Летит мотылёк на адский огонь... (гет)

Ягер давно не чувствовал себя так легко, несмотря на то, что ночевал в кресле. Пусть он и поспал всего два с половиной часа, но это не мешало ему радоваться этому солнечному утру. Проснувшись за сорок минут до будильника, Клаус впервые позволил себе насладиться беззаботным моментом, глянув в сторону своей кровати. Оливия мирно сопела, скомкав одеяло так, словно обнимала кого-то во сне. Поднявшись с кресла, Ягер потянулся, приоткрыл форточку, вдохнув свежего воздуха, и прошёлся по кабинету. Подойдя к своей кровати, он аккуратно присел с краю.

Платье Мартыновой за ночь скомкалось и поднялось выше, оголяя бледные худые ноги, но Клаусу нравилось смотреть на них. Его не тянуло на идеальных немецких девушек, они были слишком похожими друг на друга. Даже Вольф в своё время любил подшучивать над ним по этому поводу. Если его разуму и хватало только её присутствия, то инстинктам, заложенным природой, этого было мало. Ягеру хотелось дотронуться до неё. Провести пальцами от лодыжек к коленям, подняться выше, очертить силуэт талии, добравшись до небольшой груди, дотронуться губами до чётко выраженных ключиц, провести языком до шеи и оставить на ней свои отметины.

Эта недоступность и мысли о том, что связь между ними под запретом, будоражила ещё сильнее, чем сны, где Оливия его целовала. Он был готов отдать что угодно, лишь бы его маленькая фантазия сбылась. Увы, всё, что он мог, это наблюдать за ней со стороны, словно смотрел на картину знаменитого художника в музее, где трогать произведения искусства руками было запрещено. Клаус мог бы просидеть так вечность, но время утекало слишком быстро. Необходимо было выпроводить её из комнаты до того, как наступит время подъёма и на его порог явится Тилике. В такие моменты штандартенфюрера даже раздражала исполнительность своего адъютанта, но по сути тот не был виновен ни в чём и просто выполнял порученную ему работу.

Положив ладонь на плечо спящей Оливии, Ягер слегка потряс, стараясь вырвать её из царства Морфея как можно мягче. Она скуксилась сквозь сон и, стараясь спрятаться от солнца, повернула голову в другую сторону, улёгшись на живот. Улыбнувшись её реакции, Клаус начал гладить Мартынову по спине, жалея, что её бледная кожа скрыта от его руки за тёмной и грубой тканью платья.

— Оливия, просыпайся, — ласково произнёс он. — Моему адъютанту не стоит видеть тебя в моей постели. Он может не так понять.

Немного поёрзав, Оливия всё же перевернулась на спину. Сонные серо-голубые глаза столкнулись с внимательным, но мягким взглядом штандартенфюрера. Мартынова потянулась после сна, протёрла глаза и поднялась, всё ещё не желая выбираться из-под тёплого одеяла.

— С добрым утром, — вновь заговорил Ягер, аккуратно убирая с её лица растрепавшиеся пряди светлых волос. — Как спалось?

Поправив задравшиеся платье и халат, Оливия хотела найти в кармане блокнот с карандашом, чтобы ответить, но их не было на месте. Поняв её заминку, Клаус поднялся, пройдя к своему столу. Взяв её вещи, он снова вернулся к ней и присел на прежнее место. Пока Мартынова писала ответ, он продолжал с интересом за ней наблюдать.

«Мне приснилось, что мы гуляли по Берлину», — прочитал Ягер, а где-то под рёбрами начало щемить.

— Как иронично, — горько усмехнулся он в ответ. — А мне постоянно снится твоя деревня.

Возможно, это прозвучало бы романтично, не знай Оливия то, что с ним произошло. Виновато поджав губы, она осторожно вложила свою ладонь в его раскрытую руку и наклонилась, уткнувшись лбом в его плечо. Её нос при этом коснулся холодного железного креста, неизменно висевшего на груди штандартенфюрера. В этом жесте было всё: извинение, что напомнила, поддержка и, конечно же, подтверждение, что он не один.

— Я бы хотел показать тебе Берлин, — после его слов Оливия отстранилась, заглянув ему в глаза. — Но ты же понимаешь, что это невозможно, — в ответ она лишь едва заметно кивнула. — Тебе пора.

Отпустив его тёплую большую ладонь, она свесила ноги с кровати, обулась и, взяв свои вещи, направилась к двери. Прежде чем выпустить её, штандартенфюрер выглянул из кабинета, убеждаясь, что её уход останется незамеченным.

— Ты придёшь сегодня? — всё ещё не решаясь её отпустить, спросил Ягер.

«У меня дежурство, — быстро черкнула Оливия в блокноте. — Я приду завтра».

Коротко кивнув, штандартенфюрер открыл перед ней дверь. Мартынова тихо скользнула в коридор, на цыпочках дошла до окна и, убедившись, что с улицы её никто не увидит, выпорхнула на крышу тёплого коридора.

Губ Клауса коснулась едва заметная грустная полуулыбка. В его голове продолжало крутиться навязчивое «невозможно», но чем дольше он думал о её словах, тем больше уверял себя в том, что это опасно, безумно, безрассудно, но далеко не невозможно. Невозможно водить дружбу с русскими, невозможно полюбить пленную, невозможно показать любимому человеку Берлин. Два из трёх «невозможно» с ним уже случились, так почему бы не исполнить и третье? Штандартенфюрер уже начал ощущать, что после общения с этой девчонкой и сам начал русеть, что тоже когда-то казалось невозможным. Эти мысли не покидали его голову весь день, и он всё же нашёл выход из, казалось бы, безвыходной ситуации.

Дождавшись, когда занятия по теории у курсантов закончатся и они отправятся на обед в сопровождении Тилике, Ягер явился в отведённое под аудиторию помещение в сопровождении солдата и велел ему отнести хранившийся здесь кинопроектор в свой кабинет. На вполне предсказуемый вопрос «Зачем?», мелькающий в глазах подчиненного, штандартенфюрер заранее заготовил ответ. Ему, якобы, прислали несколько фильмов, предназначенных для обучения, но он не мог показывать их, не убедившись лично, что курсантам можно их показывать. К тому же заниматься этим в своём кабинете ему гораздо удобнее, ведь будет возможность совмещать с другими обязанностями. Так он непринуждённо рассуждал вслух, шагая рядом с молчащим всё это время солдатом. Конечно же, отчитываться перед рядовым штандартенфюреру было не обязательно, но без этих мимолетно брошенных слов вопросы могли появиться и у других, а этого Ягеру точно не было нужно. Тотальный контроль заставлял опасаться даже своих.

Позже Клаус вернулся в аудиторию уже в одиночестве и принялся искать фильм, подходящий для просмотра в компании Оливии, но у него вновь возникла проблема. После прихода НСДАП к власти киноиндустрия претерпела серьёзные изменения и теперь была подчинена идеологической диктатуре. Десятки фильмов, которые считались обучающими и допускались до показа курсантам, насквозь были пропитаны пропагандой о превосходительстве арийской расы, о том, как благородно поступал Германский Рейх, очищая землю от низших рас, и о прочей подобной чуши, от которой Ягера уже порядком тошнило. Ни один из них не подходил для того, что задумал Клаус, так как он и сам ни за что бы не смог смотреть весь этот бред дольше десяти минут.

Это было ещё одним поводом перекинуть занятия по теории на своего адъютанта, когда такая возможность представилась. Тилике был предан своей стране и искренне её любил, но в силу того, что под волну пропаганды сам он попал в более юном возрасте, чем Ягер, то понятия о добре и зле в его сознании были искажены гораздо сильнее и подобные фильмы воспринимались как само собой разумеющееся. Несмотря на это, штандартенфюрер все равно ему симпатизировал, ведь тот был неплохом человеком и прекрасным солдатом. Увы, его тоже стоило опасаться, как и других.

Клаус понимал, что не мог оставить у себя кинопроектор надолго, а достать подходящие фильмы в ближайшие сутки просто не представлялось возможным, ведь в концлагере их точно не было. План трещал по швам, а в голове опять звучал его собственный голос, вновь и вновь повторяющий проклятое «невозможно». Что ж, приходилось довольствоваться малым. Раз у Ягера не получилось устроить Оливии вечер кино, то он мог съездить в город и купить ей набор фотокарточек с изображениями Берлина или какую-нибудь книгу об истории Германского Рейха с самого его появления и до нынешнего времени. К тому же это поможет ей лишний раз попрактиковаться в немецком, а фотографии она сможет развесить в своей комнатушке, как делала это в детстве с отцовскими рисунками.

Клаус был уверен, что ей понравится его подарок, но для поездки придётся выкраивать время, которого и так было катастрофически мало. Он бы вполне мог поручить это задание Тилике, но это грозило лишними подозрениями, ведь адъютант был далеко не дураком. Зачем бы человеку, прожившему всю жизнь в родной стране и конечно же проходившему её историю в школе, скучная книжка с всем известными фактами? Да и фотографий из Берлина у Ягера было предостаточно ещё со студенческих времён, да только жаль, что все они пылились в родительском доме где-то на самой дальней полке. Будь они здесь, ему не пришлось бы ломать голову, как вырвать из своего графика полдня свободного времени. Пришлось смириться с осознанием того, что за подобными вещами стоило отправиться лично, да и проветриться ему тоже не помешает. Он так и продолжал блуждать в раздумьях до самого вечера, пока голос адъютанта не вырвал его из них.

— Герр Ягер, с вами всё в порядке? — обеспокоено спросил Тилике, заметив, что штандартенфюрер не слушал его отчёт о проведённых занятиях с курсантами, отрешенно глядя в сторону запылённого книжного шкафа. — Может, мне зайти позже?

— Нет, я тебя услышал, — возвращаясь в свой холодный образ командира, ответил он. — Письменный отчёт мне на стол и к завтрашнему дню, как обычно, подготовь план занятий на следующую неделю.

— Разрешите идти? — уточнил гауптштурмфюрер, обдумывая причины задумчивости Ягера и то, как же они с утра расстались с умалишённой.

— Тилике, ты же хорошо знаешь ближайший город? — пропустив вопрос адъютанта мимо ушей, Клаус не торопился отпускать его. — Я планирую завтра прокатиться, но вслепую ехать не хочется… — вновь потерявшись в своих мыслях, он закурил трубку.

— Да, конечно, я достаточно часто бываю там и успел освоиться, — тут же воодушевился гауптштурмфюрер, но продолжить мысль не успел.

— Чудесно, в таком случае скажи, где можно посидеть, пообедать или прогуляться, — перебил его Ягер, поднявшись из-за своего стола и приоткрыв форточку, чтобы проветрить помещение от табачного дыма. — Какие есть магазинчики или, может, театр?

Около полминуты Тилике стоял, обдумывая, по какой же причине его командир наконец решил выбраться из лагеря. Впервые за восемь месяцев. Это по меньшей мере казалось ему странным и наталкивало на мысль, что штандартенфюрер мог сговориться с умалишенной, но для той выход с территории был закрыт. Рисковать и сбегать средь бела дня было бы чистой воды самоубийством, да и вряд ли Ягер позволил бы ей такое, если, конечно, не выжил из ума. Возможно, он действительно решил проветриться и прокатиться до города в одиночку.

— На центральной площади есть небольшой ресторанчик. Так же в выходные часто устраивают ярмарки, где выступают бродячие музыканты, — после недолгого молчания заговорил адъютант. — Городок маленький, поэтому это, наверное, единственное развлечение, если не считать недавно открывшийся кинотеатр.

— Кинотеатр? — Ягер с трудом смог сдержать улыбку и поспешил отвернуться к окну, вновь загоревшись надеждой, что вечеру кино всё же суждено быть. — Неужели показывают что-то стоящее?

— Конечно! В свою прошлую поездку я посетил один сеанс и остался доволен, — Тилике не без удовольствия вспоминал тот день, но не столько из-за кино, сколько из-за симпатичной зеленоглазой особы, что составила ему компанию, но командиру лагеря об этом знать было не обязательно. — Прекрасный фильм об истории страны. Очень интересно. Много рассказывается о великих людях, о культуре, о значимых для страны событиях.

— Что ж, спасибо за информацию, обязательно посмотрю, — стоя спиной к Тилике, штандартенфюрер продолжил задумчиво смотреть на последние краски заката, что виднелись вдали, сменяясь чёрной пеленой. — Можешь быть свободен.

— Если вы ещё не нашли водителя, то могу предложить свою кандидатуру, — теперь гауптштурмфюрер сам не торопился уходить.

— Тилике, я руковожу концлагерем, не так давно под моим командованием находилась танковая рота, к тому же я самолично проехал, управляя танком, ни одну сотню километров, — Ягер повернулся к нему, но выражение его лица было нечитаемым, хоть в голосе и слышались лёгкие нотки усмешки. — Ты серьёзно считаешь, что я не в состоянии справиться с автомобилем?

— Штандартенфюрер, вспомните хотя бы нападение на начальника главного управления имперской безопасности в сорок втором! — возразил адъютант. — Неужели вы хотите повторить его судьбу? Вам не стоит ездить одному для вашей же собственной безопасности.

— Во-первых, покушение — это серьёзная операция, которая готовится далеко не один день, — Ягера уже начинала раздражать чрезмерная забота Тилике, хоть он и понимал, что тот в какой-то мере прав. — А во-вторых, ты — единственный, кто знает о моих планах, и в случае чего первым попадёшь под подозрение.

От столь внезапного заявления гауптштурмфюрер даже не нашёлся, что ответить. Его задели слова Ягера. Он действительно переживал за жизнь своего командира и искренне верил, что поездка в город может выбить из него дурные мысли о чёртовой русской. Заметив замешательство своего подчиненного, штандартенфюрер немного смягчился и произнёс:

— Шучу, — но адъютант продолжал смотреть на него несколько недоверчиво, хоть и пытался это скрыть. — Я ценю твою заботу, Тилике, но я хочу побыть один, поэтому, собственно, и решил проветриться.

— Ваше право, герр Ягер, — всё же ответил тот и, попрощавшись как положено, поспешил покинуть кабинет командира.

* * *

На следующий день штандартенфюрер отправился в город. Решив большую часть дел до обеда, Ягер со спокойной душой оставил ворота концлагеря за спиной. Было безумно приятно чувствовать на своём лице прикосновения ещё прохладного весеннего ветра, пробирающегося в салон автомобиля через приоткрытое окно. Воздух был чист и приятен. В лагере он был иным, давно пропитавшимся гарью и сажей, что летела от крематориев. Когда Клаус только приехал на новое место службы, то был уверен, что ни за что не сможет привыкнуть к этому запаху, веющему смертью, но только сейчас понял, что был не прав. Теперь же он с наслаждением вдыхал доносящийся с полей легкий аромат полевых цветов. Даже курить сейчас не хотелось.

До города он доехал не спеша, что заняло около сорока минут. Припарковав авто недалеко от главной площади, Ягер предпочёл пойти пешком, чтобы была возможность лучше познакомиться с местностью. Пройдя один квартал, он заметил, что ярмарка уже вовсю идёт, и места для всех явно оказалось мало. Торговцы, что приехали не так давно, ставили свои прилавки на главной улице, и чем ближе к площади, тем теснее она становились. Казалось, найти здесь можно было абсолютно всё: от украшений ручной работы до деталей бытовой техники. Клаус с удовольствием прогулялся вдоль палаток, попутно поймав пару кокетливых улыбок и заинтересованных взглядов от девушек, что стояли за прилавками.

Вскоре он всё же добрался до ресторанчика, о котором говорил Тилике. Место действительно оказалось очень уютным. Расположившись за столиком на летней веранде, Ягер дождался официанта, светловолосого мальчишку лет пятнадцати, сделал заказ и устроился поудобнее. Возле Марианского столба, что стояли практически в каждом городе Европы на центральных площадях, сидели двое мужчин и пели песни под гитару, веселя проходящих мимо зевак и надеялась урвать хоть немного денег.

Только сейчас Клаус осознал, что скучал по размеренной гражданской жизни. Если бы не бомбёжки с воздуха, разрушившие или частично повредившие несколько домиков, то можно было бы подумать, что войны и вовсе нет. Всё вокруг казалось таким уютным, ведь его городок, где он провёл всё своё детство, был очень похож на этот. Рассматривая крыши домов, он с улыбкой вспоминал, как они с Вольфом бегали по точно таким же, однажды отыскав заброшенный чердак с кучей интересного барахла, превратившийся впоследствии в их штаб. Так же вспомнил, как мать любила бродить по похожим ярмаркам и нередко приносила домой очередную подвеску или платок, которые так и пылились на полке. Даже постоянное ворчание отца о расточительстве не помогало. После взгляд Ягера переместился на воркующую пару, сидящую недалеко от него.

Темноволосая фройляйн не сводила глаз со своего возлюбленного, расспрашивая его обо всём подряд, а парень лишь улыбался и отводил взгляд, когда её вопросы затрагивали войну. Как военный, Клаус быстро распознал все имеющиеся на его форме нашивки и узнал больше, чем тот мог рассказать. Парень был сапёром. Также одна из нашивок сообщала о серьёзном ранении, а в его зелёных глазах Ягер смог заметить животный страх и безумное желание жить, которые тот прятал за добродушной усмешкой. Позже, когда пара уже начала собираться, штандартенфюрер увидел, как парень, опираясь на костыли, зашагал к выходу. За лежавшей на столе белой скатертью Клаус не смог увидеть раньше, что тот лишился ноги. Он был поражён выдержкой солдата, стойко терпевшего расспросы его дамы сердца, но ещё больше его восхищало отношение фройляйн. Она едва ли не светилась, и даже столь серьёзное ранение не пошатнуло её любви. Ему редко доводилось видеть подобное, почему он был искренне за них рад.

Если бы не эта проклятая война, сколько жизней можно было спасти, сколько молодых парней не лишились бы рук и ног, сколько слёз матерей и жён не было бы пролито. Несмотря на весь тот ужас, что затеяли люди, дорвавшиеся до власти, Ягер был рад, что даже в такое мрачное время оставалось место чему-то чистому и светлому. Вслед за этими размышлениями последовали и мысли об Оливии. Как бы здорово было привести её в ресторанчик вроде этого, выпить по бокалу вина и съесть по куску сочного стейка. Мимо, как назло, проходила девушка с корзинкой цветов, предлагая мужчинам, что гуляли по площади в компании милых дам, купить цветов для своих спутниц. Поспешно решив, что обязательно бы купил ей букет, Клаус тут же себя одёрнул, вспомнив один из их ночных разговоров.

Оливия как-то упомянула, что букеты цветов всегда считала одним из самых отвратительных подарков. Убить растение ради его красоты и день за днём наблюдать за тем, как из него уходят последние признаки жизни, — бесчеловечно и кощунственно. К счастью для Ягера, он вспомнил об этом раньше, чем решил привести ей цветов, купленных у этой девушки или сорванных с поля, мимо которого не так давно проезжал.

— Ваш заказ, штандартенфюрер, — рядом с ним раздался звонкий голос мальчишки, поставившего перед ним тарелку с только что пожаренным стейком и овощами и чашкой чая с бадьяном. — Приятного вам аппетита!

Принявшись за трапезу, Клаус всё думал о том, как бы всё могло сложиться, не будь войны. Увы, он никогда этого не узнает. Время ему неподвластно, и повернуть стрелки судьбы назад невозможно. Может быть, через сотни лет человечество и сможет подчинить себе время, но ни его, ни Мартыновой в этом мире уже не будет.

Закончив с обедом, Ягер взял в руки чашку с чаем. Пусть под мясо подошло бы больше вино, но он был за рулём и не мог себе позволить выпить. Возможно, всё же стоило взять Тилике с собой. Сделав небольшой глоток, Клаус словно вновь возвращался в детство, вспоминая, как точно такой же чудесный чай ему заваривала мама. Не хватало только его любимого овсяного печенья с шоколадом и какой-нибудь забавной истории, рассказанной Вольфом.

«Надо чаще позволять себе отдыхать», — подумал Ягер, покидая ресторанчик.

Дальше его путь лежал к кинотеатру. Прислушавшись к своему адъютанту, но не поверив на́ слово, Клаус решил для сначала посмотреть фильм сам. Не мог же он потратить столько сил и времени на воплощение своего плана в жизнь и провалиться в самый ответственный момент! Но Тилике не обманул. Кино действительно оказалось интересным и познавательным, рассказывая даже скучные факты очень живо, не позволяя оторваться от экрана.

Повествование начиналось с момента, когда германские племена готов, вандалов и других начали создавать на территории разваливавшейся Римской Империи свои королевства. Конечно же, упоминалось о германском военачальнике Одоакре, победившем последнего римского императора Ромула Авкуста. После шла история о появлении Франкского государства, о завоевании Галлии, позднее Аквитании, Прованса, северной Италии, о подчинении тюрингов, бовар, саксов и других племён. Затем упоминалось о появлении неофициального названия «Рейх Германцев», которое стало общепризнанным через несколько веков. Также рассказывалось о короле Людовике Немецком, захватившем большую часть Лотарингского королевства, благодаря чему Восточно-Франкское королевство объединило практически все населённые немцами земли. Была затронута жизнь Мартина Лютера, чьё выступление послужило началом реформации, давшей толчок крестьянской войне и нескольким религиозным войнам. Для страны не прошли стороной и наполеоновские войны. После повествование пошло о создании Германского Союза, принятии Имперской конституции. Немало времени было уделено Первой Мировой Войне, за которой последовали революции, реформы и борьба за власть между партиями.

Чем закончилось кино, догадаться было не сложно. Без пропаганды не обошлось, но её было в разы меньше, чем в других фильмах, что не могло не радовать Ягера. После просмотра воодушевлённый Клаус сразу же направился к начальнику кинотеатра с просьбой одолжить плёнку для показа курсантам. Конечно же, тот не смог отказать, увидев перед собой штандартенфюрера СС.

Добившись желаемого, Ягер уже собирался возвращаться в лагерь, но по пути к автомобилю заметил небольшой книжный магазинчик. Внутренний голос велел ему зайти. Его встретил звон висевшего над дверью колокольчика и внимательный взгляд пожилой женщины, сидящей за прилавком. Всё же решив купить набор фотокарточек для Оливии, Клаус обратился к старушке. Она тут же подскочила, поправила спавший с плеч платок и скрылась среди книжных полок. Ожидая её возвращения, Ягер прошёлся вдоль шкафов. Среди множества книг его взор привлекла одна невзрачная тёмно-зелёная книжка в твёрдом переплёте с чёрной лентой вместо закладки.

Клауса давно посещали мысли о том, чтобы выучить язык Оливии, но у него ещё со школы были серьёзные проблемы с иностранными. У каждого свои таланты. Пока он пытался выговорить банальное «Меня зовут Клаус» или «Я родом из Германского Рейха», Вольф спокойно читал книги и нередко общался с родными на французском. Поняв ещё в начальных классах, что языки — это не его, Ягер предпочитал уделять время другим предметам, договорившись с Хайном о взаимовыгодной помощи в домашних заданиях. Возможно, у него просто не было до этого мотивации. К чему учить чужой язык, если все близкие разговаривают с тобой на родном и понятном немецком? Теперь же, с каждым днём замечая достижения Оливии, ему хотелось показать, что он тоже способен ради неё на поступки. К тому же вместе учить было гораздо интереснее.

— Посчитайте ещё вот эту книгу, — произнёс Клаус, положив на прилавок перед вернувшейся к нему старушкой «Немецкий язык жестов».