Шаги навстречу (гет)

Просыпаюсь, как от толчка. Судя по часам, поспала я знатно — где-то минут сорок. Прислушиваюсь. В ванной из крана течёт вода. Странно, вроде закрывала, хотя, не уверена. Плетусь в ванную, открываю дверь. Картина маслом — \"Возвращение блудного мужа\". Упомянутый блудный муж сидит на бортике ванной, старательно смывая кровь с порезанной руки, на полу остатки того, что когда-то было рубашкой, спина — один сплошной синяк, кровоподтёки. Кровь на коротком ежике волос, запеклась в ухе... Он, не замечая меня, промывает рану под текущей струёй воды, кровь стекает в водосток не собираясь останавливаться... Я чувствую, как у меня слабеют ноги, как начинает мутиться в голове. Вот именно сейчас мне это не нужно. Изо всех сил сжимаю кулаки, боль в пальцах приводит в себя. Глубоко вздыхаю... Ох, запах крови... Что-то сегодня её многовато!

— Максим! — я осторожно дотрагиваюсь до его плеча.

Он поворачивается и, чтобы не закричать, я затыкаю себе рот ладонью. Лицо разбито, глубокий порез на лбу, глаз заплыл... Да что же это такое! Я чувствую, что начинаю задыхаться, ещё секунда, и я просто скачусь в истерику! Удержаться от неё мне помогает только то, что я успеваю разглядеть расширенный зрачок смотрящего на меня глаза. Так, это уже серьёзно. Я выскакиваю из ванной и бросаюсь к телефону.

— Мама? — боже, какое счастье, она на месте! — Мама, я сейчас привезу Максима, организуй встречу, пожалуйста!

Голос у меня неестественно звенит от напряжения.

— Насколько серьёзно? — слышу, как мама набирает номер по второму телефону.

— Сотрясение, порезы, ушибы...

— Встретим, вези... И, Лида? Не волнуйся, всё обойдётся...

Бегом возвращаюсь обратно. Макс всё так же сидит на бортике ванной, вода вместе с кровью всё так же стекает по руке вниз. Что он, совсем ничего не соображает, надо же перевязать! Вытаскиваю аптечку, выключаю воду, осторожно беру безвольно опущенную руку, промакиваю полотенцем. Сразу же выступают несколько порезов, парочка особенно глубоких начинает кровоточить. Закусываю губу и старательно бинтую ему руку. Заглядываю в лицо...

— Макс, ты меня слышишь, Макс? — я вглядываюсь в его глаза. Он смотрит сквозь меня. Чёрт, чёрт....

Я бросаюсь в спальню, срываю с себя пижаму и быстро влезаю в комбинезон, в котором езжу на \"промысел\". Достаю из шкафа большое банное полотенце — нет смысла искать рубашку, да я и не смогу её натянуть на него сейчас. Хватаю по дороге ключи от машины, несколько купюр из лежащей на столе пачки денег — мало ли что, лишним не будет. Возвращаюсь в ванную и накидываю полотенце Максу на плечи.

— Максюша, вставай, помоги мне! — пытаюсь его поднять, обнимаю за пояс, тяну к выходу. — Вставай! Поедем в больницу, ты меня слышишь? Идём, ну, же!

Не знаю, сколько времени занял у нас спуск по лестнице. Двигается он с трудом, стонет сквозь зубы и, кажется, меня совсем не слышит... Мамочка, да что же это такое...

Я усаживаю его в машину, пристёгиваю, и мы несёмся по ночному городу на запредельной скорости.

— Макс, ты меня слышишь? Не засыпай, Макс!

Обычно, я очень осторожный водитель, наверное, даже излишне осторожный, лихачество — это не моё, но не сейчас. Я несусь по дороге, не видя перекрёстков и светофоров, срезаю углы и ныряя в подворотни. Кому как не мне знать все короткие дороги в этом районе! На одном из поворотов свет фонаря падает Максиму на лицо, и я вижу, как в углу рта набухает и ползёт вниз тяжёлая кровяная капля...

— Максим, не спи!

Слезы струятся по моему лицу неостановимым потоком, я просто не успеваю их вытирать. Я уже давно вою в голос и в голове бьётся только одна мысль: \"Быстрее, ну, быстрее!\"

На подъезде к больнице мне приходиться сбрасывать скорость — асфальт тут весь во вмятинах и колдобинах. Машину нещадно трясёт, и я даже боюсь предположить, насколько ему больно...

У дверей приёмного покоя стоит мама, а рядом с ней огромный бородатый мужик, в белом халате, с засученными, как у мясника в нашем магазине, рукавами. Увидев его, я чувствую, как меня немного отпускает. Какое счастье, это же сам Борис Львович! Про него идёт слух, что он мёртвого поднимет, из кусочков соберёт. Во время своих дежурств видела его только раз, но уж наслушалась немало...

Я выскакиваю из машины, истерически улыбаясь сквозь залившие моё лицо слёзы: \"Борис Львович, пожалуйста... помогите нам... пожалуйста...\"

— Всё, всё, девочка, не мельтеши, — он отстраняет меня своей огромной, лопатообразной рукой, наклоняется над Максимом, отстёгивает ремень безопасности, пальцами быстро касается его лица, шеи, груди и одним рывком вытаскивает и перекладывает на подкатанную медбратом каталку.

— Ко мне поднимай! А ты, — он толстым пальцем показывает на меня. — С мамой иди, потом подойдёшь.

— Нет, я сейчас... нет, я не могу... — я вырываюсь из маминых рук и бегу следом за медбратом к лифту.

— Хорошо, хорошо, — врач быстрым шагом идёт рядом. — Только не кричи — больница всё-таки!

Мы заходим в лифт. Я, не отрываясь, смотрю на лицо Максима. Мне очень страшно.

— Где его так отделали?

— Не знаю, он вообще-то спортсмен... соревнования...

— Соревнования? М-да... Разберёмся, — мы въезжаем в отделение. — Хочешь сидеть — сиди тут, мне не мешать. Ясно?

— Да, да, — я киваю, как китайский болванчик. — Только, Борис Львович, Вы... пожалуйста... прошу Вас... — я рыдаю уже в полный голос.

— Да всё нормально будет, — он гладит меня по голове. — Вытри нос.

Двери захлопываются. Я остаюсь в коридоре одна. Некоторое время смотрю на дверь, потом чувствую, что силы меня покидают и поворачиваюсь в поисках стула. Мама стоит сзади. Она обнимает меня, отводит к диванчику в углу, и я выплакиваю ей на плечо весь ужас этой ночи.

Дальнейшие часы сливаются в одно длинное ожидание. Я засыпаю, укрывшись халатом, пью какие-то таблетки, потом отвратительного вкуса чай. Хожу, как маятник по коридору из конца в конец. Однажды дверь открывается, и молоденькая медсестра выносит кюветку с пробирками. Мне смутно знакомо её лицо — Оля или Вера? Она тоже вроде узнаёт меня — за время моих ночных дежурств мне удалось познакомиться со многими работающими в больнице.

— О, привет! Ты что тут делаешь?

— Да так...

— А, да? — её мой ответ устраивает. — Слушай, не отнесёшь в лабораторию? Знаешь где? Ну, спасибо! — и всунув мне в руки кюветку, она захлопывает за собой дверь. Я перевожу взгляд на то, что держу в руках.

Сколько пробирок... На направлении одно имя — \"Андреев М\". Макс... Я прижимаю посудину к груди и иду в лабораторию. Водоворот мыслей в голове неожиданно выносит на поверхность воспоминание о том, что пару недель назад я, по маминым настояниям, сдавала тут анализы — маме не нравился мой заморенный вид. А какой должен быть вид у человека, спящего по пять — шесть часов в сутки, а иногда и меньше, на протяжении многих недель?

Отдаю пробирки, забираю свои результаты — несколько разнокалиберных бумажек. Читаю первую — ха, так и есть, анемия. Рекомендация — принимать препараты железа. Пойду ручку двери погрызу, дешевле выйдет.

Сворачиваю всё в трубку, засовываю в карман — потом посмотрю. Почти бегом возвращаюсь обратно. Сколько же можно ждать? Начинаю снова вышагивать по коридору. \"Пусть всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо...\"

Дверь открывается.

— Детка, ты ещё тут? — Борис Львович выходит в коридор.

— Конечно! — я смотрю на него, забыв дышать. — Что?

— Ну, так... — он поглаживает свою бороду. — Выглядит хуже, чем имеет место быть. Прямой опасности нет. Перелом четырёх рёбер, ключица, — киваю, это я заметила. — Сотрясение... Неприятно, конечно, но, учитывая обстоятельства — опять же, не так страшно, как могло бы быть. Гематомы... Ну, это ерунда, ушиб грудины — пока сказать трудно, но вроде обошлось, не страшно. Трещина в челюсти, ножевые на руке зашили...

Я зажимаю себе рот полой халата и молча реву.

— Ну, ну, успокойся. Я же сказал, всё не так страшно... — он с сомнением смотрит на меня. — Даже шрам на лбу вряд ли большой будет... Чего ты так переживаешь? Подумаешь, шрам!

— Да наплевать на шрам... Рёбра, челюсть... — я захлёбываюсь.

Врач смотрит на меня очень озадаченно.

— Ты же сказала, что парень спортсмен, значит, травмы — дело обычное. Многовато, конечно.

— Не было у него таких травм никогда. Вывихи, пару шишек...

— Хм... — он опять поглаживает бороду. — Везучий, значит. Короче, так — постельный режим, никаких разговоров, покой и тишина. Пару дней понаблюдаю, потом переведу в общую палату.

— А что наблюдать? — настораживаюсь я, хлюпая носом.

— Повреждения внутренних органов не вижу, но ушиб передней брюшной стенки присутствует... Лучше перебдеть. Всё. Меня ждут. Сиделкой сегодня у него Верочка посидит. Можешь зайти на пару минут.

— Борис Львович, я сиделкой посижу!

— Тебе отдохнуть надо...

— Не надо, я посижу! — слёзы мгновенно высыхают, и я решительно устремляюсь к двери.

— Хм, ну, хорошо, — он заходит в палату вместе со мной.

— Верочка, ты свободна, можешь идти. Детка, — он трёт лоб, — забыл, как тебя?

— Лида.

— Да, Лидочка, вот кнопка вызова, лёд в компрессе сменишь. Скоро дежурная медсестра подойдёт.

— Хорошо, спасибо Вам, Борис Львович!

— Пока что не за что, — он улыбается и, пропустив Веру в дверь, уходит. Я подхожу к кровати.

Провода, трубки, бинты, белое лицо на белой наволочке. Пузырь со льдом на лбу, повязка на глазу... Красавец! Я поправляю одеяло, дотрагиваюсь до руки. Во мне борются два чувства. Первое — дождавшись выздоровления устроить грандиозный скандал, как в итальянском кино, с проклятьями, битьём посуды и выкидыванием в окно предметов домашнего обихода — за враньё, за недосказанность, за скрытность. Второе, не менее сильное желание — увезти домой, обложить подушками, привязать к кровати и никуда не отпускать из дома, ни на минуту не выпускать из поля зрения, никогда...

Я придвигаю к кровати низкий стул, беру мужа за руку и кладу голову на край кровати. Закрываю глаза... \"Всё будет хорошо, правда?\"

Бумажки, шурша, выпадают из нагрудного кармана. Я поднимаю их с пола, разглаживаю на колене, пробегаю глазами. Анемия — это уже видела, низкий гемоглобин, недостаточные показатели витаминов В и D, анализ крови на ХГЧ — \"положительно\". Что??? Строчки прыгают у меня перед глазами, я перечитываю ещё раз. И ещё раз. Да какого чёрта?! Это когда же мы успели-то?! Нет, ну, всё-таки мы пересекались иногда, да и проблемы с изделием номер два у нас были — не умеют китайцы его делать, вон их поэтому сколько! — так вроде всё обошлось... Или нет? Я в смятении тру лоб, смотрю на календарь на стене, потом начинаю загибать пальцы... Ой... А я даже не обратила внимания...

Перевожу взгляд на Максима. Наверное, мне пора повзрослеть. Да, самое время. Больше никаких единолично принятых тобой решений, дорогой муж, не будет. Слишком долго я была удобной тихой домашней жёнушкой. Всё, хватит!

Я улыбаюсь. Целую Макса в свободное от повязок и мазей место на щеке, поправляю ледовый компресс. Кладу руку себе на живот — нам нужен здоровый папа, правда, малыш?