Я не Поттер Часть 2 | Магия освобождает (джен)

Весенний ветер развевал белую кружевную тюль с воланами, проникая сквозь незакрытое окно. Дети спали, но Северус сидел в глубоком мягком кресле и ждал жену, то и дело поглядывая на высокие напольные часы в углу их уютной гостиной. Из камина раздавался приятный треск поленьев, разгоревшихся с новой силой, и огонь освещал множество колдографий на каминной полке, на которых была запечатлена обычная семейная жизнь.

Взгляд директора то и дело останавливался на них, и в конце концов он решил подойти ближе, чтобы рассмотреть родные лица еще раз, опасаясь, что однажды уже не сможет этого сделать.

Девушка, а затем женщина, не могла двигаться медленно, а тем более стоять спокойно, и все колдографии вызывали у него легкую улыбку, с которой он ничего не мог поделать. На одной Гестия не вняла суровому взгляду мужа и попыталась запрыгнуть ему на спину в парке в момент, когда щелкнул затвор. На другой она заехала снежком прямо в объектив, и Северус спас колдографию, которую фотограф хотел выбросить. Да и на всех остальных она смеялась, кружилась, танцевала, прыгала и постоянно пыталась взъерошить супругу его шевелюру или обучала этой нехитрой науке маленьких сыновей.

Он подумывал заказать портрет супруги, чтобы, случись что, он мог рассмотреть любимое лицо в малейших деталях, без размытия, и корил себя за то, что не сделал этого раньше.

Сегодня он принял важное решение, но, не умея читать длинные речи в присутствии жены, которая начинала смеяться только от одного вида намеренно серьезного мужа, всё еще не подобрал нужных слов.

Наконец в прихожей хлопнула дверь, и в комнату почти вкатилась запыхавшаяся блондинка с большим животом.

— Северус, моё же! — закричала она. — Вставай!

Муж смеялся, глядя на попытки жены спихнуть его с кресла, и место, разумеется, уступил. После чего женщина повалилась в него со вздохом облегчения и довольной улыбкой, разметав белоснежные волосы.

— Замёрзнешь в одной рубашке. Или закрой, наконец, окно, — пробормотала она.

Он тут же закрыл окно, беспокоясь не о себе. Затем снял с неё туфли и, пристально глядя на хрупкую фигуру в кресле, мягко сказал:

— Тебе пора отказаться и от этой работы. Ты рискуешь.

— Северус, не начинай, — отмахнулась она. — Я же целый день со Стражами. И сегодня там был Гиббон.

Муж нахмурился только от одного упоминания этого имени, но позволил себе эту эмоцию лишь потому, что жена зажмурилась и не могла её видеть.

— Да и не только он. Там была целая компания. Даже оборотень с сыном. Представляешь? Они совсем не похожи!

Северус представлял очень плохо. Все перечисленные личности в его голове совершенно не клеились, как и сама идея подготовительного класса, где учитель Люпин.

— И кого они такой компанией навещали?

— Грейнджер вроде бы и её дочь, — ответила Гестия недовольно. — Меня просили ей еще в младенчестве магию связать. А сегодня развязать! Ну скажи мне, где логика?!

В этом всём было много неправильного и нелогичного, собственно всё, но больше всего директора зацепило иное.

Очень осторожно, словно опасаясь спугнуть ход собственных мыслей, он присел в кресло рядом и спросил:

— Ты уверена? Тебя просили связать магию дочери… маглорожденной Грейнджер? — он усмехнулся слегка удивленно. — Кто же, позволь спросить, был этот важный маг, ради которого ты нарушила правила?

Гестия выпрямилась в кресле, стянула перчатки и задумалась. Она даже лицо руками обняла, словно её в жар бросило, после чего виновато посмотрела на мужа.

— Ой, Северус, я не помню…

— Совсем? — спросил маг и вскинул бровь, выражая сомнение. — Ты же обычно всё помнишь, даже оценки по моему предмету из детства?

— И не надейся! — весело ответила она и протянула руку к мужу. — Удовлетворительно, мне?!

Но почти сразу схватилась за голову и застонала от сильной боли, а из глаз брызнули слезы. Испуганный Северус подскочил к жене, навел на её голову палочку и быстро понял, что скрытое воспоминание запустило страшный темный механизм.

— Не думай, не вспоминай! — закричал он. — Представь… представь Люпина с сыном! Почему они не похожи?!

Женщина, дрожа, прошептала:

— Сын... большой и уверенный, а отец... маленький и несчастный... Только... цвет волос одинаковый...

— Хорошо, хорошо… — успокаивал её Северус, обливаясь потом. Он взял жену за руки, встал на колени перед креслом, будто пытался удержать её душу рядом. — Пусть будет несчастный, пусть…

Минут через пять боль отпустила Гестию, и она, наконец, выпрямилась. Но её муж не выглядел спокойным: он почти дрожал от ужаса.

— Гестия, — его голос прозвучал тихо, но твёрдо, — никогда больше не вспоминай мой вопрос. И забудь ответ. Поняла?

— Хорошо, я поняла, — послушно сказала она, но затем добавила с лёгким упрямством: — Только объясни, почему.

С досадой вздохнув и покачав головой, Северус попытался успокоить себя тем, что десять лет назад и полюбил супругу как раз за упрямство и веселую взбалмошность, а отнюдь не за терпение или покорность.

— Это сложная магия, — наконец произнёс он с оттенком усталости. — Не смогу объяснить её простыми словами. Кто-то обладает достаточной силой, чтобы стереть из памяти целые фрагменты жизни. А затем уничтожить тех, кто попытается вспомнить. Пообещай мне, Гестия… Обещай, что не будешь пытаться вспомнить имя!

Она долго смотрела на него, словно пытаясь найти ответ, прежде чем кивнула:

— Обещаю.

— Не знаю зачем, но догадываюсь, кто придумал такую идею, — сказал её муж и по его лицу словно тень пробежала. — Сомневаюсь, что милорд знает её имя. Значит, остается всего один вариант…

Он поднялся и прошел к окну.

— Поверь мне, Гестия — вам нужно уехать отсюда, и побыстрее.

— Куда? Я с утра на ногах и вот-вот рожу! — возмутилась женщина, вскинув голову.

Северус заговорил быстро, как будто боялся, что она начнёт спорить:

— Из страны. На юг, в Испанию, или на север, в Скандинавию. Мальчишек можно устроить в Дурмстранг. Там безопаснее, чем в Хогвартсе!

Её глаза сузились, и она попыталась подняться из кресла. Это удалось ей только с его помощью. Но, едва встав, она приняла грозную позу, насколько это было возможно в её положении.

— Значит так! — начала она твёрдо, откидывая волосы с лица. — Я хорошо знаю твою тайну, Северус. Ту, что ты прячешь от всех, а я храню! Тайну о твоей…

— Ненависти, — перебил он хрипло. — О ненависти, Гестия.

Её глаза, такие яркие и зелёные, вдруг потускнели, словно он потушил в них свет.

— Ты пугаешь меня, — тихо сказала она. — У нас ведь двое сыновей, и скоро родится дочь. Помнишь?

Северус нахмурился, словно пытаясь подавить что-то внутри.

— К твоему счастью, ты просто не знаешь, как может пугать он, — сказал маг, повернувшись к ней спиной. — И я сделаю всё, чтобы никогда не узнала.

— Здесь могила моих родителей, сестры. Здесь ты, в конце концов! — с жаром воскликнула Гестия. — Не уеду я никуда, Северус! И если ты прав, и всё станет плохо, я смогу тебе помочь. Разве ты хочешь снова остаться один?

Она сделала шаг к нему, но он резко развернулся и навис над ней, как тёмная туча над горизонтом.

— Никогда и ни при каких обстоятельствах не помогай мне! — зашипел он, глядя ей прямо в глаза. — Никогда и ни при каких обстоятельствах Гарольд не должен узнать, что тебе может в голову взбрести идея мне помогать!

Гестия невольно отступила, ошеломлённая его яростью.

— Северус… — прошептала она дрожащим голосом. — Его нет! Ты не в себе…

— Лучше убей меня своими руками для него, но не переходи дорогу моему бывшему сыну и не давай ему дружить с нашими детьми. Никогда! — его голос был низким и глухим от плохо сдерживаемого гнева. — Он есть и уже протянул свои щупальца к другим. Сохрани наших! Поняла? Иначе он сожрет их души своей дружбой, а он это умеет, годами тренировался…

Ощутив безграничную боль и ненависть мужа, эту гремучую смесь, Гестия с нежностью погладила его по щеке.

— Преувеличивая его тьму, ты делаешь её только сильнее, Северус, — тихо сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Не забывай, что ненависть к наследнику милорда погубит нашу семью быстрее, чем он сам…

Мужчина молчал, стиснув зубы, но спокойная правота её слов пробились сквозь броню его извечного упрямства. Он сдержанно кивнул и обнял жену так крепко, словно боялся потерять навсегда.

* * *

Они стояли ровно, как солдаты на шахматной доске, сцепив руки за спиной и не позволяя себе улыбки. Нарядно одетые в чёрные одежды, на которых, если что-то и выделялось, то это узоры и украшения в виде символа времени — змеи. С некоторых пор она символизировала не опасность, а силу и мудрость новой власти, а также зрелость того, кто её носил.

Кулоны из драгоценных металлов, повторяющие метку на руках главных Пожирателей, нельзя было просто взять и купить в сувенирной лавке. Как и перстни для мальчиков. Именное украшение из серебра приходило детям по почте в день достижения ими шестнадцати лет. А сопровождалось письмом на фирменной бледно-зелёной бумаге Министерства, где витиеватым почерком Тёмного Лорда было написано даже не поздравление, а скорее приглашение стать частью его мира и разделить с ним боль и радость взрослой жизни в магической Англии.

Своеобразный документ, в котором была зашифрована информация о чистоте крови, дате рождения и прочем, что могли считывать только Стражи и министерские работники, обученные особым заклятиям.

Раньше у полукровок и грязнокровок, оставшихся в магическом мире после первой волны чисток, глаза змеи были выполнены из тусклого серого камня, а у чистокровных — из изумруда. Но позже от разделения отказались, чтобы не разжигать конфликты, а также забрать в мир чистокровной идеологии больше юных душ, и такая хитрость сработала просто отлично.

Люпин лично знал семьи приверженцев Дамблдора, где детям не позволяли надевать украшение или вовсе прятали его от них. В большинстве случаев два поколения либо становились врагами, либо переживали такие скандалы, что подарок всё равно приходилось ребёнку вернуть. Приходить на мероприятие без этого кулона считалось верхом неприличия, и подростки жестоко издевались над теми, кто их не имел.

Сейчас в этом чёрном море, где смешались министерские чины, соратники с семьями, гости из посольств и журналисты, хорошая часть магов надела не серебряные кулоны и перстни, а золотые. Владельцев таких украшений до ужаса боялись маги проигравшей стороны. Встречая их на улицах, в кафе и кондитерских, они шарахались от золотых змей, как от чумы.

После того как в торжественной тишине в бальный зал Малфой-Мэнора вошёл Тёмный Лорд, все хором выкрикнули девиз, и он зачитал приветственную речь — маги покинули свои импровизированные шахматные клетки, а оборотень смог рассмотреть обладателей золота лучше.

В целом разница между светлыми и тёмными стала понятна ему только здесь, где они выглядели как единый организм, а не отдельные его части.

Смертельные или просто слишком тёмные заклятия, которые эти маги произносили несоизмеримо большее количество раз, ведь для большинства из них они никогда не были под запретом, оставили заметный отпечаток на лицах. Более мрачные и невозмутимые, чем его друзья, они всё равно улыбались и смеялись, как все. Но тёмная магия плескалась в них через край и абсолютно точно изменяла сознание.

Цепкие взгляды и манящие полуулыбки не скрывали, а скорее демонстрировали окружающим опасность и коварство магов, безо всякого на то усилия с их стороны. Этими качествами здесь гордились, и они становились их неотъемлемой частью. Нельзя использовать зло в своих целях и остаться чистым. Впрочем, маги под этой крышей к чистоте никогда не стремились. Разница между теми, кто заседал в доме дедушки Элджи, и теми, кто находился в поместье Малфоев, была размером с бесконечный космос. Пусть и размывалась для тех, кто видел это шикарное пространство тёмных сил изнутри.

Что же произойдёт с новыми поколениями, если ограничений на тёмную магию станет еще меньше?

— Ремус?

Напротив него стояла Джиневра в черном струящемся платье. Слишком открытом, чтобы оборотень мог видеть подобное ранее. Женщина с вызовом демонстрировала миру свою зрелую красоту, женственность и золотой кулон. Сразу оборотень не смог и взгляда от него оторвать — змея Джинни отличалась вообще ото всех, извиваясь на еле прикрытой груди, словно живая.

— Ты пялишься, Ремус.

Справившись с любопытством, он поднял глаза на лицо женщины.

— Держи, — сказала она, протягивая бокал шампанского. — Иди за мной, нужно сделать колдографию.

Джиневра отошла, оглянулась и поманила его пальцем.

Через пару мгновений к месту, куда они подошли, направился и Тёмный Лорд. Маг выглядел иначе, чем у себя в кабинете. Смотрел прямо, без каких-либо эмоций или мимики, словно находился в своем загадочном внутреннем мире, на время оставив придуманную роль.

Справедливости ради здесь все выглядели так, словно сбрасывали вторую кожу, и оборотень поежился. Вокруг проносились танцующие пары, под потолком играли скрипки, на лицах многих поблескивали карнавальные маски. Но в воздухе гораздо больше ощущался зловещий аромат тьмы, чем праздника, и впервые Люпину захотелось сбежать отсюда подальше и вдохнуть чистого воздуха.

Колдографию для "Пророка" фотограф сделал быстро. Волдеморт, покровительственно кивнув оборотню, куда-то ушёл. Оставшись наедине с ещё более невесёлой Джиневрой, Ремус ощущал на себе чужие неодобрительные взгляды и не знал, что сказать.

— Ты здесь с мужем?

Женщина вздрогнула, будто его голос испугал или обеспокоил.

— А? Мужем? — переспросила она. — Нет, он не любит мероприятия…

Она рассеянно махнула Люпину, дав ему понять, что уходит, и пора развлечь себя самому. Но единственное, чего он хотел — выбраться отсюда. Если не во двор, полный Стражей в серой парадной форме, навевающей страх и тоску, то хотя бы на балкон. У Малфоев же должен быть балкон?!

Драко носился по залу с женой, но ни прерывать их танец, ни ждать, пока они натанцуются, чтобы спросить про балкон, Ремус не собирался. Он просто прошёл из одного конца зала в другой, держась ближе к стене. В итоге за тяжёлой портьерой он обнаружил выход на длинный балкон с балюстрадой.

Шагнув в открытую дверь, Ремус тихонько прикрыл её и сделал пару шагов в сторону, наслаждаясь прохладой. Однако спокойствие длилось недолго.

Через пару мгновений в свете третьего окна он заметил отблеск платья Джиневры, а затем и её саму, прислонившуюся спиной к стене. Рядом с ней стоял Гиббон, опираясь рукой на ту же стену, словно нависая над женщиной. Они казались очень близкими людьми, ведущими тайный разговор, и не заметили Люпина, стоявшего в темноте.

Больше всего на свете ему хотелось уйти, чтобы не стать свидетелем чего-то слишком личного.

Правда, была одна проблема — чтобы вернуться назад к двери, надо было пройти освещенное окно, а наколдовать себе невидимость Ремус не мог.

— И чего ты рыдаешь? — спросил мужчина, поправляя собеседнице лямку платья слишком нежно, как для товарища. — Кто красотку обидел?

— Меня?! — возмутилась Джинни слишком громко. — Я к милорду ходила!

— Милорд?! — удивился Гиббон. — Обидел тебя?

— Ты что, пьяный? — тихо спросила она. — Или с ума сошёл?

— Пьяный, — усмехнулся Гиббон, — от твоей красоты…

— Ой, прекрати! — разозлилась Джиневра. — Столько лет прошло, хватит.

— Не так уж и много, но ладно, уговорила, — согласился маг. — Я так понимаю, проблема та же, что и всегда? Муж и дети? Только не говори, что ты с ней ходила к милорду?

— А почему бы и нет? — ведьма пожала плечами. — К кому ещё?

Гиббон сдавленно засмеялся, кажется, даже смахнув слезу.

— Твоя непосредственность всё такая же, и годы ей не мешают… — сказал он, всё еще улыбаясь. — И что ты ему сказала? Решайте мою проблему и побыстрее?

— Нет, я попросила его запретить моим детям учиться в классе Люпина.

Маг оторвался от стены и с удивлением посмотрел на женщину.

— Странное желание у твоего мужа, прямо как у Долгопупсов. Но там проблема просто решается…

Джиневра смутилась от сравнения, сложила руки на груди и на этот раз точно обиделась. Заправив ей за ухо прядь волос, Гиббон ненадолго замер, любуясь.

— Да ладно тебе, Джинни, — прошептал он. — Я ж в принципе тебя обидеть не могу... Говори, что там милорд ответил?

— Ответил: "хорошо".

— А почему ты тогда рыдала?

— Потому что быстро передумала и сказала, чтобы не запрещал.

— Так… — задумчиво протянул мужчина. — А он что? Ответил, что передумать нельзя? Или что?

— Нет, он опять ответил: «хорошо».

Согнувшись, Гиббон прикрыл рот рукой, чтобы не рассмеяться на весь замок, но и Ремусу было тяжело сдержать улыбку. Действительно, десятки лет прошли, но Уизли до сих пор жила в характере женщины.

— А ты говорила, что в его хорошем отношении к тебе нет минусов, — весело заметил маг, отсмеявшись. — Сказать ему, чтобы в следующий раз ударил кулаком по столу и облегчил тебе выбор?

— Да! — согласилась Джинни и сама заулыбалась.

— А на прощание он что сказал? То же, что всегда, когда о твоём муженьке речь заходит? А? Не забыл?

Джиневра скривилась и махнула рукой на мужчину, но тот не сдавался.

— Не скажешь вслух — не помогу!

— Сказал, что мой предыдущий брак ему нравился больше! Удовлетворён?!

— Ты же согласилась, надеюсь? — спросил мужчина с ухмылкой.

— Нет, я сказала, что запомнила это в предыдущие две тысячи раз, когда он высказывал мне данную мысль! — отчеканила женщина возмущённо. — Ну или чуточку вежливее, но я не уверена…

Люпину было сложно представить, что когда-то связывало юную Джинни и взрослого боевого мага армии Лорда. Но те отрывочные сведения о Гойле, которые доходили до него, заставляли Ремуса согласиться с многократно высказанной мыслью Тёмного Лорда.

— Чем могу помочь? — спросил Гиббон и приобнял Джинни за плечи уже дружески. — Проси!

— Заберешь их, когда мужа не будет дома? И так, чтобы никто не узнал о моей просьбе? Сама не приведу — ему сразу расскажут, а ругаться не хочется…

— И всё? — удивился маг. — Я думал, звезду достать надо! А ты с супругом поссорилась?

Джиневра скинула руку мужчины с плеч и отвернулась от него.

— Грегори просто боится за детей, — сказала она. — А я знаю, что Люпин не посмеет ничего дурного им сделать, а Гарри — тем более. Просто хочу, чтобы они там были.

— За моего он так не боялся…

Джиневра вздрогнула, словно от сильной пощёчины, и почти бегом пошла вперёд, к другой двери.

— Сделаю, Джинни! — крикнул Пожиратель ей вслед. — Не злись на меня!

Запертый светом впереди и позади, оборотень мысленно молил провидение сжалиться над ним, но сжалился только Гиббон.

— Ты в ловушке неопытных шпионов, Люпин, — сказал он. — Благодари Салазара и всех предков, иначе убил бы, клянусь. Выходи, хватит даму в темноте лапать…

Только теперь Ремус заметил, что мёртвой хваткой вцепился в ягодицы какой-то мраморной богини, обнимаясь с ней в попытке не выдать себя тенью. Смутившись, он от статуи моментально отлип.

— Подходи, тайна тут только для тебя, половина танцующих в курсе.

— Извини, — сказал Ремус искренне. — Подслушивать — это не моё, правда.

— Ничего, забыли, — сказал маг без злобы. — По опыту знаю, что в спину ты Аваду не кинешь. Просто если подобное повторится, издай звук. За кашель не убивают, а вот за тайны и секреты — каждый день, я тебя уверяю…

Помолчав, Люпин понял, что хочет произнести сильнее всего.

— Ты уже никогда не узнаешь сына, а я… — начал он говорить и запнулся от тяжести несказанных слов.

Гиббон кивнул, явно довольный тем, что оборотень не безнадёжен и что его шпионство принесло хоть какую-то пользу.

— Можешь не договаривать, — сказал он тихо. — Главное, сделай — второго Тедди не будет.

— Хорошо, обещаю, — ответил Ремус. — И ещё… мне жаль вашего ребёнка. У нас считают, что он Грэгори…

— Ну, это у вас считают, а у нас просто так принято говорить. Или называть первенцем Монти… — произнёс маг с горечью. — У нас не вечная любовь была, а страсть, роман, грязная интрижка. Называй как хочешь. Она с Гойлом этим поссорилась, и тут появился я, весь такой загадочный, опытный…

— Но брак вы заключили?

— Перед рождением ребёнка. Пару месяцев продержались — и разбежались. Не ругались, понимаешь? За всю жизнь ни разу не поругались.

Гиббон устало вздохнул.

— Сына хотел забрать в семью брата, но куда там. Святоша Грегори клялся ей, что будет воспитывать как своего, если она к нему вернётся. И что? Моего сына разрезало пополам, Люпин. Ему полгода ещё не исполнилось…

Оба мужчины присели на выступ окна и замолчали.

— Я был далеко, примчался, когда его уже накрыли, а эта мразь не хотела меня даже пускать... — прошептал Гиббон с безграничной ненавистью в голосе. — Врезал ему так, что он отлетел к камину и разбил голову, но всё равно не сдавался. Орал, чтобы я отошёл от его дорогого ребёнка. Люциус ему крепко добавил — никогда не видел его таким злым…

Наверное, если бы не факт того, что перед ним знаменитый убийца Волдеморта, оборотень бы положил руку ему на плечо, ведь боль потери одинакова для всех, и его ужасала.

— Знаешь… — сказал Люпин, крепко задумавшись. — Это было очень странное дело…

Колючие серые глаза уставились на оборотня, а уже слегка поседевшие брови нахмурились.

— Почему? — спросил Гиббон. — Вы же напали, чтобы убивать? Что странного?

— Подробностей я не знаю, но уверен, что это были случайные маги, — уверенно ответил Ремус. — Какие-то ученики учеников, родственники дальних родственников. Как бы наши, но не основной состав. Они организовались сами, никому ничего не сказав. Но отправились в такой дом, куда не сунулся бы и основной. Невилл помчался за ними, чтобы остановить, но услышал только женский крик... Опоздал.

— Она год кричала в Мунго, в психиатрическом отделении, из-за меня.

Всё ещё сдерживая себя от утешения врага, оборотень всё же высказал логичное замечание:

— Не ты же убил родного сына, Гиббон? Твоя вина в чём?

— Ууу... — усмехнулся мужчина. — Как вспомню наш роман, аж голова кружится! Кто ж ребёнка сделал? Кто подкатывал к девчонке? А кто не нашёл убийцу? Кто дал ей сойти с ума? Призрак?! Нет, это был я!

— Говорили, случайность, рикошет…

— Нет, — твёрдо сказал маг. — Не рикошет.

— А милорд… он не нашёл, чья рука?

— Ты начинаешь верить во всемогущего милорда? Это прогресс, хвалю! — усмехнулся Гиббон. — Милорд был в ярости. Ему, почему-то, нравилась наша пара. Говорил, что хочет видеть, каким вырастет Себастьян. Уверен, это правда. Но там сражались около полусотни магов, и он весь день распутывал траектории, вычислял пути, искал следы, воспроизводил перемещения. И знаешь, что? А ничего. Сказал, что это случайное попадание, перекрёстная магия, и нечего рвать душу.

— Не назвал имя? — спросил оборотень.

Он и впрямь не верил, что Волдеморт настолько благороден, чтобы не назвать автора или авторов случайного заклятия, если оно действительно было случайным.

— А вдруг не случайное? А если это кто-то свой? Ты представляешь, что будет с Джинни? Она уже никогда не выйдет из Мунго, если поймёт, что он всё время был рядом. А я? Думаешь, я не захочу его разрезать на части? Очень многое изменится, если ребёнка убил свой. Тем более о нападении предупреждали, но донесение не успел отправить уж очень вовремя погибший Страж…

— У тебя нет никаких доказательств, Гиббон, — сказал оборотень. — И ты сам говоришь, что для неё это будет сложно. Стоит ли? Я не большой специалист, скорее никакой, но мне кажется, что Джиневра тебе и сейчас нравится.

Мужчина замер, а потом поднял глаза к небу.

— Жалею, что не заделал ей ещё парочку детишек и мы не прожили вместе все эти годы, — тихо признался он, будто сам себе. — Ошибки прошлого мы совершаем каждый день, просто никогда не знаем, что это они…

Звёзды светили ярко, ветер был тёплым, а позади всё ещё играла прекрасная музыка. Мужчины сидели молча — и без того было сказано больше, чем позволяли приличия или соображения безопасности.

Первым не вынес иронии Пожиратель — он усмехнулся пару раз, а потом сказал:

— Помнишь, мы как-то бились неподалёку от Хогвартса? Тот случайный бой на открытой местности? Ты ещё бегал за мной с выпученными глазами и сломанной палочкой, делая вид, что она целая?

— Помню, — вздохнул Люпин. — Мы столкнулись с вами во время отхода, а перед этим я убил ребёнка, но там точно был рикошет, и обезумел…

— И еще Розье. Вы сцепились в рукопашной за единственным пригорком. Он сломал тебе палочку, но ты его всё равно убил, задушил, а мы не увидели.

— Да, а потом погнался за тобой и кричал что-то о черноте в твоих серых глазах, — усмехнулся оборотень. — А потом вдруг понял, что ты уже не бежишь…

— Я увидел, что ты держишь три куска палочки, они смотрели в разные стороны, — ухмыльнулся Гиббон. — И один кусок упал на землю у меня на глазах.

— И тогда начал убегать я…

— А я промахнулся и попал в девчонку с белыми волосами. Хотя целился либо в тебя, либо в здоровяка, как повезет — между вами не было расстояния.

— Ты в тот день убил Касуса, слизеринца на нашей стороне, и Полумну.

— У неё палочки вообще не было, — пробормотал Гиббон. — Стояла там, как привидение, обзор закрывала…

— Не знаю, откуда она там взялась, должна была быть в школе…

— И то была не последняя схватка, просто самая глупая. Не смог забыть.

— Мне она иногда снится, те крики… — согласился Люпин.

— А если бы ты во время той беготни узнал, что я, Пожиратель Смерти, буду тебе в Малфой-мэноре на балу Темного Лорда на жизнь жаловаться, ты бы поверил?

— А если бы тебе там сказали, что я, член Ордена Феникса, буду на этом балу эти твои жалобы слушать?

Мужчины уставились друг другу в глаза в немом изумлении от происходящего, и через мгновение их разобрал истерический смех.

* * *

Положив ноги в остроносых ботинках на стол и откинувшись в кресле, министр современной магической Англии сладко спал, пугая случайных посетителей его этажа раскатистым храпом. Должность больше не была выборной: время от времени милорд назначал на неё проверенных магов, которые скорее представляли его власть, чем создавали собственную.

Начальник архива, старикан Тьери, неохотно освободил свой пост, но Барти Краучу пришлось занимать его с ещё большей неохотой. Наверное, он бы с большим энтузиазмом занял пост архивариуса. В последние годы отдел, где поклонялись пергаменту, стал главной точкой притяжения министерства.

Кому нужны тайны и пророчества, когда есть свидетельство, что двадцать лет тому назад ты ел Берти Боттс у Дамблдора в кабинете и обсуждал методы борьбы с Тем-Кого-Нельзя-Было-Называть? Или соврал, что твоя бабушка чистокровная? А может, участвовал в протестах против Темного Лорда в пору юности и боишься упоминания позорного факта в своей биографии?

Тьери лишился руки по локоть и покоя до конца жизни, отбиваясь от нападающих, шпионов, незаконных проникновений и прочего. Барти же считал такую жизнь мечтой, не изменив за долгие годы ни себе, ни своему взрывному темпераменту. Всё такой же тощий и подвижный, он с горящим взором и грозным рыком вскакивал каждый раз, заслышав шорох приключений. А затем, в приступе разочарования, взлохмачивал и без того не самую аккуратную каштановую шевелюру без единого седого волоса и чуть не рыдал. Обычно шорох оказывался мышью из подпола или, на худой конец, чьим-нибудь скучным секретом.

От тоски, проникшей в его жизнь, он даже завёл семью, но брак оказался ещё более скучным занятием и дольше двух лет не продержался.

Конечно, Барти выполнял все свои обязанности: подписывал документы, посещал спортивные соревнования, фотографировался для плакатов в любимом кожаном плаще и даже решал, какому из двух расколовшихся народов фей Линкольншира будет принадлежать участок земли у реки.

Однако смысла в его жизнь эта должность не добавляла. Ему не хватало Гарри, забегающего в зал заседаний в замке Салазара с воплем о необходимости срочного перемещения в Китай в погоне за врагами, или шёпота Люциуса в ухо, умевшего узнавать о таких скелетах в шкафах магов, что даже у Крауча по спине пробегали мурашки.

Последним событием, которое его развлекло, стала установка в Атриуме министерства композиции из двух золотых статуй Салазара и Годрика, где последний вонзает нож в сердце первого, подозрительно похожего на знаменитого министра Гарольда Снейпа.

Впрочем, сердце самого Барти всё равно требовало большего, чем скульптуры, взбаламутившие лишь опостылевшие и никчёмные подполья Сопротивления. Остальные просто начали возлагать монументу цветы и кланяться, отчего раздосадованный Барти интерес к сюжету утратил.

Сквозь собственные горловые трели Крауч услышал, как его зовут, но предпочёл не реагировать. Впрочем, реагировать пришлось, когда некто большой и крепкий начал вытряхивать его из нагретого и уютного кресла. Он не схватился за палочку — вытворять такое с многоуважаемым министром мог только кто-то совсем свой, — а лениво открыл один глаз.

— Август, мой дорогой старший друг, твои седины мудрее тебя…

Забыв, что такого остроумного хотел сказать дальше, Барти вновь погрузился в дрему, всхрапнул и разбудил сам себя.

— Ну что тебе, а? — простонал министр. — Мучитель ты мой…

Кудрявый и сильный мужчина, о котором деликатно говорили, что возраст его благороден не меньше, чем внешность, смотрел на министра с нескрываемым осуждением.

— Ты один спишь в этом кресле с утра до вечера, Барти.

— Гарри вообще здесь не появлялся, и ничего, скульптура вон стоит! — попытался оправдаться министр и пальцем ткнул в сторону, где она должна была находиться. — Видел?!

Маг кивнул, но предпочёл не развивать тему скульптур, которым вот-вот начнут поклоняться и чей блеск способен ухудшить зрение у слепого.

— Он не появлялся, — сказал он. — Но и не спал.

Барти сосредоточенно покачал головой, оценивая гениальную краткость товарища.

— Победил, ладно, — сказал он. — Что там у тебя?

— Гиббона подменяю.

— Как? У него же все ключи?

— Сижу в его кресле! — громко возмутился маг. — И в кресле Джиневры тоже сижу! Кресло, где я не сижу, находится в Хогвартсе, в моём кабинете! А где Гойл? Его ждут представители чешских клубов! В отделе магических игр есть кресло? Мне в него тоже присесть?!

— Ну, дорогой друг, есть кресла, которые нельзя доверить чужим, но с чехами, думаю, и без тебя разберутся…

— Нет, я даже рад, что сегодня есть кому сидеть в кресле Гиббона, — сказал Август и протянул министру маленький квадратный пергамент, похожий на справку. — Хотя бы не потеряется.

— Что это? — спросил Барти и сощурился, пытаясь разобрать мелкие буквы. — Донесение?

— Умер брат покойного отца давно погибшего Стража с пятого уровня, который не успел отправить то донесение Гойлам до своей смерти. Помнишь?

Для Барти в этом предложении был явный перебор с покойниками, тем не менее суть он уловил сразу.

— Понимаю, о чём ты, но будь добр, уточни, какой из этих трупов нам интересен?

— Самый свежий, храни Салазар его душу, — сказал Август и вздохнул. — Он когда-то забрал коробки с вещами племянника, чтобы те не напоминали брату о мёртвом сыне. Они были Стражами — дядя и племянник. Знаешь пятьдесят третье правило устава Стражей?

— Правила вообще не моя тема… — пробормотал Барти, ощутив, как забилось сердце.

— Мне только что Тьери рассказал, для Гиббона, не для тебя старался, — пояснил маг. — Так вот, правило гласит, что дома умерших Стражей после их смерти необходимо проверить на наличие внутренней документации, чтобы она не попала в чужие руки. У тебя в руках копия донесения, которое малец тогда всё же успел отправить, его зря проклинали. Парнишку оштрафовали за потерю одного раньше, и он перестраховывался, делал копии…

Трясущимися руками Крауч ещё раз взглянул на бумагу, уже хорошо понимая, на что смотрит.

— Входящий номер, отметка о вручении и время, за три часа до бойни… Но нет имени… — прошептал он, чуть не задыхаясь от гремучей смеси разных эмоций. — Нет имени того ублюдка, который лишил наших друзей сына…

— Это копия, — тихо пояснил Август, сам смотря куда-то в пол от нахлынувших чувств. — Она отражает состояние пергамента на данный момент. Уничтоженные за ненадобностью просто белые, а это новёхонькое, лежит где-то. И на оригинале имя есть, Барти.

— Там может быть как имя, так и адрес, — произнёс министр задумчиво. — Мы же все знаем, что они адресата ищут, руководствуясь магическим перевесом, и нет чётких инструкций, но…

— Ты расскажешь Гиббону?

— Нет, я подожду, пока пергамент случайно всплывёт в мелодраматической истории поисков в моём кабинете, разрушит нашу с ним дружбу, станет причиной парочки мучительных проклятий или просто поведаю о нём на смертном одре, когда всем уже будет насрать!

— Ну то есть расскажешь, — успокоился Август. — Это хорошо.

— Конечно! — подтвердил Барти. — А где он?

— К оборотню приклеили, намертво, — хохотнул мужчина. — Они теперь как пёс и хвост, всегда рядом.

Присоединиться к шутке Крауч не захотел и даже вздохнул как-то слишком печально.

— Сам бы к ним приклеился, это же так интересно — за рожицами оборотня и проигравших наблюдать…

— Они в класс разных детей набирают, Барти.

— Ага, очень разных детей, но половина из них — дети тех магов, которых Гарри помнил всю свою жизнь… — пробормотал он. — Так помнил, что у меня уши вяли…

Два приятеля расхохотались, не сговариваясь и не заботясь о громкости такого искреннего смеха.

— Я знаю, что так зачем-то надо милорду, — спохватился Август вскоре. — А значит, надо и нам. Но после Рудольфуса, с его званием добрейшего учителя, мы же всё понимаем, да?

— Несомненно, друг мой! — радостно ответил Барти и наклонился через стол к магу напротив себя. — Мой длинный нос уже давно почуял шорох приключений, которые несёт нам наш весёлый Гарри. Осталось подождать совсем мало лет…