Гарри Поттер и тайны рода Блэк (джен)

Утром 25 июня друзья вернулись в Хогвартс. Это были их последние дни в замке перед отъездом. Гермиона возвращалась сюда осенью, на 7 курс. А вот для Гарри и Рона это было последними днями в древнем замке. Они с сожалением думали, что им не довелось доучиться, закончить школу по всем правилам и побывать на выпускном. Очень редкий случай, когда недоучившихся студентов приняли в мракоборческую академию без экзаменов. Но таково было решение Кингсли, нового министра магии. Он сам бывший аврор, вернейший человек Грюма и Дамблдора, и видел, чего достигли парни, обучаясь самостоятельно. Они ведь половину первого курса школы мракоборцев прошли, это не каждый сможет освоить самостоятельно. Ну а победить Реддла… Как ещё можно наградить героев? Справедливости ради надо сказать, что остальным студентам, которые учились у Гарри в ОД, так не повезло. Им пришлось сдавать экзамены за 7 курс. Кое-кто смирился с этим и не стал продолжать, а кое-кто приложил недюжинные усилия и освоил программу, и сдал выпускные экзамены в июне. Вот, с окончанием экзаменов, после проведения выпускного, все студенты покидали древний замок.

Когда-то давно, ещё во времена основателей, Хогвартс был не только местом обучения, но и так же местом проживания магов. Много раз на протяжении веков в стенах замка находили приют и те, кто никогда там не учился — отсюда столько помещений в замке. Но с введением в стране Статута Секретности в магию Хогвартса вмешались некоторые волшебники (те же Гонты, например, когда раскопали некоторые секреты своего предка Салазара Слизерина) и итогом стали такие изменения, что магия замка периодически приходила в некоторое истощение. И чтобы силы замка восстанавливались и ученикам с учителями в нём было комфортно в течение учебного года, во время каникул все ученики отправлялись по домам. А директор и деканы факультетов проводили ритуалы, чтобы помочь магии замка. Это не было великой тайной, но всё-таки большая часть волшебников не знала деталей, если в семье не было преподавателей. Так или иначе, замок из жилого полностью превратился в учебное заведение, а в школах всегда были каникулы. Дети разъезжались по домам и отдыхали от Хогвартса, в то время как замок отдыхал от детей. Даже те, которым не особо было куда возвращаться — как, например, Том Реддл или Гарри, возвращались туда, откуда прибыли, невзирая на то, что им было там некомфортно.

Гарри этого всего не знал, когда учился. Впрочем, он уже практически смирился с тем, что прожив не один год в волшебном мире, очень многого не знает из того, что для остальных было элементарно. Даже многие маглорождённые, как Гермиона, знали о Хогвартсе и мире магии задолго до того, как попадали туда впервые — обычно это случалось при первых выбросах магии и к семье приходили из министерства или Хогвартса, как к Гермионе. Гарри же настолько хорошо был защищён от волшебного мира, что даже когда у него случались первые выбросы — лет с 6, к нему не могли пробиться из министерства. Даже сам Дамблдор не мог его найти — так хорошо его укрыли чары кровной защиты Лили. Лишь в 11-летнем возрасте, когда все без исключения волшебники входили в тот возраст, когда магия уже была обязана контролироваться, у него получилось добраться до Гарри. Он приложил все усилия, чтобы выяснить местонахождение Гарри, но чтобы добраться до него, пришлось отправить Хагрида, как полувеликана, на которого многие чары волшебников не действуют. Если бы Гарри знал раньше, что он волшебник — например, если бы тётя Петунья рассказала ему о матери и волшебстве, или Дамблдор отправил к нему Хагрида или Флитвика (как полукровку-гоблина) раньше, всё было бы проще. Но вышло так, как вышло. Впервые Гарри узнал о волшебном мире за месяц до начала учёбы. Хагрид, который смог преодолеть защитные чары в силу того, что он полувеликан, был не самым лучшим рассказчиком. Как он понял приказ Дамблдора, так он его и выполнил — то есть, весьма топорно. А попав в волшебный замок, Гарри то и дело попадал в такие передряги, что рад был, что вообще выжил. Когда уж там изучать тайны магического мира... Ему еле хватало сил на обычную среднюю программу и те квесты, к которым его толкала задача, поставленная Дамблдором — уничтожить Темного лорда. И то, он справлялся более-менее успешно благодаря Гермионе и Рону. Гермиона была мозгом почти всех операций, в то время как Рон просто был другом Гарри и поддерживал его. Особых магических талантов у шестого Уизли не было изначально.

Рон был слабый волшебник, самый слабый в семье Уизли — сказалось то, что он родился младшим сыном (седьмой ребёнок был наиболее везучим, то, что Джинни родилась девочкой, это и была удача, к тому же девочек проклятие касалось в меньшей степени), когда силы его матери уже были на исходе. И защитный ритуал, который она провела из последних сил, помог только сберечь его жизнь, а вот магическую силу удержать на привычном уровне для семейства Уизли уже не смог. Если бы не Гермиона, которая постоянно помогала своим друзьям в учёбе и не только, сомнительно, что Рон смог бы перейти на 6 курс. И слава Мерлину, он не погиб в тех передрягах, в которые они с Гарри попадали с той же регулярностью, с какой в Хогвартсе были каникулы и экзамены.

Таким образом, трём друзьям чудом удалось дожить до того момента, когда они могли бы получить диплом Хогвартса, выйти в большой магический мир и начать искать в нём своё место. Но так сложилось, что эти 7 лет закончились иначе. Гермиона с удовольствием осталась ещё на один год, чтобы завершить образование по всем правилам. Но главное, за этот год она хотела понять, чем именно она хочет заниматься в магическом мире — она прекрасно отдавала себе отчёт в том, что она тоже мало что знает о жизни магического мира. Гарри хотел как можно скорее приступить к учёбе мракоборческой школе. А Рон… Он точно больше не хотел учиться в Хогвартсе — понимал, что учёбу он не тянет, а в аврорат пошёл, чтобы продолжать находиться рядом с другом. Они все трое настолько стали близки, что даже и мысли не было, что когда-то каждый из них пойдёт своей дорогой. Пока Рон и Гермиона были парой, Гермиона тоже хотела учиться на мракоборца, лишь бы быть рядом. Кингсли так и подумал, что трое друзей, прошедших через жуткие испытания, с лёгкостью выучатся на авроров и будут это делать вместе, поэтому дал шанс всем троим. Но потом Рон и Гермиона расстались, Гермиона уехала к родителям и там много думала о том, что МакГонагалл приглашала всех, кто хочет получить полное магическое образование, восстановиться на 7 курс.

Гермиона здорово стосковалась по библиотеке, по книгам, по новым знаниям из мира магии, поэтому задание Ликоруса восприняла как награду. Днем, как все добровольцы, она проводила время на восстановительных работах, а вечером бежала в библиотеку, выбирала книгу и читала в кровати, пока та не выпадет у неё из рук.

Выпускной в этом году решили проводить в усечённом варианте, без бала. Ведь очень многие выпускники так истерзались за этот год, что сил никаких не было веселиться и во многих семьях были потери.

Министерство возобновило древнюю традицию — министерские балы в честь праздников колеса года — древнейший магический обычай. Со времён образования министерства в 1707 году и до середины 20 века четырежды в год проводились министерские балы, большие на зимнее и летнее солнцестояние и малые, на дни весеннего и осеннего равноденствия. Остальные праздники колеса года маги праздновали на своё усмотрение, обычно богатые волшебники устраивали приёмы у себя в замках. На подобных празднованиях объявлялись помолвки и другие важные события в обществе. В июне и декабре были плановые заседания Визенгамота, где рассматривались важные вопросы — новые законы, наследство, делёж имущества, заключение и расторжение брака, усыновление, вхождение и выхождение из родов, смерть и многие другие. Некоторые эти вопросы потом освещались на балах.

Новый министр магии Кингсли Бруствер был по происхождению из семьи, в которой поддерживались не христианские традиции, которые переняли многие маги ещё в достатутные времена, а языческие. Этим, кстати, он быстро завоевал симпатии многих волшебников и порядок в обществе начал устанавливаться хорошими темпами. Так как чистокровные семьи больше относились больше к язычникам. А празднование магловского рождества, пасхи — это нравилось не всем и не было популярно до эпохи Дамблдора, как её окрестили после его смерти.

Нынешним выпускникам и было обещано, что зимой, в день зимнего солнцестояния, будет большой бал, на который будут приглашены все, кто не смог повеселиться на выпускном балу. Летний бал, по понятным причинам, провести не получится, нужно было устранить последствия второй магической войны.

Кингсли, с присущей ему мудростью, ввёл в жизнь магического общества ещё одну важную традицию, связанную с празднованием Колеса Года. Отныне в Хогвартсе эти сакральные дни стали официальными выходными: 22-23 сентября, в равноденствие, когда день и ночь равны; 31 октября и 1 ноября, когда завеса между мирами становится тоньше; зимние каникулы теперь длились с 21 декабря, дня зимнего солнцестояния, по 2 января. Также выходными объявлялись 1-2 февраля, на праздник огня, и 1-2 мая, время цветения и света. Весенние каникулы были приурочены к равноденствию и длились с 20 по 27 марта, а учебный год теперь официально заканчивался 20 июня, уступая место праздникам летнего солнцестояния. Магловское Рождество и Пасха, хоть и не были отменены, больше не были днями всеобщего отдыха, подчёркивая постепенное возвращение магической Британии к своим исконным, древним ритмам.

* * *

Гермиона, устроившись в своей новой комнате в особняке Блэк, была очень довольна. Её поселили в бывшей комнате Нарциссы. В отличие от комнаты Андромеды, которая была заперта после её ухода из дома много лет назад, комната Нарциссы открылась с помощью простого заклинания отпирания дверей (правда, ни у Гарри, ни у Рона это не получилось, а Гермиона с лёгкостью открывала двери комнат и коридоров обычной Алохоморой). Только вот в комнате не осталось ничего, что бы напоминало о её бывшей хозяйке — ни одежды, ни украшений, ни безделушек, ни каких-либо вещей. Нарциссу выдали замуж за подходящего по статусу волшебника, поэтому почти все свои вещи она забрала с собой, ничего памятного не осталось. А что не взяла она, то забрала мать, когда покидала Британию. Осталась только одна колдография, в 12-летнем возрасте, где она была изображена вместе с матерью и сёстрами. Её она брать не стала как раз из-за Андромеды. Ведь через несколько дней, после того как женская половина семьи Сигнуса Блэка была запечатлена на этом колдоснимке, Андромеда со скандалом покинула дом навсегда.

Гермиона, удобно устроившись в старом мягком кресле, долго и внимательно рассматривала пожелтевший снимок, пытаясь разгадать характеры и судьбы застывших на нём девушек. Она не заметила, как в комнату неслышно, словно тень, вошла сама Андромеда.

— Когда-то в этом доме звучали голоса трёх милых девчонок… — тихо, с бесконечной тоской в голосе, произнесла она, глядя на фотографию поверх плеча Гермионы. — Как давно это было, и как невероятно далеко…

— Ты и сейчас мила и прекрасна, Андромеда, — обернувшись, искренне сказала Гермиона. — И очень красива.

— Да уж, нечего сказать… — горькая усмешка тронула губы Андромеды. — Изгой семьи, лишённая доброй части магии, вдова и осиротевшая мать. Только Тедди и держит меня на этом свете…

— Меда, пожалуйста, не говори так! — Гермиона встала и подошла к ней. — Иди ко мне.

И она обняла Андромеду, чувствуя, как то хрупкое напряжение, что та держала в себе все эти годы, наконец рухнуло. Андромеда уткнулась в её плечо, и её стройная фигура содрогнулась от беззвучных, горьких рыданий, в которых была вся боль утрат и одиночества. Когда она наконец успокоилась, вытерла слёзы и снова обрела хоть какое-то самообладание, женщины уселись рядышком на краю кровати, и разговор возобновился.

— Да, конечно, я понимаю, что нужно жить дальше, — прошептала Андромеда, глядя в окно на сумрачное небо. — Если бы Магии было угодно, она бы и меня забрала вместе с Тедом и Дорой.

— Вот именно, — твёрдо сказала Гермиона, беря её за руку. — Ты должна жить, ради Тедди. Теперь ты ему мама.

— О да, — на лице Андромеды впервые появилась тёплая, живая улыбка. — Тедди — это лучшее, что случилось со мной за много лет.

— Разве только это? — удивилась Гермиона.

Андромеда вздохнула, и её взгляд снова стал отрешенным.

— Ах, Гермиона, если бы ты только знала, как я жила все эти годы, с того самого момента, как покинула этот дом…

— Конечно, я не знаю, — тихо ответила Гермиона. — Расскажи. Уверена, тебе станет легче, если ты поделишься. Я уже столько пережила, что думаю, что вполне смогу тебя понять.

— Дай Мерлин, чтобы ты никогда не поняла этого даже частично... — с горькой нежностью в голосе произнесла Андромеда.

— Но ведь ты вышла замуж по любви!

— Эх, Гермиона... — покачала головой Андромеда, видя её изумление. — Ты ещё так молода и многого не понимаешь…. Не одной любовью живёт человек, будь он даже самый сильный маг. А уж потерявший свою силу — тем более.

— Так расскажи, и я постараюсь понять, — с ещё большим участием попросила Гермиона.

— Да, если посмотреть со стороны, конечно, моя жизнь сложилась лучше, чем могла бы, покорись я воле родителей, — начала Андромеда, сжимая и разжимая пальцы. — Вполне возможно, я бы просто умерла, пытаясь родить для Яксли наследника — обе его жены погибли в родах, одна за другой. Но моя судьба никогда не была такой радужной, как ты думаешь, даже несмотря на любовь и гармонию с Тедом. Мы с ним были из разных миров, хоть он и любил меня, а я со временем полюбила его тоже. Он стал кем хотел — он с детства знал про целительство и Мунго, он вырос при нём. А я… — её голос дрогнул, — после изгнания из семьи, а потом и после рождения дочери я потеряла много магической силы и здоровья. И максимум, на что я была способна, — это лечить простенькие травмы и варить самые простые зелья. На костерост, например, или кроветворное, у меня уже сил не хватало. Ну и, конечно же, я великолепно убирала за больными, мои фирменные бытовые чары остались при мне…. «Эванесце», «Экскуре», «Терге», «Патете», «Диспоне» — вот те заклинания, которыми я владею в совершенстве. А ведь когда-то… — её глаза блеснули отблеском былой гордости, — я была отличницей, училась даже лучше, чем Белла. Профессор Слагхорн всегда хвалил меня на зельях и даже пригласил в свой клуб. Там я и познакомилась с Тедом, он учился на Хаффлпафе и приглянулся Слагхорну своими великолепными медицинскими познаниями и чарами в этой области.

Она замолчала, и её взгляд стал тяжёлым. Затем, собравшись с мыслями, продолжила.

— И моя дочь, мой ребёнок, которого я так отчаянно хотела, стала… больше моим разочарованием, чем наградой за все страдания. Она, хоть и была похожа на меня внешне, не считая, конечно, того, что она уродилась полным метаморфом, унаследовала самые дурные черты Блэков. Упрямство, своеволие, тягу к риску. Не девочка, а мальчишка в юбке, под стать Сириусу... Дора даже платьев-то не носила толком, вечно приходилось её заставлять одеваться по-девичьи. Я боялась, что она поступит на Гриффиндор, но, видимо, магия услышала мои молитвы и отправила её в Хаффлпафф, как отца. Боюсь, учись она на факультете львов, было бы ещё хуже. А так она хоть научилась ладить с людьми вокруг себя и хоть немного походить на девушку. Но после окончания Хогвартса она сразила меня наповал, заявив, что поступила в школу мракоборцев, чтобы использовать свой дар метаморфа на полную катушку. Надо ли говорить, что возражать ей было бесполезно. Любое моё противодействие она воспринимала в штыки. Мы часто с ней ссорились. В общем, хоть, я, конечно, и любила дочь без памяти, но мне было очень больно, что она выросла такой непохожей на меня и мужа. Честное слово, если бы она нашла себе парня и забеременела от него, как это иногда случалось с выпускницами, я бы только радовалась.

— Что ты такое говоришь… — с лёгким укором прошептала Гермиона.

— Я много лет пыталась забеременеть ещё, но не получилось, — с горькой откровенностью призналась Андромеда. — Я и Дору-то смогла родить с большим трудом, только благодаря тому, что Тед сведущ в магической медицине. Когда она начала свои выкрутасы, я боялась, что никто не захочет на ней жениться и у меня не будет внуков.

— Ну, с этим оказалось всё нормально. Дора вышла замуж и родила, — напомнила Гермиона.

— Ещё бы забыть, кем был её муж…, — в голосе Андромеды снова зазвучала старая тревога. — Ведь полно же парней было вокруг неё, но она в своём репертуаре, выбрала об… Нет, Ремус — прекрасный человек (когда он человек), я ему благодарна. Они с Дорой любили друг друга и подарили мне внука. Но ты же знаешь о его проблеме….

— Ещё бы не знать, — пронеслось в голове у Гермионы воспоминание о том, как она чуть не попала профессору Люпину в зубы в самый разгар «его пушистой проблемы». Но вслух она решила этого не говорить. — Знаю, конечно. Но ведь Тедди в порядке?

— Из того, что я успела узнать, пока помогала Теду в Мунго, это очень редкий случай, когда оборотень и маг создают семью. И их потомство может быть непредсказуемым. Такие дети всегда считались грязнокровными, хоть они ни в чём не виноваты. Это явление мало изучено колдомедиками Британии. Малыш уже прожил два полнолуния, и это было… ужасно. Он кричал полночи, мадам Помфри помогла ему, давала какое-то успокоительное зелье.

— А Тедди уже полностью обследовали? — спросила Гермиона с беспокойством.

— Нет, пока не было возможности. Мадам Помфри, конечно, его посмотрела после того, как он всю ночь не спал и вопил. Не нашла ничего явно страшного, сказала, что с младенцами это бывает, что они многие реагируют на полную луну. Но это может проявиться позже, когда Тедди подрастёт.

— Будем надеяться, что всё будет хорошо, — с надеждой сказала Гермиона.

— Гермиона, я не в той семье выросла, чтоб жить одними надеждами, — горько усмехнулась Андромеда. — Обычно если неприятности могут случиться, они случаются. Это я поняла ещё в ранней юности. Меня ведь предупреждали о мезальянсах. Но мне тогда было так страшно выходить за Яксли, что я ни о чём другом думать не могла — только бы вырваться из этого дома.

— Кстати, о твоей семье, — осторожно перевела тему Гермиона. — Ты ведь теперь снова Блэк, пусть и в статусе гостя. Может, сэр Ликорус сможет помочь? Гарри говорил, у него возможностей намного больше, чем у обычного магического портрета.

— Можно об этом подумать, — нерешительно согласилась Андромеда.

— Так давай подумаем! — воодушевилась Гермиона. — Мне кажется, он не откажет.

— Да, но придётся всё ему рассказать об отце Тедди, — нахмурилась Андромеда. — Пока он только знает, что Ремус был другом Сириуса и состоял в Ордене Феникса.

— Это да… — задумалась Гермиона. — Если ко мне, маглорождённой, он отнёсся хорошо, то мало ли как он относится к оборотням или полу-оборотням. Надо сначала это выяснить.

— Вот это верно, — кивнула Андромеда, и в её глазах появился проблеск старой, врождённой осторожности. — Сэр Ликорус, как я поняла, любит, когда те, у кого проблемы, делают сначала максимально всё от себя возможное для их решения, а уж только потом просят помощи.

— Точно! — лицо Гермионы озарилось решимостью. — До следующего полнолуния ещё есть время. Поэтому давай для начала ты мне поможешь с родомагией и гобеленом. Вместе мы сможем разобраться в этих хитросплетениях.

Из пыльного тома по родомагии, пахнущего старой кожей и тайной, Гермионе особенно ярко запомнилось описание одного из ритуалов — ритуала, когда женщина навсегда покидала свой род. Например, при замужестве. При браках между равными по статусу семьями это был красивый, торжественный обряд, символизирующий переход невесты из рода родителей в род мужа. Но в случае неравных браков, если один из будущих супругов считался недостойным другого, всё обретало мрачные, суровые тона. Необходимо было проводить ритуал отречения или отсечения от рода. Отречение — это добровольный выход, а отсечение — карающий акт, когда инициатором выхода кого-то из членов семьи была сама семья, очищающая таким образом свою кровь. Мужчины после такого изгнания могли основать свой собственный род под новой фамилией. А женщина, уходя из своей семьи, всецело переходила в род мужа, становясь его частью. И тут всё решало то, что из себя представлял род мужа и как к этому относились её кровные родственники. Если все были согласны, ритуал проходил гладко, и магия благословляла новый союз. Трудности, словно ядовитые плевелы, появлялись, если семья невесты не принимала будущего зятя. Яркий пример — история семьи Уизли и того, как в неё вошла Седрелла Блэк.

После того как она родила сына и в родовом поместье Уизли стало понятно, что мальчик здоров, крепок и жизнеспособен, а сама Седрелла восстановила силы после родов, настала пора официально отсечь её от рода Блэк. Ритуал подготовила и провела её родная тётка, Бельвина Блэк, женщина с холодным сердцем и непреклонной волей.

Для этого все члены семьи Блэк, облачённые в тёмные, строгие мантии, собрались в мрачном Ритуальном зале особняка на Гриммо-плаза, где воздух был густым от запаха ладана и старой магии. Седреллу, бледную, но спокойную, уложили на холодный алтарный камень, и Бельвина начала читать над ней монотонные, древние заклинания. Она провозглашала, что Седрелла добровольно отрекается от рода отца и матери и переходит в род мужа, готовая разделить с ним его судьбу, какой бы та ни была. Родители и другие члены семьи, стоявшие кругом с каменными лицами, хором произносили, что согласны с её решением, отпускают её, не держат зла и желают счастья и благополучия. После этого Седрелла, дрожа от холода и нервного напряжения, должна была снять с себя все одежды и украшения, оставить их на алтаре как символ прошлой жизни и полностью обнажённой уйти из зала. Затем Бельвина отсекала специальным серебряным ножом прядь её волос и бросала её в жертвенный огонь, где они сгорали с треском и едким дымом. Потом Седрелла переместилась в другой дом, где её уже ждал взволнованный Джон Септимус Уизли. Он читал свою формулу, клянясь взять эту женщину в жёны без приданого от отца и матери, и готов любить и оберегать её и их будущих детей до конца своей жизни. После этих слов он торжественно накидывал на её плечи тёплую мантию, которую купил специально для неё, надевал обручальное кольцо, и брак консуммировался в соседней комнате. После этого акта, освящённого магией, брак считался нерасторжимым. С этого момента женщина больше не могла переступить порог дома, где жила девицей, и не могла взять оттуда ничего, что было куплено или подарено ей родственниками. Так, с холодного камня и обрядового огня, начиналась её семейная жизнь.

Гермиона поделилась этим знанием с Андромедой. Та слушала, и в её глазах плескалась целая буря чувств — горечь, зависть и глубокая обида.

— Если бы меня отсекли от рода с соблюдением всех этих древних традиций, всё могло сложиться гораздо лучше, — с надтреснутым голосом призналась Андромеда. — А так… я получила лишь страшный, неконтролируемый гнев отца и тётки, проклятия, выжженное имя и полное отсутствие не только общения с семьёй, но и их магической поддержки. Вальбурга в пылу ярости выжгла моё лицо с любимой копии гобелена и прокляла меня на словах; от полноценного, сжигающего душу проклятия меня спасла мама. Но и этого хватило с лихвой, чтобы я лишилась части своей силы и начала медленно угасать, теряя здоровье с каждым годом.

Судьба Седреллы была иной. После отречения и замужества она не стала чувствовать себя хуже. Наоборот, роды, прошедшие благополучно, придали ей новых сил и раскрыли её женственность ещё больше. Джон Септимус сходил с ума от счастья, что любимая теперь всегда с ним и они могут наслаждаться друг другом без страха и упрёка. Они и наслаждались много лет, родили шестерых детей и жили душа в душу, пока внезапная, стремительная болезнь в 1966 году не оборвала жизнь Джона. После этой потери Седа долго не могла прийти в себя от всепоглощающего горя и, по словам Артура, немного повредилась рассудком — перестала выходить в свет, заперлась в своей комнате в Норе, почти не разговаривала с сыном и его молодой женой. В 1968 году её младший сын Артур тайно женился на Молли Прюэтт, также имевшей корни Блэков. Брак был заключён без соблюдения родовых традиций, и это Седрелле, знавшей им цену, не понравилось, но высказываться открыто она не стала, уйдя в себя. В 1969 году у Молли случился выкидыш. В 1970 году родился её первенец, Уильям. Мальчик был на удивление слабым и хилым, и казалось, он может умереть в любую минуту. Именно тогда Седрелла, видя отчаянные глаза невестки, собрала свои последние, хранившиеся про запас силы и провела в глубокой тайне древний ритуал защиты, добыв для него мощный защитный амулет у своей старенькой тётки Бельвины. Маленький Билли был спасен, но его бабка, истратив на это последние ресурсы своей души, через три дня тихо умерла во сне. Перед смертью она успела шепотом наказать сыну, чтобы те проводили подобные ритуалы со всеми детьми, которые у них родятся. Благословив таким образом семью Артура, Седрелла отошла в мир иной.

Спустя несколько дней, переварив всю эту информацию, Гермиона заявила, что готова снова посетить таинственный ритуальный зал, чтобы пристальнее изучить сам гобелен. Андромеда, преодолевая внутреннюю дрожь, вызвавшуюся старыми воспоминаниями, согласилась пойти с ней. Их обоих перенёс туда старый Кикимер. Воздух в зале был густым и тяжёлым, словно пропитанным вековыми заклинаниями. Гермиона тотчас принялась водить палочкой вдоль шёлковой поверхности, читая с помощью заклинания «Остенде» все скрытые надписи и метки, начиная с самого Ликоруса. Андромеда, стоя рядом, тихим голосом рассказывала всё, что знала или слышала о том или ином предке. Они провели там почти час, и с каждой минутой женщины чувствовали, как невидимая сила вытягивает из них энергию. В конце концов, они вынуждены были отступить, совершенно измотанные. Андромеда, для которой это возвращение в лоно семьи было особенно болезненным, вернулась в свою комнату совсем без сил, едва держась на ногах. Гермиона же отделалась лишь лёгкой усталостью и головной болью, будто после долгого и сложного экзамена.

Когда её голова прояснилась, Гермиону не отпускало стойкое ощущение, что она упустила что-то важное, мелькнувшее на гобелене. Что-то такое, что она не смогла сразу осознать и понять. С лихорадочным упорством она мысленно перебирала всех, кого изучила на древе, начиная с Ликоруса и его жены Элеоноры Макс. Она видела всех отлучённых — Неллу, Финеаса-второго (рядом с его портретом красовался загадочный знак в виде веточки дерева с листочком), Мариуса, Седреллу, Альфарда, Андромеду и Сириуса. Причём у последних трёх портреты всё ещё оставались на своих местах, в то время как изображения первых четверых отсутствовали — это, как она догадалась, означало, что первые четверо были отлучены по всем строгим правилам, а последние трое лишь были вымараны с копии гобелена в приступе бешенства Вальбургой. Об этих первых четверых Андромеда знала очень мало, и Гермиона мысленно поставила себе задачу обязательно разыскать о них информацию. Но это было не то. Что-то другое, какая-то деталь, связь, невидимая нить — не давало ей покоя, заставляя ворочаться ночами. Она понимала, что нужно смотреть на гобелен снова и снова, быть может, не один раз. У Гермионы не было дара предвидения, но здесь, в этих старых стенах, её охватило стойкое, почти физическое предчувствие, что её нахождение в этом доме — лишь первая глава в новой, огромной и полной тайн истории. И с той же ясностью она осознала, что в этом мрачном, величественном мэноре она чувствует себя по-настоящему дома, и дело было не только в том, что она бывала здесь раньше. Это было что-то глубже, что-то, что говорило с её собственной, пробуждающейся магией.