Котдог (джен)

Когда замыкающая охранница скрылась за деревьями, леди Мьяуриссия прижмурила жёлтые глаза и задумчиво царапнула клыком коготь большого пальца. Скверная привычка, оставшаяся с раннего детства, но самая старшая леди может себе позволить. Да и не видит никто.

Леди Мьяуриссия испытывала странное и не очень приятное чувство — она не была уверена, что поступила правильно. Всю свою жизнь была уверена, в каждом даже самом безумном на первый взгляд поступке, а теперь вот — нет. Странное ощущение. И неприятное. Леди передёрнула ушами, словно пытаясь избавиться от надоедливых мыслей. Минутная слабость, хорошо что не видит никто, а то могли бы пойти разговоры. Конечно же, она права!

Она просто не может быть не права.

Она была права всегда, даже когда ей поначалу и не верили, но потом-то её изначальная правота всегда обнаруживалась и раскрывалась во всей красе. И уж тогда-то леди Мьяуриссия не забывала напомнить всем, сразу не понявшим, как же они заблуждались, о том, кто именно в конце концов оказался прав. Не из злорадства, вовсе нет — из чисто практических соображений. Чтобы в будущем ни одна собака не смела даже малейших сомнений не то что высказать — мысленно себе позволить. Леди Мьяуриссия права всегда, и точка. Потому и стала Самой Старшей Матерью так быстро, и продержалась так долго. Старшие Матери не ошибаются.

Вот и с Ксантом тоже. Он ещё глаза не продрал, маленький пушистый комочек, жалобно мяукающий и такой беспомощный, когда она поняла — он будет самым наглым котом нынешнего поколения. И оказалась права.

Он действительно оказался самым-самым. Наглый, умный, сильный. Только вот у этой сладкой рыбки есть ядовитые иглы — самые наглые и сильные живут недолго. Рано или поздно они всегда нарываются на ещё более наглых и сильных. И чаще рано, чем поздно. Если, конечно, не подвергнуть их процедуре, столь ненавистной любому из наглых и сильных… но столь же и необходимой для тех, кто желает жить долго и счастливо.

Отдавая распоряжение о кастрации, она знала, что абсолютно права — не наказанием это было бы для её слишком буйного отпрыска, а спасением. Продолжение рода — ерунда, внуков у неё предостаточно, но таких как Ксант больше нет. Слишком светлая голова, чтобы рисковать её потерей в одной из постоянных мужских стычек и истерик. А будет ещё светлее, когда перестанут мутить её лишние гормоны. Так она предполагала. И была совершенно права.

Тогда.

Просто обстоятельства изменились.

И сейчас она тоже абсолютно права.

Ксант — умный и наглый, да. Но эта недокормленная инобережная тварь ему сто очков фору даст. Сидела тут, словно и не сучка вовсе, притворялась покорной да несчастненькой… а сама издевалась. И над кем?! Над Старшей Матерью! Причём вежливо так издевалась, и не придерёшься. Это же надо быть наглой настолько…

Несмотря на весь свой гнев, леди Мьяуриссия никак не могла отделаться от толики завистливого восхищения. Она всегда уважала чужую наглость. Особенно вот такую, совершенно беспочвенную и беспредельную. Глубоко вздохнув, леди растянула чёрные губы в широкой злорадной улыбке, окончательно успокаиваясь.

Конечно же, она была права.

Выселки — идеальное место, там давно уже никто не живёт, и поблизости никого. И ветра в это время года дуют в ту сторону, что тоже немаловажно: пусть и далеко, но лишний раз обезопаситься не помешает. Впрочем, если и переменится ветер, всё равно не дотянет, выселки на то и выселки, чтобы от них никуда ничего не дотянуло. А в дороге — травка им в помощь, каждая вторая леди из Совета свой экстремальный напузничек выпотрошила в сумку этой нахалки. Как миленькая выпотрошила, и не мявкнула даже. Хотя собирать эту травку и вялить — та ещё морока, а теперь раньше времени придётся, запас ведь должен быть возобновлён как можно скорее. Но есть угрозы, важность устранения которых понимают и леди. Или хотя бы отодвигания подальше, на выселки.

Идеальная то ли ссылка, то ли убежище, причём почти добровольная — эта инобережная тварь хоть и наглая до полного отрыва рубки, но ведь не дура же. И отлично понимает, в чём её единственное спасение на обоих берегах. А значит, проблема если и не решена окончательно, то отложена на год, а то и на два-три, котяткам ведь ещё подрасти надо будет.

Улыбка Старшей Леди-Матери стала шире. Ах, какие же это будут славные котятки! Наглые, умные, сильные.

Может быть — даже наглее самих Лорантов-Следователей.

* * *

— Спасибо. Дальше я вполне справлюсь и сама.

Ксант молчал, растирая только что развязанные запястья. Все последние дни он пребывал в состоянии лёгкого ступора, и последствия долгого нахождения в сквоте были вовсе не главной тому причиной. И даже усталость от изнуряюще долгой пробежки по лесу — тоже.

Они шли  (шли?! куда там! почти бежали!!!) всю ночь, день, и ещё большую часть следующей ночи. На короткие привалы останавливались всего три раза. Ксант считал себя отличным бегуном, но после таких переходов он просто падал с ног, моментально проваливаясь в полусон-полуобморок. Его расталкивали слишком быстро, не дав толком отдохнуть. Грубо поднимали на ноги, всовывали в зубы полтаблетки священного Рациона — и тут же волокли дальше. Рацион он дожёвывал уже на бегу и даже не мог толком прочувствовать вкус настоящей пищи Лорантов.

Он никогда не забирался так далеко. Он даже не знал, что тут может быть жильё — пусть и такое, обветшавшее и давно заброшенное, но всё же вполне пригодное, если подлатать крышу над лазом. А ещё он никак не мог понять, как такую гонку выдерживают четыре охранницы. А тем более — леди Маурика, Старшая Мать. Хоть она, конечно, и самая младшая из них, но всё-таки… оставалось лишь предположить, что долгий принудительный сквот не так безвреден, как утверждают леди-охранницы.

Но чего он не мог понять вообще, так это того, с какого такого перепугу так долго считал несмышлёным пёсиком-девочкой, такой наивной и маленькой, эту стервозную матёрую суку в чёрных шортиках и жёлтой маечке. Суку, полуслову которой — да что там полуслову?! Полужесту! Полувзгляду! — беспрекословно подчиняются нахальные и дерзкие охранницы и даже сама леди Маурика, Старшая Мать, пусть даже и самая младшая из них, но всё-таки, всё-таки…

— Ты уверена, детка? — с грубоватой фамильярностью, но очень участливо спросила Леди Маурика, младшая из Старших Матерей. И подозрительно покосилась на Ксанта. Похоже, будь её воля, он так и остался бы связанным. По рукам и ногам. Да ещё и посаженным на крепкую цепь. Старая и хорошо знающая себе цену сука в теле голенастого подростка лишь фыркнула, не снизойдя до ответа. Ксант более не обманывался этим юным телом. Возможно, кобели действительно до самой старости остаются щенками. А вот сучки, похоже, не бывают щенками даже во младенчестве. Они так и рождаются такими вот, зрелыми и опытными стервами, хорошо знающими чего хотят и как этого добиться.

— Ну, тогда удачи.

Очень хотелось сесть — что там сесть! Упасть! — прямо на пол, устланный пересохшей травой. Но Ксант продолжал упрямо стоять на дрожащих ногах. Только спиной к стене привалился. Он ничего не понимал, а когда не понимаешь ничего, лучше не сидеть, если все остальные стоят.

Впрочем, через несколько ударов сердца из остальных в лукошке осталась только эта сучка — возглавляемые леди Маурикой охранницы ушли сразу же, даже не передохнув. И с изрядным облегчением. Словно хотели оказаться как можно дальше от опального сородича и этой странной сучки. И сделать это как можно быстрее. Ксант усмехнулся — уж в этом-то он был с ними согласен полностью и целиком!

Выждал, пока их шаги окончательно стихнут в глубине леса. Спросил, стараясь, чтобы голос звучал как можно более равнодушно:

— Ну и что всё это значит?

Она пожала плечами. Посмотрела сверху вниз, снисходительно. Показалось даже — с лёгким высокомерием и издёвкой. Конечно же — показалось, не могла же эта маленькая глупая сучка всерьёз позволить себе…

— Это значит, что ваши Матери куда разумнее наших Вожаков. Требования лорантов-следователей должны исполняться, и Матери это понимают. Они предоставили нам тайное укрытие. И были настолько любезны, что сами нас сюда проводили.

Ксант смотрел на неё во все глаза — и не узнавал. Этот уверенный голос, этот нагло вздёрнутый подбородок, эта ухмылка — чисто собачья, слегка обнажающая клыки… Он не видел её всего три дня — те самые три дня перед свадьбой. Не такой срок, чтобы забыть. Правда, потом был принудительный сквот, о котором он почти ничего не помнил, только странные обрывочные сны, настолько муторные, что их и вспоминать не хотелось … но всё равно — слишком короткий срок. Никак не могла она за какие-то несчастные десять — или что-то около того — дней стать выше на целую голову! Не могла.

Однако стала.

Такая, пожалуй, действительно могла говорить с Советом Матерей на равных. И даже заставить себя выслушать. Но — убедить? Причём настолько, чтобы они сами… но, однако же, он своим глазами только что видел… Ксант потряс головой.

— Что ты им наплела?

— Правду. — Её усмешка напоминала оскал. — В некоторых случаях, знаешь ли, нет ничего лучше правды. Я сказала им, что приказ Лорантов-следователей священен. И наш долг — его исполнить. В частности — мой долг. Что бы там ни вопили на том берегу мои глупые соплеменники. И что бы там ни провозглашал на этом берегу один не менее глупый кот.

— Это кого ты только что назвала глупым котом? Это шутка такая, да? Знаешь, детка, на твоём месте я бы...

—  А ещё я сказала им, — продолжила она скучным нейтральным голосом, не обращая на его слова ни малейшего внимания, — что мои соплеменницы никогда не позволяли мужчинам решать вопрос о зачатии потомства. Иначе мы давно бы уже вымерли. Но, слава Лорантам, мы не кошки. Нам не надо просить и умолять, как о милости, нам достаточно просто захотеть — и любой самец на расстоянии трёх полётов стрелы будет счастлив оказать нам такую услугу… Да он на коленях ползать будет и из шкуры выпрыгивать, умоляя, чтобы это мы осчастливили его такой честью.

Ксант фыркнул, нагловатой развязностью тона прикрывая лёгкую панику.

— Неплохой блеф! Рад, что эти старые дуры поверили.

— Это не блеф. И Матери знали. Потому и поверили.

У Ксанта пересохло горло.

— Не смешно. Ты ничего не забыла? Мы на другом берегу! Я тебе не какой-то драный ополоумевший кобель! Коты не теряют голову, мне ли не знать… Ха! Мы слишком разные, вы даже пахнете иначе! Если ты всерьёз, то вынужден тебя огорчить — враки это, ясно?! Котёночьи страшилки!

Она молчала. Присела в углу, развязала дорожный мешок, теперь копошилась в его внутренностях и была полностью поглощена этим важным занятием. Из кожаного мешочка с бахромой достала какой-то подвявший листик, пожевала задумчиво, разглядывая стенку перед собой. Словно на ней, обитой заплесневевшими деревянными плашками и закруглённой кверху, обнаружила вдруг что-то невероятно интересное. Ксант ещё раз фыркнул. Добавил решительно:

— Я уверен, что на котов это не действует!

— Действует. — Она сглотнула. Царапнула ногтем плесень на стене. Поморщилась. — Проверено. Нас потому и отвели так далеко, чтобы даже случайно никого не задело. Ваши Матери мне хоть и доверяют, но не настолько. И предпочитают не рисковать.

Она помолчала, а потом вдруг взглянула в упор (Ксант даже вздрогнул) и спросила:

— Ты не задумывался, почему ваши так не любят бывать вблизи реки? И так не хотят говорить о причине такой нелюбви?

— Ерунда. Я люблю.

— Ты просто молод. И тебе везло — наверное, во время свадеб ветер ни разу не дул в твою сторону. Иначе бы ты понял. На собственной шкуре. И тоже бы… разлюбил.

Она говорила так равнодушно, что Ксант поверил. Самым убедительным как раз и оказалось вот это её нежелание убеждать.

Жильё было сплетено кем-то из предков отлично, со множеством всех необходимых щелей, он даже и сейчас ощущал сквозняк, тянущий по спине. Но почему-то в нём стало вдруг душно.

— И когда ты… планируешь?

Несколько пугающе долгих секунд она мерила его оценивающим взглядом. Потом пожала плечами, снова возвращаясь к разглядыванию стены.

— Извини, но… нет времени. Хотя… Было бы заманчиво, пожалуй. Но не сейчас. Извини. Понимаешь, есть такие травки, чаёк из них отбивает любые хотения. Можно и сырыми… пожевать. Так что не бойся. У нас слишком много дел, чтобы отвлекаться на всякие… пустяки.

— Каких ещё дел?

Она обернулась. Улыбнулась светло и радостно. Так светло и радостно, что Ксант отшатнулся, оцарапав плечи о шершавое дерево и ощущая тянущую пустоту в животе.

— Понимаешь, правда, она ведь разная бывает. И я далеко не всю её сказала вашим Матерям. Котята — это прекрасно, но куда важнее самим добраться до Лорантов-Следователей. И исполнить предназначенное.

— Ты о чём это?

Голос был хриплым: почему-то чем светлее была её радость — тем сильнее продирало Ксанта мурашками, и уже не только по спине. А она, как назло, смотрела всё радостнее. И улыбалась снисходительно так, словно несмышлёнышем был он, Ксант, а вовсе не она.

 — Ну как о чём? О поэме, конечно же! Там ведь чётко сказано, что нам надо делать, чтобы пройти Испытание; даже странно, что до сих пор так никто и не попытался.

Дурной пример заразителен — Ксант буквально зубами поймал уже готовое сорваться с языка извинение. Помотал головой.

— И что же, по-твоему, нам надо сделать?

— Отрастить крылья.

Её улыбку можно было использовать вместо Сигнального Маяка. И самое страшное было в том, что она не шутила. Совсем.

— Ты сумасшедшая! — Ксант охнул и осел прямо на пол — ноги уже не держали. — Видят Лоранты, ты сумасшедшая…

— Почему? — Кажется, она действительно удивилась.

Так притворяться невозможно. Никакая она не старая стерва, умудрённая и опытная. Просто юная глупая сучка, которой с какого-то перепугу несколько раз повезло, вот она и возомнила… есть, оказывается, кое-что пострашнее неуверенной в себе и постоянно извиняющейся дуры — это дура самоуверенная и сомнений не ведающая. Остаётся надеяться, что это внешнее, напускное, и внутри она прежняя неуверенная ни в чём глупышка, которую нетрудно переубедить. Конечно, попасть в лапы такой — тоже не лакомство в перьях, но всё-таки есть некоторый шанс. Если объяснить этой дуре на доступном ей уровне, так, чтобы она поняла…

— Они — Лоранты. — Он старался говорить короткими и ясными фразами, как разговаривают с совсем маленькими. — Они всё могут. Всё знают. Они на орбите живут. И Камера Испытаний… она ведь тоже на орбите. Как ты до неё доберёшься?

— А! — она расплылась в счастливой улыбке, закивала радостно. — Так это же совсем просто! По Лестнице-В-Небо! Они же её спустили.

Ксант зашипел.

В её словах была логика. Конечно, это логика бреда и кошмарного сна, но всё-таки — логика. Попробуй оспорь.

— Да ты не бойся! — по-своему поняла она его нежелание. — Мы же там уже были, чего бояться-то? Совсем ведь маленькими были — и то с нами ничего не случилось, живы остались. Так что и сейчас всё будет в полном порядке!

Лучше бы не напоминала.

Ксант содрогнулся, вспомнив, как рвалась из груди наружу чёрная птица с бритвенно-острыми лезвиями на кончиках крыльев, судорожными их взмахами превращая внутренности в кровавое месиво.

Ну уж нет.

— Ну уж нет. Я в этом не участвую.

— Почему? — Она растерялась. — Ты что — обиделся, да? Извини. Я больше не буду. Только, пожалуйста, объясни — на что ты обиделся, ладно? Чтобы я точно уже никогда, а то вдруг снова случайно…

И матери поверили этой дуре?

О, Лоранты, пути ваши воистину неисповедимы…

— Они — Лоранты, милая. И я не хочу их злить. И хочу быть как можно дальше от того — или той — на кого обрушится их гнев.

Её глаза раскрылись так широко, что стали чуть ли не вертикальными. Точно так же, как и рот.

— Ты думаешь, они разгневаются? Но почему? Я ведь тоже совсем не хочу их злить! Я хочу только пройти Испытание, они же сами этого хотели… ну, а потом уже, когда пройду — спросить, для чего им вдруг так понадобились наши дети. И именно наши, и вообще… Только спросить. На что тут злиться?

Бесполезно.

Ей не объяснить. Она искренне не в состоянии понять, как можно обидеться на придурка, который незваным припрётся в твоё жилище и с наглой мордой начнёт задавать вопросы. Она бы, наверное, такому придурку действительно бы просто всё объяснила. С радостной улыбкой и очень собою довольная. Ей не понять, что среди орбитожителей может и не оказаться таких вот благостных и на всё готовых… дур.

— Как-нибудь без меня.

— Но почему? — Губки трубочкой, бровки домиком, глаза несчастные, вот-вот заплачет. — Послушай! Даже если бы это были и не наши дети, но всё-таки… Мы же там не были! В смысле — взрослыми не были. И никто из других взрослых тоже ни разу…

— Вот именно! — не сдержался. Хотя и понимал уже, что разговаривать бесполезно, мотать надо. — Никто из взрослых! Никогда. Может, для взрослых это попросту невозможно. Может, та лестница слишком тонкая. Или она как лаз в детском городке, узкий, только для малышей, и взрослому просто не пролезть. Об этом ты не подумала?

Снова улыбка до ушей. Прибить хочется за одну такую улыбку.

— Ну, вот тогда и будем думать, чего заранее-то переживать? И потом — лаз ведь всегда расширить можно!

Ксант осторожно встал на четвереньки. Потряс головой. Поднялся, цепляясь за стену. Она следила за ним настороженно, словно догадывалась о том, что он задумал. Заговорила быстро и путанно, всё ещё пытаясь улыбаться:

— Послушай, но ведь так же нельзя, понимаешь? Нельзя посылать малышей туда, куда сами ни разу… Ни своих, ни вообще, это неправильно! Я не знаю, как там у вас принято… может, тебе и плевать на твоих… Мне — не плевать. Даже если они будут… — она попыталась улыбнуться, — котятами.

Улыбка вышла кривой и жалкой.

Ксант осторожно двинулся к выходу. Так же, по стеночке, стараясь держаться от этой в голову клюнутой сучки на как можно более дальнем расстоянии. Автопилот давно уже подсказывал, что настало самое время это расстояние увеличить. Как минимум — до нескольких полётов стрелы.

— Жаль тебя разочаровывать. Но — без меня. Я с тобой никуда не пойду.

— А со мной — пойдёшь? — спросил Вит, словно бы случайно перекрывая выход.

Это же надо так расклеиться — не заметить.

Не услышать, как подходит.

И — кого?!

Непростительно. Удивляться и вопить «откуда он тут взялся?» — ещё глупее и непростительнее. Понятно откуда — из леса. Стоит теперь. Совсем рядом, рукой дотянуться можно. Красавчик, хотя и несколько помятый — ему пришлось куда сложнее в этом лесу, он ведь не знает тайных троп Матерей. А лицо… он и раньше-то не особо соображалкой блистал, а теперь совсем щенок, молочнозубый и глупый, одна счастливая улыбка чего стоит. Страшное это дело — собачья свадьба…

— Ты с нею лучше не спорь, — добавил Вит доверительным громким шёпотом, продолжая улыбаться. — Она ведь такая, ежели что в башку втемяшилось — ни за что не передумает! Я свою сестру знаю. Проще согласиться…

* * *