Повелители бури (джен)

Глава 2 (12).

Серый, белый, золотой

Когда из толпы вперёд выбивается кто-то один, рука Марка дёргается в локте, импульс передаётся сразу и Лере — Марк быстро оглядывается, зная, что Лерайе присмотрит за главным охранником. У них и зрение одно на двоих, справятся. Сам же он пристально разглядывает внезапно очутившуюся в окружении девочку… скорее даже девушку. Юную и невинную, как яблоневый цветок, прелестную, как ухоженная коллекционная куколка. Лет восемнадцать, уже не подросток, но с остаточной подростковой порывистостью движений.

Марк в своё время знал всю верхушку Круга, но эту девушку не узнавал. Логично, в принципе: Аторин покинул Круг восемь лет назад, стало быть, если эта особа и состояла уже тогда, то была совсем ребёнком. Однако в её чертах есть что-то подозрительно знакомое. Возможно, наследница какого-то рода, вот и похожа на предков. Не зная, чего ждать от неожиданно появившейся участницы, Марк придвигается ближе к Лерайе — в случае необходимости призовёт, не медля.

Однако девушка и не вызывает нужды сражаться. Более того, она останавливается рядом с компанией ворвавшихся и смотрит прямиком на охранника — плечи напряжены, спина выпрямлена, талия стальная и стойкая выдаёт воспитание. Девушка похожа на тростинку, и чёрт знает, что будет с ней при урагане. Она сама, кажется, не до конца понимает, что собирается делать, но обращается к главному стражу вежливо и с лёгкой приветливостью:

— Добрый день, сир Элисвуд. Не объясните, что происходит?

Охранник — Хозяин лет сорока, с призванным тесаком в опущенной руке — хмурится. С одной стороны, внезапное вторжение на территорию резиденции тех, кто должен смирно сидеть за оградой, развязывает ему руки. С другой — он отлично знаком с Марком, а теперь, спустя восемь лет, не может сомневаться, что тот не сидел сложа руки и оттачивал мастерство. И раньше не ладили, если сейчас сцепятся — точно деревья все в парке положат. А кроме того, появилась эта девушка — явно фигура неоднозначная, потому что даже Элисвуд не представляет, как реагировать.

— Прошу, мисс, возвращайтесь к себе, — наконец, выдаёт он грубовато, в попытке смягчить дёргает уголком рта. — Это внутренние дела Круга, к которым вы не имеете отношения.

Это уже Марку не совсем ясно. Он, не скрываясь, рассматривает девушку, и под изучающей темнотой его глаз та ёжится, косится нерешительно, однако к Элисвуду обращается с прежним спокойствием:

— Вы правы, отношения не имею. Но моя досточтимая семья — имеет. И от её лица я бы хотела уточнить обстановку.

— Вашему отцу не понравится ваше вмешательство. — Элисвуд решает не церемониться. Однако, встречая отпор, девушка словно набирается храбрости, приподнимает подбородок; трогательно невинные, как у оленёнка, глаза её отражают небо концентрированным сверканием.

— Прежде чем негодовать, он должен будет узнать о данном происшествии, — проговаривает она внятно и неторопливо, но без излишней дерзости. — А так как — несмотря на все детали — я являюсь его дочерью, меня он выслушает в первую очередь. Вы будете готовы разговаривать с отцом после того, как с ним поговорю я?

Судя по всему, эта тонконогая лань мало на что влияет в Круге — пусть и статусный, но охранник Элисвуд имеет право ей возражать. Однако девушка зашла с другой стороны и воспользовалась единственным козырем; пока Марк гадает, кем именно является её отец, Элисвуд разрывается выбором и цедит сквозь зубы:

— Данные личности находятся в городе как гости Круга и должны ожидать приглашения. Им запрещено покидать отведённый участок.

Андрей даже не вмешивается, с чрезмерным любопытством наблюдая за тем, как поворачиваются события. Ника рядом считает взглядом безымянных, и Марк успевает уловить оттенок гордости: всё-таки это он повторял раз за разом, что необходимо разделять внимание, чтобы в сложной ситуации не вертеться обоим в одну сторону. Андрей рассматривает девушку, Ника — врагов. Верно уловили, да ещё и скооперироваться сумели. Хорошие ученики.

На самом деле, если действовать по уму, стоило подождать официального приглашения. Однако у Марка было достаточно времени, чтобы взвесить и прийти к выводу: не важно, будут ли они поступать осторожно. Да, Круг не шутит, чувство юмора у него атрофировалось вместе с толерантностью, но если следовать их правилам и этикету, точно далеко не продвинешься. В этом плане Андрей выигрывает. Беспринципный и не желающий подчиняться чему-либо, что он не уважает от сердца, он не позволит себя нагнуть. Марку и Лерайе проще следовать за ним и его безрассудностью, чем трястись и ждать своей судьбы.

Да и судьба у них незавидная. По всем законам их обоих должны казнить. Тут уж либо терпишь, либо ставишь на карту всё. Кто-кто, а Андрей в картах смыслит, и Марк, откинув сомнения, решает всё же поддерживать его. До конца. Пусть этот зеленоглазый парнишка и кажется порой полным сумасбродом.

— И что планируете делать дальше? — интересуется девушка, складывая руки за спиной. Оружия при ней нет, а сама — определённо человек. Она не представляет угрозы.

— Отвести в камеры для временных задержанных, — с неохотой отвечает Элисвуд, припугнутый образом некоего «отца».

— Уверяю вас, это лишнее.

— Вы не имеете права мне приказывать. Вы не состоите в Круге.

— Могу связаться с отцом или братом, и они подтвердят, — пожимает плечами девушка. Она с нескрываемым любопытством оглядывается на Андрея и добавляет: — Полагаю, вам придётся сперва оповестить руководство, что к ним пришли гости, нуждающиеся в срочном разговоре. Мой отец дома, но в штабе наверняка находится господин Исаак.

— Замечательно! — присвистывает Андрей, прерывая разговор. Лучистые зелёные глаза вонзаются в Элисвуда, как клинки. — В таком случае, свяжитесь, пожалуйста, с неким господином Исааком. Мы требуем срочной аудиенции. А пока подождём и здесь — мы ведь не враги, можете снять охрану.

— Вы…

— Подтверждаю именем своего рода, — склоняет голову девушка. Она не улыбается, но как будто облегчённо выдыхает. — Снимите охрану. Пусть гости дожидаются свободно.

Элисвуд почти полыхает от гнева, и Марку становится смешно. Ему нос утёрла какая-то девчонка с очевидно незавидным статусом, а он и права возразить не умеет. Как же легко в Круге всё решает кровь — выпущенная или текущая в жилах. Марк берёт Леру за руку, успокаивая; у него ладонь широкая, с загрубевшей от труда кожей, у Лерайе — нежная и аккуратная. Она сжимает его пальцы и тихо переводит дыхание. О Круге она знает только из рассказов супруга, поэтому готовится к любому исходу — и дело решается в их пользу.

Охранников действительно распускают. Девушка, оглядываясь на людей, слегка приседает, притронувшись к краю юбки, и тут же, разворачиваясь, торопится исчезнуть. Андрей срывается с места и через плечо бросает:

— Пригляди за Никой!

Оставленная на попечение старших Ника орёт ему вслед: «Кидала» и поворачивается насупленно к Марку.

— Вот что у меня за Хозяин? — обвиняюще ворчит она. — В другой стране и то за юбками волочится!

Тревога медленно оставляет её, как вода стекает по краям очищенной чаши. Лерайе обнимает её за плечи и предлагает пройтись к лавочкам — пусть за ними всё ещё наблюдают со стороны, они хоть на свежем воздухе побудут.

«Что же я натворила!» — Алина готова выть и биться головой об стену. Впрочем, это и не понадобится, потому что ей перепадёт от родителей да похлеще, чем ещё когда-либо бывало. Да, объективно Алина может говорить от лица семьи, тест ДНК подтвердит. Но, в то же время, она вообще никто, а её желания — это только её проблемы. Захотела вступиться, а приплела родню. Элисвуд так просто это не оставит, донесёт до отца, а там уж Алине будет несладко.

Хотя при разговоре она держалась смело и уверенно, стоило конфликту разрешиться, как страх накатил волной. Алина проводит ладонью по лбу; что же за день такой, всё через обратную сторону!

«Но ведь я поступила правильно». Эта мысль останавливает бегство, и хотя Алина только что на всех порах летела прочь с места стычки, сейчас она сбавляет темп. Совсем медленно ступает по мостику над тонким ручьём, упирается руками в ограду и смотрит вниз, на воду. Да, она поступила правильно. Не перед родителями и другими членами Круга, а прежде всего перед собой. Понимание поражает её до глубины души, Алина чуть не наворачивается — а ведь правда, она не ошиблась! Это было честно. Едва ли не впервые в жизни Алина, наплевав на последствия своего непокорства, возразила кому-то, угрожать вздумала да ещё и своего добилась. Те люди дождутся аудиенции, не придётся призывать Оружие посреди улицы. А ведь среди них были преступники и неизвестные элементы, связанные с мафией… И за что, позвольте спросить, Алина сражалась?

Сомнения прерываются окриком:

— Миледи! Подождите!

Алина взвинчено подскакивает, рывком оборачивается. К ней спешит тот самый парень с золотистыми волосами, так и летит широкими шагами. Замедляется при приближении и останавливается. Он кривовато улыбается, смотрит с участием — с такого расстояния видно, что глаза у него ярко-зелёные, как неогранённые драгоценные камни.

—…Да? — отзывается Алина тихо, исподлобья разглядывая человека. Нечто в нём привлекает нещадно, отвернуться не выходит.

— Хотел поблагодарить вас за помощь, — улыбается парень. — Вы не обязаны были нас выручать, но выручили.

— Это мелочи, сэр. — Она приседает в реверансе. — Если позволите, я пойду.

— Скажите хоть ваше имя.

— Алина.

Он улыбается шире; солнце облегает со спины, превращая его голову в светящийся ореол, затемняя линию подбородка и изгиб шеи, не скрытый распахнутым воротником хаори.

— Андрей Вознесенский, очень приятно, — произносит он на чистейшем русском. Замечая, как вытягивается лицо Алины, посмеивается: — Не думаю, что я просчитался, но если так, будет забавно.

—…не просчитались. Я понимаю русский и говорю на нём. — Она робко склоняет голову набок: — Как вы поняли?

— Секрет, — Андрей подмигивает. — Так или иначе… Скажите, мисс, чего ж вас так не любит тот хмурый уродец? Понятно, почему они моего друга на дух не переносят, а вы-то чем их гнев заслужили?

— Ничем, — она пожимает плечами. — Родилась не Хозяином.

— И что? Это страшный грех?

— Для значимой в Круге семьи — да.

Парк слоняется ивами. В мае они уже покрылись листьями, разбрасывают по ветру сизые косы, и всё красится теплом. Ещё пара дней — не нужно будет носить верхнюю одежду, а там и лето. Там и девятнадцать лет Алины. Очередная отметка в календарике, где она кружком завершает каждый прожитый день. Смыслом особым они не наполнены, но Алина всё старается его создать — хоть какое-то значение, чтобы не чувствовать время бесполезным.

Андрей почёсывает висок.

— Видимо, здесь всё сложнее, чем Марк втолковывал, — вздыхает он полушутливо. — Получается, аристократы автоматически обязаны быть Хозяевами?

— Обычно так и выходит. Я исключение. — Алина не знает, зачем выкладывает правду, но этот человек отчего-то вызывает острый прилив доверия. Может, потому что слушает и слышит, да и за весёлым настроением его наверняка скрывается больше мыслей, чем выражается. — Среди них я дефектная, раз не могу призвать Оружие. Обычный человек.

— Это ведь не повод относиться к вам как к низшей касте, — он щурится, хотя солнце светит с его спины.

На ресницах тают искры. Алина сжимает край юбки.

— Для Круга Мечей — повод, — тихо отзывается она, и грустная улыбка сама касается губ. Всё же самообладание годами воспитывается. — Эм-м… Не беспокойтесь, я ничего не потребую взамен. Пожалуйста, не думайте, что в Круге все такие, как Элисвуд. Есть достойные люди.

— Как вы?

— Нет! Как сэр Алейро, например. — Алина очень старается не смутиться, но выходит плохо. — В общем… удачи вам.

Андрей смеряет её внимательным взглядом, словно просвечивая насквозь, и в то же время не желая причинить ей вреда. Элегантно кланяется, держа руку у пояса:

— И вам спасибо.

Под лопатками позванивают, едва соприкасаясь, подавленные и перешитые сотни раз крылья. Нитками отрываются, пытаясь раскрыться, и Алина снова вонзает иглу привычным и ненавистным жестом. Ей давно пора знать своё место, запомнить, кто она и сколько может дать. Однако внутри всё ещё теплится надежда: разве сегодняшний случай не показал, что и она на что-то способна? Пусть не без тени родительского статуса, но хоть что-то по своей воле сделала… Алина смотрит на человека напротив — ореол солнца укрывает его лицо, не поглощая при этом черты. От него можно ждать чего угодно, и странное, расплывчатое предчувствие затрагивает краешек души. Не может Алина сказать, хороший Андрей или плохой. Пришёл он создавать или разрушать. В нём словно неспящая, ждущая своего часа энергия — бесформенная и беспринципная, и её можно расходовать на что угодно.

«Разведка не ошиблась, — отдалённо думается. — Он и правда опасен. Может быть, для нас, может, для других. Или даже для себя. Но он опасен — не потому что призвал неизвестное именное, а потому что…»

Андрей идёт прочь, шаг его широк и неспешен, как у того, кто оценивает свои силы здраво. Такая ровная спина, плечи расправлены, и он, должно быть, собирается шуму навести. Это будет интересно увидеть. Будет интересным и узнать, что же он из себя представляет.

— Извините! — окликает его Алина непроизвольно, подаётся вперёд. На вьющихся кончиках прядей искрит недосказанность, в белой ленте, как в капкане, застывают сны. Андрей останавливается, и сердце продолжает за Алину, наполняя её странным, нечеловеческим страданием: — Вам никогда не говорили, что вы прокляты?

Андрей вполоборота оглядывается. Подбородок вскинут, глаза полуприкрыты — насмешливо и лукаво, как у чёрта в ином обличии, и холод изнутри заволакивает: она не ошиблась, но и не выразилась верно. Как будто за спиной Вознесенского — сонмы призраков, тянущих руки из-за его плеч, создающих незримый подвесной мост между ним и кем угодно.

— Говорили, — соглашается он без колебаний. — Однако моё проклятие довольно специфично. Я бы назвал его «благословением».

Если протянуть руку, можно коснуться его души, Алина знает — как и то, что это прикосновение принесёт страшную боль. Поэтому только смотрит ему вслед, поднеся сцепленные ладони к груди и молясь будто обо всех разом. «Надеюсь, он не станет частью Круга, — думает Алина и в свою очередь отворачивается. — Потому что если так, всю его энергию конфискуют и распределят так, как вздумают. Никакой свободы».

Алина не ненавидит Круг, но и полюбить его не смеет.

«Смотри своими глазами». Так сказала Лерайе, а позже повторил Андрей, но именно первую Ника восприняла максимально серьёзно.

Возможно, суть в их общности. Оружия между собой не могут дистанционно контактировать, не связаны каким-либо мистическим образом между собой, чувствовать друг друга на расстоянии не способны. И всё же они принадлежат к одной расе, а потому общаться между собой проще, чем с людьми. Ника до сих пор затрудняется: бывает, она описывает Андрею что-то, но не может объяснить правильно, что именно её зацепило. Не потому что говорить не умеет, а потому что Андрей никогда не увидит вещи так, как видит их она.

Это понимание настигло её в поезде. Внезапно и тяжело, как накрывает снежная туча город: поначалу мерещится облачком на горизонте, а затем вдруг оказывается над головой и разражается бурей. Незнакомка с глефой, которую Андрей знал по имени, скрылась, и Хозяин стоял, придерживая Нику, как прикрывая собственным крылом, и в тот момент они были единым дуэтом — слаженным, прекрасным. Они бы умерли друг за друга. Они смотрели вперёд одинаково и разделяли одну уверенность.

И всё же Ника поняла, что они никогда не будут одинаковы. Потому что битва у них одна, но войны — разные. Ника может перебирать по велению воли все воспоминания Хозяина, знать всю его жизнь и поднаготную, помнить внешность его знакомых и его оценки со школы. Андрей может видеть, где заключена её душа и как её ранить. Они могут доверять до бесконечности, не боясь, что вторая твоя половина разрушит и зальёт болью самый уязвимый уголок — и всё-таки они не станут одинаковы. Никогда. Они всегда будут разными, сколь бы ни старались друг друга постичь.

В первый день их пребывания в городе Круга Ника пришла к Лерайе и долго сидела рядом с ней, наблюдая, как та рисует. «Безликая звезда» — гроза Оружий и Хозяев, преступница и грешница, опасный воин — чудесно рисовала. Кисть порхала в её руках, как одушевлённая, и акварель расходилась по бумаге в узоры, где можно узнать себя и весь мир разом. Такой разноцветный и манящий, утончённый и эфемерный. Ника не слышала человеческие сказки, но, глядя на рисунки Лерайе, словно в них побывала. Услышав тихий смешок, вскинула лицо.

— Мне льстит, что ты смотришь с таким вниманием, — улыбаясь, сказала «Звезда».

— Ты рисуешь цветной водой.

— Это называется акварель. — Лера протянула ей кисть и чуть качнула ею: — На, попробуй.

Заинтригованная Ника порывисто поводила по бумаге, однако, как ни странно, не вышло. Конечно, растекавшееся из-под её руки облако было приятного оттенка, напоминало покрывало рассвета, когда над крышами ещё не поднимается солнце, но ничуть не походило на то, что делала Лерайе. Девочка, хмурясь, продолжала, затем вскинула глаза. Старшее Оружие смотрела с той же таинственной улыбкой, подперев подбородок рукой. В библиотеке стол был широким и располагался под самым окном. Света было достаточно.

— Разумное существо способно почти на всё. Даже миры создавать. Но это требует усердия и выработки навыков, и постоянно приходится перепрыгивать через себя, давить себе на страхи, сбивать границы, как кегли. — Она задумчиво приняла кисть обратно. — Тебе не понравилось рисовать?

— Понравилось, — честно призналась Ника. — Но получилось совсем не похоже на твоё.

— Оно и не должно быть похоже, — расплескался серебристый смех. Старшая не издевалась, пояснила серьёзно: — Творчество — это всегда часть тебя. Оно похоже исключительно на тебя. На твоё ядро, твою душу — называй как хочешь, суть одна. Ты создаёшь что-то, что несёт в себе частичку твоего чувства, поэтому не стоит считать его несовершенным. Ты уже совершенна. Ты — венец собственного искусства.

До того стоявшая Ника уселась напротив. Скрипнул табурет, зелёная подстилка на нём напоминала июльскую траву. Время здесь не имело значения, понятно было, почему Лере так понравилось. Девочка опустила голову на поверхность, уткнувшись подбородком; рост её не позволял ногами до пола дотянуться, да и толком локти на стол положить.

— Как ты можешь любить Марка? — совсем не по той теме спросила она. Прямо и откровенно, с чистым стремлением узнать и понять. Её не волновало, что Лерайе сочтёт вопрос невежливым; такие мелочи Нику не беспокоили априори.

— А как не могу? — фыркнула от смеха та, но сразу приняла благопристойный вид. — Впрочем… Я могу понять, что тебя волнует. То, что наши чувства не идентичны, ты об этом? Да, я так и поняла. Конечно, моя любовь и любовь Марка разнятся. Я — Оружие, он — человек. Даже попытайся я объяснить, в чём мы различаемся, запутаюсь; такое не объяснишь, верно?

— Я пыталась, — протянула Ника, надувая щёчки. — Не вышло.

— И не выйдет, — утешила её Лерайе. Снова взялась за кисть; вслед за словами на бумаге проступали новые штрихи. — Это данность. Такой же закон мироздания, как то, что время идёт и всё разрушается, сменяясь новым. Оружие и человек не поймут друг друга полностью — не сумеют. Однако это не должно становиться препятствием, понимаешь? Пусть по-разному, но мы способны на чувства. Мы ненавидим и любим, и души и ядра — это то, что между нами всегда остаётся сходством. Не беспокойся. Не важно, что Андрей тебя не поймёт — главное, чтобы он тебе верил. И в тебя. Вера — ценнейший мост.

— Ты говоришь сложными словами.

— Прости, малыш. Порой я забываю, что ты совсем ребёнок. — Лера, вытянув руку, погладила младшую союзницу по волосам. За удлиннённым ушком, как котёнка. Взгляд её при этом остался задумчивым и непроницаемым, как стена воды у входа в глубочайшую пещеру. — Связь между Хозяином и Оружием строится на полном доверии. Я имею ввиду ту связь, что подкреплена Договором. Договор — это клятва; её дают оба. Оружие перенимает воспоминания Хозяина, Хозяин получает доступ к ядру Оружия. Так рождаются узы: в бою вы можете объединять разумы и способности. Это не полное слияние, конечно — двум нельзя стать одним. Однако не менее важно. Вы на двоих разделяете раны, проигрыши и достижения. Узы — то, что позволяет и тому, и другому напарнику чувствовать себя полноценным.

Ника попыталась кивнуть и стукнулась подбородком. До последнего Лерайе обращалась к ней, но теперь будто углубилась в собственные думы, как в омут, без оглядки, и блуждающий её взгляд поглотился светотенью.

— Доверие — само по себе тёплое чувство. Хороший, крепкий союз при удаче порождает чувства и теплее: привязанность, нежность, желание уберечь и поддержать. Это уже не влияние уз, а непосредственно ваши чувства. Вы сами выбираете, любить или не любить напарника. Насколько его ценить, насколько быть ему преданным. Но это не то же самое, что любовь, которую я испытываю к Марку.

Она царапнула бумагу кончиками пальцев. Ногти светлые, покрытые бесцветным лаком. Длинные, но не до сумасшествия.

— Я люблю его как мужчину. Если хочешь, можешь потом почитать романы… когда дорастёшь. Это нечто схожее, хотя книги никогда не научат реальности. Марк — всё для меня, но не потому, что он мой Хозяин. С таким же успехом он мог бы меня не призывать, всё равно я бы обратила на него внимание. Он притягивает меня, как магнит, и заставляет все мои чувства пылать. Сердце бьётся как безумное. Я нырну в пропасть за ним, потому что не могу представить без него жизни. И я хочу его касаться — это влечение уже переходит на физический уровень. — Она вздохнула, точно пытаясь прийти в себя. — В общем, я люблю его… как человек человека, можно сказать. Как романтического партнёра.

— Он тебя тоже? Вы ведь поженились. — В представлении Ники брак был довольно формальной вещью: наверно, потому что так к нему относился Андрей.

— О, женитьба — это лишь вариант для закона. На самом деле он просто хотел звать меня женой, а я его — мужем. Для Марка я не только Оружие, которое он призывает для спасения, но и любимая женщина. Конечно, он немного иначе это ощущает, но суть, опять же, одна. Ты ещё маленькая, Никуш, и в подробности не вдаюсь… прими как данность.

— М-м. — Ника смотрела в её лицо, как в головоломку. — Так значит, это нормально? Ну, что мы с Андреем не одинаковы? Я… мне не страшно! Я просто хочу, чтобы всё было нормально. — Она сглотнула сухость и выпалила: — Я не хочу, чтобы он исчез!

Она была в стороне — отброшенная в стену купе катана. Тогда, когда засланный киллер схватил Андрея за шею и тащил к окну вагона, высовывая его за горло. Ника не могла докричаться, не могла даже двинуться — ведь не было приказа. Она была беспомощна и бесполезна, и Андрей мог погибнуть — а она так и осталась бы серебряным лезвием в окружении кромешной темноты.

— Это нормально. Естественный ход вещей, — Лерайе перевела ладонь и погладила её по щеке. — Ты — это ты, он — это он. Если ты хочешь донести что-то важное, пробуй, не беспокойся. Если оно того стоит, он поймёт. Тут не играет роли, каких вы рас или происхождения; только то, насколько вы друг другу дороги.

Ника прищурилась.

— Ты хорошая.

— Вовсе нет. Я куда хуже, чем себя веду, — посмеялась «Звезда». — Просто вы мне нравитесь, и я бы не хотела видеть, как вы ломаетесь. Раньше я не привязывалась к посторонним, кроме Марка… Вот и гадай, к добру ли.

С того разговора прошло несколько дней, и у Ники было полно времени, чтобы обдумать отдельно по фразе все монологи наставницы. Прискорбная истина: Андрей не поймёт, даже если Ника объяснит. Значит, так или иначе ей нужно обо всём судить самой, а озвучивать уже сделанные выводы. И пока сказать Нике нечего: они почти что пленники у Круга, но неясно, плохой Круг или хороший. Марк и Лерайе его ненавидят, но они — не мерило правильности. Ника верит им, но в то же время хочет судить самостоятельно. А судить пока не о чем: их даже в резиденцию не пускают.

Андрей возвращается довольно скоро, в приподнятом настроении. Ника исподлобья разглядывает его довольную физиономию: либо увивался за той девчонкой, либо откопал что-то занятное.

— Она известного рода, — мурлычет Вознесенский. — Хотя Хозяином не является. Думаю, нам может это пригодиться.

— Ты всеми знакомыми планируешь пользоваться? — бормочет Ника.

— Конечно. Мы с тобой, кроха, в незнакомой среде с незнакомыми людьми; надо создавать больше связей, чтобы в нужный момент потянуть за ниточку — и получить желаемое! — хотя Андрей проговаривает это с шутливой интонацией, веселья с его стороны Ника не ощущает. Её Хозяин вообще какой-то чудной. Он обладает незаурядным умом, быстро учится, из известных основ возводит собственные фасады: один его стиль фехтования бешеный и творческий. Но в то же время он не строит схемы наперёд, не просчитывает каждый шаг, как то делает Марк. Точнее, схемы-то строит, но не озвучивает и часть. Ника подозревает, планирует Андрей больше, чем говорит — и одновременно такая же вероятность, что он не задумывается о будущем и действует интуитивно. Порыв для Вознесенского стоит выше, чем продуманные речи. Захотел — пошёл донимать Круг, погнался за его приспешницей. Отпустил киллера.

— Ты меня бросил, — срывается с языка скорее, чем Ника осознаёт. Она бы и рада счесть за пустяк, да так и есть по сути; но что-то внутри дёргает и заставляет произнести вслух. Конечно, она имеет ввиду сейчас, когда Андрей направился за выручившей их девчонкой с оленьими глазами. Только перед внутренним взором отчего-то встаёт иная картина: купе, темнота и вдребезги расколотые рыжие огни.

Андрей смотрит сверху вниз, серьёзно, и он понял правильно. Опускается на корточки — так его лицо становится ниже, и Ника может дотронуться рукой. Аллея, ведущая к главной резиденции Круга Мечей, оцеплена охраной, все следят, но никто не вмешивается; подрезанные ровно кусты и фонтан в центре площадки, и на его фоне — четыре силуэта. Андрей гордый, хоть того и не признаёт, и ему сложнее подавить своё эго, чем он то показывает. Но сейчас он опускается на колено и смотрит в глаза Ники, и тихо произносит:

— Извини.

Хотя извинения — последнее, что она ожидала услышать. Ника дёргает головой, выбитая из колеи, и воздух в лёгкие поступает не сразу.

— Да ничего. — Уголки губ приподнимаются. — Я знаю, ты не мог…

«…призвать меня тогда, когда не был ни в чём уверен». Он обещал защищать её, и эта клятва сковывает его в рисках. Партнёрство так и не сложится, пока Андрей сам не поймёт, что Ника ничуть не слабее, а защищать её нужно другим способом. Не запрещать ей сражаться, а… как-то иначе. Как — она сама ещё не дошла.

— Будут ситуации, когда мне придётся тебя оставлять, — продолжает Андрей. — Когда ты должна будешь действовать одна. Готовься и к такому, ладно?

— Я вовсе не беспомощна без тебя, — фыркает Ника. — И сама не пропаду.

— Умница.

«Мы — два существа, а не одно, и не всегда будем что-то делать вместе», — подводит черту она мысленно. Скоблит горечью в гортани, хотя грустного ничего нет. Андрей выпрямляет ноги, поднимаясь, и берёт девочку за руку: к ним навстречу идут, видимо, таки побудут они сегодня в гостях. Их провожает один-единственный человек — молодая женщина в облегающем чёрном платье. Просит пройти за ней: их, мол, ждут. Сразу б так! Пять дней сидели и проторчали бы ещё дольше, не реши Андрей все приличия послать. Зато теперь они почти у цели.

Здание, раскинувшееся в обе стороны от центрального фонтана и ведущих от него широких плоских ступеней, напоминает дворец из прошлых веков. Этажей три, высокие до невозможности окна, а внешний фасад навевает воспоминания о той культурной Европе, которую превозносил Пётр Великий: в кратком курсе истории, который Ника получила от заучки-Хозяина, о нём был отдельный кусок. Второй ярус сразу красуется широченным балконом, над ним ещё один, входные двери можно смело назвать «вратами». Должно быть, резиденция делится на несколько корпусов, потому что там, куда можно доглядеться, боковые её части заворачиваются: есть ещё внутренний двор. Женщина-сопровождающая распахивает врата так, словно заходит к себе домой, и гости ступают следом. Чем ближе они подбирались к сверкающему бело-золотому дому, тем напряжённее становился Марк, а сейчас и вовсе превращается в сгусток электричества. Лерайе оглядывается с ощутимой робостью: она-то здесь не была.

«Мы — не они, — напоминает себе Ника с тихим выдохом. — И мы не обязаны бояться Круга или его ненавидеть». Становится легче, и девочка с любопытством разглядывает обстановку. Они оказались в холле — не слишком широком, но просторном за счёт высоченного потолка: куполом сходится далеко над головой, опирается на множество колонн: те рядами, как две колонны гвардейцев, провожают по очередным ступеням к полноценному переходу к лестнице. Карминовый бархат ковровой дорожки. Белые стены с золотым орнаментом. Смыкающиеся над головами арки. Там, где низкие ступени делятся на две ветви лестницы, ввысь уходит стена, в неё словно вросли статуи сражающихся: Ника с удивлением видит силуэты белых гипсовых людей с разнообразным оружием в руках.

Оружий именных всегда было семьдесят два, а вот Хозяев известных — больше. Должно быть, это те из них, кто остался в человеческой памяти героями. Или что-то важное сделал для Круга. Центральная фигура, встречающая гостей раскрытыми руками (левая ладонь пустая, в правой — аккуратный кинжал). Лицо человека кажется открытым и благородным, прямо-таки изваяние величественного воина.

— Это наш основатель, — рассказывает сопровождающая, будто опытный экскурсовод.

— А кто его Оружие? — спрашивает Ника звонко.

Женщина бросает на неё чуть недовольный взгляд. Звонкий голосок девочки отражается от пустых коридоров, и она не понимает, за что её посчитали виноватой, так что бронебойно хмыкает. Сопровождающая явно не торопится ей отвечать, и вместо неё вдруг говорит Марк:

— «Отчаянный шип» Кроцелл. Когда таким наносишь удар, лезвие покрывается шипами.

— Вау, маленький, а удаленький! — она с ещё большим интересом разглядывает кинжал. Нике слово «маленький» подходит разве что в человеческом обличье: она может выглядеть как ребёнок, но в боевой форме очень даже длинная и внушительная катана.

— Вот что занятно, — раскидывает мыслями Андрей, — ты собираешься расти?

— Не-а, с чего бы? Мне и так хорошо!

— Но теоретически можешь.

— Ну да, и че?

— Если будешь расти в виде человека, увеличится ли клинок?

Ника почёсывает затылок, запуская пальцы в длинные шёлковые пряди.

— Не должен, — решительно отвечает она. — Это… оно постоянное. Как бы. Это как то, что я — это я. Не внешность, а натура. Обычные ж мечи не растут.

— А ты и не обычный меч, — поддразнивает её Андрей. Сопровождающая косится на них с всё возрастающим неодобрением, однако молчит. Видимо, ей запрещено приставать к посетителям, даже в подобной ситуации: свалились снегом на голову.

По боковой лестнице они поднимаются на площадку, откуда ведут высокие двери вперёд (там, видимо, приёмный зал) и ещё пара боковых. Тут колонны уже не белоснежные, а из синеватого гранита, похожие на горные утёсы в сумеречное утро. Блеск золота слепит, но далее он начинает сочетаться с более тёмными оттенками — коричными, бежевыми, всей палитрой мрамора. Здесь много статуй, все кого-то изображают. У некоторых оружий в их руках даже показаны способности: в частности, Ника узнаёт покрытый шипами кинжал Кроцелл. Рядом ещё какие-то — копьё с узорным лезвием, арбалет, поднятый к потолку, сабля с огнём вокруг рукояти…

Ника так мало знает о других Оружиях. Кроме безымянных из «Аида» и «Безликой звезды» Лерайе она никого не видела, особая сила была вообще лишь у последней. Если предположение верно и Ника тоже именная (раз ядро есть, то наверняка!), значит, и у неё должна быть способность. Что-то необычное, что можно использовать, когда нужно выиграть любой ценой! Так чем же Ника особенная?

Не может же быть, что отсутствием способности?..

Андрей разглядывает безмолвных героев с таким странным выражением, что катана и не лезет за объяснениями. Вряд ли этот вредный Мастер соизволит поделиться соображениями, да и Нике не хочется выслушивать высокопарную чушь из уст этого говоруна. Пока Андрей смотрит на людей, Ника любуется Оружием. И ей всё больше становится не по себе.

Конечно, она прекрасно знает, что она — Оружие. Даже знает, кто это такие и как используются. Знает про Договор, призыв, узы, даже про то, что можно сломаться. Знает, где её ядро. И в то же время она никогда прежде не задумывалась, что есть и другие. Не зацикливалась на том, что вокруг существуют иные Оружия, мир не сосредоточен на ней одной. Она не уникальна. Она — часть целого народа, расы, разбросанной по миру общины. Глядя на гипсовые изваяния ножей, клинков и луков, Ника чувствует призрачные нити, что связывают их между собой — с ней в том числе. Так же, как человек, всю жизнь проживший в изоляции на острове, оказывается в фотогалерее, Ника ощущает себя одиночкой-дикаркой среди чьих-то застывших воспоминаний. И приливает неожиданная благодарность тому, что для Андрея она первое Оружие, а значит, единственная. Как бы он ни судил о других, об Оружии он будет судить, прежде ориентируясь именно на Нику. Так что для него она, мерило, не является дефектом.

Дефектом? Но ведь Ника раньше не думала о себе в таком ключе. И теперь не стремится к самоунижению или подобному. Да, она не знает своё истинное имя и силу, но она далеко не отброс. Ника талантлива, это даже скупой на похвалу Марк признал. Однако… достаточно ли таланта, чтобы держаться на равных с теми, кто веками сражался бок о бок с людьми? Боязливые сомнения изнутри кусают рёбра. Катана в человеческом обличье стоит перед изваянным из земли ятаганом и не способна ему ничего противопоставить. И похвастаться тоже.

Она не только для людей ещё ребёнок.

— Кроха? — окликает Андрей. Ника, встряхивая головой, как дорожная побрякушка, спешит к нему; от шагов разносится гулкое эхо. Двери первого зала распахиваются, вместе с гостями пропуская в зал поток свежего воздуха.

Зал просторный, будто отведённый для настоящих балов. Стены светлые всё такие же, но ближе к потолку часто окрашиваются благородным серым, сочетаясь с тем же золотом различных оттенков. Потолок раскрашен, и по традиции там должны быть ангелы — на деле они и есть. Правда, не как со страниц религиозных книг, а куда героичнее. С оружием в руках, вдохновляющие выражениями лиц, с распростёртыми крыльями.

— Серафимы? — любопытствует Андрей у сопровождающей. Как раз ему она отвечает без запинок.

— Да. Когда расписывали своды, хотели сделать акцент на Оружии, но тогда считалось невежественным не использовать библейские образы. Так что наши ангелы — неизменно воины.

Женщина выражается на английском с правильным британским произношением, тогда как в сравнении с ней Андрей говорит с американским акцентом. Наверняка насмотрелся сериалов с субтитрами. Или же просто много практиковался; точно, он же журналист. Как-то они затронули эту тему: Ника спросила, раз Андрея уже уволили, то что он будет делать. Тот сказал — посмотрим. Мол, есть у него какие-то накопления, их можно тратить добрые года. Уж не оттого ли дяди, которого он не любит упоминать?

Дом пустынен, силуэт в нём живой лишь один — и бесконечно одинок. Ника вновь встряхивается: нет, это не её впечатления. Это прошлое её Хозяина.

Из большого зала они попадают в коридор, но толком рассмотреть его не удаётся: сразу поворачивают в другой зал, поменьше. И этот обставлен уже как гостиная, хоть и довольно пафосная. Мебель соответствует бело-серо-золотому окружению, а сама — витиеватая, заносчивая, будто королева мебели. Такую делают на заказ вручную, ещё и расписывают по предварительному дизайну. Вычурно и великолепно.

Длинный диван занимает почти всё пространство в центре, дважды сгибается буквой «П» с долгой задней перекладиной. На свободном отрывке — глубокое кресло из белой кожи, видимо, для главного из собеседников. В пустом пространстве — квадратный стеклянный столик, салфетка в середине, расставленные кофейные чашки на блюдцах, сахарница и сливочница. Кофейник дремлет королём. Вдоль расписанных на ангельский мотив стен кое-где ютятся стеклянно-золотые стеллажи с минимумом вещей: всего несколько книг, но какие-то кубки, награды, памятные аксессуары, символы почёта. За креслом — камин, явно декоративный, без настоящего огня. Окна выходят на восточную сторону, так что по вечерам здесь, должно быть, темно; сейчас льётся однообразным спектром белый день.

В «кресле повелителя», как про себя решает окрестить его Ника, уже сидит человек. Это мужчина лет пятидесяти, с широким лицом и пристальными мрачно-серыми глазами. Волосы его тронуло серебро, но оно подходит и чертам, и статной осанке: человек знает, как себя держать, контроль безукоризненный. Благородная седина зачёсана назад, а из-за прямоты взора собеседник не заметит морщин на лице и в уголках глаз, однако Ника вообще легко сопротивляется влиянию чьей-то ауры — ей ничто не мешает заметить, что этот мужчина явно старше, чем выглядит. Должно быть, он поддерживает себя в отличной физической форме, наверняка не без помощи Оружия. Потому не придерёшься: выглядит потрясающе, а ведь уже стар.

«Андрей, наверно, так же будет смотреться», — теплотой отзывается под горлом. Несмотря на возраст, величественный. Вот правильное слово. Этот мужчина производит впечатление неизгладимое, точно главный лев саванны. Король, привыкший управлять. Небезоставательно ожидающий подчинения окружающих. Должно быть, у него сильный характер — и крепкая хватка.

Старый король в твидовом костюме. Рубашка белоснежная, заправленная в серые брюки, пиджак на размашистых плечах. По сравнению с его строгостью (начиная от внешности до позы) Андрей словно юный бунтарь. Запоздало Нике вспоминается, что по человеческим меркам двадцать четыре — это молодость, граничащая с подростковым периодом; для серебряного мужчины Вознесенский наверняка ещё считается зелёной порослью. Забавно! Андрей так любит звать Нику «крохой» и «малявкой», но сам недалеко ушёл по представлениям своего племени.

Фактически, все четверо здесь представляют смешанно-официальный стиль, и придраться не к чему. Но мужчина всё равно смеривает их пронзительным взглядом, плохо читаемым из-за качественного самообладания.

— Я ждал лишь двоих, — отрывисто сообщает он. На русском, чем приятно удивляет.

— Коли вы про моих спутников, — хмыкает Андрей, опираясь на спинку дивана прямыми руками и чуть наклоняясь вперёд, — то вынужден вас огорчить. «Мы с Тамарой ходим парой», слышали такое?

— Ваш язык чересчур остёр, — хмурится мужчина. Угроза растекается от него, как от растягивающейся электрической тучи. — Не забывайте, где находитесь.

— В золотом дворце Круга Мечей, я в курсе, — кивает Андрей и с беспечным видом перемахивает через спинку, опускаясь на диван напротив. Опирается локтями, и хотя его позу не назвать расхлябанной, официоза в ней также нет. Ника перепрыгивает следом, едва оттолкнувшись от мраморного пола. Марк и Лерайе оказываются рядом, напряжённые: им не позволяли садиться, но теперь, когда в шахматах был сделан ход Андрея, они предпочли последовать его примеру. Вознесенский тем временем продолжает: — Могу я услышать претензии к моим друзьям? Видите ли, мы расцениваемся как команда. Виктор Алейро — я так понимаю, член вашего Совета — уже одобрил их прибытие. В ином случае мы бы тоже не приехали.

— Об условиях вашего прибытия я проинформирован. — Заточенный, как клинок, взор мужчины падает на Марка, мрачного и злого. — Однако вы сами не знаете суть конфликта. Ваш спутник некогда был частью Круга. Это накладывает обязательство подчиняться его законам.

— Это прошлое.

— За прошлое мы всегда расплачиваемся сполна, — он щурится, как недовольный кот, и Ника изнутри замирает. Мужчина её не пугает, но нечто в нём настораживает, заставляя внимательнее следить за каждым жестом. — Вашего друга это также коснётся.

— Нам обещана неприкосновенность. Иначе никакого сотрудничества не будет.

— Кто говорил о сотрудничестве? Вы обязаны предстать перед нашим Советом. Если не подчинитесь, мы найдём способы вас принудить.

Андрей хлопает в ладоши и вдруг усмехается:

— Наконец-то начистоту заговорили! — Теперь его тон становится дружелюбнее и даже живее: — Я сокращу вам речь. Вы не знаете, кто я и кто моя дорогая спутница, а потому обязаны испытать. При нашей непокорности попросту заставите. Так?

Попытки прощупать друг друга скрещиваются, как клинки, коса находит на камень и оба выдерживают удар. Секунда, две, три. И мужчина хмыкает — с внезапной удовлетворённостью, словно Андрей только что прошёл проверку.

— Моё имя Исаак, — сообщает он. — И да. Мы можем заставить. Однако не делайте из нас монстров — слово своё мы держим. Аторин Марк, — он кивает в сторону того, — преступник. Если бы не ваше вмешательство, мы имели бы право его устранить при встрече. Но раз уже так вышло, признаём ваше право на ответное требование. Ни его, ни «Безликой звезды» не коснутся. Временная амнистия. — Он устремляет всё внимание на Марка и отчётливо ему проговаривает: — Ты должен быть благодарен своему защитнику. Если бы не он, от тебя, убожество, не осталось бы и следа. Нужно было сразу от тебя избавиться.

Марк выдерживает его взгляд и отвечает своим — суровым, но без примеси страха:

— Не ваше право решать, кто и чем вам обязан. Я сделал свой выбор и не жалею о нём.

Их пальцы с Лерайе переплетены. Ника склоняет голову набок, и в минуту максимального напряжения её голосок разносится по пределам недоверия, скрашивая и разбивая:

— Ты ошибся.

Она обращается к Исааку, наплевав на приличия, и легонько невольно улыбается: распахнутые глаза лучатся, озорные, живые и отдалённо человеческие. Андрей вскидывает брови, удивлённый и обрадованный, Исаак, напротив, настораживается, когда Ника говорит:

— Когда кто-то пытается Марка защитить, Марк его убивает. Это как раз в его стиле. Поэтому его и не нужно защищать! А вот дружить — другое дело. Андрей ведь сказал, что мы команда, ты чем слушаешь? — Она поднимает и опускает плечо, с беззаботным фырканьем добавляет: — Андрей меньше всех требует благодарности за свои поступки. Когда ждёшь похвал, теряешь убедительность, а уж он-то добровольно спесь убавлять не станет.

Комната погружается в тишину, плотную и почти материальную. Все сидят в безмолвии, уставившись на Нику, будто та посреди представления взорвалась хлопушкой — а остальные теперь облиты искрами и пытаются постичь, что вообще произошло. Андрей оживает первым и заходится хохотом, подавляемым, но так и рвущимся наружу; сотрясается, до слёз в уголках глаз давясь смехом, сгибается и похлопывает её по плечу. Он сверкает бешеным одобрением, тогда же, когда Исаак тяжёлым и ледяным, как тонны айсбергов, тоном произносит:

— Ваше Оружие… Очевидно, вы ничего не смыслите в дрессировке.

— Отнюдь! — Андрей проглатывает приступы хохота, хотя явно ещё не отсмеялся; утирает глаза. Он звенит гордостью ярче всех окружающих стен: — Я считаю, она замечательно улавливает суть и умеет думать своей головой. Разве вы не находите её потрясающей? — Андрей расхваливает её безо всякого сарказма, и Ника даже стушёвывается: не ожидала. Обычно на её дерзости он бранится и пытается вытрясти, так что девочка бы не удивилась, начни он жаловаться Исааку на её нахальство. Однако, наоборот, Андрей не просто заступается за неё, а действительно считает её выходку отличной! Хозяин оставляет ладонь на её плече и поворачивается к Исааку: — Вероника. Вы, кажется, хотели знать её имя. Как можете заметить, она не из разряда обычных пустышек, и раз вам так нужно её изучить — не нужно пытаться подчинить через меня. У неё своя голова на плечах есть. Так что всё, что вам нужно от меня, спрашивайте у меня, а что от Вероники — спрашивайте у Вероники.

— Она ваше Оружие, — щурится всё больше Исаак.

— А я её Хозяин. Полагаю, здесь уместно «равноправное сотрудничество», — Андрей улыбается от уха до уха. — Так что, господин Исаак, как хотите расспрашивать, проверять или испытывать, что вы там от нас ждёте?

Исаак поднимается с кресла. На Нику он глядит как орёл на добычу, с калёной, плохо замаскированной яростью, и девочка с подскочившим энтузиазмом понимает, что умудрилась вывести из себя одного из самых опасных типов в Круге. Вот это утречко! Надо было сразу идти, а не ждать до бесконечности — столько возможностей повеселиться упустили!

— Завтра объявлена всеобщая охота, — чеканит он. — Вижу, напарника вы уже нашли. Он и объяснит детали. На охоте проверим потенциал вас и вашего Оружия. Доброго дня.

Двери сбоку распахиваются: как Ника и предполагала, там стоит охрана. При попытке напасть на Исаака они бы отреагировали мгновенно. Исаак выходит широким уверенным шагом, а позже тенью шмыгает та сопровождающая в чёрном платье — видимо, чтобы проводить засидевшихся гостей. Андрей кажется крайне довольным, хотя встречу они с треском провалили. Ника тоже не жалуется на настроение.

Лерайе подпирает лоб ладонью и качает головой. И хотя она молчит, её слова практически слышны: «Ну вы и идиоты».