Райтобрь 2024 (джен)

Ночи в Петербурге после возвращения из Диканьки — одинокие, пустые. Николай пишет отчеты о происшедшем в Полтавской губернии — не все Гуро видел своими глазами, и точные свидетельства скромного писаря необходимы. Дотошное воссоздание всех деталей случившегося приносит странное, болезненное удовлетворение: Николай не имеет права говорить об этих событиях ни с кем, кроме узкого круга причастных к делу коллег, и люди эти уж точно не вызывают у него симпатии, Гуро в особенности. Хоть так излить душу — в сухих канцелярских оборотах, какими пристало писать отчеты, хотя порой Николая прорывает на поэтические описания и яркие эпитеты.

Марию он не видел с того дня, как Гуро усадил её в карету. О том, какова её участь, ему не сообщают. Николай однажды спросил. «Это дело секретное и вам пока не по чину, — усмехнулся Гуро. — Вот закончим с отчетами...»

И Николай пишет.

По вечерам, в своей холостяцкой квартире, он не знает, что делать. В прежние времена он писал, но вдохновения больше нет. Иногда он перечитывает старые стихи — но бог ты мой, как же они плохи! При мысли, что они нравились Лизе (или она только притворялась из вежливости?) становится особенно больно.

Сентябрьским вечером (все отчеты давно написаны, а Гуро, посуливший приобщение к служебным секретам, куда-то запропал — срочная командировка, будто бы), Николай сидит на кровати и пытается читать. В мутном зеркальце, висящем тут же, отражается пламя свечи. Буквы никак не выстраиваются в слова, и Николай откладывает книгу. Ему бы лечь пораньше, завтра на работу, но сон нейдет.

— А неплохо у вас тут, в Петербурге, — из зеркала на него смотрит Оксана. — Холодно только.

Николай подскакивает на стуле.

— Ты?!!

— Я! — передразнивает его мавка. Или уже не мавка? Второй раз Оксана умерла после того, как Всадник её воскресил. Кем её теперь считать?

— Но ты же...

— Ну, умерла, ну и что с того, — дует губы Оксана. — Первый раз, что ли?

— И давно ты здесь? — ум Николая, до того сонный, включается, начинает разматывать нить.

— Так тебе все и скажи, — тянет Оксана.

— Вместе со мной в Петербург попала? Позже? Раньше? — время, проведенное за расследованиями в Диканьке, не прошло даром: задавать вопросы Николай научился.

— А если отвечу, что мне будет?

— Оксана! Ну я же по-людски прошу.

— А я не человек, — снова дразнится она. — Расскажу — поцелуешь?

— Оксана!!

— Поцелуешь?!

— Ты же мертвая!

— Ой, ну как будто в первый раз!

«И впрямь, не в первый». Уж чем-чем, а поцелуями с нечистью и покойницами Николай похвастаться может. Отчего-то — в первый раз за много дней — ему делается почти весело.

— Поцелую, — соглашается он.

— Сначала поцелуй!

Николай наклоняется вперед и тут же проваливается в зыбкую поверхность зеркала. Губы у Оксаны теплые, и она тихо смеется, когда гладит его по щеке. И впервые за долгое время он чувствует себя живым.