Я помню море (джен)

Прошло два года.

Мы больше не были стайкой потерянных детей. Мы стали звеньями одной цепи, системы внутри Системы, где каждый знал своё место. Кто подскажет. Кто схитрит, а кто слишком честный.

И я. Мэри 0710. Мне одиннадцать. До сих пор без настоящего имени. До сих пор с теми же глазами, что помнят море.

Анна научилась улыбаться. Когда она злится, улыбается веселее. Мы с ней как пальцы одной руки. Нас боятся в других отрядах. Нас боятся даже монахини и братья.

Это очень круто.

Это весело.

Питер стал высоким. Молчит чаще, но когда он говорит — его слушают. Даже я.

Элизабет 2812 больше не плачет. Её волосы выросли, глаза остались огромными. Ее считают красавицей и сёстры шепчутся, что она будет качественной невестой.

Она пишет — сказки, стихи, рассказы. Я ворую для неё бумагу.

Я много чего ворую со складов и у меня тайники по всей территории.

А Сэм… Сэм не изменился. Он так же пьёт свои отвары по вечерам. Раз в неделю вызывает нас к себе по одному. Не кричит. Просто говорит. Слушает. Иногда — молчит так, что становится страшно. Ему никогда не нужно повышать голос.

Он все так же редко наказывает. Но если это случается — забыть невозможно. Он говорит тихо:

— Ты знал. Ты сделал выбор. Теперь ты заплатишь цену.

И ты запоминаешь. Дважды на одном и том же не попадается никто.

Мы все научились читать и считать. Рисовать схемы. Он приносит нам задания, которых быть не должно: циклы природы, карты и строение тела.

Подъём всё так же в 6:00.

Молитва.

Завтрак — овсянка с порошковым молоком.

Таблеток стало больше и я все так же их не пью. Никто из нас не пьёт. Мы приучили себя делать вид. Под язык. В ладонь. В щель между досками. Сэм знает. Он всегда знал.

Сегодня — основы выживания. «Работа с ресурсами», как он это называет. Как очистить воду. Как рассчитать, на сколько дней хватит еды. Как определить по облакам, будет ли дождь. Мы не спрашиваем зачем. Просто учим. Как будто нам предстоит выбраться. Как будто он в это верит.

После обеда мы чистим оранжерею. Питер таскает ящики, я сортирую семена. Каждый сорт — по числам. Цвет, размер, структура оболочки. Элизабет читает вслух свою сказку про мышей, которые спасли поезд. Мы смеёмся. Тихо. Чтобы Сёстры не услышали и не орали лишний раз.

Перед сном — отчёт. Каждый говорит, что сделал. Сэм слушает. Кивает. Или не кивает — и тогда становится ясно, что мы в чем то напортачили.

А на этой неделе случилось то, чего мы ждали и боялись.

Проверка.

Незнакомые люди в серой форме. Без знаков. Шаги — ровные, как метроном. Один из них держал чемодан. Я слышала, как застёжка щёлкнула. Я не узнала этот звук. Слишком чёткий. Слишком опасный.

Сёстры переглядывались. Братья стояли смирно. Сэм… вышел из класса.

Нас разделили. Девочки — в одну комнату. Мальчики — в другую. Белые кушетки. Запах спирта и мыла. Женщины с холодными руками. Они не смотрели в глаза. Только ощупывали, гнули, измеряли.

— Улыбнись, — сказали мне.

Я не могла. Не умела. Я не понимала, зачем, но пришлось и меня чуть не вырвало. Я отводила взгляд сколько могла, смотрела на лампы, считала пятна на потолке. Счёт до 47 — и снова сначала. Это помогало не кричать.

Анна чуть не укусила одну из женщин. Я сжала её руку. Мы знали: нельзя сопротивляться. Они запомнят. Отметят. Внесут в таблицу.

Мальчики позже рассказали, что их заставляли бегать и отжиматься. Поднимать ящики. Бить грушу. «Слабым» ставили метку. Питер получил «высокий потенциал». Марк — «недостаточный рост». Джордж из соседнего коттеджа плакал. Его увели.

Когда мы вернулись, Сэм уже ждал. У доски. С картой.

Он не сказал ни слова. Только начал урок. Мы слушали. Потому что это был не просто урок. Это была защита. Его способ сделать стену между нами и ними ещё выше.

Нас все равно видят. Нас оценивают. Скоро — возраст выбора.

Новое имя уже не из пяти, а из пятнадцати возможных. Или номер — навсегда.

А пока — уроки. Таблетки в щель. Шаги в коридоре. И Сэм, который всё знает.

Я — Мэри 0710. Мне одиннадцать.

У меня нет настоящего имени, но есть память о море.

Я не плодотворное семя благодати. Я — сорняк.

И попробуйте вырвать меня, не оцарапав руки до крови.