Записки Мышонка — принца и волшебника (джен)

— Не пристало министру магии напиваться в одиночестве, Мышонок.

— Я ещё не министр. И я очень далёк от того, чтобы напиваться.

Блейз проскользнул в кабинет. Всего освещения — голубой волшебный огонь в камине. Пахло алкоголем и тоской. В другой ситуации Блейз счёл бы сочетание как минимум интригующим. Но не в этой.

Мышонку давно пора было спать в тёплой норке. А вместо этого он сидел в темноте со стаканом огневиски. Кресло было для него слишком большим, оно будто пыталось его сожрать.

Притворив дверь, Блейз подошёл ближе. Ему не нравился грустный Мышонок. Особенно если расстроил его не Блейз, а кто-то другой. Сразу чесались руки. В прямом смысле — у тёмной магии много побочных эффектов, о которых не говорят в приличном обществе. Стоило допустить даже мысль о злости — и вот, она уже хочет вырваться наружу, кожу начинает саднить.

— Будешь?

Блейз наколдовал стакан и плеснул побольше. Потом добавил и Мышонку — то, что он себе накапал, вообще не разговор.

— Не понял, ты не хочешь, чтобы я напился, или, наоборот, спаиваешь меня?

— Ты уже не в одиночестве. Со мной можно.

Легко было наколдовать себе второе кресло, но Блейз вместо этого присел на подлокотник к Мышонку. Сказал:

— Ну, большой глоток. Так-то лучше.

— Меня такими темпами быстро начнёт тошнить.

— А магия нам на что?

— Уж точно, не для того, чтобы убирать рвоту.

— Применение не хуже прочих. Пей ещё.

— Блейз...

— Пей, тебе говорят.

Сам он едва смочил губы. Дело не в том, что алкоголь на него плохо влияел. Скорее, наоборот — слишком хорошо. Выпив, Блейз становился куда более добродушной и миролюбивой версией себя. И ему это не нравилось.

Убедившись, что Мышонок послушался, Блейз уточнил:

— Видения?

— Да нет. Там всё как раз понятно.

— Полукровка?

— У неё есть имя.

— Всякий раз забываю.

Блейз очень любил эту ложь. Она давалась легко и доставляла особо удовольствие. Разумеется, он помнил, как зовут Флёр Уизли, в девичестве Делакур. Но вслух называл её только так: «Полукровка». Даже не «вейлой», потому что не заслужила. Имел Блейз дело с настоящими вейлами, это был увлекательный опыт. Крайне, крайне травматичный и болезненный — но ценный.

— Ты знаешь, Блейз, люди... не обязаны что либо испытывать по отношению к нам. Они не обязаны нас одобрять, поддерживать или любить. Даже если мы все из себя такие хорошие и талантливые.

— У меня плохо с пониманием этого концепта, Мышонок.

— Напротив.

— У меня плохо с пониманием этого концепта... в отношении тебя.

— Ты в шаге от того, чтобы признаться мне в любви, — рассмеялся Мышонок. — Аккуратнее.

Блейз подхватил его смех, поперхнулся им и велел:

— Пей.

— Блейз...

— Я не посоветую плохого. Пей.

— Можно я просто... Ох, ладно. Она позвала меня сегодня выпить кофе.

— Вы выпили кофе — и тебя размотало на ниточки. Интересно, почему я не питаю к ней симпатии? — протянул Блейз с ядом в голосе.

— Интересно, действительно. Это не её проблема, Блейз, а моя. И меня не разматывало, как ты выразился, на ниточки, у меня просто выдался свободный депрессивный вечер. Завтра я выпью антипохмельного из твоих запасов и пойду жать Гермионе руку перед камерами.

Блейз поморщился. Похоже, алкоголя было маловато — Мышонок всё ещё умудрялся говорить так, словно выступает с речью. В последнее время это становилось проблемой: заставить его заговорить по-настоящему.

— Ещё глоток. Я налью.

— Ты знаешь, технически, я всё ещё пью один.

— Мысленно я с тобой. Давай-давай.

— Я никогда не любил истории о вечной любви. Они мне казались довольно натужными. Ну, есть пример бабушки с дедушкой, но там всё же немного другое. Да и между ними... Оставим, это семейное. И я долгое время думал, что это пройдёт. Честно говоря... Злюсь на себя. Сильно. Ты когда-нибудь?..

— Да.

— Что — да?

— Да, на любой вопрос, который касается злости на себя. Ох, брось! Это конкурс, в котором я даже у дорогого отчима выигрываю. С отрывом.

— Никогда не спрашивал. Тёмная магия... помогает?

— Пф, Мышонок! Нихера она не помогает. Она растравляет все эмоции. Было плохо — становится ещё хуже. Но, скажем так, привкус меняется. Ты знаешь, как мы играли с Касси?

— Нет. И не факт, что хочу.

— Поздно. Ты пьяный, а я в хорошем настроении.

— Тем более! Чёрт, Блейз! Не желаю я знать, что там у вас с Касси!

Блейз довольно расхохотался и проигнорировал его слова.

— Это называлось: «Без рук». Ты можешь сделать с другим что угодно. В широких пределах разумного и уголовно ненаказуемого. Но не касаясь. Только магией.

В понимании Блейза, это было даже горячо. Особенно когда в дело шли многочисленные огненные заклятия, разумеется.

— Боже, у меня слишком богатое воображение!

— У тебя?! У тебя оно вовсе отсутствует! Забей. Я бы предложил проклясть меня. Но это не твой метод. Назавтра тебя будет тошнить от самого себя.

— А тебя?..

— По жизни.

Блейз любил свою репутацию психа. В сущности, он сам не всегда мог провести грань между реальными отклонениями и наигранной сумасшедшинкой. Но, во всяком случае, ему неизменно позволялось больше, чем другим. Потому что другие — пресные и трусливые.

Он слегка погладил Мышонка по мягким густым волосам. Они... удивительно разные на ощупь, Мышонок и Лягушонок. У Лягушонка волосы — хуже соломы. В них всегда путаются пальцы. Обоих Блейз предпочитал не трогать лишний раз. Но иногда, вот как сейчас, не мог удержаться.

— У меня кружится голова.

— Как ты это понял не шевелясь?

— Вижу, какой походкой выйду из кабинета.

Мышонок закрыл глаза, никак не прокомментировав прикосновение.

— Ты ведь пробовал отвлечься, да?

— Имеешь в виду: пробовал ли я заводить отношения с умными привлекательными женщинами?

— Длинно. Я бы сказал: потрахаться.

— Разумеется. Даже в твоей вульгарной формулировке. Я не афишировал два своих романа, и не собираюсь. Но я действительно пытался убедить себя в том, что мои чувства — это подростковая блажь.

— Как это работает, а? У тебя голова кружится, а язык не заплетается?

— У меня язык никогда не заплетается.

— Дерьмо. Нет, серьёзно... Качественный секс лечит примерно девяносто процентов любовных терзаний. Но вот оставшиеся десять — та ещё жопа.

Мышонок заулыбался. Смешной: вырос — взрослый мужик, а детские ругательства по-прежнему заставляли его чувствовать себя неловко.

— Мне пора спать. Дашь антипохмельного?

— А как же рвота?

— Отменяется. Завтра тот ещё денёк, буду варёным — Паркер меня убьёт.

— Мышонок! Когда в следующий раз соберёшься пить...

Со вздохом он перебил Блейза:

— Поверь, на ближайшие года полтора у меня нет в календаре окошек, когда можно пить и жалеть себя. Но если появятся... Я тебя позову.