Ronald Weasley and the Time of The Universe (гет)

Время порой бежит слишком быстро, и, столкнувшись с суетой разбирательства с Питером, я и не заметил, как пришел момент возвращаться в школу. Мне все казалось, что, уехав, я потеряю контроль над ситуацией, что случится что-то нериятно-непредвиденное, и все мои знания о будущем провалятся в Ад. Раз так, значит, надо обезопаситься.

— Пап, а что будет теперь с Кор... с мистером Петтигрю?

Отец внимательно, с прищуром бывалого начальника, поглядел на меня, потом стрельнул глазами в сторону кухни — там привычно гремела посудой вернувшаяся из Румынии мама — и тихо сказал:

— Будет разбирательство по его делу, сынок. Авроры справятся, не переживай.

— Да мне-то что? Просто... ну, странно это: если ты герой, зачем тебе прятаться? Да еще и в образе крысы. Фу, как подумаю, что пускал это в свою кровать, — я сморщился. Ведь и вправду, чуя поначалу вседозволенность, этот урод бессовестно дрых на моей подушке! Но, будем думать, я ему прекрасно отомстил. Отец обнял меня и прижал к себе:

— Теперь мы будем внимательнее. А вместо Коросты подарим тебе какую-нибудь другую зверушку, ладно?

— Да мне не надо, правда.

— А что ты хочешь? Ведь ты же помог нам узнать настоящую личину Коросты! — а вот этим было грешно не воспользоваться...

— Рон! Привет! — в мое купе вошла Гермиона. За две недели люди не меняются, ведь так? Видимо, я успел настолько по ней соскучиться, что снова отметил ее радостно блестящие глаза и счастливую улыбку, и запутавшиеся в непокорных волосах снежинки первого за эту зиму снегопада в Лондоне.

Пожалуй, ничто сейчас не может испортить мне праздничного настроения.

— Как прошли каникулы? — спросили, конечно, мы одновременно; я замолк, предоставляя смутившейся девочке рассказать, как чудесно она провела время с родителями на материке. Пускай я видел в Гермионе свою будущую жену, ту, какой она была — могла стать! — сейчас это была всего лишь двенадцатилетняя девочка, которая несколько месяцев не видела родителей и которая наконец-то смогла им рассказать про новый мир. Я был рад за нее.

— О, смотрите-ка, кого я вижу! Грязнокровка и предатель крови! Неужели попечительский совет был настолько милостив, что позволил вам вернуться в школу? — с-сука! Резкий взмах палочкой, поворот кисти и отрывистый тычок в сторону белобрысой скотины по имени Драко Малфой. Ну и, конечно, нужные слова шепотом — первокурсникам не положено владеть невербальной магией; изо рта слизеринца пошла мыльная пена, пацан даже слова не смог нормально произнести, настолько густая субстанция была.

— Надеюсь, намек понят? — я резко поднялся и приблизился к мальчишкам настолько быстро, что даже Крэбб с Гойлом отпрянули от меня, не говоря уже о той раздражающей моли, которая имела несчастье злить меня, — Для тупых объясняю: еще одно ругательство в мою сторону или в сторону моих друзей — и такая пена будет появляться каждый раз и чистить ваши поганые рты, ясно?

Разумеется, я блефовал, но паршивцам ведь необязательно знать об этом? Стоило мне только цикнуть на них, как они испарились. Довольный, я обернулся к своей девочке, однако наградой мне был осуждающий взгляд и нудная лекция на тему жестокости. Да, Гермиона же не знает значения слова «грязнокровка»! Не хочется просвещать ее на эту тему. Но лучше я, чем какая-нибудь мелкая гнида вроде того же Малфоя.

Школьные дела быстро возвратили меня к реальности — серой и насквозь изученной, как старые камни в стенах Большого зала. Гарри не переминул похвастаться своим «подарком» — мантией-неведимкой — и посетовать на то, что я не видел «то волшебное зеркало, которое показывает желания». М-да, интересно, что бы я увидел в этот раз? Перед мысленным взором встали сияющие глаза Гермионы и ее нежная улыбка, скрытые полупрозрачной тканью вуали, когда она шла к алтарю под руку с министром Кингсли в день нашего венчания...

— О чем задумался, Рональд? — Дафна легко толкнула меня в бок и с любопытством заглянула в лицо, — Такое ощущение, что вот-вот должна случиться какая-нибудь гадость! И я не в курсе!

Я отшутился, но в итоге все равно получил по голове подушкой, которую Дафна схватила с дивна в нашей гостиной. В итоге мы оба заслужили недовольные взгляды старшекурсников: я за ругательства, а Дафна — за неподобающее поведение.

На следующее утро случилась катастрофа.

Нет, своды Хогвартса не рухнули под напором торнадо, не обвалился нигде потолок, и даже Трелони не прыгнула со своей башни. Но я чувствовал себя так, будто бы меня из-за угла Конфундусом ударили, причем самым мощным.

А ученики и учителя с интересом читали статью о том, что Питер Петтигрю, награжденный орденом Мерлина посмертно, оказывается, жив.

* * *

— Гарри, может быть, хватит копаться в этой истории, а? — Дафна неловко помялась на месте, но заработала только два недовольных взгляда: Гермионы, которая то ли из-за гапертрофированного чувства справедливости, то ли из-за тяги к новому, вызывалась помогать, и самого Гарри. Неделя понадобилась им, чтобы изучить всю подшивку «Пророка» про события того Хеллоуина, когда Волдеморт лишился тела. Книги, газеты, журналы, самые нелепые байки и сплетни — Поттер глотал всю информацию без разбора только потому, что она касалось самого личного, что только могло быть у Гарри — семьи.

Увещевания здесь были бесполезны, как и всякие попытки вытащить несчастного мальчишку из библиотеки. Я тактично не вмешивался в это. По сути, конечно, должен бы, но... Я не хотел обижать его еще больше, ведь после того, как выяснилось, что это я чудесным образом раскрыл преступника... в общем, Гарри после этого еще два дня со мной не разговаривал. Времени между занятиями было не так много, хотя я, по просьбе Гермионы, все еще просматривал некоторые книги (признаться, больше для виду, чем по-настоящему), чтобы найти информацию про Фламеля. Вопрос «Говорить или нет?» был для меня закрытым: я решил ничего никому не открывать. Мне все еще хотелось выяснить, правда ли Дамблдору нужно, чтобы Гарри отправился искать камень.

Наконец, мне удалось вытащить упрямого мальчишку из библиотеки — хитростью, разумеется, хотя если бы было нужно, я бы и силой постарался. Мы — я имею в виду, себя, Дафну, Гермиону и, собственно, виновника торжества — шли к Хагриду. Просто я как бы случайно вспомнил, сколько Хагрид повторял, каким был Джеймс Поттер. Он знал отца Гарри — так почему бы лесничему не знать и Сириуса Блэка, и Питера Петтигрю?

— Ктой-то там? — густой бас Хагрида перемежался с лаем Клыка, видимо, скакавшего у двери. Эта самая дверь, тяжелая и толстая, потемневшая от старости, приоткрылась, выпуская на улицу домашнее тепло и тяжелый запах перегара. Да, старик Хагрид, знакомо мне это выражения лица, это чувство — абсолютной, всепоглощающей вины.

— Это я, — подал голос Гарри. Из-за переживаний он почти ничего не ел и сейчас, кажется, стал более тощим, чем когда только приехал в школу.

— А, Гарри. С друзьями, значит, пришел. Насчет Сириуса выспрашивать да про Питера, да? — мальчик выразительно молчал, серьезно глядя на лесничего, и тому не осталось ничего, кроме как впустить нас к себе, — Вы это... звиняйте, что у меня неприбрано, я тут из-за газетенки-то этой совсем расклеился чего-то.

— Мы понимаем, Хагрид. Скажи, ты знаешь, что случилось... ну, тогда, в ту ночь? — тихо звякнул чайник, который полувеликан сунул в камин, подкинув несколько поленьев в огонь. Гарри тактично молчал, не торопя взрослого, но смотрел внимательно и выжидающе. Очень хорошо знакомый мне взгляд, между прочим. С него начинались многие наши приключения.

— Про ту ночь тебе сам Дамблдор толком ничего не скажет, так-то. Я, ить, считай, первым туда прибыл — ну, это если про Блэка-то не говорить. Там, видать, взрыв был — от половины дома, считай, ничего не осталось. Особенно второго этажа — там, кажись, была твоя комнатенка, Гарри, — глаза Хагрида затуманились, в бороду скользнуло несколько слезинок. Крякнув, он вытащил из шкафа большую бутыль и, дохнув, сделал глоток. Я учуял запах дешевой выпивки, — Я ж ведь как только от Дамблдора весточку получил — мол, будь готов, ежели чего, к Поттерам бежать, — весь день тогда как на иголках просидел. Потом прилетает, значит, феникс директоровский, его голосом велит мне мчаться в Годрикову Впадину. Ну, я жопу в горсть — и туды.

Засвистел чайник, оповещая о закипевшей воде; икнув и пробормотав «Пардн», Хагрид двинулся к камину, чтобы налить нам чай. Насыпав каждому в кружку сушеные листья, он залил их кипятком. Густой запах перегара смешался с легким ароматом пряных трав и сладких лесных ягод, образуя невероятное сочетание. Я макал в чай кексы лесничего — он как-то сам же и рассказал секрет, как кушать выпечку — и тихо отламывал маленькие кусочки. Кажется, я получил новую пищу для размышлений. Однако явно нам рассказали не все.

Хагрид снова окунул нос в свою кружу — явно не с чаем — и продолжил рассказ:

— Я, значит, мчусь туда, к твоим родителям, Гарри, но вместо дома вижу только обломки. Во дворе стоит мотоцикл Сириуса, сам он нашелся в прихожей: там же, видать, где Сам-знаете-кто Джеймса и у-убил! — лесничий утер огромным кулаком крупную пьяную слезу и шмыгнул носом, — Мне бы сразу понять, что Блэк умом тронулся — у них в семейке психов-то вообще много было, но мне самому как-то тогда в голову не пришло. А Сириус сидел у Джеймса, тряс его за плечи и говорил, мол, я виноват, придурок, подставил под удар. А потом как посмотрит на меня — ей-ей, в глазах у него едва ли не огонь горел! — встанет и говорит: «Ты, Хагрид, за Гарри?». Я подтвердил, а он мне сунет ключ в руку и говорит, мол, забирай мотоцикл, мне он больше не нужен, а я долги пошел отдавать. Я за ним бросился, да только не успел: прыткий больно он всегда был, ушел уже. Я, значит, подождал его маленько, вдруг вернется, а потом уже и Дамблдор сам прибыл. Великий человек, да, — кружка Хагрида уже была пуста, но он все еще продолжал говорить, все медленней и невнятней, — А птом, значит, случился этот взрыв... Сириуса в министерство... Я тоже туда, ору, мол, невиновен он, не может быть Пожирательской мордой, да только кто будет слушать старого болвана-лесничего?.. Ик-к.. Я потом к Дамблдору, но он только руками развел, мол, что я могу сделать... а он ить в министерстве тогда разве что не ночевал, министр ему в ножки кланялся.. только тссс, я вам этого не говорил.. вот.. А Сиря-то, он наш был, понимаете, до мозга костей наш!.. а потом мне доказали, что он того, виновен, я и поверил... а щас... кому... верить-то?..

Спустя мгновение уставший от ярких эмоций и горячительной жидкости Хадрид богатырски храпел, уткнувшись носом в сгиб локтя. Мы же сидели молча, не осмеливаясь нарушить установившуюся хрупкую атмосферу из тонкого аромата солнечных ягод и трав, из тяжелых паров алкоголя, треска дров в камине, храпа лесничего и тяжелого сопения Клыка под столом. Потому что, казалось, что вместе с этой атмосферой разрушится все, во что мы верили.

— Мы не должны оставить это так! Вы и правда думаете, что директор?.. — реакция Гермионы, на удивление, оказалась самой яркой. Девочка громко возмущалась, все время порывалась схватить Гарри за плечи. Именно она, когда мы вернулись в замок, предложила пойти к Дамблдору и все узнать. Возразить не успел ни я, ни подавившаяся воздухом Дафна — за нас все сделал Гарри:

— Мы никуда не идем. Я не знаю, что там произошло, но я обязательно узнаю, — он прошел мимо обомлевшей Гермионы и начал подниматься по главной лестнице, но потом вдруг обернулся, — И, Гермиона, если ты кому-нибудь расскажешь о том, что мы узнали, ты мне больше не друг. Вы все, понятно?

И побежал куда-то наверх, делая большие шаги и громко топая. Гермиона шмыгнула носом, а потом с совершенно растерянным видом повернулась к нам с Дафной:

— Он, что, правда думает, что я могу это сделать? Что я могу предать?

— Ты сама всю дорогу размахивала руками и орала, что надо идти к директору разбираться, — отрезала Дафна и передразнила высокий голосок Грейнджер, — «Нам надо прямо спросить у директора, мог ли он спасти мистера Блэка от тюрьмы!». Не знаю, как вы, а я — спать.

И, нахмурившись, девчонка ушла в подземелья; напоследок она обернулась, ожидая меня, но я только махнул рукой, отправляя ее вниз, — я не мог оставить Гермиону одну, только не сейчас.

— А ты чего остался? — резко спросила девчонка, — Или тоже хочешь сказать заучке, что для нее книжки и правила важнее друзей?

Я только покачал головой: смысл объяснять ей что-то сейчас, когда она на грани истерики? Я просто обнял ее, позволяя вцепиться в мантию и зарыться лицом в плечо, чтобы спрятать злые слезы.