Merry dancers: дальше некуда (гет)

Едва они завернули за угол, чтобы сестры не могли видеть их из окон, выходящих на эту сторону улицы, Джоконда остановилась. Грейвз видел, как на ее губах все ярче разгорается улыбка, а затем она и вовсе засмеялась, прислонившись плечом к фонарю. Ее стремительно мокнущие под прохладным вечерним дождём волосы завились еще сильнее.

— Если тебе что-то показалось забавным, расскажи, я тоже посмеюсь…

— Простите, просто реакция на стресс, — продолжая смеяться, да так, что на глазах проступили слезы, выдавила она, точнее Чарльз Уилби. — Что ж, Тина не так проста как кажется…

— А я ведь предупреждал: держать дистанцию, — хмуро парировал Грейвз. — Женщины — очень коварные существа.

— Вот что вы о нас думаете! — пригрозила в его сторону пальцем Джоконда в стиле Жирного Тони. — Мы не все такие.

— И ты — самая не такая? — с иронией ответил он, зная, что в коварстве сестры Гольдштейн проигрывали ей всухую.

— Я использую коварство с целью выживания, и вообще я бы назвала это предприимчивостью. — Оглядевшись вокруг и убедившись, что никто не смотрит, она неожиданно достала свою новую волшебную палочку и сняла с себя трансфигурационные чары, не без удивления заметив: — Надо же, она неплохо слушается меня.

Рубашка немного повисла на ней, а вот узкие брюки были по размеру. Джоконда тотчас развязала галстук и засунула его в карман. Грейвз пока ещё не до конца переварил произошедшее, и сейчас, вновь видя перед собой женщину, незаметно сглотнул, вспомнив в какой тесной ситуации они были. До ближайшего аппарационного тупика было около полумили. Они бы могли аппарировать прямо отсюда, но в переулок зашла какая-то женщина и, пристально оглядев одетую в мужское девушку, поспешила прочь, а Грейвз только привычно закатил глаза, когда Джоконда неожиданно показала ей в спину язык. Что ж, прогулка так прогулка, ему все равно стоило проветрить мозги, слишком напряженный был последний час. Джоконда, бесшумно ступая, шла рядом и тихо хихикала, похоже, ситуация сказалась на ней не слабее, чем на нём. Грейвз заметил, что из-за вечерней прохлады и мелкого дождя она ёжится и то и дело зябко обнимает себя.

Джоконда на мгновение остановилась, залюбовавшись витиеватой вывеской кофейни, и вздрогнула, ощутив как нечто тяжелое опустилось на ее плечи. Она едва удержалась от пораженного взгляда на Грейвза, укрывшего ее своим пиджаком, не понимая, с чего он решил, что она замерзла, но затем обратила внимание, что непроизвольно касается своих плеч. Это, скорее, было проявлением нервозности. Он бы мог применить согревающие чары, но почему-то решил дать ей свой пиджак. Погода и впрямь была прохладной, и Джоконда благодарно улыбнулась, уютно запахнувшись в него.

— Спасибо.

…Она улыбалась так же, как Чарльз Уилби, оказывается, эта мрачная девушка умела улыбаться и в своем обличье. Грейвз как-то машинально проявил заботу, как наверное, поступил бы с любой другой спутницей.

— Кажется, здесь готовят очень вкусный капучино, — внезапно сказала она и отправилась ко входу, не спросив его мнения.

Он лишь подумал в очередной раз, что оно ей не интересно. Конечно, Джоконда вышла с двумя бумажными стаканами действительно ароматного кофе, один из которых протянула ему. Впрочем, даже возмущенный тем, что его не спросили, он все равно не отказался, а она, не придав значения его как обычно недовольному виду, просто поплыла вдоль по улице, разглядывая вывески небольших заведений и магазинов, уже закрытых к половине девятого вечера. Район был совершенно обыкновенным и ничем не примечательным. Здесь жили средний и низший классы и шикарных авто с натертыми до блеска фарами здесь не встречалось. Улицы выглядели немного устало, как и люди — работяги в спецовках и необъятных одноразмерных комбинезонах, спешащие с заводов домой.

— Не лучшее место для прогулки.

— Можем навестить мою подругу в Центральном парке, заодно немного прогуляться у пруда, — пожала она плечами, видимо, совсем не спеша домой в свой огромный пустой замок.

На удачу он жил совсем неподалеку от пруда, о котором она говорила, и, недолго думая, согласился, хотя не понимал, о какой живущей в Центральном парке подруге идет речь. Джоконда, отсмеявшись и придя в себя, грея руки о стаканчик с кофе, словно забыла, что произошло. Она забыла всю неловкость между ними и как грубо его оттолкнула, и просто проводила время на улице в своем облике, наслаждаясь прохладным летним дождем, который мог испортить дорогой пиджак Грейвза. Он незаметно обновил на них влагоотталкивающие чары и какое-то время молча следовал за ней, пока они не достигли аппарационного тупика и не перенеслись в ближайший к его дому тупик, после чего продолжили неспешную и весьма неожиданную прогулку вдоль центральной аллеи с уже работающими к вечеру фонарями.

— Куини что-то успела о тебе узнать? — наконец, решил осведомиться он, заметив, как она уютно кутается в его пиджак и как будто получает от этого удовольствие.

— Не уверена, вы довольно быстро явились, а затем я просто стала думать на парселтанге, чем сильно ее дезориентировала.

— Ты еще одной волшебнице открылась? — сочтя ее затею безумной, но довольно оригинальной, осведомился он, внезапно увидев в ней нечто новое, но уже знакомое — она была расслаблена и все еще улыбалась — теплой, несвойственной улыбкой, и этим, сама того не зная, становилась похожа на собственную мать в молодости.

Грейвз невольно вспоминал слова Дамблдора: в ней был заключен острый и расчетливый ум отца и нечто, делающее ее приземлённой — способность радоваться простому вечеру в компании хмурого аврора, улыбаться, вдыхая аромат уже остывшего кофе, и выглядеть счастливой без причины — это она впитала от своей матери, которая наверняка была очень доброй и светлой волшебницей. Но такая Джоконда была ему определенно по душе.

— Она и так знала. Мистер Грейвз, она знает всё, что знает Тина. Но я не думаю, что Куини плохой человек. По крайней мере, она таковой не выглядит. Она трудолюбивая и заботливая, очень любит свою сестру.

— А ты так хорошо разбираешься в людях? — подначил он невольно, но не встретил в ответ язвительности.

Джоконда только внимательно посмотрела на него и вновь мягко улыбнулась, словно вовсе не шипела на него подобно змее час назад.

— Ну, в вас же разобралась, — просто ответила она, и он только усмехнулся, испытав даже радость, что она настроена так доброжелательно сегодня вечером.

— И каков мой психологический портрет, позволь спросить?

Она с деланной придирчивостью оглядела его, в шутку, конечно, и это почему-то заставило и его улыбнуться в ответ по-настоящему, хотя обычно все его улыбки сильно граничили с усмешками.

— Вы человек закона, уважаемый и справедливый аврор, — начала Джоконда с положительных моментов, продолжая пристально его оглядывать, и то, как она это делала, не приносило дискомфорта. — Президент оказывает вам много доверия, следовательно, вы его заслужили. Я слышала, что она очень умная женщина, и она не выглядит той, кто будет держать своим заместителем круглого идиота в манипулятивных целях. Я уверена, что она опирается на ваше мнение — вы создаете впечатление образованного и мудрого человека. Я слышала несколько ее речей, но, возможно, могу ошибаться в суждениях, не зная ее лично. Судя по ней, и в вас присутствуют подобные качества: ум и бесспорно большой магический потенциал. Ваши шрамы говорят о том, что по карьерной лестнице вы взлетели отнюдь не благодаря связям, а честным трудом. Вы трудоголик, это очевидно, — продолжала она, а он готов был подписаться под каждым ее словом.

— Что-то еще?

— Давайте закончим на хорошем, — коснувшись его плеча со смешинками в глазах, ответила она.

— Продолжай, раз начала, — разрешающе махнул он ладонью.

— Если только вы потом меня не убьете.

Он подхватил из ее рук пустой стаканчик и, смяв его, прицельно бросил в ближайшую урну, словно мячик для бейсбола — в этом было что-то мальчишеское и несвойственное его образу и возрасту. Кажется, мистер Грейвз тоже сегодня был очень расслаблен.

— Постараюсь не убить, — пообещал он, и Джоконда вздохнула, набрав в легкие побольше воздуха:

— Что ж, позвольте заметить, но вы Нарцисс, мистер Грейвз и знаете, как действуете на женщин, — сообщила она, и он подтверждающе усмехнулся вновь, ничуть не обидевшись. — Вы пользуетесь своим положением и внешностью и умеете очаровывать. Уверена, Пиквери тоже в чём-то попала под эти чары. Вы знаете себе цену и очень за собой следите, что для мужчин вашей профессии большая редкость. Поверьте, я общалась с аврорами, и ни один из них на вас не похож. А еще вы педант и перфекционист до занудства. Вы терпеть не можете, когда криво стоит чашка на блюдце, не выносите пятен от стаканов и используете подставки. Невзирая на заложенное в вас чувство справедливости, вы довольно часто превышаете свои полномочия, но делаете это не из выгоды, а чтобы помочь. При этом вы можете исходить желчью, да так, что вокруг завянут цветы, но лишь потому, что вам приходится идти против своих же принципов или желаний, чтобы поступить правильно. Не думайте, что я не поняла, что сегодня вы появились у сестер Гольдштейн, переживая за меня. Вы никогда не обидите слабого, всегда встанете на его сторону.

— Я не считаю тебя слабой, — уточнил он, не сводя с Джоконды пристального взгляда, словно гипнотизируя ее.

Вот так глаза в глаза, ей было дозволено говорить абсолютно все, а он просто выслушивал. Джоконда мастерски умела подчеркнуть недостатки, но в следующем предложении превращать их в достоинства. Но она не льстила, не пыталась с ним заигрывать и не искала в нем никакого подтверждения своим словам. Она просто говорила честно о том, что видит в нем, и похоже действительно неплохо разбиралась в людях. Вот бы еще разобраться в ней… Но, возможно, именно из-за того, что Грейвз никак не мог сложить о ней мнение, он действительно оказался заинтригован, а сейчас даже игнорировал острые словца, поддаваясь этой непонятной харизме. Она не замечала его выпадов и буквально ставила на место, и хотя другим бы он этого не позволил, она выглядела очаровательно умной и зоркой, а он будто бы ослеп от внезапного желания продолжать слушать ее дальше.

— И все же, вы беспокоились, — подчеркнула Джоконда, все продолжая и продолжая говорить. — Вы бываете довольно замкнуты и общаетесь односложными предложениями, когда вам неловко или же когда вам наплевать на собеседника. В последнем случае можно найти в вас отчетливое высокомерие. Тина вас очень уважает и пытается на вас равняться, и иногда вы позволяете себе грубость по отношению к ней, да и ко мне тоже, что говорит о том, что вы не слишком хорошо умеете слушать и черпаете из разговоров только полезную вам информацию и тщательно дозируете ее. Невзирая на манеры джентльмена, вы иногда забываетесь и можете нарушить правила приличия или же не заметить, что человеку в вашем присутствии некомфортно в той или иной ситуации.

— А сейчас ты говоришь о себе? — сразу же сообразил он, продолжая каким-то необъяснимым образом принимать довольно суровую характеристику.

Джоконда умела красиво говорить — или ему так только казалось. Особенно сейчас, когда в груди снова стало разрастаться это необъятное чувство, неподдающееся логике желание коснуться. Как в квартире сестер Гольдштейн.

— О себе в частности. И вы всегда ждете какой-то реакции на свои поступки, а не получая ее, злитесь и теряетесь, снова становитесь замкнутым и односложным. Наверное, я закончила, — кашлянув в кулак, она посмотрела на него открытым взором, не таящим в себе намерения уронить его достоинство.

— Видимо, я должен извиниться за свое появление в твоей спальне вчера вечером, — ничуть не злясь, рассудил он на удивление миролюбиво. — Похоже, я для тебя открытая книга.

— Отнюдь, — качнула она головой, — я не могу предугадать ваших действий, мистер Грейвз. Ваше милосердие и забота сбивают меня с толку. И эта черта вашего характера для меня пока остается загадкой. Но одно я могу сказать точно — невзирая на некоторые шероховатости характера, вы хороший человек. Из-за того, что вы не терпите лжи, в которую я вас невольно окунула, я не сразу это разглядела, ведь сталкивалась с бесконечным недовольством…

— Отчего же невольно, вполне намеренно, — не согласился он, когда они дошли до пруда и оказались у самой кромки воды.

Дождь прекратился, и в недвижимой глади можно было даже разглядеть водоросли, а Джоконда смотрела на его дом, где тут и там загорались окна, и продолжила диалог только спустя паузу:

— Вот, о том я и говорю. Ложь для вас сильнейший триггер, она превращает вас в монстра. Но в данном случае это целиком и полностью моя вина. Я не знала, с кем столкнет меня М.П.Г., иначе бы не стала начинать со лжи…

— Давай не будем о нем, — коротко попросил он, считая, что Джоконда со своим интеллектом едва ли могла быть такой доверчивой, и это ее доверие незнакомцу сильно нервировало и даже опускало ее в его глазах.

— Хорошо, возможно, поздно, но, мистер Грейвз, извините меня за обман, — она взглянула на него иначе — спокойно, сосредоточенно, без улыбки, словно для нее это было действительно важно.

— Я тебя прощаю, Джоконда, — коротко ответил он, поднял камешек и пустил его по водной глади, а тот совершил целых четыре прыжка.

Джоконда подняла еще один, но ее камень сразу пошел ко дну, она тотчас подняла следующий, но и с ним произошло то же самое. Грейвз видел на ее лице вмиг появившееся раздражение, словно не было ничего в мире, что было ей неподвластно, и это рушило ее представление о собственной всесильности. Едва она со злостью замахнулась еще одним камнем, он перехватил ее тонкое запястье, и она резко и удивленно взглянула на него, на миг даже показалось, что угрожающе. В этой ярости было что-то первобытное и притягательное — так забавно она хмурилась.

— Не пытайся бездумно швырять камни. Бросать нужно горизонтально, почти параллельно воде, под углом не более двадцати градусов: чем меньше, тем лучше. Дело в силе тяжести, — он встал сзади и показал движение ее рукой, а она, ощущая его спиной, только надулась совсем по-детски и даже случайно коснулась его щеки губами, хотя едва ли это заметила; а Грейвз ощутил, что это место обожгло. — Смотри, вот так… Ты никогда не бросала камни в воду, Джоконда? Я видел озеро у Хогвартса…

Она пожала плечами, все еще ощущая тепло его пальцев на запястье.

— Не задумывалась об этом, если я и приходила на озеро, то только чтобы учить трансфигурацию или ЗОТИ.

— Была зубрилой? — поддел он, отпустив ее из невольных объятий.

Она скривилась, покачав ладонью.

— Плюс-минус, но меня взяли в спортивную команду по квиддичу, я даже сыграла один матч за Слизерин и вполне неплохо. В принципе, одно другому не мешало. Например, второй главный староста школы еще был капитаном по квиддичу гриффиндорской команды и тоже отличником, — утонув в воспоминаниях, с теплом вспомнила она, наконец, увлеченно замахнувшись камнем, но не выпустив его, а всего лишь примеряясь.

Грейвз ощущал нечто приятное от осознания, что с ней можно завести дружескую беседу и чувствовал заинтересованность в ее жизни, даже невзирая на весьма сомнительное резюме, а когда она все же решилась бросить камень, то тот совершил три прыжка по воде, спровоцировав его на короткие одобрительные аплодисменты. На улице совсем стемнело, а тучи над Центральным парком стало растягивать в разные стороны. Показались запоздалые звезды, и Джоконда, подставив лицо небу, вздохнула свежий после дождя воздух и выпрямилась, а его пиджак соскользнул с ее плеч на влажную землю.

— Похоже, ты и впрямь легко обучаема, — подняв пиджак и очистив чарами, Грейвз, не придав этому значения, снова предложил его, и Джоконда только повернулась спиной и залезла в рукава.

Это было так обыденно, словно они действительно были близки, и подобная забота не казалась чем-то из ряда вон выходящим.

— Извините за пиджак, мистер Грейвз, — сказала она и после его кивка продолжила: — Учеба — это всё, что я любила в то время, — поделилась Джоконда, — мама очень сильно из-за этого переживала. Для меня это было загадкой, но теперь я, кажется, понимаю. Она думала, что я стану такой же, как он… Ведь мой отец был лучшим студентом.. Она даже метлу в школу прислала в надежде, что я выберусь из пыльной библиотеки. Хорошо, что у меня были друзья, которые заставили меня это сделать. Возможно, я бы и продолжила играть в квиддич, если бы нас не перенесло в прошлое.

— Сейчас ты не кажешься книжным червем, а создаешь впечатление человека, не способного сидеть на месте.

Она была такой открытой сегодня, способной ответить на любой его вопрос, и это сильно импонировало.

— Я изменилась, здесь, в двадцатых у меня не было ничего, кроме стремления исполнить задуманное в письме. Я привыкла к тусовкам, к разгульному образу жизни и общению, на которое раньше была неспособна. Я всегда считала себя интровертом, — она на миг задумалась и посмотрела на него вопросительно, — не знаю, существуют ли в этом времени определения психотипов человека.

— Существуют, лет десять как, слышу довольно часто, — подтвердил он. — А сейчас?

— Как была интровертом, так и осталась, только научилась подстраиваться, да и Чарльз Уилби помог. Иногда проще почувствовать себя другим человеком, нежели пытаться выдавить из себя что-то новое.

Он тоже взглянул в звездное небо, но не разглядел ни одной, его взгляд был совершенно расфокусирован.

— Это правда, раньше мне казалось, что ты действительно становишься другим человеком, но сегодня я впервые увидел, что ты и Чарльз — это одна личность. Признаться, я думал, что у тебя некое психическое расстройство, и рад видеть, что это не так. Надеюсь, это не прозвучало грубо.

Она состроила возмущенное лицо, но затем он понял, что это была всего лишь шутливая ужимка.

— Мистер Грейвз, вы впервые справляетесь о моем отношении к вашей грубости, — ахнула она.

Он засунул руки в карманы, с досадой посмотрев на налипшую на ботинки грязь и незамедлительно очистил мыски невербальным заклинанием, прекрасно зная, что через пару шагов по влажной земле они снова испачкаются. Грейвз понял, насколько точно описала его педантичность Джоконда. Она видела его насквозь.

— По-твоему, я настолько грубиян?

— Временами, — без зла заметила она, вновь очаровательно улыбнувшись, глядя на его манипуляцию с обувью, — но я рада, что мы с вами способны на цивилизованный разговор, мистер Грейвз. Обычно наше общение скатывается в обмен колкостями.

— Я тоже интроверт, Джоконда, и не терплю, когда вмешиваются в мою жизнь, а ты в нее ворвалась тайфуном, забирая на себя слишком много внимания.

Они стояли очень близко, и это не смущало:

— Интроверт с проступающими замашками социофоба, — не преминула поддеть она шутливо, хотя, конечно, так не считала.

— Социофобом меня еще не называли, — вновь без зла сказал Грейвз, глядя на то, как она, не опасаясь грязи, роет землю мыском наверняка дорогих туфель Чарльза Уилби.

Он вдруг заметил, что она начала прятать взгляд, что с ней обычно не случалось. Джоконда была не робкого десятка, но сегодняшний вечер, вышедший спокойным и от этого странным, кажется, превратил ее в обычную девушку, которой просто недоставало понимания от равного себе — волшебника. Ей не хватало человека, с которым она могла просто поговорить о жизни, возможно, поэтому она так отчаянно тянулась к Тине. Такая Джоконда располагала к себе, ее интересно было слушать, ее оказалось интересно узнать. Наконец, она сняла все свои маски. Он к этому, конечно, не стремился, но всё же был рад узнать ее чуточку лучше. Она все еще смотрела куда-то вдаль, игнорируя его прямой взгляд, и тогда он просто захватил ее подбородок пальцами и вынудил посмотреть ему в глаза. Это прикосновение было спонтанным, и оно, кажется, заставило её испытать чувство неловкости, от которого стоило избавиться.

— Ты решила, что ты будешь делать с получением новых документов?

Он убрал руку от ее лица и пристально смотрел ей в глаза, гадая, как она поступит, стушуется ли? Закроется? Отступит? Но она вновь смотрела прямо, не собираясь поддаваться его манипуляции.

— Пока нет, мистер Грейвз. Я в растерянности. У меня впервые нет инструкций. Как вы и сказали, сейчас передо мной могут открыться любые перспективы, но мне нужно хорошенько всё обдумать. И, конечно, я бы хотела жить как женщина, ведь я ей являюсь, — зачем-то подчеркнула она. — Я думаю, что смогу вложить средства в легальный бизнес.

— Что за бизнес?

— Текстиль, — задумчиво проговорила она с паузой, — кажется, до сороковых годов наша семейная фабрика принадлежала роду Блэков, мама рассказывала… Потом перешла к Малфоям, а затем к ней. Я неплохо разбираюсь в этой отрасли. Ох, конечно, эти фамилии вам ни о чем не говорят, — заболтавшись, отмахнулась она, практически касаясь его — настолько близко они находились, что такими едва ли наполненными смыслом речами выдавала свой дискомфорт, и почему-то Грейвзу нравилось так влиять на нее.

Не разрывая зрительного контакта, он вновь потянулся ладонью к ее лицу, коснувшись скулы, ощущая происходящее логичным продолжением этого теплого вечера. Ему нравилось общество Джоконды и нравилась ее нежная девичья кожа, он был так близко, всего пара дюймов, и хотел вдохнуть ее аромат и коснуться щеки кончиком носа — он это отчетливо осознал еще в той неловкой ситуации дома у Голдштейн. Эта мысль не отпускала его ни на секунду. И даже пропасть в возрасте не стала бы помехой. Без косметики, без подчеркивающей женственность одежды и аксессуаров она все равно была красива. Другой он ее не знал. Всего на миг показалось, что она потянется за его прикосновением, но Джоконда замерла, сомкнув пальцы на кольце под рубашкой — непроизвольно ища защиты у своего прошлого или черпая в нем силу. И он не стал продолжать, понимая, что, возможно, перешел черту, а еще окончательно уверившись, что эта молодая женщина ему небезразлична. Это было спокойное чувство, не такое, как в молодости, когда от гормонов бушует все нутро, но оттого не менее притягательное, но Грейвз даже был рад тому, что она не поддалась на очевидную провокацию, не позволила ему проверить свои ощущения.

— Уже поздно, я, наверное, аппарирую домой, — неловко произнесла она, заправив выбившийся локон за ухо и вновь отведя взгляд.

Он почувствовал, что неправильно интерпретировал ее сигналы. Грейвз, с его холодным разумом, редко задумывался о чувствах других и, даже осознав, что поторопился, не испытал неловкости, а лишь позволил ей “сбежать”. Он принял свой пиджак из ее рук, все еще наблюдая непривычную суетливость в ее поведении.

— Спокойной ночи, Джоконда, — без интонаций сказал он, а затем внезапно вспомнил: — А что за подруга, живущая в Центральном парке?

— Мистер Грейвз, мне казалось, что вам еще рано жаловаться на память, — поддела она с улыбкой, словно выставив барьер, но это позволило ей, наконец, встретиться с ним взглядом, — это черная мамба, она обитает в местном террариуме. Что ж, спокойной ночи…

Никого не было на пару сотню футов вокруг, и она просто растворилась в воздухе с негромким хлопком, оставив его в одиночестве смотреть в темень ночного неба со странным послевкусием после этого разговора. Грейвз постоял так еще немного, а затем и сам аппарировал домой отчего-то в приятном настроении, невзирая на нервный ужин в обществе сестер Голдштейн.

* * *

Джоконда не помнила себя в таком состоянии. Ей было жарко, она аппарировала в спальню, с благодарностью заметив графин воды на тумбочке, заботливо оставленный слугами. Осушив целый стакан, она утерла губы рукавом рубашки, не заметив как сильно испачкала грязной обувью дорогой персидский ковер. Если бы она позволила, Грейвз бы непременно поцеловал ее, и, возможно, ей бы этого хотелось. Мистер Грейвз был весьма уверенным в себе мужчиной и, как она точно описала, прекрасно знал, как влияет на женщин, но Джоконда не сомневалась, что с ней этот номер не пройдёт. Увы, выработанная тремя годами жизни в теле Чарльза Уилби невозмутимость дала сбой, она знала, что проявила слабость, открывшись ему этим вечером и показав себя настоящую. Сложно было сказать, что послужило спусковым крючком к такому открытому разговору, но сейчас она была в растерянности и даже не осознавала, что продолжает сжимать нежное помолвочное кольцо под рубашкой. Она внезапно сняла его с шеи и стала рассматривать, не понимая, что ее так сильно растревожило. Гидеон остался в прошлом, она давно с этим смирилась, но конечно не забыла. Прошло три года с его смерти и, возможно, стоило жить дальше, но только это кольцо помогало ей держаться в прошлом и спасало в особенно трудные времена, а сейчас оно оказало неожиданный эффект — ей показалось, что кожаный шнурок обжег шею, словно наброшенная удавка. И от этого становилось нестерпимо тяжело в груди. Джоконда не была глупа и, конечно же, не придала симпатии Грейвза особого значения. Просто он был мужчиной, и атмосфера Центрального парка, опустевшего из-за дождя, сделала свое дело. У нее не было мыслей о том, что он намеренно провоцировал ее, и все же, в ее представлении, этот серьезный человек не должен был поддаться минутному искушению. Это было неправильно, и в то же время заставляло сердце отбивать чечетку. Джоконда была слишком увлечена составлением образа Чарльза Уилби в последние три года и совершенно забыла, что значит чувствовать и желать как женщина. И она испытывала это желание, совершенно себя не понимая.

Душ не помог снять напряжение, и она твердо решила, что какое-то время им лучше не видеться, а еще очень сильно злилась на М.П.Г.: “нужный человек” — так он назвал мистера Персиваля Грейвза, подчеркнув его должность в МАКУСА, и в этом письме не было ни намека на нечто, что заставляло Джоконду отчаянно краснеть, зарываясь в одеяло. Неужели именно так она должна сблизиться с ним? Стать его любовницей? Она почему-то была уверена, что Грейвз должен быть наставником, проводником в этом времени, как стал им Дамблдор в семидесятых, и то, что происходило сегодня вечером, никак не вписывалось в её ожидания.

Джоконда уснула беспокойным сном, вспоминая, как он пришел вчера вечером и просто разбудил ее, как он коснулся ее лица, чтобы убрать прядь волос. И каждую секунду она все больше желала вновь почувствовать аромат его парфюма и боялась, что не сможет более изображать невозмутимость… Эти новые чувства сбивали с толку, и ей было сложно признаться самой себе, что Грейвз ей действительно интересен, и этот интерес был далеко за пределами наставничества. То, как он смотрел на нее, заставляло ощущать себя женщиной — чувство давно позабытое, чувство, по которому Джоконда, признаться, скучала. Чем же это было и к чему приведет, она не знала, но всё же, в глубине сердца поневоле зарождалась глубокая симпатия к мужчине, сильно влияющему на ее судьбу в этом времени…

* * *

Нью-Йорк, сентябрь 1923 г.

Это было крупное дело. Волшебник за которым МАКУСА во главе с Персивалем Грейвзом гонялись без малого четыре месяца, ввозивший в США темномагические артефакты под видом редких ценностей и предметов истории — картин, винтажных зеркал, китайских ваз, вмещающих в себя опасных духов — наконец позволил напасть на свой след. Он устранил нескольких весьма важных политических деятелей немагического мира, и потому к новому президенту США, пришедшему на смену безвременно ушедшему Гардингу, должны быть приставлены агенты Конгресса, способные выявить магию и защитить его. Президент до сих пор не знал о существовании магического мира, Пиквери медлила, решив сначала покончить с угрозой его жизни. Глава Отдела магического сотрудничества и дипломат по связям с немагическим миром мистер Пилигрим был категорически против утаивания, но Грейвз был солидарен с Пиквери: не стоило начинать знакомство с объявления, что президенту Калвину Кулиджу угрожает опасность от внезапно открывшихся “друзей” из магического мира.

Пилигрим же, человек почтенного возраста, действительно связанный с отцами-пилигримами — первыми переселенцами в США, находил это решение абсурдным, а свое недовольство выплескивал на Грейвза, избегая гнева Пиквери. Пилигриму Серафина очень доверяла, наделив почти такими же полномочиями, как и своего заместителя, но все же, Элайджа Пилигрим был уже очень стар, к тому же вреден, и его закостенелая праведность и неспособность мыслить по-современному уже давно оттеснили его на второй план. Скорее бы старый лис ушел на пенсию, счастье, что он согласился взять под свое крыло нескольких стажеров, одному из которых предстоит в будущем занять его место. Между двумя доверенными лицами президента МАКУСА всегда было противостояние, однако Пиквери ценила обоих. Ей нужны были оба, сталкиваясь во мнениях, они помогали ей принимать правильные решения.

Грейвз во главе с элитой подразделения авроров в ходе длительного расследования обнаружил логово опасного волшебника, цели которого до сих пор были не совсем ясны. Тот убирал политиков, в основном республиканцев, и в этом было что-то зловещее. Зачем волшебнику столь изощренными способами вычищать немагическое правительство? А в изобретательности убийств не было сомнений. Полтергейсты, принесенные в их дома с элементами декора — старинными полотнами, древними зеркалами или даже индийскими коврами, украшающими стену, сначала никак себя не проявляли, а затем начинали являться во снах домочадцев, некоторым удавалось завладеть их телами и творить бесчинства, и поначалу такие убийства — жена нанесла мужу двенадцать колотых ран, или же сын поджег дом, не привлекали внимание МАКУСА, но в немагических газетах Соединенных Штатов с завидным постоянством стали появляться заметки о кровожадных призраках, а одного даже удалось запечатлеть на фотографии. Она была опубликована в “Нью-Йорк Таймс”. Дом сенатора Массачусетса, ребенок, стоящий у окна, а за его спиной тощий полупрозрачный силуэт мужчины с редкими клоками волос и горящими белесыми глазами. Связь была очевидной, это происходило с важными правительственными шишками.

Поросшее облысевшим к зиме плющом поместье неподалёку от Лейкридж-Хайтс в пригороде Мидлтауна в Коннектикуте было окружено плотным магическим щитом — волшебник постарался на славу, охраняя свое логово от зорких глаз МАКУСА. Едва барьер треснул под натиском магии пятнадцати авроров, неудержимо продвигающихся к поместью, началась быстрая и грязная атака. Парадная дверь дома с давно нечищеными ото мха стенами была сорвана с петель Бомбардой и отлетела в сторону. Часть авроров рассредоточилась по периметру, наводя антиапарационный щит, а двое во главе с Грейвзом ринулись внутрь. Грейвз всегда доверял своим инстинктам, и увиденное сразу ему не понравилось: пустынный холл с занавешенными простынями предметами мебели создавал впечатление едва ли обитаемого дома. Каменная пыль от Бомбарды успела застлать пол.

— Холодно. Помещение не отапливается, — выпустив ртом облачко пара, рассудил Грейвз и кивнул Абернети, чтобы тот проверил соседнее помещение.

— Сэр, лестница вниз, — доложил Тирренс и, подсвечивая путь Люмосом, они отправились в подвал.

С каждой ступенью Грейвз становился всё мрачнее и мрачнее, понимая, что наводка оказалась фальшивой. Он смахнул с рукава плаща пятнышко пыли, уже предвкушая недовольство Пиквери. Ожидая напороться на преступников, Грейвз даже мысленно перебрал все известные ему боевые заклинания, как делал перед любым заданием, тренируя память. Невзирая на то, что он был человеком разумным и старающимся вступать в диалог вместо размахивания волшебной палочкой, ему давно не попадалось сложных боевых операций, где он мог бы показать свой магический потенциал.

— Сэр, я засек движение и магию, — Тирренс остановился у двери с детектором в руках и еще раз прошелся по ее периметру. — Возможно, какие-то охранные чары.

— Экспекто Патронум, — совершив изящный пасс палочкой, произнес Грейвз, и с ее кончика, издав боевой клич, сорвалась внушительных размеров птица — белоголовый орлан, символ США и МАКУСА — наверное, самый патриотичный из возможных патронусов.

Птица, взглянув в глаза хозяина, словно осознанно кивнула и пролетела сквозь дверь, принимая на себя удар от возможных проклятий, которые могли на нее подействовать. За дверью раздались щелчки и грохот. Окружив себя заклинанием щита, авроры, наконец, отворили дверь, чтобы увидеть перед собой несколько воткнутых прямо в пол копий. Кажется, они среагировали на движение. В круглом каменном помещении, больше похожем на нутро огромного колодца, было темно и пусто, не считая стоящей посередине огромной вазы с азиатской росписью и занавешенного полотном резного шкафа.

Грейвз сдёрнул полотно и прошелся пальцами по руническим символам на темном дереве, на них осталась пыль.

— Темная магия вокруг этого предмета, сэр, — сообщил Тирренс, скрипя детектором вокруг напольной вазы.

— Отправить в Конгресс и изучить, — сухо бросил он. — Не касаетесь, вызовите артефактологов.

Грейвз почувствовал вибрацию, исходящую из шкафа, а также свист не пойми откуда взявшегося ветра, когда внезапно дверь шкафа открылась и оттуда повалил зеленый туман, а его патронус, потеряв связь с хозяином, с предупреждающим криком растворился в воздухе.

— На улицу, быстро! Это ядовитый газ. — Укрывая нос и рот рукавом плаща, Грейвз буквально за шкирку вытолкнул Абернети и Тирренса на лестницу, когда прямо перед его носом закрылась дверь, закупорив его в помещении, заполняющимся смертельно опасным веществом.

Отпирающие чары не сработали, это была ловушка.

— Снять антиаппарационный барьер немедленно! — рявкнул Грейвз в дверь, стараясь сохранять самообладание.

Он успел применить несколько чар, включая развеивающие, но газ продолжал валить из шкафа, и ему становилось тяжелее дышать. Глаза застлали слезы, ваза на полу стала подрагивать, дребезжа крышкой, из-под которой начало выбиваться яркое голубое сияние.

— Сэр, одну минуту, сэр, и барьер будет снят! Держитесь!

Грейвз понял, что газ послужил неким катализатором для находящегося внутри вазы содержимого, и это что-то раскалялось добела.

— Прочь из дома, немедленно! — воскликнул он.

Грейвз начал ощущать, как слабеют ноги, но старался оставаться в сознании и быть максимально сконцентрированным. Свет из вазы сильно бил по глазам, и он закрыл их, прощупывая дыры в защите дома, которую они сами наложили, соблюдая протокол на случай побега преступника. Секунды тянулись слишком медленно, сил оставалось все меньше, но Грейвз верил в своих коллег, и что они успеют уничтожить чары с максимальной скоростью, тем более зная, что он заперт внутри. Свистящий звук из вазы становился все громче, когда комната уже потонула в ярчайшем сиянии, и Грейвз, все еще пытаясь аппарироовать, понял, что у него совсем не осталось времени…

— Быстрее, все как можно дальше от дома! — размахивая руками, привлекали внимание Тирренс и Абернети, присоединившись к тем, кто снимал барьер.

Каждая секунда была на счету, они видели, как из дымоходов поместья вырывается яркое голубое свечение, и старались действовать как можно скорее. Из-за холода дрожали руки, но Тирренс и Абернети были слаженной командой, они не дрогнули и не струсили, бросившись наутек вместе с остальными, когда засветились и окна. Их наставник все еще находился внутри, он не единожды рисковал собственной шкурой, спасая их, и они обязаны были отплатить тем же, невзирая на то, что дом, кажется, вот-вот собирался взлететь на воздух. Происходящее внутри: дребезжание стекол и дрожащие стены, сбрасывающие с себя куски камней, уже давали намеки о том, что было слишком поздно, но они не сдавались, стояли до последнего. И когда антиаппарационный щит, наконец, поддался, дом за ними стал проседать, ревя, словно иерихонская труба, и извергая в пасмурное осеннее небо столп голубого пламени.

Абернети и Тирренса отбросило взрывной волной, с них синхронно слетели котелки, словно пробки из бутылок шампанского, и они упали на землю, а в ушах возмутительно засвистела тишина. Взрыв лишил их слуха. Авроры бежали навстречу, и на лице каждого горел испуг за старших по званию. Мэриголд что-то говорил, но они не понимали, не могли услышать. Тирренс ощутил как нечто теплое стекает за воротник рубашки, коснувшись ушной раковины, он обнаружил кровь, а затем его чуть расфокусированный взгляд заметил фигуру поодаль. Человек едва стоял на ногах, а затем, пошатнувшись, упал вперед лицом, не успев выставить перед собой руки.

— Мистер Грейвз… — узнав силуэт, произнес Абернети, но не услышал собственного голоса.

* * *

Нью-Йорк, 1 декабря 1923 г.

Было ощущение, что веки слиплись клеем или просто разучились моргать. Тело сковала болезненная тяжесть, любое движение приносило боль, ощущалась утомительная, раздражающая слабость, но Грейвз все же нашел в себе силы прийти в себя, но едва ли — подняться. Глаза отказывались фокусироваться, да и не на чем было. Кругом темень, лишь в отдалении виднелся небольшой источник света — кажется, фонарь за окном. Хорошо же его приложило, раз он очнулся только к ночи. Тело было чужим и не слушалось, и все же, Грейвз смог сесть на постели, помогая себе дрожащими руками. Больше всего он ненавидел слабость, особенно в себе. Он и не сомневался, что очнется в больнице после такой передряги, и последнее, что помнил, как успел аппарировать из превращающегося в руины дома, а затем, увидев, что его коллеги в порядке, погрузился в темноту. Они попали в ловушку, счастье, что успели выбраться, счастье, что он сам жив. Грейвз держал в голове иную дату собственной смерти, потому был напуган лишь наполовину и только терпеливо ждал, пока снимут антиаппарационный барьер.

На тумбочке стояли зелья и букет ромашек — наверняка от Молли, она очень любила эти цветы и принесла в палату что-то, связанное с собой, чтобы показать, что всегда готова его поддержать. Странная стопка глянцевых бумажек, похожих на книжные закладки, лежала возле букета, на вскидку — не меньше шестидесяти. Это были купоны на кофе из кофейни в столовой МАКУСА. Странный жест, однако заставивший Грейвза улыбнуться. Давно он уже не ощущал такого — отлежал каждую мышцу, и даже потянулся с болью, прежде чем постараться встать, что получилось не сразу. Похоже, ему сильно досталось. В палате не работал выключатель, а волшебную палочку наверняка забрали на хранение с вещами, и потому Грейвз решил подойти поближе к окну, ковыляя, словно русалка, едва обретшая ноги. Поднеся медкарту на свет фонаря, силясь хоть что-то разглядеть, он нашел сведения о сильном темномагическом проклятии, повреждении мозга и нервных связей, а также информацию о коме и дату последнего осмотра — первое декабря двадцать третьего года. Он только ахнул, даже потер глаза и тотчас обратил взгляд на укрытую тонким одеялом снега улицу, готовящуюся к затяжной Нью-Йоркской зиме.

— Прошло почти три месяца… — только просипел он не своим голосом.

Еще никогда прежде он не выходил из строя так надолго, да для него это и вовсе был один миг! Но три месяца? Насколько серьезным было то проклятие? Тот дом… он светился изнутри, а эта ваза… Что же было в ней?

Примечания:

Ну все, очевидно, идет к большой и светлой, как говорится. Надеюсь, читателям, как и мне, нравится эта пара. Продолжаю торчать от этого арта: https://sun9-6.userapi.com/impg/Izo9SkkHwSu-HhyPwsmSG0oBWl6gJIP31cXMBQ/nxxtlU9oRIk.jpg?size=640x950&quality=95&sign=57bf0060e587bb3a29853acb82e03605&type=album