Дачная жизнь (гет)

Мартуся не могла заснуть, как ни старалась. Сначала она дважды тихонько навестила Риммочку, чтобы убедиться, что та спокойно и крепко спит. Потом немного подумала о Платоне, долго было нельзя, потому что иначе мысли могли распоясаться вконец. После этого вспомнила про этого лесника, странного человека с тяжёлым испытывающим взглядом. Как понять, действительно ли ей было настолько не по себе рядом с ним, или теперь просто так кажется, потому что он оказался убийцей? Затем она начала беспокоиться за дядю Володю с Яковом Платоновичем. Наверное, зря, ведь Риммочка видела, что с ними всё в порядке, но как-то уж слишком долго их не было. Когда, наконец, подъехала машина, она приоткрыла окно и услышала голоса обоих мужчин и Августы Генриховны во дворе. Выглянула в коридор, услышав дяди Володины шаги, он её, конечно, заметил, улыбнулся и сделал большие глаза. Через некоторое время под дверью требовательно муркнул Штолик и пришлось его впустить. Кот устроился у неё в ногах и удовлетворённо затарахтел, но заснуть не помогло даже это. И конечно, она опять думала о Платоне, о ком же ещё. Да, завтра она опять будет глупо краснеть, не сразу осмелится поднять на него глаза и он обо всём догадается, ну и пусть! Она больше не могла сдерживаться, не могла не мечтать, потому что этим летом он стал её в каком-то совершенно новом смысле, и от осознания этого она забывала дышать и сердце колотилось не только в груди, но как будто бы сразу во всём теле.

Вот и сейчас оно билось и грохотало так, что Мартуся не сразу расслышала негромкий стук в окно. Подумала, что показалось. Но когда стук повторился — их стук! — три коротких, три длинных, три коротких, она рванулась так, что чуть с кровати не свалилась. Подлетела к окну, отдернула занавеску и, увидев его, почему-то едва смогла справиться со слезами. Глупость ужасная, но... Шпингалет заел, конечно же, а может, и не заёл, а просто надо было дёргать менее лихорадочно, но она не могла, никак не могла больше терпеть.

В распахнутое окно хлынули потоком звуки и запахи летней ночи, пролилась приятная прохлада, чуть остужая пылающие щёки.

— Тошенька, ты что?

— Я тебя напугал?

— Нет, конечно. Я просто...

Слов не было. Платон улыбнулся понимающе.

— Вот и я тоже. Пойдём гулять? А то как там лось без нас?

Она рассмеялась, потом зажала рот рукой, чтобы не заплакать. Встала коленками на подоконник.

— Марта-а...

— Что?

— Может быть, ты всё-таки наденешь что-нибудь ещё?

Ох, мамочки!.. Ненормальная, как она умудрилась забыть, что на ней только сшитая Риммочкой летняя пижамка, белая в лимонных дольках?

Она прикрыла окно, задвинула занавеску и заметалась по комнате под насмешливым взглядом Штолика. Кажется, так быстро она ещё ни разу в жизни не переодевалась.

Когда она снова оказалась на подоконнике, Платон шагнул ближе, к её коленям. Он был сейчас ниже её, раньше ей всегда приходилось тянуться за поцелуем, а тут — наступил его черёд. Она не помнила, как спорхнула к нему, не понимала, как он её держит, просто летела куда-то в его руках, совершенно счастливая.

— Марта-а...

— Что?

— Я люблю тебя.