Замок одержимого (джен)

«Я так устроен…»

Примерно так оправдывался скорпион из басни после того, как ужалил лебедя, подвизавшегося перевезти его через реку. Напоследок оправдывался — когда уже оба они, лебедь и скорпион, шли ко дну.

И не в скорпионах как таковых дело — даром, что твари они и впрямь неразумные и, мягко говоря, неприятные. Даже миролюбивые коровы, умей они говорить, сказали бы беззаботно гулявшему по лугу и вляпавшемуся в одну из их лепешек, человеку (тем крайне раздосадованному!) что-то вроде: «Уж прости, человек, но мы му-у-у, так устроены. Мы умрем, если не будем что-нибудь кушать, а лишнее из себя выделять в виде таких вот лепешек. А луг этот му-у-у прекрасный лучше всего подходит и для того, и для другого».

Да и человек, в свой черед, тоже, прямо скажем, хорош. Он так устроен… или так привык: жить в построенном доме, а не в пещере или под открытым небом. Чтобы построить дом, человеку нужны бревна. Чтобы раздобыть бревна, приходится рубить лес. И тем лишать жилища многих зверей, птиц и букашек, в лесу обитающих.

Еще человеку, как и всякому живому существу, нужно кормиться. И даже если он не будет при этом убивать другие живые существа — все равно, просто распахивая поле для посевов, человек наверняка успеет уничтожить немало кротовых норок… к примеру. И не только их.

И коли уж даже просто живые существа, в одном мире рожденные и живущие бок о бок, не могли без того, чтобы друг другу не вредить, если даже они были так устроены — что тогда стоило ждать от сущностей, этому миру глубоко чуждых?

Философы могли сколько угодно спорить, то успокаивая себя рассуждениями об относительности добра и зла, то именуя дьявола «силой, которая вечно хочет зла, но совершает благо». Поэтам не возбранялось лепить красивый образ падшего ангела-бунтаря, видя в оном отражение собственной беспокойной души. Да и ученые были вправе ломать голову над поведением нечисти, ища причины ее враждебности.

Но смысла во всех этих словесных и мыслительных ужимках-прыжках было не больше, чем в раскрашивании плахи в красивый нежно-розовый цвет или в замене колпака палача на шутовской колпак.

Сути-то они не меняли. А заключалась суть в том, что порождения адской бездны, прорвавшиеся в мир живых, не несли с собой ничего, кроме смерти, разрушений, раздоров и мук. Потому что так эти твари были устроены. Потому что ничего, кроме зла во всех его проявлениях, не то что желать, но даже знать не могли. Откуда знать-то — им, в Преисподней рожденным? И потому, что враг рода человеческого не просто так именовался врагом.

Не зря говорил кто-то из схоластов, что не стоит искать сложных объяснений для тех вещей и явлений, которые можно объяснить просто. Так что и по поводу очередного демона — того, что, сбежав из ада, осел во владениях рода Веллесхайм — не стоит ломать голову, ища причины, по которым он едва не погубил всех, в этих землях живущих. Подлинная причина была проста и годилась, по большому счету, для объяснения действий любой адской твари.

Просто оная тварь была так устроена. Не могла не губить жизнь вокруг себя. А если удавалось еще и наложить пахнущую серой лапу на чью-нибудь бессмертную душу — тогда демон и вовсе достигал полнейшей гармонии со своей сущностью. Как, к примеру, пьянчуга, допившийся до того, что уснул на полу в луже собственной блевотины. Ну, или, напротив, художник, написавший картину, которую будут помнить века.

Демона, о котором пойдет речь, звали Скарукс. И с человеком, доверившимся ему, они были знакомы почти с детства. Почти с детства, понятно, человека, а не Скарукса. Демон-то при всем желании не смог бы назвать свой возраст. Ведь большую часть… нет, не жизни, скорее, существования, он провел в Преисподней. Где время значения не имеет — оно течет лишь для живых.

Что еще не имело для демонов смысла, так это чувство долга. Сколь бы сказочники ни потчевали детей и дураков побасенками о том, как простому колдуну или даже простому деревенскому охламону удавалось обмануть гостя из Преисподней, опутать продуманной сделкой, заточить в простой кувшин или иную подобную утварь да заставить служить себе на многие годы вперед. Золотишко подносить, пакостить недругам и все в таком духе. Будь в оных россказнях хотя бы капля правды, Скарукс, по меньшей мере, признал бы, что своим освобождением из вечного пекла он обязан именно человеку. И, наверное, не стал бы хотя бы этого человека губить.

Человек тот, кстати, не был колдуном. Не проводил запретных ритуалов на кладбище, не приносил кровавых жертв и не читал исполненные богохульств заклинания из книг, чьи авторы давно и заслуженно преданы анафеме. Предпосылки прихода Скарукса в этот мир оказались гораздо проще и прозаичнее.

Подрастая, обзаведясь первыми угрями на лице и первыми волосками где-то еще, помимо головы, человек взамен утратил ту незримую, но непоколебимую для темных сил защиту, которую дает Всевышний каждой невинной детской душе. Со временем он, конечно, научился бы жить собственным умом, отличая плохое от хорошего и просчитывая последствия тех или иных поступков. Но пока этого не произошло, был человек крайне уязвим для разных искушений. И для искусителей — для них такой человек, с душою беззащитной и метущейся, становился легкой добычей. Вроде перезревшего плода, к которому достаточно руку протянуть.

Вот рука и протянулась. Хоть и невидимая. Зато оттуда, откуда, как известно, нет возврата. Но вот возможность побега, как видно, существует.

Когда Скарукс впервые обратился к человеку, попытался прощупать его и попробовать на прочность — тот принял демона просто за внутренний голос. Некое труднообъяснимое, но настырное чувство, следуя которому, можно избежать неприятностей. А то и преуспеть даже. О том, что для преуспеяния неплохо бы своей головой почаще думать, человек еще не понимал. Да и не успел понять в последующие годы: Скарукс о том позаботился.

За наивную веру юного человека демон ухватился, как рыбак, почувствовавший поклевку — за удочку. И раз за разом, год за годом приучал человека к себе. Приучал себя, Скарукса, слушаться. Слушаться своих советов, на которые демон не скупился. Как понравиться приглянувшейся девчонке, как отомстить обидчику, как обмануть строгих родителей или раздобыть денег, дабы весело провести время — на все вопросы, волновавшие человека, расставшегося с детством, но не успевшего стать взрослым, Скарукс с готовностью отвечал.

И ответы-то — помогали! Пригождались. Следуя подсказкам «внутреннего голоса», сперва с осторожностью, а затем с все крепнущей уверенностью, человек раз за разом добивался успеха. И торжествовал… но вместе с тем отучался думать и принимать решения сам. Слабел духом, проще говоря. Тогда как демон становился сильнее. Ведь за каждый свой совет он получал по кусочку души человека.

Маленькие то были кусочки — каждый в отдельности. Зато перепадали они Скаруксу столь часто, что демон имел неплохие шансы заграбастать душу человека полностью. И гораздо раньше, чем тот из юнца превратится в старика.

Так что демон не спешил. И лишь к тому времени, когда с угрями человек расстался и начал брить нарождающуюся бороду, позволил себе, хоть отчасти, но открыться. Обратившись к человеку уже как полноценный собеседник.

Представился он, разумеется, не Скаруксом и не демоном. Тем более что истинное имя суть единственный крючок, на который адову тварь можно поймать. Нет: заговорив с человеком, Скарукс назвался «невидимым другом» и «покровителем». О том, что покровитель отнюдь не небесный, Скарукс, само собой, даже не заикался. Да человек и не спрашивал. Зато в объяснение о друге, пусть и невидимом, охотно поверил. Потому что советы, даваемые этим невидимкой, и впрямь помогали. И впрямь — думал человек — приносят ему пользу. А значит, кем являлся тот, кого он поначалу принимал за внутренний голос? Уж точно не врагом.

Про то, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и что за все в жизни приходится платить, человек на беду свою не задумывался. Поскольку вообще к задумчивости был не склонен — уж очень привык полагаться на советы «невидимого друга», подсказки «покровителя».

И не только советы-подсказки оказались человеку по нраву. Не чурался он и просто бесед со Скаруксом. Ведь, во-первых, собеседником демон оказался приятным… как бывает приятен хмельной напиток до тех пор, пока праздничный вечер не сменился утром. И покуда оному напитку не подошел черед уходить, оставляя после себя отравленное тело. Ну а во-вторых, что греха таить, друзей настоящих, видимых и принадлежащих миру живых, у человека, почитай, и не было. Разве что приятели имелись. Со схожими интересами, занятиями.

Разные темы обсуждали в беседах человек и демон. Начиная от обыденных вещей и знакомых людей и заканчивая материями важными — вопросами веры, философии, государственного устройства.

Темы были разные… но сводил их Скарукс мягко, изящно и ненавязчиво к одному. Что значение-де имеют лишь потребности и желания человека. А также средства к их удовлетворению — именно средства, самостоятельной ценности не имеющие. Те же, кто требовал от человека желания и потребности свои ограничить, а то и вовсе пожертвовать их удовлетворением ради каких-либо высоких соображений, по словам демона просто врал. А врал потому, что сам хотел преуспеть за счет других. Все этого хотят.

Для пущей убедительности Скарукс приводил живые примеры, подтверждающие эти его рассуждения — о потребностях и подло-лицемерной сущности тех, кто мог помешать человеку их утолять.

Так, демон рассказал человеку, что священник, на проповедях уверявший прихожан в том, что лучше быть бедным праведником, чем грешным богачом, сам вообще-то не бедствовал. И спину не гнул, поскольку собирал деньги с прихожан. Еще оный священник не чурался задирать юбки симпатичным прихожанкам, захаживавшим к нему под предлогом исповеди. Даром, что принял вроде обет безбрачия. И чуть ли не на каждой первой проповеди грозил небесными карами неверным супругам.

Говорил ли человеку какой-нибудь приятель-знакомец о верной дружбе и взаимной помощи — Скарукс объяснял это желанием оного знакомца выехать на чужом горбу.

Некая девушка признавалась человеку в любви, да и сам человек ощутил было ответную влюбленность — демон уверял его, что оная девица желает просто удачно выйти замуж. Благо, человек уже в те годы не был беден. Хотя бы потому, что родился отнюдь не в бедной семье. Вот возлюбленная, так называемая, и хочет устроить свою жизнь за его, человека, счет. Так что с дамами такими, говорил Скарукс, надлежало ухо востро держать. Хотя совсем отталкивать не стоило. Для удовлетворения кое-каких желаний самого человека, годились даже эти расчетливые стервы.

Не обошел вниманием демон и тех, кого одни простодушно почитали, а другие присягали им на верность. Монархов. Придворных сановников, графов-баронов и прочую знать. Все они наперебой талдычат о верности, чести, долге и служении, говорил Скарукс. Призывают остальных даже жизнью ради них жертвовать. А сами?

И демон рассказывал историю за историей. Про короля, который сел на престол, а прежде отравил зажившегося на свете отца. Про бездарного полководца, высокого положения достигшего через интриги и лесть — и положившего уйму воинов в каком-то бою. Про дворцового казначея, ставшего дворцовым казнокрадом. Про двух братьев-баронов, пошедших войной один на другого. Про обворожительную графиню, наставившую мужу рога, причем с его давним врагом. И все в таком духе.

Откуда «невидимый друг» столько знал, в том числе о разных людях — от простых до знатных, человек вопросом не задавался. Принимал как такую же чудесную, но все же данность, как возможность общаться с кем-то невидимым и бестелесным. И уж тем более человек не сомневался в правдивости рассказов так называемого «покровителя».

Он перестал молиться и посещать церковь. А на окружающих людей все чаще смотрел как на тех, кого можно и нужно использовать, коль они и сами хотят использовать его. Смотрел глазами демона, незримо подселившегося по соседству с душой человека. И теперь потихоньку пожиравшего ее.

И вот в одну ничем не примечательную вроде ночь Скаруксу удалось-таки подчинить себе не только душу, но и тело. Человек спал и не ведал, что тело его ненадолго поднялось с постели. И сделало несколько шагов по спальне, движимое волей демона.

Примерно с той-то поры тело это начало источать Скверну. Совсем-совсем чуточку… поначалу. Окружающие ее почти не замечали. Просто предчувствовали смутно что-то неладное и потому старались не подходить к человеку слишком близко.

А животные так и вовсе относились к нему с открытой враждебностью. Те же собаки приходили в безумную ярость и просто захлебывались лаем, едва приметив человека. Уже тогда.

И теперь вопрос. Мог ли Скарукс просто тихо обживаться в захваченном теле, не трогая окружающий его мир и не отравляя Скверной? Ответ очевиден: не мог. Ибо так уж был устроен.