжёлой головой — ночью ему снова снились кошмары, обрывки тех событий, перемешанные с сиреневым свечением и смехом, который был не его. Он уже потянулся к пузырьку с зельем на тумбочке, когда в дверь постучали.

— Войдите, — хрипло сказал он.

В комнату заглянул Невилл, держа в руках небольшой, прилипший к пальцам кекс с воткнутой в него единственной свечкой.

— С днём рождения! — прошептал он, оглядываясь, нет ли поблизости Элинор. — Это я сам испёк. Немного подгорел, но... вроде съедобно.

Альфи растроганно улыбнулся. Он задул свечу, загадав желание, чтобы это лето никогда не кончалось и чтобы Присутствие навсегда оставило его в покое. Они разделили кекс, который на вкус действительно отдавал горелым, но был бесконечно дорог.

Подарок Невилла оказался неожиданным — это был крошечный, в горшочке с дырочками, кустик.

— Это сонная полынь, — объяснил Невилл. — Бабушка разрешила взять отросток. Она... она чувствует дурные сны и отгоняет их. Просто поставь её рядом с кроватью. Я... знаю, ты плохо спишь, ещё в Хогвартсе заметил.

Альфи сжал горшок в руках, чувствуя, как по щекам катятся предательские слёзы. Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

Остальная часть дня прошла тихо. Приехал дедуля, облачённый в мантию цвета влюблённого пикси. Он привёз целый сундук подарков, большую часть из которых составляли сладости и странные антикварные приборы, и провёл с Альфи несколько часов в уединённой беседе в саду Августы, несмотря на дождь. Они говорили обо всём и ни о чём — о теориях трансфигурации, о новых сортах леденцов в «Сладком королевстве», о глупых статьях в «Ежедневном пророке». Альбус ни словом не обмолвился о тёмных искусствах, о Квиррелле или о внутренней борьбе внука. Он просто был рядом, и этого было достаточно.

За праздничным ужином, когда подали торт в форме феникса (который, правда, больше смахивал на растрёпанную курицу), в каминную сеть гостиной с треском ворвалась женская голова в очках. Все вздрогнули, даже Альбус поднял бровь.

— Августа! Альбус, ты тоже здесь! — выдохнула голова. Это была Амелия Боунс, глава Департамента Магического Правопорядка, известная своей фанатичной тягой к справедливости. — Вы ещё не знаете? Только что передали экстренное сообщение! По всем каналам!

Все замерли. Альфи почувствовал, как ледяная тяжесть опускается в желудок.

— Азкабан, — лицо Амелии Боунс было бледным от возбуждения и страха. — Побег. Трое. Самые опасные...

Она сделала паузу, глядя на онемевших слушателей. Похоже, слова давались ей с большим трудом.

— Беллатриса Лестрейндж. Её муж Родольфус. И его брат Рабастан. Они на свободе!

Горький вкус зелья старения смешался со вкусом страха у Альфи во рту. Он посмотрел на Невилла. Тот сидел, побелевший как мел, уставившись в тарелку. Его пальцы судорожно сжимали край стола. Августа Лонгботтом выпрямилась, её лицо стало каменным. Даже Эдриан и Элинор не произносили ни звука.

Альбус Дамблдор медленно снял очки и протёр их тканью. Его лицо было невозмутимым, но в глазах, на миг встретившихся с взглядом Альфи, читалась не тревога, а нечто иное... Усталость? Боль? Альфи вдруг вспомнил, насколько его дедуля на самом деле стар. Мысль об этом отозвалась тупой болью в груди, и он с трудом удержал рвущуюся наружу магию.

— Кажется, — тихо произнёс дедуля, и его голос прозвучал громоподобно в мёртвой тишине столовой. — Кажется, новый учебный год будет куда более непростым, чем мы предполагали.

Альфи неосознанно дотронулся до серебряного зажима в волосах. Шторм, которого он так боялся, приближался. И на этот раз он бушевал не внутри него. Он надвигался извне.

Платформа девять и три четверти встретила Пэнси гулом голосов, визгом колёс и запахом угольной пыли, смешанным с сладковатым душком магловских духов. Она сделала первый шаг из вагона «Хогвартс-экспресса», её позвоночник вытянулся в струну, а лицо застыло в привычной маске высокомерного безразличия. Где-то в толпе её уже ждали. Не сомневалась.

Она не обманулась. В тени арочного пролёта, в стороне от суеты воссоединяющихся семейств, неподвижной тенью стоял её отец. Корвус Паркинсон. Его чёрные волосы, уложенные с безупречной строгостью, серебрились на висках, а тёмно-зелёная мантия из дорогой ткани была лишена единой складки. Руки, переплетённые за спиной, сжимали гладкую рукоять палочки из чёрного дерева. Он не улыбался. Он никогда не улыбался при встрече.

Пэнси подавила вздох, отточенным движением поправила сумку на плече и направилась к нему, чётко отбивая каблучками по бетону. Каждый шаг отдавался в висках нарастающей тяжестью. Она знала, что будет дальше.

Они не обменялись приветствиями. Холодные серые глаза Корвуса упёрлись в её, и мир сузился до этой точки. Воздух вокруг загустел, давление в черепе нарастало с каждой секундой, превращаясь в невыносимую, раскалённую боль. Легилименция. Грубая, безжалостная, как удар топора. Он даже не пытался быть изящным — он вскрывал её сознание, как консервную банку, чтобы проверить содержимое.

Пэнси замерла, стиснув зубы. Вся её воля ушла на то, чтобы не согнуться пополам и не вскрикнуть. Самое главное — не сопротивляться открыто. Сопротивление только разозлит его и заставит копать глубже. Вместо этого она мысленно распахнула перед ним все двери, ведущие в учебные классы, в общую гостиную Слизерина, на квиддичное поле. Она подсовывала ему яркие, шумные воспоминания: насмешки над Грейнджер, сплетни с Драко, бесконечные эссе по зельеварению, на которые ушёл не один ярд дорогого пергамента. Она заставила себя прочувствовать лёгкое презрение к гриффиндорским выскочкам, гордость за свой факультет, расчётливый интерес к Малфою. Всё, что он хотел увидеть. Всё, что соответствовало роли образцовой слизеринки и наследницы древнего рода.

Но глубоко внутри, в самом потаённом углу сознания, запертом на семь замков, дрожали другие образы. Вкус лимонной дольки на языке, кисло-сладкий и неожиданный. Сиреневое свечение в тёмной библиотеке, танцующие костяные скелетики. Запах крови и пепла, холодный металлический привкус страха. И самое главное — тяжесть взгляда мальчика с пепельными волосами, в котором читалась не детская наивность, а бездонная, древняя тьма. И её собственная рука, вытирающая с его лица чужую кровь.

«Не это. Только не это.»

Она набросила на эти мысли плотное покрывало — усталость от дороги, раздражение от магловской толкотни, головную боль от яркого света. Она заставила себя подумать о том, как отвратительно липок был леденец, который она украдкой стащила у того дурачка Дамблдора. Как нелепо он хвастался своим «дедулей». Как смешно он краснел.

Боль достигла пика, заставив её увидеть белые вспышки перед глазами. И так же внезапно отступила.

Пэнси едва удержалась на ногах, сделав шаг назад. В висках стучало, горло сжалось от тошноты. Она судорожно сглотнула, чувствуя, как дрожь бежит по рукам. Она спрятала их в складках мантии.

Корвус Паркинсон медленно кивнул, его лицо оставалось непроницаемым. Кажется, он удовлетворился увиденным.

— Здравствуй, дочка, — его голос был ровным, без единой нотки тепла. — Как тебе Хогвартс?

Пэнси хмыкнула, с трудом переводя дыхание. «Как будто сам не видел, слизняк бесчувственный», — пронеслось в голове, но вслух она произнесла с привычной надменной тягучестью:

— Предсказуемо. Гриффиндорцы шумные и невоспитанные, Когтевран зациклен на учёбе, Пуффендуй — сборище неудачников. Со слизеринцами всё в порядке. Малфой... перспективен.

— А Дамблдор? — вопрос прозвучал резко, как щелчок бича. — Внук. Альфиас.

Сердце Пэнси ёкнуло, но лицо не дрогнуло. Она сделала лёгкое презрительное движение плечом, будто отмахиваясь от назойливой мухи.

— Забавный щенок. Помешан на сладостях и своём великом дедуле. Думает, что все девочки школы должны падать к его ногам, — она позволила себе язвительную усмешку. — Надоедает. Я с ним из вежливости, не более. Полезные связи ещё никому не вредили.

Она вложила в эти слова всю возможную скуку и снисхождение. «Смотри, папочка, я просто использую его. Как ты и учил. Ничего личного. Ничего важного.»

Корвус изучающе смотрел на неё ещё мгновение, затем его взгляд скользнул по её шее, где под мантией висел серебряный амулет — тот самый, копию которого она подарила Альфи. Пэнси почувствовала, как холодок пробежал по коже. Но он ничего не сказал. Амулет подарила ей мать, когда ещё была жива. Отец не любил говорить об этом.

— Квиррелл, — сменил тему отец, поворачиваясь и жестом приказывая следовать за ним. — Исчез. Что ты знаешь?

Они шли по платформе, и толпа расступалась перед ними, чувствуя исходящую от Корвуса Паркинсона волну холодной власти.

— Ничего внятного, — отчеканила Пэнси, глядя ему в спину. — Носил на голове дурацкий тюрбан, пах чесноком, заикался так, что на уроках уснуть можно было. Потом объявили, что сбежал к вампирам. Все только посмеялись. Считают, его выгнали за некомпетентность. Или он сам не выдержал давления. Впрочем, разве он отправился не по ВАШИМ делам? Или тебе, папочка, нынче... не доверяют?

Это была официальная версия, и она придерживалась её. Она говорила уверенно, вкладывая в слова всю возможную долю ядовитого презрения к отцу и его... друзьям. Где-то в глубине души шевельнулся холодный комок страха, но она раздавила его, представив, как давит ногой противного жука.

Отец не ответил. Он просто вёл её к выходу, к ожидающему их порталу. Пэнси шла, выпрямив спину, её каблуки отбивали чёткий ритм по камню. Голова раскалывалась, каждое движение отзывалось болью. Но она не показывала вида.

Ей удалось. Она скрыла самое главное. Некромантию Альфи. Свой подарок. Свою роль в той ночи. Своё... замешательство.

Но вместе с облегчением пришло и другое чувство — тяжёлое, скребущее изнутри. Она только что отчиталась отцу. Всё прошло по плану. Но почему же у неё такое ощущение, что она только что предала единственного по-настоящему интересного человека в этой дурацкой школе?

Она с силой тряхнула головой, отгоняя глупые мысли. Сентиментальность — слабость. А Паркинсоны не бывают слабыми.

Они вышли на оживлённую улицу — не на магловскую, куда вёл основной выход, а на другую, волшебную. Корвус ловко провёл палочкой, и воздух затрепетал перед ними, открывая путь к изящной карете, запряжённой парой гнедых пегасов.

— Летом жду отчёта о связях с Малфоем, — сухо бросил он, открывая дверцу. — И не вздумай расслабляться. Времена становятся... изменчивыми.

Пэнси кивнула, забираясь внутрь. Кожаные сиденья были холодными. Она откинулась на спинку, закрыла глаза, прислушиваясь к отдающемуся в висках гулу.

Да, времена менялись. И она, Пэнси Паркинсон, намерена была быть на той стороне, что окажется сильнее. Даже если для этого придётся забыть вкус лимонных долек и сиреневое свечение в глазах мальчика, который был куда больше, чем просто «внук Дамблдора».

Наверное.

* * *

Слова Амелии Боунс повисли в воздухе столовой, тяжёлые и зловещие, как свинцовые тучи перед ураганом. Казалось, даже праздничный торт-феникс застыл в немом ужасе, а его сахарные перья вот-вот осыплются.

«Беллатриса Лестрейндж. Родольфус Лестрейндж. Рабастан Лестрейндж.»

Имена впивались в сознание Альфи, как ледяные осколки. Он видел их на страницах «Ежедневного пророка», которые дедуля иногда с печальным вздохом откладывал в сторону. Фотографии безумных лиц, искажённых ненавистью и восторгом разрушения. Беллатриса... Та самая, что свела с ума родителей Невилла. Которая смеялась, рассказывая на суде, как они кричали.

Альфи посмотрел на Невилла. Его друг сидел, не дыша, уставившись в свою тарелку. Лицо Невилла было абсолютно бесстрастным, будто высеченным из мрамора, но его пальцы с такой силой впились в край стола, что костяшки побелели, а под ногтями проступила краска от скатерти. Казалось, ещё мгновение — и дерево треснет.

Августа Лонгботтом первой нарушила оцепенение. Она медленно поднялась, и её прямая, как жердь, спина казалась ещё более негнущейся. Лицо её было бледным, но абсолютно спокойным. Только глубокие морщины вокруг сжатых губ стали резче, глубже.

— Благодарю за предупреждение, Амелия, — её голос прозвучал чётко, без единой нотки дрожи. Она была главой этого дома, скалой, о которую должны были разбиться любые волны. — Мы примем меры.

Голова в камине кивнула, бросив последний сочувственный взгляд на Невилла, и исчезла в клубах пепла.

Тишина, наступившая после, была громче любого взрыва. Её нарушил Элджи, неуклюже закашлявшись в салфетку.

— Ну... э-э... это... неприятная новость, — пробормотал он, озираясь по сторонам, словно ища поддержки. — Но Августа права! Мы... мы что-нибудь придумаем! Усилим охрану! Я... я могу поговорить с ребятами из Отдела Магических Катастроф...

Его голос заглох под тяжёлым взглядом жены. Энид сидела, поджав тонкие губы, её пальцы нервно перебирали край мантии. Даже Эдриан не нашёлся, что сказать, его обычная снисходительная усмешка застыла на лице, превратившись в нелепую гримасу. Элинор смотрела на Невилла широко раскрытыми глазами, полными неподдельного ужаса — впервые за всё лето она была по-настоящему напугана и притихла.

Дедуля медленно надел очки. Его движения были такими же плавными и точными, как всегда, но Альфи, знавший каждую его чёрточку, увидел едва заметную дрожь в длинных пальцах. И усталость. Невероятную, древнюю усталость в глубине голубых глаз.

— Августа, — обратился он к миссис Лонгботтом, и его голос, обычно тёплый и звучный, теперь был тихим и очень серьёзным. — Мне нужно вернуться в Министерство. Немедленно. Полагаю, Амелии потребуется помощь в координации поисков.

— Конечно, Альбус, — кивнула Августа. Её взгляд скользнул по бледному, как полотно, лицу внука, и в её глазах на мгновение мелькнуло что-то беззащитное и пугающееся. Но тут же исчезло, уступив место привычной твёрдости. — Мы здесь справимся.

— Я не сомневаюсь, — мягко сказал Дамблдор. Он поднялся и обошёл стол, чтобы положить руку на плечо Невилла. — Невилл, мой мальчик... — начал он.

Невилл вздрогнул, словно от ожога, и резко отдёрнул плечо. Он поднял на Дамблдора взгляд, и у Альфи сжалось сердце — в этих обычно добрых глазах стояла пустота и какая-то дикая, животная ярость.

— Я... мне нужно проверить Тревора, — глухо проговорил Невилл и, не глядя ни на кого, поднялся и вышел из столовой. Его шаги гулко отдавались в коридоре.

Дедуля проводил его взглядом, полным бездонной печали, затем повернулся к Альфи.

— Альфи... — он хотел что-то сказать, но слова, казалось, застряли у него в горле.

— Всё в порядке, дедуля, — Альфи заставил себя улыбнуться, хотя губы не слушались. Внутри всё замерло и похолодело. Присутствие, дремавшее последние недели, шевельнулось, почуяв его страх, его гнев. Оно лизнуло изнутри ледяным щупальцем, предлагая свою силу, свою ярость. «Они посмели напугать его. Напугать НЕВИЛЛА. Мы можем найти их. Мы можем заставить их КРИЧАТЬ...» Альфи сжал кулаки под столом, чувствуя, как сиреневое свечение рвётся наружу, когтясь под кожей. Серебряный зажим в его волосах издал тихий, тревожный звон. — Я... я останусь здесь. Помогу.

Дедуля внимательно посмотрел на него, и Альфи почувствовал, как тот самый проницательный взгляд скользит по его душе, сканируя каждую трещинку, каждую тень. Но на этот раз Альбус не стал ничего говорить. Он лишь кивнул, и его рука на мгновение легла на голову Альфи — тёплая, тяжёлая, успокаивающая.

— Будь осторожен, мой мальчик, — прошептал он. — И помни — даже в самой густой тьме светит хотя бы одна звезда.

С этими словами он развернулся и исчез с характерным хлопком, не дожидаясь, пока домовики подадут ему плащ.

Оставшиеся за столом сидели в гнетущем молчании. Праздник был безнадёжно испорчен. Даже торт казался теперь не сладким угощением, а памятником чему-то безвозвратно утраченному — последним минутам покоя, иллюзии безопасности.

Августа первая опомнилась.

— Энид, помогите, пожалуйста, домовикам убрать со стола. Элджи, проверьте периметр поместья. У нас есть стандартные защитные чары, но после таких новостей... — она не договорила, но все поняли. — Эдриан, Элинор — в свои комнаты. И не выходить без моего разрешения.

Все засуетились, торопливо выполняя приказы. Элинор, бросив на Альфи испуганный взгляд, позволила бабушке увести себя за руку. Эдриан, не споря впервые за всё лето, молча последовал за ними.

Альфи остался сидеть за столом, глядя на остывший кусок торта на своей тарелке. Сладость во рту превратилась в противную приторную горечь. Он чувствовал, как страх Невилла, холодный и острый, будто исходит от стен самого дома, смешиваясь с его собственным ужасом и той тёмной, липкой яростью, что поднималась из глубин.

Он вышел в сад. Воздух, ещё недавно наполненный ароматом цветов и свежести, теперь казался густым и спёртым. Альфи прошёлся по знакомым дорожкам, не видя ни ярких красок клумб, ни причудливых форм магических растений. Он видел лишь застывшее лицо Невилла и пустоту в его глазах.

Он нашёл его сидящим на корточках у небольшого пруда с серебристой водой, где плавали привередливые водяные лилии, меняющие цвет в зависимости от настроения. Сейчас они были грязно-серыми. Невилл не плакал. Он просто сидел, обхватив колени руками, и смотрел в воду. Тревор сидел у него на плече, тихо и неподвижно, словно понимая, что его кваканье сейчас неуместно.

— Невилл? — осторожно позвал Альфи, присаживаясь рядом на влажную землю.

Тот не ответил. Не повернул головы.

— Они... они ничего не смогут сделать, — попытался успокоить его Альфи, сам не веря своим словам. — Дедуля... Августа... Министерство... Их найдут. Вернут.

— Вернут? — голос Невилла прозвучал хрипло, чужим. Он медленно повернулся, и Альфи увидел, что пустота в его глазах сменилась жгучей ненавистью. — И что? Они снова сядут в Азкабан? Откуда однажды снова сбегут? Чтобы найти... найти меня? Или бабушку? Или... — его голос сорвался.

Альфи не знал, что сказать. Все слова казались пустыми и фальшивыми. Вместо них из глубины поднималось что-то тёмное, чужое. Желание не защищать, а карать. Уничтожать. Он почувствовал, как по рукам побежали мурашки, а кончики пальцев затрепетали, жаждя прикоснуться к палочке, выпустить на волю ту силу, что рвалась наружу.

«Они причинили боль моему другу. Они должны заплатить.»

Мысль была чужой, скользкой, но такой сладкой. Такая могущественной.

Он сглотнул, с силой оттолкнув от себя это ощущение. Нет. Не это. Дедуля учил его другому.

— Они не дотронутся до тебя, — тихо, но очень чётко сказал Альфи. Он посмотрел прямо в глаза Невиллу, вкладывая в слова всю свою волю, всю свою странную, двойную магию — и светлую, и тёмную. Но не разрушительную. Защитную. — Я не позволю.

Невилл смотрел на него, и ненависть в его глазах понемногу таяла, сменяясь изумлением и смутной надеждой. Он видел, как вокруг Альфи воздух слегка замерцал, как всегда, когда тот терял контроль, но на этот раз это свечение было не сиреневым, а странным, золотисто-лиловым, тёплым и холодным одновременно. Оно обволакивало их обоих, как невидимый щит.

— Ты... — прошептал Невилл.

— Я научусь быть сильным, — перебил его Альфи. Он не знал, сможет ли он сдержать это обещание. Он боялся той силы, что дремала в нём. Но он видел боль друга и знал, что должен хотя бы попытаться. — Мы... мы будем тренироваться. Станем сильнее. Вместе.

Он протянул руку. Невилл с минуту смотрел на неё, затем медленно, нерешительно, протянул свою. Их пальцы сцепились в тёплом, липком от торта рукопожатии.

Вода в пруду подрагивала, и водяные лилии потихоньку начали менять цвет с грязно-серого на бледно-голубой. Словно капля надежды, упавшая в омут отчаяния.

Но где-то далеко, за стенами поместья, бушевала гроза. И Альфи знал — это только начало. Шторм приближался, и ему предстояло решить, станет ли он щитом против него... или его самой разрушительной силой.

«Хогвартс-экспресс» с весёлым гудком нырнул в очередной туннель, и вагон на мгновение погрузился в полумрак, нарушаемый лишь тусклым светом газовых фонарей. Альфи, развалившись на сиденьи купе, лениво водил пальцем по запотевшему стеклу, рисуя замысловатые завитушки. За окном мелькали покрытые лесом склоны шотландских гор, уже тронутые осенней рыжиной.

Возвращение было странным. Не таким, как в прошлом году, когда всё было впервые и пахло сказкой. Теперь запах был знакомым — старые деревянные панели, угольная пыль, сладости из тележки и… страх. Лёгкий, едва уловимый, но витавший в воздухе. После побега из Азкабана все были настороже.

Но сам Альфи… Альфи чувствовал себя… твёрже. Как будто его кости отлили из стали, а кожа стала чуть толще. Он поймал своё отражение в стекле — светлые волосы, собранные в не слишком высокий, но аккуратный хвостик (спасибо Элинор и её бесконечным тирадам об уходе за волосами), сиреневые глаза, казавшиеся больше из-за круглых очков. Он подрос за лето, это было заметно, но всё равно рядом с даже самыми щуплыми второкурсниками выглядел этаким резвым котёнком среди взрослых, но неуклюжих псов.

— Смотри! — Невилл ткнул его локтем в бок и указал на дверь в коридор. — Твои… э-э… фанатки.

В проёме, словно два ярких попугая, застыли Лаванда и Парвати. Их глаза округлились, а рты раскрылись в синхронном восхищённом «О-о-ох!».

— Альфи! Ты что, сделал себе хвостик? — вскрикнула Лаванда, врываясь в купе и тут же плюхаясь рядом с ним. Её пальцы тут же потянулись к его затылку. — Какой ми-и-илый! И ты подрос! Ну, совсем чуть-чуть!

— Дайте посмотреть! — Парвати вытеснила Невилла и заняла место с другой стороны, принявшись разглядывать Альфи с видом эксперта. — Да, определённо. Черты лица стали… твёрже. Почти как у взрослого. Ну, почти.

Альфи фыркнул, но позволил им себя рассматривать. Ему даже нравилось это внимание. Оно было простым и понятным, в отличие от взглядов Пэнси или Эдриана.

— Это чтобы волосы в котёл не падали, — с важным видом заявил он. — Мистер Дёртслаш говорил, что волосы внука Дамблдора — нестандартный ингредиент и могут вызвать непредсказуемые последствия. Взорвать пол-улицы, не меньше.

Девочки захихикали. Невилл покраснел, вспомнив свой летний опыт с взрывающимся зельем.

— А где Падма? — осведомился Альфи, озираясь по сторонам.

— В купе с когтевранцами, — махнула рукой Парвати. — Уже вовсю готовится к учебному году. Говорит, что профессор Флитвик обещал сложнейшую программу. Скукотища!

Дверь купе снова распахнулась, и на пороге возникла Элинор, запыхавшаяся и сияющая, с бантом в горошек, съехавшим набок.

— Я нашла вас! — выпалила она, запрыгивая на свободное сиденье напротив. — Весь поезд оббегала! Альфи, ты просто не представляешь, какие слухи ходят! Говорят, Драко Малфой за лето научился летать на гиппогрифе без седла! А Гарри Поттер победил василиска в доме своих магловских родственников! Ну, не василиска, а какую-то огромную змею… А ещё…

— Элинор, выдохни, — с лёгкой усмешкой сказал Альфи, и девочка мгновенно замолчала, уставившись на него с обожанием. В его голосе появились новые, бархатные нотки, заставлявшие прислушиваться. Даже Лаванда и Парвати перестали его тискать и замерли.

Альфи поймал этот момент — момент своей новой, едва уловимой власти — и внутренне ухмыльнулся. Было… забавно.

— Самые интересные слухи всегда оказываются вымыслом, — продолжил он, снимая очки и делая вид, что протирает стёкла. — Гиппогриф никогда не позволит седлать себя незнакомцу, а василиски водятся куда южнее Англии. Драко, я уверен, просто катался на новой метле, а Гарри, вероятно, нашёл у себя на чердаке ужа. Обыкновенного, неядовитого.

Элинор, затаив дыхание, ловила каждое его слово. Невилл смотрел на друга с лёгким удивлением, но без страха. Альфи был всё тем же Альфи — просто чуть более уверенным.

— Но есть и правдивые новости, — Альфи снова надел очки, и его сиреневые глаза сверкнули. — Например, то, что Невилл за лето стал настоящим мастером зельеварения. Мистер Дёртслаш лично хвалил его за устойчивость бульканья в зелье от фурункулов.

Невилл покраснел до корней волос и пробормотал что-то невнятное про «просто повезло», но было видно, что он счастлив.

Разговор зашёл о летних приключениях, о подарках, о планах на новый учебный год. Альфи рассказывал о плантациях Лонгботтомов, опуская, разумеется, тёмные подробности. Он смеялся, шутил, угощал всех лимонными дольками из своего бездонного кармана и ловил на себе восхищённые взгляды девочек. Всё было… почти как раньше. Но только почти.

Внезапно поезд дёрнулся и начал резко сбрасывать скорость с противным скрежетом колёс. Фонари замигали и погасли, погрузив купе в густые, неестественные сумерки. За окном повисла непроглядная мгла, хотя до вечера было ещё далеко. Тёплый воздух быстро вытянуло, сменив леденящим холодом, который забирался под одежду, пробирал до костей.

— Что происходит? — прошептала Лаванда, инстинктивно прижимаясь к Парвати.

— Мы же ещё не приехали… — добавила та, и голос её дрогнул.

Элинор замолчала, впервые за всё путешествие, и широко раскрытыми глазами смотрела на дверь.

Тишину разорвал отдалённый, душераздирающий звук — будто кто-то пытался вдохнуть последний глоток воздуха из захлопнувшегося склепа.

Невилл побледнел как полотно и съёжился, стараясь стать как можно меньше. Его рука непроизвольно потянулась к карману, где, как Альфи знал, лежала его волшебная палочка.

Альфи же… Альфи почувствовал не страх. Скорее… любопытство. Холод не причинял ему дискомфорта — он был привычным, почти родным. Он чувствовал их приближение — этих пожирателей радости. Дементоры.

Дверь купе с скрипом отъехала. В проёме, заполняя его собой, замерла высокая фигура в продублённом плаще с капюшоном. Ни лица, ни рук — только ощущение безысходного холода и отчаяния, исходящее от неё волнами. Из складок ткани послышался тот самый хриплый, захлёбывающийся звук.

Лаванда и Парвати вскрикнули и зажмурились. Элинор, казалось, окаменела. Невилл сжался в комок, дрожа.

Альфи медленно поднял голову и встретился взглядом с тем, что скрывалось под капюшоном. Он не видел глаз, но чувствовал на себе тяжёлый, бездушный взгляд.

— Уходи, — тихо сказал Альфи. Его голос прозвучал непривычно низко и властно, без тени детской наивности.

Существо замерло. Его «дыхание» прервалось.

Альфи не моргнул. Внутри него шевельнулось то самое Присутствие — холодное, древнее, куда более страшное, чем любой дементор. Оно не стало прорываться наружу, нет. Оно просто посмотрело на непрошеного гостя. Молча. С безразличным превосходством.

Дементор отпрянул. Он не издал ни звука, но весь его вид выражал замешательство и… страх? Он отступил на шаг, затем ещё на один, и скрылся в коридоре. Холод постепенно начал отступать, словно воду спустили в раковине.

Свет в фонарях медленно вернулся.

В купе повисла ошеломлённая тишина.

— Ч-что это было? — выдохнула Парвати, всё ещё держась за Лаванду.

— Дементор, — монотонно прошептал Невилл. — Их расставили по всей стране… искать… их.

— Он просто ушёл, — с искренним удивлением произнесла Элинор, наконец выйдя из ступора. Она смотрела на Альфи с новым, почти благоговейным страхом. — Альфи… он на тебя посмотрел и… ушёл. Почему?

Альфи пожал плечами, снова превращаясь в обычного мальчика с хвостиком. Внутренняя тень отступила, спряталась.

— Наверное, я показался ему невкусным, — сказал он, с наигранной задумчивостью разворачивая очередную лимонную дольку. — Слишком кислый. Или он вспомнил, что забыл выключить чайник в Азкабане. Кто их разберёт, этих дементоров?

Он сунул дольку в рот и с вызовом посмотрел на дверь.

Спустя несколько минут поезд дёрнулся и снова набрал скорость, выскочив на солнечный свет. Ужас постепенно развеялся, сменившись взволнованными пересудами. Вскоре в купе набилось ещё несколько студентов, желавших своими глазами увидеть того, кто «спугнул дементора одним взглядом». Альфи отнекивался и отшучивался, но его новая, тёмная слава Повелителя Дементоров была уже запущена в массы.

Когда вдали показались знакомые огни Хогсмида, а в коридоре замелькали взволнованные лица первокурсников, Альфи почувствовал лёгкое волнение. Хогвартс. Дом. Дедуля. Тайные уроки. И новый год, полный опасностей и тайн.

Он поймал взгляд Невилла и улыбнулся своей обычной, солнечной улыбкой. Всё будет хорошо. Он сможет всё контролировать. Ради друзей.

А глубоко внутри, в самой глубине его души, холодная тень тихо заурчала от предвкушения.

* * *

За окном «Хогвартс-экспресса» замелькали огни Хогсмида, и поезд, сдавленно присвистнув, начал заходить на станцию. Студенты оживились, засуетились, собирая вещи. Альфи почувствовал, как знакомое волнение сжало ему горло. Возвращение. Оно всегда было волшебным.

Но на этот раз всё было иначе. Пока они выходили из вагонов, в кромешной тьме за пределами станции, за пределами чар, скрывавших волшебный мир от маглов, маячили высокие, закутанные в чёрное фигуры. Неподвижные, безмолвные, они источали леденящий холод, от которого кровь стыла в жилах даже на расстоянии. Дементоры. Стражи Азкабана теперь стояли на страже у ворот Хогвартса.

— Быстро, первокурсники, ко мне! Не отставайте! — пронесся над толпой знакомый громовой голос Хагрида, но и в нём слышались неуверенность и напряжение.

Альфи, Невилл и другие второкурсники направились к тёмным каретам. Фестралы, костяные крылатые кони, вновь замерли в упряжках, и Альфи, как и год назад, видел их совершенно отчётливо. Он молча прошёл мимо, поймав на себе понимающий, полный тихой скорби взгляд Хагрида.

Дорога к замку показалась вечностью. Воздух был наполнен не радостным предвкушением праздника, а гнетущей тишиной и страхом. Даже когда сверкнули огни Хогвартса, величественные и приветливые, они не смогли полностью развеять мрак, нависший над школой.

Большой Зал, как и всегда, сиял тысячами свечей, парившими под заколдованным потолком, на котором клубились свинцовые осенние тучи. Столы ломились от яств, а привидения важно проносились меж них, переливаясь серебром. Но аппетит у многих, включая Альфи, напрочь пропал. Он лишь перебирал вилкой печёную картошку, украдкой наблюдая за преподавательским столом.

Дедуля сидел в своём кресле, излучая спокойствие и уверенность, но Альфи, знавший его лучше многих, видел глубокую усталость в уголках его глаз и лёгкую складку озабоченности между бровей. Рядом с ним, на месте, которое раньше занимал Квиррелл, сидел незнакомец.

Это был пожилой, но крепко сбитый волшебник с седыми, коротко подстриженными волосами и аккуратной бородкой, скрывающей упрямый подбородок. Его лицо было изрезано морщинами, словно старый пергамент, а пронзительные голубые глаза, холодные и оценивающие, скользили по залу, словно сканируя каждого ученика. Он был одет в строгие, тёмно-серые мантии без единого намёка на вычурность, а его поза была прямой и несуетливой, выдавшей в нём бывшего военного или аврора. На его груди поблёскивал серебряный значок с изображением щита и посоха — международный символ мастера боевой магии.

Распределение прошло быстро. Профессор МакГонагалл с привычной строгостью зачитала список. Альфи почти не слушал, пока не прозвучало знакомое имя.

— Пьюси, Элинор!

Элинор выскочила вперёд, её медные волосы, собранные под красным бантом, сияли в свете свечей. Она лихо надела Распределяющую шляпу, которая накрыла ей глаза. Прошла минута тишины, затем другая. Шляпа, казалось, о чём-то горячо спорила сама с собой. Наконец её поля раздвинулись, и она громко прокричала:

— ГРИФФИНДОР!

Ало-золотой стол взорвался аплодисментами. Элинор, срывая с головы шляпу, просияла так, будто выиграла главный приз в лотерее. Она бросила торжествующий взгляд на своего брата Эдриана, который сидел за столом Слизерина с каменным лицом, а затем её взгляд устремился на Альфи. В её глазах горел такой неприкрытый восторг и обожание, что Альфи стало не по себе. Она напомнила ему крошечную, чрезмерно восторженную фею, которая только что нашла свой клад. Это было мило, но и немного пугающе. Он вспомнил, как в прошлом году некоторые девочки с таким же взглядом смотрели на Гарри Поттера. Мысль о том, что теперь такой взгляд направлен на него, заставила его ёрзать на скамейке.

— Ну вот, — вздохнула Парвати, но без злобы. — Теперь у тебя появилась собственная мини-фанатка. Готова спорить, она будет тайком воровать твои использованные перья.

— Парвати! — фыркнула Лаванда, но тоже улыбнулась.

Альфи просто покачал головой, когда Элинор, вся сияя, подбежала к гриффиндорскому столу и без приглашения втиснулась между ним и Невиллом.

— Я знала! Я просто знала, что попаду сюда! — захлебнулась она, её слова понеслись со скоростью звука. — Шляпа сначала предлагала Когтевран, говорила что-то про «пылкий ум, но отсутствие дисциплины» (она скривилась на это слово), но я сказала ей, что хочу быть там, где храбрость! Где ты! И она согласилась!

Альфи поспешно сунул ей в руку булочку с маслом.

— Поздравляю. Ешь. Набирайся сил. Храбрецам нужно хорошо питаться.

Элинор с благоговением приняла булочку, словно это был священный артефакт.

Наконец, когда последний первокурсник был распределён в Пуффендуй, поднялся дедуля. Его голос, тёплый и полный сил, разнёсся по залу, на мгновение отогнав тень страха.

— Добро пожаловать! Добро пожаловать в новый учебный год в Хогвартсе! — он улыбнулся, и его глаза под полумесяцами очков сверкнули. — Прежде чем мы погрузимся в наши восхитительные блюда, позвольте мне рассказать один анекдот. «Почему феникс перешёл дорогу? Чтобы доказать цыплёнку, что возрождение — не повод нарушать правила квиддича.» Спасибо всем!

Зал вежливо зааплодировал. Обычная чудоковатая речь дедули на этот раз прозвучала как обнадёживающее напоминание о том, что жизнь продолжается.

— И ещё кое-что, — голос дедули стал серьёзнее. — Как вы все, без сомнения, заметили, наша школа в этом году принимает… дополнительных стражей. Прошу вас — ни при каких обстоятельствах не искать встреч с дементорами. Они не знают дружелюбия и не оценят вашу храбрость. Они несут свою службу, но их присутствие опасно для каждого. Особенно для юных душ.

В зале повисла напряжённая тишина.

— И, наконец, — продолжил Дамблдор, снова улыбаясь, — позвольте представить нашего нового преподавателя защиты от тёмных искусств. После своего… внезапного отпуска, профессор Квиррелл не смог продолжить свои обязанности. К нашей великой радости, его место согласился занять выдающийся специалист, ветеран многих битв и мастер боевой магии — профессор Клаус Винтерхальтен.

Незнакомец поднялся со своего места. Его движения были точными и экономными. Он не улыбался, лишь коротко, по-военному, кивнул залу.

— Надеюсь, мои уроки помогут вам выжить, если тьма постучится в вашу дверь, — произнёс он. Его голос был низким, с лёгким акцентом, и резал тишину, как сталь. — Я не буду тратить время на глупости. Мы будем работать. Спасибо.

Он сел на место. Аплодисменты на этот раз были сдержанными и унылыми. Профессор Винтерхальтен не выглядел человеком, с которым можно было бы поболтать о пустяках или который превратил бы урок в шоу.

— Брутальный тип, — прошептал Невиллу Альфи, наливая себе тыквенный сок.

— Мне он напомнил портрет прадеда в мундире, — с лёгкой дрожью ответил Невилл. — Того, что погиб, сражаясь с Гриндевальдом.

Альфи едва заметно дёрнулся и взглянул на профессора с новым интересом. Винтерхальтен… Имя было ему незнакомо. Но в его холодных глазах, в его прямой спине читалась сила и история. История, которая, возможно, была тесно переплетена с историей его собственной семьи. С историей его отца.

Он почувствовал лёгкий толчок в бок. Элинор, с набитым булкой ртом, с восторгом смотрела на него.

— Ты с ним знаком? С профессором? Он выглядит таким… таинственным! Как настоящий шпион!

— Нет, — покачал головой Альфи. — Но думаю, мы все скоро его узнаем получше.

Он откусил от пирожка, но взгляд его не отрывался от Клауса Винтерхальтена. Новый год в Хогвартсе определённо обещал быть интересным. И, как всегда, полным опасных тайн. А где-то за стенами замка, во тьме, сторожили своё молчаливые стражи, напоминая, что покой и беззаботность остались в прошлом.

Первая неделя учебы в Хогвартсе пролетела в привычном ритме: звон колокольчика, гомонящие коридоры, шелест пергамента и вспышки света от отрабатываемых заклинаний. Но над всем этим витала новая, непривычная атмосфера — напряжённая, настороженная. Тень Азкабана, в лице его безмолвных стражей, нависла над замком, и даже самые беспечные ученики теперь поторапливались вечерами в спальни, а тёмные коридоры старались обходить группами.

Профессор Клаус Винтерхальтен вёл себя как образцовый, хотя и строгий преподаватель. Его уроки защиты от тёмных искусств кардинально отличались от всего, что студенты видели раньше. Никакой теории о вампирах или скучных лекций о классификации тёмных существ. С первого же занятия он заявил:

— Магия — это не только палочки и слова. Это намерение. Воля. Уверенность. Ваш главный враг — не заклинание, летящее в вас, а страх, который парализует вас раньше любого «Петрификуса». Сегодня мы будем учиться его читать. И контролировать.

Первый урок был посвящён языку тела. Винтерхальтен заставлял их попарно вставать друг напротив друга и просто... смотреть. Без слов. Наблюдать за микродвижениями бровей, губ, пальцев, за положением плеч, за тем, куда устремлён взгляд оппонента за секунду до того, как он произнесёт заклинание.

— Волшебник, который собирается атаковать, всегда выдаёт себя, — голос профессора был ровным, без пафоса, будто он констатировал факт. — Сжатые кулаки, напряжение в шее, короткий, цепкий взгляд на цель. Узнайте эти признаки. Станьте зеркалом. Если ваш противник видит свою собственную агрессию, отражённую в вашем спокойствии, его уверенность даст трещину.

Альфи, к своему удивлению, схватывал всё на лету. Ему это напоминало игру, в которую он интуитивно играл с самого детства, пытаясь угадать настроение дедули по тысяче мелких признаков. Он видел, как у Невилла перед неудачным заклинанием дрожал мизинец на руке, держащей палочку. Как у Парвати взгляд бегал по сторонам, когда она врала о сделанном домашнем задании. Как у самого Винтерхальтена, когда тот демонстрировал стойку, уголки губ подрагивали в едва уловимой улыбке, будто он находил особое удовольствие в этом немом балете напряжённых мышц.

Профессор быстро заметил его способности. Во время одного из упражнений он остановился рядом с Альфи.

— Хорошо, Дамблдор. Очень хорошо. Вы видите не только движение, но и намерение за ним. Редкий дар.

Он не сказал это как комплимент. Скорее, как констатацию факта. Но в его голосе не было и привычной некоторым преподавателям снисходительности. Было уважение. И лёгкий, испытующий интерес.

— Спасибо, профессор, — кивнул Альфи, чувствуя себя немного неловко под этим пронзительным голубым взглядом.

— Не благодарите. Развивайте. В будущем это спасёт вам жизнь вернее, чем любое защитное заклинание, — Винтерхальтен повернулся к классу, но через мгновение тихо добавил, так, что слышал только Альфи: — Особенно тому, на ком лежит бремя великой фамилии. Не так ли, юный мастер Дамблдор?

Он произнёс это с лёгкой, сухой усмешкой, какой взрослые иногда говорят с детьми, играющими во взрослых. Рон Уизли, проходивший мимо, фыркнул. Альфи смутился и покраснел. Обращение «юный мастер» прозвучало как безобидное подтрунивание над его родством с директором. Но что-то в интонации профессора, в его пронзительном взгляде, заставило сердце Альфи ёкнуть. Показалось, что в этих словах скрыто что-то большее, чем просто шутка. Но уже через мгновение Винтерхальтен отошёл, и мысль растаяла, как дым.

Следующие уроки были ещё необычнее. Они учились падать — так, чтобы не сломать палочку и не выронить её из рук. Учились правильно дышать в состоянии паники — короткий вдох, долгий выдох. Винтерхальтен показывал им простые, но эффективные способы вывести противника из равновесия без магии — толчок в плечо, неожиданный шаг в сторону, отвлекающий жест свободной рукой.

— Магия требует концентрации, — говорил он, ловко уворачиваясь от летящего в него (учебного, конечно) «Ступефая» и одновременно подставляя ногу смущённому второкурснику-гриффиндорцу. — Лишите противника концентрации — и вы лишите его силы. Иногда проще толкнуть человека, чем пробить его щит.

Он был строг, но справедлив. Никаких унижений, как у Снейпа, никаких насмешек над неудачами. Если у студента не получалось, Винтерхальтен терпеливо разбирал ошибку, показывал снова и снова, пока тот не начинал хоть немного схватывать. Он казался неутомимым.

Как-то раз после урока, когда все уже разошлись, Альфи задержался, чтобы помочь Невиллу собрать раскиданные по залу подушки для медитации (Винтерхальтен считал, что контроль над телом начинается с контроля над разумом).

Профессор стоял у своего стола, разбирая какие-то бумаги. Он выглядел уставшим, но собранным.

— Остались на внеурочную работу, господа? — спросил он, не поднимая головы.

— Просто наводим порядок, профессор, — ответил Альфи.

— Похвально, — Винтерхальтен поднял на него взгляд. Его глаза, обычно холодные, сейчас казались просто усталыми. — Работа в команде — тоже навык выживания. Одинокий волк выживает, но прайд — процветает. Запомните это.

Невилл, воодушевлённый похвалой, вдруг спросил:

— Профессор, а вы правда сражались с Гриндевальдом?

Винтерхальтен замер на мгновение. Воздух в классе стал гуще.

— Война — это не поединок, мистер Лонгботтом. Это машина, которая перемалывает всех подряд. Я сражался не с тираном, а за то, чтобы такие места, как Хогвартс, оставались местом света. Чтобы у детей была возможность учиться, а не прятаться.

Он ответил уклончиво, но искренне. И в его словах не было ни капли бахвальства. Была лишь тяжесть памяти.

— Но теперь вы здесь, чтобы научить нас не прятаться, — тихо сказал Альфи.

Винтерхальтен уставился на него, и в его взгляде мелькнуло что-то сложное — удивление, одобрение и та самая тень знания, которая так смущала Альфи.

— Именно так, — подтвердил Винтерхальтен, и в его голосе снова прозвучала та самая, едва уловимая, стальная ниточка. — Именно так, юный мастер Дамблдор. Чтобы вы могли стоять на своих ногах. При любых обстоятельствах.

На этот раз ирония в его тоне была столь очевидной, что даже Невилл улыбнулся. Альфи мысленно отругал себя за паранойю. Профессор, конечно же, просто шутил, подчёркивая его статус «внука директора». Ничего более.

Винтерхальтен вздохнул, смахнул невидимую пылинку с рукава мантии и вышел из класса, оставив их вдвоём с Невиллом в полной тишине.

— Странный он, — прошептал Невилл. — Но… хороший. Мне кажется, он на самом деле о нас заботится.

Альфи молча кивнул, глядя на пустой дверной проём. Он чувствовал это тоже. Забота Винтерхальтена была суровой, без сюсюканий, но от этого не менее настоящей.

— Пойдём, — тронул он за локоть Невилла. — А то опоздаем на ужин, и Гермиона прочитает нам лекцию о пунктуальности.

Они вышли в уже почти пустой коридор. Тени от факелов удлинялись, готовясь к ночной вахте. Альфи на мгновение задержался, почувствовав знакомый, леденящий взгляд в спину. Он обернулся, но коридор был пуст. Лишь где-то вдали мелькнул и скрылся за углом край чёрной мантии. «Показалось», — подумал он, пожимая плечами.

* * *

В библиотеке царил привычный полумрак и запах старого пергамента. Мадам Пинс, как коршун, патрулировала ряды стеллажей, её цепкий взгляд выискивал нарушителей тишины или, того хуже, едоков за книгами. Альфи прокрался вглубь, к дальним полкам, где пыль лежала нетронутым слоем, а книги на полках перешёптывались о забытых заклинаниях.

Он искал один конкретный фолиант — «Основы магического анализа» — который профессор Винтерхальтен вскользь упомянул на последнем уроке. Рука уже потянулась к потрёпанному корешку, как вдруг из-за соседнего стеллажа раздался сдавленный, ядовитый шёпот:

— Нашёл себе новую игрушку, Дамблдор?

Альфи вздрогнул и резко обернулся. В тени между полками, прислонившись к резной дубовой стойке, стояла Пэнси Паркинсон. Её скрещенные на груди руки и презрительно поджатые губы были красноречивее любых слов.

— Пэнси! — выдохнул он, невольно улыбнувшись. — Что ты здесь…

— Не смей улыбаться, как идиот, — она перебила его, сделав шаг вперёд. Её голос был тихим, но каждое слово било точно в цель, отточенное и острое, как лезвие. — Весь замок судачит о твоём новом трюке. «Повелитель Дементоров»! Очень мило. Очень эффектно. Ты специально решил повесить на себя ещё и этот ярлык? Или тебе мало славы «внучка великого Дамблдора» и «спасителя несчастной Паркинсон»?

Альфи нахмурился, отступая под её натиском.

— Я ничего не делал. Он просто… ушёл.

— «Просто ушёл», — передразнила она, язвительно скривив губы. — Конечно. Потому что дементоры известны своей врождённой вежливостью и уходят, когда их не просят остаться. Ты хоть головой думаешь, прежде чем выставлять напоказ свою… свою аномалию? Хочешь, чтобы следующий, кто начнёт задавать вопросы, был не восторженным гриффиндорским сплетником, а кем-то из Отдела Магического Правопорядка?

Её слова жгли, и в них была горькая правда. Альфи почувствовал, как по щекам разливается краска.

— Никто ничего не узнает, — пробормотал он, опуская взгляд.

— О, да? — Пэнси фыркнула. — А этот новый… профессор? Винтерхальтен? Он тоже «ничего не узнает», пока ты виляешь перед ним хвостом, как щенок, ждущий одобрения?

— Он учит нас защищаться! — возмутился Альфи, поднимая голову. — И дедуля бы не принял на работу того, кто…

— Квиррелла тоже принимал твой дедуля! — резко вставила Пэнси, и в её голосе впервые прозвучала не язвительность, а нечто иное — резкое, тревожное. Она снова шагнула вперёд, сократив дистанцию до минимума. От неё пахло мятной пастилкой и дорогими духами. — И чем это кончилось, помнишь? Или ты уже стёр это из своей сладкой розовой памяти? Квиррелл смотрел на тебя точно так же — с интересом. И чем ЭТО кончилось?

Она не стала произносить это вслух. Не стала напоминать о крови на полу, о леденящем ужасе, о том, как её руки дрожали, когда она отмывала его лицо. Но Альфи всё вспомнил. Ярко, до тошноты.

Он отступил, наткнувшись на стеллаж. Книги на полке зловеще качнулись.

— Профессор Винтерхальтен… он другой, — слабо попытался он возразить.

— Все они «другие», пока не покажут свои настоящие клыки, — прошипела Пэнси. Её бледное лицо было совсем близко, а голубые глаза горели холодным огнём. — Ты думаешь, я не вижу, как он на тебя смотрит? Не просто как на ученика. Как на… на что-то интересное. На диковинку. И ты рад этому вниманию, да? Тебе нравится, когда на тебя смотрят взрослые, важные волшебники? Хочешь, чтобы он стал тебе… кем? Наставником? Заменителем отца?

Альфи вспыхнул от ярости и обиды.

— Это не так!

— А как? — она не отступала. — Объясни мне, Дамблдор, поскольку я, видимо, слишком глупа, чтобы понять твой гениальный план по самоуничтожению! Ты играешь с огнём, окружив себя теми, кого привлекает твоя… тьма. Сначала Квиррелл, теперь этот наёмник с глазами стервятника. Кто следующий? Сам Тёмный Лорд, восставший из пепла? Ты будешь подавать ему лимонные дольки и надеяться, что он полюбит тебя за твоё очарование?

Её слова были жестокими, несправедливыми, но в них сквозила отчаянная, искренняя тревога. Та самая, что заставила её рискнуть всем и спасти его той ночью.

Альфи замолчал, сжав кулаки. Гнев отступил, сменившись тяжёлым, неприятным осознанием. Она была права. Частично. Ему действительно нравилось внимание Винтерхальтена. Нравилось, что кто-то взрослый и сильный видит в нём не просто ребёнка, а… потенциального равного. Это было опасно. И глупо.

— Я… я просто учусь, — наконец выдохнул он. — Чтобы защищаться. Чтобы защитить… других.

Пэнси изучающе посмотрела на него, и её взгляд смягчился на йоту. Всего на йоту.

— Тогда учись тихо, — сказала она уже без прежней язвительности, с усталой резкостью. — Не выставляй свою уникальность напоказ. Не бегай за этим солдафоном, как пёс за костью. Дементоры отвернулись от тебя? Прекрасно. Держи это при себе. Пусть все думают, что тебе просто повезло, что у тебя слишком приторная душа, что угодно. Только не правду.

Она повернулась, чтобы уйти, её чёрные волосы скользнули по щеке шелковистой волной.

— Пэнси, — окликнул он её.

Та остановилась, не оборачиваясь.

— Спасибо, — тихо сказал Альфи.

Она фыркнула, но на этот раз беззлобно.

— Не благодари. Мне просто надоело вытирать с пола… последствия твоей глупости. Это ужасно неприлично.

И она ушла, растворившись в тенях между стеллажами так же бесшумно, как и появилась.

Альфи остался один, прислонившись лбом к прохладному корешку книги. В ушах звенела тишина, нарушаемая лишь его собственным неровным дыханием и далёким шепотом страниц. Он снова почувствовал себя мальчиком — напуганным, запутавшимся, разрывающимся между светом своей жизни и тьмой своей крови.

Но на этот раз в этой тьме был луч — колючий, язвительный, несентиментальный, но настоящий. И он указывал ему верное направление — оставаться в тени.

Он глубоко вздохнул, оттолкнулся от стеллажа и твёрдо потянулся к книге. Учиться. Молча. Ради себя. И ради тех, кто, вопреки всему, всё ещё заботился о нём самыми неожиданными способами.

Октябрь раскрасил окрестности Хогвартса в огненно-рыжие тона, но в гриффиндорской гостиной было по-летнему жарко — и дело было не только в пылающем в камине огне. Воздух в комнате был наэлектризован, густой от всепоглощающей детской серьёзности, с которой два маленьких человечка готовы были разнести друг друга в клочья.

В центре урагана, на самом краю поношенного бархатного ковра, стояли они. Джинни Уизли. И Элинор Пьюси.

Джинни, с безумно яркими волосами, будто объятая собственным пламенем, смотрела на соперницу с вызовом. Её поза, с упёртыми в боки руками и смело вздёрнутым подбородком, кричала об уверенности, доставшейся по праву рождения в шумной, дружной семье. Она была этаким сорванцом в юбке, искрящимся энергией и дерзостью.

Напротив неё, сжавшись в комок нервной ярости, топала ногой Элинор. Её медные, неяркие волосы, стянутые под колпак уродливого банта, казались потухшими угольками на фоне огненной гривы Джинни. Но то, чего ей не хватало во внешности, она с лихвой компенсировала фанатичной преданностью. Её бледно-зелёные глаза горели не светом, а едким, ядовитым жаром убеждённости.

— И всё равно Гарри Поттер круче! — голос Джинни звенел, как клинок, вышедший из ножен. — Он победил Сама-Знаешь-Кого, когда был младенцем! Его называют Мальчиком-Который-Выжил! Его шрам — это доказательство!

— Доказательство чего? Что он спит не тем боком? — язвительно парировала Элинор, ёрзая своим бантом. — Это просто шрам! А Альфи… Альфи дементоров одним взглядом разгоняет! Ты такое видела? Нет? Вот то-то же! Он — Повелитель Тьмы! В хорошем смысле! — она тут же спохватилась, смущённо покосившись на Альфи.

Сам виновник спора сидел в стороне, на широком подоконнике, и с ужасом наблюдал за разворачивающейся дуэлью. Рядом с ним, на другом подоконнике, с не менее ошарашенным видом сидел Гарри Поттер. Они обменялись краткими, полными взаимного недоумения и сочувствия взглядами. Альфи даже неловко помахал рукой, а Гарри в ответ смущённо поправил очки.

— Слушай, — тихо, чтобы не привлекать внимания, сказал Гарри. — Я… э-э… не знаю, что происходит.

— Я тоже, — искренне признался Альфи. — Она про «Повелителя Тьмы»… это что-то новенькое.

— Зато тебя дементоры боятся, — с лёгкой, совсем беззлобной завистью заметил Гарри. — Мне пришлось падать в обморок, как первокурснице.

— Тебе просто не повезло, — пожал плечами Альфи. — Они, наверное, с голодухи набросились. А я… я, наверное, невкусный. Кислый.

Они замолчали, снова уставившись на сцену позора.

— Ловец! — не сдавалась Джинни, ткнув пальцем в грудь Элинор, отчего та отпрыгнула, как ошпаренная. — Гарри — самый молодой ловец за сто лет! Он уже тренируется с командой! Он будет самым лучшим! А твой… твой Дамблдор даже на метле, наверное, криво сидит!

— Он не криво сидит! Он парит! Как феникс! — завопила Элинор, краснея от ярости. Её бант съехал набок, придавая ей вид разъярённого, но абсолютно беззащитного цыплёнка. — И он не тратит время на погоню за каким-то мячиком! Он постигает высшую магию! Ему дедуля лично уроки даёт! Самый могущественный волшебник мира! А кто у Поттера? Толстый магл с усами?

Рон Уизли, сидевший рядом с Гермионой и пытавшийся сделать домашнее задание, фыркнул, но под огненным взглядом сестры тут же смущённо смолк. Гермиона же смотрела на девочек с выражением глубочайшего научного интереса, как на редкий вид неразумных существ.

— Вы обе ведёте себя абсолютно нелогично, — попыталась вставить она своё слово голосом разума, но её просто не услышали.

— У него глаза! — вдруг выпалила Джинни, от неожиданности даже сбившись с мысли. — У Гарри самые зелёные глаза на свете! Как у его мамы! А у твоего… сиреневые! Это же ненормально!

— Это божественно! — парировала Элинор. — Это цвет заката и магии! А зелёный… зелёный — это как слизь! Как у того тролля в библиотеке! Альфи убил его, спас Пэнси, и они целовались, вот!

Воспалённое воображение девочек рождало всё новые и новые «аргументы». Спор уже давно перешёл все границы разумного и касался всего: от длины и структуры волос («У Гарри они такие растрёпанные, мужественные!» — «А у Альфи — благородные локоны, как у принца!») до гипотетических кулинарных предпочтений («Гарри, наверное, ест тосты с беконом! По-мужски!» — «А Альфи предпочитает лимонные дольки! Это же так утончённо!»).

Колин Криви, маленький худощавый первокурсник, носился вокруг них, как шмель, с огромным магловским фотоаппаратом на шее.

Щёлк!

— «Соперницы у баррикад!» — выкрикивал он, меняя ракурс.

Щёлк!

— «Несгибаемая Уизли бросает вызов!»

Щёлк!

— «Пылкая Пьюси парирует!» О, я схвачу этот момент для «Ежедневного пророка»! Мама, я стану богатым!

Никто не пытался их остановить. Остальные гриффиндорцы, от первокурсников до семикурсников, сформировали живую стену вокруг эпицентра, с интересом наблюдая за происходящим. Делались даже скромные ставки.

— Держу пару кнатов на Джинни, — пробормотал Джордж Уизли, наблюдая за сестрой с одобрительной ухмылкой. — В ней течёт кровь настоящего гриффиндорца!

— А я на ту, другую, — неожиданно вставил Фред, поглаживая подбородок. — В ней есть запал. Гляди, сейчас бантом задушит.

Спор набирал обороты, перерастая во что-то большее.

— Он дружит с настоящим оборотнем! — неожиданно вспомнила какой-то совершенно бредовый слух Элинор. — Я слышала! С тем, кто живёт в Запретном лесу! И тот ему подчиняется!

— А Гарри… а Гарри дружит с великаном! — не растерялась Джинни. — С Хагридом! И тот ему печеньки печёт!

— Печеньки?! — взвизгнула Элинор с таким презрением, будто речь шла о преступлении против человечности. — Альфи дедуля лично шоколадных фениксов готовит! Целую стаю! И они умеют петь!

Джинни, на секунду опешив от такого аргумента, нашлась:

— А Гарри знает парселтанг! Настоящий! Он может со змеями разговаривать!

— А у Альфи есть… есть… — Элинор замялась, её мозг лихорадочно работал, выискивая хоть что-то. — У него есть взгляд! Который всё видит! Ему никакой язык змей не нужен! Он душой видит!

Это уже было слишком даже для восторженной Элинор. В зале повисла неловкая пауза. Джинни фыркнула.

— Ну и что? Гарри…

Но её слова потонули в новом витке хаоса. К спору начали подключаться другие студенты, до этого бывшие лишь зрителями.

— А Поттер победил дракона одним взглядом! — крикнул кто-то из задних рядов.

— А Дамблдор пил чай с дементором! — парировал другой.

— Поттер получил приглашение в сборную Англии!

— А Дамблдору подарили… мантию из перьев феникса!

Выдумки становились всё нелепее и грандиознее. Гарри покраснел до корней волос и, кажется, пытался провалиться сквозь подоконник. Альфи закрыл лицо руками, мечтая, чтобы пол развёрзся и поглотил его.

И тут случилось неизбежное. Элинор, разъярённая очередным нелепым аргументом в пользу Поттера, не выдержала и, забыв про всякую магию, по-магловски бросилась на Джинни с криком: «Дамблдор рулит!».

Джинни, воспитанная в семье, где драки между братьями были нормой, была готова. Она встретила её не менее яростно.

Это было не магическое противостояние, а самая что ни на есть обычная потасовка: две маленькие девочки, сцепившись, повалились на пол, стараясь оттаскать друг друга за волосы и исцарапать. В воздухе летали банты, рыжие и медные пряди, слышались взвизгивания и совершенно неволшебные слова, подслушанные, вероятно, у старших братьев.

— Девочки! Прекратите немедленно! — это уже голос Перси Уизли, который пытался восстановить порядок, не потеряв своего собственного достоинства, но его никто не слушал.

Колин Криви был в экстазе.

Щёлк! Щёлк! Щёлк!

— «Битва титанов! Прямой репортаж!»

Гарри и Альфи наконец сорвались с мест и, синхронно подбежав к дерущимся, попытались их растащить. Это удалось с трудом. Элинор, заливаясь слезами ярости, пыталась лягнуть Джинни, та в ответ плевалась.

— Успокойтесь! — пытался кричать Гарри, едва удерживая свою рыжую защитницу.

— Прекратите! — вторил ему Альфи, держа за капюшон вырывающуюся Элинор.

Девочки, тяжело дыша, уставились друг на друга взглядами, полными лютой ненависти.

— Это не конец, Пьюси! — прошипела Джинни, поправляя порванную мантию.

— Ещё какое начало, Уизли! — фыркнула Элинор, пытаясь придать своему банту хоть какую-то форму.

Их фан-клубы, уже успевшие сформироваться за время спора, сгруппировались за спинами лидеров, обмениваясь угрожающими взглядами.

Война была официально объявлена.

* * *

На следующее утро за завтраком весь Хогвартс уже обсуждал свежий номер «Ежедневного пророка», на первой странице которого красовалась подборка фотографий Колина Криви: разъярённая Джинни, с бантом набекрень Элинор и два крайне несчастных мальчика, пытающихся их растащить. Заголовок гласил: «БИТВА ЗА СЕРДЦА ГЕРОЕВ: В ХОГВАРТСЕ ЗАВЯЗАЛАСЬ НЕДЕТСКАЯ ВРАЖДА».

Гарри и Альфи, сидевшие за своим столом, пытались не встречаться ни с чьими взглядами. Их попытки мирно позавтракать прервал Невилл, который робко протянул Альфи ещё одну открытку.

— Это… уже пятая сегодня. От твоих… новых поклонниц.

Альфи вздохнул и взглянул на Гарри. Тот с таким же страдальческим выражением лица разворачивал свою гору почты.

— Добро пожаловать в клуб, — безрадостно улыбнулся Гарри.

— Спасибо, — мрачно ответил Альфи. — Я теперь член клуба «Ужасных последствий собственной популярности».

Они хлопнулись лбами о стол практически одновременно. А где-то в конце стола Джинни и Элинор, не говоря ни слова, продолжали кидать друг в друга ядовитые взгляды, завтракая под одобрительный гул своих сторонников.

Битва только начиналась. И, похоже, всему Хогвартсу предстояло выбрать сторону.

* * *

Безумие разрасталось с бешеной скоростью. Сначала появились значки, сиреневые и зелёные, под цвет глаз кумиров. Без надписей — в них просто не было никакой нужды, все и так всё понимали. Постоянные споры между младшекурсниками Гриффиндора стали новой реальностью. Не больше недели понадобилось, чтобы возраст и факультетская принадлежность перестали иметь значение. Хогвартс гремел от непрерывных склок, то и дело перерастающих в цивилизованные дуэли, магловские мордобои или настоящие массовые побоища, где никто уже не разбирал «своих» и «чужих». На уроках взрывались котлы, выкрикивались оскорбления, летали учебники. Учителя снимали баллы и назначали отработки — всё без толку. Накопившееся напряжение от постоянного присутствия дементоров и ожидания внезапного нападения Лестрейнджей выливалось неконтролируемой агрессией по совершенно пустяковому поводу.

Альфи старался держаться подальше от... вообще ото всех. Не стоило ждать ничего хорошего ни от его собственных почитателей, ни от поклонников Гарри Поттера. Нет, были и те, кто сохранил рассудок, не поддавшись всеобщему безумию, но отыскать их, не попадаясь на глаза прочим... Это было чем-то за гранью реальности. Альфи даже перестал навещать дедулю — у директорского кабинета его непременно поджидало с дюжину добро- и недоброжелателей. Оставалось прятаться с Невиллом в Кондитерской и искать малоизвестные коридоры для перемещений. Мантия-невидимка, подаренная на прошлое Рождество дедулей, оказалась весьма кстати.

Спасение пришло с неожиданной стороны. После завтрака, когда Альфи пытался незаметно проскользнуть в сторону библиотеки, его догнал низкий, узнаваемый голос:

— Быть популярным не так уж просто, верно?

Профессор Винтерхальтен стоял в тени арочного прохода, его скрещенные на груди руки и бесстрастное лицо не сулили ничего хорошего. Альфи почувствовал, как по спине пробежал холодок. Пэнси была права — привлекать внимание такого человека было опасно.

— Профессор? — осторожно спросил он, подходя.

— У меня для вас есть дополнительное задание, — без предисловий сказал Винтерхальтен. — Поскольку ваш… энтузиазм в изучении защиты от тёмных искусств явно превосходит потребности среднего второкурсника.

Альфи замер, готовясь к худшему. Сейчас он скажет что-то о дементорах. Или о магии его отца, которую, должно быть, почувствовал.

— Вы будете помогать мне сортировать и каталогизировать новые учебные материалы, — продолжил профессор. Его голос был ровным, но в уголках глаз запряталась едва уловимая искорка. — После уроков. Каждый день. Это поможет вам лучше понять структуру предмета. И, возможно, — он бросил выразительный взгляд на карман Альфи, откуда торчал уголок одной из открыток, — избежать некоторых… отвлекающих факторов. Если, конечно, у вас нет более важных дел...

Облегчение, хлынувшее на Альфи, было таким сильным, что он едва не пошатнулся. Это не было наказанием. Это было спасением!

— Конечно, профессор! С удовольствием! — он поспешно кивнул, стараясь не выдать своего волнения.

Винтерхальтен коротко кивнул и, развернувшись, ушёл, его тёмная мантия развевалась за ним как знамя. Альфи смотрел ему вслед, чувствуя странную смесь благодарности и лёгкой тревоги.

* * *

Дополнительные занятия быстро вошли в привычку. Кабинет защиты от тёмных искусств после уроков излучал причудливую смесь ароматов старой бумаги и лечебных зелий со слабой ноткой какой-то иноземной травы, которую Винтерхальтен добавлял в свой чай. Они разбирали ящики с новыми книгами, свитками, даже с несколькими безобидными защитными артефактами, которые профессор собирался использовать на уроках.

Винтерхальтен оказался педантичным и требовательным учителем, но без тени слизеринской язвительности Снейпа.

— Нет, Дамблдор, «Проклятия и контратаки» ставим не после «Основ магической теории», а перед «Тактикой уклонения», — поправлял он, не глядя, через плечо. — Логика, молодой человек. Сначала вы учитесь распознавать угрозу, затем — избегать её, и только потом — изучаете теорию противодействия. Нельзя строить крышу, не заложив фундамент.

— Понял, профессор, — Альфи переставлял тяжёлые фолианты, чувствуя, как мышцы спины приятно напрягаются. — Фундамент прежде всего.

— Именно так, — Винтерхальтен отложил в сторону свиток и повернулся к нему. Его голубые глаза изучающе скользнули по Альфи. — Вы удивительно сообразительны для своего возраста. И… не по годам спокойны. Большинство студентов вашего возраста предпочли бы гонять по полю на метле, а не копаться в пыльных книгах со старым солдатом.

Альфи пожал плечами, отряхивая пыль с рукава мантии.

— Мётлы — это весело. Но здесь… интереснее. И тише.

Профессор хмыкнул, и его лицо смягчилось на долю секунды.

— Тишина — недооценённый ресурс. В ней можно услышать многое. Например, приближение опасности. Или… голос собственного разума.

Он налил себе ещё чаю из простого глиняного чайника и жестом предложил Альфи присоединиться. За чашкой ароматного напитка, который оказался на удивление вкусным, с лёгкими нотками мяты и мёда, разговор постепенно стал менее формальным.

Как-то раз, когда Альфи пытался расшифровать каталожную запись на непонятном языке, Винтерхальтен, взглянув через его плечо, негромко рассмеялся.

— Это старо-норвежский. «Скандинавские методы обороны против ледяных великанов». Вряд ли пригодится в ближайшее время, если только вы не планируете каникулы в горах Троллей. Отложите в сторону, мой юный мастер.

Альфи вздрогнул от неожиданности. Обращение прозвучало настолько естественно и легко, с лёгкой, почти отеческой усмешкой, что не вызвало ничего, кроме ответной улыбки.

— Как пожелаете, мой верный профессор, — парировал он, с преувеличенной почтительностью кладя книгу на стол.

Винтерхальтен фыркнул, но было видно, что ему понравился этот ответ. С тех пор такие шутливые обращения стали их маленькой традицией, понятной только им двоим.

— Мой юный мастер, будьте добры, передайте тот свиток с зелёной лентой. Тот, что под вашим левым локтем. Нет, не тот, что пахнет плесенью, а тот, что пахнет просто стариной.

— Сию секунду, мой верный профессор. Только сначала позвольте откопать его из-под этого трактата о ядовитых кактусах…

Для постороннего уха это звучало как безобидная игра, основанная на знаменитой фамилии Альфи. Никто, включая самого Альфи, не видел в этом ничего, кроме своеобразного проявления доверия и лёгкого подтрунивания над его статусом «внука директора». Но в этих словах была какая-то странная, уютная теплота, которая заставляла Альфи чувствовать себя… особенным. Не из-за своей силы или тёмных секретов, а просто потому, что взрослый, уважаемый человек нашёл для него особые слова. Конечно, был ещё дедуля, но... Дедуля — это дедуля, а тут... другое.

Они говорили не только о магии. Винтерхальтен, оказывается, много путешествовал и мог часами рассказывать о магических сообществах других стран, о странных обычаях, о необычных существах. Альфи, в свою очередь, делился забавными историями о Хогвартсе, о дедуле, о проделках Фреда и Джорджа.

Как-то раз, когда они засиделись допоздна, разбирая очередную партию книг, Винтерхальтен неожиданно спросил:

— А как вы справляетесь со всей этой… суетой вокруг вашего имени? Слава — тяжёлая ноша для столь юных плеч.

Альфи, уже чувствовавший себя достаточно раскованно, горько усмехнулся.

— Обычно прячусь. Или ем лимонные дольки. Они помогают не слышать глупых вопросов.

Профессор внимательно посмотрел на него, и в его взгляде не было ни жалости, ни любопытства — лишь понимание.

— Тактика уклонения. Разумный выбор. Но помните: иногда лучше встретить угрозу лицом к лицу. С достоинством. Как подобает… — он сделал драматическую паузу, и глаза его весело блеснули, — …моему юному мастеру.

Альфи рассмеялся. Впервые за последние дни его смех был по-настоящему искренним, без горечи и напряжения.

— Постараюсь не ударить в грязь лицом, мой верный профессор.

Когда Альфи наконец покидал кабинет, было уже поздно. Замок погрузился в сон, лишь изредка нарушаемый шепотом портретов и скрипом древних камней. Идя по коридору, он поймал себя на мысли, что не чувствует привычной усталости. Наоборот, он был полон странной, светлой энергии. Эти вечера с профессором Винтерхальтеном стали для него не дополнительной нагрузкой, а настоящей отдушиной — местом, где его воспринимали всерьёз, но при этом не требовали быть кем-то другим. Местом, где можно было просто быть собой. Пусть даже этим «собой» был «юный мастер» со своим «верным профессором».

И пусть где-то там, в стенах замка, всё ещё бушевала «Война Фан-клубов», а тень прошлого и угроза будущего никуда не делись, в данный момент Альфи чувствовал себя просто счастливым мальчиком, у которого появился… друг? Нет. Другом был Невилл, а профессор стал кем-то иным, но Альфи никак не мог подобрать более подходящее слово. Хотя, пожалуй, было кое-что... Клаус Винтерхальтен — его верный профессор. Да. А Пэнси со своими предостережениями... Она просто не понимает. Но когда-нибудь обязательно поймёт.

С этой тёплой мыслью он и отправился в гриффиндорскую башню, готовый встретить новый день. Пусть даже этот день наверняка снова принесёт ему очередную пачку глупых открыток.

Хэллоуинский пир в Большом Зале был ослепительным, оглушительным и… липким. Воздух дрожал от тысяч голосов, смеха и звона посуды, а под потолком, где порхали живые летучие мыши, висел густой запах жженой тыквы, корицы и сладкой патоки. Альфи сидел, вжавшись в спинку скамьи, и делал вид, что разбирает на тарелке горку жутковато выглядевшего «глазного» желе. На самом деле он чувствовал себя так, будто его голову засунули в гигантский колокол. Каждый взрыв хохота от стола Слизерина, каждый визг первокурсницы, которой Фред и Джордж подсунули «кровоточащий» кекс, отзывался в его висках острой, колючей болью.

Он чувствовал их. Даже здесь, в самом сердце Хогвартса, защищённого чарами дедули. Ледяные щупальца их присутствия пробивались сквозь камень, сквозь свет, сквозь веселье — тонкие, неумолимые щели сквозняка в хорошо протопленной комнате. Дементоры. Они стояли у стен замка, и их голод, их отчаяние текли внутрь, отравляя праздник. Альфи дементоры не вредили — просто не могли навредить. Но их присутствие вытягивало из самых недр его души древнюю, и от того только более пугающую Тьму. Тьму, с которой он сражался сколько себя помнил.

Его взгляд упал на преподавательский стол. Дедуля сидел в своём кресле, сияющий, как всегда, в мантии цвета расплавленного золота. Он что-то говорил профессору Флитвику, и тот заливисто смеялся, держась за живот. Но Альфи, знавший каждую морщинку на этом лице, видел напряжение в уголках его глаз, легчайшую тень озабоченности, скрытую за широкой улыбкой. Замок на осадном положении. И его директор нёс этот груз в одиночку.

Внезапно дедуля встретился с ним взглядом. Его голубые глаза, обычно тёплые и лукавые, на мгновение стали серьёзными, вопрошающими. «Всё в порядке?» — словно спрашивал этот взгляд. Альфи быстро кивнул, натянул самую беззаботную улыбку, какую смог изобразить, и принялся яростно ковырять желе. Когда он снова рискнул поднять глаза, место дедули было пусто. Срочные дела в Министерстве. Защита ослабла. Воздух в Зале стал на градус холоднее.

Это был его шанс. Пока все были заняты пиром и зрелищем, он накинул мантию-невидимку, прихватил с блюда пару пирожков (на всякий случай) и выскользнул из Зала, как тень.

Он не пошёл в башню. Вместо этого его ноги сами понесли его к кабинету защиты от тёмных искусств. Ему нужно было не уединение, а… порядок. Ясность. То, что мог дать только один человек.

Профессор Клаус Винтерхальтен, вопреки ожиданиям, был на месте. Дверь в его кабинет была приоткрыта, оттуда лился мягкий свет и доносился ровный, методичный стук — профессор что-то чинил или разбирал.

— Не стоит стоять в проходе, мой юный мастер, — раздался его низкий голос, прежде чем Альфи успел постучать.

Альфи, скинув мантию, замер на пороге. Кабинет был освещён не яркими шаровыми заклинаниями, а несколькими старомодными лампами, отбрасывавшими тёплые круги света на столешницу, заваленную странными металлическими механизмами и древними книгами в потёртых переплётах. Пахло озоном, маслом и какой-то горьковатой иноземной травой.

— Профессор, я… я не помешаю?

— Вы могли бы помешать, только уронив этот ящик, — без обиняков сказал Винтерхальтен, указывая паяльной лампой на большой деревянный ящик у двери. — Норвежские защитные артефакты. Требуют каталогизации и проверки. Если у вас есть силы после празднества…

Они работали почти в полной тишине, нарушаемой лишь шипением паяльной лампы, щелчками механизмов и тихими комментариями профессора. Это был своеобразный ритуал, медитация. Альфи разбирал, сортировал, чистил. Каждый предмет — браслет с рунической вязью, зеркальце в серебряной оправе, издававшее тихое гудение, — требовал полной концентрации. Суровая ясность задачи, точность движений Винтерхальтена вытесняли тревогу, выжигали её, как паяльная лампа выжигает лишний припой.

Они не говорили о дементорах. Не говорили о Лестрейнджах. Говорили о свойствах обсидиана, о принципах работы резонансных кристаллов, о том, почему северные маги предпочитали серебро золоту. Винтерхальтен был немногословен, но его знания были бездонны. В этом кабинете, в этом молчаливом сотрудничестве, время текло иначе — густо, медленно, целебно.

Альфи и не заметил, как пролетело время. Когда часы над камином пробили полночь, профессор отложил инструмент и вытер руки о тряпку.

— Уже поздно, путь до вашей башни не близок, — произнёс он, и в его голосе, к удивлению Альфи, прозвучала лёгкая, почти что отеческая забота. — Будьте осторожны, мой юный мастер.

Путь и вправду оказался не близким. И превратился в путешествие по декорациям кошмара.

Едва дверь кабинета закрылась за его спиной, Альфи понял — мир изменился. Замок затаил дыхание. Густая, тяжёлая тишина висела в воздухе, но она не была пустой — она была насыщена, как губка, впитавшая в себя миллион микроскопических звуков. Скрип древних балок, дыхание спящих портретов, шорох пыли, оседающей на каменные полы… и нечто ещё. Нечто, чего здесь быть не должно.

Он замер, затаив дыхание, и сердце его застучало где-то в горле, громко, неровно. Где-то очень далеко, в другом крыле замка, послышался звук — сухой, скребущий, мерзостно знакомый по его ночным кошмарам. Металл волочится по камню. Цепи.

«Пивз. Или Филч. Или просто скрипит труба», — отчаянно пытался убедить себя Альфи, но всё его существо сжалось в ледяной комок страха.

Он сделал шаг, затем другой, стараясь ступать как можно тише. Тени в свете тусклых факелов плясали на стенах, принимая уродливые, вытянутые очертания. Из-за поворота, из тёмной ниши, где обычно стояла парадная броня, донёсся приглушённый разговор. Голоса были незнакомыми, низкими, простуженными ненавистью.

— ...я не намерен торчать здесь всю ночь, пока эти твари шныряют повсюду! — сипел один, срываясь на хриплый шёпот. — Мы должны были уже...

— Заткнись! — второй голос, более высокий, прорезал тьму с шипящей яростью. — Она велела ждать. Она знает. Или ты хочешь ей перечить? Хочешь?

Альфи прилип к холодной, шершавой стене, стараясь стать её частью. Ледяная волна страха прокатилась по его спине. Незнакомцы. В замке. После отбоя. Дедуля уехал. Охрана — дементоры, которые, казалось, сейчас были заняты чем-то другим.

И тогда это случилось. Из чёрного зева соседнего коридора, того, что вёл в самые старые, редко используемые крылья замка, вырвался звук. Высокий, чистый, пронзительный женский смех. В нём не было ни капли веселья — только чистая, незамутнённая радость от предвкушения боли, абсолютное, тотальное безумие. Он резал тишину, как лезвие по шёлку, и так же внезапно оборвался, сменившись ласковым, почти колыбельным шёпотом, от которого кровь стыла в жилах:

— Скоро... скоро, мои милые... Мы найдём его... вспомним старые деньки... поиграем... по-настоящему...

Лестрейндж. Мысль ударила с силой физического воздействия. Беллатриса. Она здесь. Они здесь.

Он не видел их. Только слышал. Обрывки фраз, затаённое дыхание, эхо безумия, отражающееся от древних камней. Его разум, воспалённый страхом, лихорадочно дорисовывал картину: вот тень отделяется от стены и движется, вот в конце коридора мелькает бледное лицо, вот слышится лёгкий, как падение пера, звук шагов.

Он рванул с места, уже не разбирая дороги. Ноги сами понесли его прочь от этого места. Он бежал, и знакомые коридоры превратились в лабиринт кошмара — стены сдвигались, потолки нависали ниже, тени оживали и тянулись к нему холодными пальцами.

Воздух снова переменился. В него ворвался знакомый леденящий холод, пропитанный запахом тления и отчаяния. Запах дементоров. Но на этот раз их привычный, тоскливый вой был полон новой, незнакомой ноты — яростной, хищной. Они почуяли добычу. Другую добычу. Охотились.

Альфи замер в очередной тёмной арке, ведущей в заброшенный класс, пытаясь перевести захлёбывающееся дыхание. В груди что-то шевельнулось. Тёмное, липкое, дремавшее всё это время. Оно проснулось от этого хаоса, от близости чужой, родственной тьмы, от звуков охоты. Оно потянулось к этому, как к родному дому.

«Они посмели, — прошептал внутри него чужой, сладкий и ядовитый голос. Он был тише шёпота Беллатрисы, но в тысячу раз страшнее. — Они посмели прийти в НАШ дом. Напугать нас. Напугать нашего друга. Они смеялись над его болью. Над болью Невилла, — мысли текли сами собой, обволакивая разум, как сиреневая дымка, затягивающая глаза. — Они должны перестать смеяться. Мы можем заставить их замолчать. Навсегда. Мы можем призвать тех, кто старше, кто сильнее этих жалких пожирателей страха. Кто будет слушать только НАС... Кто будет служить только НАМ...»

Его рука сама потянулась к палочке. Пальцы сжали её с такой силой, что костяшки побелели. В висках застучала кровь. Страх отступил, сменившись жгучей, всепоглощающей яростью. Желанием найти, наказать, разорвать. Его магия, тёмная и сладкая, потекла из него, прощупывая пространство, как учил его верный профессор. Но не для защиты. Для поиска. Он искал их души — испорченные, чёрные, сияющие для него, как гнилые звёзды в кромешной тьме. Он чувствовал их — три точки леденящего холода среди морозной пустыни дементоров. Одна — яркая, пульсирующая безумием. Две другие — тусклее, но заряженные слепой, свирепой преданностью.

— Идите же... — его собственный шёпот прозвучал чужим, ласковым и страшным. Он сделал шаг из своей укрытия, навстрещу холоду и вою. — Идите ко мне... я покажу вам, что такое настоящий ужас... я угощу вас таким страхом, перед которым Азкабан покажется детской площадкой...

Он чувствовал, как сила прибывает, как сиреневое свечение готово вырваться из него и призвать кости из самых стен, тени из самых глубин. Он уже почти видел их — скелеты в ржавых доспехах, тени повешенных, всё, что спало в этом древнем замке...

Внезапно грудь обожгла острая, точечная, невыносимая боль. Он вскрикнул — не от страха, а от неожиданности — и схватился за шею. Под рубашкой, прямо на груди, раскалился докрасна серебряный амулет — подарок Пэнси. Он жёг кожу, как раскалённая монета, боль была яркой, чистой, реальной. Она пронзила сиреневый туман в голове, как игла — мыльный пузырь.

«Что я делаю?»

Мысль пронеслась ослепительной вспышкой.

«Что я сейчас почти сделал?»

Ужас пришёл не от дементоров и не от Лестрейнджей. Он пришёл от осознания себя самого. От той бездны, в которую он готов был шагнуть.

В соседнем коридоре что-то громко рухнуло, послышались приглушённые, яростные проклятия и тот самый, безумный смех, но теперь в нём звучали не радость и предвкушение, а чистая, животная паника.

— Эти твари! Их становится больше! — просипел один из мужских голосов.

—Отступаем! — проревел другой. — Надо уходить! Сейчас же!

Дементоры выли всё громче, их леденящее присутствие сгущалось, наполняя пространство не голодом, а слепой, яростной агрессией. Они боялись Альфи, но на Лестрейнджей, этих нарушителей их территории, обрушились со всей свирепостью.

Альфи не стал больше ждать. Он развернулся и побежал. Бежал, не оглядываясь, не думая, не видя. Он нырнул в первый попавшийся потайной ход, выскочил в незнакомом крыле, пролетел по длинной галерее, где портреты смотрели на него сонными, недоуменными глазами. Ему чудились шаги за спиной — тяжёлые, мужские, и лёгкие, быстрые, женские. Чудился хриплый смех прямо над ухом, ледяное дыхание на шее. Он не понимал, преследуют ли его на самом деле, или это галлюцинации, рождённые паникой и выбросом тёмной магии.

Наконец, выбиваясь из сил, когда сердце было готово выпрыгнуть из груди, он увидел впереди, в конце длинного коридора, знакомую тучную даму в розовом. Она мирно посапывала в своей раме. Он сорвал с себя мантию, его лицо было бледным, искажённым ужасом, волосы растрёпаны, дыхание сбито.

— Пароль? — сонно, сквозь дрёму, пробормотала Дама.

— Лим-лимонная долька! — выдохнул он, едва не падая от накатившей слабости.

Проём открылся. Он ввалился в гриффиндорскую гостиную и рухнул на пол, прислонившись спиной к прочной, надёжной древесине двери. Здесь пахло сладостями, воском и домашним уютом. Тлеющие угли в камине отбрасывали тёплые, танцующие блики на ковёр. Всё было нормально. Обычно. Спокойно.

Он сидел на полу, обхватив колени дрожащими руками, и гладил пальцами ворсистый, знакомый до каждой нитки ковёр, пытаясь убедить себя, что он дома. Что он в безопасности. Что всё, что произошло там, в тех коридорах, было просто кошмаром. Страшным, гиперреалистичным сном наяву, порождением его собственного страха и тёмного наследия.

На груди, под рубашкой, всё ещё ныло и пульсировало место от ожога амулетом. Настоящего ожога.

* * *

Утром всё было как всегда. Солнечный свет заливал гостиную, пахло кофе и свежими круассанами. Никто ничего не знал. Никто ничего не слышал. Перси Уизли с важным видом рассказывал, что ночью дементоры на восточном валу «вели себя особенно беспокойно», вероятно, из-за полной луны. Охрана не доложила о проникновении.

За завтраком Элинор, сияя, пыталась рассказать ему, что ей приснилось, будто по замку летала огромная летучая мышь с лицом профессора Снейпа и кричала пискливым голосом о несделанном домашнем задании. Альфи молча кивал, пряча дрожащие руки под столом и отчаянно пытаясь не смотреть на Невилла, который спокойно намазывал масло на тост.

Это был кошмар. Просто кошмар. Только почему же тогда на камнях в том самом забытом коридоре, мимо которого он пробежал, замечая краем глаза, он позже, уже днём, нашёл длинный, тонкий, чёткий след на пыльном полу? След, похожий на то, что мог бы оставить волочащийся по полу конец цепи. И почему на груди у него остался маленький, едва заметный красноватый след, точно повторяющий форму головы серебряной змейки?