Декабрьское полнолуние (джен)

Нормально — второй раз подряд сесть в ту же лужу? Тот же пронизывающий холод, тот же лунный свет в лицо. И так же онемели руки-ноги. Только воздух пронизан не морозной свежестью, а густой вонью зверинца и бойни. И вокруг не тишина зимней ночи, а всё то же, изрядно осипшее, песнопение. И ещё какие-то звуки, от которых мороз дерёт по коже. Кто может издавать такие звуки? Человек, наверное, не может. Из-за этих звуков, главным образом, и не хочется открывать глаза. Положение и так плохое, а из-за жалобного, захлёбывающегося, надрывного скулежа…

Сириус сжал зубы и волевым усилием раскрыл глаза.

В небе Луна, вокруг Сириуса чёрная голосящая толпа. А слева и сверху...

Он вновь зажмурился.

Невозможно было смотреть на уродливое существо, висящее в воздухе вниз головой.

Истекающее кровью.

В лунном свете кровь блестела и казалось чёрной. Капли ползли из-под грубого ошейника по морщинистой морде, по редкой шерсти, и падали в чашу серебристого металла. Существо, казалось, не осознавало того, что с ним происходит — выло и скулило, сверкая закаченными белками.

И хрупкая фигурка в мантии с капюшоном, опущенным до самых губ, спокойно смотрела на всё это.

Сириус рванулся изо всех сил — магические путы впились в тело.

"Сука!" — хотел крикнуть он, но и этого не смог.

— Осталось недолго, — сообщила фигурка знакомым, совершенно невозможным здесь и сейчас голосом Эванс. Эти слова можно было бы принять за издевательское утешение, если бы тон не был таким бесстрастным.

— Он не умрёт? — спросил другой голос, дрожащий и испуганный. Ещё более невозможный, чем голос Эванс.

— Ну что ты, Питер, — неожиданно мягко отозвалась Эванс, — ты ведь не трогал свои часы?

— Н-нет…

— Стало быть, ты его удержишь. Всё будет в порядке... Блэк, уймись. Я же сказала, осталось недолго.

От такого прямого и деловитого обращения Сириус растерялся. Какого чёрта здесь происходит? Это уродище — это Ремус, или кто? А если даже и не Ремус — как могут Эванс и Питер так страшно мучить его? И что здесь должно "скоро кончиться"? Хотя это как раз понятно — в этом несчастном уроде кончится вся кровь…

Он безотчётно напрягся всем телом и вновь почувствовал, как жёстко стянули его магические верёвки. И ещё почувствовал, как что-то мешает ему с правого бока, а через мгновение вспомнил, что это — ветка Ивы. Ха. Кто же связывает, не обыскав? Они с Джеймсом — кстати, где Джеймс? — бесспорно, два дебила, но и противник не блещет умом…

Хор немелодично взвыл.

… и музыкальностью. А раз так — ещё посмотрим, кто кого.

Для начала нужно вернуть себе контроль над собственным телом. Он не желает оставаться связанным и немым. Ещё никто — включая его матушку, не к ночи будь помянута — не мог заставить его "уняться". И Эванс, какая бы муха её ни укусила, это не удастся тем более. А дальше по порядку: вырубить того мерзавца, который держит Рема в воздухе, опрокинуть миску с кровью — она стоит совсем рядом, и падающие капли поют в ней, как в колоколе…

Он зажмурил глаза, не столько от отвращения, сколько для вящей сосредоточенности. Представил, как гнев и паника, бушующие в крови, устремляются в кисти рук, в самые кончики пальцев, греют их и покалывают. Адреналин — лучший друг пленённого мага. Просто нужно уметь с ним обращаться…

— Питер, — мягко попросил голос Эванс, — хлопни своего друга Блэка по рукам, раз он человеческого языка не понимает.

И Сириусу действительно дали по рукам — неуверенно и слабо, но достаточно, чтобы сбить нарастающую волну внутреннего огня. Он так обалдел, что даже гнев его слегка поутих. Вот сука. Как она догадалась?! А Питер-то каков — околдовала она его, что ли?

И вдруг вой утих, и в ту же секунду Питер взвизгнул: "Опять!". Сириус испуганно открыл глаза и посмотрел на чудовище. Чудовище, наоборот, закрыло глаза. Вдобавок, оно вывалило из пасти покрытый пеной язык и перестало истекать кровью.

Хор растерянно стих.

— В чём дело? — резко спросила Эванс, — почему всё время прерывается? Продолжайте! — повелительно бросила она окружающим, и они, сбивчиво и неуверенно, вновь завели тоскливый напев.

— Не понимаю, — отозвался ещё один голос. Низкий и гулкий, как в бочку.

Вот оно что. Вот кто за всем этим стоит. Кровь оборотня! Кому ещё она могла понадобиться! Конечно, этому поганому маньяку! Можно было сразу догадаться.

Но Эванс… А что — Эванс? В конце концов, они с Нюниусом старые друзья, и даже больше чем друзья. Сговорились как-нибудь между собой…

А ведь про него, Сириуса, все забыли. Надо этим воспользоваться. Сириус снова закрыл глаза и попытался вызвать покалывание в кончиках пальцев.

Тем временем высокая сутулая фигура в мантии наклонилась к безжизненному чудовищу и, кажется, обнюхала его. Выглядела фигура натуральным назгулом в охоте. То есть, дементором, конечно.

— Не понимаю, — прогудела фигура голосом Нюниуса, — сначала дело было в посторонних, но мы их обезвредили… — Нюниус выпрямился и теперь уже точно принюхался, с сопением поводя из стороны в сторону торчащим из-под капюшона прыщавым шнобелем. В другой обстановке Сириус бы над ним поржал.

— У кого-то при себе есть золото, — непререкаемо заявил Нюниус.

— Золото! — задохнулась Эванс, и хор снова растерянно замолк. Несколько мгновений стояла тишина, полная тяжелого дыхания множества людей, а потом Эванс… не закричала даже, а заблажила — бессвязно, безудержно, безумно:

— Золото! Золото! Кто? Кто посмел! Уничтожу! Какая тварь? Откуда? Золото! Кто? Кто? Кто?!

Акустическая атака потрясла всё вокруг, не исключая надпочечники Сириуса Блэка. Ударная доза адреналина, о необходимости которой так долго твердил инстинкт самосохранения, окатила Сириуса изнутри. Его руки и ноги налились жаром, и магические путы лопнули — практически со звоном. Блэк вскочил на ноги. Его тут же повело в сторону сильнейшее головокружение. Выдернуть ивовую ветку из-под мантии он никак не успевал, поэтому ткнул ею того, кто держал в воздухе Ремуса Люпина как пришлось — в падении и прямо сквозь мантию. Незадачливого конвоира как током ударило — он рухнул как сноп, уронив Рема. Сириус метнулся ловить падающее уродливое тело, поскользнулся на гладком камне и налетел на окаянную чашу. Окаянная чаша оказалась тяжёлой, не опрокинулась. Только загудела как гонг, чёрная густая жидкость в ней колыхнулась и немного её выплеснулось Блэку на ноги.

Сириус и внимания на это не обратил. Рема он, понятно, не поймал, напротив, упал на него и вместе с ним сковырнулся на землю. Оказывается, он лежал на каком-то возвышении, и теперь больно ушибся о землю, а сверху на него навалилось тело Рема. Сириус выбрался из-под тела и склонился над ним, попутно придавив ногой к земле драчливую Ивовую ветку. Ему было не до того, что творится вокруг, да и не до того, чтобы обращать внимание на собственное странноватое самочувствие. Надо было снять с Рема ошейник. Но Блэк никак не мог расстегнуть пряжку — пальцы не слушались. Короткие толстые пальцы (отродясь у него таких пальцев не было) и ногти тоже толстые и, вдобавок, кривые. Длинные, вдвое длиннее пальцев. И острые, как ятаганы. Такими ногтями недолго поранить Рема, а ему и так досталось… Блэк раздражённо фыркнул… вернее, гавкнул.

Блэк не удивился тому, что ему вздумалось гавкать. Только подосадовал на себя, что лай вышел громкий, привлекающий ненужное внимание. Судя по воцарившейся тишине, ещё какое внимание.

От тишины у Сириуса съёжилась кожа на шее и затылке. Он подскочил, развернулся на месте, не удержался на ногах, упал на четвереньки над телом Рема. Присел, готовясь к прыжку и почувствовал, что в мантии... да и в брюках, кстати, особо не распрыгаешься. Решил, что в данных обстоятельствах можно пренебречь условностями и раздеться, вот только как? Короткими когтистыми пальцами пряжку ремня не расстегнуть… От безвыходности он тявкнул с прискуливанием, и кто-то в толпе нервно хихикнул. Блэк моментально сделал стойку на хохотуна, напрягшись всем телом, и совсем не удивился, когда его пижонские шмотки лопнули на нём с треском. Он встряхнулся и стоптал с себя остатки одежды без всякого сожаления. Сапоги тоже лопнули, и вот их было жаль. Зато без них сразу стало легче и как-то… естественней, что ли. Блэк с наслаждением потянулся, расправляя конечности, вздохнул полной грудью и вгляделся в столпившиеся перед ним тёмные фигуры, отчётливо учуял их кислую острую вонь. Страх, понял он. Они боятся даже дышать, не то, что хихикать. Торжество переполнило его, торжество и кураж. Ему захотелось смеяться. И он зарычал..

— Ни х..я себе, — раздался у него за спиной до боли знакомый голос — ну ни х..я себе!

Последовала цепь непонятных звуков: тихий свист, низкое вибрирующее гудение, внезапный хлопок, негромкий, но неприятно отдавшийся у Блэка в ушах. Блэк мотнул головой. За хлопком раздался слабый звон — на этот раз приятный.

— Ну, падлы... ! — Джеймс хрипел, как старый блюзмен-алкоголик и выражался соответственно, и речь его сопровождали непонятные хлопки. Звуки хлопков, при всей омерзительности, казались странно знакомыми, но Блэк не мог сообразить, почему. Как и не мог понять, почему враги не нападают. Стоят, пыхтят, воняют страхом, но не нападают, даже окружить не пытаются. И ещё этот звон откуда-то. Может, это у него в ушах звенит? Он опять тряхнул головой — звон усилился.

— Питер! — в сорванном голосе Эванс уже не осталось мягкости, — раздави эту тварь!

Это кто здесь тварь?

— Но Сириус!

— Он тебя не тронет! Ты его друг!

— Но он… он стал…

— Это не ликантропия! Ты же видишь, он не волк! Ну же, Питер, время уходит!

Низкорослая фигура отделилась от толпы и опасливо направилась с Блэку. Сириус ощерился.

— Сири, — сказала фигура отчаянным голосом, — это же я, Питер!

С чего Петтигрю взял, что Блэк его не узнал? И с чего он взял, что Блэк позволит ему приблизиться к Рему?

Джеймс всё сыпал проклятьями. Сириусу хотелось велеть ему заткнуться, да Питер отвлекал:

— Сири, мы должны закончить. Мы должны выпустить из Рема всю больную кровь, понимаешь? Сегодня, в Рождественское полнолуние, сейчас, пока он не человек и не волк. А потом напоим его Кроветворным, и он выздоровеет, понимаешь? Он больше не будет оборотнем! Это выглядит… ужасно, я знаю. Но поверь, боли он не чувствует! И это сработает, Лили всё продумала… А я всё сделал правильно! Луна помогает, но золото мешает Луне. Дай мне убить эту гадину! Или сам её раздави, вот же она у тебя прямо под рукой… под лапой!

Зазвенело ещё громче, и наметился в этом звоне порядок и смысл. Дзынь-дзынь, пауза, дзынь. Дзынь-дзынь, пауза. Пауза, дзынь, пауза, дзынь… Звяканье и паузы складывались в любимую фразу радиолюбителей всех стран: "F-U-C-K O-F-F"…

Морзянки Блэк не знал. Но надо же было посмотреть, о какой “гадине” идёт речь, и он наклонил голову. Собственный нос показался ему очень длинным, таким длинным, что мешал смотреть. Зато очень чутким. От непонятного звенящего предмета пахло довольно приятно: маггловской мятной жвачкой, шоколадом и сигаретами.

Тут у Блэка перед носом что-то слегка взорвалось, вздулось сияющим облачком. Сириус чихнул и отпрянул. И открылась его взору такая картина:

На теле Рема, на страшном ошейнике, приплясывал на восьми лапах огромный паук. Мелкие порождения Джеймсовых ругательств стремились к пауку, как железные опилки к магниту, громко лопались облачками сияющей под Луной пыли, осыпали паука, и тот рос прямо на глазах.

Приплясывая, паук поднимал в воздух две лапы и ударял ими друг о друга, как в ладоши хлопал. С тем самым звоном. Блестело у него что-то на этих лапах, блестело и от ударов звенело. Надо полагать, это и было пресловутое золото, но Сириусу было как-то всё равно. Главным было то, что, пока паук танцует на ошейнике, кровь из Рема не течёт, а стало быть, Блэк никого к пауку не подпустит…

Как раз в момент принятия этого судьбоносного решения Петтигрю рванулся к пауку, горя благим намерением "раздавить эту тварь". Сириус, ещё не освоившийся со своей четвероногостью, среагировать не успел, зато ивовая ветка, про которую Сириус совершенно забыл, вывернулась у него из-под лапы и смахнула Питера в сторону…

…в сторону серебряной чаши. Судя по звуку, маленький Питер плюхнулся в кровищу целиком. Завизжал отчаянно, забился, стараясь выбраться. Голос Джеймса сказал: "Вот долбо..б!" Судя, опять же, по звукам, Джеймс пытался выловить Питера из чаши, не забывая растить паука (ругательство -> хлопок -> дзынь-дзынь, пауза, дзынь). Блэк не стал оглядываться. Он смотрел на долговязую сутулую фигуру, выступившую из трусливой толпы, и у него прямо-таки слюнки текли. Не то, чтобы Нюниус аппетитно пахнул, скорее, наоборот. Надо полагать, аппетит разжигало чувство безнаказанности. Существо в которое Блэк превратился, имеет полную возможность разорвать Нюниуса в клочья. И ничего ему за это не будет. Что с собаки взять?

Сутулый Нюниус поднял палочку.

— Назад, Снейп, — раздался за спиной Сириуса голос Эванс.

Блэк присел от неожиданности, неуклюже развернулся на месте, взрывая когтями снег, и увидел Эванс, застывшую в боевой стойке, бледную и страшную, как смерть. Голова её была непокрыта, и было видно, как в волосах у неё просвёркивают искры "дикой", бесконтрольной магии. В глазах её горела такая злоба, что Сириус заскулил и испытал иррациональное желание заслонить от неё Нюниуса собственным телом.

— Назад, — яростно повторила Эванс.

— "F-U-C-K O-F-F", — подхватил паук. Он уже соскочил с Рема (и правильно сделал: он сделался таким огромным, что рисковал сломать Рему шею) и отчётливо вызванивал всеми восемью лапами по мёрзлой земле : "F-U-C-K O-F-F". Поразительно, но и от бранной морзянки рождались маленькие рыженькие паучки, чтобы тут же рассыпаться в питательную сияющую пыль и "подрастить" своего создателя.

Снейп опустил палочку.

— Снейп! — резко прозвучал голос Эванс. Не той Эванс, что пыталась испепелить взглядом старого друга, а той, что руководила адским обрядом и, неразличимая, стояла сейчас в толпе позади Снейпа, — Снейп! Нет времени на колебания!

Блэк заметался. Надо было защищать Рема, но, чёрт возьми, от кого? От Нюниуса? От Эванс? От какой? Которая из Эванс — настоящая? Которой из них принадлежит идея жуткого обряда? Хотя это было не так уж важно — ни к одной из Эванс Блэк не согласился бы повернуться спиной.

Тем временем рядом с Эванс-без-капюшона воздвиглась коренастая плечистая фигура — с непечатными проклятьями на устах и разгневанной ивовой веткой в деснице. Вторая ивовая ветка совершенно самостоятельно и одним махом очертила вокруг гриффиндорцев классический защитный круг, после чего вытянулась на снегу, перегородив дорогу Снейпу, и подёргивала гибким кончиком, как раздражённая кошка — хвостом. У всех, буквально у всех здесь, от пауков до обломанных веток, было собственное мнение по поводу происходящего. И только Сириус Блэк и Северус Снейп никак не могли определиться. Единственное, в чём Сириус был уверен, так это в том, что необходимо снять с Рема ошейник. Пытаясь донести эту мысль до... кого? До Джеймса, конечно, с кем здесь ещё разговаривать? Одним словом, Сириус яростно залаял, косясь на Джеймса и одновременно стараясь не упускать из виду остальных участников сцены.

Тем временем Эванс-без-капюшона, не сводя глаз со Снейпа, плавно повела палочкой — и громоздкий таз с кровью Рема снялся с плоского чёрного камня и плавно взлетел вверх, сияя в лунном свете.

— Ну же, Снейп! — голос Эванс-из-толпы, — что, боишься превратиться в собаку? Едва ли тебе это грозит. Скорее, стоит ожидать крысу.

— Эта должность уже занята, — не оборачиваясь огрызнулся Снейп. Взгляд его метался между лицом Эванс-без-капюшона, остриём её палочки и серебряным тазом. Похоже было, что присутствие двух экземпляров Эванс его совсем не удивляет, но очень тревожит — намного больше, чем присутствие огромного страшного пса Сириуса. Сириус оскорблённо рыкнул.

Словно в ответ на его рычание раздался пронзительный писк. Мелкая хвостатая тварь подскочила к пауку и вцепилась ему в лапу. Паук, не говоря худого слова, съездил твари по голове одной из семи свободных подкованных лап. Тварь, натурально, пискнула и повалилась навзничь.

— Это же Пит!— взревел Джеймс, — ах ты, гад ползучий, ты что творишь?!

— Ничего, — ни с того, ни сего отозвался Нюниус, — одной крысой меньше будет.

— Скользкий ты, Снейп, и гнилой,— презрительно сказала Эванс-из-толпы, — я всегда знала, что тебе нельзя доверять.

Судя по выражению лица Эванс-без-капюшона, она была абсолютно, хотя и невольно, согласна со своим двойником.

— Твоё мнение не играет никакой роли, — отвечал Нюниус, надо полагать, обеим Эванс. Контраст между высокомерием, прозвучавшим в его голосе, и его привычным задрипанным обликом почему-то не показался смешным. Его взгляд перестал метаться и угрюмо сосредоточился на лице Эванс-без-капюшона. Он словно бы решился на что-то.

Сириус тоже наконец нашёл точку опоры. Запах! Запах Эванс-из-толпы неразличимо сливался с кислой вонью толпы, но от Эванс-без-капюшона пахло отчётливо, знакомо и приятно: мятой, шоколадом, сигаретами. Точно так же, как от защищавшего Рема паука. Для собаки этого было более, чем достаточно. Сириус подошёл к Эванс-без-капюшона и демонстративно уселся у её ног. Никто на эту демонстрацию внимания не обратил, а напрасно. Потому что, когда Сириус уселся, под его, прямо скажем, задницей что-то хрустнуло.

Окружающий мир словно бы мигнул — исчез и появился. Сириус почти не почувствовал разрыва ткани бытия — собака, как и любое животное, заточена под жизнь. У него только в глазах двоилось и шумело в ушах, но он как следует встряхнулся, и всё прошло. Те, кто ещё сохранил человеческий облик, оказались более уязвимы и валялись теперь на снегу, как сбитые кегли.

Испугавшись этого зрелища, Сириус метнулся к Рему. Рем так и лежал, вывалив язык — труп трупом. Сириус вцепился зубами в проклятый ошейник и принялся грызть — ожесточённо и безуспешно. Сириус разжал зубы и яростно залаял на ошейник. Тут его легонько толканули в плечо. Повернув голову, Сириус увидел зелёные глаза рыжего паука. Глаза смотрели на Сириуса ну очень сверху вниз, и Сириус с перепугу щёлкнул зубами и взвыл. Паук выразительно покрутил передней лапой около… э-э-э… виска, рыжим мохнатым плечом оттёр Сириуса от Рема и продолжил свою неприличную тарантеллу в непосредственной близости от головы Рема. Подковы на огромных мохнатых лапах сверкали ярко и жёлто, звонко ударяли в землю и ещё звонче — друг о друга. И при каждом "F-U-C-K O-F-F" из Ремова ошейника буквально со свистом вылетала очередная булавка. На лету булавки теряли форму, таяли, каплями падали на землю, раскатывались по ней ртутными шариками, стремительно уменьшались, испарялись, исчезали без следа. Когда число булавок достигло одиннадцати, ошейник щёлкнул, расстегнулся, свалился… и ничего не произошло. Рем так и лежал трупом. Сириус потыкался носом Рему в бок, куснул пару раз за уши — ноль на массу. Сириус задрал голову к Луне и завыл от отчаянья.

Паук не то растерянно, не то задумчиво перебрал лапами, не трогаясь с места. Потом вдруг насторожился и уставился всеми глазами на одну из чёрных фигур на снегу. И как уставился — прямо-таки высветил её восемью зелёными прожекторами. Фигура как раз зашевелилась и попыталась, не вставая, ползти. Надо полагать, фигура не вполне очнулась от шока. Иначе как объяснить тот факт, что вместо того, чтобы уползти как можно дальше от рыжего чудовища, фигура направлялась прямо к нему под лапы?

Паук выжидательно следил за ползущим камикадзе, азартно приседая и постукивая друг о друга подковами передних лап. Сириус, рыча, припал к земле. В движениях фигуры была какая-то странность. Присмотревшись, Сириус понял, что фигура ползла, опираясь на локти, потому что руки у неё были заняты.

Блэк залился яростным лаем и бросился на фигуру. Фигура перекатилась на спину, выставила перед собой руки с зажатой в них остриём вперёд булавкой (длинной, сверкающей). Блэк, не обращая внимания на это угрожающее движение, нацелился вцепиться фигуре в горло. Если мысленно продолжить траекторию собачьего броска, Блэк неминуемо должен был получить булавкой в глаз.

Голос Эванс прокричал какое-то заклинание — Accio? Нет, Impedimenta, потому что и нападающий, и жертва почти застыли, увязнув в словно бы сгустившемся воздухе, что и дало возможность пауку использовать свой коронный номер. "F-U-C-K O-F-F", — и серебряная булавка вылетела из рук фигуры. Растаяла, испарилась, исчезла.

Не снимая заклятья, Эванс-без-капюшона приблизилась к импровизированной кинетической скульптуре (Блэк хрипел, заходился от лая, рвался грызть — и всё это ме-е-е-едленно) наклонилась и сдёрнула капюшон с головы лежащей фигуры. Под капюшоном ожидаемо обнаружилась точно такая же рыжая голова, как на плечах Эванс-без-капюшона. В расширенных зрачках пусто отразились две Луны. У Сириуса в груди медленно, очень медленно заклокотало рычание.

Пустой взгляд стал очень медленно перемещаться в сторону Эванс-без-капюшона.

-Ты кто такая?! — в голосе Эванс-без-капюшона послышалась истерика, но она овладела собой и подняла палочку:

— Finite…

— S-stupefy! — голос Нюниуса.

Лунные глаза застыли, и Блэк испытал по этому поводу шок. Такого он от Нюниуса не ожидал. Правда, Нюниус мог и промахнуться...

Можно было бы сказать, что поляну на несколько мгновений сковала тишина, если бы не беспрестанный звон паучьих подков. Потом послышался короткий свист рассекаемого воздуха, хлёсткий удар, болезненный стон. Эванс ахнула и, кажется, бросилась к источнику этих звуков, а Блэк даже не мог взглянуть, что там происходит. Он всё отводил, и всё не мог отвести глаз от бледного и рыжего лица под собой.

Потом это лицо изменилось. Стало ещё бледнее — потому что веснушки пропали с него начисто — и в то же время ярче, отчётливей, графичней: чёрные ресницы, чёрные брови, чёрно-синяя, текучая смоль волос…

Сириус озверел до кровавой мути в глазах. Если бы он не был сейчас скован заклятием — вцепился бы намертво в белое хрупкое горло.

— Понятно, — сказала Эванс откуда-то сверху, и на голову Сириуса легла горячая вздрагивающая ладонь, — этого следовало ожидать… Блэк, успокойся, а то не буду тебя расколдовывать. Здесь и так достаточно крови.

Сириус попытался взять себя в руки, но у него ничего не получилось. (Тут бы надо написать: потому что у него лапки, но какие же это лапки — каждая вдвое больше средней мужской ладони!) Просто обстановка кругом была неспокойная: валяющиеся повсюду тела, звон, грохот, тяжёлая дрожь земли, теперь ещё и треск прибавился, громкий, отрывистый, резкий, отдающийся эхом в лесу, а главное, приближающийся...

— Мне тоже хочется всех здесь поубивать, — говорила Эванс, поглаживая его клокочущую рычанием голову, — в том числе и вас, идиотов, но я же сдерживаюсь. А ты такой большой, такой сильный, такой смелый, такой верный… умный такой пёс — неужели не сдержишься?

Давай уже, расколдовывай меня, глупая ты курица! Разве ты не слышишь этот треск?

Нет, ничего она не слышит. Воркует себе, поглаживает, похлопывает, теперь ещё обеими руками вцепилась в загривок и треплет — у-у-у, какая псина. Собак, что ли, никогда не трогала? Или она больше себя успокаивает, чем его? Тогда пусть успокаивается быстрее. Ещё ни разу за весь этот долгий и насыщенный событиями вечер Сириус не был так уверен, что надо драпать.

— Вот и Рем глаза открыл, сейчас я тебя расколдую, и пойдём… Ой. Нет, не пойдём. Побежим. И быстро! Finite incantatem!

Блэк всем весом брякнулся на тело своей кузины, так, что воздух вырвался из этого тела со стоном, и даже что-то внутри этого тела хрустнуло. Теперь у Блэка появилась возможность выдрать из этого тела хороший кусок. Жаль, времени на это не оставалось.

Потому что из чёрного леса, со страшным треском ломая деревья, пёрло чёрное нечто — громадное, многолапое — пёрло прямо на поляну, шло на звонкий зов рыжего собрата. И даже если эти двое собирались просто пожать друг другу лапы и мирно разойтись, стоять на пути их сближения было бы глупо даже для гриффиндорцев. Поэтому Сириус и Эванс, не сговариваясь, бросились к Рему. Рем подавал признаки жизни: поскуливал, подергивал лапами и выделял отходы, но идти явно был неспособен, поэтому Блэк ухватил его зубами за загривок и поволок прочь, пятясь задом и не сводя глаз с чёрного чудища, выпутывавшего лапы из крайних деревьев опушки. Эванс, будучи единственным вооружённым и дееспособным магом на этой поляне, тоже пятилась, держа чёрного паука под прицелом палочки и ни на что больше не обращая внимания. Потому и налетела спиной на крупного пятнистого оленя, подскочила, взвизгнула и, развернувшись, наставила палочку на оленя. Олень добродушно фыркнул — фырканье пахло Огденским и сигаретами — толкнул Эванс мордой в плечо, наклонившись, толкнул мордой Рема, после чего мотнул мордой в направлении собственной спины. Мысль была не по-оленьи здравая, но Эванс почему-то совсем не удивилась. Она одним движением палочки закинула Рема оленю на спину, вторым движением приторочила Рема к оленьей спине после чего подбородком указала оленю направление на опушку. Блэк настолько офигел от такого доверия постороннему оленю, что не залаял даже, а заскулил.

— Это Поттер, — коротко объяснила ему Эванс, — я уронила на него чёртово корыто с Ремовой кровью.

Олень подмигнул Блэку и рысью поскакал к опушке. Блэк поскакал было за ним, но вдруг вспомнил о дураке-Пите и пошёл вынюхивать его в месиве из снега, крови и грязи. Нашёл холодный комок мокрой шерсти, осторожно взял его в зубы и тоже потрусил к опушке вслед за оленем.

На опушке олень вдруг остановился, да так резко, что Сириус едва не врезался ему в круп. Олень покрутил головой, как бы в поисках кого-то, оглянулся, взревел страшным рёвом и рванул обратно на поляну. Сириус тоже оглянулся, чуть не выронил Питера и тоже прянул назад, но надобности особенной в этом уже не было. Эванс уже быстро шла к ним, сжимая в руке целый пучок волшебных палочек. По обеим сторонам от Эванс бдительно реяли в воздухе ивовые ветки. Бесчувственные и обезоруженные слизеринцы были заботливо сдвинуты к краям поляны, надо полагать, чтобы не попасться под лапы двум громаднейшим паукам, рыжему и чёрному. Пауки, ни на что не обращая внимания, отплясывали, сцепившись в клинче в самом центре поляны, и рыжий звонко отбивал такт -F-U-C-K! F-U-C-K! F-U-C-K! — золотыми подковами о чёрный алтарь. Глаза обоих пауков возбуждённо горели — у рыжего зелёным огнём, у черного рубиновым. Завораживающее было зрелище, к тому же с каждым звонким F-U-C-K-ом оно становилось всё менее цензурным. Прямо сказать, срамно было глядеть на восьмилапых безобразников, но и оторваться было трудно, и они глядели, даже Рем, хотя глаза его периодически закатывались от слабости, а Питер — тот ожил, глянул только разок, запищал от ужаса и опять хлопнулся в обморок прямо у Сириуса в пасти. Одним словом, Эванс не знала как утащить озверевших Мародёров с поляны. Помогли ивовые ветки — пара хлёстких ударов по мягкому, и олень и пёс опомнились и устыдились. Они побежали по просеке — сначала медленно, приноравливаясь к темпу Эванс, а потом Блэк сообразил, что он достаточно велик и силён, чтобы унести на себе сотню фунтов веснушек. Он донёс эту мысль до Эванс, и она не стала спорить. Она взобралась Блэку на спину, и олень и пёс помчались наконец на полной скорости — скорее, скорее в тепло, в безопасность, в уют. В Хогвартс, в Больничное крыло.