Сквозь кости (гет)

Очередное возвращение Цунаде в Коноху совпадает с тем днём, когда Сакура говорит Какаши, что отправится в квартал Учиха, как бы сильно он ни возражал. Её веки припухли от солёных слёз, несколько ночей подряд она проводит в комнате, где спала раньше. Какаши в ответ произносит, что пойдёт с ней, но она качает отрицательно головой: рядом будет Цунаде-шишо, я справлюсь, мне нужно навестить Итачи-куна и проведать Саске.

Сакура вся осунувшаяся, в этом мраке пустого коридора, где пахнет сыростью старой древесины. Чёрное платье перехватывает узкую талию и ширится до узости колен. Она стоит на татаки босыми ногами, и её руки рядятся гусиной кожей, а высокий воротник скатывается в заломы, не обтягивая как подобает тонкую шею.

Она стоит — худая, измученная, со стянутыми в низкий тугой хвост волосами. Ей нет до Какаши и того, что он скажет, совершенно никакого дела.

— Там всё ещё опасно.

— Я давно не навещала семью Саске и Итачи-куна. Итачи-кун и Шисуи… — Сакура просовывает ноги в чёрные босоножки, присаживается, втиснув полы платья между ног, и перевязывает на щиколотках непослушные застёжки. — Они дружили с самого детства.

Поднявшись, она разминает, морщась, ноги, которые не в боевых сандалиях кажутся отчего-то слишком хрупкими. Взглядом Какаши медленно скользит выше, к её лицу, застревает в глазах. Он ступает на татаки, а Сакура, что бы Какаши ни успел надумать, не отшатывается — напротив, подходит ближе и, слабо улыбнувшись, говорит ему в солнечное сплетение:

— Почему так рано встал? Отправляешься на миссию?

— В лучшем случае вернусь завтра утром.

— Хорошо. Только, пожалуйста, не оставляй клона. — Она поднимает на него глаза, сжав между пальцев чёрную юбку. — Ты зря растрачиваешь чакру — в квартале нет ничего, кроме несправедливо угнетаемых людей. И почему, интересно, ты такой недоверчивый?..

— Ты могла не уходить к себе. — Какаши чувствует себя глупо, говоря это. Но не говоря вообще ничего, не может смотреть на бледность её губ.

Он прекрасно осознаёт, что с утратой Шисуи Сакура решила справиться самостоятельно и именно потому несколько ночей назад сдвинула за собой сёдзи своей комнаты. Он бы и сам поступил так же, если бы ему пришлось переживать смерть близкого человека.

Какаши осознаёт — но не может справиться с бессонницей, когда кожи Сакуры, губ Сакуры, её запаха и щекочущих плечи волос не оказывается рядом. Как не может справиться и с навязчивой мыслью, что, возможно, в его объятиях она бы плакала чуть меньше, чем плачет за глухими стенами, вжимаясь ртом в неподатливый сгиб локтя.

— Значит, ты всё же оставишь клона? — буднично интересуется Сакура.

— Мы сейчас говорим не про клонов, — отзывается Какаши, уставившись на прямой до строгости пробор.

Ему не нравится, когда она вот так собирает волосы — по привычке Сакура обязательно распустит их через час-другой. А через час-другой — не он будет с ней рядом и не он увидит, как она всей пятернёй забирается в макушку и расслабленно мычит.

— Ладно, я опаздываю. Будь осторожен на задании.

Сейчас макушка Сакуры скользит под его нижней челюстью, и она утыкается ему носом в скрытые водолазкой ключицы. Руками — всё так же продолжает стискивать платье.

Не дышит.

Какаши тоже на мгновение не дышит, а потом обнимает её, обхватывая талию с двух сторон, и — даже когда она так близко, даже когда упругая грудь вжимается в его рёбра, а близости между ними не было вот уже несколько дней — он думает только о том, какой Сакура кажется вдруг хрупкой и как она усилием воли сдерживает дрожь в голосе и теле.

— Так и думала, — выдыхает, — что если я тебя обниму, то ты обнимешь в ответ с таким видом, как будто у тебя нет другого выхода.

А Какаши думает: выхода у него и правда нет. Думает: если нужно, чтобы Сакура никуда не делась, он будет таким, как она ожидает.

Говорит:

— Я вернусь завтра. И нет ничего такого в том, что я увижу, как ты плачешь.

* * *

Сегодня Анко на удивление разговорчива. Сначала, записываясь в журнал у главных ворот, она игриво флиртует с сидящим на посту Изумо, который не может перестать пялиться на её грудь, а затем, когда она и Какаши покидают окрестности Конохи, спрашивает:

— Между тобой и Хокаге что, чёрная кошка пробежала?

По деревьям Анко передвигается не так бесшумно, как Сакура, и её присутствие, кажется, отражается даже на лесной чаще — та становится глухой, словно бы запустелой, нет ни трели цикад, ни иных сторонних звуков. Остаётся лишь оглушительный хруст веток, от которых Анко отталкивается, выпуская пышущий жаром поток чакры.

— С чего ты взяла?

— Обычно, знаешь ли, вызывают обоих шиноби, когда дают совместные миссии. Мне же пришлось выслушивать задание в одиночку, а потом искать тебя по всей Конохе.

Какаши молчит, но это её не останавливает:

— А может, кошка не чёрная, а, скажем… розовая?

— Таких не бывает, — сухо констатирует он, неотрывно глядя вперёд.

— А я вот одну знаю. Она утром из твоего дома выпорхнула. Значит, вы и впрямь вместе живёте? Малышка что, всё же достала тебя? Эй, ну хватит молчать.

— То, что происходит между мной и Обито, Сакуры никак не касается, — спокойно произносит Какаши.

— Теперь ты называешь её по имени, — усмехается Анко. Она всё время отстаёт на метр-полтора, но Какаши так и видит, как сужаются хитро её глаза. — Мне казалось, она состоит в отношениях с Наоки-куном.

Какаши снова не отвечает. С одной стороны, нужно, чтобы оставленный в Конохе теневой клон продержался как можно дольше, а с другой — желание получить информацию о происходящем в деревне вдруг вмазывается в грудину.

— Значит, дело всё же в ней… Хокаге против ваших отношений? Он очень сильно привязан к своим ученикам.

— Одна такая связь учителя и ученика вынуждает тебя быть сейчас здесь.

Анко на миг замолкает, а после с усмешкой выплёвывает:

— Молодец, Хатаке. Хорошо сработано. Больше ни о чём спрашивать не буду.

Не так давно от Третьего появились сведения, что новое логово Орочимару — нукенина и некогда сенсея Анко — находится неподалёку от Конохи. Раз Какаши обладает сильным шаринганом, а она при помощи Проклятой печати может почувствовать приближение бывшего наставника, их попросили отправиться на слежку вместе.

— Интересно, что эта малышка вообще в тебе нашла… — предпринимает Анко очередную попытку заговорить, когда они останавливаются на привал под тенью высокой раскидистой ели. Откусив вяленое мясо — точнее, отодрав кусок, дёрнув вбок головой, — она смотрит на Какаши с нескрываемым весельем.

— Её зовут Сакура.

— А маску ты перед ней снимаешь? Я вот тебя видела без маски. Помнишь?

— Лучше бы забыть, — усмехается Какаши уголками губ, прислоняясь к бугристому стволу дерева. Снег в этой чаще размяк до слякоти, чавкающей под ногами.

— Получается, я, — Анко демонстративно загибает пальцы, умудряясь удержать в руке кусок мяса, — Гай и малышка-Сакура. Что насчёт Обито? Слушай, мне ещё вот что интересно… А как ты целуешься? Тоже через маску?

— Не перестанешь — скажу Изумо, что ты за мной ухлёстываешь.

— Да даром мне твой Изумо не нужен. Ты есть будешь? Я отвернусь, не стану смотреть.

— Не буду.

— Не бойся, не скажу я этой малышке…

— Её зовут Сакура.

— Не скажу Сакуре, что ты за мной ухлёстываешь, — довершает Анко с торжественной улыбкой. И не сбавляя оборотов этого выражения лица, говорит уже презрительное: — Ты помнишь, как она позволяла помощнику даймё себя лапать?

— Ты сегодня больно много болтаешь, Анко. — Какаши закрывает глаза и опрокидывает голову к стволу ели.

— Мне просто кажется, что вы совсем друг другу не походите, — произносит она беззлобно. Слышится звук отдираемого еле-еле мяса, лёгкое причмокивание. Затем — плескание воды в металлической фляге, откупоривание брякающей крышки и мерные глотки. Напоследок втянув в лёгкие побольше воздуха, Анко без усилий впихивает пробку обратно в горловину и говорит: — Хотя сложно представить человека, который тебе подходит. Разве что с Обито ты более или менее уживаешься.

Какаши и с Сакурой неплохо уживается. Другой вопрос — так ли просто ей с ним. Часто он думает, что она видит в нём то, чего на самом деле попросту не существует.

— Но вообще несправедливо, что девчонке не пришлось идти на те же ухищрения, что мне и Гаю, чтобы увидеть твоё лицо.

— Если бы я подглядывал за тобой в душе, ты бы записала меня в извращенцы, — флегматично комментирует Какаши, не открывая глаз, и засовывает руки в карманы.

— Что ж, прости, что мы с Гаем покусились на твою добропорядочность. Ты, я думаю, был бы не прочь, увидь она твоё лицо тем же способом, что и мы. Что, не сдержался перед молодой подтянутой попкой?

— Анко, следи за языком.

— А ты не пудри малышке, которая боится слово поперёк сказать, мозги.

Какаши отходит от дерева и устало массирует шею. Чакра снова иссякает с неумолимой скоростью. Может, и стоило вместо клона оставить нинкенов — но желание увидеть всё собственными глазами пересилило.

— Если доела, пойдём.

Подземное логово Орочимару, по сведениям Третьего, расположено в двадцати километрах к юго-востоку от Конохи. Никогда раньше Орочимару не оседал настолько близко к родной деревне. Судя по тому, как после нападения Кьюби Третий озаботился не только поисками Джирайи, чтобы тот забрал с собой Наруто, но и обнаружением ещё одного бывшего ученика, он наверняка подозревает Змеиного саннина (как говорит Анко — не без гордости — так Орочимару называли раньше). Это заставляет Какаши задуматься, что, может, он и сам не замечает дальше своей системы координат: в каждой угрозе или бедствии он ищет след Мадары так же, как Третий ищет след Орочимару.

— Знаешь, о чём я постоянно думаю, — говорит Анко за спиной.

Ветка под силой её ног хрустит и надламывается. Какаши не оборачивается, спрашивает только:

— О чём?

— Есть не так много шиноби, которые могут ослабить печать джинчурики, чтобы выпустить на свободу Биджу.

Об этом Какаши уже думал не раз и заключил, что Мадара, поставивший Проклятую печать на сердце Рин, смог бы разрушить и защиту Кушины-сан.

— Но такие наверняка найдутся, — отвечает только для того, чтобы заполнить неловкую паузу.

— Ещё как найдутся, — злобно произносит Анко, говоря как бы самой себе. — Может, и не зря Третий подозревает Орочимару.

Но ни они, ни Какаши никого не находят, когда добираются до цели. Печать на шее Анко беспробудно спит, колебания чакры за металлическими дверями, у краёв заросшими густым мхом, не ощущаются. На лес уже накатила ночная тьма, и лунный свет проникает сквозь листья слабым мерцанием.

— Это может быть ловушкой.

— Всё равно стоит проверить, — говорит Какаши.

Под ногами давится слякотный снег с коричневатыми разводами грязи. Дверь оказывается незапертой, за её дребезжащим звуком — запах мертвечины и густой мрак, прерываемый одинокими и отдалёнными друг от друга трескучими факелами. Какаши переступает через порог и придерживает для Анко шершавую, с потрескавшейся тёмно-зелёной краской дверь.

— Знаю, — шепечет она, когда они продивигаются вглубь, — что ты у нас семпай, но если вдруг решишь, что пора возвращаться, то я не против. Если чакру они и подавляют, то печать не обмануть — Орочимару здесь нет.

Иногда на пути им попадаются пустынные комнаты с незапертыми дверьми. Там, внутри, нет ничего, кроме заправленных кроватей и ничем не заставленных одиноких столов в углу. Какаши отмечает про себя отсутствие человеческих запахов — никто в этих жалких подобиях спален не ночует.

— Ни конца ни края, — замечает Анко, явно не рассчитывая услышать какой-либо ответ.

— Обойдём ещё несколько пролётов. Если ничего — то вернёмся и будем следить снаружи.

По сообщению Третьего, его группа не обнаружила ничего, кроме лаборатории и следов недавно сброшенной змеиной кожи. Среди шиноби, отправившихся с ним на поиски, не было ни одного Учихи из-за ограничений на выдачу им миссий. Взамен в команде Третьего находился Хьюга Токума, но он ничего не смог увидеть сквозь стены подземелья из-за неизвестного Кеккей Ниндзюцу⁽¹⁾. Шаринган оставался последней надеждой, и Третий предпочёл вернуться, чтобы направить сюда Анко, с лёгкостью могущую ощутить приближение Орочимару, и Какаши — одного из двух обладателей шарингана, кому Коноха доверяла.

Второй обладатель — остался сидеть в Башне Хокаге.

Со вздохом разочарования Какаши убирает ткань хитайате с левого глаза и обводит пространство взглядом. Далеко не каждый Учиха может использовать шаринган так, чтобы распознать движение чакры за стенами. Какаши не знает, его ли личная заслуга или дело лишь в силе глаза Обито, но каким-то образом ему это всегда удавалось.

— Ну что? — спрашивает Анко, озабоченно за ним следя.

Из последних сил Какаши напрягает зрение вновь и вновь, пока пульсирующая боль не пронзает виски. Кажется, что из глаза вот-вот хлынет кровь — такая же алая, как и запущенные в зрачках томоэ.

Но он не видит ничего, кроме потоков чакры стоящей рядом Анко.

— Пусто.

— Пусто из-за барьера или?..

Какаши и сам не уверен. Возможно, из-за связи с Сакурой и проведённых порознь ночей ему просто недостаёт сил.

— Ладно, — тут же заключает Анко, в очередной раз поняв, что на нормальный диалог он не настроен. — Должно быть, барьер является препятствием для любого додзюцу. Давай выбираться отсюда.

Значит, им всё же придётся задержаться, продолжить слежку в лесу, и Какаши не вернётся завтра домой, как обещал. Интересно, надолго ли хватит теневого клона? Как только рассеется, можно будет послать нинке…

Мысли прерывает внезапный звук — по полу откуда ни возьмись проскальзывают две металлические шашки. Прежде чем Какаши успевает сложить печать для Шуншина, из них вырываются клубы фиолетового пара.

— Яд!.. — предупреждает Анко.

— Знаю. Не используй Шуншин, а то можешь случайно вдохнуть.

Поблизости не чувствуется ничьё присутствие. Какаши оглядывается через плечо — тоже пусто.

— Нам надо уходить, — говорит он, уклоняясь от струящегося пара. — Двигайся за мной…

Это происходит сразу же, когда Какаши взглядывает на стоящую рядом Анко — она начинает хрипло и во всё горло визжать, хватается за плечо, и её колени подгибаются, как под ударом.

— Анко!

Она не слышит и, кажется, даже не видит Какаши — истошный ор гулко бьётся о стены подземелья, глаза закатываются, на лбу выступают прожилки вен. А вокруг — фиолетовый пар, который накрывает Анко с головой.

Дальше — за считанные секунды — Какаши хочет было броситься к ней, но в голову упирается одна-единственная мысль, орущая ещё более отчаянно, чем лежащий перед ним товарищ.

«Сакура».

Он не может позволить себе умереть, иначе умрёт Сакура.

Он не может позволить — а тело Анко дрожит, обвивается, как змеёй, парализующим ядом.

Какаши говорит:

— Прости.

Говорит:

— Я не могу, — и хочет уйти, но отчего-то тянет к ней напряжённые руки.

Какаши думает: я обязательно успею — но пальцы Анко скользкие, их никак не получается схватить.

Думает: я обязательно успею — но проваливается в темноту, где остаётся только крик Анко и крики собственных мыслей.

* * *

Кап, кап, кап…

Всхлип:

— Это его разработки!..

Кап, кап, кап…

— Это точно он!

Какаши распахивает глаза.

Перед ним — решётчатые перегородки, как в подземной тюрьме Отдела дознания Конохи. Сидит он на промозглом мраморе. Сырую темноту освещает такой же факел, как и в подземелье.

— Яд — это разработка Орочимару-самы…

Анко подпирает стену в углу, скорчившись на коленях и опустив голову. Она связана так же, как и Какаши. И, видимо, так же, как и Какаши, не в состоянии концентрировать чакру в руках.

— Яд блокирует тенкецу? — хрипит он и пытается сдвинуться на коленях, чтобы оценить силу перевязки.

Зря.

Путы режут кожу до мяса, и Какаши непроизвольно шипит через рот. Мышцы одеревенели, как после долголетнего сна. На какой-то миг он даже радуется, что вокруг мало света — иначе головная боль наверняка бы усилилась в разы.

— Да… — подавленно шепчет Анко, не поднимая головы. — Если бы не моя печать, если бы не заминка, мы бы так легко не попались…

— Выход найдётся, — прерывает её Какаши. — Раз мы до сих пор живы, значит, нас не хотят убивать.

— Это точно он — Орочимару… Я ощутила его присутствие.

— Может, есть и другие способы воздействовать на твою метку?

— Вряд ли.

— Тогда, значит, он ещё сохранил светлые чувства к своей ученице.

— Не время для шуток, Хатаке, — огрызается Анко и злобно вскидывает голову. Слёзы на её щеках растёрли впитанную кожей грязь этого убого места. — Что будем делать?

— Ждать, пока чакра восстановится. Медитировать.

— Если только по нашу душу не явятся ещё до того, как мы сможем шевелить конечностями.

— Сосредоточься на восстановлении чакры. У нас нет другого выхода.

— Всегда ты сухой, как страницы книг… — шепчет она напоследок и наконец закрывает глаза.

Через пару минут говорит, не разлепляя век:

— Знаешь, в какой-то миг мне показалось, что ты хочешь меня бросить.

В этот раз молчание Какаши она встречает более достойно — больше не говорит ни единого слова, как и он.

А он думает: главное, что остался жив. Думает: если надо будет, опять к Сакуре приползёт на последнем издыхании, лишь бы не умирать.

Вода продолжает капать с потолка, стукаясь о вымаранный лужами пол. Одинокий факел трещит на стене, за решётками. Анко приводит в норму дыхание. Где-то пищит и стучит маленькими лапками крыса.

Проходит минут десять, шипение огня впитывается в мысли, и тогда же в мысли впитываются они — воспоминания рассеявшегося теневого клона.

— Саске-кун на миссии?

— Да, — Микото улыбается у приоткрытой двери, — проходи, Итачи сегодня дома.

— Я бы хотела поговорить с Фугаку-саном, если возможно…

Дверь за спиной Сакуры закрывается с тихим стуком. Сад перед домом главы клана Учиха покрыт сухим снегом и следами, натоптанными изящными босоножками.

Какаши подавляет чакру — когда ты теневой клон, сделать это намного легче, — и продвигается к окнам древнего дома, ступая по уже проложенному Сакурой пути. Со стороны Какаши наверняка выглядит комично, но будь кто по близости — он бы так и остался прятаться за тенями деревьев.

— Рад тебя видеть, Сакура, — слышится приглушённый голос Итачи.

— Соболезную твоей утрате, Итачи-кун. Вчера я была у мамы Шисуи, и мне показалось, что она держится довольно непло…

Шелестят сёдзи. Раздаются шаги по старому скрипучему татами.

— А где Фугаку-сан?

— Он ещё не вернулся.

— Надеюсь, он не слишком сильно на тебя давит…

Какаши бесшумно забирается на крышу, и голоса стихают. Если Сакура его заметит, наверняка поймёт, что он следит не за ней, а за домом главы клана. Но даже так возможное столкновение с ней видится неловким и менее предпочтительным, чем если его обнаружит Итачи или сам Фугаку.

Спустя несколько часов приглушённых разговоров на небе проявляются ослепляющие звёзды. Снег переливается в ночной темноте, а следы босоножек постепенно заметаются от порывов ветра.

Закрыв глаза, Какаши прислушивается и спустя некоторое время понимает, что голос Сакуры исчез.

Как и голос Итачи.

Как и бряканье посуды на кухне, где Микото-сан готовила ужин.

— Какаши-сан, как я и предполагал, после нашего последнего разговора вы решились на слежку.

Какаши распахивает глаза. Перед ним — старая черепица, а дальше, внизу, сад, покрытый снегом, на котором нет больше следов.

Теперь там стоит Итачи, приставивший к горлу обмякшей в его руках Сакуры кунай.

— Спускайтесь.

— Какого…

— Если бы я хотел вас убить, уже убил бы её, — безэмоционально проговаривает Итачи.

За его спиной — серебрится в свете луны катана. Маска ласки сдвинута на бок.

— Не смей, Итачи.

— Спускайтесь, — повторяет он всё тем же отрешённым голосом.

В одно мгновение Какаши оказывается напротив, беззвучно доставая танто из ножен.

— Как всегда молниеносны, Какаши-сан, — кивает Итачи так, словно они находятся на тренировке в зале по кендзюцу и обсуждают те результаты, которые каждый из них достиг. — Но, боюсь, в эту самую минуту ваше основное тело в ловушке Данзо, и скоро вы рассеетесь. Даже если я вам в этом не помогу.

— Что ты несёшь…

— Данзо нужно было разнять два глаза Обито, — терпеливо пояснят Итачи. — А мне нужно, чтобы вы позаботились о Саске. То, что произойдёт сегодня, я сделаю не по собственной воле. Но мне пришлось поддаться чужому выбору только потому, что я не обнаружил иного выхода, сколько бы об этом ни размышлял.

— Отпусти её… — едва ли не рычит Какаши. Кунай настолько близок к тонкой шее Сакуры, что он опасается сделать даже шаг навстречу.

— Вам нужно запомнить, что сила глаз Шисуи у Данзо, — продолжает Итачи как ни в чём не бывало. — Мне жаль, Какаши-сан.

На последних словах он отбрасывает Сакуру в сторону, и Какаши, отвлёкшись, даже не задумывается о том, что теперь кунай впивается в горло ему.

Последнее, что он видит до образования белой дымки, — это распущенные розовые волосы, разметавшиеся по блестящему в ночи снегу.

---

1) Напомню, что такой барьер использовался на бочке, куда помещали Саске приспешники Орочимару, когда Проклятая печать Саске переходила на второй уровень. Неджи не видел при помощи Бьякугана содержимое бочки.

Вернуться к тексту