Негаданная Судьба (гет)

Вернуться к древнейшим истокам, откуда

Мы жизнь начинали и верили в чудо,

За камнем, сиявшим вечерней звездою,

Вернуться за кладом, готовиться к бою,

Вернуться для мщенья за павших на брани,

Сражаться, врагов разметая руками...

Вернуться за солнцем, небесным покоем...

За старой легендой и новой любовью...

Возвращаться оказалось сложнее, чем думал Торин. Тяжело смотреть на Гору вблизи, когда перед глазами все еще вставали картины разрушений, освещенные багровым светом драконьего пламени. Некогда прекрасный, хотя и суровый, дышащий жизнью край превратился в выжженную пустыню. Без души, без звука жизни. Даже карканье вездесущих ворон да шум воды Бегущей речки выходили какими-то монотонными и безжизненными. Неприветливыми. Предостерегающими.

Зачем ты явился сюда, Король-в-изгнании? Что ждет тебя в кромешной темноте подземелий Эребора? Неужели ты не видишь запустение и холод, боль в пустоте, что повисла над этим краем? Ведь в твоих ушах еще звучат крики, грохот каменной осыпи и гул горячего ветра, что опалил этот край, когда Смауг как сама смерть пролетел над долиной?

Торин не знал, что ответить самому себе. Он боялся. Холода пещер и драконьего огня. А теперь еще и смерти, ибо умирать не хотел. Да и как может хотеть умереть человек, в сердце которого горят миллионы солнц?

Дрожь предвкушения, страха и опасности слилась в одно в его душе. Внешне он оставался невозмутимым, не имея права показать людям, что шли за ним, свою неуверенность. Потому как, что же тогда останется им?

Торин собирался в этот поход с решимостью в душе и огнем в сердце. Его желание вернуть своему народу Родину, богатство и Аркенстон — самое большое сокровище гномов — еще более укрепилось после того, как его поддержал и подтолкнул к действиям Гэндальф. Торин был готов положить жизнь для того, чтобы эти чаянья сбылись.

Ненависть и жажда мести вели его. Этот неугасающий огонь в течение целой сотни лет давал ему силы, делал стойким, несгибаемым, способным дождаться своего часа, и ничто не могло сломить его. Но случилось так, что пламя осенних костров зажгло в его сердце и другой огонь, и однажды вечером там, в далеком Хоббитоне, он неожиданно нашел и свою собственную слабость.

Гермиона была задумчива и подавлена. Она не испытывала страха или трепета, как, например, Бильбо, который то и дело посматривал с опаской на заслонившую свет Гору. Окружающая безрадостная природа заразила девушку унынием и апатией. Серым вокруг было все, начиная от дорожной пыли под ногами и заканчивая непрерывно хнычущим зимним небом, которое сливалось с линией горизонта, и мир непременно превратился бы в безориентировочную мутную кашу, если бы не черный силуэт Горы, приблизившийся к путникам уже вплотную.

Десятилетия не стерли с лица этой долины свидетельств трагедии прошлого. То и дело попадались черные обугленные пеньки, мокрые от дождя и от этого еще отчетливее выделяющиеся на фоне всеобщего запустения. Здесь даже трава росла редкими бесцветными проплешинами. Гермиона задумалась, чем же питаются птицы, а здесь как ни странно было много воронья и тех же вездесущих дроздов. Правда последние, видимо, питались каменными улитками, что в изобилии жили во мху.

Гермиона остановилась, не имея возможности оторваться от печальной картины. Она присела на корточки и коснулась мокрой черной кочки кончиками пальцев. Боль и страх. Даже по прошествии стольких лет их здесь излучал каждый камушек.

— Когда-то склоны Одинокой Горы покрывали густые леса, — сказал Торин. — Эта долина была зеленой и цветущей, много было животных и птиц... да и людей. Теперь же не осталось ничего, — с болью в голосе добавил он.

— Мне казалось, что гномы — обособленный народ, — поднимаясь, заметила Гермиона. — Но судя по твоим словам, вы дружили с жителями Дейла и Эсгарота.

— Мы жили в мире, — уточнил Торин, и взгляд его устремился вдаль. — Во времена Гириона Дейл был прекрасен и богат. Но когда пришел Смауг, все случилось слишком быстро, и мы не успели на помощь друг к другу. В считанные минуты дракон не оставил в Дейле и камня на камне, а после вломился в Эребор. Город людей лишь попался под горячую руку. На самом деле дракона неодолимо влечет золото, он чует его с удивительной тонкостью, а под Горой его было достаточно, чтобы зарыться в него с головой.

Торин помедлил, собираясь с мыслями и одновременно пытаясь подавить памятные картины, то и дело возникающие в сознании и причиняющие ничуть не меньшую боль, как если бы это случилось вчера.

— Нас было немало, и все мы храбро сражались, но против дракона не могли сделать ничего. Спастись сумели далеко не все, а те, что остались, погибли в пасти Смауга или сгорели в драконьем пламени. Мой дед Трор, помутившийся рассудком, потерял Аркенстон и чуть было не сгинул сам, но его успел вытащить Балин. А я на руках вынес своих маленьких брата и сестру. С тех пор говорят, что проклятие лежит на эреборском золоте, — Торин пренебрежительно хмыкнул. — Однако охотников за богатством это не останавливает.

Дорога медленно, но неуклонно поднималась вверх, и скоро путники достигли горных отрогов. Ветер разорвал в клочья низкие тучи, небо нежданно прояснилось, и, выйдя на небольшой распадок, они увидели как на ладони всю долину.

— Город Дейл, — торжественно объявил Балин. — Теперь это место называется Пустошью Смауга.

* * *

Впереди, похожий на колоссальный, вырубленный в скале барельеф, раскинулся взгляду город. Отсюда можно было разглядеть обрушенные башни и останки каменных домов с мертвыми глазницами окон. Камень, всюду один только побитый в щебенку камень, обугленный до черноты. Оплавленный металл и рассыпающиеся пеплом древесные пеньки, погнутые флагштоки... Гермиона почувствовала, как сердце будто бы сжала невидимая холодная рука — столько тоски и безысходности было в открывшемся зрелище. Она неотрывно смотрела на разрушенный Дейл, и ей казалось, что она слышит крики отчаявшихся людей и кожей ощущает горячий ветер, поднятый крыльями Смауга. Девушке вспомнился несчастный темный от вездесущей озерной воды Эсгарот и его смелые жители. Теперь она не была уверена в том, что Торин поступил правильно, придя сюда, и ее мучил вопрос, права ли она была, защищая гномов перед Бардом.

Разрушенный город и Гору соединяла заброшенная дорога, почти стертая с лица земли, засыпанная камнями и заросшая лишайником. Она вела к северной оконечности Горы, к Парадным Вратам Эребора, Северным Вратам, от которых мало что осталось, потому что Смауг вломился в подгорное царство именно здесь.

Откуда-то из разверстых развалин с шипением вырывался пенный поток Бегущей, которая брала начало под Горой. Мост через нее был разрушен, и его обломки клыками щетинились в бурной воде.

Даже в таком плачевном состоянии северная оконечность Одинокой Горы являла собой монументальное зрелище. Невероятные исполинские статуи коленопреклоненных воинов, вытесанных с невероятным для таких размеров искусством, словно суровые стражи охраняли Парадные Врата.

Путники решили обогнуть Гору, подойдя вплотную с юга, где было более защищенное и не просматриваемое место, и сделали остановку. Кроме того, отроги Одинокой защищали их от ледяного северного ветра и снежной крупы.

— Птицы возвращаются к Горе, — заметил Оин, разглядывая густые вороньи стаи, кружащие над долиной. — Их не обманешь — они чувствуют грядущие перемены.

— Сегодня последний день осени, — раздумчиво произнес Торин. — Нам нужно найти вход до заката солнца.

— Ты говорил, что знаешь, где дверь, — подал голос Гендальф. — Или тебе изменила память?

— Я помню это место, но до него еще надо добраться. Где-то здесь есть лестница, ведущая наверх, к входу. Мы разделимся и поищем ее.

Гермиона неотрывно смотрела на разрушенный город вдали. Всю дорогу она была непривычно молчалива и немного рассеянна, что не ускользнуло от внимательного взгляда Торина. Он видел, с каким выражением на лице она взирала на развалины Дейла и Северных Ворот Эребора и дым, который клубился над водами бегущей, вырываясь из отверстия в скале.

— Бард был прав, когда говорил о Смауге, да, Торин? — тихо спросила она, избегая смотреть ему в глаза. — Скажи, что я ошибаюсь, и что ты не станешь ставить под удар население целого города.

Торин неожиданно почувствовал раздражение и с трудом удержался от того, чтобы не накричать на девушку. Ему тоже не был безразличен этот озерный городок, но он уже пошел на сделку с собственной совестью и наловчился не обращать внимания на такие мысли. А Гермиона озвучивала их в самый неподходящий момент.

— Эсгарот и так стоит будто на дремлющем вулкане! — проворчал он. — Они живут одним днем, понимая, что в любой момент Смауг может проснуться и нанести им визит. Неужели не лучше покончить с этим?

— Но дракона нельзя убить! — вскричала Гермиона. — Ты сам сказал, что черных стрел уже не осталось, да и чешуя у него слишком крепка!

— Да есть у Барда черная стрела! — отмахнулся Торин. — Он прячет ее на притолоке над дверью в кухню. Я приметил сразу, еще тогда, когда ты заступилась за якобы обиженного мной парнишку.

— И та история с Гирионом — тоже не сказки, — встрял Балин. — Он действительно попал дракону в грудь чуть выше сердца и отколол чешуйку его брони. И у Смауга есть слабое место, — усмехнулся он.

Гермиона пораженно смотрела на них, не веря своим ушам.

— Только одна? Один шанс попасть в зверя, которого не смог убить и десяток стрел? — прошептала она, чувствуя, как предательски заныло под ложечкой.

— Если Смауг все-таки очухается и решит посетить Эсгарот, лучнику придется целиться как можно точнее, — добавил Двалин.

— И вы так спокойно об этом говорите? — укоризненно спросила Гермиона. — Торин, я хочу услышать ответ от тебя. Ты уже пережил однажды этот кошмар, неужели ты хочешь, чтобы эта участь постигла и жителей Озерного города?

— Что ты хочешь услышать, Эмин? — мрачно отозвался тот. — Сотню лет я мечтал вернуться, и теперь близок к исполнению своей мечты, как никогда. То, за чем я явился сюда, совсем рядом. Ничто не заставит меня повернуть назад.

Гермиона ничего не ответила, только повернулась к нему спиной и решительно побрела в сторону Горы, туда где почти отвесно поднималась в небо южная стена.

Бильбо бросил на гномов укоризненный взгляд и бросился догонять ее, за ними, тяжело опираясь на посох, неожиданно потянулся Гэндальф.

— Мне надо подумать, — бросила через плечо девушка, услышав шаги. — Я не могу сейчас разговаривать с ними.

— Ты судишь их слишком строго, — сказал Гэндальф, останавливая ее. — Они — гномы, Эмин. И вовсе не плохи по своей сути, но они упрямы, нетерпимы и алчны. Да, что касается их сокровищ, это так и есть. Справедливо говоря, Торин и так очень изменился за последние месяцы. У него появились и другие ценности, — улыбаясь, добавил маг.

— Гэндальф, но ты ведь с нами, — с надеждой в голосе проговорила девушка. — Ты поможешь одолеть дракона?

— Ты преувеличиваешь мои способности, девочка. Я маг, но даже мне не по силам вот так просто взять и убить Смауга Ужасающего.

— Тогда Эсгарот точно ждет гибель, — обреченно констатировала Гермиона.

— Торин не собирается лезть на рожон и будить дракона, — возразил маг. — Ему нужен Аркенстон, за этим с нами идет мистер Беггинс. Если он найдет камень, Торин сможет объединить под своим началом семь гномьих родов, и тогда против такой дружины не выстоит и Смауг.

— Оставь меня, Гэндальф, — сказала Гермиона. — Я хочу побыть одна.

— Ну нет! — отозвался Бильбо. — Куда бы ты не направилась — я иду с тобой.

Гермиона улыбнулась и положила ему руку на плечо. Они медленно и молча брели рядом, огибая гору с юга, пока не заметили вырубленные прямо в стене ступени. Строго говоря, это была даже не лестница, а замысловатая вязь в камне, в котором были вырублены исполинские статуи воинов.

— Смотри, дядя, — воскликнула девушка. — Не та ли это лестница, которую ищет Торин?

— Давай поднимемся и поглядим, — пожал плечами Бильбо. — Что толку стоять здесь, задрав голову?

Они поднимались вверх долго и осторожно, потому что опасный извилистый карниз, именуемый лестницей, был узок и крут и то и дело осыпался из-под ног каменным крошевом. Злобно завывал холодный ветер, толкая прочь от спасительной стены.

Гермиона была на удивление спокойна. Если в другое время подобный подъем вверг бы ее в панику, то теперь она испытывала только легкое возбуждение пополам с неясной печалью. То ли повлияли уроки Леголаса, то ли последний разговор с гномами выбил ее из колеи, но страха не было и в помине.

Вскоре они с Бильбо выбрались на небольшое плато, скорее даже просто выступ в Горе, похожий на нишу и скрытый скалой со всех сторон, заросший жухлой травой. Здесь было тихо и уютно, разыгравшийся не на шутку ветер не мог сюда добраться. Гермиона подошла к краю скалы и с легким холодком в сердце глянула вниз.

Она и представляла себе, насколько высоко они забрались! Дорога, по которой отряд прошел к Горе, виднелась тонкой, извилистой беловатой ленточкой, лагеря и вовсе было невозможно разглядеть. Зато вдали будто на ладони виднелся Эсгарот, темным пятном выделяющийся на фоне тусклого озерного зеркала.

— Эмин, погляди-ка сюда, — настороженный голос дяди оторвал ее от созерцания окрестностей. — Мне одному кажется, что тут что-то есть?

Она послушалась и, подойдя, увидела, что ступени, по которым они давеча поднялись, упираются прямиком в каменную стену. И не было бы в этом ничего занимательного, да стена эта, по всей своей поверхности совершенно обычная, рябая да неровная, от самой земли да на пять футов вверх и три вбок была гладкой, без единой зазубринки, будто бы здесь не природа приложила руку, а разумное существо.

— Это дверь, Бильбо, — ахнула она. — Тот самый потайной вход в Эребор.

Она провела ладонью по гладкому камню. Теперь у нее не оставалось сомнений в том, что именно они обнаружили.

— Спускайся вниз, дядя, предупреди Торина. Пусть поднимаются — солнце сядет через несколько часов.

Когда возбужденный хоббит горохом ссыпался вниз по ступенькам, девушка понуро уселась на камень напротив злополучной двери и схватилась за голову. Она мучилась от собственной мягкотелости. С одной стороны, был соблазн шикнуть на хоббита, а если не поможет — наложить на него Обливиэйт, спуститься вниз и сделать вид, что они ничего не нашли. Тогда был шанс, что в Гору они так и не войдут. Но она не могла так поступить с Торином. Он доверял ей. Она попыталась успокоиться мыслью, что Эсгароту грозит опасность не большая, чем всегда.

К тому же, дело уже было сделано, Бильбо отправлен в лагерь, и оставалось только ждать прихода остальных. Гермиона вдруг поняла, что ей хочется прикинуться камнем, чтобы только не общаться с Торином.

Внезапно ее внимание привлекла нарушившая тишину трель. Она обернулась и обнаружила рядом с собою знакомую серую птицу. Дрозд неуклюже скакал по траве, выискивая в камнях улиток и с хрустом разбивая клювом их скорлупу.

— Ну, здравствуй, — улыбнулась Гермиона. — Ты преследуешь меня, верно?

Птица на мгновение прекратила свое вдумчивое занятие и с любопытством уставилась на девушку черными удивительно умными бусинками глаз. Потом оставила улитку и, ничуть не опасаясь, запрыгала по траве к самым ногам волшебницы.

— Ты ешь удивительную гадость, — заметила Гермиона и, сунув руку в карман, извлекла оттуда подсохший кусок хлеба. — Попробуй, это будет получше твоих слизней, — сказала она, бросая на землю крошки.

Дрозд вполне оценил предложенное угощение, а управившись с крошками, не спешил улетать.

Повинуясь мимолетному желанию, Гермиона протянула ладонь и с удивлением обнаружила, что птица воспользовалась приглашением и преспокойно уселась на ее руке, крепко вцепившись в нее тоненькими коготками.

— Что там говорил Леголас? Птицы, что умеют говорить, и люди, которые их понимают... — она поднесла руку к лицу так, что бесстрашная птица оказалась на одном уровне с ее глазами, и попыталась поймать ее взгляд.

— Лети в озерный город, — прошептала она. — Найди Барда-лучника. Пусть уведет людей из Эсгарота к Великому лесу. Пусть готовит черную стрелу. Там, напротив сердца, у дракона нет одной чешуйки, пусть не дрогнет его рука потому, что у него есть только один выстрел.

Гермиона замолкла и увидела, как дрозд, сорвавшись с ее руки и сделав круг над ее головой, улетел в сторону Долгого озера.

— Что я делаю? — задумчиво произнесла она. — Надеюсь, Бард поймет его.

* * *

В то время как остальные гномы с почти благоговением взирали на найденную в стене дверь, Торин с каждым часом становился все мрачнее и мрачнее. Казалось, что его перестало радовать даже то, что они целиком добрались до Горы и вплотную приблизились к цели похода.

Гермиона не заговорила с ним ни разу и даже не смотрела в его сторону. Нечаянно обретенное тепло, что поселилось между ними с той ночи, проведенной под звездным небом, которое согревало его и давало надежду, теперь грозило рассеяться, словно дым.

Он совершенно не был готов к такому повороту событий, и чувство паники, когда ему казалось, что девушка в любую минуту поднимется и уйдет, оставив отряд, не отпускало его.

Торин попытался заговорить с ней, но Гермиона неуловимо быстро сменила дислокацию и снова оказалась в отдалении. Гном внутренне зарычал. Девчонка, что — играет с ним в прятки, будто с неразумным ребенком? Он с трудом удержался от желания подойти и притащить ее за шиворот. Зрелище будет то еще, а как развлекутся остальные!...

Скрипнув зубами, он встал и подошел к ней вплотную, отрезав собой путь к отступлению. Краем глаза он отметил задумчивый взгляд Гэндальфа, брошенный в их сторону. Похоже, он наконец-то решил не вмешиваться и предоставить нам возможность разобраться самим. И верно. Потому, что Эмин — уже не его дело.

— Что с тобой творится, Эмин? — спросил он, бухнув кулаком о каменную стену в опасной близости от ее лица. — Почему ты прячешься от меня? Ты жалеешь, что помогала нам?

— Торин, ты меня пугаешь...

— Так почему же ты не ушла с остроухим?! — неожиданно взорвался он. — У тебя была такая возможность! Уверен, он бы обрадовался!

— Черт возьми, Торин, о чем ты? Я извелась пытаясь решить для себя, правильно ли поступаю! Да-да, я в этом чертовски не уверена! Потому, что я не узнаю тебя, — тише сказала она, сообразив, что все оставили свои занятия и смотрят на них, раскрыв рот. — Ты словно с цепи сорвался, стоило нам только сколько-нибудь приблизиться к Горе! — продолжала Гермиона. — Не заставляй меня думать, что тебе плевать на чужие жизни. Ты не считаешь, что лучше было бы собрать армию, а только потом соваться сюда, и тогда у вас был бы шанс подраться со Смаугом, а не просто разозлить его!

Торин уже приготовился выплеснуть свое раздражение, высказав все, что он думает по этому поводу, но мимо на нарочито близком расстоянии прошелся Двалин.

— Вы ругаетесь, будто сварливые супруги во время семейной ссоры, — как бы невзначай обронил он. — Продолжайте в том же духе, а то Смауг — единственный, кто еще не слыхал ваших криков.

Торин моментально захлопнул рот, Гермиона же при этих словах и вовсе сдулась, как прорванная волынка.

— Двалин прав, — тихо произнесла она. — Мы ведем себя глупо. В конце-концов, это уже не имеет значения потому, что все уже решено, раз уж я все еще здесь.

Торин ничего не ответил, но взгляд его смягчился. Он взял девушку за руки и усадил рядом с собой.

— Не отгораживайся от меня, Эмин, — попросил он. — Это причиняет мне горе.

— Скоро солнце скроется, — заметил Балин, глядя в небо, — Завтра начинается зима...

День догорел. Гномы неотрывно наблюдали за гладкой каменной стеной, на которой танцевало закатное солнце. Оно окрашивало камень в багряный цвет и обрамляло лощину причудливыми словно бы живыми тенями. Гермиона, как завороженная, следила за солнцем, что медленно уплывало за скальный выступ, заливая лощину сумеречной тенью. Поток красного света становился все тоньше и тоньше, пока не превратился в указующую стрелку... Путешественники, затаив дыхание, проводили глазами лучик, скользнувший по двери.

А потом ничего не произошло, и солнце окончательно скрылось за Горой, погрузив плато в густые сумерки...

Гермиона видела, как вытянулось лицо Торина, и он, словно бы не веря, провел рукой по гладкому темному камню. Еще и еще раз. Потом перевел на Гэндальфа непривычно растерянный и беспомощный взгляд.

— Что? Что мы сделали не так? Что упустили?... — одними губами прошептал он.

Гэндальф покачал головой. Он тоже, похоже, ничего не понимал. Гномы обеспокоенно загалдели. Балин выхватил карту из ослабевших пальцев Торина, и остальные обступили его плотным кольцом. С минуту они спорили, тыча в рисунок, но темнота сгущалась, а решение не приходило.

Торин тяжело опустился на камень и закрыл лицо руками. Потом вдруг со злостью рванул ворот и, сдернув с шеи ключ, в сердцах бросил его о землю.

— Так нельзя, Торин, — с мягким укором сказала Гермиона, положив руку ему на плечо. Он сердито высвободился и даже не взглянул на нее. — Должно быть какое-то объяснение всему этому...

— Нет! Нет никакого объяснения, Эмин! — рявкнул он. — Я поставил на карту все и проиграл.

— Она права. Для того, кто ждал целый век, а потом проделал путь длиной в полмира, ты удивительно легко сдаешься, дядя, — заметил Фили.

— Из любой, даже самой отчаянной ситуации всегда есть выход, — подал голос Гэндальф.

Но Торин не слушал их. Он молча побрел к лестнице и стал спускаться вниз.

— Избавь меня от витиеватых изречений, маг, — произнес он, останавливаясь на ступеньках, и позвал: — Идем, Эмин. Здесь больше нечего делать.

Другие гномы потянулись за ним. Кто-то сунул в руки Бильбо ставшую внезапно ненужной карту.

Гермиона секунду помедлила, потом, поискав в траве, подобрала с помощью Ассио брошенный Торином ключ. Эхо тяжелых шагов уже затихало в ночной тишине.

— Эмин, послушай, что я сообразил... — неуверенно начал Бильбо, показывая ей карту. — Надпись эта, окаянная, из-за которой весь сыр-бор, как бишь ты ее назвала?... Полнолунные руны, вот. А ежели дверь-то открывается при свете осенней луны, а вовсе не солнца? Последняя луна осени... и она как раз сейчас полная.

Словно в подтверждение его слов усилившийся ветер разогнал тучи, и чистый полнолунный свет залил лощину голубоватым сиянием. Широкая улыбка расплылась на лице Бильбо, когда Гэндальф одобрительно похлопал его по плечу.

Гермиона вцепилась в рукав хоббита. Вдруг мелькнула крошечная тень, и ей на плечо с требовательным чириканьем опустился серый дрозд. Девушка улыбнулась и подставила ему ладонь.

— Вернулся, разбойник? — ласково спросила она не замечая заинтересованного взгляда Гэндальфа. Отчего-то она не думала о том, что птица может быть совсем не той, давешней, а совсем другой. Гермиона была уверена, что это — та самая.

Дрозд перепорхнул на камни прямо рядом с тайной дверью и, задрав головку, громко пропел. И тотчас свет полной луны, полускрытый облаками, вытянулся в струнку, указав на маленькое, похожее на замочную скважину отверстие в двери. Гермиона сглотнула и судорожно сжала в руке ключ.

Где-то на ведущей вниз лестнице орал благим матом Бильбо, призывая гномов вернуться, а Гэндальф стоял на ступенях, освещая их белым магическим светом своего посоха.

Она уже поднесла ключ к замочной скважине, но потом остановилась, почувствовав чье-то присутствие, и, подняв голову увидела рядом Торина. Она улыбнулась, протягивая ему на раскрытой ладони ключ, и гном до боли сжал ее руку.

В лощину уже успели подняться все остальные, они молчали, словно даже словом боялись нарушить торжественность момента.

Гермиона сделала шаг назад, когда Торин повернул ключ в замочной скважине и с силой нажал ладонями на каменную дверь. Та подалась вперед с тихим шорохом, являя путешественникам расщелину в стене. Она словно выплюнула темноту, еще более густую, чем темнота обступившей их ночи.

Девушка услышала за спиной тихий всхлип Балина.

— Эребор... — выдохнул Торин.

* * *

Он шагнул в подгорную темноту несмело, словно не веря собственным глазам и не слишком четко отдавая себе отчет в том, что происходит. Он не только не выпустил Гермиону, но и безотчетно вцепился в нее еще крепче. В голове девушки мельком пронеслась мысль о том, что на плечах обязательно появятся синяки...

Из всего отряда только Балин и Торин возвращались сюда. Остальные никогда не ступали под своды пещер Одинокой горы. Все они были слишком молоды, и родились уже после разгрома Эребора.

Гэндальф споткнулся о полу собственной хламиды и тотчас засветил огонек на конце посоха, и Гермиона заметила, насколько искусно и тщательно вытесан в теле скалы коридор, по которому они передвигались. На стенах не было не единой зазубринки. Уровень пола медленно и ненавязчиво понижался, уводя путников вглубь Горы.

Они не прошли и двадцати футов, как стены коридора разошлись и вывели их в небольшую круглую залу. Против них в стене было высечено изображение трона, увенчанного сияющим камнем и надписью на кхуздуле.

— Здесь лежит Седьмое Королевство народа Дарина, — торжественно прочел Гэндальф, осветив барельеф. — Вы у цели своего путешествия, Торин.

— Это Камень Государя, Аркенстон, — сказал Балин, указывая на изображение.

— Это то, что моему деду было дороже всего золота, погребенного в этой Горе, — проговорил Торин, и глаза его заблестели. — За этим вы здесь, мистер Беггинс. Смауг вероятно спит, и не проснется, если нам повезет, и если вы оправдаете звание Взломщика. Дракон знает запах гномов, но существ, подобных хоббитам, он никогда не встречал.

— Постой, ты хочешь отправить его туда одного? — воззрилась на Торина Гермиона, уразумев, наконец, куда он клонит. — Вы все сошли с ума? Там огромный свирепый зверь! А сами вы, полагаю, планируете отсидеться?

— Это не твоя забота, Эмин, — понизив голос и стараясь сохранять спокойствие, сказал Торин. — Мистер Беггинс не возражает, — с нажимом сказал он, стрельнув глазами на Бильбо, который невольно оказался центром событий и теперь стоял, простодушно хлопая глазами. — Он сам согласился на эту договоренность.

Бильбо не боялся идти на разведку. Он не лгал, когда сказал племяннице, что решил запрятать свои страхи как можно глубже внутрь себя. Судя по всему, ему это неплохо удавалось, коль скоро он был спокоен и несуетлив. Однако Гермиона его настроений не разделяла. Когда он раскрыл рот, чтобы успокоить ее, она жестом остановила его и тотчас приняла непримиримую позу, скрестив руки на груди.

— Отлично! Я иду вниз вместе с дядей, — тоном, не терпящим возражений, объявила она.

Почему я не удивлен?...

— Эмин!... — зарычал Торин. — Ты останешься тут. Ты не будешь со мной спорить.

Гермиона сердито сощурилась и, не удостоив его ответом, направилась к Бильбо, который, деловито поправив на поясе Жало, уже спускался ниже по проходу. Увидев это, Торин окончательно растерял самообладание.

— Ты не станешь мне перечить!... — взревел он, хватая девушку за плечо. — Ты не смеешь меня ослушаться!

Она ошалело выдралась из его рук и отпрянула, заглядывая в его горящие бешенством глаза с нескрываемым страхом. В отряде повисла гнетущая тишина.

— Торин, я ни в коем случае не хочу вмешиваться, но советую остыть, — осторожно вмешался Гэндальф.

— Вот и не суй свой нос в то, что тебя не касается! — оборвал его гном, не сводя глаз с Гермионы, которая уже начала терять последнее мужество. Она отчаянно не понимала того, что творилось на ее глазах. Этот взбешенный, полыхающий яростью гном не был тем Торином, которого она знала.

— Ты перегибаешь! — прогремел маг, стукнув в гневе о землю посохом. Торин моргнул и отвел взгляд, однако и препираться больше не стал. — Эмин, — уже спокойнее обратился он к девушке, — Бильбо ловок и умеет очень тихо передвигаться. Уверен, что с ним будет все в порядке. К тому же, ты всегда можешь наложить на него чары невидимости.

Когда Бильбо, невидимый и практически неслышный, ушел вниз по коридору и скрылся за поворотом, остальные вернулись наружу, ко входу в Гору и расположились лагерем в знакомой лощине. Ночь раскинула над ними звезды, вокруг была такая тишь и спокойствие, что даже не верилось, что под Горой затаился свирепый дракон.

Торин нервничал. После гэндальфовой отповеди он немного успокоился, но теперь, помимо всеобщего мандража и периодически покалывающего беспокойства за Бильбо — все же он отправил маленького беззащитного хоббита в недра горы совсем одного — его мучили и собственные демоны. Он напугал Эмин. Он сделал ей больно. Вероятно, девушка больше и близко к нему не подойдет по доброй воле.

Гермиона же, снедаемая тревогой за своего дядю и ошарашенная поведением Торина, свернулась клубочком в отдалении от остальных, забравшись под теплый плащ с головой. Она опять ничего не понимала.

Торин зорко следил за нею, не сводя глаз и будто бы опасаясь, что она сбежит. Гермионе казалось, что только присутствие Гэндальфа удерживает его от того, чтобы связать ее. Несколько минут назад никто из гномов не защитил ее, несмотря на откровенно грубое поведение Торина. Только Кили стоял, попеременно краснея и бледнея, и сжимал кулаки, но был остановлен братом, как только сделал шаг в ее сторону. Что-то происходило у нее на глазах. Что-то, напрямую касающееся ее.

Гермиона скосила глаза на Гэндальфа, и увидела, что он пристально наблюдает за ней. Маг медленно кивнул ей.

“Я не могу пойти с тобой, но буду рядом, когда понадобится. Не забывай, что твоя магия работает здесь по-другому. Прислушайся к себе, все ответы найдешь в своих снах.”

Гермиона погасила легкую улыбку и, воспользовавшись темнотой и тем, что в этот момент на нее никто не смотрел, незаметно прикрылась невидимостью, оставила лагерь и шагнула в темноту подгорного коридора.

* * *

Гермиона проскользнула по давешнему уклонному коридору до круглой залы с барельефом, потом повернула в ту сторону, куда ушел Бильбо. Новый коридор был узок, с низким потолком и не так тщательно вытесан. Девушка притронулась рукой к шероховатому камню и почти сразу же отдернула ее.

С Горой было что-то не так. Гермиона с опаской вернула руку на место, и тут же ее накрыла волна сильных, но непонятно откуда взявшихся ощущений. Тут была и боль, и страх, и темнота, и щемящее одиночество. Незащищенность. Пустота. Девушка двинулась дальше, не отнимая руки. По мере продвижения вглубь ощущения усиливались.

Гермионе хватало и маленького светлого пятно под ногами от маленького зеленоватого светлячка, зажженного на ладони, но с какого-то момента она сообразила, что это — не единственный источник света в подземелье. Она погасила Люмос и, следуя за золотистым сиянием, идущим откуда-то снизу, вышла через низкую арку на широкую обширную квадратную площадку, от которой вниз разбегалось несколько узких лесенок.

Гермиона видела такое впервые. Старина Хогвартс с его колоссальными движущимися лестницами, коридорами и живыми портретами не шел ни в какое сравнение с Горой, которая сама изнутри была похожа на сказочный дворец. Замысловатая вязь переходов, мостов и арок была похожа на своего рода кружево.

Девушка подошла к краю площадки и глянула вниз. Ее взору открылся колоссально огромный зал, высокие своды которого поддерживали мощные колонны, сплошь заваленный золотом и драгоценностями. Горы и горы золота терялись в полумраке дальних стен зала насколько хватало взгляда. Гермиона застыла с раскрытым ртом.

Пожалуй, такое не снилось даже Волшебному Банку Гринготтс. Бард был прав. Теперь понятно, почему к Горе так влечет разношерстную публику.

Откуда-то с высоты проникал дневной свет, который отражал блеск золота и драгоценных камней, и преобразовывался в то самое мягкое свечение, за которым, словно за путеводной стрелкой, и пришла Гермиона.

Дракона не было видно, равно как и Бильбо. Она спустилась вниз по ступенькам, утонувшим в золотых монетах. Легкое позванивание заставило ее обернуться.

— Дядя, ты здесь? — тихо позвала она, и охнула, когда почувствовала теплое прикосновение. Она повела рукой, снимая чары.

— Похоже, что тут нет никакого дракона, Эмин, — пробормотал хоббит, возникнув перед ней. Он выглядел расслабленным. — Но камня я тоже пока не нашел, хоть и обшарил тут каждый уголок. Подожди, а ты-то что тут делаешь?

— Там с некоторого времени невозможно находиться. Я ушла. Кроме того, мне не давало покоя, что ты здесь совсем один. — ответила Гермиона. — Похоже, моего отсутствия не заметил никто, кроме Гэндальфа.

Гермиона не сразу сообразила, что к тишине, нарушаемой лишь легким эхом их голосов примешивается другой, более объемный звук. Звон металла и гулкий вздох, такой всеобъемлющий и громкий, что мороз побежал по спине наперегонки с мурашками. Золотое море двигалось, перекатываясь волнами, будто живое, монеты звенели, выплескиваясь под ноги Бильбо и Гермионе.

Они молча переглянулись, и не сговариваясь бросились за колонну, увязая в монетах и то и дело падая.

Гермиона набросила на них невидимость, и стала пристально наблюдать за происходящим.

Море прекратило свое движение, взметнулась вверх туча сверкающих монет и в этом хаосе Гермиона, почувствовав, как собственный страх перекрывает дыхание, увидела сначала пару огромных глаз, желтых, как поздняя луна, а потом и всю колоссальную фигуру красно-золотого крылатого ящера.

Смауг был здесь все время. И теперь он проснулся и учуял их.

От Автора: а теперь обещанная небольшая конфетка) спойлер, если угодно)

Паутинки или Две половины одного тысячелетия

в подарок ко Дню Рождения Каталине Эдран, моей увлекающейся читательнице, благодаря которой т родилась безумная идея сиквела к Негаданной Судьбе;)

Лес Великого Страха — так в незапамятные времена называли Лихолесье. Когда-то он покрывал практически все Средиземье, и был так стар, что обладал собственным сознанием.

Леголас любит Великий Лес. Хотя место это не предназначено для всех и каждого, а в листве его таятся опасности и корни окутывает мистический туман, и потусторонний зеленый свет разливается под сенью деревьев, заменяя лесным обитателям солнце. Но это — его дом, и другого он не знает. Зато он знает, каким может быть Лихолесье, если не бояться его ночных шепотов, если ходить открыто, но в то же время сливаясь с природой, становясь ее частью, словно бы листочком на дереве или камешком на тропинке. Каким наполненным жизнью может быть этот лес. Каким прекрасным и одухотворенным может быть звездный свет, если видеть в нем не только холод и даль.

Леголаса интересует все здесь. Каждая травинка, листочек, камешек, облепленный мхом. Все это — живое, имеющее душу и суть, как и весь лес. Эльфы никогда не пренебрегают такими вещами.

Леголас расслабленно опускается на толстую ветку дерева, раскинув ноги по обе стороны от нее и привалившись спиной к теплому стволу. Перед лицом серебристой ниточкой мелькает паутинка с нанизанными на нее, словно жемчужинки, каплями росы. Леголас берет ее в ладонь и внимательно рассматривает, что-то вспыхивает в его синих глазах.

Когда-то он ходил по лесу не один. Пятьсот лет назад был друг, который был рядом всегда. Почему ему вспоминается то, отчего так горько, совсем по-человечески начинает ныть сердце? Ах, да, дело в тонкой, почти невидимой глазу паутинке, что полощется на тихом ветру.

У нее были волосы, серебристые как звездный свет, словно сотканные из мириад таких вот паутинок, и глаза, как родниковая вода, в которую заглянуло рассветное солнце. Даэлин. Сумеречная тень. Какое глупое и неподходящее для нее имя! Ибо она была похожа на луч солнца, на вспышку молнии или звездный свет. Быстрая, неуловимая даже для эльфа, прекрасная как заря, светлая и веселая, со смехом, переливчатым, как журчанье лесных родников, нежным, как птичья трель.

Зачем назвали тебя тенью, Даэлин? Ведь света в тебе было столько, что пронзал он ночную тьму и прогонял прочь самые густые тени.

Она улыбалась даже тогда, когда умирала, истекая кровью, у него на руках. А он рыдал от бессилия, роняя слезы на ее некогда светлые, а теперь красные от крови косы. Это были орки, рискнувшие забрести в лес. Он не успел всего лишь на мгновение, и варг разорвал ей грудь. Он преследовал стаю семь дней и не успокоился, пока в одиночку не перебил всех. Но это не облегчило его боль. Повенчанный с вечностью, он был обречен переживать те мгновения снова и снова.

Он гулял по лесу один в течение долгих пятисот лет. И с недавних пор у него снова появился спутник. Почему Леголасу хотелось их сравнивать? Ведь нельзя же сравнить день и ночь. А они действительно были непохожи, столь же, как свет и темнота.

Ей тоже не подходит ее имя. Анариэль. Анира. Он сам назвал ее так, он дал ей это имя, потому, что родилась она с первыми лучами утреннего солнца. Рассветная дочь.

Ее волосы черны, как воронье крыло, как лазуритовые сумерки, как ночное небо, а глаза темнее сосновой хвои, темнее мхов в великом лесу. Терпкий запах страстоцвета исходит от нее грозовой темнотой. Она горька как полынь, что растет в предгорьях Одинокой горы. Не эльф, не человек, не гном. Ей всего двадцать лет, и никто на этой земле не сможет сказать, каков будет срок ее жизни. Его принцесса.

Леголас любит смотреть, с каким мастерством и эльфийской легкостью она управляется с мечом, как искусно орудует одновременно двумя тонкими изогнутыми кинжалами, которые он выковал для нее сам.

Когда Принцесса стреляет из лука, ее токая спина напрягается, девушка вытягивается как струна, становясь будто бы даже выше. Ее глаза почти так же зорки, как и его, ведь она любит смотреть вдаль, в небо, следя за пролетающими птицами.

Леголас разжал пальцы, и паутинка, освободившись, сверкнула в солнечном луче и унеслась по ветру вдаль. Пусть летит. Иногда прошлое нужно отпустить.

Внизу, на земле, которую не видно из-за густой листвяной завесы, слышатся шаги. Они совсем тихие, и человек не услыхал бы их. Но Леголас — эльф. К тому же, он знает, кто может нарушить его уединение на закате.

Он неслышно спускается вниз, надеясь застать визитера врасплох, но у него ничего не выходит.

— Ты ходишь по ветвям, как толстая тианская кошка, — по-эльфийски произносит за его спиной низкий вибрирующий голос, и под подбородком Леголас чувствует холод стали.

Он медленно оборачивается и улыбается, видя как на черных волосах его друга серебрится мириады паутинок. Он протягивает руку и начинает собирать ее в ладонь.

День догорает. Скоро небесный свод потемнеет и станет таким же иссиня-черным, как волосы его спутницы, а звезды на нем будут серебрится как эти паутинки.

Девушка встает на цыпочки и тянется, чтобы вытащить из его светлых волос застрявший листок. Она так мала ростом, и не достает ему даже до плеча.

Они еще долго будут стоять на берегу Долгого озера и смотреть как отражается в воде Валакирка, а потом пойдут на север, за льдистой звездой Хеллуин.

За ночь в листве пауки наплетут новых паутин, и завтра они снова засеребрятся в лучах утреннего солнца. Пусть. Пускай переплетаются причудливо судьбы, одни нити обрываются, едва начавшись, другие образуют целые замысловатые узоры. Пусть сплетаются между собой или в одиночестве трепещут на ветру. Так нужно.

Прошлое не будет забыто. Леголас отпустил боль ушедших дней, и она не побеспокоит его, разве, что далекий и недосягаемый звездный свет напомнит о ней. Так и должно быть. Ведь это свет памяти.

Сегодня он начнет плести собственную, новую паутинку.