Записки Мышонка — принца и волшебника (джен)

С того дня, как Флёр начала работать в британском Министерстве Магии, тянулась занятная традиция. На любом общем приёме, будь то вечеринка для сотрудников или рождественский вечер, Берти приглашал её на танец.

Он не был великолепным танцором — Флёр хватало примеров для сравнения. Но, пожалуй, он был самым деликатным, вежливым и аккуратным из её партнёров. Даже хороший друг Седрик, забывшись, мог случайно прижать её к себе крепче, чем полагается фигурами. Что уж говорить об остальных.

Берти — никогда.

Чаще всего он выбирал вальс и танцевал так, что даже самый строгий поборник правил не нашёл бы, к чему придраться. И он всегда был в перчатках.

Сначала это воспринималось как само собой разумеющееся.

Затем стало традицией.

А теперь... волновало.

Флёр понимала, что показывать этого не стоит. Они с Берти стали за эти годы практически друзьями. Практически — потому что всё же она не была допущена в самый ближний его круг. И время от времени ей по-прежнему доставались от него фальшивая улыбка и вежливый разговор о погоде. Хотя уже и не так часто, как раньше.

В их случае начать выяснить отношения — это, воистину, лучший способ их испортить.

Когда они познакомились, между ними было сокрушительных три года разницы. Это пропасть, когда вы подростки. Она стала взрослой замужней женщиной, а он оставался школьником.

Теперь это всего лишь три года. Зато других проблем хватало. Берти, кажется, был женат на своей работе. А сама Флёр...

Что ж, с неё хватило одного скоропалительного брака. Она не собиралась кидаться в омут с головой ещё раз. Им с Биллом ещё повезло — обоим хватило ума расстаться на хорошей ноте, просто признать, что выросли немного в разные стороны.

Был благотворительный приём. Оркестр играл на возвышении. Пёстрая толпа — чиновники, члены Визенгамота, аристократы, деятели науки и искусства, иностранцы — сновали по залу. У британцев был отвратительный вкус, поэтому декорации оставляли желать лучшего. Очень уж яркие и вычурные.

— Трёхгалеоновую купюру на то, что эти золотые кисточки на шторах оскорбляют тебя в лучших чувствах, — заметил из-за спины знакомый голос.

— Выиг'ал. Что ты здесь делаешь?

Менее всего она ожидала встретить Билла на приёме по случаю открытия нового корпуса Мунго. Он находил светские сборища омерзительными.

— Пытаюсь поймать нашего уважаемого министра. Но пока не преуспел.

— Зачем он тебе?

Билл сделал невнятный жест рукой. Даже ради приёма он не надел парадную мантию и слегка эпатировал публику кожаной курткой. В левом ухе появился ещё один прокол под серебряное колечко.

Судя по всему, дело было строго секретное и деликатное.

— О! — воскликнул он вдруг.

Флёр обернулась и увидела, что, действительно, Берти направлялся к ним. В отличие от Билла, он был одет точно в соответствии с требованиями этикета — в чёрную шёлковую мантию с белым платком на шее.

— Флёр, Билл. Рад видеть обоих. Флёр, чудесно выглядишь, просто ослепительно. Билл, как Африка?

— Жарко.

— И не поспоришь! Мы с тобой позднее обсудим особенности климата, непременно. Флёр... — Он посмотрел ей в глаза и улыбнулся очень формально. — Могу я пригласить тебя на следующий танец?

Флёр уже почти ответила «да», как Билл негромко произнёс:

— Давайте, ребята, вы потом потанцуете? Мне нужно с тобой поговорить, Берти. Не про Африку.

И тут произошло кое-что неожиданное. Флёр не заметила бы, если бы не привычка менталиста постоянно анализировать выражения лиц. И, честно говоря, если бы не привычка пристально изучать это конкретное лицо.

На одно мгновение маска Берти поплыла, и Флёр увидела боль. Разочарование. Обиду. Словно Билл отобрал у него не обычный танец, а драгоценность.

Потом всё пропало.

— Боюсь, твоей настойчивости трудно противостоять. Флёр, я прошу прощения.

— Ничего ст'ашного, — ответила она, стараясь не показать, что тоже разочарована. — Может, Билл выпустит тебя из своих когтей 'аньше, чем закончится вече'.

Они разошлись. Судя по тому, что вместе с Берти и Биллом пропала эта отвратительная Амбридж и мистер Крауч, речь шла о делах с гоблинами. Флёр в них не вовлекали, но она знала, насколько непростыми были взаимоотношения Министерства с владельцами некогда единственного волшебного банка.

Конечно, приём закончился прежде, чем проблема, в чём бы они ни заключалась, была решена.

Флёр занимала себя мыслями о гоблинах почти до ночи. А потом, уже дома, вдруг опустила окклюментный щит и позволила себе вспомнить в деталях.

Берти хотел потанцевать с ней. Так сильно, что практически отложил в сторону вопрос государственной важности.

Сколько раз Флёр влюблялась? Пальцев на руках не хватило бы, чтобы перечислить. Некоторые влюблённости заканчивались откровенно болезненно, другие — банально. Пожалуй, это первое, что вынуждена усвоить любая вейла: на твоё искреннее светлое чувство раз за разом будут отвечать банальной похотью.

Поскольку Флёр была вейлой лишь на четверть, этот урок дался ей особенно трудно. О того, что произошло в самом конце её обучения окклюменцией, до сих пор делалось гадко. И больно.

Остальное так сильно не затрагивало, она словно бы получила прививку. И, в итоге, смогла встретить Билла. Человека, которого она полюбила. И который полюбил её в ответ. Билл видел в ней не сексуальную вейлу, а, в первую очередь, умную девушку, талантливого специалиста и сильную волшебницу. Он уважал её сильнее, чем хотел.

Так подумать: жаль, что они расстались. Флёр была уверена, что романтическую страницу своей жизни она на этом закрывает.

С этим намерением никак не стыковались постоянные навязчивые мысли о Берти.

Но, как оказалось, одно дело — думать о нём отвлечённо, в контексте «а если бы?». И совсем другое — вдруг уловить в его взгляде нечто большее, чем учтивость.

Ну, нельзя скрывать свои чувства так долго!

Просто невозможно. Они общались пусть и не каждый день, но регулярно. На протяжение последних — скольких? — лет!

Однажды, когда она настойчиво приглашала его выпить кофе, он ответил ей: «Нет, Флёр. Прости, но нет. Это будет неразумно». И тогда она отнесла его слова исключительно к прошлым чувствам. Даже сочла это разумным: она замужем, он раньше был в неё влюблён — не лучшее сочетание.

Она надумывала. Занималась поиском глубинного смысла там, где его вовсе нет.

А в мыслях то и дело всплывало: «Но всё же, если?..».

Оставалось только отсечь эти мысли окклюментным барьером, чтобы уснуть.

* * *

— Я задолжал тебе танец, — произнёс Берти, когда они встретились на приёме у него дома. — Прости, Билл вцепился в меня мёртвой хваткой.

— Что ж, — улыбнулась Флёр, — придётся вернуть долг. А то, боюсь, набегут проценты.

— Вот что значит — связываться с главой банковского департамента!

— Всё верно, мистер Маунтбеттен, вам стоит быть осторожным! Кто знает, когда я решу стребовать долг.

— В любой момент к твоим услугам.

— Учти, я выберу самый неподходящий!

Ответом послужил весёлый звонкий смех. Вот ещё одна деталька: на публике Берти смеялся негромко, совсем чуть-чуть запрокидывая голову. Совсем не так, как на самом деле.

«Как можно постоянно притворяться?» — захотелось ей спросить.

И тут же эхом отдалось в голове: «Постоянно притворятся».

Это его жизнь. Он великолепно дурачит целый мир! Весь свой электорат, Визенгамот, журналистов и обывателей. Он и его талантливая команда слепили образ, в который он врос намертво. Если захочет, он скроет что угодно и от кого угодно.

«Кто вообще знает тебя настоящего?».

— Всё хорошо, Флёр? — негромко спросил он, смещаясь так, чтобы закрыть её от толпы.

— Что?

— Мне показалось...

— Немного задумалась.

Кажется, он ей не поверил. Когда большая часть гостей ушла, Флёр решила, что предпочитает добавить в жизнь немного больше ясности. Поэтому спросила, не покажет ли ей Берти библиотеку. А то душа просит чего-нибудь необычного.

Едва Берти согласился, как рядом возник Блейз Забини. Зевнул нагло, в манере сытого хищника. Сложил руки за спиной.

— Присмотри за порядком, — велел Берти и открыл дверь, пропуская Флёр в коридор.

Забини, судя по всему, был недоволен.

— Я ему не нравлюсь, — сказала Флёр тихо.

— Не бери в голову, прошу тебя. Блейзу никто не нравится.

— Ты ему нравишься.

— Я — другое дело. Нас очень много связывает.

Берти попускал её вперёд, пока они шли по широкому коридору и поднимались на второй этаж. Но перед высокими дверями библиотеки опередил её и коснулся ладонью круглой дверной ручки. Флёр ощутила шевеление мощных чар.

— Скажем так, — продолжил он, открывая дверь, — наша дружба стоит на двух китах. Я никогда не осуждаю его. А он неизменно мне предан. И да, прости, но я действительно в курсе того вашего разговора. Думал оторвать Блейзу голову, но ты не выглядела расстроенной...

— Я и не была расстроена! — с возмущением заметила Флёр. — Просто слегка в бешенстве. Не говоря о том, что я сомневаюсь, кто кому оторвёт голову.

Берти слегка приподнял брови, словно постановка вопроса его удивила.

— Никаких сомнений. Он же не будет сопротивляться. Ну, вот, прошу. Библиотека скромная, но, надеюсь, ты выберешь себе что-нибудь по вкусу. Желаешь, чтобы я оставил тебя осматриваться?

— Пожалуй, предпочту экскурсию.

Скромной библиотека была разве что по меркам старинных магических семей или Шармбатона. Даже у мамы с папой не было такого разнообразного и богатого собрания.

— Принцип здесь простой. Слева все стеллажи — это книги, после которых не захочется спать. В основном, собрание Блейза... соответствующего характера. Он держит библиотеку у меня, потому что куда проще надёжно защитить особняк, а не квартиру. Центральные стеллажи — магическая литература, которая не пытается откусить пальцы. Справа вдоль окон — маггловская.

Флёр колебалась недолго. Забини был ей неприятен, но к его библиотеке она подобных чувств не испытывала. Напротив, в неё хотелось заглянуть. Берти уточнил:

— Только закрытую стойку не трогай. Это… кхм, как выразились друзья, самое мерзкое из разрешённого к хранению.

— Интересные у тебя друзья.

Берти её слова никак не прокомментировал. Собрание было качественным и жутковатым. Помимо банальных «Наитемнейших искусств» или «Волхования презлостных» на полках обнаружились труды немцев двадцатого века по массовому подчинению, наработки американцев по боевым чарам, тонкие, переплетённые вручную брошюрки о методах современного ведения войны. В итоге Флёр достала с полки томик по наведению кошмаров. Спросила, сама не зная, какого ответа ожидает:

— Ты когда-нибудь применял тёмную магию?

— Однажды. А ты?

— О. Более чем однажды.

Книга была выбрана, но Флёр не спешила говорить об этом. Глупо, но она желала бы продлить это время наедине. И всё же попытаться найти ответ на вопрос, который её мучил.

Берти вёл себя непринуждённо. Краем глаза Флёр видела, что он взял первую попавшуюся книгу из отсека маггловской литературы, сел в кресло, зажёг торшер и, закинув ногу на ногу, принялся лениво листать страницы. Как ни старалась, она не различала ни единого признака смущения или нервозности.

— Мама считала, что тёмная магия поможет мне быстрее взять под контроль ауру вейлы, — добавила Флёр, нарушая затянувшееся молчание. — Говорила, что это возможность сбросить напряжение.

— Помогало?

— Не очень. Меня в итоге спасла окклюменция. По сути, просто у меня не один щит, а два. А ты?..

— Это был день нападения Риддла на Хогвартс. До сих пор не знаю, что случилось, но я просто вышел из себя. Я слабенький волшебник, даже не знаю, почему у меня получилось.

— Тройка Непростительных вообще особой силы не требует, только желания. Но, мне кажется, ты скромничаешь.

— Отнюдь. Я до сих пор кошмарен в трансфигурации.

— Зато ты видишь будущее, а это мало кому дано. Берти, можно я спрошу? Ты видел когда-нибудь моё будущее?

На этот раз тишина продлилась очень долго. Наконец, Берти произнёс:

— Очень давно. Раньше я не мог контролировать видения. Но сейчас стараюсь не лезть в жизнь людей, которые не давали на это своего согласия. Тот эпизод с Блейзом я увидел, потому что приглядываю за ним.

— Как он к этому относится?

— Привык.

— А если я тебя попрошу?..

— Я откажусь, прости, Флёр. Тем более, что прорицания не дают никаких однозначных ответов. Это всего лишь возможный исход. Моя знакомая утверждает, что со временем я научусь разбираться в сплетениях событий, которые приводят к тем или иным последствиям. Но, по её словам, лет до пятидесяти я могу об этом даже и не мечтать.

Он фыркнул насмешливо, а Флёр уточнила:

— Сколько лет твоей знакомой?

— А кто её знает? Больше сотни точно.

Все разумные сроки давно прошли. Флёр стояла с книгой в руках. Они отсутствовали уже минут пятнадцать, если не больше. Но как же заманчиво было ещё немного продлить эту беседу!

— Хочешь, — неожиданно спросил Берти, — оставлю тебя почитать? Толпа… утомляет.

— Тебя тоже?

— О, ещё как. Будь моя воля, я бы на год окопался в библиотеке в старых свитках с рунами. Или в толстых справочниках с законами и уложениями.

— Но ты выбрал карьеру министра.

Уже произнеся это вслух, Флёр подумала: а ведь не выбрал. Этот выбор сделали за него. И альтернатив не оставили.

— Хотя бы на этот вечер мы можем спрятаться в библиотеке оба, — добавила она. — Если хочешь, я не буду тебя отвлекать разговорами.

— Ты не отвлекаешь.

Билл утверждал, что, если бы Флёр училась в Хогвартсе, её место однозначно было бы на Гриффиндоре. Во всяком случае, ей была свойственна некоторая горячая решительность.

— Берти, ты помнишь, что задолжал мне танец?

Она обернулась, не выпуская книги из рук. Берти удивлённо поднял брови, но сбитым с толку не выглядел.

— Разумеется.

— Я обещала выбрать неожиданный и неподходящий момент. Это он.

— В библиотеке?

— В библиотеке.

— Без музыки?

— Я как раз очень хороша в трансфигурации. Пожалуйста.

Она взмахнула палочкой и превратила подсвечник в музыкальную шкатулку. Послышались первые такты вальса. Бумага, дерево и кожа поглощали звук, музыка казалась слегка приглушённой.

Берти закрыл свою книгу, отложил её на столик и поднялся на ноги. По его лицу ничего нельзя было прочесть. Но он не придумал изящного отказа. Не объяснил, как неудачна и неуместна её затея. Вместо этого подошёл, протянул руку и вежливо спросил, не окажет ли она ему честь…

Флёр оставила книгу на стеллаже и коснулась пальцев Берти.

Сегодня не планировался танцевальный вечер. Он был без перчаток.

У него оказалась прохладная мягкая ладонь. Никаких мозолей. Ногти не просто подстрижены, а отполированы. Флёр внезапно стало стыдно за свои руки. Пожалуй, она не уделяла им в последнее время должного внимания. Ещё и летала много, кожа загрубела от древка метлы.

Между дверью и книжными полками оставалось достаточно места. Берти едва ощутимо дотронулся до талии Флёр и, поймав ритм, неторопливо повёл в танце. Обычно они о чём-нибудь болтали. Но не в этот раз. Берти молчал, не улыбался. Между бровей у него наметилась резкая жётская морщинка. Губы были плотно сжаты. Флёр проклинала свою затею.

И наслаждалась ей.

Потому что Берти, во всяком случае, не прятался за масками. Здесь и сейчас он был настоящим.

Нужно было что-нибудь сказать. Но Флёр потеряла все слова, причём и на английском, и на французском. Они перепутались и перемешались в голове. Поэтому она молча делала шаг за шагом, глядя Берти в глаза.

Ей бы хотелось прочесть его мысли. Но, во-первых, это было бы подлостью. А во-вторых, она сама научила его защищаться от любопытных легилиментов.

Когда танец подходил к концу, Флёр слегка собралась с силами и начала было:

— Берти…

— Т-ш-ш.

Музыка умолкла.

— Благодарю, — проговорил Берти и коснулся губами её руки. — Прошу меня простить.

Развернулся и вышел из библиотеки. Флёр ни за что не успела бы его задержать. Так и осталась стоять с ощущением, что всё испортила.

Она пряталась за книгой по менталистике очень долго. А когда выбралась в гостиную, то увидела привычную и знакомую картину: Берти читал в кресле, а Забини и Уоррингтон, сидя у его ног, о чём-то жарко спорили. Нужно было точно знать, куда смотреть, чтобы заметить: хотя Берти уткнулся в книгу и даже листал страницы, его глаза не двигались по строчкам.