Парадокс выбора (джен)

С виду один из последних деньков перед наступлением весны не отличался от всех остальных:

Он выдался на редкость тихим и размеренным, как будто сама школа решила дать своим обитателям передышку перед чем-то неведомым. Утро началось с привычного шума в спальнях — кто-то зевал, кто-то торопливо застёгивал мантию, а кто-то, как всегда, пытался дописать домашнее задание, балансируя чернильницей на колене. Уильям проснулся чуть позже обычного, позволив себе несколько лишних минут под тёплым одеялом, слушая, как снаружи за окном лениво сыплет мелкий снежок.

Завтрак в Большом зале был привычно оживлённым: шум голосов, шелест пергамента, хруст свежих тостов. Адам с Эдвином спорили о том, какая из новых тактик по квиддичу покажет лучшие результаты, а Фрэнк то и дело заглядывал в расписание, как будто надеялся найти там что-то приятнее, чем двойной урок зелий. Снег за окнами начал редеть, солнце пробилось сквозь облака, бросая тёплые пятна на длинные столы. Даже профессор Хоффман выглядел менее напряжённым, чем обычно, задумчиво ковыряя вилкой в жареной колбаске за преподавательским столом.

Уроки шли своим чередом. На заклинаниях преподаватель с трудом успокаивал чрезмерно активную группу гриффиндорцев, под конец едва не устроивших дуэль прямо в классе. На травологии ученики мерзли в теплице, разгребая укрывной материал с какой-то хищной лозы, которая то и дело пыталась схватить ближайший локоть. Обед прошёл куда более спокойно: большинство просто устало навалилось на еду, обсуждая кучу заданий и мечтая о каникулах. В коридорах, несмотря на зимний день, витало ощущение лёгкой, ленивой безмятежности. Казалось, что школа затаила дыхание, погрузившись в сонную рутину, где каждый шаг, каждый час известен и предсказуем.

И только Уильям, переглядываясь время от времени с часами, знал, что этот день всё-таки не будет таким обычным, как кажется. Но до вечера всё выглядело удивительно спокойно.

Лишь когда уже после отбоя Мародёры «внезапно» для парня испарились с гостиной, а Люпин уже как второй день лежит в больничном крыле по болезни, он начал действовать. Хоть желание посмотреть на такой манящий «канон» и было велико, он не собирался делать это спустя рукава.

Встреча с оборотнем, всё же, далеко не рядовое событие в жизни любого волшебника, и он не стал пренебрегать подготовкой, взяв максимум из доступного:

Заказанный ранее серебряный порошок, который является для ликанов той ещё противной дрянью, занял своё положенное место на заранее надетом неприметном поясе с множеством ремешков.

Перуанский порошок мгновенной тьмы в отдельной колбе также пополнил его арсенал на сегодняшнее полнолуние. Достать его было той ещё проблемой, но всё же вполне решаемой, стоило только предложить цену в двое больше установленной, как скупой продавец тут же достал мешочек с якобы «закончившимся» порошком.

Он ведь эти галеоны сердечно копил, и тратить их было… жалко. Очень. Всё же его внутренний жаб крайне не любит терять деньги, переплачивая такие суммы. Ну ничего, он с Хагрида, в перспективе, ещё больше вытрясет, а повязанная с Мародёрами тайна это окупит. Куда лучше ведь иметь не просто хорошие отношения с будущими влиятельными людьми, но и кое-что общее.

Туда же отправились и Рябиновый отвар с безоаром (его он взял просто на всякий случай). Заполучить более уникальные зелья для Моррисона за такой срок оказалось непосильной задачей, а ведь он так хотел добавить в коллекцию варево с эффектом укрепления кожи…

Напоследок прикрепив на пояс длинный серебряный нож, одолженный в Выручай комнате, различного хлама в которой было на все случаи жизни, он поплотнее натянул тонкие перчатки из драконьей кожи. Если придется применить нож, не хотелось бы запачкаться кровью оборотня. Хоть это и на самый крайний случай, которого хотелось бы избежать.

Его соседи уже уснули, не без помощи усыпляющего от парня, и осталось лишь дело техники:

Накинув на себя дезиллюминационное заклинание, чуть сморщившись от ощущений, он быстрым, приглушённым с помощью чар шагом, отправился на выход.

Факультет уже крепко спал, потому случайных заблудших душ в гостиной не обнаружилось, на благо Уильяма. Не хотелось бы и тех усыплять, могли бы и заметить неестественность. Да и просто нарушать конспирацию и встречаться с неизвестными факторами в его плане парню не нравится.

Отработанное скрывающее действовало отлично, не спеша развеяться при любом неосторожном движении. По прикидкам Моррисона, действия хватит на минут тридцать, а после просто придется смотреть активнее по сторонам.

Ночная дорога выдалась прохладной, но не угрожающей — такой обычной, какой могла быть зима в стенах Хогвартса. Уильям шагал по коридорам, стараясь обходить живые картины стороной, но без излишней тревоги.

Каменные плиты под ногами приятно отдавали холодом через подошвы ботинок, а факелы, развешанные по стенам, отбрасывали мягкие, дрожащие тени, создавая уютный полумрак. Где-то вдалеке послышался звук — может, шаги Филча или ночная пробежка Пивза — но он быстро затих, оставив после себя лишь шелест собственной мантии да лёгкое эхо шагов.

Он двигался привычным маршрутом, заранее просчитанным, будто решая простую головоломку: за углом — короткий коридор, потом лестница, пролёт вниз, ещё один поворот… Всё шло спокойно, ровно, почти монотонно. Иногда он останавливался, чтобы проверить, нет ли поблизости скрипа дверей или звуков разговоров, но замок спал, укрытый тишиной и редким потрескиванием огней.

Добравшись наконец до нужной статуи, что скрывала вход, Уильям быстро осмотрелся, вздохнул — и нырнул внутрь, уверенно шагая по знакомому туннелю в сторону Хогсмида, чувствуя, как за его спиной постепенно растворяется привычный мир школы.

Визжащая хижина находилась не слишком далеко от деревушки, потому добраться туда не составит особого труда. Не то, чтобы он собирался подходить слишком уж близко, или, не дай Мерлин, заходить в гости к оборотню. Ему своя жизнь ещё дорога, а перспектива становления пушистым и агрессивным комком шерсти парня не прельщала ну вот совсем.

Зима в этом году, казалось, вовсе не спешила уступать место весне. Конец февраля стоял холодным и тихим, а снег всё так же укрывал Хогсмид и окрестности плотным, белоснежным покрывалом.

Дома в деревне выглядели игрушечными, с пушистыми шапками на крышах и дымком, лениво поднимающимся из труб. Дорожки протоптаны, но снег всё равно ложился свежим слоем, скрывая старые следы, будто природа сама старалась стереть любую суету.

Окрестности замка были такими же безмятежными: равнины и склоны холмов оставались под снежным покровом, а лёд на озере ещё держался крепко, поблёскивая в лучах редкого зимнего солнца. Только Запретный лес стоял особняком — его тёмные, высокие деревья не впустили зиму внутрь полностью. Снег задержался только на верхушках и краях, не проникая вглубь, где царила своя, отдельная тьма и тишина.

Уже на подходе чуткий слух Уильяма уловил звуки. Неестественные, которые можно принять за вой волка, только если ты глухой идиот. Всё же ликаны даже на луну воют по-своему… С особой амплитудой, скажем так.

Напрягшись и поудобнее перехватив концентратор в правой руке, в левую он заранее взял уже открытую колбу с серебряным порошком. Если Люпин уже вышел понюхать свежего воздуха, то он, в теории, успеет среагировать. Однако проверять ему не хотелось.

Собственное сердцебиение гулко отдавалось у Моррисона в ушах, и он практически чувствовал, как кровь перекачивается по венам туда-сюда, туда-сюда. Дыхание было размеренное, и он волевым усилием задавил любые мало мальские ростки паники и страха. Ему не десять лет, чтобы бояться обычной собачки, право слово…

Стоя на небольшом пригорке в ста метрах от хижины, укрытый деревьями, он неотрывно наблюдал за зданием. Звуки оттуда доносились далеко не самые приятные:

Грохот мебели вперемешку с полу-рыком, полу-скулежом. Мрачноватое освещение изнутри, просачивающиеся сквозь немногочисленные окна, не добавляло радости.

Уильям решил уйти сразу, как только собственными глазами увидит всю компанию пушистых (и наверняка блохастых) зверюшек. Любопытство в нём оказалось сильнее слепой паники перед опасностью, к несчастью для него самого.

Ещё минут пятнадцать он слышал звуки, будто внутри кого-то режут заживо, параллельно снимая кожу. Ну, конечно, эти идиоты не додумались поставить Купол тишины… Лишь по истечении ещё пяти минут, за которые он немного подмёрз, накинув на себя согревающие чары, вопли наконец затихли.

Зловещая тишина захватила местность, даже небольшого треска веток не было слышно. Будто большинство звуков вымерло, и осталось лишь его собственное дыхание и стук сердца.

Треск.

Это было первым, что он услышал, прежде чем стена неожиданно оказалась пробита… тварью. Мерзкой, в чуть больше двух метров ростом, с тонкими, выгнутыми ногами и плешивой шерстью по всему телу, лицо которой заменяла натуральная вытянутая пасть. И она смотрела прямо на Уильяма.

Уильяма, который стоял в ста метрах от хижины, застыв самому себе изваянием.

«Запах. Конченный блядь идиот… — краем сознания отметил Моррисон, резко втянув воздух носом, — блядь-блядь-бля…»

Оборотень будто к чему-то прислушивался несколько мгновений, после чего с диким рыком на приличной скорости рванул прямо на него, идя напрямик и сминая своей тушей массивные кустарники, будто это были просто тростинки.

Парень принялся действовать, полностью сосредоточившись на бегущем монстре, не заметив выбежавших следом зверей. Из-за собственной тупости он забыл об обонянии этой зверюги. Так ответственно готовиться и так банально подставиться…

Всё произошло за мгновение, но для Уильяма время словно растянулось. Резкая волна тревоги, едва ощутимая вначале, внезапно вспыхнула огнём внутри. Его сердце сорвалось с места, забилось быстрее, мощнее, будто стараясь нагнать упущенные удары. Где-то в глубине груди, в солнечном сплетении, расплылась горячая дрожь, а по телу пробежала волна холода, сменившаяся странным, сухим теплом.

Адреналин хлынул в кровь, разгоняя кислород и поднимая давление, сужая периферийное восприятие. Мир вокруг чуть сжался, стал резче, контрастнее, как будто всё лишнее растворилось, оставив только самое важное — звук, движение, цель. Мысли оборвались, уступая место инстинктам, и каждая мышца наполнилась настороженной готовностью, напряжённой, почти болезненной энергией, будто всё тело готово прыгнуть, отбиться, выжить — и всё это за одно-единственное сердцебиение.

Парень осознавал, что большинство боевых и не очень заклинаний против самого ликана бесполезны, ибо будут банально отскакивать от него, или не наносить особого вреда… А значит нужно использовать окружение как оружие, иначе он труп. Умереть столь глупой смертью, поддавшись своему любопытству, ну что за сюр…

Одно быстрое, выверенное движение палочкой, и голос Уильяма прозвучал глухо, почти шипяще в холодном воздухе:

— Glacius!

Из кончика палочки вырвался поток бледно-голубого света, холодный, как сама стужа, с лёгким звоном, будто кристаллы льда рождались прямо в воздухе. Ледяной вихрь с силой ударил вперёд, мгновенно оседая на снегу плотной морозной пеленой. В следующую секунду мягкий, рыхлый наст перед ним начал стремительно темнеть и уплотняться: кристаллы замыкались друг с другом, связываясь в прочную, стеклянно-прозрачную корку.

Десяток метров снега превратился в сплошной гладкий гололёд, сверкающий в лунном свете матовым серебром, с обманчиво чистой поверхностью. Морозный воздух дрожал над ним лёгкими маревами, а под ногами слышался тихий треск, словно сама земля застыла в ожидании.

Ещё один резкий жест невербальной базовой трансфигурации, и часть льда возле парня преобразовывается в здоровую, идеально гладкую сосульку, полметра длинной. Это точно не убьёт ликана, но вред нанести вполне способно.

— Wingardium Leviosa, - ледышка плавно взлетает, остановившись на уровне груди парня, перед ним. Если можно левитировать, то, значит, можно и швырнуть, быстро запустив снаряд, хоть это будет и тяжело сделать парню, но контроля должно хватить…

Оборотень наконец подбежал ближе, на полной скорости несясь прямо на парня, буквально брызжа слюной. Ну, пора действовать. Прости, Люпин.

Быстро двигая палочкой по кругу, Уильям раскрутил сосульку, плавно выведя следующую формулу.

— Waddiwasi!

«Главное — не паниковать…» — как мантру повторял про себя Моррисон.

С хрустящим свистом сосулька, раскрученная до бешеной скорости, сорвалась с руки и пронеслась через воздух, со всей грациозностью полуметрового куска смертоносного льда. Она впилась прямо в плечо несущегося оборотня с глухим влажным звуком, словно ломая не только плоть, но и кость, и разлетелась о его мощное тело сотней осколков. Рёв боли вырвался из пасти твари, но хищная ярость лишь вспыхнула сильнее.

Оборотень, пошатнувшись от удара, на всей своей чудовищной скорости влетел прямо на гололёд. Лапы не нашли сцепления, и тело тяжёлым комом полетело вперёд, переворачиваясь через себя, скользя и ударяясь. Лёд начал трещать под его тяжестью, пока он, утробно рыча, не ударил лапами вниз, разбивая ледяную корку в крошево. Взревев, он с силой оттолкнулся, мощным прыжком взмывая прямо на Уильяма.

В тот миг вспыхнул кинетический щит — полупрозрачная, мерцающая фиолетовым, пелена, встретившая оборотня с сухим, звонким ударом. Силы твари хватило, чтобы пробить защиту: щит разлетелся в стороны волной разряженного воздуха, ударив хлопком, и самого оборотня отбросило назад, сбив дыхание и оставив его растерянно вскидывать окровавленную морду.

Пошатнувшись и тяжело дыша, Моррисон, не давая себе и мгновения на лишние мысли, быстро навёл палочку на тварь:

— Waddiwasi! — Серебряный порошок молниеносно полетел в Люпина, попав как на лицо, так и на тело. Яростный скулёж вперемежку с болезненным воем резко ударил по ушам.

— Incarcerous! — заклинание сорвалось с губ Уильяма, и верёвки с шорохом взметнулись, словно живые, обвивая обезумевшего, не способного нормально реагировать из-за серебра оборотня. Люпин зарычал, начал рвать их, но Уильям уже знал — этого недостаточно. Он не мог позволить себе промедлить.

— Ferream vincula! — выдохнул он, нацелив палочку на верёвки.

Те задрожали, и прямо у него на глазах светло-коричневые волокна начали густеть, темнеть, превращаясь в металлические, холодно поблёскивающие нити. Они толстыми стальными жгутами легли на плечи, грудь, лапы оборотня, затянулись на животе и шее, звякнув сдавленным металлом. Рык твари стал отчаяннее, но движения всё медленнее — тросы безжалостно сковывали каждую попытку пошевелиться.

— Fixa uncis! — последнее движение палочкой, и в землю по периметру вонзились трансфигурированные крюки, потемневшие от усилия магии. Тросы с лязгом натянулись, цепляясь за них, удерживая оборотня так плотно, что даже мышцы под мехом дрожали от напряжения. Существо с яростью дёрнулось, но тросы лишь звякнули в ответ, оставаясь несгибаемыми, стальными путами, намертво вонзившимися в ночь. Уильям вытер лоб и сделал шаг назад, продолжая держать палочку наготове.

«Просто, блядь, ну на хрен, к Моргане всё это» — Все ещё во все глаза следя за Римусом, он не давал ослабить давлению на него, поддерживая цепи магией.

Оборотень — магическое существо. И как бы печально ни было в данный момент Уильяму признавать, но если сковать его с помощью трансфигурации, то из-за такого плотного контакта с телом волка она будет истощаться гораздо быстрее, сжирая на поддержание куда больше сил, чем требуется изначально.

И прежде, чем парень свалится без сил — у него есть не больше двух часов, после чего ещё более яростный зверь с радостью полакомится человечиной. Как хорошо, что оставшиеся три дегенерата, которые на полном серьёзе решили быть рядом с этим в полнолуние, наконец подоспели:

Едва Уильям успел сделать несколько шагов назад, чувствуя, как первоначальная тяжесть постоянной подпитки начинает наваливаться на плечи, как лесная тишина вдруг нарушилась — из-за кустов с треском и шумом выскочили трое. Джеймс Поттер, Сириус Блэк и Питер Петтигрю, уже в человеческих обликах, сбивчиво дыша, остановились прямо у края поляны.

— Мерлин… — выдохнул Джеймс, задирая очки на лоб, глядя на Люпина, затянутого в сверкающие стальные тросы, натянутые между массивными крюками. — Это что, твоих рук дело?..

Сириус ошарашенно подошёл ближе, медленно обводя взглядом сцену: Люпин дёргался и рычал, забрызганный потом и слюной, тросы лязгали под его рывками, но держали намертво. Уильям стоял чуть в стороне, побледневший, с немного подрагивающей после отходняка палочкой в руке и видом человека, которому отчаянно нужно присесть, чтобы не рухнуть прямо здесь от всего пережитого. Как жаль, что ему ещё предстоит вести агрессивные переговоры…

— Ты его… так связал? — тихо произнёс Блэк, изумление всё ещё проступало в голосе. — Ты один?..

Питер нервно оглянулся на лес, дрожащими руками сжимая подол мантии, глаза его бегали между друзьями и оборотнем.

— Сколько у нас времени? — спросил Джеймс, теперь уже серьёзно.

Уильям слабо ухмыльнулся, переводя тяжёлый взгляд на Поттера:

— Часа два… максимум. Потом… потом всё пойдёт к чёрту и мы станем закуской. Но сначала, «друзья» мои, объясните мне всё, что здесь творится, — придавил их взглядом парень, и в этот же момент ещё злее зарычала тварь, заставив Петтигрю вздрогнуть и немного отшатнуться.

— Послушай… — принялся было Поттер, но Моррисон его беспардонно перебил, едким голосом заговорив:

— Это ты послушай! Палочки даже не думайте на меня наводить, или я отпускаю контроль над тросами, — он, конечно, так не сделает, чай не идиот ещё больший, но парням этого хватило, вон как побледнели, — пока я никуда не тороплюсь — с радостью выслушаю ваши объяснения, как вы умудрились стать анимагами в четырнадцать, и как вам взбрело голову погулять под луной с этой… с Люпином.

От его слов Сириус ещё более изумлённо уставился на парня, тогда как Поттер лишь раздраженно сморщился.

— Сразу после того, как согласишься дать клятву. Ты ничего здесь не видел, а мы тебе всё рассказываем, идёт?

— О, ну конечно, давай поторгуемся, дружище, — усмехнулся Уильям на слова натурального оленя, для наглядности чуть ослабив натяжение, после чего оборотень заворочался ещё сильнее, вспахивая своими когтями толстую корку льда, будто это была бумага. Когда этот перфоманс закончился, он снова вернул прежнее положение цепей, сказав убийственно серьёзным голосом, более не намереваясь шутить: — Выкладывайте всё, и мы с вами полюбовно договоримся. Мне тоже проблемы не нужны.

Джеймс, Сириус и Питер переглянулись. На мгновение между ними промелькнуло молчаливое согласие — та самая тонкая связь, что держала их вместе сквозь проказы, наказания и все тайные проделки. Но сейчас дело было не в шутках. Уильям говорил серьёзно, а вокруг них, напряжённо гудя сталью, всё ещё звенели тросы, удерживающие бьющегося Люпина.

Джеймс первым сделал шаг вперёд, подняв руки, словно пытаясь показать, что говорит искренне, при этом торопливо:

— Хорошо, ладно. Слушай, Уильям. Мы… мы узнали, что Римус — оборотень, ещё где-то на втором курсе. Он сам не рассказывал, конечно, — слишком боялся. Но мы сложили всё вместе: его отлучки, его «болезни», профессор Дамблдор, который всё время покрывал…

— А ещё Филч что-то бормотал про «опасного мальчишку», — вставил Сириус, всё ещё наблюдая, как Люпин мечется в своих стальных путах. — Короче, со временем мы поняли. И решили…

— …что не бросим его одного в эти ночи, — закончил Джеймс, сжав кулаки. В его голосе звучала странная смесь гордости и упрямства. — Если он каждый месяц превращается в чудовище, пусть хотя бы будет не один. И мы начали готовиться. Решили стать анимагами.

— Это заняло почти два года, — добавил Сириус, ухмыляясь наполовину серьёзно, наполовину лукаво. — Мы всё делали сами, втайне. Изучали, тренировались. Ушибы, ожоги, полный трэш, как сейчас модно говорить у магглов. Но справились. И теперь… вот. Джеймс — олень, я — пёс, Питер — крыса. Так мы можем гулять с ним, когда он оборотень. Животные ему не так опасны, как люди. Он не нападает на нас, а мы… ну, мы следим, чтобы он ничего не натворил. Вместе проще.

Питер кивнул, потирая руки:

— Мы думали, что это… правильно. Чтобы он не чувствовал себя изгоем. Чтобы знал, что у него есть друзья.

Джеймс взглянул прямо на Уильяма, глаза его блестели в тусклом свете:

— Мы никому не рассказывали. Никому. Даже Дамблдору. Ты первый, кто узнал. Потому что… ну, видишь сам. Случаются… осложнения. Но мы всегда хотели ему только помочь.

Сириус пожал плечами, ухмыльнувшись чуть печально:

— Так что вот. Просто дружба. Такая… своя.

И они снова замолчали, глядя на Уильяма, ожидая ответной реакции.

— На крови? — Смотря прямо на Блэка, спросил парень, нахмурившись.

— Да, — даже чуть облегчённо выдохнул брюнет, сразу поняв о чём шла речь.

— …Пиздец, — ёмко высказался Моррисон, даже не пытаясь сдержаться и тяжело выдохнув, — вам уже говорили, что вы чертовски везучие ублюдки, а?

Троица переглянулась между собой, одновременно чему-то усмехнувшись и даже визуально расслабившись, хоть и не до конца, ибо в компании с оборотнем это просто физически невозможно.

— Ты первый, поздравляю. Предлагаю поочерёдно поддерживать чары, чтобы досидеть до утра, — сказал Блэк, с опаской посматривая на борозды когтей во льду, — когда тебя сменим, тогда и заключим клятву.

— Сириус, если ты не пришлёшь мне после этого парочку гримуаров из своей семейной библиотеки на время, просто знай, что я крайне обижусь на вас всех, — для проформы уведомил его Моррисон, — а я бываю очень злопамятным, если это важно.

Блэк раздражённо сморщился, будто сжевал лимона.

— Гарантия молчания, несмотря на клятву, да?

— Скорее компенсация моего морального и физического ущерба после встречи с этим пушистиком, — немного нервно фыркнул парень, кивнув в сторону Люпина, который уже просто глухо порыкивал, однако ни на миг не останавливаясь размахивать когтями, из-за чего периодически поднимался неприятный скрежет. — А клятва — это лишь возможный выход, в итоге которого довольны будут обе стороны.

— Что ты тут забыл вообще, кстати? И… у него что, кровь?! — Шокировано воскликнул Поттер, заметив небольшую кроваво-чёрную из-за света лужицу под Люпином.

— Приложил его кое-чем, не бойся, само заживёт, — отмахнулся от второго вопроса Уильям, — а так, я проверял свою гипотезу. Знаешь ли, мне очень не нравится, когда моему важному и большому другу мешают возиться со зверюшками. Особенно с дорогими зверюшками.

— …Что? — Взметнул брови вверх Питер, нервно поглядывая то на Люпина, то на Моррисона. — В смысле?

— В прямом. Буяньте в другой части леса, желательно как можно дальше от школы и нашего лесника, в частности, — окатил крысу раздражённым взглядом парень, — ибо он уже успел Дамблдору пожаловаться на заблудшего оборотня, попутно подготовив себе арбалет.

Про последнее он нагло соврал, ибо не видел у Хагрида стрелкового оружия, но, как говорится: «Не видел — не значит, что его совсем нет».

— Арбалет?! — панически воскликнул Питер.

— Ты глухой, а? Может ещё раз проформы ради повторить для тебя, Петтигрю? — Каждый раз, как он открывал свой гнусный рот, Уильям безосновательно злился. Хотя, он знал причину, просто игнорировал её.

Можно ли винить маленького Гитлера в том, что он ещё не совершил? Тут точно такая же ситуация, только вместо любителя войнушек обычная крыса, в обоих смыслах этого слова. Сам Моррисон затруднялся ответить на этот вопрос, но, кажется, его рефлекторная реакция на одно только присутствие немного пухлого паренька говорила сама за себя.

Иногда он даже жалеет, что не является бесчувственным человеком, пустить Аваду которому и превентивно избавиться от проблемы не стоило бы и ломаного кната.

— В общем, просто гуляйте подальше от Хогвартса и Рубеуса, который любит побродить по лесу на ночь глядя, — быстро сказал Уильям, пока никто не впрягся за Петтигрю. Не хватало ему ещё перепалки из-за этого идиота.

— Без проблем, хорошо, — устало протёр лицо ладонью Поттер, присаживаясь на быстро созданный из бревна с помощью трансфигурации стул.

Они сидели на потрескавшемся льду, в кругу, который образовался сам собой вокруг всё ещё сдерживаемого тросами Люпина. Римус притих, тяжело дыша, лишь изредка дёргаясь, будто пытаясь протестовать, но уже не с той яростью, что прежде. Звериная усталость постепенно одолевала его.

Ребята молчали некоторое время, будто не зная, с чего начать. Потом Джеймс негромко заговорил — о том, как впервые догадался, как долго не решался проверить свои подозрения. Сириус добавлял детали — порой ироничные, порой с неожиданной серьёзностью. Питер рассказывал об их первых ночных вылазках, когда они ещё не умели превращаться, но всё равно караулили Люпина издалека, чтобы он не сбежал из Визжащей хижины.

— Мы всё это затеяли не ради веселья, — сказал Джеймс, задумчиво ковыряя ледышку. — Просто… это наш друг. И если нужно каждый месяц сидеть с ним — значит, будем сидеть.

Питер поднялся, разминая плечи, и кивнул Уильяму:

— Дай мне. Я поддержу трансфигурацию. Ты и так на износе.

Уильям помедлил, словно колеблясь, но всё же передал ему чары, отпуская напряжение с облегчённым выдохом. Питер сосредоточенно подхватил заклинание, чуть нахмурившись, и тросы едва заметно дрогнули, но остались крепкими.

Сириус подошёл ближе к Уильяму, усевшись рядом, и, оглянувшись на остальных, вдруг протянул руку. Его глаза светились каким-то лихим блеском, в котором смешались вызов и доверие.

Лунный свет рассыпался на их лицах, отражаясь в мокром льду и серебристых тросах, что всё ещё сдерживали дремлющую опасность. Морозный воздух был свеж и прозрачен, будто сама ночь затаила дыхание, наблюдая за ними.

Сириус подняв палочку, легонько коснулся ладони:

— Vulnera Minoris.

Кончик концентратора вспыхнул мягким красным светом, и они, по очереди, провели им по своей ладони, оставив неглубокую, но чёткую линию. Кровь, капнув, растеклась по коже, горячая, живая. Они протянули руки вперёд, сцепив их друг с другом, ладонь к ладони, кровь к крови.

— Клятва, — тихо произнёс Сириус, глядя прямо в глаза Уильяму. — Повторяй за мной.

Уильям кивнул, ощущая дрожь, не от страха — от силы момента. Его голос прозвучал твёрдо, с каждым словом набирая вес:

— Я, Уильям Джонатан Моррисон, клянусь на собственной крови…

Голоса слились, когда оба говорили в унисон, будто их слова вплетались в саму ткань ночи:

— …о том, что никому не расскажу об истинной сущности Римуса Люпина, а также о том, что Джеймс Поттер, Сириус Блэк и Питер Петтигрю являются анимагами.

Кровь смешивалась, скрепляя их молчаливый союз. Ветер, пробежавший по поляне, казалось, уносил их слова к звёздам.

— Исключением является лишь тот случай, если эти сведения будут использованы ради спасения чьей-либо жизни.

В их голосах звучала решимость, юная и дерзкая, но удивительно прочная. Ладони дрожали, но никто не отводил глаза, не ослаблял хватки. И когда последние слова стихли, будто растворившись в морозном воздухе, Уильям понял: назад дороги нет.

Ладони всё ещё сжимали друг друга, кровь смешалась в едином узоре на коже, оставляя невидимую, но ощутимую печать. Когда последние слова клятвы стихли, что-то неосязаемое замкнулось между ними — словно тончайшие нити сплелись в узел, который теперь нельзя было развязать простым желанием.

В груди у Уильяма что-то гулко отозвалось: тяжесть, ответственность, осознание необратимости. Он чувствовал, как заклинание вплелось в само его естество, оставив в глубине души маленький, холодный светлячок — знак, что теперь он связан с этими тремя, с их тайной, и с этим обещанием, что не имело обратного пути.

Он знал, на что пошёл. Эта клятва была не просто словами, а настоящей магией крови — запретной, опасной, а по мнению Министерства, откровенно тёмной. И если кто-то нарушит её… Уильям знал легенды. В первый момент тело откажется повиноваться, связанное невидимыми узами. Сердце забьётся в яростной агонии, будто сама магия пытается вырваться наружу, разрывая заклятие изнутри. Кто-то говорил о медленной, мучительной боли, другие — о мгновенной гибели, но все сходились в одном: за нарушение договора ждёт лишь страдание.

И самое ужасное — никакие заклятия, никакие отвары не смогут ослабить эту боль. Она была заложена самой сутью магии клятвы. Единственный путь освободиться — если все участники, добровольно и осознанно, согласятся её развязать. И пока этого не произойдёт, цепь останется замкнутой.

Единственный нюанс, который уберёг этот мир волшебства от того, чтобы каждый первый был обвешан клятвами, как новогодняя ёлка (парень мысленно содрогнулся, вспомнив ужасный фанон и Снейпа в частности) — это то, что у каждого волшебника есть свой, если это можно так назвать, предел.

Допустим — это три клятвы. Если он превысит его, то произойдёт бум изнутри, ну или какой другой жуткий эффект от нагрузки, которая продавит естественный барьер мага. И у каждого он разный, этот лимит, а выяснить его никак нельзя, только почувствовать. Именно этот факт является ключевым, хоть и не общеизвестным, спасением от того, чтобы любой ходил с десятком клятв на разный манер.

Для Мародёров это была вынужденная уступка: Уильям настоял на своём праве раскрыть тайну только ради спасения жизни. Без этого пункта он бы не согласился, и они это знали.

Это был их компромисс — и их доверие. Но для Уильяма это значило куда больше. Это была его первая настоящая клятва в этом мире. Обещание, за которым стояли не просто слова, а магия, древняя, как сама кровь, и суровая, как закон.

Теперь они были связаны. Не только общим секретом, но и силой, которой нельзя пренебречь.

Ночь шла своим чередом, длинная, холодная, полная терпеливого ожидания. Время от времени они менялись местами, передавая друг другу тяжесть трансфигурации — словно дежурные у костра, которые не дают ему потухнуть. После Петтигрю Джеймс, затем снова Уильям, Сириус, Питер… Каждый по очереди держал заклятие, поддерживая стальные тросы в нужной форме, не давая им ослабнуть или исчезнуть. Сколько раз за ночь оборотень рычал, метался, пробовал на прочность свои путы — и всякий раз цепи выдерживали, лишь звеня и натягиваясь под ударами.

Под конец сил оставалось всё меньше. Смена шла быстрее, руки дрожали, заклинания порой звучали с хрипотой.

И вот, ближе к рассвету, натяжение цепей стало слабеть. Рычание утихло, движения стали вялыми, будто с каждой минутой из заточённого тела выходила дикая сила, уступая место уставшему, измотанному человеку. На глазах у ребят шерсть исчезала, когти втягивались, мышцы возвращали прежнюю форму. Римус Люпин снова был собой — бледным, измученным, но живым. Мерзейшее, на взгляд Уильяма, зрелище.

Они сняли тросы, осторожно, чтобы не потревожить его лишний раз, и оставили в Визжащей хижине, накрыв плащами и закутав так, чтобы холод не достал до костей. Позже его заберёт мадам Помфри — она знала, когда прийти, знала, как всё устроить так, чтобы не возникло лишних вопросов.

А сами они, медленно, устало, а самое главное молча, пошли обратно к замку, провожаемые первыми проблесками рассвета. Шли без слов, каждый погружённый в собственные мысли, но с лёгкой, тихой уверенностью: они справились. Они прошли эту ночь вместе. И теперь между ними была связь, куда крепче простого товарищества.

Что же, сам Моррисон вышел в полном плюсе из этой ситуации, если не считать клятву.

Осталось только дойти до кровати, ибо сил, что физических, что моральных, у него оставалось крайне мало. Зато его не покусал оборотень, и Хагрид сможет вновь вернуться к промышленной добыче материалов…