Ronald Weasley and the Time of The Universe (гет)

Рассыпанные в небесах звезды отражаются лучиками счастья в глазах Гермионы. Мягкие пушинки снега серебрятся на кончиках длинных ресниц, не успевая таять; ветер на крыше несильный, но все же волосы Гермионы едва колышутся, ловя снежинки. Какая же она красивая!

— Здесь здорово, Рон! — от восторга она совсем по-детски подпрыгивает и хлопает в ладоши. Эта непосредственность появилась в ней совсем недавно, как и во всех нас. Война и два года после нее оставили свой неизгладимый след в душе каждого. Мы помним и чествуем героев, погибших за Хогвартс. Мы сами порой видим кошмары о самой короткой, но и самой тяжелой войне с Темным Лордом. Гарри исчез в поисках цели в жизни, пытался избавиться от призраков прошлого и чувства вины; Джордж буквально поселился в своем магазине, позабыв о семье. Сам я частенько пропадал на непрекращающихся пирушках и гулянках, без конца обижая Гермиону и мать...

Но сегодня мне совсем не хочется думать о прошлом, я верю в будущее, оно стоит передо мной и с любопытством смотрит мне в глаза, ожидая обещанного сюрприза. Гермиона слегка пьяна из-за глинтвейна, и ее чувства хлещут через край, и мне хочется подхватить ее на руки и кружить, кружить, кружить. Вместе со снегом, вместе с ветром подниматься выше и выше, лететь сквозь время к счастью. Потому что я знаю, что эта девушка сделает меня счастливым.

Жаль, что я не могу выразить эти чувства словами — на меня вдруг напало жуткое косноязычие, я даже и не знаю, с чего начать.

— Эм... В общем... Мы же знаем друг друга очень долго, да?

— Ага, — тянет довольная Гермиона, однако в ее глазах уже появляется огонек любопытства и подозрения. Я же продолжаю мяться, чувствуя, как кровь заливает лицо. Опускаю глаза.

— Мы, конечно, многое пережили. Иногда я был гадом, я не отрицаю этого, — я беру ее ладони в свои и, стараясь заглянуть в глаза, сбивчиво продолжаю, — но ради тебя я готов меняться. Я хочу быть тем человеком, который сделает тебя счастливой. И... черт! — кажется, от волнения я совсем забыл заготовленный заранее текст. Ну что за невезуха! Собираюсь с духом и выпаливаю, — Ты выйдешь за меня замуж?

Я помню, как расширились ее глаза, помню удивление и радость в них, крепкие объятия и тёплые поцелуи. Снег абсолютно не мешал нам, кружась маленькими светлячками около нас, ограждая от внешнего мира наше хрупкое счастье...

Проснулся я, все еще ощущая приятную тяжесть Гермионы и ее теплое дыхание на шее. Сияние воспоминаний заставляло меня улыбаться, даже когда я открыл глаза. Солнечные лучи, вопреки и наперекор зиме, приятно нагрели подушку и мою щеку, продлевая волшебные ощущения сна. Таким счастливым я себя не чувствовал с тех пор, как понял, что мне предоставили второй шанс.

— Доброе утро, Рональд, — я даже не удивился тому, что в моей комнате внезапно оказалась моя знакомая. Надо все-таки выяснить ее имя, а то уже даже перед собой стыдно. Девчонка улыбнулась, — Флер.

— Что?

— Ты можешь называть меня Флер. И нет, — она хихикнула, — Я никаким образом не отношусь к фамилии Делакур. Просто меня так называл... гм... один очень близкий мне человек.

— Сколько тебе лет? — да, я так и не научился себя контролировать. Язык мой — враг мой, однако пролитого зелья обратно не собрать. В ответ на сказанную глупость на меня наградили пронзительным взглядом голубых глаз... Надо же, а раньше девчонка казалась мне совсем бесцветной.

— Я расту вместе с тобой, — она пожала плечами и лучезарно улыбнулась. Нет, все-таки при изготовлении в меня явно забыли положить понимание женщин. Иначе почему я никак не могу сообразить, с чего взял, что Флер грустит? Она же как-то совсем не по-детски потрепала мои волосы. С той особенной нежностью, с какой это делала мама. И я вдруг вспомнил одну историю, которую мне рассказала Гермиона.

Каждому человеку при рождении дается свой ангел-хранитель, который призван защищать и оберегать человека от бед. Если ты должен был умереть, но остался жив — знай, что это твой ангел закрыл тебя крыльями. Он отведет беду, он исполнит твое желание, он даст тебе умиротворение и покой. Главное — быть ему благодарным и не сетовать на судьбу почем зря.

Я тогда лишь улыбался тому, какой светлой и чистой осталась моя девочка, раз верила в это. И называл ее своим ангелом: трудно было сосчитать, сколько раз Гермиона спасала меня, выручала меня, делала меня счастливым. Приятно — и как больно! — было вспоминать наши вечера наедине друг с другом, когда из звуков оставался лишь стук сердца. Тогда, правда, я не ценил этого...

— Рональд, — все будет хорошо! — Флер улыбнулась, и я почему-то сразу ей поверил. От того ли, что находился дома, вместе с отцом, в теле одиннадцатилетнего мальчика? Или от того, что именно она встретила меня здесь, объяснила, что произошло? Или — потому что эта девочка поддерживала меня, «пинала» в сторону активной деятельности?

— Флер, а... — ну же, Уизли, спроси! — А ты мой ангел?

Наглое создание посмотрела на меня, чуть приподняв брови, и расхохоталась. Искренне, звонко; казалось, что ее смех разливается в воздухе тысячами искорок магии. Наконец, волшебный смех утих:

— Нет, Рональд, я не ангел, далеко не ангел. Просто... скажем так, я просто не люблю несправедливость.

— Это мне о многом рассказало! — в ответ она только развела руками, мол, что поделать?

* * *

Рождество — воистину время чудес. Маленьких, уютных, тех, оставляющих в сердце свой теплый след, с которыми потом связываешь свои самые дорогие воспоминания. А еще Рождество — это время надежды. Мог ли я когда-нибудь подумать, что смогу подарить Гарри нечто большее, чем просто свитер от мамы, чем книги о квиддиче? Что я — вечный неудачник Уизли, позор родителей, единственный из детей, ничего не добившийся в жизни, алкоголик со стажем — дам Гарри Поттеру надежду на семью? А Сириусу Блэку — нормальную жизнь?

Отдать Петтигрю в руки правоохранительных органов оказалось на удивление просто — да здравствует гениальный Рональд Уизли, человек-идея, Уизли-из-Слизерина!

Отец отлучился по каким-то таинственным делам на работу (и это в Сочельник!), оставив меня одного. Конечно, я не мог не воспользоваться такой возможностью и не облазить собственный дом сверху до низу в поисках хоть какой-то зацепки относительно проклятья, доставшегося от бабки Лукреции. Вообще-то, родители не скрывали ничего о нашей семье, но мы — дети то есть — знали только родственников по отцовской стороне. Прюитты, сам Мерлин не разберет, почему, не горели желанием общаться с нами. Взаимно, в общем-то.

Так вот, я искал хоть что-нибудь, что поможет мне справиться с «подарочком» бабки. И, как в любой нормальной семье, у нас на чердаке хранилось множество интересных вещичек, связанных с прошлым. Упырь, которого я благополучно проигнорировал, разобиделся и забился в самый дальний угол чердака, завыл, а я хозяйским взглядом обвел помещение. Н-да. Работы непочатый край.

Я убирал паутину — фу-фу-фу, пауки! Вроде бы, я взрослый мужик, но, клянусь Мерлином, меня до сих пор передергивает, когда я даже представляю этих тварей. Хорошо, что я знаю локальные огненные заклинания типа того же Инсендио.

— Решил прибраться здесь? — ехидно поинтересовалась Флер, на появление которой я даже не отреагировал — рассматривал старые фотографии, валявшиеся здесь, кажется, со времен свадьбы родителей. На оборотое одной, изображавшей молодую семейную пару, было написано каллиграфическим почерком: «Игнотус Прюитт и Лукреция Прюитт (в девичестве Блэк)*, 17 мая 1945 года». Да уж, мама пошла явно не в бабушку: даже одетая в подвенечное платье эта девушка так и не улыбнулась, изображая из себя застывшую ледяную статую. Зато дед оказался куда более открытым человеком — это было видно по лучикам в уголках его глаз и яркой улыбке. Почему-то я даже не сомневаюсь, что волосы у него ярко-рыжие, пусть даже по черно-белой фотографии и не скажешь. Ха. Ну надо же — моя бабка вышла из семьи Блэк. Похоже, найти легкое исцеление от проклятья мне не светит.

— Красивая она у тебя, — протянула Флер, закусив губу. Странно, мне показалось, или девчонка действительно чем-то расстроена? Естественно, я не замедлил задать вопрос, — Все в порядке. И вообще, Рональд, какого лешего ты занимаешься пустой тратой времени, вместо дела?!

Я закатил глаза: Мерлин, вот только второй Гермионы мне не хватало! Где только девочки учатся говорить таким командным голосом?

— А я, по-твоему, что делаю? — огрызнулся я, пряча фотографию в карман штанов. Все-таки, семья. Флер же с ехидцей фыркнула:

— Пачкаешь одежду? Разглядываешь старые фотографии своей бабки? Пугаешь бедного упыря?

Мне осталось лишь тяжело вздохнуть. Невыносимая девчонка.

Отец вернулся через несколько часов, и к этому времени, разумеется, у меня уже был готов план изобличения Питера Петтигрю (я знаю магическое законодательство, и, пусть даже на это уйдет время, дело Блэка возобновят, как пить дать!).

— Рон, я дома! — папа повесил пальто на вешалку и втянул воздух, наполненный ароматом шарлотки и корицы, — Ох, такое ощущение, что Санта принес нам весточку от мамы, как думаешь?

— Не-е, это я! — пожил бы ты, папа, с женщиной, которая готовит еду так же, как Невилл — зелья, тоже бы научился. Впрочем, папа как раз-таки готовить умеет, я лично в этом убедился. Сейчас мне от него досталось одобрительное хмыканье и ласковое поглаживание по голове. В приподнятом настроении мы сели обедать. Взгляд отца упал на книгу, которую я «случайно» оставил на виду:

— Ты увлекаешься трансфигурацией?

— Не то, чтобы очень сильно. Просто интересно стало, смогу ли быть анимагом.

— Это целый раздел трансфигурации, сын. Сложный, но, безусловно, интересный. Можешь попытаться научиться превращаться в животное — но не сейчас, разумеется, а когда станешь старше.

Я деланно надулся, мол, мне обидно стало, что папа в меня не верит. Ну и ладно, ща мы покажем высшее мастерство.

— А как ты думаешь, можно заклинанием Изначального вида превратить животное в человека? — ну, папа, давай, по сценарию!.. Я почти зажмурился и с облегчением выдохнул, когда смеющийся отец хмыкнул: «Ну попробуй». Попробую. Еще как попробую!

Я притащил клетку с Петтигрю, поставил ее на стул (вот еще, это гов... этого гада на стол класть) и с важным видом прокашлялся, взмахнул палочкой:

— Restorso!

Крыса начала преобразовываться в человека. Я, изображая из себя испуганного школьника, ойкнул и бросил палочку на пол. А вот отец повел себя совершенно неожиданно: вскочил на ноги, уничтожил клетку и спеленал стонущего после превращения Петтигрю. Повинуясь жесткому взмаху отцовской палочки, веревки оплели несопротивляющегося мужика.

— Рон, подними свою палочку, — я послушался, — Если что — зови меня. Но не дай ему снова преобразоваться.

Отец подошел к камину, чтобы вызвать авроров, а я хмыкнул. Похоже, меня наконец-то восприняли всерьез.