Порочный круг (джен)

Вскоре после ухода человека в зеленоватом плаще лагерь одербургского войска покинули и большинство новичков — тех, что помогли разбить рыцарей Нордфалии.

Под знаменами герцога осталась примерно одна десятая часть того пополнения. Да и тех вовсе не чувство долга удержало, не верность едва данной присяге. Но то обстоятельство, что в войске банально… бесплатно кормили. Причем лучше, чем сами они питались в мирные времена, будучи крестьянами.

Да и в доспехах эти люди смотрелись, как многим из них казалось, солидно. Как персоны, достойные уважения, а не твари дрожащие. Чей удел — падать ниц перед такими вот молодцами в кольчугах и при оружии.

По этой причине — надо ли говорить, что и дезертиры выданную им амуницию ничтоже сумняшеся прихватили с собой.

А одербуржцы даже не пытались остановить такую кучу народу. Герцогское-то воинство и без того мертвяки потрепали. Как и рыцари Альбрехта Третьего, хоть и в меньшей степени. Теперь же, коль и новобранцам приспичило разбежаться, воинов у его сиятельства оставалось еще меньше. Гораздо меньше независимо от того, отпустят ли новичков с миром или попробуют удержать силой.

Точнее, в последнем случае потери ожидались еще большие. Ведь мало того, что на этих бывших крестьян как на воинов более рассчитывать не приходилось. Их пришлось бы убить или держать в плену… кормить опять же. Так вдобавок и некоторые одербуржцы (да, более опытные и боевитые) в схватке с ними все равно могли полечь.

А швыряться воинами, особенно опытными, Карлу Дерзкому было не с руки. Тем более война ведь только началась.

Потому все войско Одербурга от командиров до зеленых юнцов, не сговариваясь, предпочло меньшее из зол. Разойтись со своими теперь уже бывшими союзниками без шума и пыли. А про себя радоваться, что эти, ими же вооруженные оборванцы не повернули мечи и луки против них же. Хотя бы чтоб попытаться вызволить свою так называемую королеву, с чьим именем на устах этот сброд громил нордфалийских рыцарей.

Но такой поворот, даже если допустить возможность успеха, был бы для Норы слишком хорош. Тянул на подарок небес, ни больше, ни меньше. Подарок, который эта женщина в своей жизни греховной, положа руку на сердце, не заслужила.

Правда, совсем без подарка она в этот день она не осталась. Только был он поскромнее. И высшие силы к нему причастны были едва ли. Если кого и стоило благодарить, так это человеческие усилия. Или, если угодно, происки.

Но об этом — немного попозже.

А прежде чем удача улыбнулась-таки Норе, к столбу, к которому она была привязана, снова пожаловал сам его тусклое сиятельство.

Произошло это в сумерках, когда обитатели лагеря уже готовились отойти на боковую. За исключением тех, кому выпало дежурить в ближайший час.

Герцог был пьян пуще бедного родственника, попавшего на чужую свадьбу. Но на ногах еще держался — а то б не дошел. И языком худо-бедно ворочал.

— Пшли вон! — рявкнул он на пару воинов, стоявших в карауле и стерегших Нору. — Сменщиков себе найдите. Никуда эта тварь не денется. Видите? Привязана она…

Часовые удалились, в споры и препирательства с его сиятельством, и не думая вступать.

А герцог, оставшись с Норой наедине, подошел к ней почти вплотную. И ее, прямо так, привязанную, вместе со столбом обеими руками обхватил.

— Не могу без тебя, — зашептал он ей в ухо, дыша перегаром, — хочу забыть… проклясть и забыть… но не могу. Ни вино не помогает, ни…чего. Видишь, чего ты добилась? Поработила… привязала меня к себе. Тварь! Дьяволица!

— В такой позе я еще не пробовала, — так же шепотом, в тон ему, проговорила Нора, ухмыльнувшись разбитым ртом, — даже не уверена, получится ли. Хотя если вашему тусклому сиятельству до того невмоготу…

— Видишь, чего ты добилась, с-сука! — вскричал Карл Дерзкий, чуть ли не переходя на визг и резко отстраняясь.

От нового его удара у Норы потемнело в глазах и заложило уши.

— Радуйся, радуйся, пока можешь, — пробормотал он, не заботясь, слышит женщина, привязанная к столбу или нет. — Недолго осталось. Завтра… священник. И очищающий огонь.

С этими словами герцог заковылял прочь, провожаемый недоуменными взглядами новой пары часовых, прибывших на смену предыдущей.

Потом за сумерками пришла ночь, стражи у столба с Норой сменились тоже. И… самое время перейти к подарку судьбы, который эта незадачливая колдунья и несостоявшаяся королева все-таки получила.

Очередная пара караульщиков не простояла и пяти минут. Оба (неслыханное дело!) в сон провалились, почти одновременно. Сказалась, не иначе, бессонная прошлая ночь, потраченная на схватку с мертвяками. А может, оба вояки что-то не то съели, что-то не то выпили. Что-то из провизии, которой жители городка откупились от одербуржцев. Или торговца заезжего стоило винить. Ну, у которого эти двое накануне приобрели за сущие гроши по бочонку пива. И уже успели пригубить.

Трудно сказать, ибо это вообще нелегко — докопаться до истинных причин происходящего. Важно было, что почти на час опальная фаворитка и бывшая союзница Карла Дерзкого осталась без присмотра. И этим временем с успехом воспользовался человек, весь день следивший за событиями в лагере.

Да, большую часть дня он предпочитал отсиживаться в лесу. Но и несколько вылазок успел сделать — кратких и незаметных. Достаточно, чтоб выведать, что к чему. Узнать о падении Норы, не так давно готовой хоть самому королю диктовать условия. И о брожениях в рядах славного герцогского войска.

Про то, что Нору охраняют, этот человек знал. Как знал и то, что часовые имеют свойство сменяться. А еще некоторые из них не настолько дисциплинированы, чтобы ждать сменщиков. Предпочтут сами за ними пойти или просто смыться. Так что на какое-то время пленница-колдунья должна была остаться одна.

Времени этого человеку должно было хватить, думал он сам. Но даже если не удастся сыграть на возможном воинском раздолбайстве (слишком добросовестными окажутся стражи), он надеялся сладить с ними. Рассчитывая, во-первых на внезапность нападения, а во-вторых на меч, самими одербуржцами ему любезно предоставленный. Возможно, и сама Нора могла помочь, своим колдовством. Видя, что пришли ее спасать.

В общем, не боялся караульных этот человек. И все равно… увидев к удивлению своему, что эти двое отправились в Страну Снов — просто-таки превзойдя его ожидания — воспринял это как подарок судьбы уже себе.

И, кстати говоря, к Братству Ночи этот человек, в отличие от давешнего герцогского гостя незваного не принадлежал. Совсем. Более того, к Братству вышеназванному он имел свои счеты. Из тех, что не монетами оплачиваются, но кровью. Поэтому человек, подоспевший на выручку к Норе, очень бы удивился, если б узнал, что действует с Братством заодно.

Хотя данный вопрос его не шибко волновал. Человек преследовал собственные интересы.

А имя человеку было — Освальд.

— Ты? — с удивлением воскликнула Нора, узнав в подошедшем своего несостоявшегося убийцу. А также ценного пленника, о котором едва не забыла.

— Тихо ты! — прошипел Освальд, для пущей надежности зажимая женщине рот левой рукой, а правой махнув в сторону спящих вповалку часовых. — Хочешь, чтоб эти двое проснулись? У них был тяжелый день, а прошлая ночь еще тяжелее. Так не будем мешать.

Нора согласно кивнула, и вор убрал руку от ее рта.

— Ты как крыса, — прошептала она, — или как таракан. Сколько тебя ни лови, сколько ни топчи, а ты все равно везде шныряешь… где хочешь. И выскакиваешь в самых неподходящих местах.

— Ну-ну-ну, — примирительно молвил Освальд, — в данном случае место как раз подходящее. Ведь я пришел…

— …закончить начатое? — перебила его, колдунья. — Так в этом нет нужды. Даже если бы ты не пришел… завтра бы меня сожгли на костре. И колдун, который тебя прислал, мог бы плясать от радости. Пока песок не посыплется. Как, кстати, и его величество.

— Не все так просто, — возразил Освальд, — и ты ошиблась, моя дорогая. Кстати, ничего, что я на «ты», а? В твоем положении не до титулов и прочих расшаркиваний. Так вот, я не убивать тебя пришел. А наоборот вызволить. И не надо пучить глаза как испуганная жаба.

С этими словами он выхватил меч и одним ловким движением перерезал веревки, опутывавшие Нору с головы до ног.

— Ах… благодать, — тихонько прошептала она, шевеля затекшими руками и переступая с ноги на ногу, которым тоже неподвижность на пользу не пошла.

Затем Нора совершенно не к месту вспомнила, что облачена во всего лишь ночную рубашку, вдобавок, замаранную кровью и местами порванную. Перед посторонним мужчиной.

И зачем-то обхватила руками собственное туловище на уровне груди.

— Холодно, понимаю, — сочувственно проговорил Освальд, — прости, что не прихватил ничего теплого. Готовился с боем тебя вызволять и вместе удирать потом. А это лучше налегке делать.

Потом добавил:

— На мои тряпки не смотри. Я все-таки не герой баллад, рыцарских романов… не сэр какой благородный, чтобы ради дамы собой жертвовать… даже так. Но не бойся. Сейчас главное, до леса добраться. Да забиться туда поглубже, чтобы одербуржцы не нашли. А потом я тебе что-нибудь… хм, раздобуду. В ближайшем городке хотя бы.

И наконец, понял жест Норы правильно. Да поспешил внести ясность.

— А стесняться меня не надо, — были его слова, — повторяю, я не герой рыцарских романов. Чтобы, едва выручив даму из беды, непременно посягнуть на ее добродетель. В данном случае — на твою потрепанную добродетель.

Деталей их отношений с герцогом Освальд не знал. Но сильно сомневался, что женщина, приближенная к такому скоту как Карл Дерзкий, имела шансы остаться невинной.

Впрочем, и Нора ни обижаться, ни спорить не стала. Хотя бы в глубине души признавая правоту своего спасителя.

— И да: ты не в моем вкусе, — еще добавил вор, — между прочим.

Только после этого у Норы отпало желание обнимать саму себя, пытаясь прикрыться.

Но от одного вопроса все-таки не удержалась. Задала, когда Освальд за руку потащил ее через лабиринт шатров прочь из лагеря.

— Но… почему? Сначала убить меня пытался… не отрицай. Теперь вот спасаешь. Хотя мог бы дождаться, пока меня сожгут. И бежать к королю с мешком для золота.

— Тс-с-с! — остановившись на миг и обернувшись, вор приложил палец к губам. — Немного тише говори. Хорошо? Так вот, как я уже говорил, не все тут так просто.

— Поясни-ка, — попросила Нора.

— Если кратко, то я вернулся потому, что задание мое не было выполнено. Более того, оно не считалось бы выполненным, если бы я бросил тебя на растерзание одербуржцам и дал погибнуть.

— А поподробней? Потому что я все равно не понимаю.

— Ладно, — Освальд вздохнул. — Наше… мое задание заключалось в том, чтобы доставить тебя в Каллен, в королевский замок, моя дорогая.

— Доставить? — не поняла Нора. — Живьем? В целости?

— Насчет «живьем» граф этот… Бракен-как… или Бракен-хряк ничего не говорил, — нашелся с ответом вор.

Не сказав, что ценно, ни слова лжи. Не считая искажения фамилии королевского приближенного.

— А насчет целости скажу вот что, — продолжал он. — В целости тебя доставить лучше всего. В смысле, целиком. А граф с его величеством уж сами разберутся. Ну, какая часть тебя им нужнее. Не маленькие.

— Даже так? — Нора нахмурилась. — А если я откажусь? Мало ли что король со мной сделает.

— Король? А почему не папочка? — хмыкнула Освальд, продолжая тащить ее за собой, хотя женщина пыталась упираться, заставляя считаться с собою. — В любом случае у тебя нет выбора. Вряд ли король сможет сделать хуже, чем сделал бы герцог. Не так ли? Или я. Все-таки у меня меч, и если ты будешь брыкаться, мой план под угрозу ставя, то я… хм, еще подумаю, а так ли важно тебя целой оставлять. Может, королю с графом и головы твоей хватит.

А немного помолчав, добавил:

— Ну и фокусами своими можешь меня не пугать. Колдунья, ха! Я колдунов и посильнее видал. Да если б ты была способна на что-нибудь эдакое… сейчас, неужели дала бы себя связать? Да готов медяк против золотого поставить, что тогда ни герцогу бы не поздоровилось, ни всему его хваленому войску.

Нора вздохнула, снова признавая правоту спасшего ее человека. И покорно поплелась следом. Уже не сопротивляясь.

И лишь когда оба выбрались из лагеря, хлопнула себя по лбу, едва не вскрикнув.

— Проклятье! Волосок… шкатулка!

Освальд снова обернулся и молча уставился на нее с недоумением.

— В моем шатре шкатулка осталась, — сказала Нора почти жалобно и виновато. И таким же жалобным взором уставилась на вора.

Но тот был неумолим.

— Прости, но нам не до бабских безделушек, — были его слова, — и так еле выбрались. Да и не оторвались до конца.

После этого Норе только и осталось, что язык прикусить. Ибо спорить в данном случае означало посвящать Освальда в свои затеи. А он, как ни крути, оставался чужаком и вообще человеком, работающим на ее врагов.