Разноцветные фрески (гет)

Перс был младше Ээта на три года, а казалось, что на целую жизнь. Ээт всегда и во всем побеждал: в бою на мечах, в стрельбе из лука, в охоте, в гонках на колесницах. Учителя наперебой прочили старшему из братьев великую судьбу, забывая, что его соперник слабее не от неусердия или болезни, а из-за юного возраста. Перс старался изо всех сил — но выше головы не прыгнешь, а три года в детстве превращались в непреодолимый барьер. Перс злился и на учителей, и на Ээта, и на мать, которую не волновало такое положение дел. Для нее старший сын — надежда и гордость, златокудрый царь Колхиды, а младший так, запасной вариант, пусть стоит в сторонке и не мешается под ногами.

— Но я тоже имею право на трон! — кипевший от злости Перс стоял перед надменным Ээтом, как никогда остро сожалея, что родился позже брата.

— Конечно, имеешь. Когда подрастешь, — улыбка Ээта сочилась снисходительным ядом.

— Мне двенадцать! Тебе было столько же, когда ты стал царем. Чем я хуже? — Перс бессильно сжал кулаки, буравя брата взглядом. Ах, стать бы василиском и стереть это выражение с лица соперника!

И почему время вступления на трон Ээта определяли старейшины, а за Перса отвечал сам Ээт. Несправедливо!

— Ты думаешь, я был рад получить этот трон? — брат внезапно стукнул кулаком по золоченому подлокотнику. — Ты думаешь, я прямо день и ночь молился и ныл, поскорее бы мне надели на голову корону? Ты хоть понимаешь, что это не привилегия, а огромная ответственность!

— Что ты со мной, как с маленьким? По-твоему, я хуже тебя? По-твоему, я не справлюсь?

— Я стал царем по необходимости — и даже сейчас отбиваюсь от голодной стаи стервятников, которые благородно зовут себя старейшинами. Мне нелегко, и я бы не хотел, чтобы тебе тоже пришлось пройти через это, да еще и одному, в другом царстве.

— Ах, так я еще и пожалеть тебя должен? — взвился Перс. — Бедный-несчастный, корона давит на лоб, а вокруг трона прыгают злые шакалы, норовя оттяпать...

— Следи за языком! — прикрикнул Ээт, но Перс уже вошел в раж.

— Пятки! Я спавлюсь, только ты мне не даешь и шанса!

— Ты мальчишка!

— Злобный тиран!

— Истеричка!

— Выскочка!

Братья замолчали, с неприязнью глядя друг на друга. Затем Ээт холодно процедил:

— Можешь считать меня кем угодно, но ты не получишь корону, пока не повзрослеешь по-настоящему.

У Перса чесались кулаки, но он справедливо полагал, что драка с царем Колхиды лишь отсрочит его собственную коронацию, а Ээт станет ухмыляться только противнее. Перс собрал последние силы и бросился прочь из зала.

Было кое-что, в чем Ээт безнадежно проигрывал: плавание. Скинув по дороге сандалии и плащ, Перс разбежался и прыгнул с обрыва. По-весеннему холодная вода сомкнулась над головой, осыпала мурашками, перехватила дыхание. Перс упрямо сжал зубы и вынырнул. Огляделся, торопливо погреб к берегу, сожалея о поспешном поступке. Конечно, он не в бушующее море погрузился — после такого, пожалуй, навсегда заречешься приближаться к большой воде, как Ээт — однако в сдавливающем холоде плыть было неприятно. Ближе к спасительному берегу Перс уже устал проклинать и брата, и свое упрямство, и только мрачно думал, что Цирцея, чего доброго, оторвет ему голову, если он утонет. А вот мама, наверное, не заметит даже, он ведь не драгоценный Ээт, ради которого она выбежала на пляж беременая и неодетая. Злость вновь подняла голову, но как-то лениво, утомленная интенсивным плаваньем.

Как бы Перс ни хотел побыть в одиночестве, на берегу сидела Цирцея. "Донесли, гады. Не слуги, а ходячие разносчики сплетен", — недовольно подумал Перс, внутренне страшась гнева сестры. Из всей семьи, пожалуй, именно Цирцея была милее всех Персу — и он знал, что ее сложно вывести из себя, однако ярость Цирцеи ужасна. Несмотря на симпатию к сестре, Перс не до конца успокоился, а потому готовился огрызаться и дерзить в ответ — увы, он плохо умел контролировать злость и срывался на всех подряд.

— Наплавался? — вопреки опасениям, Цирцея не пылала праведным гневом. Тон ее был усталым и блеклым; Перс с уколом стыда вспомнил, что из-за эпидемии лихорадки Цирцея не спала ночей, готовя зелья для простолюдинов.

— Я... да, — злобный пыл погас в одночасье, и Перс опустился на гальку рядом с сестрой, поежился от пронзительного ветра, вмиг напомнившего о мокром хитоне. — Извини?

Цирцея фыркнула, укутала в предусмотрительно захваченный с собой плащ, разогрела магией воздух вокруг, вложила в озябшие руки пузырек с зельем.

— Ты не у меня должен просить прощения. Пей.

— Не буду, — насупился Перс на оба утверждения. — Зелье противное, а я не болен.

Цирцея медленно вдохнула и выдохнула.

— Мне не хватало, чтобы ты заболел. Пей давай, это профилактика.

Перс вздохнул, но откупорил флакон и выпил залпом горькую жидкость.

— Вот и молодец, — Цирцея погладила скривившегося Перса по плечу. — Расскажешь, что произошло?

Перс вскипел мгновенно и с жаром пересказал отвратительную сцену в тронном зале.

— Цици, но ведь так несправедливо! — возмущенно закончил он. — Почему ему можно, а мне нет?

Цирцея потеребила рукав платья, словно раздумывая, какую сказку про "рано" скормить Персу.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — внезапно призналась она. — Не хочу думать, как ты там, переживать ночами, молиться равнодушным богам, чтобы у тебя все было хорошо. Предназначенная тебя Таврида так далеко отсюда. Пожалуйста, позволь нам побыть полноценной семьей еще пару лет. Пока не подросла Ариадна, пока не женился Ээт — останься, не рвись туда. Жизнь длинная, ты успеешь поцарствовать... Раз надев корону, ее уже не снять. Ты не сможешь вернуться сюда, к этому обрыву, к нашему дворцу не как гость и правитель чужой страны, а как мальчик, затеявший соревнование с братом.

Перс замер, тронутый откровенностью. Он рвался к власти, хотел стать взрослым — но совершенно не думал, что это подразумевает разлуку с семьей и переезд в далекие края. Конечно, Ээту и здесь повезло больше: он-то правил там, где вырос.

— Не нужен мне этот брат, — без прежней злобы пробормотал Перс.

Цирцея осторожно обняла его за плечи — он сбросил руки, раздраженный тем, что с ним вели себя, как с маленьким.

— Разве? — не обиделась сестра. — А ты вспомни наконец, что вы не только соперники. Помнишь, как мы втроем прятались под лодкой в дождь и рассказывали друг другу истории, одна другой страшнее? — Перс молчал: обида на Ээта не отпускала. — Помнишь, как вы прибегали ко мне во время грозы и просили сделать вам свет? Помнишь, как мы все изрезались венцами от Гелиоса и Ээт заговаривал тебе зубы, пока я готовила заживляющее зелье?

— Он обозвал меня плаксой, хотя у самого глаза на мокром месте были.

— Помнишь, как вы сговорились и стащили у кухарки тесто прямо перед праздником?

— Она гонялась за нами с мокрым полотенцем, пока мы не сказали, куда его спрятали, — улыбнулся Перс, вспоминая крики разъяренной женщины и смех Ээта.

— Помнишь, как вы играли в догонялки во дворце и чуть не сбили какого-то важного чиновника?

— Это было весело, — Перс мечтательно прикрыл глаза.

— Видишь? Вы прежде всего братья. А мы все семья. Не спеши уезжать, братик, — Цирцея нежно улыбнулась, и Перс почувствовал, как щемит сердце.

Боги с Ээтом: пусть несносный брат ведет себя, как хочет. Ради того чтобы подольше побыть дома, Перс готов был потерпеть.