Журнал наблюдений бывшего общественного активиста (гет)

Спокойное утро. Мягкое напоминание о том, что вчерашняя вылазка была разовой и не должна определять всё твоё настроение. В этот час слышно только, как Погибель рассекает воздух: лёгкая тренировка; ты после каждого взмаха поправляешь стойку, пока движения не начинают течь сами собой, как весенний ручеёк.

Самое лучшее в махании клинком — не надо ни о чём думать. Одна лишь отработка связок требует полной сосредоточенности: чтобы расти, важно понимать, почему тело движется именно так. Иначе это просто кардио.

В какой‑то момент на площадку тихо заходит Блейк. Кошкодевушка не произносит ни слова, садится неподалёку и смотрит, как ты тренируешься.

Ты бросаешь на неё взгляд — и возвращаешься к упражнениям. Она часто так делала, когда вы были младше и Гира ещё не позволял ей обзавестись собственным оружием. На тебя накатывает лёгкая ностальгия.

Время идёт. Алая сталь поёт холодную песню, без устали рассекая воздух. Движения постепенно ускоряются, в них прибавляется силы — пока ты вдруг не замираешь на последнем уколе.

Капли пота стекают со лба, шрам под повязкой начинает зудеть. Ты уже с трудом переводишь дух.

Ты цокаешь языком: в конце стоило чуть сильнее довернуть бёдра.

Хлопки в ладоши заставляют тебя обернуться — смущённая Блейк только сейчас осознаёт, что делает. Раньше она всегда хлопала, когда ты показывал ей какую‑нибудь эффектную технику.

Почти впечатляет, как быстро она берёт себя в руки: лицо становится серьёзным, будто ничего и не было. Она открывает рот, но снова закрывает его, не проронив ни слова.

Ты ждёшь. И ждёшь.

— Адам, почему ты ушёл из Белого Клыка? — наконец спрашивает Блейк.

«Потому что твой батя — такая сучара, и Сиенна не насаживает его на страпон лишь потому, что у неё стандарты чуть повыше» — явно не то, что стоит говорить. Да и не совсем верно. Это максимум пятая часть причины.

Если бы кто‑то другой задал тебе этот вопрос, ты бы отказался отвечать. Но с Блейк ты так сделать не мог — слишком уж было видно, что этот разговор нужен ей, возможно, даже больше, чем тебе. У неё тоже была причина уйти из Белого Клыка.

Что тебе ей сказать?

Потому что ты ненавидел Гиру за лицемерную трусость, когда он отчитывал тебя за то, что ты спас ему жизнь.

Потому что ты ненавидел Сиенну за попытку манипулировать тобой в момент, когда ты был уязвим.

Потому что ты слишком ненавидел Шни, чтобы ненавидеть кого‑то ещё.

Потому что ты ненавидел тех, кто называл тебя монстром только за то, что ты уничтожал партии праха.

Потому что ты ненавидел фавнов, рьяно стремившихся «быть как люди», но совсем не понимавших, как вообще работают ненасильственные методы.

Потому что ты ненавидел идиотов, не различавших разницы между поджогом фабрики аморальных расистов и больницы.

Потому что ты ненавидел Шни так сильно, что переставал здраво мыслить.

Потому что...

— Я устал злиться, — говоришь ты, поразмыслив почти целую минуту. — Не было ни озарения, ни события, которое всё перевернуло. Я просто однажды проснулся и понял: меня всё задолбало настолько, что даже злиться стало тяжёлой обязанностью.

И это пугало сильнее всего. Что тогда было у Адама Тауруса, кроме праведной ярости? Ты сбежал в порыве гнева, потому что боялся: останься — и тебя потянет простить.

С этого, собственно, ты и начал читать книжки по самопомощи.

— Не то чтобы злость ушла, — продолжаешь ты. — Но она уже то гаснет, то полыхает... по крайней мере, не всё время. Я... в каком‑то смысле держу её под контролём, — ты медленно кладёшь ладонь на повязку. — Ведь это я выбрал никогда не прощать.

Блейк на секунду смотрит в твою сторону. Нельзя сказать, что прямо на тебя, но твоё присутствие она ощущает.

— Я удивилась, что ты с ходу не убил Вайсс. Ты единственный из всех, кого я знаю, кто произносит «Шни» так, будто это худшее оскорбление на свете.

— Это и есть оскорбление, — твёрдо отвечаешь ты. — Я не просто так никогда не называю эту стерву-альбиноску «Шни» — даже про себя. Я её презираю не из‑за фамилии, а из‑за её мерзкого характера.

Она вдруг расхохоталась — хотя ты был совершенно серьёзен.

— Может, я тоже устала, — её смех стихает, остаётся одна усталость. — Но теперь ведь должно быть лучше, верно? В смысле... ты же, наверное, чувствуешь себя как дома.

Как дома? Твоя новая квартира могла быть и хуже. По крайней мере, она точно просторнее и чище прежней.

— Да, — уголки губ сами собой приподнимаются.

Блейк отвечает такой же улыбкой. На миг кажется, будто в мире всё встаёт на свои места. Она успокаивается.

— Кажется, я чуть‑чуть, но всё-таки ненавижу тебя, — она всё ещё улыбается. — Спасибо, Адам. Пока.

Это были её последние слова, прежде чем она не спеша ушла.

Оставалось надеяться, что на сегодняшнем уроке боя неловкости не будет.

Несколько часов спустя

Как выяснилось, на занятиях всё-таки стало немного неловко — но ненадолго.

Ты спокойно наблюдал, как Жон Арк носится как угорелый по арене; его броню и щит без передышки проверяли на прочность атаки соперницы, начисто забывшей значение слова «милосердие».

— Это из‑за того, что я на прошлой неделе случайно съел твои роллы? Я же уже извинился!

— И я тебя простила, — невозмутимо отвечает Блейк, проводя ещё одну особенно злую серию ударов с помощью своих клонов.

Свести их в спарринге, чтобы Блейк выпустила пар, лучшая твоя идея за последние месяцы.

* * *

Поскольку Мария занята допросами пленных, тебе пришлось в одиночку вести целых три класса, набитых гормональными подростками. Сказать, что это утомляет, ничего не сказать. Больше всего на свете тебе хотелось запереться в кабинете и просто расслабиться.

Игнорировать бесконечный стук в дверь было непросто, но посильно. Да, раздражает, когда с той стороны начинают колотить по двери оружием — но ты и не через такое спать умудрялся.

— Открыто, — говоришь ты, тяжко вздыхая, когда становится ясно, что иначе они не угомонятся.

Ты не особенно удивляешься, когда именно Руби Роуз решительно распахивает дверь и фактически впрыгивает в кабинет.

— Адам, идём кушать мороженное, — звучало это совсем не как вопрос.

Ты молча смотришь на девчонку, которая на занятиях едва может вымолвить слово, когда на неё смотрят. Почти забавно наблюдать, как одна лишь твоя немая реакция в реальном времени подтачивает её уверенность.

— Я правда сегодня выгляжу настолько загнанным?

Последовавшая тишина была красноречивее слов.

— Нет, — спустя паузу проговаривает Руби, отводя глаза.

Со враньём у неё так себе.

Раз уж она решилась на такое, вид у тебя и правда паршивый. Попытка у неё вышла неловкая — но ты это ценишь.

[Бросок кубика 1d100+10: 69]

Вопреки здравому смыслу, ты решил пойти ей навстречу и сходить с Руби в кафе‑мороженое. К тому же ты и правда не ел мороженое уже несколько месяцев.

Заведение, пожалуй, выглядело поприличнее, чем те, к которым ты привык. Благодаря премии, которую Озпин выдал за поимку тех людей на днях, ты выбрал место, где, судя по отзывам, используют качественные продукты.

— У меня смешанные чувства насчёт мороженого со вкусом печенья, — Руби изучала свой шарик с выражением внутренней борьбы. — С одной стороны, там есть печенье. С другой — это кощунство против печеньей чистоты.

— Ты правда в это веришь?

Девочка сделала жест ладонью 50/50. И выглядела она при этом вполне серьёзной.

— Лично я предпочитаю классику, — говоришь ты. — Оригинальность переоценена. Шоколад — мой любимый.

— О, так вот почему ты носишь костюм? Потому что это классика?

Ты ответил жестом ладонью 50/50. Не последнюю роль играл и тот факт, что костюмы объективно крутые.

— Я так и знала! Иначе никто бы не стал драться в таком непрактичном прикиде.

— Ты сама носишь юбку.

— Боевую юбку, — гордо парирует она. — Я даже могу прятать под ней праховые патроны. Сам гляяяя—... а хотя, пожалуй, не надо.

Сегодня тебе пришлось узнать, что самая юная ученица Бикона носила простое белое нижнее белье. Это не было неожиданностью, но данное знание не давало тебе повода для гордости.

* * *

Руби бывает до смешного азартной, когда речь заходит о том, что ей по‑настоящему интересно. Несмотря на твою неплохую эрудицию, за её потоком технических подробностей об оружии тебе едва удавалось поспевать. Одно дело — знать из‑за страсти, другое — по необходимости, и Руби Роуз явно из первых.

Пусть некоторые её убеждения и объективная ересь.

— Знаю, звучит спорно, но огненный прах переоценён. Если не использовать дорогие сплавы, такой прах со временем портит силовую раму оружия, — осмелилась произнести она эту страшную ересь, держа в своих руках Погибель. — Электрическая прах даёт сопоставимую мощь и с ним проще работать.

Если отвлечься от той чуши, что она время от времени несла, тебе было трудно понять, за что именно Мария недолюбливает девчонку. Сначала ты думал, что дело в том, что Руби невольно напоминает Жнецу о потерянных глазах, но даже Мария не настолько злопамятна.

Стоило Марии дать Руби совет вне боевых уроков, и напряжение в воздухе можно было резать твоим же клинком. Это было нездорово для обеих: ни для старухи, что осталась с тобой несмотря ни на что; ни для девчонки, которая позвала тебя за мороженым в неловкой попытке подбодрить... пусть за мороженное платил и ты.

Ты и не заметил, как ладонь уже легла ей на макушку.

— Адам? — она не была уверена, как реагировать, и это понятно: ты и сам не знал, что делаешь. — Знаешь, гладить по голове вообще‑то не очень приятно тому, кого гладят, что бы там ни показывали в мистральских мультиках.

Несмотря на слова, она и не подумала остановить твою неловкую попытку проявить хоть каплю заботы к другому живому существу.

— Давай не будем делать это ещё более неловким, чем уже есть, — ты уже жалел о жизненных решениях, которые привели тебя в этот момент.

Вся эта несуразица была... на удивление приятной.

— Янг никогда не должна узнать о сегодняшнем, — шёпотом, с испугом, говорит Руби.

Почему — ты толком не понимал, но был с этим более чем согласен.

* * *

Тем временем, в Академии Бикон

Озпин сделал глоток любимого горячего какао и с едва скрытым весельем наблюдал, как Мария Калавера вошла в его кабинет словно хозяйка, нарочито постукивая тростью по полу — чтобы уж точно объявить о своём приходе. Директор раз за разом поражался тому, как легко эта вакуовка умела ступать без единого звука — если только сама не хотела быть замеченной другими. На подобное мастерство у него самого ушло четыре жизни. И всё же это отрезвляло даже такого, как он: ведь женщина уже давно миновала свои лучшие года.

Вот бы ещё Мария хотя бы наполовину так же ловко справлялась со своими личными проблемами с мисс Роуз. Впрочем, не стоит ему ворчать из‑за мелочей, когда всё остальное, на удивление, складывалось куда лучше, чем он смел надеяться.

— Те двое, кроме внешности, толком ничего не знают об этой огненной девке, — констатировала Мария, закончив третий допрос. — А фавны знают и того меньше.

Во всяком случае, складывалось куда лучше в большинстве вещей.

Будь Озпин моложе, отсутствие прогресса вывело бы его из себя; теперь же он был благодарен за любую зацепку. Любая мелочь шла в дело. Раньше ему доводилось обходиться и меньшим — правда, тогда и ставки были не столь высоки.

— Юный Адам снова сработал превосходно. Пожалуй, стоит подумать о его прибавке к зарплате, о чём он не раз просил.

Нанять фавна-быка было условием Марии для работы в Биконе, так что Озпин, понятно, многого от этого не ждал. Если бы не её настойчивость, он сделал бы из него студента, а не помощника преподавателя. Парню, в конце концов, был нужен наставник.

И кто бы подумал, что его шальная затея — назначить его психологом академии — так удачно выстрелит. В самом деле, лучшая его идея за последние три десятилетия.

— Ещё бы, — фыркнула легендарная охотница. — Любой, у кого работают хотя бы две извилины, справился бы с такой миссией.

Директор взглянул на неё многозначительно.

— Поэтому ты звонила тому фавну-буйволу каждые два часа, узнать, как он?

Он уже почти ждал, что женщина метнёт ему в лицо трость, но, похоже, у Марии сегодня было хорошее настроение. Она ограничилась привычным колким взглядом.

— У тебя разве нет дел поважнее, чем дразнить нас, жалких смертных, своим древним чувством юмора?

— В смертных нет ничего жалкого.

Это был важнейший урок, который он когда‑либо усвоил, и он не имел права о нём забывать.

— Что ты вообще собираешься делать с этими ворами? Потому что в моём возрасте я могилы не копаю.

Директор в который раз задумался, разумно ли было вверять целый класс подрастающих подростков этой легендарной охотнице за головами. И всё же, похоже, всё работало как надо.

Что же всё-таки делать с теми ворами? Фавнов‑пленников он уже передал тем полицейским, которым доверял — тем, кто из‑за паранойи не станет разворачивать в Вейле кампанию против фавнов. Просто посадить воров — значит упустить потенциальный ресурс.

— Сколько бы раз жизнь ни показывала мне, что я не прав, я всё равно верю в право на второй шанс, — решил он. — Я сделаю им предложение, от которого они не смогут отказаться.

Озпин не переставал слышать раскатистый хохот Жнеца, прокатывающийся по коридорам, пока он направлялся к комнате, где ждали люди, которые раньше работали на того, кто напал на одного из его студентов.

Открыв дверь допросной, он услышал, как Мария крикнула ему вслед:

— Это называется ультиматумом.

А, точно.

Иногда Озпин слишком легко забывал о современных условностях.