Долгая дорога к переправе (джен)

Эль-Тэмур молчал. В саду за окном перекликались птицы, где-то наигрывали на цине, а здесь, в сумрачном кабинете, обставленном тяжелой резной мебелью, среди обитых темной парчой стен копилась душная тишина. Так бывает перед грозой, когда воздух делается вязким, а небо, кажется, вот-вот упадет, не выдержав груза разбухших черно-лиловых туч.

Четверо, стоящие перед канцлером, ждали грозы. Она медлила; короткопалая, унизанная перстнями рука не спеша, даже с каким-то наслаждением комкала большой лист бумаги, точно ломала хребет живому существу. Между пальцами каплями крови проступала красная краска иероглифов. Другая рука вцепилась в столешницу так, что побелели костяшки.

— Сначала — донос императору на меня. Теперь — объявления с исчезающими знаками… Я хочу знать, кто за всем этим стоит! — громыхнул Эль-Тэмур.

Гроза разразилась, и двое из четырех уже слышали в ней лязг кандалов и свист плети. Впрочем, оставшиеся тоже невольно вжали в головы в плечи: Танкиши и Талахай не раз убеждались, что отец в гневе не различает родственников и подначальных.

— Но мы уже схватили всех изготовителей талисманов… — осторожно заметил Танкиши.

— И что?!

— Они твердят, что невиновны. Даже под пытками…

— Казнить всех, — отмахнулся Эль-Тэмур. — На площади, для острастки. Переверните Даду вверх дном, но найдите мне автора этих проклятых текстов, тупицы вы никчемные!

— А ведь хорошая была идея, — вздохнул Танкиши, когда последний раскат громового голоса затих и все четверо были жестом отпущены исполнять приказ. В приемном покое, по соседству с кабинетом Эль-Тэмура, они остановились, чтобы обсудить свое положение. — Ведь этой краской они покрывают талисманы, значит, кто-то из них точно причастен!

— Теперь следует схватить продавцов бумаги, — самым серьезным тоном посоветовал Тал Тал.

— Точно! Как же я сам не догадался!

— А затем всех грамотных и зрячих.

— Издеваешься?! — Танкиши схватился за саблю. — Опять в тюрьму захотел?!

— В тюрьме я хотя бы не увижу, как ты делаешь новые глупости, — спокойно ответил Тал Тал. — Ты тратишь время на этих несчастных торговцев, хотя с самого начала было понятно, что они ни при чем.

— Чего ж ты молчал?!

— Потому что ты не спрашивал. Ты приказывал.

Танкиши уже был не на шутку взбешен, и это забавляло Тал Тала. Он знал, что без дозволения могущественного отца сын может лишь кипеть пустой злобой, и с удовольствием изводил его, отыгрываясь за плеть и колодки.

— Так теперь спрашиваю! Что надо делать, по-твоему?

— Оба раза послания были наклеены на доски для императорских указов. Таких досок всего две: одна — у главных городских ворот, другая — на площади перед дворцом. На ночь следует установить за ними наблюдение.

— Верно, приставим к ним стражников! — обрадовался Талахай.

— Сдурел?! — набросился на него Танкиши. — Если там будет торчать охрана, кто к ним сунется? Наблюдать надо тайно…

— Вот именно, — улыбнулся Тал Тал.

После душного и мрачного кабинета выйти под открытое небо было особенно приятно. Долгий летний вечер тихо угасал, и в такую погоду никто не торопился по домам. Под крышами домов мягко загорались красные фонари, по глади озера Цаньхай скользили нарядные лодки, сияющие огнями.

— Думаешь, твой совет поможет? — спросил Баян, покачиваясь в седле рядом с Тал Талом. Они пустили коней шагом вдоль берега озера, где в этот час собралось немало любителей пеших и конных прогулок.

— Уверен, что нет. Потому-то я его и дал, — ответил Тал Тал, любуясь текучими бликами на воде. Несмотря на гнев канцлера, у него было превосходное настроение.

— Ты отправил их по ложному следу?

Племянник кивнул.

— Оно, конечно, правильно, — размышлял Баян, — но хоть с Танкиши, хоть без него, а где искать этого проклятого писаку, мы не знаем.

— Не совсем так, дайе. Уже сейчас нам известно больше, чем сыновьям Эль-Тэмура.

— Хоть убей, не вижу я, чего такого нам известно… Кто-то решил испортить жизнь канцлеру и стряпает хитрые послания, в которых одна часть иероглифов исчезает после дождя, а другая превращается в намеки по поводу предсмертного письма покойного императора и написана красной краской. Не представляю, кому такое смогло прийти в голову. Само собой, это не торговцы талисманами… Но тогда кто?

— Красная краска… Да, все заметили, чем были написаны иероглифы. А вы обратили внимание на то, как они написаны? Тут видна рука не заурядного писца, а человека образованного, с тонким вкусом.

— Уж не ты ли сам их написал? — хмыкнул Баян.

Тал Тал усмехнулся, давая понять, что оценил шутку.

— Если бы я захотел испугать канцлера, то, пожалуй, в самом деле придумал нечто подобное. Но для этого надо, во-первых, знать, чего именно боится канцлер, во-вторых, быть уверенным, что письмо существует. Подозреваю, это кто-то из дворца. Человек, как мы уже установили, образованный и к тому же смелый — пойти против самого канцлера! — Тал Тал остановился. Пора было сворачивать от озера в сторону дома, но он медлил. Придержал коня и Баян.

— А что, если это Будашири? — предположил он.

— Едва ли. Ей незачем скрываться; будь у нее письмо или точные сведения о нем, она бы действовала напрямик… Дайе, я всерьез намерен найти этого неизвестного, но мне понадобятся помощники. Я съезжу за ними, если вы не возражаете.

— Езжай… Но где ты их возьмешь?

— В лапшичной у Западных ворот. — Тал Тал натянул поводья, собираясь пустить коня рысью. — Это близнецы из нашего аравта, я рассказывал вам о них.

Невзрачная лапшичная на выезде из города славилась как место, где можно было нанять лихих парней для чего угодно: все решала цена. Тал Тал надеялся, что его знакомцы живы-здоровы и он сумеет разыскать их именно там, где они указали когда-то. К счастью, так и случилось.

Хозяин заведения, получив хорошую мзду от богато одетого посетителя, мигом организовал поиски близнецов, и вскоре все трое уже сидели за столом, накрытым по случаю встречи.

Таштимур и Тимурташ по-прежнему напоминали Тал Талу храмовых котов, только уже слегка потрепанных в стычках с собратьями. Коты не забыли человека, с которым когда-то были дружны, а человек был искренне рад вновь увидеть их, так что за воспоминаниями время полетело незаметно. Однако второй кувшин рисового вина Тимурташ — Тал Тал спустя шесть лет все еще не забыл, как их различать, — отодвинул в сторону. «Здорово, что встретились, но ты наверняка пришел сюда не только чтобы вспомнить нашу юрту». — «Верно. Мне нужны внимательные глаза, умные головы, быстрые ноги и зашитые крепкой ниткой рты. Насколько я помню, у вас все это имеется». — «А что насчет рук, умеющих держать саблю?» — «Тоже пригодятся, но во вторую очередь. Намечается охота, но зверя надо не убить, а выследить до логова».

Тал Тал опасался неловкого момента, когда речь зайдет о деньгах, но близнецы ничуть не смутились. Мол, дружба дружбой, а дело есть дело. Ты платишь — мы работаем. Поступаем друг с другом честно — именно потому, что есть что вспомнить. Согласен? Ну и мы тоже.

Из лапшичной они вышли уже ночью. Новые помощники пообещали явиться утром с докладом и растворились в темноте, а Тал Тал отправился домой, продолжая размышлять о неизвестном смельчаке, что лишил покоя всесильного канцлера Юань.

— Где же твои помощники? — удивился Баян, когда племянник вернулся в одиночестве. Он сидел во дворе за столом под старой раскидистой грушей. Рядом курилась жаровня с чайником и стояли две пиалы.

— Уже в засаде. — Племянник сел напротив, налил себе чаю. — Наш неизвестный клеит свои послания там, где канцлер точно их увидит. Но Эль-Тэмур ездит не только во дворец, — он отхлебнул из пиалы, — уф-ф, никогда еще не ел настолько пряную лапшу… он не пропускает дни поминовения предков и завтра, вполне вероятно, отправится в один из храмов у озера. Добираться кружным путем он не станет, а прямая дорога туда одна. Вот за ней сегодня один из них и присматривает.

— А второй?

— Следит за Танкиши. Полезно знать, чем занят твой соперник.

Баян больше ни о чем не спрашивал. Сидел задумавшись, рассеянно вертя в пальцах пустую пиалу. Тал Тал, зная по опыту, что такое его настроение обычно предшествует серьезному разговору, терпеливо ждал.

— Пока тебя не было, я тут прикидывал, как нам с тобой дальше жить, — наконец заговорил дядя. — Наверное, не стану я тебя принуждать с новой женитьбой, раз уж ты так упираешься. Тем более и Маджартай об этом не заговаривает… Мне иногда кажется, он вообще забыл про тебя.

— Прозвучит ужасно, но меня это радует, — Тал Тал заглянул в чайник и разлил оставшееся по двум пиалам. — Вы давно заменили мне отца, дайе. А что касается женитьбы, то, например, Ли Бо женился в двадцать семь. У меня еще много времени!

О том, что поэт через несколько лет бросил семью и ушел бродяжить, он благоразумно умолчал: такие подробности дяде вряд ли бы понравились.

Утром, едва рассвело, близнецы явились с известием, что ночная охота оказалась удачной, расклейщика угрожающих объявлений проследили до самого дома, где тот скрылся. Тал Тал немедленно попросил показать его, так что завтракал Баян в одиночестве. Впрочем, племянник скоро объявился, причем не один.

— Вчера ничего крепче чая не пил, а в глазах все равно двоится, — ухмыльнулся дядя, взглянув на его помощников. Те одновременно поклонились с одинаково хитрыми улыбками. — Ну, выкладывайте скорее, что разузнали.

— Возможно, за всем этим стоит Ван Ю. — Тал Тал, к его удивлению, выглядел не торжествующим, а сосредоточенным на каких-то своих мыслях. — Послания клеил плотный невысокий человек с гладким лицом.

— Да это же его евнух Бан Шин-ву!

— Не исключено.

— Он это, точно тебе говорю, — Баян уже был готов действовать. — Давай ешь быстрее, и пойдем к этому корёсскому хитрецу, выясним, что у него на уме.

— Извините, дайе, пока рано идти к нему.

— Вот еще! Если спит, разбудим, не беда…

— У нас нет серьезных доказательств. — Меньше всего ему хотелось сейчас тратить время на объяснения, но когда дядя разгоняется, как повозка с горы, его надо остановить во что бы то ни стало, иначе жди неприятностей. Проверено не единожды. Тал Тал вздохнул и продолжил, старясь, чтобы прозвучало как можно почтительнее: — Ван Ю скажет, что нам померещилось, ночью все люди и дома одинаковы, и будет прав. Мы уйдем ни с чем, а он сделается нашим врагом. Нужно что-то более веское и действовать следует осторожно.

— И что ты предлагаешь? — Баян не скрывал неудовольствия, поскольку терпеть не мог, когда его останавливали.

— Мне надо подумать. А пока, с вашего позволения, дайе, я бы хотел показать Таштимуру и Тимурташу их комнаты, чтобы они смогли отдохнуть. Их услуги нам еще наверняка понадобятся, так что пусть будут неподалеку.

Они поклонились уже втроем и ушли прежде, чем хозяин дома успел сказать хоть слово.

Беда не в том, что на размышления мало времени. Неизвестно, насколько его мало, и это хуже всего. Тал Тал прошелся по своему кабинету, совмещенному с библиотекой, невидящими глазами скользя по стопкам книг и свиткам рукописей, и остановился у стола. Здесь в строгом порядке лежали, готовые к работе, «четыре драгоценности ученого мужа» — бумага, кисти, тушь и тушечница. На приставном столике, как вышколенные слуги при господине, замерли кувшин с водой для разведения туши и корзинка с чистыми кусками мягкой ткани для очистки кистей. Под ним примостился круглый глиняный горшок с крышкой: туда отправлялась испачканная тушью ткань.

Занятия каллиграфией всегда помогали ему упорядочить мысли. Да, время не в его власти, но он по крайней мере может провести его с пользой для дела. Тал Тал тщательно и не торопясь развел тушь, разложил и закрепил лист бумаги, выбрал подходящую кисточку. Ее кончик замер над самой поверхностью озерца блестяще-черной туши… Но так и не нырнул в нее. Вместо этого кисть вернулась на подставку, а человек вдруг схватил горшок с использованными тряпками, порылся в нем, резко отставил в сторону — и стрелой вылетел из кабинета.

— …Бабушка Нансалма, в котором часу у нас забирают мусор?

Старушка, мирно дремавшая в кресле на женской половине, едва не отправилась к предкам от громкого голоса и внезапного вопроса любимого воспитанника. Никто из ее мужчин никогда не интересовался столь низменной бытовой мелочью, да еще таким тоном, будто речь шла о жизни и смерти! Бедная Нансалма онемела от изумления и неожиданности, так что Тал Талу пришлось повторить сказанное, но тише и мягче.

— Обычно, в час Петуха⁽¹⁾, но зачем… — пролепетала она.

— Мусорщики каждый день приходят?

— Да…

— И так по всему городу?

— Не знаю, наверное… Да что случилось-то? Ты просто сам не свой!

— Простите, бабушка, нет времени! Позже все объясню!

И только дверь хлопнула, закрывшись, а он уже был в другом конце двора, где утром определил на постой близнецов.

— Парни, сожалею, что не дал поспать, срочное дело. Седлайте коней, едем в городскую управу.

Баян, тоже собравшийся по делам, невольно посторонился, когда мимо него пронеслась к конюшне давешняя троица, спешившая как на пожар.

— Ты куда? — только и успел крикнуть он.

— За мусором! — донеслось сквозь топот копыт.

— Он, часом, не заболел? — охнула подошедшая Нансалма.

— Нет. Все еще хуже: у него новая идея. То собирался ехать звезды считать за тысячу ли, теперь вот за мусором мчится, будто за сокровищем… Знаешь, старая, меня мало что пугает в этой жизни, но его я иногда боюсь. Потому что не понимаю.

Баян полагал, что никакая выходка племянника его уже не удивит, но понял, как сильно ошибался, когда на закате во двор в сопровождении двух близнецов, множества мух и облака малоприятных запахов вкатилась накрытая дерюгой тележка с высокими бортами. Ее толкал плешивый старик в пестром рванье. Он попеременно косился на своих одинаковых каменнолицых стражей и бормотал заговоры от злых духов.

— Это… Это что такое?! — только и смог проговорить Баян.

— Приказ господина Тал Тала! — разом гаркнули две глотки.

К счастью, в воротах появился и сам «господин».

— Да объясни, наконец, что происходит! — всерьез рассердился Баян.

— Пожалуйста, еще немного терпения, дайе, — неохотно откликнулся тот и обратился к старику: — Скажи, почтенный, это ты сегодня забрал мусор от домов, что принадлежат господину канцлеру?

— Да, милостивый господин! — Старик трясущейся рукой полез за пазуху и вытащил оттуда бамбуковый жетон. — У меня есть дозволение от управы, я ничего не нарушаю…

— Успокойся, тебя ни в чем не обвиняют. Ты будешь вознагражден за труды. Покажи, что привез.

Старик сдернул дерюгу. Тележка оказалась доверху заполнена объедками, черепками, обглоданными костями и прочим мусором. Запах сделался еще сильнее, но Тал Тал даже не поморщился, разглядывая вонючую кучу так, как если бы это были таблички с изречениями мудрецов.

— Я хочу, чтобы ты разыскал здесь все, на чем есть следы красной краски. Тряпки, горшки, кисточки — что угодно. За каждую находку получишь связку монет.

Мусорщик обалдело взглянул на Тал Тала и принялся судорожно рыться в своем добре, не смущаясь тем, что многое из тележки высыпается на чисто метенные плиты чужого двора. Баян, который наконец начал что-то понимать, напряженно следил за его действиями.

— Нашел! — донеслось откуда-то из-под дырявых циновок и разбитых кувшинов. — Вот, милостивый господин, взгляните!

На грязных ладонях лежало несколько измятых прямоугольных кусков ткани, какими обычно вытирают кисти, и пустой горшочек с широким горлом. Красная краска на них горела, как свежая кровь. Тал Тал с торжествующей улыбкой обернулся к дяде:

— Вот теперь у нас есть кое-что более веское!

* * *

Ван Ю был у себя, это он уже проверил. Тал Тал стоял в одиночестве перед ярко освещенными воротами, в последний раз мысленно проверяя, не закрались ли ошибка в рассуждения, которые он собирался изложить королю Корё. День сегодня выдался не из легких, но самым трудным делом оказалось уговорить дядю остаться дома. Баян хотел нажать на корёссца, выпытать все о письме императора и получить таким образом преимущество в борьбе с канцлером. «Дайе, вы же знаете: Ван Ю не из тех, на кого можно нажать. К тому же письма у него наверняка нет». — «Но тогда зачем была возня с мусором? Неужели ты собираешься просто доложить обо всем Эль-Тэмуру?» — «Конечно, не собираюсь. Но я хочу поговорить с Ван Ю и сделать его нашим союзником». — «Он не станет тебя слушать!» — «Станет. Я ведь для него никто: какой-то племянник генерала, тень за вашей спиной. И вдруг эта тень начнет выдвигать условия. Он поговорит со мной хотя бы из любопытства».

Впрочем, была еще одна причина для беседы наедине. Узнай о ней Баян, то пожал бы плечами: для воина нет позора в поражении от достойного противника, а Ван Ю в самом деле победил в том последнем бою с Батору. Но для Тал Тала все было иначе. Ему до сих пор снились в кошмарах деревянная клетка, колючий мерзлый песок под коленями, тугая веревка на локтях и чужой клинок у горла. Ван Ю не мог, не должен был выжить в том забытом богами и людьми лагере, затерянном в зимней степи! Но он выжил, за считаные дни сумел организовать вокруг себя сплоченный отряд, разрушил все планы, которые Тал Тал считал безупречными, и сохранил им с Баяном жизнь, кажется лишь для того, чтобы презрительно бросить в лицо: «Мы, народ Корё, не поступаем так, как вы, монголы». Да, Кун-цзы наставлял, что благородный муж не соперничает ни с кем, кроме тех случаев, когда участвует в стрельбе из лука, но если бы он только знал, как тяжелы удары по самолюбию в двадцать лет! Чтобы оправиться от них, пришлось зарыться в мусор… Тал Тал понял, что уже довольно долго стоит перед закрытой дверью, и решительно постучал.

Четверо соратников короля встретили его с закономерной настороженностью, несмотря на то, что визитер явился один, без доспехов и оружия. Евнух подозрительно уставился на небольшой мешок в его руках.

— Это не порох, — успокоил его Тал Тал. — А также никаких кинжалов в рукаве, за воротом и голенищем. Честного слова достаточно?

— Ладно, проходи, — буркнул громила Пак.

Ван Ю сидел за пустым столом, откинувшись на спинку кресла. Обстановка в доме не могла похвастаться ни роскошью, ни изяществом, но этот человек одним своим присутствием превратил скромную комнату в королевские покои. Движением головы он предложил гостю сесть на стул, стоявший напротив.

— Зачем пожаловал?

Вместо ответа Тал Тал выложил на стол добычу из тележки мусорщика. Выражение лица Ван Ю не изменилось. Он долго смотрел на испачканные красным тряпки и горшок, затем поднял взгляд на Тал Тала:

— Полагаю, это не всё?

— Бумага, которую ты использовал, длиннее и шире обычного листа. Купить ее можно только в одной лавке. Я наведался туда. Хозяин описал покупателя как невысокого плотного человека с гладким лицом, в одежде евнуха. Точно такой же человек минувшей ночью клеил письма с исчезающими иероглифами на стенах домов в том хутуне, что выходит к озеру. Мои люди выследили его до твоего порога.⁽²⁾

Ван Ю желчно усмехнулся:

— Недооценил я тебя. Этакий чистоплюй — и вдруг в мой отхожий горшок полез… Баян погнушался бы, значит, ты сам все провернул. Он хотя бы знает, что ты здесь?

— Знает. — Тал Тал остался спокоен. У Чифан мог бы гордиться своим учеником.

— Отчего же он сам не пришел?

— Он поручил мне поговорить с тобой в награду за мои действия.

— Твоя самоуверенность почти восхищает, — склонив голову набок, Ван Ю откровенно рассматривал его. — Я все еще на свободе, следовательно, канцлер пока не видел твою находку. Ты явился один, без оружия, то есть намерен торговаться. Да, сейчас не в моих интересах выставить тебя за дверь, но не думай, будто сумеешь выторговать все, что пожелаешь.

— Я не собираюсь торговаться. Я пришел просить тебя остановиться.

На лице Ван Ю презрение сменилось удивлением. Тал Тал улыбнулся про себя: «тень за спиной генерала» сумела озадачить того, кто по праву мог гордиться собственной проницательностью. Теперь кошмары с клеткой и стоянием на коленях должны прекратиться.

— Канцлер уже выдал себя с головой, когда принялся разыскивать автора самого первого послания, — продолжал он. — Если у тебя нет письма покойного императора, никакие твои новые трюки не испугают его сильнее, чем он испуган сейчас. А разозлить — разозлят. Сегодня на площади перед дворцом казнили пятерых изготовителей талисманов только за то, что у них нашли красную краску. Но ведь они не подданные Корё, так что какое тебе до них дело, верно?

— Когда-нибудь Эль-Тэмур ответит мне и за них тоже, — глухо проговорил король. — Но это меня не остановит. Можешь ему так и передать. Не понимаю, почему ты до сих пор сидишь здесь, а не спешишь к нему с доносом.

— Я не собираюсь доносить на тебя… несмотря на то, что принадлежу, по твоему выражению, к «презренным монголам». — Это было уже мелочно, но Тал Талу очень хотелось вернуть высокомерное обвинение, брошенное когда-то связанным пленникам. — Такими союзниками, как ты, не пренебрегают, когда впереди большое сражение. Если, конечно, они не увлекаются сверх меры игрой в «напугай канцлера».

— Предлагаешь мне сидеть тише мыши?

— Предлагаю вместе с нами стать опорой императора. Он пока слаб, но мы сделаем его сильнее. Тогда уже никакой канцлер не сможет решать, кому отдать трон в Корё.

— Что канцлер, что император: каждый из них разоряет мою страну!

— Канцлер не вечен, а императора можно убедить. Пока еще можно.

Ван Ю встал, давая понять, что визит окончен.

— Я обдумаю твое предложение, — холодно сказал он. — Имей в виду: несмотря на все твои посулы у меня нет никаких причин доверять тебе.

— Взаимно. — Тал Тал тоже поднялся, собираясь уходить. — Нас связывает крепкое чувство обоюдного недоверия. Мы станем отличными союзниками!

* * *

— Думаю, писем с красными иероглифами мы больше не увидим, — заключил Баян, выслушав пересказ разговора с корёссцем. — Но он способен подстроить что-то другое. Надо быть начеку.

— Знаете, дайе, а вы с ним похожи. — Они снова сидели во дворе под грушей. Длинный, полный событий день наконец-то подходил к концу. — Вы одинаково не любите сворачивать с выбранного пути.

— Да-а… Мы могли бы стать друзьями. — Баян вздохнул. — Может, и станем еще, как думаешь?

Тал Тал пожал плечами: ему казалось, дружба не может начинаться с унижения, но он слишком устал, чтобы объяснять сейчас свою точку зрения.

Разведенная тушь в тушечнице лишь слегка загустела, и это его обрадовало. Он долил воды, снова взял кисть, подумал немного и, не отрывая ее от бумаги, вывел «свобода». Не так давно Тал Тал обнаружил ее там, где меньше всего ожидал найти — во дворце, среди прислуги. Они с Баяном возвращались после очередного визита к императору, мимо них, опустив лица, торопилась вереница служанок, и в это время одну из них окликнула придворная дама: «Эй, Сон Нян!». Девушка вскинула голову. Несмотря на то, что в последний раз она была в мужском облике, он узнал ее сразу — по взгляду. На него смотрели глаза свободного человека.

Дерзкий Шакал. Отважный защитник принца-размазни. Тал Тал не удивился, когда Ём Бён-Су с поганой улыбочкой заметил вслед умчавшемуся Ван Ю: «Не к нему он поскакал, а к ней». Как и следовало ожидать, защитник оказался защитницей. Настораживало, что Тогон-Тэмур то и дело заговаривал об этой девушке, а теперь и король Корё недвусмысленно проявил свой интерес. Если она — ловкая интриганка, то император в большой опасности. Очень хотелось и об этом поговорить сегодня с Ван Ю, но за такие вопросы бьют без предупреждения, и, конечно, ни о каком союзничестве уже не могло быть и речи. Причина одержимости императора понятна: он обязан Сон Нян жизнью и во многом своим нынешним высоким положением. Но чем она покорила короля? Впрочем, человек его склада способен потерять голову из-за такой отчаянной особы… Кисть вновь нырнула в тушь и вслед за «свободой» на листе возникла «страсть».

Что ж, получилось неплохо. Конечно, до вершин каллиграфии, которых достиг Оуян Сюань, пока далеко, но эти два символа выглядят вполне гармонично. Однако чего-то все-таки не хватает… Тал Тал отложил бумагу в сторону, собираясь вернуться к работе позже, и занялся наведением порядка на столе. Слугам это делать запрещалось.

Через несколько месяцев девушка с сердцем воина вновь надела мужскую одежду и объявилась в маленьком отряде Ван Ю. Эль-Тэмур тогда затеял собственную — смертельную — игру, ставки в которой равнялись жизням игроков. Заговорщики собрались за одним столом: Ван Ю со своими людьми, Баян и Тал Тал. У него и в этот раз была новая идея, но дядя уже не ворчал, а вместе со всеми слушал и запоминал, что должны обозначать желтая, синяя и белая ленты. Сон Нян стояла напротив него и объяснял он главным образом ей, потому что в тот миг она вновь была для него Шакалом — верным и честным. А сообразительности у нее хватало на обе свои натуры.

Когда стрела Сон Нян с белой лентой в оперении спасла их всех от гибели, Тал Тал понял, каким будет третий символ в незаконченной работе по каллиграфии. Им стала «смелость». Этот лист вдовствующая императрица Ки тоже нашла в папке из черного сафьяна.

1) 17.00-19.00

Вернуться к тексту

2) Улики, прямо скажем, не ахти какие, но судебная экспертиза в дораме представлена примерно таким образом.

Вернуться к тексту