Ronald Weasley and the Time of The Universe (гет)

Порой судьба удивляет нас. Иногда она гладит нас по голове, но чаще всего хватает за волосы и со всей силы кидает на землю. Поворачивает совсем не туда, куда нам хотелось, делая события еще более трагичными. Сколько таких поворотов было в его жизни, пересчитать сложно. Конечно, если сравнивать их количество с количеством поворотов в жизни Гарри Поттера, то, несомненно, последний будет в выигрыше. Вернее, был бы, если бы уже восемь лет не был мертв.

Только после того, как потерял всех близких, Рон понял, насколько они были важны для него. Впрочем, даже это осознание не помогло ему вовремя признать своих ошибок. И что у него есть сейчас?

Маленький домик, из-за долгов отключенный от каминной и электросети. Пустой, запущенный, мрачный, грязный... Единственное более-менее обитаемое место здесь — это кабинет Гермионы. Только вот хозяйка там не появлялась уже двенадцать лет, хотя все ее вещи были в относительном порядке — в моменты просветления Рон прибирал в кабинете, аккуратно протирая каждую вещь, принадлежавшую когда-то его давно погибшей жене. Слишком рано она ушла из жизни, считал он: из-за ошибки в вычислениях очень опасного эксперимента. Кроме нее погибли еще трое сотрудников Отдела Тайн. После этого ужасного события Рон запил. Гарри пытался хоть как-то помочь ему, как всегда, наплевав на свои собственные проблемы. К сожалению, долго от них закрываться он не смог: в шестую годовщину их с Джинни свадьбы пришедший пораньше с работы Гарри застал любимую жену с другим мужчиной. За время войны нервная система Поттера сильно пошатнулась, так что не было ничего странного в том, что взъяренный мужчина, пусть и в состоянии аффекта, совершил двойное убийство. Это преступление тянуло, как минимум, на десять лет в Азкабане. Но Гарри повезло: он был героем войны, любимцем всего британского магического общества, и его всего лишь поместили в психиатрический стационар. Как он позже признался своему другу, он подозревал, что этим кончится.

Не смотря на гибель сестры от руки Гарри, Рон продолжал общаться с ним, считая, что в произошедших событиях никто конкретно не виноват. А через три года и Гарри не стало — он повесился у себя в палате. В тот же день, когда погибла Гермиона. Ему было всего лишь тридцать.

Так Рон остался один на один со своими проблемами. Постепенно его алкогольная зависимость становилась все заметней для окружающих. Из аврората его уволили уже через полгода. Родители пытались помочь ему, нанимали врачевателей душ и колдомедиков, однако Рон никак не мог избавиться от своих пагубных привычек, впрочем, он к этому не особенно и стремился. Не было ничего удивительного в том, что вскоре от него отвернулись все, в том числе и мать, которую он собственноручно вытолкал из своего дома.

На осознание своих ошибок ушло очень много времени. Чтобы понять, что многие события носили далеко не случайный характер, времени было потрачено еще больше. Но второго шанса, конечно, ему судьба точно не предоставит.

Стоя на коленях и слегка покачиваясь, Рон искал свою волшебную палочку, которая закатилась куда-то под кресло.

— Черт возьми, ну и где же эта бесполезная палка? — хриплым прокуренным голосом ругался он, по локоть запихав руку под кресло. Палочку он так и не смог найти, а вот рука застряла. После нескольких неудачных попыток освободиться, Рон был не просто рассержен, он был в ярости.

— Да чтоб тебя!

С этим воплем он резко дернулся назад, по пути оцарапав руку и перевернув злосчастное кресло. С неожиданной ловкостью вскочил на ноги и с остервенением принялся пинать мебель, сопровождая этот процесс различными ругательствами в адрес Мерлина, известных магов и высших сил. Не выдержав натиска вусмерть пьяного мага, кресло сломалось. Еще несколько раз пнув жалкие деревяшки, Рон подошел к массивному письменному столу, заставленному рамками с фотографиями, схватил бутылку с огневиски, сделал несколько больших глотков, а затем, ссутулившись и шаркая ногами, побрел в ванную. Аптечка, по настоянию Гермионы, была за настенным зеркалом. Рон с отвращением посмотрел на свое отражение: в тридцать восемь лет он выглядел на все пятьдесят — опухшее и обрюзглое после долгих попоек лицо не выражало ничего, кроме мрачного недовольства жизнью и миром. В покрасневших глазах, вопреки обыкновению, была не бесконечная жажда выпивки, а апатия и странная решимость. Протянув трясущуюся руку к зеркалу, Рон открыл аптечку и вытащил из ее недр зелье Сна-без-сновидений.

В кабинете он сел за стол и стал пристально разглядывать каждую фотографию, вспоминая, как же здорово было с друзьями и любимой девушкой. Слез уже давно не было, но в глазах все равно противно щипало. Вздохнув, Рон одним залпом выпил зелье, потом запил его не особенно приятным на вкус алкоголем.

— Ну вот и все, — удовлетворенно уронил он, откидываясь на спинку мягкого. Почти сразу начали слипаться глаза, из головы исчезли все мысли, лишь задержалась последняя о таком желанном втором шансе. Вскоре Рон уже не чувствовал своего тела, а потом и вовсе словно воспарил над ним, отстраненно глядя, как бушующая магия разрушает кабинет Гермионы. "Посмертный выброс", — скользнула последняя мысль, а затем Рон уже уплывал куда-то по темному тоннелю, который заканчивался ярким слепящим светом.

Ярким слепящим светом оказалось ясное погожее утро. Черт, не люблю так просыпаться. Солнце, гребаный ты люмос, потухни к чертовой матери!

Но светило, не услышав мои отчаянные мольбы пополам с недовольными матами, нещадно палило мне в глаза. Чтоб я сдох, так не хочу вставать! Давно я не чувствовал себя настолько здоровым: голова не болит, кости не ломит, да и признаков похмелья, давно ставших привычными, я не наблюдаю. Что ж, плюс, несомненный плюс. Только вот...

Случайная мысль заставляет меня буквально подскочить на кровати. Черт возьми! Я ведь должен быть мертв!

Впрочем, мне-то откуда знать, как именно это бывает? Я мертвым никогда раньше не был. Так, Уизли, вздохни глубже и успокойся. Со всеми проблемами будем разбираться по мере их поступления. Только вот какого хрена я так и не могу сосредоточиться? От мыслей о своем возможном спасении (хотя кому я нужен?) отвлекает нечто рыжее, мельтешащее вокруг меня. Поворачиваюсь и обнаруживаю на стенах ярко-оранжевые плакаты с "Пушками Педдлс". Сердце предательски екает. Я делаю еще пол-оборота, и тут уже сердце не только пропускает удар, но и ухает в сделавший тройное сальто желудок. Из зеркала на меня смотрит высокий щуплый пацаненок лет двенадцати. Его растрепанные со сна волосы ярко рыжеют в лучах солнца и почти что сливаются с оранжевой стеной. Глаза мальчишки выпучены, словно от шока, а рот приоткрыт — ну точь в точь умственно отсталый.

Я поднял левую руку и показал зеркалу средний палец. Отражение повторило за мной, а зеркало завопило "Эт-то еще что такое!".

— Иди на х*й, — буркнул я детским голоском и уселся на кровать, вцепившись в волосы.

Итак, что мы имеем: я вроде как склеил ласты — ведь если смешать зелье Сна-без-сновидений с алкоголем, то выделяется токсин, от действия которого может спасти только оказанная в течение двадцати минут помощь (испытал из-за собственного идиотизма на своей шкурке как-то — приятного мало). Моя же доза могла завалить не только лошадь, но и дракона. Я помню свой посмертный выброс магии, потом я таки отлетел от тела и должен был попасть, как рассказывал Гарри, "на вокзал Кингс-Кросс". Но почему-то оказался в далеком детстве, а именно в своей комнате. Никакого тебе тумана, только лишь дебильное солнце, немилосердно палящее в глаза. Никто не встретил — ни Гермиона, ни Гарри, ни, на худой конец, Дамблдор. Вывод какой: либо я с ума сошел, либо кто-то там сверху со мной сыграл не очень хорошую шутку. Не утешительно.

Я завалился на кровать, положив руки под голову. Первый и самый сильный шок прошел, и мысли теперь текли вяло, настроение было на грани пофигистического. А что я могу сделать? Я неведомо где, неведомо, каким образом, стал маленьким и, похоже, застрял в этой гребаной комнате. Аб-зац.

Надежду принесли шаги, раздавшиеся на лестнице. Я даже не пытался привести себя в порядок: а зачем это, спрашивается, на том свете-то? В дверь постучали:

— Рональд, уже час пополудни, немедленно вставай! — так, тормозим, вопросик возник: с какого бодуна тут объявилась моя мать?! Когда я пил зелье, она была жива, так что никаким образом не может меня встретить на том свете. Убиться башкой об стену...

Я был слишком занят обдумыванием сложившейся ситуации (что-то вроде: "Мать моя ведьма, помогите кто-нибудь разобраться в этом бреде, один я ни за что не справлюсь!!!"), чтобы следить за происходящим. Тело же мое, похоже, и само знало, что делать. Вот я оделся, вот спустился вниз. Все как в моем прошлом — на кухне пахнет чем-то аппетитным, мать суетится у кастрюль. Отец шумит в своем гараже, Перси наверняка читает очередной учебник, а с улицы в открытое окно доносятся звонкие веселые голоса близнецов и Джинни — никак, гномов гоняют.

Все настолько нелепо и в то же время реалистично, что... В горле встал комок. Кое-как прожевав безвкусную (мама готовит отлично, это я почти ничего не почувствовал) яичницу, я пулей вылетел во двор, оттуда, не обращая внимания на оклики близнецов, полетел в сторону леса. На ту поляну ноги вынесли меня сами; я вдруг вспомнил, что в детстве, когда мне было особенно одиноко и обидно от чего-либо, я всегда приходил сюда, вскарабкивался на дуб, прятался в листве и мог просидеть так до самого позднего вечера.

Сейчас я просто уткнулся в теплую от солнечных лучей кору. Мысли метались в беспорядке, горло словно тисками сдавило, и я не мог дышать. Гермиона, где ты? Мне так нужна сейчас твоя помощь!

Пару часов я просидел у корней дуба, раскачиваясь взад-вперед. Меня откровенно трясло. Да, бывало, я напивался так, что видел то ли чертей, то ли ангелов. Но допиться до такого состояния, что появились галлюцинации про то, что я вернулся в прошлое?.. Господи, Мерлин или кто там есть! Почему? Почему вы мне не дали просто умереть?!

Не знаю, сколько я так просидел, уткнувшись в колени и рыдая. Только вот отвлекло меня то, что кто-то накрыл мои плечи не то пледом, не то просто большой курткой. Я вздрогнул и поднял голову. Рядом со мной на корточках сидела светловолосая девочка, чем-то напомнившая мне Луну Лавгуд. С тем лишь отличием, что она была черно-белой, как старые фильмы, которые показывала мне Гермиона.

— Привет.

— П-привет.

— А почему ты плачешь? Тебе плохо? — спросила она с той детской непосредственностью, которая бывает только у тех, кто жил в безопасности и доверии, не боясь неосторожным словом или действием оттолкнуть близких.

Ответа на ее вопрос я не знал, зато задумался: а плохо ли мне? Нет, определенно нет. Я рад снова видеть всю свою семью. Билл наверняка сейчас в Египте, и Сивый еще не изуродовал его лица. Фред жив, Джордж не впал в депрессию. Жива Джинни. Наверняка с Гарри и Гермионой тоже все в порядке... Оставалось только надеяться на то, что это не плод моей больной фантазии.

— Это все реально, Рональд, — улыбаясь, сказала девочка. — Уж не знаю, за какие такие заслуги, но тебя отправили в прошлое. Твое прошлое, — она покровительственно потрепала меня по волосам. — Правда, ты уж извини, сомневаюсь я в том, что ты сможешь что-то поменять.

Стало обидно от того, что какая-то незнакомая маленькая девочка смеется надо мной и пытается унизить, выражая свое сомнение в моих силах. Та, что занимала сейчас мои мысли, хихикнула:

— Во-от он, тот Рональд Уизли, который приглянулся тем, кто выше. Сохрани этот настрой до конца. Докажи мне, что те, кто выше, не ошиблись.

— А в противном случае что?

— Поверь мне, — глаза девочки вдруг стали черными, а голос стал взрослее, — ты не хочешь этого знать.

Еще раз потрепав мои волосы, она поднялась и направилась в сторону чащи, где вскоре буквально растворилась. А я проснулся от того, что вдруг похолодало. Только вот плечи мои еще хранили тепло от пледа, которым меня укрыла девочка.

Странным образом этот сон помог мне принять произошедшее, успокоиться и найти в себе силы встать и пойти домой, чтобы разобраться во всем.

Когда я вернулся, все переживали. Конечно, я получил нагоняй от мамы, поддерживаемой отцом. Потом меня все-таки усадили ужинать, попутно спрашивая, где я провел весь день.

— Я гулял, — я пожал плечами и продолжил трапезу. А мама продолжала сердиться:

— С каких это пор ты считаешь себя достаточно взрослым, чтобы куда-то уходить, не предупредив меня, свою мать?!

— Да куда я отсюда уйду-то? Не к Лавгудам же!

Есть резко перехотелось, так что я отмахнулся от издевательски хихикающих близнецов и прошел к себе в комнату. В планах на вечер стояло определение сегодняшней даты. Что, учитывая то безобразие, которое творилось в моей комнате, было чем-то на уровне "охренеть, как трудно". Черт, я знал, конечно, что мне в детстве аккуратность не привили — не до того предкам было, но, мерлинова борода, быть таким раздолбаем?! Минут десять я в шоке осматривал то, что творилось у меня в полочках стола и там, где, по идее, должны были стоять книги. Нда... Итак, вспоминаем все, чему нас когда-то давно учила родная жена...

Итогом полуторачасовой уборки стала куча мусора у двери. Отдельной стопкой лежала макулатура, в том числе и раздражающие плакаты со стены. На прибранной кровати лежало цветастое лоскутное одеяло, которое собственноручно сшила мама и которое когда-то я просто затолкал его в шкаф и благополучно забыл, но сейчас оно мне чертовски нравилось. Стены "сияли" старенькими потертыми обоями, но это можно будет поправить в скором будущем. У окна стоял стол, в его полочках были аккуратно сложены все письменные принадлежности, на углу стопочкой возвышались доставшиеся от братьев книги за первый курс и новая книга по ЗОТИ авторства Кветина Тримбла — этот поганец Квиррел уже в школе.

На стене у книжной полки висит отцовский самообновляющийся календарь. Сегодня у нас двадцать шестое августа тысяча девятьсот девяносто первого года. Через неделю я еду в Хогвартс, где встречу тех, кто мне очень дорог. И я сделаю все, чтобы их печальные судьбы не повторились.

Итак, после этого памятного вечера я стал усердно заниматься. Ну, как усердно: напоминал себе, что я — ребенок (Мерлинова борода, вот уж никогда не думал, что быть ребенком окажется так трудно!), перечитал учебники (опять же, чтобы не выделяться вдруг знаниями сверх школьной программы). Попытался сплавить гаденыша Петтигрю в аврорат — так крысу мне вернули, причем еще и с письмом родителям. Прилетело по самое первое число, мать со мной потом несколько дней не разговаривала. А крысу пришлось запереть в клетке — этот гад потом пытался удрать от меня. Ну-ну, малыш, ты с аврором связался. Еще я пытался выспрашивать у матери насчет Волдеморта и Ко, да только адекватного ответа так и не добился. Зато навлек на себя дополнительное подозрение и так рассерженной матушки. Нет, а что такого в том, что ребенок вдруг историей своей семьи заинтересовался? Хотя, зря я, наверное, так в лоб, полез, зря...

За всеми своими тревогами и беспокойствами, суетой, учебой и прочими полезными вещами, я и не заметил, как наступило тридцать первое августа. В этот день, против обыкновения, я отчего-то проснулся куда раньше двенадцати. Вставать было лень, но прекрасные запахи с кухни и жалобное урчание моего желудка (иногда у меня возникает подозрение о наличии во мне некоего живого организма — червяка, например) сделали свое черное дело. Зевая и потягиваясь, спустился вниз — позавтракать. И услышал то, что мне наверняка нельзя было слышать.

— У тебя получается отличный чай, Молли, — директор? У нас дома? Зачем? — Ну так что? Мы договорились насчет мальчика?

— Конечно-конечно, сэр, я обязательно прослежу, чтобы он попал на платформу!

О каком мальчике они говорят? Или я тормоз, или я точно буду с этим мальчиком знаком...

— И еще, Молли, дорогая... — кажется, профессор чего-то еще и хочет, — Я надеюсь, Рональд планирует поступить в Гриффиндор?

Гм-хм, это становится смешно. А куда же еще может поступить ребенок из семьи, где абсолютное большинство — гриффиндорцы? И все-таки, настораживают меня подобные вопросы. Насколько я успел узнать этого, без сомнения, великого волшебника, он никогда ничего не делает просто так.

— Профессор, конечно же, Рональд будет поступать на Гриффиндор, все-таки, у нас там вся семья училась, — эх, мама-мама, не умеешь ты вести переговоры. Вот я бы на твоем месте поинтересовался бы, а с какого бодуна старый директор так мечтает увидеть меня именно среди гриффиндорцев?

— Отрадно это слышать, девочка моя, он сможет стать хорошим другом для Гарри...

Наверное, он хотел сказать что-то еще, но тут раздался тоненький голосок Джинни:

— Гарри? Какой? Поттер? — конечно же, мама одернула ее, призывая соблюдать элементарные правила вежливости. Дальше голосок Джинни звучал немного смущенно и виновато, — То есть, здравствуйте, сэр. Рада вас видеть. Вы про Гарри Поттера говорили?

Директор по-старчески хихикнул; звякнула поставленная на блюдце чашка — мама достала свой любимый сервиз, доставшийся еще от бабушки Прюитт.

— Да, милая, мы говорили про Гарри Поттера. Он тебе нравится?

— Что? Конечно! — голос сестренки был полон восторга и энтузиазма. Как она все-таки идеализирует Гарри. Даже после их свадьбы она не пыталась увидеть в нем простого человека, со своими страхами и тараканами в голове. А Гарри безмолвно подчинился, стараясь все делать так, как от него ожидал, по идее, самый близкий человек в мире... А Джинни все без умолку трещала, — Он ведь... Он же герой! Убил Того-кого-нельзя-называть! Он наверняка смелый и очень-очень красивый! И я обязательно выйду за него замуж!

— Конечно, милая, конечно! — Дамблдор вновь засмеялся. На его месте я был бы осторожен с подобными заявлениями, хотя, может, он хотел побыстрее отвязаться от болтовни сестры?..

— Обещаете? — о, так и представляю, как горят ее глаза, как жадно она смотрит на "великого и всемогущего" Альбуса Дамблдора.

— Обещаю.

Дамблдор снова засмеялся, а я все-таки призадумался: обещание было дано явно не от балды (директор не тот человек, который имеет право разбрасываться подобными "мелочами"), но зато стала понятна уверенность Джинни в том, что Гарри непременно должен быть с ней. Сработала детская вера во всемогущего доброго волшебника. Но зачем этому самому волшебнику связь Гарри с Джинни? Вопросы просто столпились в моей голове, так что желудок плавно отошел на дальний план.

Я вернулся в свою комнату, сел за стол. Если так подумать, то Дамблдор всегда был в курсе абсолютно всех наших действий. Впрочем, это как раз понятно — директор школы, особая магическая связь с древним замком. Но и маленькие несостыковки тоже есть. Например, Дамблдор знал, как живет Гарри — иначе как он мог бы указать в письме его точный адрес (вплоть до комнаты)? Или почему он все-таки не заметил начинки затылка Квирелла — с таким-то уровнем в легиллименции? И почему охранную систему перед философским камнем смогли пройти первокурсники? Черт возьми, это ведь был камень вечной жизни! А если бы Волдеморт получил его, а? Мерлин, да мне даже думать о таком раскладе страшно!

А василиск в школе? Простите, но я никогда не поверю, что Дамблдор не знал о том, что такое возможно. С его-то великим стратегическим умом обо всем этом можно было догадаться еще когда Риддл в школе был! Стоп... Стоп. Дамблдор стратег. Гениальный, с этим никто не спорит. Но ведь в то же время он человек, который может совершать ошибки, у которого безусловно есть свои мозгошмыги в голове. Нет, в то, что Дамблдор специально играет жизнями людей, как бы развлекаясь, я никогда не поверю. Маньяк у нас все же Риддл, а не Альбус. И все-таки, директор ради достижения цели может пожертвовать жизнью человека, в том числе и своей. Но цель, какая у него цель? В его руках сосредоточена большая власть, как главы Визенгамота, и куда бОльшая — как у директора школы. Как удачно, и никакого министерского кресла не надо, а Фадж и так по каждому вопросу с директором советуется... Так что власть можно отметать смело. Деньги? Их, конечно, много не бывает, но и директор, как государственный служащий, получает весьма неплохую зарплату. Что-то с этим не так, ох, чувствую своим жопо-мозгом. Следует повнимательнее присмотреться к директору. И, по возможности, вывести Гарри из-под директоровскового колпака, да и других детей тоже не помешает.

Извини, старик, но этих жизней ты не получишь.

* * *

Конечно, первого сентября мы проспали, пыль стояла до потолка, и мы все дико спешили. И только на станции я увидел некоторую наигранность в действиях матери: мы как раз проходили мимо Гарри (маленький и щуплый, он был таким незаметным в толпе!), когда мама вдруг завопила:

— Так и знала, что тут будет целая толпа магглов!..

Ха, гениально! Конечно, откуда взяться магглам на маггловском вокзале? Черт возьми, мам, больше жизни в сцене смерти! Хвала Создателю, я шел позади нашей семейной толпы. Поэтому мне не составило труда перехватить Гарри.

— Красивая сова, — мальчишка вздрогнул. Нет, я, конечно, не красавец, но ведь и не страшный же! — Ты в Хогвартс?

— Угу.

— Ты один?

— Угу.

— Идем с нами, — я кивнул головой в сторону матери и остальных. Она как раз громко спрашивала про номер платформы, а я в очередной раз подивился ее плохому актерскому мастерству. Дошли до моих родственников мы быстро, так что представиться Гарри я все-таки не успел. Фред и Джордж, как всегда, принялись путать маму, и только после того, как они прошли, она заметила нас с Гарри. И — мы даже не успели ничего спросить, — она выпалила:

— Тоже в "Хогвартс", дорогой? — Гарри кивнул, — Рон, мой младший, тоже новичок.

Мне не осталось ничего, кроме как кивнуть. А потом мама стал объяснять ему (и мне заодно) как пройти на платформу. Гарри шел первым, от страха он даже зажмурился. Когда вошел я, он тихо стоял у арки, видимо, поджидая нас. Я и близнецы помогли ему занести вещи в поезд, затем я вернулся на платформу, чтобы попрощаться с матерью, а Гарри прошел дальше. Ничего, братишка, мы с тобой еще не раз и не два встретимся.

Наконец, паровоз дал сигнал к началу движения, и мы погрузились в вагон. Ну что же, Гарри, я иду к тебе. Нашел я его не сразу, конечно, но довольно-таки быстро.

— Еще раз привет, — я как можно дружелюбнее улыбнулся, — Не против, если я поеду вместе с тобой? Я Рон Уизли, кстати.

— Гарри Поттер.

— О, — изобразил удивление я, а потом усмехнулся и коснулся своего лба, — Думаю, тебе стоит аккуратнее со своим шрамом. Наверняка тебе уже успели надоесть...

Гарри кивнул. Сортиры Камелота, я и забыл, каким неразговорчивым он был в детстве! Мы запихали вещи на багажные полочки, я достал книгу по зельям за первый курс и погрузился в чтение, изредка все-таки поглядывая на своего будущего лучшего друга. К разговору он, кажется, не стремился. Ну что же, будем брать инициативу в свои руки.

— А ты читал учебники?

— Ну, так, пролистал немного, — смущенно пробормотал Гарри, а потом испуганно вскинул глаза, — А что, надо было учить?!

— Нет, не надо было. Хотя... Зелья разве что. Мои старшие братья говорили про то, что преподаватель зельеварения очень строго спрашивает даже с первокурсников. Вот я и решил, так сказать, предупредить его действия...

— А тебе все понятно? Я, честно, ничего не понял в этом учебнике. Например, почему некоторые зелья надо мешать именно по часовой стрелке?..

Так, слово за слово, у нас завязался разговор. Вернее, это был больше монолог-лекция по зельям (да здравствует Академия Авроров: даже такому раздолбаю, как я, смогли вбить знания в голову!). Тележка со сладостями давно проехала, Гарри, конечно, скупил едва ли не все. Я поделился бутербродами (любишь — не любишь, а кушать-то хочется), которые приготовила мама. Ну и заодно продолжил свою лекцию по зельям. Гарри, кажется, искренне заинтересован в этом предмете. Мерлин, убей Снейпа пораньше, чтобы он не доканывал малого!

Когда я увлеченно рассказывал не менее увлеченно записывающему Гарри про применение златоцветок, в дверь купе постучали. Вошел едва ли не плачущий Невилл, ищущий свою жабу. Мордредовы любовницы, ну неужели так тяжело включить логику? Жабы — земноводные, поэтому любят воду. А вода в поезде где может быть? Правильно, в туалете. Опустив все свои мысли по поводу умственных способностей ребенка (именно, что ребенка, а мне с ним еще и дружить хочется), я посоветовал пройти в конец вагона. Воодушевленный мальчишка отправился искать Тревора, а я вернулся к рассказу про златоцветки. Но, не прошло и двадцати минут, как дверь снова открылась — уже без стука — и в купе заглянула Гермиона.

— Извините, вы не видели жабу?

А я стоял, не в силах даже вздохнуть; сердце гулко стучало где-то в горле, а в груди постепенно становилось тепло. Маленькая, худенькая девчоночка с растрепанной копной мелких каштановых завитушек принесла вместе с собой воспоминания о моей жизни. Той, где я потерял смысл вместе с женой.

Гермиона от моего явно жадного взгляда покраснела и вновь что-то промямлила насчет жабы. Все, Уизли, хватит распукать сопли! Соберись! Она не умрет, слышишь?

— А что, ее уже в туалете нет? — черт, Рон, ты из крайности в крайность: то пялишься на бедную девочку, как влюбленный болван, то грубо осаждаешь ее, как будто бы ей Малфоя будет мало!

— Ну...

— Извини, Гермиона, я туда и шел, — смущенно пробормотал Невилл, и уже собрался уходить, но тут не выдержал я. Ни в коем случае нельзя упускать их!

— Как питомца величать? — важно спросил я, и после тихого "Тревор" поднял палочку, — Accio жаба Тревор!

Через пару мгновений с громким кваканьем мне в руки буквально шлепнулось большое склизкое тельце. Буэээ, ни за что не разрешу своим детям брать подобную гадость!

— Вот, держи своего красавца, — все дети смотрели на меня с восхищением. Еще бы, в учебниках за первый курс такого точно не было! Я невольно почувствовал себя важной персоной.

— А как ты это сделал?

— А как тебя зовут? — в тон Гермионе спросил я. Было бы странно, если бы я знал их имена, а дети и так чересчур удивлены моим исполнением манящих чар. Гермиона покраснела — такая очаровательная! С трудом подавив очередной приступ желания прижать свою девочку к груди, я сделал сосредоточенное лицо (хотя, по-моему, вышла перекошенная рожа, эх).

— Гермиона Грейнджер.

— Невилл Лонгботтом.

— Рон Уизли, — в свою очередь кивнул я, а за мной тихо представился и Гарри. Гермиона собралась, было, вывалить на него, бедного, весь поток информации, которую почерпнула в книгах, но я, весь такой благородный, отвлек ее от этого намерения. Просто заговорил об учебе. А потом и продолжил свою лекцию по зельям, отвечая на вопросы детей. Гарри старательно все запоминал (всегда удивлялся этой его способности), Гермиона моментально улавливала суть, а Невилл уже сейчас блистал познаниями в травологии. Эх, с должным образованием такие научные кадры были бы подготовлены!

Конечно, по закону подлости, дверь купе снова открылась. Внутрь вошел светловолосый мальчик, в котором я без труда узнал Драко Малфоя.

— Это правда? — с порога бросил мальчишка, пристально всматриваясь в лица, — По всему поезду говорят, что в этом купе едет Гарри Поттер. Значит, — изучающий взгляд остановился на Гарри, — Это ты, верно?

— Верно, — спокойно кивнул мальчик, правда, незаметно придвигаясь ближе ко мне. Очевидно, мне оставили роль старшего в нашей компании. А я и не против. Сейчас повеселимся, братишка!

— Кхем-кхем, — я поднялся и внимательно посмотрел на хорька, — Вообще-то, прежде, чем начинать разговор, надо представиться, не так ли? Меня зовут Рональд Уизли, это Невилл Лонгботтом и Гермиона Грейнджер. Гарри, к сожалению, не нуждается в том, чтобы его представляли.

Да-да, я все еще зарабатываю себе бонусы для того, чтобы Гарри продолжал мне верить. И сочувствие тому, что вместо родителей у мальчика — слава, дало мне сто очков вперед.

— Малфой, Драко Малфой, — хорек пошел красными пятнами и, кажется, немного растерялся, — Это Кребб, а это Гойл.

Он собирался сказать что-то еще, но его снова перебил я:

— А имена у "Это Кребб" и "Это Гойл" есть? — обращался я, в первую очередь, к названным субъектам. Гермиона тихо хихикнула, глядя на малфоевское смущение, Невилл тоже улыбался, и даже Гарри с трудом удерживал серьезное лицо. Наконец, "шкафы" отмерли:

— Винсент Кребб.

— Грегори Гойл.

— Очень приятно, — как можно любезнее кивнул я. И тут мне вдруг захотелось... не знаю даже... пошалить? Скорее, назло себе нарушить привычный ход вещей, — Позвольте угостить вас — ты ведь не против, Гарри?

Конечно, он был не против. Ребята протянули руки за сладостями, и тут же отдернули их, чувствительно получив локтями от Малфоя.

— Вы что? Унижаетесь, беря что-то у этих... грязнокровок и предателей крови! Мерзость! — он уже развернулся, чтобы уйти, но спохватился, — Не умеешь ты, Поттер, выбирать правильных друзей. Это тебе еще аукнется.

И, толкнув Кребба с Гойлом, вышел из купе. С сожалением посмотрев на нас, те тоже развернулись. А я решил быть твердым до конца — к тому же, номинально, мы еще не распределены. Ну как, мы на одном факультете окажемся? Так что я остановил ребят и, подмигнув, всучил им по паре шоколадных лягушек. Теперь есть еще двое детей, расположение которых я завоевал.

* * *

За то время, что я не видел школу — а с того момента прошло, без малого, двадцать лет, — я успел позабыть, насколько она все-таки величественна. Я ехал в одной лодке с Гарри, Гермионой и Невиллом, и мы все, как один, при виде красоты и великолепия Хогвартса, пооткрывали от восхищения рты. Школа воистину прекрасна.

Хагрид вручил Невиллу пойманного беглеца-Тревора, затем проводил нас к МакГонагалл. При виде ее строгого лица и привычной зеленой мантии на сердце стало тепло. Мама всех гриффиндорцев. Только почему-то сейчас она казалась мне моложе, чем я запомнил ее. «Наверное, потому что ты вернулся в прошлое?» — ехидно поинтересовался внутренний голос, которому я тут же велел заткнуться. Нас провели мимо закрытых дверей Большого Зала в маленькую комнатку за ним. Профессор кратко ввела нас в курс дела, а потом ушла, оставив галдящую толпу детей наедине со своим страхом. Конечно, мои ребята уже знали, что ничего страшного или опасного в процессе отбора не будет, но вот открывать всего я намерения не имел.

Мы благополучно пережили призраков и дождались возвращения МакГонагалл. Сотни глаз в Большом Зале были устремлены на нас, так что мне стало даже несколько неуютно. Мерлин, Гарри, как же ты это все переживал-то?! Ужас, ужас... Все было так же, как и когда-то давно, когда я был ребенком. Только вот исчезло то ощущение сказки, которое я до последнего пытался в себе сохранить. Но этот мир всегда был слишком жесток и для взрослого, и для ребенка. А когда взрослый в теле ребенка — все становится еще сложней.

Профессор МакГонагалл кратко проинструктировала нас, а затем перешла к самой процедуре распределения. Преподаватели за столом внимательно смотрели на испуганных бледных детей, словно пытаясь предугадать, что же из них вырастет. Ха, про некоторых я могу вам и без Трелони рассказать.

Распределили уже почти всех (конечно же, все оказались именно там, где им положено), когда, наконец, очередь дошла и до меня.

— Уизли, Рональд!

Ну же, иди! И отчего ноги стали вдруг непослушными?!

— О, очередной Уизли? И что же тут у нас? Хмм... Молодой человек... Вам отлично подходят три из четырех факультетов... Чего вы хотите?

Чего я хочу?

Не знаю. Наверное, насолить Дамблдору — а вот нечего планировать жизни других людей, пусть даже и для их же блага. Сами пусть отдуваются. Еще хочется быть с друзьями, исправить все то, что пока еще находится слишком далеко. Оторваться хочу за все то время, что мы разгадывали директоровские загадки и боялись за свои жизни и жизни близких. Еще, безусловно, хочу удивить всех...

Закончить мысль мне не дала Шляпа, завопившая на весь зал:

— СЛИЗЕРИН!

Чего-о?! А ну повтори, старая половая тряпка!

Прежде, чем МакГонагалл успела отреагировать, я схватил Шляпу и со злостью кинул ее на табурет. Адекватных мыслей не было, равно как и цензурных. Диким взглядом оглядев притихший зал, я обернулся к преподавательскому столу; злость тут же отступила, и я едва сдержал рвущийся наружу дикий хохот. Вот только за одно выражение директоровского лица я готов еще и Гринготтс ограбить! А Снейп! Мерлин, эта летучая мышь выглядит так, будто ему сунули кадку с драконьим навозом под нос!

Злорадство приятной волной прокатывается по сердцу; очевидно, что-то такое отразилось и на моем лице, так как слизеринцы, испуганно на меня глянув, уступили мне место, когда я таки подошел к столу. Распределение продолжилось, последним был Блейз Забини, который присоединился к нашему факультету. Я ему даже похлопал, так, чтобы не выделяться.

Дамблдор, с невероятно счастливым видом, произнес свое веское "Олух! Пузырь! Остаток! Уловка!" и на столах, наконец, появилась еда. Я неспешно ужинал, со всех сторон то и дело слышались шепотки и вопросы по поводу умственного состояния директора. Эх, дети, да он вам, вместе взятым, еще фору даст. В процессе наполнения желудков, дети знакомились. Недалеко от меня сидел Блейз Забини — он и его родители по делам бизнеса приехали сюда шесть лет назад, да так и остались. Остальных я более-менее помнил, поэтому не особенно прислушивался к детской болтовне. Большую часть моих размышлений занимал директор и его действия. Снова появился вопрос: даже если я, с такого расстояния да еще, буду честным, с моим не особенно высоким уровнем в легиллименции, но все же почувствовал, что с Квиреллом что-то не так, то отчего Дамблдор не предпринял ничего? Снейпа я автоматически не рассматриваю: он сейчас настолько предан директору, что сделает все, что тот попросит, и даже не особенно задумается над этим. Так же, как и Хагрид, и гриффиндорская мама. Остальных преподавателей я не так хорошо знаю, чтобы судить об их преданности, но отчего-то не сомневаюсь, что они также верят директору. Собственно, почему бы и нет? Все-таки, его поступки имеют логическое объяснение. Пусть и не всегда морально оправданы, особенно по отношению к Гарри...

Я был сыт, поэтому мысли были ленивыми, текли вяло и больше топтались на одном месте. Краем уха я слушал речь директора о том, что нельзя ходить на третий этаж. Стоило только сказать об этом, как по залу прокатились возбужденные шепотки, все спрашивали друг у друга, почему нельзя. Вот оно. Вот оно, понимание! Ведь все-таки интересно: а что же такого прячет директор на третьем этаже? А тому и надо этого. Прописная истина всех второсортных фильмов — если хочешь, чтобы наивный герой куда-то пошел, скажи ему этого не делать. Сонливость как рукой сняло. Судорожно требовалось закурить и еще раз все хорошенько обдумать. Черт, угораздило же "тех, кто выше" отправить меня именно в одиннадцатилетнее тело. Впрочем, ладно, их логики я точно не пойму...

После пира старосты молча проводили нас в подземелья, наказав хорошо запомнить пароль. "Огнем и Мечом". Долбаный пафос снобов. Ладно, запомнили. Староста школы, Николас Треверс, проинструктировал детей о том, куда их угораздило попасть. Естественно, большую часть импровизированной лекции я благополучно продремал, зато когда нас погнали по спальням, едва ли не первым вскочил и понесся туда.

Моя кровать оказалась самой дальней от двери, что, собственно, было удобным. На тумбочке рядом стояла клетка с Петтигрю.

— Здорово, говнюк, — я отвесил легкий щелбан по просунутому сквозь прутья клетки крысиному носу. С писком мой "фамилиар" забился в дальний угол своей темницы и злобно сверкал на меня маленькими слезящимися глазками. Я принялся раскладывать свои вещи, когда вдруг кто-то подошел ко мне сзади и схватил лежащую на кровати мантию (я ее снял — рукава дико мешали). Едва я услышал манерно растягивающий гласные голос, сомнения в личности подошедшего рассеялись:

— Видели, парни? И с этим отребьем мы будем жить в одной комнате. Уизли, а трусы у вас тоже из поколения в поколение передаются?

— Так хочется взглянуть? — я даже не обернулся к Малфою. Ну, перебесится еще, дите.

— Что? Уизел, я ж не ты, — со стороны слизеринцев доносится подобострастное хихиканье. Вздохнув, откладываю свое занятие на неопределенное время и поворачиваюсь к завравшемуся щенку:

— Малфой, скажи, ты знаешь, что такое садизм?

— В отличие от тебя, Уизли, знаю. И что?

— Просто сейчас я сделаю тебе больно и получу от этого удовольствие, — надеюсь, милая улыбочка, которую я натянул на свое лицо, не вяжется с тем, что выражают мои глаза. Мелкий отступил на шаг, но оборотов не сбавил:

— Вы, предатели крови, можете только кулаками размахивать, словно плебеи, и... — голос его сорвался, а я удовлетворенно хмыкнул, глядя на творение рук своих, вернее, палочки с волосом единорога. Невербальное Cilencio — и Малфою не остается ничего, кроме как краснеть и корчить рожи, показывая, что меня ждет. Ну-ну, мы хорьков не боимся.

Я снова принялся раскладывать свои вещи. Впрочем, почти сразу же меня отвлек кинувшийся на меня с кулаками Малфой. Бил он несильно, да и опыта ему явно не хватало, так что спустя тридцать секунд я сидел на пыхтящем от злости мальчишке и держал его руки подальше от себя. Скулу, которую щенок таки умудрился мимоходом задеть, саднило. Я приблизил свое лицо к его и прошипел, угрожая:

— Ещё один "Вяк" в мою сторону — и узнавать тебя будут только по голосу...

Я поднял мальчишку с пола и толкнул в сторону его же кровати. Малфой тяжело сопел, с гордым видом поправляя мантию, однако в мою сторону даже не смотрел. Правильно, детеныш, жить проще будет.

— И, кстати, вякать ты сможешь только завтра.

И, насвистывая незатейливый мотив, я продолжил раскладывать свои вещи.

* * *

Крайне легко проходила для меня учеба: не было проблем с перемещением по школе и поиском кабинетов, так что мои однофакультетники очень быстро сообразили ходить вместе со мной. Малфой больше не нарывался, но частенько я ловил на себе его злобные взгляды. Пообщаться с Гарри толком не удавалось — он меня попросту избегал, зато удалось сразу же сойтись с Гермионой, лишь однажды встретившись с ней в библиотеке. Девочка постоянно закапывалась в древние талмуды, силясь освоить все и сразу, безоговорочно доверяя написанному. Итогом недели общения с гриффиндоркой стала моя лекция ей о пользе правильного подбора книг и анализа полученной информации. Не всему стоит доверять, особенно тому, что написано по истории — ее заказывают сильные мира сего, как правило. Невилла я смог поймать на гербологии, встав с ним в пару, хотя профессор, конечно, не одобрила этого. Зато теперь часть нашей команды была в сборе. Осталось поработать с ее "ядром". Что, по счастливой случайности, получилось в пятницу после урока зельеварения.

Невилл испортил зелье, отчего пострадал не только он. После того, как Симус повел его в Больничное крыло, Снейп наорал на Гарри, потому что, видите ли, тот не уследил за соседом. Козел старый, ну откуда, откуда в нем столько ненависти? Это же дети, в самом деле...

Явно расстроенный гриффиндорец уныло плелся в сторону Большого Зала, когда я нагнал его:

— Гарри! — мальчишка вздрогнул и оглянулся на меня, — Не расстраивайся из-за Снейпа... Ты все-таки молодец, на два из трех вопросов ответил, а ведь мы только начали учиться.

— Ага...

— Слушай, не хочешь сходить со мной к Озеру? Там просто потрясающий вид!

Растерянно пожимает плечами, и я, вздохнув, бегу к столам за бутербродами. Отдав половину Поттеру, я пошел вперед. Вид на Озеро и вправду понравился Гарри, как он мне позже сказал. А пока что мы сидели у ивы и жевали бутерброды. Гарри молчал; установившаяся тишина была отнюдь не дружеской. Ничего, братишка, я еще поработаю над твоим отношением к Слизерину.

— На самом деле зелья очень интересный предмет, — нарушил молчание я, когда стало совсем невыносимо.

— Я тоже так подумал, когда ты объяснял мне программу в поезде. Но сейчас...

Ребенок покачал головой и надкусил очередной сэндвич.

— Не обращай внимания на Снейповы подначки, он и успокоится, — я скользил взглядом по безмятежному озеру. Настроение, вопреки тому, что происходило с Гарри, было хорошим, — А ты молодец, ответил все, как надо.

— Угу, и не получил за это ничего.

— Мои братья, Фред и Джордж, говорят, что на уроках Снейпа именно Гриффиндор чаще всего теряет баллы. И не получает ни одного, так что стоит радоваться, что профессор не нашел, к чему придраться в твоем ответе.

— Да уж, велика радость, — еще больше надулся Поттер. Я вздохнул и стал обдумывать, как именно донести мою мысль до детских мозгов моего будущего лучшего друга. Выход подсказал сам Гарри:

— За что же он так меня ненавидит?

Маленький камешек улетает в озеро, скрывшись в темной воде. И что я могу сказать в ответ? Осторожно касаюсь худого плеча:

— Он не тебя ненавидит, — в отличие от любого взрослого, малыш Гарри моментально уловил мою мысль:

— А кого?

— Не знаю. Себя, свое прошлое, свою слабость, нежелание студентов учиться, — я пожал плечами, — Мало ли.

— Ага, ненавидит одно, а все шишки мне, да?

— Гарри, — слова слетают с губ прежде, чем я успеваю обдумать их, — жизнь профессора была отнюдь не радостной.

— А я-то здесь при чем?!

— Ты — напоминание, — прежде, чем мальчик успел возмутиться тому, что я недоговариваю, я продолжил свою мысль, — Он знал твоего отца, и отношения у них были... хм, примерно, как у тебя и Малфоя, только задирался твой отец.

— Что? — Гарри аж отшатнулся, в глазах его застыло неверие, — Но ведь... все говорят...

— Гарри, твой отец был замечательным, но только для друзей, понимаешь? — кладу руку ему на плечо, выказывая свою поддержку, — Люди слишком сложны, чтобы судить о них однозначно.

Гарри в задумчивости пожевал губу. Не слишком ли сложные для него темы я поднимаю? Мне самому понадобилось несколько лет задушевных разговоров с Гарри и Гермионой, чтобы понять и принять нашего желчного героя-профессора.

Впрочем, я зря занизил умственные способности Гарри: он кивнул мне и пообещал стараться составить собственное мнение обо всем. «Все-таки, я никогда не знал папу...». Да чтоб Волдемортом василиск подавился! Бедный мальчик, ему явно нужен взрослый человек рядом. Наш с ним разговор постепенно перетек со Снейпа на других профессоров, а потом и вовсе на те мелочи, которые делают жизнь наиболее полной. А без пяти три Гарри пригласил меня пойти вместе с ним к Хагриду. И, конечно, совсем оттаял и уже не держался со мной отстраненно, что не могло не радовать. Да здравствует вновь обретенная дружба!

Я и забыл, как у Хагрида было здорово! Так хорошо пахло травами, свисавшими с потолка... Клык, старина Клык! Я потрепал псинку по холке, так что животное с огромным удовольствием положило голову мне на колени и пускало слюни на и без того старую мантию.

— Это Рон, — поспешно представил меня Гарри. Полувеликан оценивающе посмотрел на меня, черные глаза-бусины лукаво поблескивали — ничуть не хуже Дамблдора.

— Уизли, да? Не ожидал я, что кто-то из ваших на Слизерин пойдет, все, как один, на Гриффиндоре учились. Чтой-то нам ждать от тебя, рыжий слизеринец, а?

Конечно, Хагрид ничего против меня не имел, только подмигнул заговорщически. Мы немного поболтали про моих братьев, а потом Гарри пожаловался на Снейпа, на что Хагрид также ответил, что не стоит обращать внимания.

— Мне кажется, он меня ненавидит.

— Да ерунда это! — воскликнул Хагрид, отводя взгляд в сторону, — С чего бы ему?

Конечно, с чего бы ему ненавидеть фамилию "Поттер", если один из представителей этой семьи все школьные годы унижал бедного парнишку, как только мог? Совсем не за что. Увидев скептическое лицо Гарри (который наверняка скопировал мое выражение), Хагрид сразу же попытался сменить тему и спросил у меня про Чарли.

— О, ну он драконовед, — его и Билла я не видел очень давно, да...

— Как это? Только вот закончил Хогвартс — и уже драконовед? — изумился Хагрид, а мне пришлось прикусить язык: я, черт возьми, в тысяча девятьсот девяносто первом году, каким образом Чарли может быть драконоведом сейчас, если он только стажер?

— Я имел в виду, что он хочет быть драконоведом, Хагрид.

Мы преспокойно болтали про драконов, когда Гарри вдруг завопил что-то о том, что Гринготтс пытались ограбить тридцать первого числа. В тот день, когда Хагрид отвел мальчишку в Косой переулок. Я взял у Гарри клочок бумаги и пробежал по нему глазами. Да, все правильно. Только вот что меня настораживает? Черт, какая-то мысль есть, но она все время ускальзывает...

И уже в комнате я понял, в чем дело — это была вырезка из газеты. Кто-то хотел обратить внимание Гарри на то, что пытались украсть...

На выходных я организовал нашу компанию на вылазку в библиотеку. Хотя уроки мы делали на улице — к такому компромиссу мы пришли, когда выяснилось, что мальчишкам больше хотелось бы порезвиться, а не сидеть в пыльной библиотеке — задания были сделаны на совесть. После того, как домашнее задание было выполнено, я предложил поделиться впечатлениями о Хогвартсе и о том, что мы все узнали. Так мы постепенно пришли к теме странного запрета директора.

— Он ведь не просто так это запретил, — уверенно заявила Гермиона, поглядывая на нас, словно с высоты своего интеллекта. Невилл только робко пожал плечами, а Гарри задумчиво оглядел поверхность озера.

— Перси сказал, что директор раньше всегда объяснял, почему нельзя куда-то ходить, — братишка внимательно нас оглядел, а потом начал развивать другую мысль, — В газете, которую я видел у Хагрида, было написано, что Гринготтс пытались ограбить, но сейф был пуст. Ограбление было в день моего рождения, когда Хагрид по делам Хогвартса что-то достал из сейфа.

— И что? — затаив дыхание, спросил Невилл. Гермиона, похоже, что-то просчитывала в уме.

— Ты хочешь сказать, что охотились за тем, что вытащил Хагрид? — умница моя, Гермионочка! Гарри кивнул и продолжил за девочкой:

— Хагрид по заданию директора опустошает некую ячейку — я сам это видел, а Дамблдор потом просит держаться подальше от коридора на третьем этаже.

— Думаешь, то, что взял Хагрид, лежит там?

— Уверен, — зеленые глаза Гарри так и светились довольством и предвкушением. Ох, не хочется этого делать, но все же... Прости, брат.

— Надеюсь, ты не задумал сунуть в это дело свой нос?

Мальчики в немом изумлении воззрились на меня, потом переглянулись и расхохотались. На мою просьбу объяснить, что их так рассмешило, они засмеялись сильнее. Наконец, когда своеобразная истерика закончилась, Гарри пояснил:

— Кажется, я понимаю, почему Шляпа отправила тебя в Слизерин.

* * *

Несмотря на все мои мольбы, во вторник погода была прекрасной. Перед уроком полетов три четверти нашего пока еще квартета нервно шагали туда-сюда/теребили мантию (книгу). Один я лениво рассматривал лежащие на поле метлы. Нда, их бы в музей квиддича сдать. А лучше на свалку. Насчет удачного исхода этого урока у меня были большие сомнения — Невилл был бледен настолько, что казался зеленым в неверном свете солнца. По команде мадам Хуч мы приказали метлам подняться и оседлали их. Ну что же, пока что мои подопечные с этим справились. Посмотрим, что будет дальше...

А дальше случился ранний старт Невилла. Сколько раз я предупреждал его насчет того, как надо держаться на метле. Кто бы меня послушал, ага. В общем, несчастного ребенка повели в больничное крыло, а напоминалка оказалась в загребущих лапках Малфоя. Я с ленцой наблюдал, как Поттер уверенно подходит к моему однокурснику и пока еще вежливо требует отдать напоминалку. Малфой только дернулся к метле, а я уже стоял рядом с Поттером и, сложив руки на груди, смотрел на хорька.

— Не думаю, что твои родители будут рады читать письмо от декана, в котором сообщается о твоем неподобающем поведении.

— Что? Откуда он узнает? Если, конечно, ты не постараешься, Уизел. В вашей семейке ведь не впервой что-либо предавать? Как кровь, например.

— Не волнуйся, декан узнает не от меня, но узнает. И, поверь, тебе совсем не хочется знать, что с тобой тогда случится, — в чем секрет оказания влияния на детей? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, как именно нужно с ними разговаривать, чтоб добиться того или иного эффекта. Вот сейчас, например, я воплощал собой стопроцентную уверенность в своих словах, так что и ребенок поверил, что я смогу выполнить обещание. Он небрежно бросил напоминалку на траву под ноги Гарри и, что-то прошипев насчет "поквитаться", отошел к остальным слизеринцам, где вальяжно развалился на постеленной для девочек мантии. Совсем обнаглел, недоносок. Однако прежде, чем я успел что-либо сказать белобрысой гнуси, вернулась преподавательница. Ну что же, урок все равно состоялся.

Стоявшая рядом со мной девочка неуверенным голосом пыталась поднять метлу, однако та не слушалась. Светлые косы девчонки был растрепаны, на щеках играл сердитый румянец.

— ВВЕРХ! — рявкнула она, заставив мадам Хуч укоризненно посмотреть в нашу сторону.

— Ты на лошадях каталась? — спросил я больше для проформы: девочка явно была из обеспеченной семьи, в таких детей всегда обучают верховой езде.

— Естественно! — гордо вскинула подбородок, слова цедила сквозь зубы — типичная чистокровная дурочка. Только почему я не знаю ее имени? И лица не помню...

— С метлой то же самое — просто не бойся ее или хотя бы не показывай свой страх, — для наглядности я поднял свою метлу. Смерив меня подозрительным взглядом, девочка теперь увереннее вытянула руку и приказала метле подняться. Та не замедлила исполнить волю девочки.

— Видишь, не так это и трудно, — блондинка только дернула уголком губ в намеке на ответную улыбку. А я как-то отстраненно подумал, что был бы не против присмотреться к этой маленькой леди...

После обеда я ждал своих друзей-малышей у выхода из Большого зала. Гарри почти подошел ко мне, когда его перехватил Малфой и снова начал осыпать его оскорблениями.

— Я смотрю, — копируем Снейпа: незаметно подходим сзади и тихо говорим, — ты упорно пытаешься достать Гарри. Что, при учителях-то страшно, да?

— Что? Да я в любой момент могу один на один разобраться с Поттером, — прямой взгляд в глаза Гарри. И мои мольбы: только бы не отвел зеленые глазищи в сторону, только бы не отвел... — Сегодня вечером, если хочешь, я докажу это и тебе, и твоему магглолюбивому дружку. Дуэль волшебников, Поттер. Никаких кулаков, только волшебные палочки. Что, не знаешь, что это?

— Он знает, Малфой. Я буду его секундантом, кого ты берешь?

— Кребба. Жду вас в полночь в зале Наград.

И, как ему казалось, недобро сверкнув глазами, Малфой ушел в гостиную. Не копия Люциуса, а гротескная пародия!

— Ну и во что я сейчас ввязался? — обреченно спросил Гарри, вздыхая. Я не успел ответить, так как вмешалась Гермиона:

— Я случайно услышала, о чем вы говорили с Малфоем, и хочу вам сказать, что бродить по школе ночью запрещено. Если вас поймают, ваши факультеты оштрафуют, а вас ведь обязательно поймают. Это эгоизм, поступать подобным образом, наплевав на факультет!

Вздернутый носик, гордая осанка — Гермиона, принцесса ты моя книжная! Как бы я хотел... Так, без соплей...

— Гермиона, неужели ты думаешь, что мы такие идиоты, чтобы туда пойти?

— Но ведь Малфой... — попытался вставить Гарри, но наткнулся на мой скептический взгляд:

— Гарри, дружище, неужели ты еще не понял, что Малфой трус? И вспомни, пожалуйста, на какой факультет он попал: уверен, этот говнюк не только не придет, а еще и Филчу настучит, что ученики собрались нарушать правила.

Гермиона довольно улыбнулась, а Гарри хмуро глядел на нас, все еще сомневаясь в моих словах.

— Гарри, дружище, никто не посмеет выставить тебя идиотом. Зачем напрягаться там, где можно обойтись одним движением?

— Истинно слизеринская логика, — хихикнула, было, Гармиона, но тут же осеклась под моими взглядом. Ну не люблю я, когда меня едва ли не носом тыкают в то, что я оказался среди змей. И так мама, мягко говоря, недовольна выбором Шляпы.

— Гарри, если тебе так не терпится погулять ночью по школе, хочешь, я попрошу Фреда и Джорджа помочь нам?

— Не стоит, они ведь заняты...

— Эти оболтусы? Ха, Гарри, ты их просто не знаешь. Ну как, мы договорились, и ты остаешься в гостиной?

— Хорошо. Только скажи, когда они смогут устроить нам, гм, экскурсию, ладно?

— Ладно. И не смотри на нас так, Гермиона, близнецы за два года попались от силы раз пять. Нас, думаю, они тоже смогут прикрыть. Или ты хочешь пойти с нами?

— Вот еще, мне ночью как будто нечего делать, — фыркнула моя любовь, на что я решил пошутить:

— А знаешь, как это романтично: ты, я и...

— ... драная кошка Филча. Романтика-а-а, — и пусть лицо Гермионы было серьезно, в глазах ее сверкали лукавые смешинки, а на щеках играл румянец. Очаровательнейшая девочка, и я прекрасно понимаю Виктора, когда-то первым обратившего на нее внимание. Но, уж извините, в этот раз я никому не позволю отнять у меня мою девочку. Даже смерти.

На следующее утро я имел "счастье" лицезреть довольное лицо выспавшегося Малфоя. Не понимаю, честно говоря, каким местом мальчишка думал, когда вызывал Гарри на эту дуэль да еще со мной в качестве секунданта. Кажется, белобрысый не сразу подумал о том, что мы на одном факультете учимся и, более того, спим в одной спальне, так что я мог спокойно подойти и разбудить его. Если бы хотел досадить, конечно. А так я просто проигнорировал ребенка и пошел в Большой Зал. А Малфой за испорченное моей реакцией — вернее, отсутствием оной, — настроение отыгрывался на Гарри.

Тот краснел и бледнел, слушая гадости о себе, не смея ничего предпринять под бдительным оком преподавателей. Да чтоб тебе пусто было, отродье смертожранское, дай позавтракать людям спокойно! В итоге, все-таки, пришлось вмешаться властям в лице Персиваля Уизли.

— Мистер Малфой, как староста я вынужден снять с вас баллы и обратиться к вашему декану с сообщением о вашем неподобающем поведении, — Перси важно поправил очки на носу и свысока посмотрел на вмиг утихомирившегося первокурсника. Из-за спины моего брата Гарри показал Малфою неприличный жест, отчего я едва не подавился яичницей: когда Поттер успел перенять мою привычку?! Вот ведь сволочь очкастая!

Впрочем, зря я на него ворчу, да и то все это больше для проформы. Но вот настал мой черед исполнять обещание — Гарри ведь все-таки послушался меня вчера, и не пошел на "стрелку", которую ему забил придурок Малфой. И вот, когда я днем все-таки смог выловить близнецов, свершился разговор, который на долгое время послужил причиной боли в моем заднем проходе...

— Что тебе...

-... надобно...

-... о, единственный любитель зеленого из всей семьи Уизли? — естественно, последнюю фразу братцы едва не пропели хором. Я закатил глаза:

— Тише, обормоты.

— Надо же...

-... чистокровное общество...

... дурно влияет на тебя.

— А если серьезно: чего хотел? — внезапно перешел на деловой тон Джордж (матушка как-то призналась, что отличала их по родимому пятну на щеке — у Фреда из-за веснушек его было не видно).

— Сочетание вас и серьезности — это оксюморон, — фыркнул я. Братцы удивленно переглянулись, но я не дал им ничего сказать, — Просьба у меня к вам.

— И какая же, о ужас наших кошмаров? — ухмыльнулся Фред, снова переглядываясь с Джорджем. Я вздохнул — никогда не мог заметить, когда эти два клоуна говорят серьезно, а когда начинают дурачиться. Впрочем, я мог бы научиться этому, но не успел... Но это я собираюсь исправить, если уж пользоваться моим положением. Это и многое другое.

С тяжким вздохом я все-таки изложил суть проблемы этим оболтусам. С гнусными ухмылочками они отошли в сторону "посовещаться". Угу, а на меня тут пялятся, как на дебила, слоняющегося у входа в Большой зал в полном одиночестве... Что-то я брюзжать часто начал. Старею, видать.

— Эй, Ронни-бой!

— Мы посовещались...

— ... наши головы едва не лопнули от полученной информации...

— ... однако Гриффиндор всегда был факультетом храбрых...

— ... именно поэтому...

— Ближе к делу, Гриффиндурки, — обломал весь пафос я, не без удовольствия наблюдая за вытягивающимися лицами братьев. С обреченным видом они оповестили меня, что согласны. Ударив по рукам, мы разошлись в разные стороны, дабы, по словам рыжих оболтусов, не вызвать дополнительных подозрений. Хотя куда больше-то?

На спуске в подземелья меня поймала и затащила в нишу за доспехами уже знакомая мне светленькая девчонка.

— Знаешь, Рональд, я случайно услышала, о чем ты говорил с братьями...

— Могу поклясться, не случайно... — скучающе зевнул я, искоса все-таки поглядывая на девочку. Нет, и чего она хочет? Шантаж? Непохоже... А рыжим идиотам (и себе в том числе) надо зарубить на носу — всегда надо ставить заглушку, прежде чем говорить о важном.

— Я считаю, что ты должен взять меня с собой, — выдала мелочь, а я так и остался стоять с чуть скошенными глазами и открытым в удивлении ртом. Чего? Только этот вопрос и получился у меня с первого раза.

— Ты слышал, — невозмутимо пожала плечами моя собеседница, но комкающие мантию пальцы выдавали ее нервозность, — Мне тоже интересно посмотреть, что творится в этой школе ночью.

— Не на что смотреть, — отрезал я, — И нежным леди, вроде тебя, нечего делать в темных холодных коридорах...

Я выбрался из ниши, когда меня нагнал голосок блондинки:

— Тогда я все Снейпу расскажу! То-то Малфой обрадуется!

— Ха, ну давай, опустись до его уровня, малышка, — я даже не стал оборачиваться и продолжил свой путь. Сверху лестницы еще звучали угрозы в мою сторону, но что мне до них? Я спокойно спустился и вошел в гостиную. Если мне предстоит ночная вылазка, то после сделанного домашнего задания я, с мирно сопящей далеко не белой и пушистой совестью, могу отправиться поспать часок-другой. Сон, однако, не шел. Странная все-таки эта девчонка. Как там ее зовут? Кинг... Грин... Гринграсс, Дафна. Я частенько видел ее в библиотеке, а с другими девочками нашего курса она почти и не общается. Впрочем, если учитывать, что, судя по всему, интересуется она совсем не украшениями и платьями, этот момент становится понятен. Но зачем ей я? Все-таки, без причины слизеринцы — а особенно дети из старых родов, — никогда ничего не делают. Значит, в поведении Дафны должен быть какой-то подвох... Но какой, черт возьми, какой?!

К полуночи мой беспокойный сон развеялся, словно кто-то дернул меня за ухо. Потягиваясь и ежеминутно зевая, я вылил на себя холодный душ, оделся и вывалился из спальни. Идти куда-либо совершенно не хотелось, но — надо.

Прохладный воздух подземелий принес приятную свежесть и бодрость. Я, стараясь не шуметь лишний раз, крался по темным коридорам. Это гриффиндорцам удобно дойти до четвертого этажа, а мне туда еще пилить и пилить. Стоп... Мне кажется или... Нет, это совершенно точно не обман слуха — за мной кто-то идет. Аккуратно, почти что шаг в шаг, и все-таки эхо от стука подошвы двоится. Завернув за ближайший угол и изобразив осторожные удаляющиеся шаги, я притаился в засаде. Мой преследователь не заставил себя ждать.

— Вот так вот! — с этим словами я попросту скрутил ни в чем неповинного ребенка, едва ли не ткнув того носом в каменную кладку стен школы. Ребенок, естественно, от испуга заорал, и пришлось нам давать деру, едва заслышав шаркающие шаги Филча.

— Какого хрена?! — бушевал я в одном из пылившихся кабинетов, активно жестикулируя и не переставая выдавать поток грязных ругательств. Сказывался многолетний опыт общения с отъявленными алкашами. Дафна тихо притулилась за одной из парт, изредка всхлипывая и то и дело прикладывая пальцы к ссадине на щеке.

— Сильно больно? — моя совесть все-таки решила выйти на свет и безжалостно пнула меня к бедному ребенку. Дафна покачала головой, а я приподнял ее голову за подбородок, чтобы получше рассмотреть полученную по моей вине рану, — Ничего, я тебя вылечу...

Достаточно было одного точного взмаха палочкой и сказанного полушепотом заклинания, как ссадина благополучно исчезла. Девочка удивленно ощупала свою щеку:

— Спасибо.

Ох, Творец, когда придумывал женщин, явно решил поиздеваться над бедными мужчинами: ну вот кто может предположить, что в этом очаровательном светловолосом ангелочке с васильковыми глазищами скрывается маленький любитель приключений на пятую точку?

— Не за что... Ну вот что мне теперь делать? Я уже никак не успею проводить тебя в гостиную и вернуться к парням!

— И не надо! Ну чего тебе стоит взять меня с собой?

— Не поможет, на меня щенячьи глазки не действуют, с этим тебе к Гарри... — упс. Кажется, теперь я от этой занозы точно не избавлюсь. Главное вовремя признать поражение, — Ладно уж, идем, горе луковое...

Довольная мои решением Дафна тут же вскочила на ноги и легко потрусила за мной. К назначенному месту мы пришли десять минут спустя.

— Почему так долго? — возмутился Гарри, но тут он увидел Дафну, — Рон, а она что тут делает?

— Да вот... увязалась, — я в притворном смущении возил носком кроссовка по полу. Гриффиндорцы скучковались и стали обсуждать сложившуюся ситуацию, а Дафна подошла ко мне поближе. Конечно, про нас, слизеринцев, сразу же забыли, ага...

— Ну что же, в нашем полку прибыло. Будьте осторожны и выполняйте, пожалуйста, наши просьбы, ок? — посоветовал один из близнецов. Второй кивнул:

— Сегодня мы ваши гиды, поэтому просим не отставать.

Ну что же, наша экскурсия началась. За два часа, которые нам выделили близнецы, мы, конечно, не успели много увидеть, но к подземельям мы точно больше не вернемся — и, слава Всевышнему, я и так там живу. Надо сказать, что Дафна неплохо сошлась с мальчишками — Невилла зацепила тема растений, а Гарри, раззявив рот, слушал о традициях магического мира. И только Гермиона, когда мы познакомили девочек, презрительно фыркала в сторону конкурентки, с радостью общаясь со мной — а мне попросту не хотелось обижать свою девочку: в будущем мне это ой как аукнется (даже повзрослев, Гермиона еще долго припоминала мне Лаванду и ее "Бон-Бон!" Ух, аж передергивает от воспоминаний!).

Почти что две недели мы изучали замок снизу вверх. Планомерно, этаж за этажом (кроме третьего, хотя близнецы активно подталкивали нас туда, им поддакивала пребывающая в экстазе от ощущения опасности Дафна) мы прошли почти все. В последнюю нашу вылазку все с самого начала пошло наперекосяк. Сначала меня едва не увидел невовремя проснувшийся Блейз Забини, потом мы с Дафной едва не наткнулись на патрулирующую средние этажи МакГонагалл. Но, не смотря ни на что, мы все-таки встретились с друзьями.

— Готовы? — азартно блеснул глазами Джордж: Фред сегодня присматривал за каким-то экспериментальным зельем, — Тогда прошу вас пройти за мной и быть потише, ибо сегодня нам придется полагаться только на нас самих.

— Что это значит? — шепотом спросила у меня Дафна, толкнув локтем в бок.

— А я-то откуда могу знать? — возмутился я, а девочка ответила, что это все-таки мои братья. Я лишь пожал плечами. А через мгновение был вынужден бежать, подгоняемый остальными ребятами — впереди нас вдруг объявился Филч, его кошка бодро трусила за нами, словно, как и хозяин, пыталась поймать нас.

Не знаю, как долго мы бежали, пару раз приходилось возвращаться за упавшим Невиллом, я сам несколько раз врезался в углы, так невовремя подвернувшиеся на пути. Остановились мы только у кабинета заклинаний.

— У-уф-ф, — шумно выдохнул Джордж, Невилл едва не валился на пол от перегрузки, Дафна была примерно в том же состоянии; даже у меня неприятно кололо в правом боку. Один только Гарри выглядел относительно бодрым — как он рассказывал, в детстве ему приходилось много бегать от кузена и его друзей.

— Однако... Как он нас выследил?

Ответить ему никто не успел — повернулась ручка кабинета, а потом сквозь стену просочился Пивз. Полтергейст сразу же заметил нас и даже взвизгнул от предвкушения развлечения.

— Пивз, тише, тут Филч неподалеку шастает, — попросил полушепотом Джордж, но Пивз только радостно закудахтал:

— Кому на месте не сидится — тот попасться не боится.

— Ты прав, Пивз, конечно прав. Но ведь это такое удовольствие — устраивать ночью шалости, а потом смотреть, как они свершаются! — восторженно шептал Джордж. Очевидно, за время учебы близнецы поднаторели в общении с полтергейстом: при упоминании о шалостях Пивз навострил уши и по-птичьи склонил голову на бок.

— А что вы будете делать? А что вы будете делать?!

Набравшего воздух для ответа Джорджа перебила вспыльчивая Дафна:

— Не придумали мы еще, не видно, что ли? Нас Филч гонял!

Зря она это сделала, ой, зря... Полтергейст обиженно выпятил губу; Джордж схватился за волосы, даже Гарри и Невилл вжали головы в плечи.

— УЧЕНИКИ БРОДЯТ ПО ШКОЛЕ! — оглушительно заорал Пивз, — УЧЕНИКИ БРОДЯТ ПО ШКОЛЕ, ОНИ СЕЙЧАС В КОРИДОРЕ ЗАКЛИНАНИЙ!

Вслед за Джорджем мы прошли под полтергейстом и направились к концу коридора; ох и пахнет дело жареным...

Где-то в конце коридора слышался топот Филча. Мы врезались в запертую дверь, сильно толкнув друг друга.

— Все, нам конец... — обреченно констатировала Дафна, хватая меня за руку. Да чтоб вас всех, думайте или дайте мне уже поработать!

— Черт! — выругался брат, словно услышав мои мысленные вопли, а потом наложил на запертую дверь отпирающее заклинание. Мы быстро прошмыгнули в комнату и прильнули ушами к двери, чтобы услышать Филча. От его препирательств с Пивзом могло полшколы проснуться. Сердце гулко стучало в горле, норовя навсегда покинуть свое природой положенное место и заглушая все остальные звуки. Наконец, под издевательское улюлюканье полетргейста, школьный смотритель был вынужден отступить и уйти. Пивз, очевидно, тоже улетел, довольный собой. А я, наконец, понял, почему дело пахло керосином — напротив нас стоял Пушок, милый трехголовый песик Хагрида, раза в полтора больше лошади.

— Так, — шепнул я, — Не дергаемся, медленно выходим; кто побежит — станет обедом этого очаровательного песика.

Один за другим ребята выбирались из коридора, пока я тихонько насвистывал незатейливую мелодию, слышную, надеюсь, только для пса. Наконец, я закрыл дверь, в которой что-то щелкнуло. Снова заперта.

Мы бежали так быстро, что не чувствовали ног; ребятам, наверное, было глубоко наплевать на Филча и других преподавателей. По счастью, нам никто не попался по пути, так что до гостиных мы добрались без приключений. Джордж, с озорно блестящими глазами, подмигнул Гарри и ободряюще похлопал Невилла по плечу и отправил ребят в гостиную — уж здесь-то точно никого не должно быть. Затем он проводил меня и Дафну до подземелий, наплевав на наши дружные заверения о том, что все в порядке. Ночью я спал, как убитый, наутро проснувшись в том же положении, в каком упал на кровать. Нещадно ныла затекшая из-за неудобной позы шея, а правая рука вообще не чувствовалась и теперь висела, как резиновая.

За столом сидели сонные Гарри и Невилл и пышущая праведным гневом Гермиона — похоже, сегодня в библиотеке и мне достанется выволочка. Напротив меня села, сияя, как начищенный медяк, Дафна.

— Доброго утра!

— Доброго, — зевнул я. Сон неумолимо спешил забрать меня в свои объятия.

— Правда, вчера здорово было? — заговорщически понизив голос, спросила девочка. И что мне ответить? Набив рот — самый безотказный способ промолчать, — я лишь кивнул, соглашаясь. Дафна без умолку болтала о желании найти себе еще приключений на задницу, на что я не то, что возразить, просто ответить не мог. Яростный взгляд Гермионы просто убивал. Выволочку мне все-таки сделали, а потом усадили делать домашнее задание, наплевав на все мои заверения о готовности оных. Хотя, Гермиона долго не умеет сердиться, так что все мы были вскоре прощены, и даже Дафну подруга нехотя, но приняла, отыскав в ней отличную собеседницу — и, конечно, новый источник информации.

Медленно, но верно, сентябрь подходил к концу. Наша компашка, состоящая из первокурсников Гриффиндора и Слизерина, часто приходила в гости к Хагриду, попить ароматный чай на травах, послушать о животных или посмотреть на красивые (и безопасные) места в Запретном лесу. Про цербера мы решили ничего никому не говорить, зато выяснили (ну или тупо вспомнили) путем логических умозаключений, что именно охраняет "милый" песик.

Первого октября Фред и Джордж, наконец, решили взыскать с меня долг за ночные прогулки по замку. Две недели подряд, ночью, вооружившись волшебной палочкой и схемой заклинаний, составленной близнецами, я накладывал заклинания на вход в гостиную Слизерина. Что тут сказать? Это была диверсия, а, зная несколько заклинаний из арсенала авроров, можно было остаться не только незамеченным — даже магическая подпись менялась. Что могут увидеть преподаватели, когда свершится шутка? Кто-то, чья магическая подпись подозрительно похожа на подпись Снейпа, прокрался в гостиную Слизерина и взбаламутил весь факультет. И никто не подумает на высокого рыжего мальчишку, невинно сидящего в уголке и читающего учебник по зельеварению. Это в идеале. На деле же все прошло немного не так, но нарушителя, тем не менее, не вычислили.

Все началось с того, что утром восемнадцатого октября я вышел из спальни, полностью готовый к предстоящим занятиям. А в гостиной творилось черт-те-что: летали мыльные пузыри различных цветов, все столпились по своим курсам, сделав из входа в гостиную и двух прилегающих к нему метров своеобразную буферную зону. Две трети факультета не явилась на завтрак — это повод для декана навестить своих подопечных.

— В чем дело? — с порога спросил Снейп, шагнул, наплевав на предостерегающие вопли детей и девушек, и вновь повторил вопрос. Только вот звуков не было, вместо слов изо рта декана вылетали разноцветные мыльные пузыри. Это было смешно. Даже слишком, так что каменное лицо я удерживал с трудом. Резко развернувшись, Снейп направился к директору. Для Слизерина уроки были сорваны, зельеварение тоже было отменено, хотя Снейп все-таки потребовал со всех курсов домашние задания и раздал новые, хмуро и — о чудо! — молчаливо глядя на учеников. Дафна, заметив довольные лица близнецов, показывающих мне большие пальцы, быстро сообразила, в чем дело, и начала с щенячьими глазами таскаться за Фредом и Джорджем с просьбами научить делать такие же пакости. На Хеллоуин ребята сдались, причем затронуло это не только Дафну, но и меня и трех гриффиндорцев.

— Эй, рыжий! — шепнули мне из-за угла, когда я шел в подземелья после обеда. Счастливая Дафна с утра умчалась помогать близнецам, а гриффиндорское трио, как всегда, не торопилось отобедать.

— Да, сэр? — предельно вежливо ответил я, помня о наставлениях близнецов насчет портретов — те были отличными шпионами и, в случае чего, союзниками. Этот портрет был странным. Молодой человек, изображенный на нем, являл собой красочное пособие по безвкусице, так что образец нелепости Дамблдор по сравнению с этим магом выглядел действительно элегантно.

— Шалуны Дред и Фордж просили встретиться с ними в одном из заброшенных кабинетов на пятом этаже, — сообщил мне портрет, — Пароль "Да придет индюк"

— Что за нелепица? Ох, спасибо, сэр, я обязательно приду.

— Ах, какой вежливый мальчик! — умилился портрет и, отсалютовав ядовито-зеленым колпаком, поспешил исчезнуть за рамкой картины. Ну и что задумали эти оболтусы на этот раз?

Надо отдать им должное, идея их была хороша. Розыгрыш на Рождество, причем заблаговременно спланированный — это было просто замечательно! Именно основательность подготовки и была отличительной чертой этих двух. Ну что же, на этот раз роли были распределены для каждого из нас. Невилл, как большой любитель гербологии, должен был узнать о различных растениях из рецепта зелья, предоставленного близнецами. Довольный тем, что ему не придется рисковать, мальчик с радостью умчался в теплицы. Гарри и Дафна, как любители приключений, должны были помогать братьям развешивать ловушки по школе. Ребята тут же согласились, отыскав в этом предложении массу положительных моментов. А нам с Гермионой досталась работа в библиотеке — поиск необходимых заклинаний, зелий и тому подобного. Естественно, Гермиона тут же потащила меня в сокровищницу информации, сопротивляться этому было бесполезнейшим делом. О тролле, так как мы не были на ужине, мы узнали только когда столкнулись с ним на четвертом этаже — мы шли из библиотеки. Махина тролля замерла в одном из концов коридора. И если поначалу мы списывали стоявший неприятный запах на прорвавшую канализацию, то теперь были вынуждены признать очевидное.

— Бежим! — я схватил не успевшую сориентироваться Гермиону за руку и просто тяну за собой. Не время и не место нежничать. Только вот убежать далеко мы не смогли: коридор заканчивался поворотом, упиравшимся в запертую дверь.

— О, нет! — простонала Гермиона, когда Alohomora не сработала. Сердце мое едва не оборвалось от отчаяния, отразившегося на лице девочки. Адреналин заставлял мозг работать активнее. Так, из коридора мы сбежать не сможем — он узкий, так что тролль занимает его весь, едва не скребя макушкой по потолку. И почему эта скотина решила пойти именно сюда?!

Взгляд бесполезно метался по пустым стенам (хоть бы один факел поблизости был!), пока не зацепился на мирно сопящую в темном уголке картину, изображавшую пожилую даму в чепчике.

— Мэм, эй, мэм! — я подлетел к портрету, оставив Гермиону у двери — чуть что, моя девочка сможет спастись, — Позовите кого-нибудь из учителей! Здесь тролль!

— Ась? — сонно проквакала старушка, выпучив и без того огромные водянистые глаза.

— Преподавателей позови, здесь тролль!!! — максимально сократил я свою речь, не до вежливости мне сейчас. А старушка повернулась ко мне правым ухом да еще и оттопырила его.

— Что, милок? Говори громче!

— Да разуй шары, карга старая! — я, озверев, сорвал портрет со стены и повернул в сторону грузно двигающейся твари.

— Господи Иисусе! — совсем по-девичьи завопила бабка и молниеносно рванула за рамку портрета. Вот так, может, они и успеют... А пока надо заняться Гермионой: ее лицо было настолько бледным, что полумрак делал ее похожей на утопленницу.

— Все будет хорошо, вот увидишь, — я подошел к ней и, не удержавшись, обнял свое дрожащее сокровище. Поверх головы девочки я смотрел на стену, прикидывая варианты спасения хотя бы Гермионы. Так как тролль занимает весь небольшой коридор, соответственно, быстро развернуться он вряд ли сможет. Стоит ли говорить о размахивании дубиной? Тушка у него, мягко говоря, большая, массивные ноги коротки. Между ними и стеной есть пространство, ребенок сможет пролезть...

— Гермиона, — я за плечи отстранил девочку от себя и заглянул в потемневшие от страха карие глаза, — У меня есть план. Главное, не бойся, все получится, хорошо?

— Х-хорошо, — кивнула она, хотя уверенности в ее голосе как не было, так и не появилось.

— Я отвлеку его, а ты постарайся пробежать между его ногами и стеной.

— Что? Ты с ума сошел? Я не смогу!

— Сможешь. Доверься мне.

— Нет, нет...

— Гермиона, верь мне, пожалуйста, — со вздохом она все-таки отпустила меня и, сжав кулаки, постаралась сосредоточиться на моих действиях. Я всегда был уверен в ней! Я вышел пред ясные очи тролля и направил ему в морду палочку с торчавшим волоском единорога.

— Aquamenti! — кричу я, и мощная струя воды ударяет прямо в лицо монстра. Одной лапой тролль начал тереть глаза, отфыркиваясь от воды — помывку такого рода ему, похоже, еще не доводилось испытывать.

Замершая за углом Гермиона по моему сигналу рванула с места, ловко проскочила между троллем и стеной, но поскользнулась на воде и упала.

— Гермиона!

— Я в порядке, царапина на щеке! — тролль все еще тер лапой морду, мешая воду с кровью из царапин от когтей, — Давай теперь ты! Так же, ладно?

— Да!

Гермиона ударила тварь в спину струей горячего пара — никогда не думал о таком применении сушащих чар. Взвыв, чудище попыталось увернуться и одновременно найти источник обжигающей боли. Вздохнув, как перед прыжком в холодную воду, я рванул с места, пытаясь повторить маневр Гермионы. Не знаю, что пошло не так, да только вдруг запнулся о полы мантии и полетел лицом вперед. Адреналин сделал свое дело — боли я не почувствовал, но хруст неудачно подвернувшейся руки был так отчетливо слышен, что меня затошнило.

— Рон! — Гермиона кинулась ко мне, стремясь помочь подняться. Правая рука отказывалась двигаться, медленно наливаясь ноющей болью. К счастью, пока что несильной.

— Все нормально, не стой, надо беж... — договорить я не успел: вспышка жгучей боли в боку и полет к стене "отвлекли" меня. Гермиона страшно закричала что-то нечленораздельное, уплывающим сознанием я успел уловить невнятный треск и гулкое падение чего-то тяжелого, а потом мое сознание просто утонуло в черном омуте болевого шока.

Очнулся я легко, словно вынырнул из глубокого озера. В голове гудело, дыхание причиняло боль где-то в легких, под обнаружившимися на груди бинтами немилосердно чесалось. Ярко-красное солнце, светившее в окно напротив меня, окрашивало белые стены Больничного крыла в алый цвет, играя бликами на стеклах, разбиваясь на радужные осколки. Сколько времени я пролежал, заторможено разглядывая эту красоту, сказать не берусь. Отвлекла меня лишь вошедшая в палату мадам Помфри.

— Очнулся? Слава Мерлину! Ну-ка, посмотри на меня. Говорить можешь? — глаза колдомедика были полны тревоги и странного тепла, которое я видел лишь в глазах своей матери.

— Могу, — неуверенно сказал я хриплым голосом. На мгновение, из-за самочувствия и голоса, мне показалось, что все произошедшее со мной было не больше, чем галлюцинацией, вызванной начавшейся белой горячкой. И я, тридцати восьмилетний алкоголик, лежу в больнице. Прикосновение на удивление нежных прохладных ладоней к лицу вернули меня в действительность:

— Ну-ка, последи за пальцем, — убедившись, что моя координация не нарушена, мадам Помфри приступила к осмотру моих повреждений при помощи одной только волшебной палочки. Самопишущее перо бегло летало по бумаге, записывая результаты, а меня вдруг подбросило в воздух от осознания — Гермиона!..

— Что случилось, мистер Уизли? — нахмурилась мадам Помфри, поправляя накрахмаленный фартук. Я умоляюще посмотрел на нее:

— Мэм... А девочка... Гермиона Грейнджер...

— Волнуешься? — понимающе улыбнулась мадам, — С ней все хорошо, лишь ссадина на лице да нервное истощение. А вот то, что твои повреждения не вызвали осложнений, можно назвать чудом. Как вы могли пойти искать тролля?

Ее укоризненный голос вывел меня из себя: вот уж где ни я, ни Гермиона виноваты не были!

— Мы никого не искали! Неужели взрослые маги — преподаватели! — не смогли быстро найти и обезвредить опасную тварь?!

— Мистер Уизли! — возмущенно воскликнула мадам Помфри, но я уже разошелся. Я грозил всем, что заставлю родителей подать в суд, перевести меня в другую школу; угрожал тем, что напишу родителям Гермионы и других магглорожденных о том, какой опасности здесь подвергаются их дети. Я кричал на весь свет и на тупость Дамблдора, позволившему находиться в школе опасному существу — и имел я ввиду далеко не Пушка, и даже не тролля.

— Я думаю, достаточно, мистер Уизли, — тихий голос Снейпа подействовал на меня, как ведро ледяной воды. От покрасневших щек жар медленно полз к ушам и шее: так стыдно мне еще никогда не было. Профессор был бледен, под глазами его залегли тени, а его когда-то стремительная летящая походка была искалечена хромотой, — Смотрю, вам лучше?

— Да, сэр. Не могли бы вы помочь мне сесть? А то не слишком удобно разговаривать, лежа в постели.

— Нет.

— Почему?

— У вас поврежден позвоночник, — спокойно сказал профессор, присаживаясь на стул рядом с кроватью. Нога его явно болела, но на лице Снейпа не дрогнул ни один мускул; я был восхищен его выдержкой. Честно говоря, я ничего не знаю из медицины, кроме заклинаний, которые помогут выжить в боевых условиях, так что мне трудно судить, чем чревата для меня подобная травма. Декан не задержался с объяснениями.

— Вы родились в рубашке, мистер Уизли — у вас всего лишь зажат нерв и сломано два ребра. Кроме этого был открытый перелом руки, думаю, мадам Помфри уже к вечеру излечит его.

— Я смогу ходить? — в горле стоял комок, не дававший и единого шанса хоть как-то побороть сухость во рту. Неужели мои шансы исправить прошлое исчезнут сегодня?

— Сможете, Уизли. В противном случае вы не находились бы в школьной больнице, — профессор тяжело поднялся, — Как только вас выпишут, жду вас в своем кабинете.

— Хорошо, сэр.

— И пятьдесят баллов Слизерину за спасение жизни ученицы.

— Спасибо, — удивленно прошептал я, однако, дверь в больничное крыло уже захлопнулась. Мадам Помфри засуетилась около проснувшейся Гермионы. Я кое-как повернул в их сторону голову и даже слабо улыбнулся подруге. С ней было все хорошо — эта мысль странным образом успокоила меня, и я заснул. Сон мой закончился с появлением плакавшей мамы: она оставила Джинни с Лавгудами, а сама постаралась как можно быстрее приехать сюда. Отец, который тоже был здесь, очевидно, отправился к директору.

— О, Ронни! — мама вцепилась в мою руку, ежесекундно прижимая ее к своей мокрой щеке. Я пожал ее пальцы:

— Мам, не плачь, а? Со мной все будет хорошо, так профессор Снейп сказал, — постарался ободряюще улыбнуться я; женские слезы всегда странным образом вызывали во мне чувство непонятной слабости и беспомощности.

— Да мало ли что он мог сказать! — в запале воскликнула мама, но тут же смолкла и как-то затравленно оглянулась. Однако сейчас в больничном крыле, кроме нас, никого не было. Мама вздохнула, — Прости, сынок. Я так испугалась, когда прилетела сова от профессора МакГонагалл...

— Почему от нее? А не от директора? Или даже декана...

— Не знаю, милый, — покачала головой начавшая успокаиваться мама, — Наверное, у него и так было много забот из-за этого треклятого тролля...

О, нет, мама, ну не надо снова рыдать! Что делать?.. Спасение принес отец, вошедший в крыло.

— Здравствуй, сынок.

— Привет, па.

— Как ты?

— Нормально уже — голова не болит, ребра тоже, правая рука дико чешется — вот и все, — я пожал плечами. Папа положил руку маме на плечо и снова заговорил:

— Я видел твоего декана, Рон. Он говорит, что примерно за три недели они с мадам Помфри поставят тебя на ноги.

— Было бы здорово — здесь так скучно, — я широко зевнул, прикрыв рот левой ладонью. Отец смог успокоить маму, но отходить от меня она категорически отказалась. На меня вдруг снова напала сонливость, и я сам не заметил, как отключился. Во сне я бежал по темному коридору, в конце которого меня ждала Гермиона, но я все никак не мог ее настичь. Я кричал ей, чтобы она спасалась, но она только смеялась и кружилась на месте; ее юбка-колокол от кружения легко развевалась. Гермиона была в подвенечном платье, как и в день свадьбы, прекрасная, хрупкая. И еще не моя. Мои пальцы почти коснулись кончиков взметнувшихся каштановых волос, когда прогремел взрыв...

Проснулся я в жутком настроении, мокрый от пота. Вечерело, в больничном крыле стояла почти что неестественная тишина. Я попытался пошевелить ногой. По ней словно электричество пустили (знаком с подобным ощущением, потому что однажды я, неопытный идиот, полез в подвал включить пробки). Слава Мерлину, я хоть что-то чувствую!

Вечером мадам Помфри покормила меня, не поднимая с постели, затем дала зелья и велела спать. Хотя я, наверное, на неделю вперед отоспался, так что смысла в этом не видел. Лежать просто так и ничего не делать было чертовски сложно. Каждая трещинка на потолке была досконально изучена, от нечего делать я стал вспоминать все заклинания, которым меня учили в академии авроров. Нда, память моя оказалась решетом. Где бы достать книги для повторения?

Пока я размышлял над подобным вопросом, в больничное крыло пробрались близнецы.

— П-с-с, лежебока!

— О, ребята!

— Да тише ты, мадам Помфри прибежит — нам всем несдобровать, — Фред (или Джордж?) легко взмахнул палочкой и прошептал заклинание неслышимости, — Вот теперь хорошо, хоть заори, никто не услышит. Как ты, братишка?

Они оба уселись по бокам от моих ног и наклонились к моему лицу, выискивая взглядом хоть что-то неладное.

— Все со мной нормально! Папа сказал, что Снейп обещал меня за три недели на ноги поставить, — близнецы встревожено переглянулись, и мне пришлось пояснить, — У меня нерв в позвоночнике зажат. Пролежни будут...

— Да ладно, пролежни!

— Да, подумаешь!

— Главное, что ты снова будешь в строю...

— ... и поможешь нам шалить!

Конечно, братцы невероятно рады тому, что со мной все будет хорошо. Чертовски приятно это осознавать.

— Как там Гермиона?

— А, — понимающе переглянулись рыжие обормоты, — Дама твоего сердца в полном порядке, сейчас усиленно корпит над заданиями, завтра планирует прийти к тебе.

— Но мы этого не говорили, — один из близнецов подмигнул и приложил к губам палец. Я же только и мог, что счастливо — и глупо — улыбаться. Я все смогу.

Время тянулось мучительно медленно. Наверное, я бы сошел с ума от скуки, если бы не мои маленькие друзья. Они привносили тот свет и шум, который был так необходим мне, чтобы чувствовать себя не замороженным в стерильно-белой палате экспонатом, а живым человеком. И все-таки я боялся, что так и не встану. Не смогу помочь Гарри, и судьба повторится вновь, только уже без моего участия. Да и что сможет сделать несчастный калека?..

Гермиона и Гарри приходили каждый день. Поттер больше расспрашивал меня да делился последними событиями, словно чуял, когда я устаю от повторения лекций вместе с Гермионой. Нет, я не виню ее, она хочет помочь, да только я-то уже все знаю! Ох уж эта школа... Близнецы ко мне заходили редко, большую часть своего времени проводя на тренировках по квиддичу. Нового ловца Вуд нашел буквально за две недели до матча со Слизерином, но натренировать его... Честно, сомневаюсь я, что Гриффиндор в этот раз победит. И чего я не дал Гарри отобрать у Малфоя игрушку Невилла? Дурак, честное гриффиндорское, дурак!

В субботу с утра ко мне пришли Гарри, Гермиона и Невилл. Я не хотел пускать их на матч: одному Мерлину известно, чего удумает Волдеморт в голове у Квирелла. И Снейп в этот раз может и не успеть...

— Но почему ты не хочешь, чтобы мы пошли?! — возмущался Гарри, огромными от удивления глазами глядя на меня.

— Ну, мне без вас скучно будет! Я и так тут целыми днями валяюсь.

— Но мы после матча придем!

— Ну конечно, вы меня послушаете, только когда вам голову бладжером пробьет!

— Рон, — вкрадчиво начала Гермиона, — ты знаешь что-то?

— Я много чего знаю, но ничего говорить не буду. И вообще...

Уговорить их я, конечно, не смог. В принципе никогда не ладил с детьми, не мог понять их логики. Помнится, с маленькой Мари-Виктуар, дочерью Билла и Флер, я мог оставаться минут на тридцать, если не меньше. Сначала ей было интересно дергать меня за волосы, нос, пытаться откусить пальцы — меня и самого это забавило. А потом она взрослела, а я спивался... Она всегда так грустно смотрела на меня большими голубыми — того же оттенка, что и у Билла — глазами и спрашивала, почему я так редко прихожу. И мне тогда так стыдно становилось. Я неделю не пил — и потом срывался...

Мои далеко не самые веселые воспоминания прервал бой часов в кабинете мадам Помфри — три раза. Матч должен был закончиться...

И вправду, через пятнадцать минут за дверьми больничного крыла раздался топот — тяжелый, неровный, нерасторопный. Так мог идти только Хагрид. Увиденное едва не заставило меня подскочить на кровати: все лицо полувеликана было залито кровью! Выбежавшая из кабинета мадам Помфри могла только охать и сокрушаться по поводу опасных игр.

— Да... вы, это, не ко мне лезьте... Там мальчонка, с Гарри и Гермионой, друг ихний, значит... я того, сел на него...

Вот тут у меня и вовсе закружилась голова. Достал-таки, урод безносый! Мадам Помфри оставила Хагрида, севшего на жалобно скрипнувшую кушетку, и занялась бледным Невиллом. У него выявили перелом руки и пару трещин в ребрах. Хвала Тем, кто выше, ничего опасного для жизни! Ох, сейчас бы сигаретку...

Пока мадам занималась лечением Невилла и Хагрида, я подозвал все еще обеспокоенных Гарри и Гермиону и задал им вполне резонный вопрос:

— Ну и какого хрена с вами случилось?!

Мелкотня мрачно переглянулась и не менее мрачно заявила: Снейп. Я закатил глаза. Ну все, жопа флоббер-червю! Я, наверное, добрых полчаса пытался добиться от детей хотя бы истории о том, что произошло. И если Гермиона снова заладила «Я знаю все лучше всех!», то Гарри мало того, что сгладил углы, так и рассказал почти так, как я того требовал.

— Игра была жутко напряженной! Это было что-то! Слизеринцы совсем обнаглели, так и пакостили... ой, — я махнул рукой. На всякие игры мне было плевать, по сути; да и с честью дома, как таковой, я не особенно носился. Я сделал знак продолжать, — Где-то через полтора часа игры в нас — меня, Гермиону и Невилла — полетел бладжер. Близнецы, конечно, невероятны! Они отбили бладжер, но он снова вернулся. Так было раза два или три. Фред и Джордж стали потом им... как бы играть, перебрасывать друг другу, так и улетели на другой конец поля. И тут Хагрид снитч увидел! Я тоже пытался его найти, но без бинокля было неудобно. Я попросил, и Хагрид нагнулся, чтобы дать его мне. Вот тут бладжер и врезался в него! Это было ужасно! Хагрид упал, мы с Гермионой успели отскочить, и другие ребята, а вот Невиллу не повезло, он споткнулся. Ну, ты и сам видишь, к чему это привело.

Гарри печально кивнул на спящего по соседству мальчика. Да уж, вот кому точно редко везет...

— Ясно. Но при чем тут Снейп?

Я ни к кому конкретно не обращался, но так и знал, что обязательно ответит Гермиона:

— Я же говорю, что разбираюсь в магии — я столько книг прочитала! И Снейп накладывал какое-то проклятие: шептал что-то и смотрел только на бладжер. Именно так и делаются проклятия!

— А мотивы?

— Он не любит Гарри! И, — Гермиона вопросительно посмотрела на Поттера. Чего-то я не знаю... — Гарри видел, что Снейп ранен. Его тот пес с третьего этажа укусил.

Я закатил глаза. Все, уперлись рогом, причем оба! Ох, мои седины...

— Гермиона, «не любит» не значит «желает смерти». Ты чувствуешь разницу в этих словах? Не стоит быть голословными. Давайте еще понаблюдаем за ними, хорошо?

— За кем, «ними»?

— Я имел в виду: «за ним». Утомили вы меня, дети. Вы такие шумные, львятник, дайте змейке подремать, — я улыбнулся им. Надеюсь, мне удалось сгладить углы и донести хоть что-то до этих горячих голов.

На следующий день ко мне пришли мои однокурсники во главе с Дафной. Это было так приятно, черт возьми, хотя я прекрасно понимал, что это все благодаря инициативе Гринграсс. Хотя вон Кребб и Гойл явно сами решили прийти: достаточно приятные оказались ребята, ну а медлительность — не порок. Со слизеринцами оказалось на редкость интересно болтать, не смотря на поначалу витавшее в воздухе напряжение. Ребята, конечно, хвастали своими семьями, у кого какой дар от магии. Оказалось, что увальни Кребб и Гойл происходят из древних орков, поэтому хорошо разбираются в стихийной магии. Миллисента любит и немного понимает животных, а Блейз прирожденный зельвар...

Через пару часов их прогнала мадам Помфри, и я смог немного отдохнуть. Нет, и откуда у детей столько энергии? Туда бегают, сюда бегают — и при этом еще и ночью умудряются не спать! А еще интересно, почему все чистокровки в голос утверждают о магических дарах? Нет, сам по себе дар магии — это невероятно, но еще что-то от нее? Не перебор ли? Впрочем, мне ничто не помешает выяснить подробности — разумеется, когда я выберусь из этой чертовой больницы.

Однако ноябрь уже подходил к концу, а на ноги я так и не встал. Максимум, что мне позволили — сидеть не дольше пары часов. Чувствительность тоже возвращалась, но так медленно, что я начал отчаиваться. К тому же, выяснилось, что моя палочка сломалась. Радости не добавило и то, что мои родители ничего не потребовали от школы, хотя могли. Однако Снейп в середине декабря сказал, что школа согласна оплатить мне покупку новой волшебной палочки и полного комплекта школьных мантий. В каком же лесу акромантулы сдохли?!

Итак, я сижу в постели и читаю принесенную Гермионой книжку «для легкого чтения». «Алхимия: мифы и реальность». Хорошая книжечка, увлекательная. Именно она натолкнула меня на мысли о Николасе Фламеле. Что-то на этом фронте у деток тихо... Странно, странно... Неужели еще не выяснили? Удивительно. Впрочем, в этот раз все немного по-другому, удивляться нечему.

Итак, восьмое декабря, воскресенье. Я выспался — о, Мерлин, спасибо за отсутствие кошмаров! — и теперь с нетерпением ждал прихода мастера по изготовлению волшебных палочек. Не могу понять, как он согласился ехать в такую даль, но факт был налицо: сегодня мистер Олливандер подберет мне волшебную палочку. Как же спокойно от этой мысли становится...

Появился он после часа дня — мадам Помфри как раз закончила делать мне массаж (мышцы током пробирает от него!), как двери в больничное крыло открылись, и вошел профессор Снейп. Следом за ним с небольшим саквояжем вошел и мистер Олливандер. Уж не знаю, почему, но глядя на него, я сразу подумал об одуванчике. Вскоре профессор и мадам Помфри оставили нас вдвоем.

— Добрый день, молодой человек. Слышал о вашей храбрости. Не ошибусь, если скажу, что вы — гриффиндорец?

— Нет, сэр, я со Слизерина.

— Вот как. Что ж... Осмелюсь еще предположить, что палочку вы унаследовали от кого-то из своих старших братьев?

— Здесь вы правы. Билл Уизли.

— Хм, занятно...Значит, ива и волос из хвоста единорога, двенадцать дюймов. Хлесткая, упругая. Хороша в чарах.

— Да, сэр, на чарах я один из лучших. А вот трансфигурация...

— Думаю, мистер Билл Уизли не особенно любит этот предмет.

— Как вы?.. — ну право слово, компания Трелони, не иначе! Тем временем маг с гордым видом снисходительно пояснил:

— Юноша, я изготовил палочку, которую сломал тролль. Конечно, она достаточно стандартна, однако после долгих лет общения с вашим старшим братом, она обрела свою индивидуальность. Вот почему некоторые палочки представляют семейную или даже национальную ценность. Они несут в себе магию своего обладателя. Хотя конечно есть исключения...

— Какие, сэр?

— Всему свое время, мой друг. Мадам Помфри сказала, что вы можете недолго стоять. Не изволите?..

Итак, да, я стоял. Ноги мои дрожали, тело ныло от напряжения — но я стоял. Линейки, которые достал из саквояжа мистер Олливандер, юрко крутились около меня, что-то все время измеряя. Небольшой серебряный приборчик мерно постукивал в такт моему сердцу. Когда же и линейки, и приборчик снова отправились на дно саквояжа, мистер Олливандер дал мне неограненный кристалл.

— Мне нужен образец вашей магии. Всего лишь измените кристалл.

— Но как без палочки?!

— Просто пожелайте.

Это стало самой долгой процедурой. Я сжимал чертов минерал так, что побелели костяшки, на лбу моем выступил пот. Но — никаких изменений. Олливандер безмятежно разглядывал низкое декабрьское небо, наблюдал за мягким снегопадом.

Я уже отчаялся сделать что-либо, так что просто откинул бесполезный кристалл, в сердцах прошипев:

— Да сгори в аду, чертова стекляшка!

Хлоп! На потемневшей от огня (странно, что не загорелась) простыни лежал, играя бликами света, прозрачный, чуть розовый кристалл, сверкающий идеально отточенными краями.

— Вот и все, молодой человек. Несложно, не так ли?

Кристалл отправился в саквояж, мистер Олливандер улыбнулся мне и засеменил прочь из больничного крыла. На мой вопрос, когда ждать палочку, мне ответили, что всему свое время, но до конца каникул я ее получу. Осталось только ждать, хотя со всеми моими попытками начать ходить, никакого терпения не осталось...

* * *

Пятнадцатое декабря. Солнце светит чуть ярче, вновь начавшаяся метель ни капли не раздражает, а холод в коридорах лишь приятно бодрит. А все потому, что я шел в свою гостиную.

Я. Сам. Шел. К себе!

О, это прекрасное чувство свободы! Конечно, я все еще быстро уставал. Но напряженные мышцы делали мою походку похожей на походку моего декана. Это на самом деле заставляло меня задуматься о его прошлом, но эйфория все еще кружила мне голову, так что я просто отмахнулся от этих мыслей.

Студенты были на обеде, куда мне, собственно, идти не хотелось. Так что я вошел в свою комнату. Скинул одежду, насквозь пропахшую зельями и больничным крылом. Кажется, даже легкие мои насквозь провоняли этим, и никакое мыло не поможет. Тем не менее, душ принес мне еще больше радости в жизни, которая исчезла быстрее лопнувшего мыльного пузыря. Клетка, стоявшая на моей прикроватной тумбочке, была пуста.

Такой паники я не испытывал, пожалуй, с того дня, когда увидел лицо Гарри в день гибели Джинни. Мордред и Моргана, ну почему именно сейчас?!

В данный момент, конечно, от Петтигрю пользы было немного, но жизнь кое-кого точно могла стать лучше. Кто, кто мог выпустить эту мерзкую тварь? Кому мешала жить безвредная крыска?

Думай, Уизли, думай...

Я резко остановился посреди комнаты. Малфой. Только он мог, только он достаточно сильно желает мне насолить. Ну, уж этого я ему не прощу. На Петтигрю у меня были большие надежды.

Я стремительно вылетел из комнаты, но был вынужден остановиться. Черт бы его побрал, этот обед! Я пару раз ударил кулаком в стену, чем заслужил неодобрительный взгляд Кровавого Барона.

Стоп...

— Сэр! Извините, сэр, но вы не видели здесь крысу? Она немного хромает, у нее нет одного пальца...

— Нет, — покачало головой привидение, — Здесь слишком много крыс, я не обязан следить за каждой.

— Еще раз прошу прощения, сэр.

Я вздохнул. Отчаяние и гнев все еще клокотали в груди, так и не найдя выплеска. Мерлин, ну за что мне такие испытания?

Весь обед я носился по подземельям, спрашивая всякого, кто мог говорить, о Петтигрю. Конечно, никто мою крысу не видел. Да чтоб им провалиться!

— Эй, братец! — меня схватили четыре, словно ниоткуда вылезшие, руки и втянули в небольшую нишу в стене, — Мы слышали, что ты потерял бедную Коросту?

— О, неблагодарный сын своей матери! — возвел очи горе Фред, — Как мог ты потерять сокровище...

-... принадлежавшее самому Персивалю Уизли, лучшему магу клана Уизли?

— Ой, заткнитесь, придурки, без вас голова болит. Хотите помочь — я вас слушаю; нет — идите по всем известному адресу.

Близнецы удивленно переглянулись. Ну да, я не каждый день бываю таким вот... Таким, каким я был до своего путешествия в прошлое за вторым шансом.

Я снова содрогнулся от перспектив, которые теперь казались безумными и пустыми надеждами; но я должен был хоть что-то сделать, обязан!

— Извините, парни, но я действительно очень расстроен. Если у вас нет предложений — оставьте меня в покое, лады?

— О, конечно-конечно...

— ... но так, на всякий случай...

— ... загляни в кабинет к МакГонагалл...

— ... у нее всегда полно мышек для студентов.

Точно. Близнецы, я вас люблю! Я сорвался с места так, словно меня облили гноем бубонтюбера, братья только и могли, что ошарашено проводить меня взглядами. Впрочем, сейчас это было неважно. Петтигрю — вот моя цель номер один, вот моя возможность изменить будущее. Однако провидение меня не поддержало: заложив крутой вираж в одном из особо холодных коридоров с намерзшим на полу льдом, я поскользнулся и со всей дури — а этого добра у меня хватало — врезался в тяжелые заиндевевшие доспехи. От моего вопля шарахнулась проходившая мимо Миссис Норрис, а прихромавший на дикий шум Филч до самого прихода заместителя директора стоял с вытаращенными глазами и открытым в восхищении ртом. Да, действительно, таких матов старый-добрый Хог точно не слышал последние лет эдак дцать.

День для меня закончился усталостью из-за того, что я несколько часов мыл котлы у Снейпа, попутно выслушивая нравоучения. Да, чтоб тебя метлой в задний проход по самые гланды, я без тебя знаю, что лажанулся! Заткнись, ради всех богов, заткнись!..

Наказание продлили еще на день. Легиллимент херов.

Малфой за эти два дня меня задолбал. Причем так конкретно задолбал, что я искренне радовался тому, что у меня нет палочки. Ну а что, за убийство при помощи Непростительного, знаете ли, не на курорт на двадцать лет отправляют. Так что я проявил чудеса долготерпения и врезал Малфою только тогда, когда оскорбления переключились на семью. В гостиной и так было шумно, но народ старался не слушать оскорблений Малфоя — по крайней мере, та часть народа, которая не поддерживала взглядов Волдеморта. Когда Малфой, наконец, завопил что-то о моей матери, нарожавшей столько остолопов только для министерских выплат, я медленно встал с кресла и угрожающе навис над сосунком:

— Ну-ка, повторим? — Малфой молчал. Я, тоже без слов, двинул ему под дых, да так, что мальчишка хрипло выдохнул и, загнувшись, повалился на пол. Я отвернулся и пошел прочь из гостиной, хотя гнев все еще клокотал во мне.

Не знаю, почему никто не доложил Снейпу. Только позже мне Дафна по секрету скажет, что вмешался староста, прочитавший отличную речь на тему ценности и неприкосновенности семьи.

Сейчас же я мчался по коридорам родной школы, кипел от гнева и попутно соображал, куда мог подеваться Питер. После не завершившейся успехом вылазки в кабинет МакГонагалл, я впал в отчаяние. Крыса была мне жизненно необходима, от нее зависело, смог ли я дальше осуществлять свой план. Без Карты Мародеров, увы, искать Питера по замку было бесполезно, а просить ее у братьев... Ну уж нет, как же я объясню, откуда я про нее знаю? Снова врать, выкручиваться... Да пошло оно все!

— Да где же эта хренова крыса?! — отчаяние все-так прорвалось наружу, я несколько раз пнул завалявшийся здесь камешек, пока в раздумьях наворачивал круги.

Отвлек меня (меня всегда отвлекают! Гермионе поплакаться, что ли...) раздавшийся внезапно шум. Я огляделся и приник к стене, которая вдруг с жутким скрипом провалилась назад.

Я упал на то самое место, которым обычно думал в детстве. Снова огляделся. Завалы, просто стены хлама различного предназначения подсказали мне, в какое же д... в смысле, куда попал.

Выручай-Комната.

Очевидно, я, сам того не желая (подсознательно, да) совершил этот, определенно дурацкий, ритуал. Да и хрен с этим. Меня захлестнула волна воспоминаний.

Последний раз, когда я видел эту комнату, она утопала в огне. Тогда же погиб кто-то, да?.. Да и я сам чуть копыта не откинул...

В полной задумчивости я стал бродить по лабиринту давно забытых, никому не нужных вещей, предаваясь воспоминаниям и непонятной тоске. Словно живые, передо мной вставали картинки из прошлого: Гарри, спокойно и размеренно, предельно понятно объясняет суть заклинания Патронус; Невилл, с недоверием разглядывающий свою палочку — он только что смог оглушить Гермиону... Также вспомнил я и о штаб-квартире, которая была здесь в далеком, теперь, надеюсь, невозможном 1997-ом году...

Под ногами что-то хрустнуло. Я тот час отскочил и пригляделся...

Маховик Времени.

Позже, когда я вспоминал об этом эпизоде, мне казалось, что безумная мысль, связанная с Петтигрю, родилась мгновенно. Но, конечно, прошло время между тем, как я нашел артефакт и тем, когда и придумал этот гениальный план. Вернуться в прошлое на два дня и проверить, на месте ли Питер. И выкрасть его до исчезновения. Почему-то дальнейшие мои умные мысли пришли потом. Совсем потом.

Пять минут я приноравливался к Маховику. Действие этой штуки Гарри и Гермиона, конечно же, описывали во всех подробностях, но я так и не мог представить, насколько это волнующе и волшебно. Казалось бы, я просто повернул механизм назад — и вот я снова стою в Выручай-комнате, ни капли не изменившейся. Неподалеку от меня валялся еще целый Маховик Времени — увы, он немного треснул после встречи с подошвой моего ботинка. Кроме этого о том, что перемещение было удачным, свидетельствовало и то, что было утро. А исчез я когда? Вечером!

После перемещения я ощупал себя: все-таки, артефакт был поврежден, да и после печально известного расщепления я весьма подозрительно относился к мгновенным способам перемещения. Слава Мерлину, обошлось. То, как я крался вдоль стен, пугаясь каждого шороха и тени, прятался в нишах — и все ради того, чтобы меня не заметили,— требует отдельного рассказа, но я все же промолчу. Такими моими вывертами я обязан Гермионе, вернее, тому, как она запугала меня возможными последствиями при нарушении пространственно-временной линии. Ну не должно меня быть здесь, не должно!

В гостиной, хвала Мерлину, никого не было. Мне чертовски везло, словно я выпил бутылочку Феликс Фелицитаса. Спальня нашего курса тоже была пуста. Клетка с Питером была на своем законном месте. Не размышляя ни секунды, я открыл клетку, схватил крысу, и тут...

И тут меня посетила та самая мысля, что приходит последней. Я не нашел крысу не потому, что та сбежала. Просто я будущий уже забрал ее!

От осознания своего идиотизма я просто рухнул на пол от смеха, впрочем, не выпуская крысу из рук. Ситуация получилась крайне абсурдно, бредовой и замкнутой, как круг.

Я, все еще икая от смеха, поднялся. Так, осталось только вернуться назад... Только вот Маховик вперед не перемещает. Значит, надо дождаться, пока я исчезну с Маховиком, и все встанет на свои места. Но, черт подери, это же целых два дня! Где я буду все это время?!

Коря себя на чем свет стоит, я аккуратно закрыл клетку и незаметно вышел обратно в коридоры школы. Я сам себе развязал руки и предоставил незапланированный двухдневный отпуск. Ладно, разместиться я могу и в Выручай-комнате, крысу оставим там же, в клетке.

В животе грустно заурчало — перед перемещением я не успел поужинать. Печально посмотрев на повисшего в моей руке Питера, я сказал:

-Если хочешь есть, значит, надо поесть, — чувствуя себя каким-то невыразимцем или шпионом из фильмов, которых я пересмотрел немереное количество, я начал незаметно пробираться на кухню к домовикам.

Конечно же, меня накормили так, словно я был тощим скелетом. Удивительно, но из-за всего пережитого во мне проснулся поистине зверский аппетит. Домовики были просто счастливы, заполучив в свои лапки такого благодарного студента, как я.

— Ой, спасибо, но мне хватит, правда, — еду, действительно, было уже некуда распихивать, и расстроенные лопоухие создания отстали от меня, на прощание изъявив желание видеть "молодого господина" почаще. Да я с удовольствием, вы о чем!

Выручай-комната встретила меня треском пламени в камине и наличием удобного кресла перед ним. До своего перемещения я пробегал 12 часов в поисках крысы, к тому же плотно пообедал, так что не удивился тому, как быстро меня сморило. Так быстро, что чуть не упустил Питера из рук.

— А ну стоять, маленький ублюдок! — при помощи манящих чар я призвал крысу обратно себе в руки, — Ишь ты, намылился скипнуть. Жить надоело? — я заглянул в маленькие похожие на пуговицы глаза и усмехнулся, — Хренушки, у меня на тебя планы.

Я наколдовал клетку, сунул туда верещащего Петтигрю и, едва успев скинуть мантию, рухнул в созданную Комнатой кровать.

Не знаю, что заставило меня подскочить с кровати и бешеными глазами выискивать опасность: приснившийся кошмар о злоключениях в лесах Британии или упавшая со стола клетка. Петтигрю, к счастью, далеко не убежал — ему придавило хвост, и теперь крыса, противно вереща, пыталась вырваться сначала из плена прутьев, а потом моих рук.

— Задолбал ты меня по самое "не могу", — я зло тряхнул рукой так, что у Питера едва голова не отлетела в сторону, — Если ты не успокоишься, я тебя миссис Норрис скормлю, усек?

Вот теперь можно было со стопроцентной уверенностью сказать, что Петтигрю ненавидит меня так, как никогда и никого до этого. Ну что же... Миссия выполнена? В этот раз я не стал ставить клетку куда-то высоко — заклятием припаял дверцу к прутьям, и опустил клетку на пол. И, оставив насупившемуся предателю немного печенья, спокойно пошел прогуляться по ночному Хогвартсу.

Правда, уже через этаж я пожалел о том, что у меня нет Карты Мародеров.

Вот надо же было наткнуться на Дамблдора в компании Снейпа! Везет, как утопленнику, честное... гм... слизеринское?

— Я понимаю твое беспокойство, Северус, но я не могу ничего иного сделать.

— Тем не менее, Альбус, оставлять зеркало в свободном доступе — это халатность. До меня доходили слухи, что мальчишка Поттер шляется по коридорам после отбоя.

— Тем лучше будет для него, ты же понимаешь... — директор и зельевар приблизились к тому месту, где был я. Я, конечно, не "мальчишка Поттер", но влетит мне не по-детски, если декан таки спалит меня. И я юркнул в уютную темноту ниши для доспех.

— К тому же... — Дамблдор и Снейп успели лишь на несколько шагов отойти от ниши, где я прятался, как свет тут же загородил Хагрид, что-то тяжело поставивший на пол.

— Тише ты, идиот! — рассерженно и яростно зашипел на него Снейп, — Ты что, не понимаешь, что несешь древнюю реликвию?!

Ну да. Зеркало Еиналеж — это я прочитал сверкнувшие в свете факелов старые посеребренные буквы. Блеснула гладкая зеркальная поверхность, чтобы тут же скрыться за белым туманом. Я затаил дыхание, даже подался вперед. Откуда-то пришла уверенность, что в этот раз я увижу в зеркале совершенно не то, что видел когда-то давно, когда действительно учился на первом курсе. Но никак не ожидал увидеть нечто такое...

Сначала я видел лишь себя, ярко, словно бы и не было полутьмы коридора: напряженный взгляд, плотно сжатые губы, растрепанные волосы, сбившаяся мантия. Стоило только появиться желанию поправить хотя бы одежду, вместо моего отражения появились неясные образы. Поначалу расплывчатые, они постепенно превратились в Гермиону. Взрослую Гермиону, какой я запомнил ее в последний раз. Лежащей на окровавленном столе, окруженной врачами, изуродованной взрывом. Я словно бы пережил ее гибель заново. Я забыл, как дышать, сердце, казалось, перестало биться. Я хотел закричать от отчаяния, чтобы мою боль почувствовали все, чтобы им тоже было больно. Кажется, я снова кинулся к ее телу, но чьи-то сильные руки удержали меня на месте. Гарри, кажется... Я протянул руку к жене, но холод ровной поверхности зеркала вернул меня в реальность. Казалось бы, на этом моя пытка должна закончиться, но не тут-то было. Картинка изменилась.

Теперь моим глазам предстала отвратительная сцена. Взрослая Джинни, страстно целующая какого-то мужчину, чьего лица я никак не мог разглядеть. Он мерзко и пошло лапал ее за задницу и грудь, а сестра лишь глупо, неестественно хихикала, еще сильнее прижималась к мужскому телу, закидывала ноги на его бедра. Кажется, меня затошнило, однако отвести взгляд от мерзкой картины я не мог. И все же, с трудом оторвавшись от созерцания сцены измены, я заметил стоящего в дверном проеме за их спинами неестественно бледного и спокойного Гарри, направившего на жену и ее любовника палочку...

— Наверное, тебе хватит, — произнес вдруг кто-то совсем рядом. Сердце пропустило удар, я резко обернулся, ожидая увидеть рядом Дамблдора, но — не знаю, к счастью или нет — это оказалась лишь моя галлюцинация. Девочка, которую я увидел в самый первый день моего пребывания в прошлом.

— Сам ты галлюцинация, — разобиделась она, а я дал себе мысленного пинка. Черт, нельзя забывать, что она читает меня, как открытую книгу.

Тем временем, Хагрид при помощи Снейпа, поливающего его гадостями, накрыл зеркало и понес дальше вслед за Дамблдором. Чудо, что меня так и не заметили. Хотя, кажется, мне немного помогли.

— Спасибо, — буркнул я куда-то в бархатную темноту ниши. Девочку нигде не было видно, ну и Мерлин с ней.

— Я здесь, если тебе еще интересно, — и вправду, профессора уже давно ушли, и теперь моя знакомая сидела у стены, прижав к груди полупрозрачные колени.

— Что с тобой? — я кинулся к ней, попытался заглянуть в глаза, но она лишь покачала головой:

— Неважно. Это пройдет.

Несколько минут мы сидели в полном молчании, пока я, наконец, не заметил:

— Я никогда не видел той, последней сцены.

— Зато так представлял, — девочка пожала серыми плечами и неожиданно жестко, совсем по-взрослому сказала, — Но пора заканчивать жить в своих фантазиях.

— Фантазиях?! — я аж задохнулся от возмущения. Маленькая нахалка! — По-твоему, мертвая жена — это фантазия?! Или вот это все? — я обвел широким жестом коридоры Хогвартса и буквально выплюнул, — Что ж я тогда тут делаю, а, красавица моя?

— Закончил? — она безразлично посмотрела на меня. В ее глазах читалась абсолютно взрослая усталость, — На данный момент ты прошляпил полгода, которые мог потратить на распутывание загадок имени Альбуса Дамблдора. Ну или хотя бы на помощь Гарри Поттеру. А ты что?

— Я, вообще-то, в больнице был!

— Я не трогаю этот период. Но предоставленные тебе средства вполне располагают к тому, что начать действовать, разве нет?

Девчонка резко вскочила, чуть покачнулась и серым дымом растворилась в воздухе, оставив после себя легкий запах сандала. Ну и что это все значит, мать вашу? Кипя от негодования, я вернулся в Выручай-комнату и снова сел в кресло.

Когда нервозность прошла, я все-таки оценил рациональность замечаний той девочки — а я ведь так и не удосужился узнать ее имени. Что же, пусть пока будет, действительно, "той девочкой".

На глаза мне попался маховик времени, и сама собой на моем лице расцвела коварная ухмылочка. Хотели действий? Получите, распишитесь!

— Рональд.

— А? — я вздрогнул и резко обернулся, уставился на появившуюся из ниоткуда "ту девочку". Сейчас она выглядела гораздо более бодрой и свежей, — Не пугай меня, а то так удар можно получить.

— Не получишь, — улыбнулась мне она, а потом наклонила голову и пристально посмотрела, так внимательно, будто просвечивала меня насквозь. От этого взгляда у меня мурашки по коже пробежали, — Те, кто выше, недовольны, Рональд.

— Чем?

— Уже шесть месяцев прошло с тех пор, как тебя вернули в прошлое. А ты за это время не сдвинулся ни на шаг! Все, что ты делаешь — это мучаешь бедное животное своей ненавистью.

— Что? — я поглядел на Питера, в очередной раз проглатывая комок омерзения, вставший поперек горла, — Да ты хоть знаешь, что за гнида прячется под личиной крысы?!

— Знаю. Но это не мешает мне жалеть его. Ты либо не делай с ним ничего, либо отдай уже в другие руки.

— Ну и каким же образом-то? — фыркнул я, а когда заглянул в бледные, практически бесцветные глаза девочки, испугался того лукавого и немного безумного огонька, который успел увидеть. А девчонка просто растворилась в воздухе, оставив после себя многозначительное молчание и ощущение, что я только что лицезрел таинственную улыбку Моны Лизы.

Два дня пролетели незаметно, и я вернулся к учебе. Фред и Джордж поздравили меня с тем, что я нашел Коросту, к ним внезапно присоединились Винс и Грег, а Малфой высказал свое жеманное "фе" по отношению к крысе в нашей спальне.

Вообще-то, я много думал над словами той девчонки, которая внезапно вызвалась помогать мне. Прокручивал в голове различные сценарии развития событий, которые я был намерен поменять, но никак не мог выбрать нужную стратегию — почему-то всегда все выходило боком: то казалось, что Дамблдор меня раскроет, то Снейп, то вообще Гарри. Или — и это самый худший, самый болезненный вариант — Гермиона. Это мучило меня настолько, что даже кошмары, когда я снова и снова переживал смерть жены, отступили на задний план. Поэтому декан, каким-то чудом узнав, что я уже три дня (а на самом деле уже пять) толком не спал, едва ли не собственноручно вписал мое имя в список тех, кто едет домой. Да, меня отправили к отцу, который не поехал с мамой и Джинни в Румынию к Чарли.

Высшие силы ли или совпадение, но, кажется, мне предстояли долгие каникулы в компании отца — меня это одновременно пугало и радовало.

Почему-то мне казалось, что папа будет рано уходить и поздно приходить из министерства, и я буду вынужден сидеть целыми днями дома. Вообще-то, конечно, я был не против, да только что-то проснулось во мне, что-то большое и какое-то... детское, что ли. Оно недовольно стонало от одной только мысли о предстоящих каникулах вдали от друзей, от общения и от игр и забав. Оно уже в последний день учебы скучало по маленьким мордашкам моих одноклассников. А известие о том, что и близнецы решили в этом году не покидать школу, и вовсе повергло эту часть меня в подобие фрустрации.

В поезде я ехал вместе с Гермионой. Я очень боялся, что сделаю или скажу что-нибудь не то, и моя девочка будет навсегда для меня потеряна. Поэтому я молчал.

Возбужденные каникулами и приближающимися праздниками дети носились по поезду, кричали и вообще всячески безобразничали. Старосты пытались образумить это орущее стадо, но только им это плохо удавалось. Я же организовал нам с Гермионой "уголок тишины": нашел пустое купе, плотно закрыл дверь и запечатал ее заклинанием. Девочка смотрела на меня с огромным любопытством. Еще бы, я знаю заклинание, которое не знает она! Пришлось учить (как я был рад, что могу быть ей полезен!).

Слово за слово, мы разговорились, причем не только об учебе.

Прожив со взрослой Гермионой недолгие, но счастливые годы под одной крышей, я прекрасно знал, что с ней можно поговорить обо всем: начиная с магии и заканчивая экономикой Гондураса. Как же приятно было понять, что это было заложено еще в детстве. Маленькая Гермиона, конечно, знала меньше моей жены, но тем не менее было трудно не заметить ее разносторонней развитости. Жаль только, что она еще слишком мала и наивна, чтобы уметь делать собственные выводы.

Жизнь, конечно, научит ее, но это будет слишком жестоко и больно. Но и я не могу взять на себя эту миссию...

Где-то на половине пути девочка задремала, и я смог заняться своими делами.

Когда-то давно я перенял у Гермионы привычку записывать свои планы, структурировать их, разбивать на более мелкие подпункты. Это помогало мне более точно строить стратегии, это подняло меня с уровня "посредственный аврор" на уровень "хороший аврор". К сожалению, я так и никогда не смог узнать, выйдет ли из меня "незаменимый аврор", какой вышел из Гарри.

Усилием воли, ставшим уже привычным за шесть месяцев нового детства, я прогнал всколыхнувшуюся боль утраты и тоску. Пора привыкнуть к тому, что дорогие мне люди живы, что у них все хорошо сейчас — и потом это не изменится благодаря моим стараниям. А для этого, Уизли, тебе нужно сосредоточиться на планах...

Отец, не смотря на будний день, встречал меня на вокзале. Мне, как младшему из сыновей, редко когда перепадало вдоволь внимания от родителей: гордость достались Биллу, Чарли и Перси, раздражение и одновременное восхищение всегда вызывали близнецы, любовь же доставалась Джинни. А я... А что я? Тихо завидовал, мечтал превзойти их всех только для того, чтобы родители обратили на меня внимание — спасибо за эти разъяснения моему врачевателю души, которого мне когда-то наняли.

— Здравствуй, сынок, — каким же было мое удивление, когда отец, вместо привычного похлопывания по плечу, крепко меня обнял и улыбнулся, заглядывая в глаза, — А ты вырос, похоже, на добрый фут! Вон, какой высокий стал.

— Да ладно, на фут, — я покраснел, сам того не желая, — Пара дюймов, не больше.

Хотя, что и говорить, я был самым высоким парнем среди своего возраста. Отец еще раз легко приобнял меня за плечи и повел прочь с вокзала. Через пару минут мы переместились при помощи портала и оказались около занесенного снегом двора.

— Тоскливо тут без вас, сорванцы. — Папа тепло мне улыбнулся и помог занести вещи в дом. Нора ничуть не изменилась, разве что без мамы стало чуть меньше шума: не скребла по сковороде щетка, не стучали друг о друга спицы с вязанием, даже упырь завывал без прежнего усердия.

— А почему ты остался, пап? — как оказалось, отец был способен не только поджарить яичницу: на ужин он подал отличное мясо в горшочке и овощное рагу, — Черт, па, где ты научился так готовить?!

Отец смущенно почесал макушку и поправил очки:

— Скажем так, твоя мама не всегда обладала талантом к готовке, — стоило мне понять, к чему клонил отец, как я едва не выплюнул все, что успел положить в рот. Родители всегда казались мне чем-то незыблемым, постоянным, не меняющимся, что я не могу даже представить их молодыми. Теперь же... Новые открытия заставили меня по-другому взглянуть на людей, которые дали мне жизнь. Что-то дернуло меня попросить отца рассказать, как он влюбился в маму, как понял, что хочет, чтобы она была его женой. Что было, когда родился Билл... Кажется, мое сознание было готово бесконечно выдавать один вопрос за другим, на которые отец с удовольствием отвечал. Мы вместе разглядывали старые колдографии. На них совсем молодой папа, щеголяя повязанной вокруг головы лентой (перенятая у маглорожденных мода), обнимал маму, совсем еще девчонку, игривую, как огонек. Сходства добавляли и яркие волосы, легко разлетавшиеся от каждого дуновения пойманного фотографом ветра.

Я на мгновение отвлекся от фотографии и заглянул в лицо отца. Его взгляд был полон нежности и затаенной тоски, спрятавшейся в самых уголках его глаз.

— Знаешь, мы с мамой очень сильно любим друг друга. Как тогда, когда мы сбежали из-под родительской опеки. Мамина мать, твоя бабушка, была сильной ведьмой, и ее проклятие... впрочем, — отец потрепал меня по волосам, заметив, что я и дышать забыл, — Я тебе это попозже расскажу как-нибудь.

— А я сейчас хочу! — прорвался сквозь мои заграждения ребенок и капризно надул губы. Отец улыбнулся и покачал головой. Затем, словно набираясь решимости, вздохнул и начал рассказ.

— Тебя, наверное, уже успели просветить по поводу того, как называют нашу семью.

— Предатели крови, — кивнул я. Отец вздохнул и потер шею:

— Мне почему-то упорно кажется, что ты мал для такого... — натолкнувшись на мой взгляд, он примирительно поднял руки, — Хорошо, хорошо, не перевожу тему. В общем, ты прекрасно знаешь, что старые, подверженные древним традициям семьи очень консервативны. Уизли в том числе, как и Прюитты.

Он сглотнул, видимо, вспоминая. Я знал, по себе знал, что в этом случае торопить нельзя. Слишком уж сложные тут отношения всплывают...

Через час я уже лежал в своей комнате на кровати — отец несмело потоптался на пороге, потом прошел в комнату.

— Ты как?

— В порядке, — я постарался улыбнуться ему, но губы были сделаны словно из жесткой резины, — А нет контр-заклятия к проклятию, а, пап?

Он грустно покачал головой:

— Мы с мамой пробовали, искали. Даже к Дамблдору обращались, но все без толку: нет незапрещенных методов снять проклятие.

— А запрещенные? — спросил я, считая, что и в этот раз отец благодушно потреплет меня по голове. Однако он едва ли не рассвирепел:

— И думать о них не смей, слышишь? Если что-то и запрещают, то не без причины, так? — Я молчал, и отец снова грозно спросил, — Так?

— Так, — тихо шепнул я. Наверное, вид у меня был тот еще, потому что папа смягчился, сразу же став собой обычным. Он поправил мне одеяло и тихо попросил ничего не говорить маме и вообще ни у кого ничего не спрашивать. Что еще мне оставалось делать, как не кивнуть? После этого отец поднялся и направился к выходу. Неуверенно потоптавшись на пороге, он пожелал мне спокойно ночи и вышел, погасив свет.

Наверное, день прошел даже неплохо. Только почему же меня не покидает ощущение, что я сделал что-то не то?

Дорогие читатели! Бить можно, но не очень сильно, ладно? =)

С уважением, Мелоди и Амелия.

В воскресенье, видимо, в качестве искупления за вчерашний разговор, отец решил меня порадовать. Дабы я не заскучал в четырех стенах, папа решил сходить в гости к нашим ближайшим соседям — Лавгудам, благо, Ксенофилиус в этот раз не собирался в безумную экспедицию в погоне за неуловимыми существами. Я, в общем-то, не горел желанием общаться с детьми, но за несколько месяцев, проведенных в Хогвартсе, все же привык к их обществу, так что всерьез опасался за каникулы наедине с отцом потерять навык общения с ними.

Так что присутствие Луны было как нельзя кстати.

— Добрый день, Артур! — Ксенофилиус радушно раскинул руки и, по ему одному ведомому обычаю, трижды поцеловал отца в щеки. Досталось и мне. Фу, аж передернуло от отвращения, — Проходите, друзья мои, мы с Луной приготовили небольшой обед!

Ну, «небольшой» было сказано с явным преуменьшением. Но, как говорится, глаза боятся — желудок радуется. Это я к тому, что с того момента, как я позавтракал, прошло никак не больше пары часов, но организм упорно и настойчиво требовал положенной ему трапезы. Переходный возраст, чтоб его!

Луна радостно вертелась вокруг взрослых, то и дело поддакивая отцу с таким важным видом, что я хихикнул. Чем, естественно, привлек внимание девочки.

— Ты странный, — протянула она задумчиво и провела перед моим носом ладошкой, так близко к лицу, что мне пришлось скосить глаза. Пару мгновений Луна разглядывала свою руку с таким видом, будто бы на ней были написаны законы мироздания. От любопытства я аж шею вытянул, однако ничего необычного рассмотреть не смог: ну ладошка да ладошка, маленькая, мягкая, со светлой кожей, вполне себе девчачья. От досады я даже плечами передернул.

Обед прошел под мерные разговоры взрослых, которые после трапезы вдруг вбили себе в головы, что детям, то есть, мне и Луне, обязательно нужно прогуляться. И, не спрашивая, нас выставили за дверь. Вообще-то, это нечестно!

Я нахохлился от холода и утер мгновенно повлажневший нос. Луна хихикнула:

— Ты похож на уренурга, которого облили водой.

— Э, на кого? — я выпучил глаза, но с интересом начал слушать девочку, которая с энтузиазмом рассказывала мне о выдуманных существах и местах их обитания. Мерлин, какая же она чистая и светлая, просто удивительная! И, что самое важное, она сумела удержать этот свет в себе, в то время как даже Гарри сдался на милость суровой реальности. Я вспоминал и наши долгие разговоры с ней, и свои слезы в ее плечо, и ее размеренный голос, когда, первой примчавшись ко мне домой после похорон Гермионы, она спасла меня от смерти. Все-таки, ее призванием действительно было лечение людских душ. Хрупкая нежная девочка с большими светлыми глазами, чистой душой и огромным сердцем. Ее ждало великое будущее.

Так как я пробегал почти весь день на улице, искренне наслаждаясь обществом Луны и несильным морозом; вечером домашнее тепло и сытный ужин разморили меня настолько, что я вырубился, стоило только прилечь на диван уже в «Норе». Сквозь мутную пелену между сном и реальностью, я почувствовал ласковое поглаживание по голове, потом отец — а это мог быть только он — бережно поднял меня на руки и медленно направился к лестнице. Мне было настолько хорошо, что я совсем не хотел открывать глаза, хотя и жалел отца, взвалившего на себя мою тушу. Уложив меня на кровать, он шепотом пожелал мне сладких снов, коснулся губами лба и ушел, погасив за собой свет. А я, похоже, впервые в жизни действительно ощутил, насколько сильно меня любят. На глаза навернулись слезы то ли счастья, то ли сожаления за прошлые ошибки, но сон взял свое, и я провалился в его теплое, пахнущее кексами и корицей нутро.

На понедельник отец отпросился с работы, и мы отправились в Косой Переулок за новой волшебной палочкой для меня. Рождество оставило свой след и на магических улицах: переливались яркими огоньками магические гирлянды, и яркие витрины были украшены морозными рисунками. Все смотрелось настолько празднично и здорово, что помимо воли я действительно (впервые за много лет) проникся духом Рождества.

Наконец, мы подошли к лавочке Олливандера. Пожалуй, она была единственным местом, которое не затронули зимние перемены. Но даже ее пыль не смогла отбить у меня приподнятого настроения.

— Добрый день! — продавец появился около нас неслышной тенью, заставив вздрогнуть и меня, и отца, — А, юный мистер Уизли! Вижу, вы получили мое приглашение?

— Да, сэр, — ответил за меня отец и чуть подтолкнул меня вперед. Ну, я, вообще-то, и сам знаю, что надо делать. Правда, все-таки не рискнул сказать об этом отцу. Олливандер же занялся тем, для чего мы и пришли: линеечки уже вовсю обмеряли мои параметры, порхал вокруг меня карандаш.

— А ну, кыш, кыш! — прикрикнул создатель волшебных палочек. На удивление, его инструменты упорхнули прочь, будто были живыми птицами. Мне показалось, будто бы раздался возмущенный писк. Впрочем, это было всего лишь мое воображение, — Ну-с, молодой человек, давайте посмотрим, что вам подойдет — я приготовил несколько палочек из своих запасов и несколько новых.

Мда, Олливандер явно преуменьшил: палочек было не меньше пятидесяти! Вот ведь действительно фанат своего дела. Через полчаса «примерки» у меня уже болела кисть, пальцы не слушались, а нужной палочки мы так и не нашли.

— Я так и знал, мистер Уизли, что вы очень необычный клиент! — довольно воскликнул Олливандер и потер руки; бледные глаза вдруг засияли потусторонним лунным светом. Я сделал шаг назад, чувствуя, что влип по самые уши, — Мистер Уизли, я хочу кое-что попробовать, вы не против?

Отец покачал головой, хотя и сам с осторожностью смотрел на изменившегося в лице пожилого волшебника. Ой, что-то сейчас будет, Мерлином клянусь! Олливандер вытянул руку, в которую спустя пару мгновений влетел слабо светящийся чуть розоватый кристалл. В нем я безошибочно угадал тот, который едва не сжег в больничном крыле. Олливандер подтвердил мои предположения:

— У вас есть потенциал, молодой человек. Обычно детская магия надолго не задерживается в кристаллах, однако ваш сияет до сих пор. Видите?

Да, я видел. Не сказать, чтобы очень четко, но все же видел легкие светлые завихрения у самых граней. Почти незаметные на свету, в тени их было гораздо проще разглядеть. Мастер улыбнулся:

— Это дар, мистер Уизли: видеть магию. Волшебники, конечно, в той или иной мере все обладают им — а как же иначе мы могли бы видеть лучи заклинаний? — вопрос, конечно, был риторическим. Странно, но я вообще-то никогда не слышал о таком, хотя и дети из чистокровных семей любили похвастать доставшимися от предков талантами, — Но есть люди более чувствительные, способные разглядеть не только наиболее сильные магические проявления, но и самые легкие магические потоки. Такие, как я. Или как вы, Рональд. Вы ведь не против, если я буду звать вас по имени? Так гораздо проще.

— Нет, конечно, сэр. Однако, — я сделал задумчивое лицо, — зачем вы мне это рассказываете?

— О, мой юный друг, тут все просто. Я стар, и мне необходимо найти себе преемника, которому бы я передал свои знания. Мастеров, способных изготовить волшебные палочки, достаточно много — вспомним только Джеральда Огурда, что продает свои палочки посетителям Лютного переулка. Но вот найти того самого изготовителя, Мастера с большой буквы, для которого работа с магией — честь и мечта жизни, порой очень сложно. Без ложной скромности скажу, что во всей Европе таких мастеров всего лишь четверо: Грегорович, Вольха Гритько, Димокрет и ваш покорный слуга.

Пиар, однако. А я, кажется, понял, чего от меня хотят. Проверим?

— Вы хотите сделать меня своим преемником? — для пущей убедительности я вытаращил глаза; Олливандер тихо хихикнул:

— Не исключено, конечно, однако мне бы хотелось пока просто к вам присмотреться. Не желаете ли подработать летом у меня? Разумеется, вы будете не один здесь и...

— Я согласен! — выпалил я, прежде чем отец сумел среагировать. Да я, собственно, и сам как-то не ожидал такого от себя, даже и не планировал соглашаться. Где-то в глубине лавки я расслышал знакомое тихое хихиканье. Та-а-ак, кажется, я нашел виновницу своего поспешного решения. Однако, слово — не докси, его не поймаешь.

— Тогда, думаю, я имею полное право устроить вам небольшую проверку, Рональд.

Вот ведь Моргановы любовники, за что мне это? Я чуть не застонал от досады. А уж что творилось со мной, когда старик вдруг отправил отца «погулять»! Однако я сдерживал бурлившее во мне недоверие и раздражение и внимательно слушал мастера — вроде, мне теперь положено его так звать.

— Ну что же, мой юный друг, нам предстоит трудная задача — сделать тебе идеальную волшебную палочку. Иди-ка сюда, выбери дерево...

Домой мы с отцом вернулись едва ли не ползком: папаня у меня, оказывается, совсем не умеет пить, а я, пожертвовав остатками сил, магии, нервов и здоровья, все-таки сумел создать себе волшебную палочку. Вывалившуюся из камина тушку отца я едва допер до дивана и укрыл пледом, а сам, чувствуя предательскую дрожь в руках и ногах, поплелся в свою комнату. Ух, попадись мне только эта мерзкая девчонка, которая за меня дала согласие!..

Рассыпанные в небесах звезды отражаются лучиками счастья в глазах Гермионы. Мягкие пушинки снега серебрятся на кончиках длинных ресниц, не успевая таять; ветер на крыше несильный, но все же волосы Гермионы едва колышутся, ловя снежинки. Какая же она красивая!

— Здесь здорово, Рон! — от восторга она совсем по-детски подпрыгивает и хлопает в ладоши. Эта непосредственность появилась в ней совсем недавно, как и во всех нас. Война и два года после нее оставили свой неизгладимый след в душе каждого. Мы помним и чествуем героев, погибших за Хогвартс. Мы сами порой видим кошмары о самой короткой, но и самой тяжелой войне с Темным Лордом. Гарри исчез в поисках цели в жизни, пытался избавиться от призраков прошлого и чувства вины; Джордж буквально поселился в своем магазине, позабыв о семье. Сам я частенько пропадал на непрекращающихся пирушках и гулянках, без конца обижая Гермиону и мать...

Но сегодня мне совсем не хочется думать о прошлом, я верю в будущее, оно стоит передо мной и с любопытством смотрит мне в глаза, ожидая обещанного сюрприза. Гермиона слегка пьяна из-за глинтвейна, и ее чувства хлещут через край, и мне хочется подхватить ее на руки и кружить, кружить, кружить. Вместе со снегом, вместе с ветром подниматься выше и выше, лететь сквозь время к счастью. Потому что я знаю, что эта девушка сделает меня счастливым.

Жаль, что я не могу выразить эти чувства словами — на меня вдруг напало жуткое косноязычие, я даже и не знаю, с чего начать.

— Эм... В общем... Мы же знаем друг друга очень долго, да?

— Ага, — тянет довольная Гермиона, однако в ее глазах уже появляется огонек любопытства и подозрения. Я же продолжаю мяться, чувствуя, как кровь заливает лицо. Опускаю глаза.

— Мы, конечно, многое пережили. Иногда я был гадом, я не отрицаю этого, — я беру ее ладони в свои и, стараясь заглянуть в глаза, сбивчиво продолжаю, — но ради тебя я готов меняться. Я хочу быть тем человеком, который сделает тебя счастливой. И... черт! — кажется, от волнения я совсем забыл заготовленный заранее текст. Ну что за невезуха! Собираюсь с духом и выпаливаю, — Ты выйдешь за меня замуж?

Я помню, как расширились ее глаза, помню удивление и радость в них, крепкие объятия и тёплые поцелуи. Снег абсолютно не мешал нам, кружась маленькими светлячками около нас, ограждая от внешнего мира наше хрупкое счастье...

Проснулся я, все еще ощущая приятную тяжесть Гермионы и ее теплое дыхание на шее. Сияние воспоминаний заставляло меня улыбаться, даже когда я открыл глаза. Солнечные лучи, вопреки и наперекор зиме, приятно нагрели подушку и мою щеку, продлевая волшебные ощущения сна. Таким счастливым я себя не чувствовал с тех пор, как понял, что мне предоставили второй шанс.

— Доброе утро, Рональд, — я даже не удивился тому, что в моей комнате внезапно оказалась моя знакомая. Надо все-таки выяснить ее имя, а то уже даже перед собой стыдно. Девчонка улыбнулась, — Флер.

— Что?

— Ты можешь называть меня Флер. И нет, — она хихикнула, — Я никаким образом не отношусь к фамилии Делакур. Просто меня так называл... гм... один очень близкий мне человек.

— Сколько тебе лет? — да, я так и не научился себя контролировать. Язык мой — враг мой, однако пролитого зелья обратно не собрать. В ответ на сказанную глупость на меня наградили пронзительным взглядом голубых глаз... Надо же, а раньше девчонка казалась мне совсем бесцветной.

— Я расту вместе с тобой, — она пожала плечами и лучезарно улыбнулась. Нет, все-таки при изготовлении в меня явно забыли положить понимание женщин. Иначе почему я никак не могу сообразить, с чего взял, что Флер грустит? Она же как-то совсем не по-детски потрепала мои волосы. С той особенной нежностью, с какой это делала мама. И я вдруг вспомнил одну историю, которую мне рассказала Гермиона.

Каждому человеку при рождении дается свой ангел-хранитель, который призван защищать и оберегать человека от бед. Если ты должен был умереть, но остался жив — знай, что это твой ангел закрыл тебя крыльями. Он отведет беду, он исполнит твое желание, он даст тебе умиротворение и покой. Главное — быть ему благодарным и не сетовать на судьбу почем зря.

Я тогда лишь улыбался тому, какой светлой и чистой осталась моя девочка, раз верила в это. И называл ее своим ангелом: трудно было сосчитать, сколько раз Гермиона спасала меня, выручала меня, делала меня счастливым. Приятно — и как больно! — было вспоминать наши вечера наедине друг с другом, когда из звуков оставался лишь стук сердца. Тогда, правда, я не ценил этого...

— Рональд, — все будет хорошо! — Флер улыбнулась, и я почему-то сразу ей поверил. От того ли, что находился дома, вместе с отцом, в теле одиннадцатилетнего мальчика? Или от того, что именно она встретила меня здесь, объяснила, что произошло? Или — потому что эта девочка поддерживала меня, «пинала» в сторону активной деятельности?

— Флер, а... — ну же, Уизли, спроси! — А ты мой ангел?

Наглое создание посмотрела на меня, чуть приподняв брови, и расхохоталась. Искренне, звонко; казалось, что ее смех разливается в воздухе тысячами искорок магии. Наконец, волшебный смех утих:

— Нет, Рональд, я не ангел, далеко не ангел. Просто... скажем так, я просто не люблю несправедливость.

— Это мне о многом рассказало! — в ответ она только развела руками, мол, что поделать?

* * *

Рождество — воистину время чудес. Маленьких, уютных, тех, оставляющих в сердце свой теплый след, с которыми потом связываешь свои самые дорогие воспоминания. А еще Рождество — это время надежды. Мог ли я когда-нибудь подумать, что смогу подарить Гарри нечто большее, чем просто свитер от мамы, чем книги о квиддиче? Что я — вечный неудачник Уизли, позор родителей, единственный из детей, ничего не добившийся в жизни, алкоголик со стажем — дам Гарри Поттеру надежду на семью? А Сириусу Блэку — нормальную жизнь?

Отдать Петтигрю в руки правоохранительных органов оказалось на удивление просто — да здравствует гениальный Рональд Уизли, человек-идея, Уизли-из-Слизерина!

Отец отлучился по каким-то таинственным делам на работу (и это в Сочельник!), оставив меня одного. Конечно, я не мог не воспользоваться такой возможностью и не облазить собственный дом сверху до низу в поисках хоть какой-то зацепки относительно проклятья, доставшегося от бабки Лукреции. Вообще-то, родители не скрывали ничего о нашей семье, но мы — дети то есть — знали только родственников по отцовской стороне. Прюитты, сам Мерлин не разберет, почему, не горели желанием общаться с нами. Взаимно, в общем-то.

Так вот, я искал хоть что-нибудь, что поможет мне справиться с «подарочком» бабки. И, как в любой нормальной семье, у нас на чердаке хранилось множество интересных вещичек, связанных с прошлым. Упырь, которого я благополучно проигнорировал, разобиделся и забился в самый дальний угол чердака, завыл, а я хозяйским взглядом обвел помещение. Н-да. Работы непочатый край.

Я убирал паутину — фу-фу-фу, пауки! Вроде бы, я взрослый мужик, но, клянусь Мерлином, меня до сих пор передергивает, когда я даже представляю этих тварей. Хорошо, что я знаю локальные огненные заклинания типа того же Инсендио.

— Решил прибраться здесь? — ехидно поинтересовалась Флер, на появление которой я даже не отреагировал — рассматривал старые фотографии, валявшиеся здесь, кажется, со времен свадьбы родителей. На оборотое одной, изображавшей молодую семейную пару, было написано каллиграфическим почерком: «Игнотус Прюитт и Лукреция Прюитт (в девичестве Блэк)*, 17 мая 1945 года». Да уж, мама пошла явно не в бабушку: даже одетая в подвенечное платье эта девушка так и не улыбнулась, изображая из себя застывшую ледяную статую. Зато дед оказался куда более открытым человеком — это было видно по лучикам в уголках его глаз и яркой улыбке. Почему-то я даже не сомневаюсь, что волосы у него ярко-рыжие, пусть даже по черно-белой фотографии и не скажешь. Ха. Ну надо же — моя бабка вышла из семьи Блэк. Похоже, найти легкое исцеление от проклятья мне не светит.

— Красивая она у тебя, — протянула Флер, закусив губу. Странно, мне показалось, или девчонка действительно чем-то расстроена? Естественно, я не замедлил задать вопрос, — Все в порядке. И вообще, Рональд, какого лешего ты занимаешься пустой тратой времени, вместо дела?!

Я закатил глаза: Мерлин, вот только второй Гермионы мне не хватало! Где только девочки учатся говорить таким командным голосом?

— А я, по-твоему, что делаю? — огрызнулся я, пряча фотографию в карман штанов. Все-таки, семья. Флер же с ехидцей фыркнула:

— Пачкаешь одежду? Разглядываешь старые фотографии своей бабки? Пугаешь бедного упыря?

Мне осталось лишь тяжело вздохнуть. Невыносимая девчонка.

Отец вернулся через несколько часов, и к этому времени, разумеется, у меня уже был готов план изобличения Питера Петтигрю (я знаю магическое законодательство, и, пусть даже на это уйдет время, дело Блэка возобновят, как пить дать!).

— Рон, я дома! — папа повесил пальто на вешалку и втянул воздух, наполненный ароматом шарлотки и корицы, — Ох, такое ощущение, что Санта принес нам весточку от мамы, как думаешь?

— Не-е, это я! — пожил бы ты, папа, с женщиной, которая готовит еду так же, как Невилл — зелья, тоже бы научился. Впрочем, папа как раз-таки готовить умеет, я лично в этом убедился. Сейчас мне от него досталось одобрительное хмыканье и ласковое поглаживание по голове. В приподнятом настроении мы сели обедать. Взгляд отца упал на книгу, которую я «случайно» оставил на виду:

— Ты увлекаешься трансфигурацией?

— Не то, чтобы очень сильно. Просто интересно стало, смогу ли быть анимагом.

— Это целый раздел трансфигурации, сын. Сложный, но, безусловно, интересный. Можешь попытаться научиться превращаться в животное — но не сейчас, разумеется, а когда станешь старше.

Я деланно надулся, мол, мне обидно стало, что папа в меня не верит. Ну и ладно, ща мы покажем высшее мастерство.

— А как ты думаешь, можно заклинанием Изначального вида превратить животное в человека? — ну, папа, давай, по сценарию!.. Я почти зажмурился и с облегчением выдохнул, когда смеющийся отец хмыкнул: «Ну попробуй». Попробую. Еще как попробую!

Я притащил клетку с Петтигрю, поставил ее на стул (вот еще, это гов... этого гада на стол класть) и с важным видом прокашлялся, взмахнул палочкой:

— Restorso!

Крыса начала преобразовываться в человека. Я, изображая из себя испуганного школьника, ойкнул и бросил палочку на пол. А вот отец повел себя совершенно неожиданно: вскочил на ноги, уничтожил клетку и спеленал стонущего после превращения Петтигрю. Повинуясь жесткому взмаху отцовской палочки, веревки оплели несопротивляющегося мужика.

— Рон, подними свою палочку, — я послушался, — Если что — зови меня. Но не дай ему снова преобразоваться.

Отец подошел к камину, чтобы вызвать авроров, а я хмыкнул. Похоже, меня наконец-то восприняли всерьез.

Время порой бежит слишком быстро, и, столкнувшись с суетой разбирательства с Питером, я и не заметил, как пришел момент возвращаться в школу. Мне все казалось, что, уехав, я потеряю контроль над ситуацией, что случится что-то нериятно-непредвиденное, и все мои знания о будущем провалятся в Ад. Раз так, значит, надо обезопаситься.

— Пап, а что будет теперь с Кор... с мистером Петтигрю?

Отец внимательно, с прищуром бывалого начальника, поглядел на меня, потом стрельнул глазами в сторону кухни — там привычно гремела посудой вернувшаяся из Румынии мама — и тихо сказал:

— Будет разбирательство по его делу, сынок. Авроры справятся, не переживай.

— Да мне-то что? Просто... ну, странно это: если ты герой, зачем тебе прятаться? Да еще и в образе крысы. Фу, как подумаю, что пускал это в свою кровать, — я сморщился. Ведь и вправду, чуя поначалу вседозволенность, этот урод бессовестно дрых на моей подушке! Но, будем думать, я ему прекрасно отомстил. Отец обнял меня и прижал к себе:

— Теперь мы будем внимательнее. А вместо Коросты подарим тебе какую-нибудь другую зверушку, ладно?

— Да мне не надо, правда.

— А что ты хочешь? Ведь ты же помог нам узнать настоящую личину Коросты! — а вот этим было грешно не воспользоваться...

— Рон! Привет! — в мое купе вошла Гермиона. За две недели люди не меняются, ведь так? Видимо, я успел настолько по ней соскучиться, что снова отметил ее радостно блестящие глаза и счастливую улыбку, и запутавшиеся в непокорных волосах снежинки первого за эту зиму снегопада в Лондоне.

Пожалуй, ничто сейчас не может испортить мне праздничного настроения.

— Как прошли каникулы? — спросили, конечно, мы одновременно; я замолк, предоставляя смутившейся девочке рассказать, как чудесно она провела время с родителями на материке. Пускай я видел в Гермионе свою будущую жену, ту, какой она была — могла стать! — сейчас это была всего лишь двенадцатилетняя девочка, которая несколько месяцев не видела родителей и которая наконец-то смогла им рассказать про новый мир. Я был рад за нее.

— О, смотрите-ка, кого я вижу! Грязнокровка и предатель крови! Неужели попечительский совет был настолько милостив, что позволил вам вернуться в школу? — с-сука! Резкий взмах палочкой, поворот кисти и отрывистый тычок в сторону белобрысой скотины по имени Драко Малфой. Ну и, конечно, нужные слова шепотом — первокурсникам не положено владеть невербальной магией; изо рта слизеринца пошла мыльная пена, пацан даже слова не смог нормально произнести, настолько густая субстанция была.

— Надеюсь, намек понят? — я резко поднялся и приблизился к мальчишкам настолько быстро, что даже Крэбб с Гойлом отпрянули от меня, не говоря уже о той раздражающей моли, которая имела несчастье злить меня, — Для тупых объясняю: еще одно ругательство в мою сторону или в сторону моих друзей — и такая пена будет появляться каждый раз и чистить ваши поганые рты, ясно?

Разумеется, я блефовал, но паршивцам ведь необязательно знать об этом? Стоило мне только цикнуть на них, как они испарились. Довольный, я обернулся к своей девочке, однако наградой мне был осуждающий взгляд и нудная лекция на тему жестокости. Да, Гермиона же не знает значения слова «грязнокровка»! Не хочется просвещать ее на эту тему. Но лучше я, чем какая-нибудь мелкая гнида вроде того же Малфоя.

Школьные дела быстро возвратили меня к реальности — серой и насквозь изученной, как старые камни в стенах Большого зала. Гарри не переминул похвастаться своим «подарком» — мантией-неведимкой — и посетовать на то, что я не видел «то волшебное зеркало, которое показывает желания». М-да, интересно, что бы я увидел в этот раз? Перед мысленным взором встали сияющие глаза Гермионы и ее нежная улыбка, скрытые полупрозрачной тканью вуали, когда она шла к алтарю под руку с министром Кингсли в день нашего венчания...

— О чем задумался, Рональд? — Дафна легко толкнула меня в бок и с любопытством заглянула в лицо, — Такое ощущение, что вот-вот должна случиться какая-нибудь гадость! И я не в курсе!

Я отшутился, но в итоге все равно получил по голове подушкой, которую Дафна схватила с дивна в нашей гостиной. В итоге мы оба заслужили недовольные взгляды старшекурсников: я за ругательства, а Дафна — за неподобающее поведение.

На следующее утро случилась катастрофа.

Нет, своды Хогвартса не рухнули под напором торнадо, не обвалился нигде потолок, и даже Трелони не прыгнула со своей башни. Но я чувствовал себя так, будто бы меня из-за угла Конфундусом ударили, причем самым мощным.

А ученики и учителя с интересом читали статью о том, что Питер Петтигрю, награжденный орденом Мерлина посмертно, оказывается, жив.

* * *

— Гарри, может быть, хватит копаться в этой истории, а? — Дафна неловко помялась на месте, но заработала только два недовольных взгляда: Гермионы, которая то ли из-за гапертрофированного чувства справедливости, то ли из-за тяги к новому, вызывалась помогать, и самого Гарри. Неделя понадобилась им, чтобы изучить всю подшивку «Пророка» про события того Хеллоуина, когда Волдеморт лишился тела. Книги, газеты, журналы, самые нелепые байки и сплетни — Поттер глотал всю информацию без разбора только потому, что она касалось самого личного, что только могло быть у Гарри — семьи.

Увещевания здесь были бесполезны, как и всякие попытки вытащить несчастного мальчишку из библиотеки. Я тактично не вмешивался в это. По сути, конечно, должен бы, но... Я не хотел обижать его еще больше, ведь после того, как выяснилось, что это я чудесным образом раскрыл преступника... в общем, Гарри после этого еще два дня со мной не разговаривал. Времени между занятиями было не так много, хотя я, по просьбе Гермионы, все еще просматривал некоторые книги (признаться, больше для виду, чем по-настоящему), чтобы найти информацию про Фламеля. Вопрос «Говорить или нет?» был для меня закрытым: я решил ничего никому не открывать. Мне все еще хотелось выяснить, правда ли Дамблдору нужно, чтобы Гарри отправился искать камень.

Наконец, мне удалось вытащить упрямого мальчишку из библиотеки — хитростью, разумеется, хотя если бы было нужно, я бы и силой постарался. Мы — я имею в виду, себя, Дафну, Гермиону и, собственно, виновника торжества — шли к Хагриду. Просто я как бы случайно вспомнил, сколько Хагрид повторял, каким был Джеймс Поттер. Он знал отца Гарри — так почему бы лесничему не знать и Сириуса Блэка, и Питера Петтигрю?

— Ктой-то там? — густой бас Хагрида перемежался с лаем Клыка, видимо, скакавшего у двери. Эта самая дверь, тяжелая и толстая, потемневшая от старости, приоткрылась, выпуская на улицу домашнее тепло и тяжелый запах перегара. Да, старик Хагрид, знакомо мне это выражения лица, это чувство — абсолютной, всепоглощающей вины.

— Это я, — подал голос Гарри. Из-за переживаний он почти ничего не ел и сейчас, кажется, стал более тощим, чем когда только приехал в школу.

— А, Гарри. С друзьями, значит, пришел. Насчет Сириуса выспрашивать да про Питера, да? — мальчик выразительно молчал, серьезно глядя на лесничего, и тому не осталось ничего, кроме как впустить нас к себе, — Вы это... звиняйте, что у меня неприбрано, я тут из-за газетенки-то этой совсем расклеился чего-то.

— Мы понимаем, Хагрид. Скажи, ты знаешь, что случилось... ну, тогда, в ту ночь? — тихо звякнул чайник, который полувеликан сунул в камин, подкинув несколько поленьев в огонь. Гарри тактично молчал, не торопя взрослого, но смотрел внимательно и выжидающе. Очень хорошо знакомый мне взгляд, между прочим. С него начинались многие наши приключения.

— Про ту ночь тебе сам Дамблдор толком ничего не скажет, так-то. Я, ить, считай, первым туда прибыл — ну, это если про Блэка-то не говорить. Там, видать, взрыв был — от половины дома, считай, ничего не осталось. Особенно второго этажа — там, кажись, была твоя комнатенка, Гарри, — глаза Хагрида затуманились, в бороду скользнуло несколько слезинок. Крякнув, он вытащил из шкафа большую бутыль и, дохнув, сделал глоток. Я учуял запах дешевой выпивки, — Я ж ведь как только от Дамблдора весточку получил — мол, будь готов, ежели чего, к Поттерам бежать, — весь день тогда как на иголках просидел. Потом прилетает, значит, феникс директоровский, его голосом велит мне мчаться в Годрикову Впадину. Ну, я жопу в горсть — и туды.

Засвистел чайник, оповещая о закипевшей воде; икнув и пробормотав «Пардн», Хагрид двинулся к камину, чтобы налить нам чай. Насыпав каждому в кружку сушеные листья, он залил их кипятком. Густой запах перегара смешался с легким ароматом пряных трав и сладких лесных ягод, образуя невероятное сочетание. Я макал в чай кексы лесничего — он как-то сам же и рассказал секрет, как кушать выпечку — и тихо отламывал маленькие кусочки. Кажется, я получил новую пищу для размышлений. Однако явно нам рассказали не все.

Хагрид снова окунул нос в свою кружу — явно не с чаем — и продолжил рассказ:

— Я, значит, мчусь туда, к твоим родителям, Гарри, но вместо дома вижу только обломки. Во дворе стоит мотоцикл Сириуса, сам он нашелся в прихожей: там же, видать, где Сам-знаете-кто Джеймса и у-убил! — лесничий утер огромным кулаком крупную пьяную слезу и шмыгнул носом, — Мне бы сразу понять, что Блэк умом тронулся — у них в семейке психов-то вообще много было, но мне самому как-то тогда в голову не пришло. А Сириус сидел у Джеймса, тряс его за плечи и говорил, мол, я виноват, придурок, подставил под удар. А потом как посмотрит на меня — ей-ей, в глазах у него едва ли не огонь горел! — встанет и говорит: «Ты, Хагрид, за Гарри?». Я подтвердил, а он мне сунет ключ в руку и говорит, мол, забирай мотоцикл, мне он больше не нужен, а я долги пошел отдавать. Я за ним бросился, да только не успел: прыткий больно он всегда был, ушел уже. Я, значит, подождал его маленько, вдруг вернется, а потом уже и Дамблдор сам прибыл. Великий человек, да, — кружка Хагрида уже была пуста, но он все еще продолжал говорить, все медленней и невнятней, — А птом, значит, случился этот взрыв... Сириуса в министерство... Я тоже туда, ору, мол, невиновен он, не может быть Пожирательской мордой, да только кто будет слушать старого болвана-лесничего?.. Ик-к.. Я потом к Дамблдору, но он только руками развел, мол, что я могу сделать... а он ить в министерстве тогда разве что не ночевал, министр ему в ножки кланялся.. только тссс, я вам этого не говорил.. вот.. А Сиря-то, он наш был, понимаете, до мозга костей наш!.. а потом мне доказали, что он того, виновен, я и поверил... а щас... кому... верить-то?..

Спустя мгновение уставший от ярких эмоций и горячительной жидкости Хадрид богатырски храпел, уткнувшись носом в сгиб локтя. Мы же сидели молча, не осмеливаясь нарушить установившуюся хрупкую атмосферу из тонкого аромата солнечных ягод и трав, из тяжелых паров алкоголя, треска дров в камине, храпа лесничего и тяжелого сопения Клыка под столом. Потому что, казалось, что вместе с этой атмосферой разрушится все, во что мы верили.

— Мы не должны оставить это так! Вы и правда думаете, что директор?.. — реакция Гермионы, на удивление, оказалась самой яркой. Девочка громко возмущалась, все время порывалась схватить Гарри за плечи. Именно она, когда мы вернулись в замок, предложила пойти к Дамблдору и все узнать. Возразить не успел ни я, ни подавившаяся воздухом Дафна — за нас все сделал Гарри:

— Мы никуда не идем. Я не знаю, что там произошло, но я обязательно узнаю, — он прошел мимо обомлевшей Гермионы и начал подниматься по главной лестнице, но потом вдруг обернулся, — И, Гермиона, если ты кому-нибудь расскажешь о том, что мы узнали, ты мне больше не друг. Вы все, понятно?

И побежал куда-то наверх, делая большие шаги и громко топая. Гермиона шмыгнула носом, а потом с совершенно растерянным видом повернулась к нам с Дафной:

— Он, что, правда думает, что я могу это сделать? Что я могу предать?

— Ты сама всю дорогу размахивала руками и орала, что надо идти к директору разбираться, — отрезала Дафна и передразнила высокий голосок Грейнджер, — «Нам надо прямо спросить у директора, мог ли он спасти мистера Блэка от тюрьмы!». Не знаю, как вы, а я — спать.

И, нахмурившись, девчонка ушла в подземелья; напоследок она обернулась, ожидая меня, но я только махнул рукой, отправляя ее вниз, — я не мог оставить Гермиону одну, только не сейчас.

— А ты чего остался? — резко спросила девчонка, — Или тоже хочешь сказать заучке, что для нее книжки и правила важнее друзей?

Я только покачал головой: смысл объяснять ей что-то сейчас, когда она на грани истерики? Я просто обнял ее, позволяя вцепиться в мантию и зарыться лицом в плечо, чтобы спрятать злые слезы.