Между двух миров (гет)

Гермиона отправилась в Ирис, внушая себе, что быстро спросит, помогла ли Рону терапия, заберёт нужные вещи и уйдёт. Однако в глубине души она понимала, что надеется на большее. Пусть Рон убедит её, что у него с Кэрол была случайная встреча на один раз, увлечение или затмение — Гермиона была готова выслушать его, дать ему шанс. Цепляясь за соломинку, она искала повод простить его — никогда в её жизни не было так пусто, как в последние дни, когда она осталась одна. Она скучала! Ужасно скучала по его голубым глазам, по широкой и искренней улыбке, которую он дарил только ей, по его забавным веснушкам и огненной шевелюре.

В гостиной Ириса царил полумрак, однако, выйдя из камина, Гермиона сразу заметила две фигуры, стоящие на кухне. Кэрол держала Рона за руку, но, увидев гостью, смутилась, опустила руку и неловко попятилась.

Повисла мучительная тишина. Гермиона уставилась на полураздетую Кэрол, не веря своим глазам: она разглядела на сопернице свою любимую мантию, под которой, очевидно, не было одежды — платье и колготы Кэрол попыталась спрятать за спину.

Несколько секунд все трое стояли в оцепенении, не зная, что сказать. Кэрол продолжала пятиться, но, осознав нелепость своих действий, махнула Рону на прощание и аппарировала.

У Гермионы перехватило дыхание. Кэрол была здесь, с ним? Так поздно? Это последнее, что она ожидала увидеть! Внезапно осознание ситуации пришло к ней — Кэрол была почти без одежды! Какое-то время они с Роном стояли, молча уставившись друг на друга.

— Я, кажется, помешала, — еле выдавила Гермиона. Почему она не может дышать? Внутри что-то сдавило грудь и через секунду разорвалось тысячей мелких горячих осколков. От боли потемнело в глазах. Что это? Кто-то метнул заклинание?

Рон стоял, не шевелясь, ожидая дальнейших действий Гермионы. Он полагал, что реакция может быть бурной, и, потянувшись за палочкой, приготовился к самообороне. Ещё обездвижит или подвесит вверх ногами, не дав слова сказать, подумал он. Но того, что случилось, он никак не ожидал: Гермиона сделала два неуверенных шага вперед и рухнула на ковёр.

Аврорская реакция не подвела — Рон бросился к ней, пока она ещё падала. За одну секунду он преодолел десять шагов, разделявших их, но всё же она успела удариться головой о пол. Рон склонился над ней в недоумении. Что случилось? Она больна? Ей плохо?

— Гермиона! — он слегка постучал по щекам.

Нет ответа. Рону показалось, что она не дышит, и он стал прощупывать пульс, холодея от страха. Несмотря на долгие тренировки и приличный опыт работы аврором, его руки тряслись, как у зелёного мальчишки. Он приложил ухо к её груди и облегчённо вздохнул — раздавался тихий, но ровный стук. Рон без усилий поднял её легкое тело и отнес на диван.

— Гермиона, очнись!

В голове лихорадочно проносились решения. В Мунго? Нет, лучше к Миллсу! Правда, лечение в спецлазарете Аврората предусматривалось только в исключительных случаях, но для Рона это и был исключительный случай! Однако уже через минуту он передумал. Её пульс стал сильнее, дыхание более ровным, ресницы задрожали. Рон убрал непослушные пряди с её лба. Гермиона выглядела бледной, но всё равно очень красивой, его любимый маленький ангел.

— Очнись, любимая моя, очнись!

Нет ответа. Минута паники прошла.

Рон снял с Гермионы туфли, накрыл одеялом и сел на пол, опустив голову на диван. Её дыхание было ровным, как в обычном сне, и Рону показалось, что она просто устала и прилегла отдохнуть. Он так хотел увидеть её сегодня — сегодня и каждый день — но не в таком состоянии!

Рон недоумевал: что произошло? Дома Гермиона теряла сознание только один раз — когда болела гриппом и не ела два дня, а потом решила встать и достать книгу с верхней полки. Ну и испугался же Рон, когда зашёл в спальню и увидел её на полу под ворохом упавших книг, и отругал за то, что она не позвала его и встала сама.

Может, Гермиона больна? Посидев ещё немного, Рон вздохнул и решительно достал палочку. Сейчас она придёт в себя, он ей всё расскажет, и больше никуда не отпустит. Раз она пришла так поздно, значит, хотела его видеть и готова поговорить. Однако сцена их встречи тревожила его. Что Гермиона подумала? Разумеется, только одно — вывод напрашивался сам собой! Он и Кэрол, поздний вечер, Кэрол не одета, да ещё в мантии Гермионы! Рон застонал от безысходности. Он просто чемпион по попаданию в нелепые ситуации! Какие слова он найдет теперь, чтобы всё объяснить?

Подняв палочку, Рон несколько секунд не решался привести Гермиону в чувство. Он знал, что если кто-то потерял сознание не от заклинания, то лучше подождать, пока сам не очнётся. Однако обморок затянулся — дольше ждать было нельзя.

— Энервейт!

Гермиона медленно открыла глаза. Она увидела лицо Рона и, не сразу понимая, где находится, спросила:

— Что ты здесь делаешь?

— Я здесь живу, — криво усмехаясь, сказал он.

Она немного приподнялась и оглянулась, но, вспомнив, что случилось, посмотрела на палочку Рона и в страхе отпрянула от него, как от чумного, отодвинувшись подальше к спинке дивана.

— Зачем ты это сделал? — с недоумением спросила она.

Сначала Рон подумал, что Гермиона не совсем пришла в себя, но потом, проследив за её взглядом, понял: она решила, что это он обездвижил её.

— Ты думаешь, я поднял на тебя палочку? Отключил тебя? — возмущенно спросил он.

— А что ещё мне думать? — она опустила глаза, нервно потёрла ладони и тихо прошептала: — Я знаю, что виновата.

Неужели всё-таки Миллс? У них что-то было? Рон не был готов выслушать её признание в измене! Внутри словно рой пчёл закружился. Он был рад долгой паузе. Если она сейчас скажет, что изменила, чтобы отомстить, это просто добьёт меня, подумал он.

— Прости, что нарушила наш уговор, тогда, в камере, и использовала магию против тебя. Я была ужасно зла, Рон. Я не хотела!

Облегчение оттого, что в этом заключалась вся её вина, заставило его улыбнуться.

— Что здесь смешного? Это не значит, что ты можешь отключать меня, когда тебе вздумается!

Она не доверяет ему. Улыбка сошла с его лица. Рон всё еще сидел на полу, и эта поза показалась ему теперь нелепой и унизительной. Почувствовав досаду, он встал и в сердцах отбросил палочку в сторону.

— Как ты можешь так обо мне думать? Разве я хоть раз причинил тебе вред? Чёрт, кем я был для тебя, Гермиона, и кем стал? Теперь я враг, насылающий на тебя заклинания? — с горечью сказал он, вспоминая, как душа ушла в пятки из-за её падения.

— Ты изменился, Рон. Извини, я больше не могу тебе доверять, — её голос дрожал.

— Ты заткнула мне рот заклинанием, ушла, не оставив адреса — тебе настолько наплевать на меня? Неужели я не заслужил права быть услышанным?

Гермиона ощутила его волнение. Рон был прав — разозлившись тогда, в камере, она не дала ему возможности рассказать правду. Это нужно было исправить.

— Я тебя слушаю, — холодно сказала она.

— Давай сядем рядом и спокойно поговорим! — Рон сел посередине дивана. Он неожиданно вспомнил, как они вместе выбирали этот диван и поссорились из-за цвета обивки — он хотел оранжевую, а она — синюю. В итоге диван вышел коричневым. Это был самый лучший в мире диван, и впоследствии его цвет совсем не имел значения: сколько приятных минут они провели на нем, лёжа рядом, смотря телевизор, попивая кофе, занимаясь любовью.

Гермиона всё еще сидела в углу, подтянув к себе колени, как будто защищаясь от нападения, но Рон не верил, что она может всерьёз его опасаться. Он постучал ладонью по дивану, приглашая Гермиону сесть рядом. Она неохотно переместилась и уставилась на свои босые ноги, недоумевая, куда делись её туфли.

— Обещай, что выслушаешь, не будешь перебивать, кричать, колдовать и бить меня.

Гермиона посмотрела с возмущением, не оценив юмор. Она знала, что это была его защита от волнения — глупые шутки в самый важный момент.

— Я ни в чём не виноват и не собираюсь оправдываться. Я просто расскажу, как всё было, — неуверенно добавил он.

Повисла тишина.

— Я бы всё рассказал тебе сразу, если бы не был связан клятвой тайны. Сейчас я могу говорить.

— Ну, говори, — теряя терпение после очередной паузы, сказала она.

— Это не так просто, — Рон потёр руками колени, словно собираясь проделать в штанах дырку.

Гермиона встала и слегка покачнулась, чувствуя головокружение.

— Наверно, я пойду, а то уже поздно, — она направилась к камину.

— Сядь! — Рон вскочил и потащил её назад, ухватив за руку. — Ты даже не пытаешься облегчить мне задачу!

— А должна?

Теперь они стояли друг напротив друга; Рон крепко держал Гермиону за руки, боясь, что она аппарирует.

— Если ты не виноват, то почему боишься сказать правду?

— Я не хочу тебя ранить!

— Больней уже не будет, — она подняла на него глаза, полные горечи.

Глубоко вздохнув, Рон сказал:

— Кэрол умирала от Альтроменте, и Элинор нашла одно лечение. Оно упоминается в какой-то старой книге, но действует только на женщин, — Рон слегка запнулся. — Сексотерапия. И только между двумя магами, вместе пострадавшими от одного и того же заклинания. Элинор попросила меня помочь Кэрол — я не мог отказаться! Я отвечал за всех на той миссии, и должен был всё предусмотреть. Кэрол со Стефаном пострадали из-за меня.

Гермиона в смятении отвернулась, переваривая услышанное. Они с Элинор шли одним путём, пытаясь найти контрзаклинание, только Элинор нашла его раньше. Альтроменте излечивается радостью — так говорили и книги, прочитанные Гермионой. На минуту профессиональный интерес перевесил всё остальное, но Рон ждал ответа.

— Я понимаю, — сказала она, — ты поступил правильно. То, что началось против вашей воли, потом переросло в нечто большее. Ты влюблён в Кэрол?

— Конечно, нет! У неё есть бойфренд, который тоже не может простить.

— Но у вас полное взаимопонимание! — Гермиона быстро достала свои ладони из его рук, прошла на кухню и села за стол, бросив взгляд на две грязные чашки и остатки еды, а потом на скомканное одеяло на диване, которое Рон принёс пару минут назад, чтобы накрыть её.

— Хорошо попили кофе? Приятно провели время?

— Да, мы пили кофе. И разговаривали, — раздраженно сказал Рон. — Дорогая, не играй мою роль. В нашей паре ревнивцем всегда был я.

Он сел на соседний стул и попытался улыбнуться.

— А какая роль досталась мне? Очень жалкая, Рон, — она наклонилась и подняла из-под стола его палочку, отлетевшую во время их спора. — Зачем ты отключил меня? Боялся, что заколдую? Или тебе нужно было время, чтобы придумать алиби?

Ещё немного, и будет поздно, подумал Рон. Гермиона со своим аналитическим умом додумается до мирового заговора! Он вскочил и схватил её в охапку, чуть не уронив вместе со стулом.

— Хватит, Гермиона, хватит, — сказал Рон, целуя её макушку. — Признайся, что мы не можем друг без друга! Это был трудный момент, но он позади!

Рон крепко обнимал её, его сердце колотилось так, что стало горячо в горле. Она молчала. Картина, которую она увидела, выйдя из камина, не оставляла ей выбора.

— Я должна уйти, — проговорила она ему в плечо, вцепившись руками в стул, как будто боялась упасть.

— Я никуда тебя не отпущу! — Рон опустился возле стула на колени, — посмотри на меня!

Он взял её за подбородок и повернул к себе её лицо. Губы Гермионы задрожали. Она знала, что не должна сдаваться, потому что нельзя простить предательство и измену. Возможно, у Рона остались к ней чувства, его взгляд обжигал, его глаза говорили, что он в отчаянье. Но воспоминание о полураздетой Кэрол, завёрнутой в мантию, не давало Гермионе покоя. Её глаза наполнились слезами. Всё кончено, подумала она, я никогда не смогу делить его с другой — лучше страдать одной, чем поступиться гордостью. Это разрушало её самоуважение, главные жизненные принципы — быть честной и верной, и требовать того же от близких.

Гермиона держалась за стул, как за последнюю надежду. Теперь она ясно поняла, что никто её не оглушил — просто видеть Рона с другой было невыносимо, и её сознание отключилось. Она попыталась отвернуться, чтобы он не прочёл её эмоций, но Рон держал её подбородок одной рукой, обхватив второй её хрупкие плечи.

Гермиона так разволновалась, что не могла прочесть его мысли, но его глаза говорили только одно: прости меня, я люблю, люблю! Рон приблизил к ней своё лицо и поцеловал так сильно, будто хотел утопить в поцелуе всё своё отчаянье.

И она не смогла удержаться. Его губы, горячие, родные; его рука, вцепившаяся в неё, как в спасательный круг; его потемневший взгляд — всё это подняло волну безумия откуда-то изнутри, из глубины сознания. Безумие — она не знала, как иначе это назвать. Она ненавидела его — и отвечала на поцелуй со всей силой своей боли и обиды.

Рон на секунду отстранился, переводя дух, всё еще держа её лицо.

— Скажи что, любишь, Гермиона! Умоляю! — его глаза обжигали огнём.

— Я люблю тебя, — прошептала она, наконец, отпуская стул и обнимая его за шею.

Она сама не верила, что сказала это. Да что с ней такое? Где её гордость, достоинство, принципы? Как она может так унижаться, превращаться в тряпку от одного поцелуя? Её ум словно отключился, мысли остановились, а чувства пришли в движение. Она ощутила, как внутри поднимается знакомое тепло, порхают бабочки в животе. Плевать на всё, подумала она. Пусть это будет в последний раз, но я хочу его, сейчас хочу быть с ним, не могу отказаться от него! Будь, что будет!

Они стали стаскивать одежду друг с друга, а потом каждый с себя — потому что так было быстрее, и, взявшись за руки, побежали в спальню.

Голод последних недель, желание снова ощутить родное, любимое тело, страх навсегда потерять Гермиону заставили Рона буквально терзать её. В какой-то момент он испугался, что слишком груб с ней, что причиняет ей боль. Но она стонала точно не от боли. Её голова металась по подушке, и Рон вдруг подумал, что она спутает волосы, как бывало не раз, а потом будет ворчать на него. Что может быть лучше, чем заниматься любовью с любимой? Он знал, что она не простила его, но сейчас она была с ним и призналась, что любит! Удовольствие настолько захлестнуло его, что он в исступлении шептал и шептал её имя.

Они ещё долго лежали рядом, сцепив пальцы рук. Это сплетение пальцев было их любимым жестом. Где бы они ни были — в гостях, на работе, в кафе — стоило кому-то одному взять руку другого и сплести пальцы, как они начинали улыбаться. Это значило — люблю тебя, хочу тебя, хочу переплетать с тобой руки, ноги, душу. Рон очень любил этот жест. Ему казалось, что они соединяют всю силу их магии, передают мысли. Гермиона как-то сказала, что проводя своими пальцами по его подушечкам, вспоминает, как нежно он ласкает её. Стоило ей тронуть его пальцы и медленно провести своими — в нём тут же просыпалось желание.

Рон первый повернулся и пригладил её непослушные волосы. Гермиона прищурилась, ожидая, что он скажет какую-нибудь гадость, и не ошиблась.

— Ты раньше так не кричала, — заметил он, — соседи подумают, что у меня тут пыточная! Придется в следующий раз наложить на тебя Силенцио, а то я оглохну.

Она возмущенно стукнула его ладонью по животу.

— А ты, кажется, искусал меня, — Гермиона провела рукой по губе, — похоже, ты бешеный.

Он поднялся, приблизился к ней и нежно поцеловал в губы.

— Прости, я не знаю, что на меня нашло.

— Придётся тебя простить, — прошептала она, думая с сожалением, что это больше никогда не повторится. Чувства отступили, разум вернулся. Сейчас он уснёт, и она уйдёт.

Однако усталость дала о себе знать. Они обнялись и спокойно уснули, не зная, что трейсеры на их запястьях посылали невидимые сигналы тому, кто умел их считывать, определяя их местонахождение. Маленькие идентификационные знаки, впечатанные в тело каждого аврора, должны были помочь найти их в случае любого происшествия и даже смерти.

Следящий усмехнулся. Две зеленые фигурки на небольшой карте, светящейся в воздухе прямо перед ним, слились в одну. Так-так, Уизли и Грейнджер! Ну что ж, она покинула своё тайное укрытие? Пожалуй, теперь за ней можно не следить до утра. Маг перенес своё внимание на другую часть карты. Он ещё какое-то время наблюдал за подвижными и неподвижными точками, а потом, махнув палочкой, прошептал: «Скуро». Карта погасла, и всё вокруг него погрузилось в темноту.

* * *

Наутро Гермиона проснулась, с горечью осознавая, что должна была уйти еще ночью. Теперь это будет сделать сложнее! Она больше не чувствовала себя в Ирисе, как дома. Пару минут она лежала, не шевелясь, со стыдом вспоминая прошедшую ночь.

Гермиона почти всегда просыпалась раньше Рона и любила утренние часы. Она готовила завтрак, зато он часто по вечерам радовал её приготовленным ужином. Когда они начали жить вместе, Гермиона даже не предполагала, как комфортно ей будет делить с ним один дом. Конечно, до этого она провела много месяцев в одной палатке с Роном и Гарри — но тогда об уюте можно было и не мечтать.

Вспоминая комнату Рона в Норе, Гермиона полагала, что будет вечно убирать за ним разбросанные вещи, что ему будет наплевать на мебель и интерьер, потому что интереса и вкуса к таким вещам он никогда не проявлял. Она ожидала, что придётся много готовить, учитывая его аппетит и привычку вкусно поесть, что он будет таскать её по пабам, или валяться вечерами на диване, потягивая сливочное пиво или ещё того хуже — огневиски.

Рон удивил её своей серьёзностью. Внимательно оглядев их небольшую квартирку, он стал расхаживать по ней и рассказывать, что где будет расположено. Он настаивал на каждой мелочи, так что Гермионе в итоге пришлось сдаться, повторяя себе, что счастье не в цвете диванов и шкафов. Рон помогал ей готовить, пытаясь опробовать рецепты матери, и почти никогда не ругал за ужасную стряпню. А ругать было за что! Она не любила готовить, и даже самые простые блюда иногда давались ей с трудом. Разбросанные им вещи всё ещё были проблемой, но, учитывая свои собственные недостатки, Гермиона готова была закрыть на это глаза.

Она с нежностью посмотрела на спящего на животе Рона и улыбнулась. Его рыжие волосы растрепались, он спал, как маленький, открыв рот и подсунув ладонь под щёку. Почему-то ей подумалось в этот момент, что так бы спал её малыш — их сын. Он был бы таким же рыжим и смешным, с веснушками на носу, которые Рон так не любил.

Но это всё были мечты из прошлого — сейчас она должна решить, что между ними происходит. Что у него с Кэрол? Несмотря на страсть прошедшей ночи, она понимала, что одним порывом отношения не восстановишь. Они так и не поговорили о том, что у них на душе, о той сцене, которая открылась ей вчера после неожиданного появления в камине. Гермиона вспомнила о цели своего вчерашнего прихода, тихо встала и открыла свой шкаф. Она оделась, быстро отобрала нужные вещи, среди них пару нарядных туфель и красное платье, и, осторожно ступая, прошла в гостиную, прикрыв за собой дверь.

Нужно было уйти незаметно, потому что к разговору она была пока не готова.

Шум в камине слегка напугал её — так рано к ним мог заявиться только Гарри, но в камине стояла женская фигура.

Кэрол? Что ей опять нужно, чёрт возьми?

— Доброе утро, я пришла вернуть твою мантию, — Кэрол с невозмутимым видом прошла в гостиную и аккуратно положила мантию на диван.

— Привет, — мрачно ответила Гермиона, явно не радуясь встрече, — вернула?

Она проводила Кэрол недобрым взглядом, не боясь показаться негостеприимной, и с раздражением подумала, что они словно поменялись ролями: теперь Гермиона стояла, сжимая в руках свои вещи, собираясь улизнуть через камин. Кэрол окинула взглядом гостиную, еле сдерживая улыбку: да здесь словно ураган прошёлся! На полу в беспорядке валялась мужская и женская одежда, причём некоторые её детали были довольно интимными. Гермиона со злорадством проследила за взглядом Кэрол, пытаясь отыскать в нём следы ревности.

— Что-нибудь ещё? — она сверлила гостью недобрым взглядом.

— Вообще-то я пришла проверить, всё ли в порядке с Роном, — неуверенно сказала Кэрол.

— Пять минут назад сладко спал. Откуда такое беспокойство?

— У него не проходят приступы депрессии, а лечение пока не помогло.

Гермиона тут же почувствовала укол совести и упрекнула себя за эгоизм — она совсем забыла, что пришла домой не только за ворохом нарядов и даже не спросила, как Рон. Оказывается, её старания пошли насмарку, контрзаклинание не подействовало.

— Гермиона, спасибо тебе, я знаю, что ты придумала антидот, который нам так нужен. Но меня спас Рон! Поверь, ему это было очень нелегко, — Кэрол говорила, с достоинством подняв голову.

Гермиона пропустила её тираду мимо ушей, думая о своём. Она была человеком дела, и всё, что не было доведено до конца, угнетало её.

— Почему Рону не помогло лечение?

— Он сказал, что не может смеяться! Мы вместе смотрели телевизор, я хохотала, а он даже не улыбнулся. Его почему-то ничто не радует, а без смеха лекарство не действует!

— Я знаю, — по-деловому отметила Гермиона и в задумчивости села на диван, положив рядом туфли и ворох отобранной одежды. Она пыталась вспомнить, что заставляло Рона смеяться больше всего. Когда в квиддиче победили «Пушки Педдл», он ужасно обрадовался, громко прокричал «йе–хо!» и станцевал смесь танца живота с самбой. А ещё Гермиона припомнила, как они с Джинни показывали Рону и Гарри парад нарядов. Гермиона тогда надела туфли на ужасно высоких каблуках и с непривычки подвернула ногу. Когда она свалилась на пол и, потянув за собой Джинни, порвала той платье, Рон хохотал, как ненормальный, и клялся, что в жизни не забудет это шоу.

Гермиона понимала, что ни один из этих способов рассмешить Рона сейчас не годится. А вообще он так легко смеялся и радовался! Но только не в последний месяц.

— Вы смотрели телевизор? — переспросила она у Кэрол, и та кивнула.

Гермиона вспомнила, что Рон любил одну маггловскую комедию, которую она терпеть не могла, ругая его за дурной вкус. Кажется, «Полицейская академия». Она вскочила и, подбежав к книжному шкафу, стала что-то лихорадочно искать на полках.

Кэрол наблюдала за ней с подозрением: ведет себя, как ненормальная, подумала она. Что Рон в ней нашёл?

— Вот, — с победным видом Гермиона протянула Кэрол коробку с видеокассетой, — ему это всегда нравилось. Будет смеяться, как миленький!

Гермиона хотела уйти, но не решалась оставить соперницу в квартире наедине с Роном. Она понимала, что ничто не мешает Кэрол прийти в Ирис в любой другой момент, но при мысли, что Рон проснётся и увидит виновницу их разлуки, она заколебалась. Кэрол нарушила молчание:

— Тебе не стоит оставлять его одного.

Она что, мысли мои читает, удивилась Гермиона.

— Ты не знаешь, как опасны могут быть приступы, — спокойно продолжала Кэрол, будто разговаривала с малым ребёнком. — Они приближаются, как дементоры, ощущаешь холод, потом тоску и пустоту. Затем перед глазами встают самые ужасные моменты жизни — твои промахи, унижения, подлые поступки. Как ты обманул маму, сломал чужую вещь, как тебя высмеяли за глупость. А потом — как умирали твои родные. Ненавидишь себя и понимаешь, что жизнь напрасна, жить больше нельзя, — Кэрол закончила почти шёпотом, — меня постоянно привязывали к кровати, чтобы я не навредила себе.

Гермиона содрогнулась. Неужели Рон испытывает такое?

— Надо, чтобы кто-нибудь был рядом, — закончила нотацию Кэрол.

— Я не могу остаться, — твердо сказала Гермиона, понимая, что ведёт себя, как упрямый ребёнок. — Я уверена, что сегодня лечение поможет и Рон справится. Он умеет управлять приступами, — Гермиона знала, что во время приступа Рон просто сжимал голову ладонями на несколько минут.

— Тогда останусь я, — укоризненно ответила Кэрол.

Не желая продолжать разговор, Гермиона схватила свои вещи и аппарировала, не попрощавшись. Что ж, Кэрол хочет быть ему за няньку — это её право, подумала она, перемещаясь в свой новый неуютный дом.

Кэрол ненадолго задержалась в гостиной. Ей было жаль, что она не убедила Гермиону остаться — Рону бы этого очень хотелось. Это меньшее, что Кэрол могла бы сделать для него! Она усмехнулась, снова взглянув на разбросанную по полу одежду, взяла видеокассету, зашла в камин и скрылась в вихре летучего пороха, зная, что через час они с Роном увидятся в лазарете.

* * *

Рон проснулся от тихих голосов в гостиной и сел на кровати. Гермионы рядом не было, и он удивился: с кем она может говорить в такую рань? Заметив открытую дверь платяного шкафа, Рон застыл на месте — сразу было видно, что на её полке стало меньше вещей. Снедаемый дурным предчувствием, он быстро натянул брюки и вышел из спальни. В гостиной никого не было. Несмотря на беспорядок, он сразу увидел мантию Гермионы, сложенную на диване.

Она говорила с Кэрол. Чем дело закончилось? Девчонки не подрались? При всём своём уважении к Гермионе, в стычке с Кэрол у неё не было шансов. Нет, Кэрол не решилась бы обидеть его невесту!

Он собрал их одежду, разбросанную по полу гостиной, и отнёс в бак для стирки. Что на них вчера нашло? Как она могла уйти, не разбудив его? Вот так просто ушла, забрав свои вещи, даже не поговорив с ним. Он закусил губу, подумав о том, что Гермиона, вероятно, вчера приходила за одеждой. А он, дурак, подумал, что она соскучилась. Сцены прошлой ночи мелькали у него перед глазами. Почему-то ярче всего в памяти отпечаталось её падение. Рон так и не понял, почему она упала, и это беспокоило его. «А вдруг она беременна?» — пронеслось у него в голове. В последние месяцы они не всегда были осторожны. Конечно, Гермиона всегда внимательно считала дни, но Рон ни в чём не был уверен. От этой мысли сразу заскребло на душе. Он даже не знает, где она!

* * *

В воскресенье в Министерстве почти не наблюдалось движения. Рон обещал Элинор прийти на очередной сеанс терапии в лазарет, поэтому и спешил туда в выходной день. Ему осталось пройти совсем немного.

Ощущение холода настигло неожиданно, словно окатило ледяной водой.

Очередной приступ начался настолько внезапно, что Рон не был готов к нему. Он прислонился к стене и медленно сполз на пол. В глазах потемнело, а потом стали мелькать картины из прошлого — вот он сидит в подвале дома Малфоя, а сверху доносятся пронзительные крики Гермионы; вот Лестрейндж направляет на Гермиону палочку; вот он смотрит на крестраж и видит поцелуй Гермионы и Гарри; вот тело его брата опускают в могилу. Тёмная воронка стала засасывать в пустоту. Рон медленно двигался в холодном водяном потоке, словно опускаясь на дно мутного океана. Тоска, как пиявка, засосала в груди. Нельзя больше жить, нельзя!

Не осознавая, что делает, сидя на полу с закрытыми глазами, Рон достал из кармана палочку и направил её себе в горло. Нужно только шепнуть заклинание, и всё закончится, кожу разрежет острая полоса, и он успокоится. Не успел Рон открыть рот, как палочка вылетела из его руки. Значит, нужно аппарировать на высокий утёс и спрыгнуть с него! Рон попытался представить гряду утесов, возле которых он был, выполняя одну из миссий. Высокие белые склоны — а под ними спасительная бурная пучина. Что-то сдавило его руки, затем всё тело, мешая аппарировать. Он словно бился телом о преграду, которая не пускала его. В отчаянии он закричал, желая вырваться из этих пут, а потом всё окутала серая дымка.

Рон открыл глаза и понял, что лежит на кровати в лазарете, а над ним склонились взволнованные лица Элинор, Кэрол, Стефана и Миллса. Его тело было крепко связано волшебными путами, которые не давали пошевелиться.

— Ну, наконец-то! — раздался возмущенный голос Элинор. — Вздумал нас пугать, гад такой!

Она тихо выругалась, поправляя свои седые всклокоченные волосы.

— Элинор, я не думал, что вы знаете такие слова, — хрипло сказал Рон и попытался улыбнуться. У него сел голос — неужели от крика?

— Он ещё издевается! — её возмущению не было предела. — Что за позор бы был, если б тебя нашли без головы прямо возле моего лазарета! Моя репутация погибла бы навсегда!

Элинор отвернулась и резко села на стул, который заскрипел под тяжестью её веса.

Встревоженная Кэрол прошептала:

— Ты ужасно напугал нас! Я не думала, что твои приступы дойдут до такого!

— Снимите с меня путы, а то руки болят, — возмутился Рон. Его слегка мутило, но сознание было совершенно ясным. Он помнил всё, что только что мелькало в голове, но страха и отчаяния больше не было. Только досада на себя за то, что не смог справиться с приступом.

Элинор сжалилась и, махнув палочкой, сняла с него путы.

— Хорошо, что отсюда нельзя аппарировать, а то мы точно тебя никогда бы не нашли! — всё ещё ворчала она. — Только попробуй сказать, что отправишься домой, я опять путы наложу! — добавила Элинор с угрозой.

Рон сел на кровати, разминая руки.

— Лечите меня, как хотите, я сдаюсь! — пробубнил он, — мне ещё пожить охота!

Ещё час он просидел в лазарете, обсуждая со Стефаном его улучшение. Высокий, темноволосый, с карими глазами и широкой улыбкой отца, Стефан болтал, как будто его болезни и не бывало. Он поделился с Роном тем, что его мучило во время приступов: один раз во время операции он случайно попал заклинанием в мальчишку и рассек ему грудь, того еле спасли, и его испуганные глаза часто виделись Стефану. А еще он видел свою мать над могилой её брата, погибшего в последней войне.

Когда пришло время сеанса терапии, Кэрол прервала их беседу и загадочно улыбнулась Рону.

— Сегодня я попробую тебя рассмешить, тогда зелье и заклинание подействуют. Сюрприз! — она достала кассету, полученную от Гермионы. — Если тебя это не развеселит, будем со Стефаном щекотать в четыре руки, — пригрозила она.