Радужный звук (джен)

От напряжения сосуды вот-вот лопнут, но зато я вижу. Но лучше бы не видел. Маленький страшный силуэт — что-то тёмное, как мокрый асфальт, почти чёрное, отвратительно сморщенное, с парой горящих дьявольским огнём глаз. Если у демонов бывают дети, то это создание смело можно отнести к их числу. И ведь оно даже не скрывается, не боится яркого дневного света, бьющего из окна.

Меня даже не обнадёживают его скромные размеры, так оно жутко выглядит. В голове сразу мелькают воспоминания о давнем путешествии, после которого тропические страны для меня стали запретной темой, все разом. Я тогда чуть не лишился ноги из-за какой-то крохотной мушки и не один месяц потратил на реабилитацию, столько же от меня потребовало соблюдение формальностей. С тех пор я не обольщаюсь компактными параметрами своего противника — чем меньше зло, тем оно коварней.

В том, что в моей жизни поселилось именно зло, сомнений у меня теперь не было. Чем ещё может быть столь отвратительное создание? Сморщенное, словно чернослив, с пристальным, подавляющим волю взглядом. Бесовское дитя.

Медленно обернувшись, как и ожидал, увидел лишь ровную стопку антикварных книг, но теперь меня уже было не обмануть этими уловками. Осталось найти связь между этим существом и моим самочувствием. Простейшее умозаключение, что Оно не хочет выпускать меня из дома, запугивая галлюцинациями, по неясной причине не укладывалось в голове. Что-то не стыковалось, но вот что? И почему вредитель не предпринимает никаких попыток напасть, может, хочет лишить разума?

Последующие дни я старался вести что-то вроде дневника наблюдений, где фиксировал все происходящие вокруг меня аномалии, как в квартире, так и вне неё, больше всего акцентируя внимание на своём восприятии. В том, что нечто неладное происходит именно со мной, сомнений не осталось. Никто не замечал никаких странностей, зато уже начали косо поглядывать и шептаться «незаметно» за спиной.

Вместе с тем я ни на минуту не расставался с подозрением, что упускаю из виду нечто существенное, то, что куда важнее всего происходящего в последнее время безобразия. Однако ухватиться за эту мысль было так же сложно, как поймать взглядом преследующего меня беса. Всё, что мне довелось выяснить — его поведение совершенно не поддаётся просчёту. Я никак не мог угадать, в каком месте и в какой момент времени оно появится. Уже не говоря о его целях.

О световых и звуковых спецэффектах удалось узнать лишь то, что во сне они несут какую-то смысловую нагрузку, но, просыпаясь, я совершенно не помню, что мне снилось. В другое же время эта какофония вводит меня в лучшем случае в ступор. Не густо.

И при полном непонимании ситуации меня ещё и не покидает постоянное ощущение тревоги. Да какой там тревоги?! Я в ужасе! Если оно планировало свести меня с ума, то путь и методы, без сомнения, были выбраны удачно. Порой желание однажды утром не проснуться становится настолько заманчивым, что я сам себя пугаюсь едва ли не больше, чем нового «соседа».

Радует, что сейчас нет необходимости ходить на работу, в противном случае я не смог бы объяснить своего неадекватного поведения, скрывать это уже не представляется возможным. Дни идут, ситуация ухудшается, а между тем отпуск подходит к своему логическому концу. Ни о каком привычном активном отдыхе я и не помышляю, но отвлечься от всего этого мне просто необходимо.

Не придумав ничего лучше, я решил собрать компанию старых друзей в каком-нибудь злачном местечке времён наших шальных студенческих лет. Всё же столько раз отказывался от встреч под самыми нелепыми предлогами, а так убью двух зайцев одним выстрелом — и сам развеюсь, и необоснованные упрёки меня в снобизме развею.

С самого начала вечера я решил понижать градус своей нервозности, повышая градус выпитого. И не сказать, что задуманное у меня не получалось. Ещё не было одиннадцати, а язык уже заплетался, координация явно давала понять, что всякое передвижение моего бренного тела в пространстве противопоказано. И противозаконно, если учесть, что я совершенно случайно опрокинул столик на миловидных дам, едва не убив одну из них.

К моему удовольствию — и не только к моему — очаровательные особы приняли приглашение присоединиться к нам в качестве извинений. Разговоры становились менее содержательными и более весёлыми. Смех уже не замолкал, заглушая вместе с не в меру громкой музыкой так опостылевший за последние дни шум в голове. Взгляд уже не фокусировался ни на чём конкретном, лениво ползая по предметам, лицам, выделяя лишь яркие пятна и смутные очертания окружающей действительности. Вечер удался.

Так я думал ровно до тех пор, пока на голове отчаянно флиртующей со мной девушки не выросли движущиеся в такт музыке то ли мягкие тонкие кристаллы, то ли хрустальные грибы, пропуская сквозь себя свет, при этом диковинно переливаясь всеми цветами радуги.

Эту красоту я почему-то видел очень чётко. И сначала я даже решил, что выпил уж слишком много. Но нет, слишком много было пару часов назад, когда я перелез через барную стойку с альтруистическими помыслами оказать посильную помощь в тяжком деле приготовления коктейлей для прекрасных дам. Правда, мой искренний порыв был встречен отпором. Глядя же на причудливый венец на голове светловолосой нимфы, я пришёл к неутешительному выводу, что ещё одна капля местного пойла — и в следующий раз мои друзья соберутся уже в мою честь, и, боюсь, повод будет не таким радостным.

Можно было ещё какое-то время любоваться психоделической растительностью, расцветающей у меня на глазах и завоёвывающей всё большее пространство, но как это обычно бывает, в самый неподходящий момент я почувствовал себя безнадёжно трезвым. Может, влияние стресса сказалось, может, я вовсе не был так пьян, как хотелось бы. Однако факт налицо — пары алкоголя выветрились безвозвратно, а вместе с ними и та приятная беспечность, которой мне так не хватало все эти недели. Зато на смену ей пришли раздражительность, нервозность и частый гость последних дней — страх.

Скомкано распрощавшись со старыми друзьями и новыми знакомыми, я вылетел на улицу. После душного прокуренного помещения прохладный летний ветерок стал манной небесной, но, к сожалению, ненадолго. Уже минут через пять я сильно пожалел, что надумал идти домой пешком. Виски немилосердно сдавило, в ушах будто прокручивали металлические штыри, — явно ржавые и с зазубринами, — а глаза держать открытыми было почти невозможно.

Сложно описать словами то, что выходит за рамки твоего понимания. Если бы я был художником, быть может, вспомнил бы какое-нибудь течение, где были использованы подобные веяния и краски, может, импрессионизм или сюрреализм. Но, как человек приземлённый, могу похвастать знанием в этой области только одного имени — Дали, и то только потому, что состоит оно из четырёх букв, а над кроватью у меня висит репродукция какой-то его работы с соблазнительной женской спиной. Но, клянусь, если бы этот мастер живописи увидел хоть малую толику того, что окрасило мой привычный мир, перекроило его заново, он бы свёл счёты с жизнью из-за банальнейшей зависти.

Большую часть дороги до дома я прошёл практически вслепую, то и дело жмурясь и зажимая руками то виски, то уши, что мне не особо помогало. Пару раз я врезался в прохожих, которых, несмотря на позднее время, было слишком много. Или мне так только казалось — тысячи звуков, голосов, мелодий не позволяли понять, бреду я по улице ночного города или же отжигаю на фестивале электронной музыки с ревущей толпой взбесившихся шимпанзе, вооружённой газонокосилками и китайскими колокольчиками.

Зрение тоже не очень-то помогало добраться до дома без происшествий. Так что, поворачивая ключ в замке, я был готов расцеловать глухую дверь или же выбить её, желая поскорее избавиться от преследующего меня сумасшествия. Лишь усевшись прямо на пол прихожей, прислонившись спиной к двери, я вспомнил, почему так стремился выбраться с этого островка безмятежности в океане радужного хаоса, что не оставляет попыток затопить всё моё сознание.

Причина моего бегства сидела в нескольких сантиметрах от моего левого уха на подставке для обуви и прожигала меня взглядом. Как и всегда, не предпринимая никаких попыток ни нападения, ни бегства, вообще ничего. Я мог бы просто согнуть руку в локте и схватить это существо, но от одной мысли об этом все внутренности как-то противно скукоживаются и покрываются ледяной коркой. А бездействие этого беса доводит почти до истерики — каждый свой вздох я стараюсь делать как можно более бесшумным и незаметным, будто это может как-то помочь.

Я бы должен уже привыкнуть к его присутствию, воспринимать, как неприятную деталь, не более, но это слишком оптимистично и наивно — в реальности так не бывает. Не в силах и дальше терпеть этот молчаливый террор я прикрываю глаза, и в тот же самый момент чувствую даже сквозь рубашку лёгкое обжигающее прикосновение к своему плечу. Но глаза открываю лишь тогда, когда в кожу впиваются тонкие иглы.

Крохотная отвратительная рука недочеловека со странными узловатыми пальцами, перепонками и слишком длинными для таких маленьких размеров когтями. Тёмно-серая кожа довершает образ посланника ада. Всё это я успел разглядеть за считанные секунды, прежде чем метнуться в сторону с такой прытью, что, кажется, сломал затылком дверную ручку уборной. От удара такой силы я вновь сполз на пол, с которого почти вскочил мгновение назад, и, немного полюбовавшись фейерверками, отключился.