Страницы истлевшей жизни (джен)

Девушек выписали из больницы одновременно. Энни, стараясь поддержать подругу, попросила целителей позволить ей остаться на пару лишних дней в соседней палате. Тильда быстро шла на поправку, и Симон при каждом взгляде на неё не мог отделаться от мысли, что это всё благодаря ему. Хоть что-то хорошее он сделал.

Похороны Роберта прошли в его родном городе на севере Шотландии. Симон считал, что это неправильно: не все, кто хотел присутствовать, смогли поехать. Коулу пришлось поставить ребром вопрос своего дальнейшего нахождения в Аврорате, когда мистер Робардс попытался доказать ему, что дисциплина в их непростое время — залог всего. Он вежливо предложил Коулу обуздать свои чувства и отправиться на дежурство вместо похорон лучшего друга. Коул, разумеется, не согласился, и главе Аврората, в конце концов, пришлось отступить, но всех это навсегда от него отвернуло.

Нельзя сказать, чтобы ребята так уж рвались присутствовать на похоронах, но не отдать последнюю дань памяти Роберту… Такого никто из них не допускал даже в мыслях. Коул за весь день не произнёс ни слова. Никто не сомневался, что из них четверых именно ему было тяжелее всего. К тому же Симон никак не мог забыть его слова в больнице. «У меня никогда в жизни не было друга. Только Роберт...» Симон точно знал, как именно ты относишься к человеку, который появляется в твоей жизни и единственный проявляет к тебе интерес, готов на всё ради тебя, поддерживает тебя и всегда находится рядом. И точно так же Симон понимал, что значит такого человека потерять.

После похорон потянулись будни, которые можно было бы назвать серыми, если бы не обилие встрясок. Теперь нападения Пожирателей происходили куда чаще, и Симон совсем забыл, что значит жить спокойной жизнью. Коул и Тильда сняли квартирку неподалеку от того района, где жили Симон и Энни. Постоянно чувствовалась потребность в компании, выходить из дома просто так лишний раз никому не хотелось. Так эти две крохотные квартирки и превратились в места, где четверо новоиспечённых авроров проводили больше всего времени. Роберта с его шуточками отчаянно не хватало.

Вдобавок ко всему Дора медленно превращалась в тень. Она частенько забегала поболтать с Энни, и по обрывкам их разговоров Симон понял, что Люпин питал к девушке какие-то ответные чувства, но отказывался портить ей жизнь. Благородно, но глупо. Люпин страдал сам, заставлял страдать Дору, а ведь счастье было так близко. С другой стороны, Симон мог его понять: оборотень, не шутки всё-таки.

А потом была ночная атака Пожирателей на Хогвартс, в которой пострадал Билл. Симон пытался пробиться к нему на помощь, кричал, звал кого-нибудь, не в силах справиться с напирающими на него Пожирателями и оставить Энни сражаться одну. Наконец, Коул изловчился и отбросил оборотня, припечатав того головой о стену, но Билл не поднялся. Симон постарался отогнать мысли о нём, постарался не думать о том, что будет с Флер, но мысли уходить не собирались. И это было опасно, если вспомнить смерть Роберта.

К счастью, с Биллом всё обошлось. Но пришла другая весть, и Симон никогда бы не поверил, если бы ему кто-то это сказал, что смерть Дамблдора окажет на него такое жуткое впечатление. Это было как удар под дых. Как будто ты шёл по лестнице и пропустил одну ступеньку. Как будто засыпал и вдруг тебе показалось, что ты падаешь. Как будто сунул руку в карман мантии и не нашёл там палочки. Симон не осознавал этого раньше, но Дамблдор был именно тем человеком, который давал людям надежду просто фактом своего существования. Казалось, пока он жив ничего плохого, кардинально плохого, случиться не может. Волан-де-Морт не победит. Дамблдор придумает что-нибудь, найдёт выход из любой ситуации. И вот его не стало.

Симон не представлял, что они теперь будут делать. Руководство Орденом взяли на себя Грозный Глаз и Кингсли Бруствер, но это было не то. Им обоим не хватало спокойствия и мудрости Дамблдора, они не могли дать людям ощущение безопасности, сказав пару нужных слов. Кингсли вообще был не особо разговорчивым, а Грюм гораздо больше стремился напугать всех до полусмерти, чтобы никто и никогда не терял бдительности, даже во сне.

И был ещё Гарри, который как-то отделился от всех. Симону казалось очевидным, что Дамблдор что-то рассказал ему, только ему одному. На последнем собрании Ордена Дамблдор попросил их доверять Гарри, назвал его главной надеждой магического мира, но своих слов не объяснил. Разумеется, во все эти тайны были посвящены и Рон с Гермионой, без которых не обходилось ни одно приключение Гарри. Симона отношения этой троицы почему-то всегда интересовали, и он, в конце концов, понял, что немного завидует им. Потеряв Жака, Симон уже не надеялся обрести новых друзей. Конечно, был Коул, тяжело переживавший смерть Роберта, но их отношения, хоть и дружеские, никогда не были очень уж близкими. Правда, после того, как Симон спас Тильду, Коул не упускал случая доказать ему свою преданность и признательность.

В начале июля, наконец, кое-что изменилось. Грозный Глаз открыл остаткам Ордена одну из тайн Дамблдора. Гарри Поттер должен был жить под крышей своей тётки, сестры своей матери, потому что в этом случае действовала защита, которую он получил, когда Лили встала между ним и Волан-де-Мортом. Но приближался его семнадцатый день рождения, когда должна была исчезнуть защита, и нужно было каким-то образом доставить Гарри в безопасное место. Более того, Гарри настаивал на охране его родственников, не без оснований полагая, что Волан-де-Морт вполне способен использовать их в качестве приманки.

Предложенный Наземникусом план всем понравился. Симон никак не мог взять в толк, почему все доверяют этому жулику, но его слово ничего не поменяло бы, и он оставил свои соображения при себе. Когда Энни вдруг изъявила желание быть одним из фальшивых Поттеров, Симон чуть не рухнул со стула. Он вполне допускал, что ради памяти Сириуса рискнёт сам, но позволить Энни играть со смертью он не мог. К счастью, Грозный Глаз их кандидатуры отверг. Та же участь постигла Коула и Тильду.

— Поймите меня правильно, мы можем доверить эту операцию только тем, кто без колебаний умрёт сам, защищая Гарри, — пояснил Грозный Глаз. — У кого есть повод умереть за него.

— А Наземникус? — только и спросил Симон, не пытаясь скрыть презрения.

— А Наземникус пойдёт со мной, — помрачнел Грозный Глаз. — Что-то мне с трудом верится, что он сам придумал такой хитроумный план.

— Так, может, не стоит рисковать столькими жизнями? — вставил Коул, и Грюм раздраженно дернул головой.

— Предложи что-нибудь получше, парень, и мы с радостью поменяем планы! — рявкнул он и заковылял от них прочь по коридору.

Это был последний раз, когда они видели его живым.

Симон жутко нервничал. Конечно, они с Коулом не были настолько привязаны к Гарри Поттеру, но оба готовы были защищать парня уже потому, что его смерти очень хотели Пожиратели во главе с Волан-де-Мортом. Симон же не мог позволить мальчику умереть, потому что знал, что это убило бы Сириуса. К тому же, куда разумнее было бы взять в качестве подставных Поттеров хорошо обученных авроров, чем даже не закончивших школу детей.

Для Гарри операция прошла почти успешно, но погиб Грозный Глаз. Это стало ещё одним ударом по неразлучной в эти дни четвёрке. Именно Грюм был тем самым необходимым связующим звеном между аврорами и Орденом, и теперь этого звена не стало. Их и так привлекали к заданиям всё реже.

Совершенно не вовремя, на взгляд Симона, Билл и Флер решили сыграть свадьбу. Настроения праздновать не было, и несколько раз Энни даже спрашивала, уж не грустит ли он, потому что Флер выходит замуж. Это были шутки, но за ними, чувствовал Симон, таился всё тот же страх Энни потерять его. Безосновательный страх. Абсурдный. Если бы она только знала, как он боялся потерять её.

Уизли расстарались, и, судя по всему, планировалось полномасштабное торжество. Это даже немного коробило Симона. Ну не к месту в такое время плясать и веселиться, как они не понимают? Расписались бы тихо, как Римус и Дора, и на этом успокоились бы. Симон был счастлив за Римуса. Жена, особенно такая жена, как Дора, была для него подарком судьбы.

Конечно, ничем хорошим эта идея со свадьбой не кончилась. С другой стороны, не будь он гостем на свадьбе, он бы скорее всего был в Министерстве в тот момент, когда совершался захват власти. Хуже того, Энни тоже была бы там. Скримджера убили, Робардс переметнулся на сторону Пожирателей, многие авроры, отказавшиеся поддержать новый режим даже под пытками, поплатились жизнью за свои убеждения. И это было страшно. Но не так страшно, как когда на пороге появилась заплаканная Тильда и объявила, что Коул пропал.

Его не было среди убитых. Его не было среди тех, кого Пожиратели увели с собой. Его вообще нигде не было. Симон гнал от себя эти мысли, но вывод напрашивался только один: Коул перешёл на сторону врага. Такого просто не могло быть, это было невероятно. Если только к нему не применили Империус… Симону казалось, что это вполне в духе Пожирателей — заставить сына идти по стопам отца, которого он ненавидит. Прошла неделя, и Коул появился на пороге своего дома, похудевший, с ввалившимися щеками, с загнанным взглядом и полным хаосом в голове. Его действительно подвергли заклятию Империус, его заставляли пытать магглов, ему говорили, что отец гордился бы им… И даже под воздействием заклятия разум Коула восставал против того, что его одурманенному сознанию казалось правильным. Он не хотел никого пытать, он не хотел никому причинять боль, и, главное, он не хотел быть похож на своего отца. И он сумел победить внушение, притвориться по-прежнему покорным и сбежать, когда представился случай. Никаких особо ценных сведений он не принёс, но само его появление чуть ослабило тугой узел, завязавшийся в душе Симона.

Гарри, Рон и Гермиона исчезли бесследно. Но, как оказалось, Орден был в курсе местонахождения своей главной надежды, просто это место не хотели светить. К счастью, Люпин доверял Симону и рассказал о Площади Гримо. Хотя, может, это было своеобразное предупреждение, что ходить туда больше не стоит. Симон и не ходил.

Если что-то ещё и изменилось после этой злосчастной свадьбы, так это поведение Пожирателей. Вернее, не само поведение, а методы. Они стали ещё более кровавыми, ещё более ужасными. И они использовали новые заклятия, о которых не слышал никто, даже Люпин. Всё было похоже на то, что Волан-де-Морт озаботился созданием новой отрасли боевой магии. Ответить на это Ордену было нечего. У них были лишь те крупицы изобретений Жака, которые сохранились в памяти Симона. Но, так как друг изобретал обычно что-то ужасное и смертоносное, с Симоном он этим не делился.

Был ещё один момент, очень личный, очень сокровенный. Симон не мог поверить, что Снейп убил Дамблдора. Гарри был там, Гарри был живым свидетелем произошедшего, все беспрекословно верили ему, включая Симона. Но было что-то во всём этом, что вызывало у Симона подсознательную тревогу. Ну не мог он поверить, что человек, спасший его, просто проходя мимо, оказался хладнокровным и подлым предателем. И потом, Дамблдор так доверял ему… Правда, у Дамблдора была раздражающая привычка доверять всем и никому. Но Снейпу он явно доверял, вспомнить хотя бы, что он поделился с ним своими опасениями по поводу Жака. Безусловно, Снейп Дамблдора всё-таки убил, Гарри не стал бы лгать, но всё равно что-то скреблось в мозгу каждый раз, когда Симон думал об этом. Он никак не мог забыть отчаяния Снейпа тогда, в кухне дома на Площади Гримо.

В общем-то, почти весь год вся их работа заключалась в оказании всяческой поддержки жалким остаткам Ордена Феникса. О возвращении в Министерство не могло быть и речи. Все орденцы, на которых буквально была объявлена охота, скрывались, лишь изредка устраивая вылазки, которые почти никогда не оканчивались успехом. Все отчаянно надеялись, что притаившийся где-то Гарри знает, что делает. И, по всей видимости, так и было, потому что новость о том, что Гарри, Рона и Гермиону едва не поймали в самом сердце Министерства, всколыхнула в душах людей не только гордость за смелость ребят, но и безумную надежду на то, что у них был план.

А потом случилось то, чего Симон уж никак не ожидал. Пришло письмо из дома, в котором Люк писал, что Жюли умерла. Симон так и сказал Энни сначала, опустив письмо на колени:

— Жюли умерла.

Энни замерла, глядя на него с ужасом, и тогда Симон повторил:

— Мама умерла.

Они уехали во Францию и провели там почти месяц. Симон был в таком шоке, что даже не заметил, как они добрались до дома, абсолютно всеми вопросами занималась Энни. Встретивший их на пороге дома Люк, вцепившийся в Симона мёртвой хваткой, пребывал в похожем состоянии. Всё случилось внезапно: полчаса назад Жюли ела виноград и весело смеялась, а через каких-то тридцать минут вдруг вздрогнула, выронила тарелку и рухнула на пол. Сердечный приступ. Сердце просто перестало биться, и помочь было нельзя.

Симон не знал, что делать. Он не видел маму так давно, и теперь это грызло его, подтачивало изнутри. Как он мог так редко навещать родителей? Как мог забросить тех, кто был рядом с ним в самый сложный период его жизни, когда он был маленьким испуганным полусумасшедшим мальчиком? Если бы только можно было всё изменить…

Люк словно остался без опоры, жизнь потеряла для нег всякий смысл. Симон знал, что родители были вместе буквально с пелёнок, жили в соседних домах, их семьи дружили. Люк не помнил того времени, когда он не знал Жюли, а теперь её не стало. Симон не хотел даже представлять, что должен испытывать отец. Уехать сразу после похорон он не мог, Люк начал беспробудно пить, чтобы не встречаться с жестокой реальностью. Не помогало ничего, отец отказывался реагировать на увещевания и уговоры, не помогали даже угрозы оставить его в одиночестве. Люку было всё равно. Симон почти сдался, когда на помощь пришла Энни. Симон не знал, что именно она говорила, только Люк резко открыл дверь и бросился к сыну с объятиями, слезами и извинениями. После этого он начал постепенно приходить в себя, и через две недели Симон и Энни смогли уехать.

— Как только у нас станет поспокойнее, мы заберём тебя в Лондон, — пообещал Симон, обнимая как-то сникшего отца на прощание. — Сейчас это небезопасно.

— Будь осторожен, сынок, — попросил Люк. — У меня больше ничего не осталось, кроме тебя.

Симон вдруг снова испытал то чувство, что уже однажды приходило к нему — в то утро, когда они с Жаком отправились в Англию. Он нестерпимо захотел вернуться в дом, втащить за собой Энни и закрыть дверь, отгородившись от всей боли, всего страха и всех проблем. Но это было невозможно, и Симон слишком хорошо это знал. В Лондоне осталась война, боевые товарищи и долг. И Симон заставил себя уехать.

В Англии ситуация накалилась окончательно. Улицы опустели. Магглы чувствовали угрозу и страшились выходить из дома, волшебники прекрасно знали, от кого эта угроза исходит, и поэтому были ещё осторожнее. Симон же не мог сидеть без дела, потому что тогда он начинал сразу думать о маме.

— Когда это кончится? — однажды спросила Энни, усаживаясь к нему на колени и обнимая его за шею. — Должно же это когда-нибудь кончиться!

— Когда-нибудь, — Симон неопределённо пожал плечами, прижимая её покрепче к себе. Он очень ценил такие моменты, когда он мог успокоить Энни, а не наоборот.

— Кончится, но не пройдёт, — шепнула Энни куда-то ему в шею, и Симон поёжился. Она была права. — Слишком много боли, слишком много ужасов… Мне иногда кажется, что в мире не осталось ничего хорошего, что ничего хорошего не будет. Как будто у меня внутри поселился маленький дементор.

— Эй, не говори так! — Симон чуть отстранил её, чтобы иметь возможность видеть её лицо. — Энни, всё наладится, вот увидишь! Мы ещё будем счастливы.

— Ты же не сможешь, — Энни печально улыбнулась. — Я боюсь, что эта боль останется с тобой навсегда. Ты слишком многое пережил.

— Я справлюсь, — Симон и сам этого боялся, но не мог признаться в этом сейчас. — Обещаю. Я справлюсь ради тебя.

И это не было пустым обещанием. Ради счастья Энни он был готов на многое, на всё.

— Знаешь, какой мой самый большой страх? — Энни вдруг отвела взгляд. — Я очень боюсь, что однажды ты пожалеешь, что раз за разом выбирал меня. Ты потерял Жака из-за меня. Ты винишь себя в смерти Роберта из-за меня. Ты не ездил домой, не повидал маму из-за меня, потому что боялся меня оставить. Ты попал в Орден из-за меня, познакомился с Сириусом и потерял его. Всё из-за меня. Тебе было бы лучше без меня.

— Не смей больше никогда повторять ничего подобного! — возмущённо потребовал Симон. — Ты — лучшее, что со мной могло случиться. Кто ещё в целом свете мог бы полюбить такую эмоциональную развалин как я? Кто бы смог сделать из меня нормального человека? Ну, почти нормального.

Энни хмыкнула.

— Не вздумай никогда больше не только говорить это, но и думать, — Симон нахмурился. — В конце концов, я взрослый человек, я старше тебя…

— На месяц, — фыркнула Энни.

— На месяц и три дня! — повысил голос Симон, радуясь, что ему удалось рассмешить её. — Я имел в виду, что я принимал осознанные решения. Ты для меня дороже всего, и я понимаю это. Поэтому всё сложилось так, как сложилось. Но мне бы никогда и в голову не пришло винить в чём-то тебя.

— Понимаешь, в чём дело, — Энни чуть помолчала, задумчиво перебирая его недавно коротко остриженные для удобства волосы, — у тебя же раньше никогда не было девушки, для тебя это совсем новое впечатление.

— Это плохо? — растерянно уточнил Симон. Ему казалось, что просто судьба знала, что он встретит Энни, поэтому он и не распылялся.

— Нет, не плохо, — Энни чуть улыбнулась. — Но ты не знаешь точно, что значит любить женщину, тебе не с чем сравнивать. Ты можешь ошибиться, понимаешь?

— Ты сейчас серьёзно? — Симон неверяще уставился на неё. — Ты считаешь, что я могу перепутать с чем-то то, что испытываю к тебе? Поверь мне, Энни, это именно любовь.

— Я очень на это надеюсь, — Энни положила голову ему на грудь. — Знаешь, я не представляю, что бы стала делать, если бы ты меня бросил. Мне кажется, я бы тоже уехала в какой-нибудь монастырь в Индии.

— Даже не думай об этом, — попросил Симон, слегка покачивая её. — Откуда вообще такие мысли? Я что, дал повод сомневаться в моих чувствах к тебе?

— Нет, нет, — прошептала Энни. — Это просто мой страх.

— Ну так перестань бояться, — умоляюще попросил Симон. — Я вообще-то хочу, чтобы ты была счастлива. И мне казалось, что так и есть. Ну, насколько это сейчас возможно.

— Я и счастлива, — Энни подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Правда. Но это не мешает мне бояться потерять моё счастье.

Симон слышал её слова, но уже не обращал на них никакого внимания. Он видел совсем близко лицо Энни, видел её глаза, он никогда не мог насмотреться в них, видел чуть трепещущие черные ресницы, видел чуть растянутые в полуулыбке розовые губы…

— Давай поженимся?

А вот этого он ещё никогда не видел. Её глаза вспыхнули тысячей ярких огней, всё лицо как будто осветилось изнутри, и это была самая прекрасная картина, которую он когда-либо видел в своей жизни.

— Ты серьёзно? — Энни слегка покачала головой, не в силах сдержать улыбку.

— Конечно, — Симон взял её лицо в ладони. — Это всё, чего я хочу.

— Я люблю тебя! — Энни поцеловала его, и Симон почувствовал себя самым счастливым человеком на свете, несмотря на все беды, которые свалились на них в последние пару лет.

— Это согласие? — всё-таки уточнил он, чуть отстраняясь.

— А сам как думаешь? — Энни вытерла выступившие на глазах слёзы. — Я была бы дурой, если бы отказалась.

— Я такой завидный жених? — поддразнил Симон.

— Конечно, — Энни сделала большие глаза. — Мне кажется, самый завидный на свете.

— Когда бы ты хотела сыграть свадьбу? — Симону хотелось определённости. Он бы расписался прямо сегодня, сейчас, но Энни, скорее всего, хочет нормальную свадьбу, с платьем, с гостями, с танцами, с тортом. И она получит всё это, стоит ей только сказать слово.

— Ну, сейчас, наверное, не совсем подходящий момент, — запинаясь, пробормотала Энни. — Как-то не то настроение у всех.

— Согласен, — кивнул Симон. — Я бы не хотел, чтобы день нашей свадьбы был омрачён чьим-то убийством.

— Не говори так, — Энни поёжилась. — Может, в сентябре? У моих родителей годовщина третьего сентября. Давай, может, пятого?

— Отлично, — улыбнулся Симон. — Хотелось бы пораньше, конечно, но и правда обстановка не располагает к веселью. Так что пятое сентября подойдёт.

— А у тебя нет никаких пожеланий? Мы должны решить вместе, — чуть прищурилась Энни.

— Слушай, у меня только одно пожелание — чтобы ты стала моей женой, — Симон сжал её ладони. — В остальном всё будет так, как хочешь ты. Это будет твой день.

— Тебе просто не хочется участвовать в подготовке, да? — проницательно спросила Энни. — Хочешь всё свалить на мои плечи?

— Да нет же, — засмеялся Симон. — Можешь написать на листочке, что бы ты хотела, и я всё устрою.

— Ты действительно завидный жених, — Энни поцеловала его в щёку и взъерошила волосы. — Такого ещё поискать.

— Уже нашла, — Симон положил подбородок ей на макушку. — Быстрее бы осень.

— На самом деле, не многое поменяется, — заметила Энни. — Мы и так живём вместе.

— Ничего себе! — возмутился Симон. — Всё поменяется вообще-то. Ты будешь моей женой, так что тебе придётся меня слушаться.

— Размечтался, — прошептала Энни.

— Вот приду я вечером домой и спрошу: «Миссис Сайпрес, где мой ужин?», а ты не приготовила. И тогда тебе придётся столкнуться с моим праведным гневом.

— Но и сейчас бывают такие ситуации, — напомнила Энни. — Когда я бываю на дежурстве, например.

— Но сейчас ты моя девушка, я не могу сильно-то уж выступать, — засмеялся Симон. — Сбежишь ещё.

— Жена тоже может сбежать, — шутливо заметила Энни. — Если муж заиграется в тирана, например.

— Я не буду, не буду, — Симон изобразил испуг. — Сбежит она. Всё равно найду, ты же знаешь, на что я, оказывается, способен.

— Не будем об этом, я всё ещё дико злюсь на тебя, — Энни угрожающе ткнула в него пальцем.

Она не слишком-то обрадовалась, когда Коул поведал ей историю чудесного спасения Тильды. Энни всё поняла, она знала, что Симон был в ужасе, что он чувствовал себя виноватым, что ему хотелось как-то всё исправить. Чего она не поняла, так это одного: как он мог рисковать своей жизнью, как мог не подумать, что было бы с ней, если бы она потеряла его?

— Интересно, что жизнь продолжается, да? — вдруг сказала Энни, чуть помолчав.

— Что ты имеешь в виду? — Симон чуть напрягся.

— Идёт война, люди умирают, мы теряем друзей, — грустно перечислила Энни. — Но вот Дора и Римус ждут ребёнка, мы с тобой собираемся пожениться, я уверена, что и Коул с Тильдой не сильно отстанут. Вот почему они не могут победить.

— Наверное, ты права, — согласился Симон, и остаток дня они провели за обсуждением идеальной свадьбы.

К их решению пожениться все отнеслись с огромным энтузиазмом, и вся неделя прошла в радостных обсуждениях. Даже Люк несколько оживился, и впервые с момента смерти Жюли в его письмах появились какие-то проблески положительных эмоций. Родители Энни сияли счастливыми улыбками и уверяли Симона, что уже давно относятся к нему как к родному сыну. Коул и Тильда искренне радовались, и Коул даже поделился с Симоном своими мыслями по поводу предложения Тильде, так что Энни оказалась права. Симон купил ей красивое кольцо, которое с гордостью надел на её тонкий пальчик. В общем, это была отличная неделя.

А потом прошёл слух, что Гарри, Рона и Гермиону поймали Пожиратели. И потянулись дни томительного ожидания. Конечно, если бы кто-то из них погиб, Пожиратели не преминули бы оповестить об этом всех и каждого, чтобы подорвать боевой дух сопротивляющихся. Надежда оставалась, но временами все теряли её, и это были самые страшные моменты. Потом в квартире Симона и Энни раздался звонок. На пороге стоял Билл.

— Гарри, Рон и Гермиона в порядке, — шепнул он, быстро закрывая за собой дверь. — Особо не светите эту новость, Флер попросила сообщить вам, потому что ты, Симон, переживаешь за Гарри.

Энни совсем слегка приподняла брови, но Симон и по этому её жесту понял, что она не очень довольна проявленной Флер заботой. Они так и не подружились. Но в тот момент он не мог думать ни о чём другом.

— Слава Богу! — выдохнул он, только теперь понимая, как, оказывается, переживал. — Они в порядке?

— В относительном, — Билл пожал плечами. — Они через многое прошли. Но у них есть какой-то план.

И это было важно, потому что ни у кого уже давно не было никакого плана. Были хаотичные столкновения, дерзкие вылазки, наглые провокации, как создание «Поттеровского дозора», например. Но всё это совершенно не приближало их к победе. Даже к какой-то развязке и то не приближало. Если у Гарри был план, то это наверняка был план Дамблдора, а значит, появлялась надежда, что скоро что-то решится. Симон давно уже сказал Энни, что если эта война ими будет проиграна, он увезёт её вместе с родителями во Францию, и она не стала возражать. Значит, либо победа, либо бегство. И появилась надежда, что скоро выбор станет более или менее ясен.

У Римуса и Доры родился сын. Здоровый, хвала Мерлину, унаследовавший способности матери, а не проклятие отца. Симон никогда ещё не видел Люпина таким счастливым. Его радость заражала, и Симон с удовольствием смотрел на раскрасневшуюся от переполнявших её эмоций Энни, которая со всеми возможными предосторожностями всё-таки умудрилась навестить Дору в доме её матери и теперь ни о чём другом не могла говорить, только о крохотном младенце с пучком бирюзовых волос на голове. Симон и сам чувствовал восторг внутри, но он был скорее связан с радостью за Люпина, чем с рождением ребёнка. Римус заслужил это счастье, и подтверждением тому было здоровье ребёнка. Судьба наконец-то проявила благосклонность к этому замечательному человеку.

А потом всё снова пошло наперекосяк. Пришло странное письмо от Люка, и Симон не знал, что и подумать. Перечисляя события минувшей недели, Люк вдруг упомянул, как они с Жюли ходили в театр, и Симон сначала подумал, что это были воспоминания. Но нет, растерянная Энни тоже подтвердила, что, кажется, Люк немного не в себе. Нужно было лететь во Францию, и Симон совсем было собрался это сделать, когда пришла весть о том, что Гарри, Рон и Гермиона ограбили Гринготтс. Волшебный мир просто сошёл с ума. Симон не знал, как поступить, потому что ожидался ответный удар со стороны Пожирателей, и он страшно боялся, что Энни придётся сражаться без него. С другой стороны, состояние отца ужасно волновало его. И именно в этот момент пришло второе письмо, в котором Люк писал полную ерунду ужасным, неразборчивым почерком. И Симон решился.

— Обещай мне, что ты ни во что не ввяжешься без меня! — умолял он, прижав Энни к себе. — Пожалуйста, поехали со мной!

— Я не могу, — Энни закусила губу, стараясь не расплакаться. — Я боюсь оставить родителей без защиты.

— С ними всё будет в порядке, мы надёжно их спрятали, — Симон понимал, что это неправильно — просить её рисковать своими родителями ради его отца. — Пожалуйста, поедем.

— Нет, не могу, — лицо Энни скривилось. — Ты же знаешь, я никогда не оставила бы тебя, если бы могла. Но я не прощу себе, если…

— Я понимаю, — Симон ещё раз стиснул её в объятьях. — Будь осторожна, умоляю тебя.

Он должен был лететь на самолёте, по крайней мере, так они договаривались с Энни, но ужасное чувство внутри не давало Симону покоя, и он, выйдя из дома, собрал все силы в кулак и трансгрессировал прямо во Францию. Отдышался немного и трансгрессировал снова, на этот раз — в Прованс. Знакомый с детства дом выглядел таким заброшенным, что Симон ужаснулся. Дверь была не заперта, и Симон сам вошёл внутрь.

— Папа! — позвал он, с тревогой оглядываясь по сторонам. Помещение выглядело нежилым. — Папа, где ты?

В гостиной послышался какой-то шорох, и Симон бросился на шум. Люк лежал на диване, сжимая в руке какую-то колбочку. В соседней комнате с грохотом что-то опрокинулось, и Симон подпрыгнул от неожиданности. Он хотел было проверить, кто там, но бледное, бескровное лицо Люка испугало его куда больше, и он опустился на колени возле дивана.

— Папа, ты меня слышишь? — громко спросил он. Глаза Люка смотрела прямо в потолок, дыхание было затруднённым, взгляд — слегка остекленевшим. При звуке голоса Симона он слегка вздрогнул и попытался повернуть голову в его сторону.

— Папа, я здесь! — Симон быстро пересел на диван, и теперь Люк смотрел прямо на него. — Что с тобой? Я сейчас отвезу тебя в больницу.

Но Люк покачал головой. Его взгляд стал более осмысленным.

— Поздно, — прошептал он. — Уже поздно.

— Что значит… — Симон почувствовал цепенящий страх. — Что с тобой?

— Я рад, что ты здесь, — Люк чуть улыбнулся побелевшими губами. — Хорошо, что я увидел тебя ещё разок.

— Папа, что ты говоришь? — Симон почувствовал, как в глазах закипают слёзы. — Что у тебя в руке? Что ты выпил?

— Это сонное зелье, всего лишь сонное зелье, — на лице Люка отобразилось лёгкое беспокойство. — Так он сказал…

— Кто сказал? — Симон отобрал у отца склянку и понюхал её. Это был яд. — Мерлин, кто тебе это дал? Когда ты это выпил?

На приготовление противоядия времени уже не было. Безоаров они в доме тоже не держали. И это означало только одно.

— Не бросай меня, папа! — зарыдал Симон, уткнувшись лицом в грудь отца. — Пожалуйста! Что я буду делать без тебя?

— Ты уже взрослый мальчик, — Люк с трудом поднял исхудавшую руку и положил её на голову Симону. — У тебя есть Жак, ты никогда не будешь один.

— Что? — Симон резко поднял голову. — Папа, ты же знаешь, что Жак исчез, что он мёртв, скорее всего, мёртв.

— Он всегда будет с тобой, — прошептал Люк, закрывая глаза. — Никогда не забывай об этом. Тебя могут покинуть все, даже я, но Жак никогда так не поступит.

— Папа! — позвал Симон, но Люк больше не шевелился. Симон, затаив дыхание, приложил ладонь к его груди, но сердце больше не билось. — Папа!

Симон закрыл лицо руками. Кто-то только что отравил его отца, наверное, тот человек ещё был в доме, если вспомнить шум в соседней комнате. За что? Неужели кто-то из Пожирателей не поленился добраться до Франции? Не может быть… Симон сделал несколько глубоких вдохов, потом наклонился и благоговейно поцеловал отца в лоб. И вдруг его как будто что-то ударило изнутри.

Ощущение было настолько сильным, что Симон покачнулся. Вдруг стало жутко холодно, потом обдало нестерпимым жаром. И всё прошло. Остался только страх, животный, всепоглощающий. Что-то как будто витало в воздухе. И Симон вдруг подумал об Энни. И понял причину своего страха. Он крутанулся на месте, даже не бросив последний взгляд на Люка, и очутился прямо в их с Энни квартире. Перегрузки, которым подвергся за один день его организм, были такой силы, что он не удержался на ногах и рухнул на колени посреди комнаты. Пустой комнаты.

— Энни! — из последних сил закричал Симон, пытаясь встать, и вдруг вернулось мерзкое ощущение, которое он уже испытал, стоя подле мёртвого Люка. Только в этот раз ещё было больно, очень. Такое ощущение, что кто-то через заднюю часть шеи вытаскивал позвоночник. Симон застонал, сжав зубы. Но это было всё равно. Боль, смерть отца, перегрузки — всё сейчас не имело значения, он подумает обо всём этом потом. Сейчас был страх за Энни. Столько всего плохого случилось с ним за его жизнь, столько людей умерло рядом с ним, что Симону вдруг показалось, что смерть Энни была всего лишь вопросом времени. Он никак не мог отделаться от этого ощущения, и поэтому жизненно важно сейчас было увидеть её целой и невредимой.

Симон поднялся на ноги, боль, вроде, начала утихать, но он чувствовал себя странно, как будто чего-то не хватало, только он никак не мог понять, чего. На столе ярко выделялся прижатый сахарницей лист бумаги. Симон замер, глядя на него. Вдруг вспомнился Люк, сжимающий в руке склянку из-под яда… Кто-то только что убил его отца. И Симон не знал причин, поэтому найти Энни стало для него сейчас единственным заслуживающим внимания делом. И этот лист бумаги сейчас должен был решить его дальнейшую судьбу. Симон не стал даже брать его в руки, просто склонился над столом и впился взглядом в торопливые строки, написанные рукой Энни.

«Симон, милый! Гарри, Рон и Гермиона в Хогвартсе, недавно пришло сообщение. Там сейчас начнётся битва, на счету каждый человек. Я должна быть там, это мой долг. Я сейчас отправляюсь туда, Аберфорт Дамблдор нашёл какой-то способ переправить нас в замок. К тому моменту, когда ты вернёшься, уже всё закончится. Если со мной что-то случится, знай, что я любила тебя больше всех на свете. Ты необыкновенный человек, Симон, ты очень, очень сильный. Другой бы уже давно сломался на твоём месте, но не ты. Я горжусь тобой, любимый. Я люблю тебя. Если что-то случится, пожалуйста, прошу тебя, не ставь на себе крест, живи дальше, ты обязательно найдёшь девушку, которая полюбит тебя так же, как полюбила я. Это несложно. Прошу тебя, дай ей шанс. Ты должен быть счастлив, ты это заслужил. Я люблю тебя, Симон. Твоя Энни».

Симон всегда думал, что он принадлежит к той половине человечества, которая в шоковой ситуации впадает в ступор. С ним всегда так и было. Но не в этот раз. Он не размышлял ни секунды, просто схватил палочку и снова трансгрессировал прямо в Хогсмид, на порог «Кабаньей головы». Это было уже слишком для его организма, и Симон снова упал, со всего размаху приложившись головой о дверь. Дверь почти тотчас же распахнулась, на пороге выросла худая фигура Аберфорта.

— Сайпрес? — рявкнул он, рывком поставив Симон на ноги. — Ты ранен?

Симон хватал ртом воздух.

— Всё нормально, — выдохнул он. — Что там происходит? Битва началась?

— Ещё нет, насколько я знаю, — Аберфорт повесил на дверь изнутри замок. — Я как раз собираюсь туда, ты вовремя. Идти-то можешь?

— Да, да, — Симона снедало нетерпение. — Энни Донован была здесь?

— Минут тридцать назад прошла, — кивнул Аберфорт. — Поторопись, не хочу опоздать.

Симон не особо запомнил дорогу к замку, но она показалась ему страшно долгой. Грядущая битва почти не волновала его, сейчас нужно было найти Энни. Оказавшись в Выручай-комнате, Симон быстро огляделся. Вокруг было много знакомых лиц, включая самого Гарри Поттера, стоявшего в окружении семьи Уизли. Парень выглядел абсолютно измотанным и резко повзрослевшим. Но он был жив, и Симон мысленно отсалютовал Сириусу.

Симон несколько раз бывал в Хогвартсе, но так и не научился в нём ориентироваться. Он выскочил в длинный коридор и замер в полной растерянности. И вдруг увидел Люпина.

— Римус! — завопил Симон, бросаясь к нему. Люпин обернулся, и на его лице мелькнула довольная улыбка.

— Симон! Хорошо, что ты здесь! Энни сказала, ты уехал навестить отца.

— Ты видел её? Видел? — Симон вцепился в рукав мантии Люпина. — Где она? Она в порядке?

— В полном порядке, — Люпин успокаивающе похлопал его по плечу. — Она осталась в восточном крыле с Коулом, Тильдой и другими.

— А ты куда? — Симон всё ещё не мог прийти в себя.

— Моя группа будет охранять западное крыло, — Люпин посерьёзнел. — Тут, похоже, будет опаснее всего, Пожиратели будут прорываться с этой стороны.

— А в восточном? Что там будет? — Симон остановился, вынудив Люпина повернуться к нему лицом.

— Там будет вторая линия обороны, скорее — защитная, — пояснил Люпин.

— Отлично, — Симон побежал по коридору, но в самом конце обернулся и крикнул: — Я приду к вам, только найду Энни.

Он промчался по коридорам, поднялся по нескольким лестницам, не имея ни малейшего понятия, в правильном ли направлении он вообще движется.

— Симон?

Из перпендикулярного коридора его окликнул изумлённый Коул.

— Где Энни? — Симон свернул и сразу же наткнулся на неё. Карие глаза Энни расширились до невероятных размеров, когда она увидела его.

— Как ты здесь оказался? — неверяще спросила она. — Твой самолёт должен был приземлиться в Париже пятнадцать минут назад.

— Я трансгрессировал, — Симон прижал её к себе и закрыл глаза. — Я почувствовал что-то нехорошее.

— А как же твой отец? — Энни чуть отстранилась, заглядывая ему в лицо. — Ты должен был проверить, чтобы с ним всё было в порядке.

— Я был дома, — отрывисто сообщил Симон. — Отец мёртв.

— Ох, Симон! — Энни заплакала. — Мне так жаль, милый… Погоди, что? Ты был дома? А сейчас ты уже здесь?

— Я трансгрессировал, — повторил Симон.

— Ты с ума сошёл! — Энни рассердилась. — Тебе нельзя здесь оставаться, ты же, наверное, вымотан до предела.

— Я и не останусь, — Симон быстро отвёл Энни подальше, чтобы стоявшие неподалёку Коул и Тильда не могли их слышать. — Энни, уходи домой, я тебя очень прошу. Я должен вернуться к Римусу.

— Я никуда не пойду, я аврор, — Энни покачала головой с непоколебимой твёрдостью. — Моё место здесь. Мой долг — защищать людей.

— Но я должен идти туда, к Римусу, на первую линию обороны, — пробормотал Симон.

— Иди, — Энни заглянула ему в глаза. — Так будет лучше, если мы разделимся, мы стали бы отвлекать друг друга. Тут не так опасно, это скорее отступной путь для наших, и мы обеспечиваем его безопасность. И там будет лазарет.

Она махнула рукой куда-то себе за спину.

— Я не могу оставить тебя, — Симон широко раскрытыми глазами смотрел ей в лицо. — Не могу.

— Симон, ты сильнее, чем мы трое, ты больше знаешь, ты нужен там, — у Энни задрожали губы, но она взяла себя в руки. — Я очень хочу, чтобы ты остался здесь, со мной, но это неправильно. Ты будешь винить меня, если я удержу тебя здесь.

— Но если…

— Со мной всё будет хорошо, — Энни приподнялась на цыпочки и поцеловала его. — Береги себя, любимый.

— Может, та защита, которую поставил Жак, ещё действует? — ввернул подошедший Коул. — Было бы здорово.

И тут Симон понял, что это было. Никто не вытаскивал его позвоночник, это переставала действовать защита Жака. Похоже, теперь друг был мёртв.

— Энни, ты не чувствовала ничего странного примерно час назад? — быстро спросил Симон и по тому, как она быстро отвела глаза, понял, что чувствовала, но не хотела его волновать. — Ясно. Защиты больше нет.

— Это было…

— Ясно. Значит, и Жак…

— Симон, пожалуйста, не думай об этом сейчас! — Энни вцепилась ему в руку, её ногти больно впивались в ладонь. — Ты должен быть сосредоточенным, собранным. Я не переживу, если с тобой что-то случится!

— Со мной всё будет в порядке, — на автомате ответил Симон, а потом задвинул все чувства, кроме любви к Энни, на задворки сознания. Он поцеловал её ещё раз и сделал шаг назад. Их всё ещё сцепленные руки были всем, что их соединяло теперь. Энни медленно разжала ладонь и отступила. Симон попятился, глядя на неё, потом повернулся и побежал назад, туда, где он был нужнее. Он знал, что так будет безопаснее для Энни. Рядом с ним люди умирали вернее.

А потом началась битва. Симон не слишком хорошо запомнил всё происходящее. Он старался держаться поближе к Люпину, чувствуя в его присутствии какую-то уверенность. Симон действовал на чистом инстинкте, полностью отдавшись в руки интуиции. И это было правильнее всего: он никогда не сражался лучше, чем когда почти не думал о сражении. В какой-то момент раздался страшный взрыв, и Симона подкинуло в воздух. Он успел замедлить свой полёт, и это спасло его от столкновения со стеной, которое могло бы как минимум стоить ему серьёзной контузии. Симон поднялся на ноги, оглядываясь вокруг, проверяя, не нужна ли кому помощь. Его взгляд случайно упал на улицу, и он застыл. На траве, прямо под тем местом, где он стоял, лежало тело женщины. Симон не сразу понял, почему это привлекло его внимание, наверное, сразу увидел что-то знакомое.

Он как мог быстро спустился по полуразрушенной стене, то и дело оступаясь на крошившихся под ногами камнях, и сделал несколько шагов по направлению к лежавшей женщине. Не доходя до неё несколько шагов, Симон разглядел её лицо, и внутри что-то оборвалось. Не заботясь, что его могут услышать, Симон закричал:

— Дора!

Он подбежал к ней, упал на колени, осторожно перевернул неподвижное тело на спину, бросив палочку на траву рядом с собой. На него смотрело бледное, совершенно точно мёртвое лицо. Миллион мыслей проносились в голове Симона в этот момент. Он прекрасно понимал, что узнай Люпин о смерти жены, и его сразу же убьют. Он будет просто не в состоянии защитить себя, а значит Симон должен быть рядом в этот момент. А Энни? Как она переживёт смерть лучшей подруги? Симон должен был сказать им обоим, должен был быть рядом с обоими, должен был как-то разорваться и защитить обоих.

— Дора, как же так? — Симон бессильно опустился на землю рядом с ней. — Мерлин Великий, что мне делать?

Он не знал, где искать Люпина, не знал, где была Энни. Нужно было срочно что-то предпринимать. И вдруг Симон прирос к месту.

— Симон! Симон! Хвала Мерлину!

Жак. У Симона не было сил обернуться, он так боялся ошибиться. Но он всё-таки повернул голову и почти потерял сознание от облегчения. Это действительно был Жак. Он бежал к нему с безумным выражением лица, с широко открытыми глазами, в которых плескался страх, со спутанными, снова длинными волосами, с перемазанной чем-то чёрным, местами прожжённой мантии.

Жак налетел на него и сжал в объятиях с такой силой, что почти повалил на землю.

— Сим! Слава Богу! Слава Богу!

По щекам Жака градом катились слёзы. Симон, от радости и облегчения чуть не теряющий сознание, вцепился другу в плечи.

— Ты жив! — выдохнул он. — Где ты был всё это время? Что ты тут делаешь?

— Я потерял тебя… я тебя потерял, — повторял Жак, ощупывая Симона с ног до головы. — Ты в порядке? Не ранен?

— Всё хорошо, я цел, — Симон слегка встряхнул Жака. — Что происходит? Что с тобой?

— Я потерял тебя! — выкрикнул Жак, и слёзы брызнули у него из глаз с новой силой. — Я перестал тебя чувствовать. И никак не мог найти. Я думал, ты умер.

И Жак зарыдал, сотрясаясь всем телом. Это было так не похоже на друга, что Симон опешил.

— Эй, со мной всё хорошо, — он приобнял Жака за плечи. — Ты чего? Перестань, пожалуйста.

— Это какой-то кошмар, — простонал Жак, цепляясь за рукав Симона обеими руками. — Я не мог найти тебя. Не мог почувствовать.

— О чём ты? — Симон баюкал Жака как ребёнка.

— Я потерял связь… — бормотал Жак, — потерял связь… я понял, что защиты больше нет… Ты что-то сделал, ты как-то разорвал её… И я не мог поставить её снова… Я думал, ты умер… Я не мог найти тебя… Никак не мог…

— Всё позади, всё хорошо, со мной ничего не случилось, — уговаривал Симон, решив оставить все вопросы на потом. Всё равно Жак был не в состоянии на них отвечать.

— Теперь всё будет хорошо, Сим, — Жак приподнялся и с обожанием заглянул ему в лицо, на его лице появилась широкая, счастливая улыбка. Симон почувствовал, как ёкнуло сердце. Улыбка была безумная. Взгляд был безумный.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — осторожно спросил он, вглядываясь в лицо Жака, надеясь найти проблески разума. Симон не боялся его, он боялся за него.

— Отлично, — Жак снова улыбнулся. — Я нашёл тебя, мы теперь всегда будем вместе. Всегда, Сим.

Что-то шевельнулось в мозгу Симона, но он не успел поймать скользнувшую мысль.

— Нам надо отвести тебя куда-нибудь в безопасное место, — ласково, как с ребёнком, проговорил Симон, поднимаясь на ноги и увлекая за собой Жака. — Я должен вернуться к друзьям. А потом мы с тобой поговорим.

— Нет, нет, тебе туда нельзя, — Жак снова перепугался. — Ты понимаешь, что защиты больше нет? Тебя могут убить! Я не могу допустить этого!

— Со мной всё будет хорошо, — Симон силой выдернул свою ладонь из конвульсивно сжимавшихся пальцев Жака. — Я должен найти Энни.

При этом имени по лицу Жака пробежала судорога.

— Что? — Симон не заметил, как снова схватил друга за плечи. — Что с ней?

— Осталась только она, да? — спросил Жак, тяжело дыша. — Только она?

— О чём ты? — Симону казалось, что от страха вспыхнуло лицо. — Что ты говоришь?

— Родителей нет, осталась только она, — Жак облизнул губы, и Симон вдруг впервые напугался его. Того, что он может сделать.

— Откуда ты знаешь про родителей? — шёпотом спросил он, страшась услышать ответ. Но он уже знал его.

— Сердечный приступ, — Жак хохотнул. — Ну да.

Симон отступил на шаг назад, чувствуя, что сейчас действительно потеряет сознание.

— Зачем я это сделал? — губы Жака подёргивались. — Какой смысл был скрывать? Прятаться? Яд — и всё.

Симон схватился рукой за горло и попятился.

— Нет… — просипел он. Не может быть. Не может быть. Не может быть…

— Они держали тебя, Сим! — Жак смотрел на него честными, искренними глазами, полными любви. — Они отделяли тебя от меня. Если бы никого не осталось, ты бы снова был рядом со мной.

Если бы никого не осталось… Эти слова пробились в замёрзшее от ужаса сознание Симона.

— Симон! Симон! Отойди от него! — раздался сзади испуганный голос Энни, и Симон резко обернулся, машинально раскинув руки, пытаясь закрыть Энни от Жака.

— НЕТ! Уходи отсюда! — заорал он, оборачиваясь к Жаку, но друг не смотрел на него. Он прищурил глаза, глядя на подбегавшую Энни, но стоял смирно, ничего не делал.

— Симон, я видела…

— Он не в себе, Энни, пожалуйста…

— Привет, Энни, — улыбнулся Жак, и в этот момент Симон схватил свою палочку.

— Если хотя бы один волосок… — начал он, но Жак остановил его взмахом руки.

— За кого ты меня принимаешь? — в его голосе прозвучала неприкрытая боль. — Ты считаешь, я могу причинить тебе боль?

— Ты убил моих родителей! — заорал Симон, направляя палочку в грудь Жака.

— Что? — прошептала Энни, хватая Симона за руку.

— Я сделал это ради тебя! — возразил Жак, прижимая руку к сердцу. — Они держали тебя вдали от меня. Ты бы не бросил их, правда?

— Ты убил их! — Симона трясло, палочка прыгала в его руке. Он не знал, что собирается делать.

— Ну, давай, — Жак раскинул руки в стороны. — Убей меня. Давай.

Симон не мог себя контролировать. Он мог бы сейчас совершить что-то ужасное, голос Энни не мог пробиться к нему через пелену боли и страха. Но он смотрел в лицо Жака. Он видел его глаза, в которые так часто смотрел, которые были для него единственными источниками дружбы, добра, правды много-много лет. И Симон абсолютно чётко понял, что он не в состоянии причинить Жаку вред. Даже при том, что этот человек убил его родителей. Симон просто не мог.

— Видишь? — вкрадчиво произнёс Жак. — Ты не можешь. А знаешь почему?

Симон не опустил палочки, хотя и понимал, что это бесполезно. Так вот о чём говорил Сириус когда-то…

— Ты ставишь меня выше своих родителей, — шептал Жак, и Симону ужасно хотелось зажать уши. Но рука как будто закостенела, и он не мог опустить палочку, намертво зажатую в кулаке. — Я убил их, но ты всё равно простишь меня. Потому что ты знаешь, что я значу для тебя больше. Потому что подсознательно ты тоже хотел этого. Ты хотел уехать со мной, бросить всех, ведь правда? Ты и сейчас этого хочешь. Мы не должны были разлучаться, понимаешь? От этого все беды. Но ещё не поздно. Пойдём со мной. Брось всё. Просто пойдём со мной.

— Замолчи! — выкрикнула Энни с яростью в голосе. — Не смей говорить этого! Мы с Симоном собираемся пожениться!

Жак отмахнулся от неё. Он просто махнул рукой. И Энни упала.

— НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!

Симон знал, что произошло. Его крик прозвучал одновременно с падением Энни. Он выронил палочку и упал на колени рядом с ней, попытался нащупать пульс, которого уже не было.

— Энни! Энни! Пожалуйста!

Она была мертва.

— Верни её! — Симон даже не обернулся к Жаку, подставляя спину под удар. — ВЕРНИ ЕЁ!

— Этого не могу даже я.

Он ухмылялся. Симон слышал это по его голосу.

— Энни!

Мир раскололся. Симон физически ощущал, как сходит с ума. Энни лежала перед ним со спокойным, умиротворённым лицом, с разметавшимися каштановыми волосами. Мёртвая. Симон задыхался. Её больше нет. Её нет. Навсегда.

— Я ненавижу тебя, — вдруг чётко произнёс он. — Ты разрушил мою жизнь. Я ненавижу тебя.

— Не говори так! — Жак вдруг опустился на землю напротив него, и Симон откинул его, даже не прикоснувшись к палочке. Беспалочковая магия раньше никогда ему не давалась.

— Я ненавижу тебя, — повторил он, не поднимая головы, продолжая лихорадочно гладить Энни по лицу. — Ты сломал мою жизнь.

— Твою жизнь сломали Пожиратели, не я! — выкрикнул Жак. — Я тебя спас!

— Ты меня убил.

Симон произнёс это совершенно без эмоций и поднял голову. И тут произошло что-то странное. На его глазах лицо Жака преобразилось. Исчезло безумное выражение, в глазах блеснуло сознание, и вот перед ним стоял настоящий Жак. И смотрел на лежавшую Энни.

— Я…

Это не был голос Жака, это было скорее похоже на стон смертельно раненного животного.

— Да, ты убил её, — спокойно сказал Симон. Он вообще не чувствовал себя живым, мертвецы не испытывают эмоций. Он только скажет Жаку всё, что думает о нём, и сразу же умрёт. — Как убил моих родителей.

— Нет! — Жак вскинул руки, закрываясь от правды.

— Как убил меня.

— НЕТ! — Жак рухнул на колени. — Господи, нет, пожалуйста!

Симону не было его жаль. Мёртвые не испытывают жалости.

— Господи, Симон… Я не хотел… Ты же знаешь, я не причинил бы тебе столько горя! Я не знал, что делаю! Нет! Нет! Нет! Пусть это прекратится! Пусть это закончится!

Симон бесстрастно глядел на катавшегося по траве Жака и продолжал держать руку на голове Энни. Если ему чего-то ещё и хотелось, так это умереть, прикасаясь к ней.

— Пусть это закончится! — Жак кричал в полный голос. — Я не могу этого вынести! Пожалуйста!

Он вдруг вскочил на ноги с залитым слезами лицом.

— Убей меня! Пожалуйста, убей меня!

Симон не шевельнулся.

— Сделай что-нибудь! Я не могу терпеть этого! Я не могу!!!

И вдруг тело Жака выгнулось дугой, он затрясся, как будто его ударило током, и упал на спину, головой к Симону. В звёздное небо смотрели неподвижные, остекленевшие глаза с навсегда застывшими зрачками.

Симон просто лёг рядом с Энни, положил её голову себе на грудь и закрыл глаза.