Альфи (гет)

Платформа девять и три четверти встретила Пэнси гулом голосов, визгом колёс и запахом угольной пыли, смешанным с сладковатым душком магловских духов. Она сделала первый шаг из вагона «Хогвартс-экспресса», её позвоночник вытянулся в струну, а лицо застыло в привычной маске высокомерного безразличия. Где-то в толпе её уже ждали. Не сомневалась.

Она не обманулась. В тени арочного пролёта, в стороне от суеты воссоединяющихся семейств, неподвижной тенью стоял её отец. Корвус Паркинсон. Его чёрные волосы, уложенные с безупречной строгостью, серебрились на висках, а тёмно-зелёная мантия из дорогой ткани была лишена единой складки. Руки, переплетённые за спиной, сжимали гладкую рукоять палочки из чёрного дерева. Он не улыбался. Он никогда не улыбался при встрече.

Пэнси подавила вздох, отточенным движением поправила сумку на плече и направилась к нему, чётко отбивая каблучками по бетону. Каждый шаг отдавался в висках нарастающей тяжестью. Она знала, что будет дальше.

Они не обменялись приветствиями. Холодные серые глаза Корвуса упёрлись в её, и мир сузился до этой точки. Воздух вокруг загустел, давление в черепе нарастало с каждой секундой, превращаясь в невыносимую, раскалённую боль. Легилименция. Грубая, безжалостная, как удар топора. Он даже не пытался быть изящным — он вскрывал её сознание, как консервную банку, чтобы проверить содержимое.

Пэнси замерла, стиснув зубы. Вся её воля ушла на то, чтобы не согнуться пополам и не вскрикнуть. Самое главное — не сопротивляться открыто. Сопротивление только разозлит его и заставит копать глубже. Вместо этого она мысленно распахнула перед ним все двери, ведущие в учебные классы, в общую гостиную Слизерина, на квиддичное поле. Она подсовывала ему яркие, шумные воспоминания: насмешки над Грейнджер, сплетни с Драко, бесконечные эссе по зельеварению, на которые ушёл не один ярд дорогого пергамента. Она заставила себя прочувствовать лёгкое презрение к гриффиндорским выскочкам, гордость за свой факультет, расчётливый интерес к Малфою. Всё, что он хотел увидеть. Всё, что соответствовало роли образцовой слизеринки и наследницы древнего рода.

Но глубоко внутри, в самом потаённом углу сознания, запертом на семь замков, дрожали другие образы. Вкус лимонной дольки на языке, кисло-сладкий и неожиданный. Сиреневое свечение в тёмной библиотеке, танцующие костяные скелетики. Запах крови и пепла, холодный металлический привкус страха. И самое главное — тяжесть взгляда мальчика с пепельными волосами, в котором читалась не детская наивность, а бездонная, древняя тьма. И её собственная рука, вытирающая с его лица чужую кровь.

«Не это. Только не это.»

Она набросила на эти мысли плотное покрывало — усталость от дороги, раздражение от магловской толкотни, головную боль от яркого света. Она заставила себя подумать о том, как отвратительно липок был леденец, который она украдкой стащила у того дурачка Дамблдора. Как нелепо он хвастался своим «дедулей». Как смешно он краснел.

Боль достигла пика, заставив её увидеть белые вспышки перед глазами. И так же внезапно отступила.

Пэнси едва удержалась на ногах, сделав шаг назад. В висках стучало, горло сжалось от тошноты. Она судорожно сглотнула, чувствуя, как дрожь бежит по рукам. Она спрятала их в складках мантии.

Корвус Паркинсон медленно кивнул, его лицо оставалось непроницаемым. Кажется, он удовлетворился увиденным.

— Здравствуй, дочка, — его голос был ровным, без единой нотки тепла. — Как тебе Хогвартс?

Пэнси хмыкнула, с трудом переводя дыхание. «Как будто сам не видел, слизняк бесчувственный», — пронеслось в голове, но вслух она произнесла с привычной надменной тягучестью:

— Предсказуемо. Гриффиндорцы шумные и невоспитанные, Когтевран зациклен на учёбе, Пуффендуй — сборище неудачников. Со слизеринцами всё в порядке. Малфой... перспективен.

— А Дамблдор? — вопрос прозвучал резко, как щелчок бича. — Внук. Альфиас.

Сердце Пэнси ёкнуло, но лицо не дрогнуло. Она сделала лёгкое презрительное движение плечом, будто отмахиваясь от назойливой мухи.

— Забавный щенок. Помешан на сладостях и своём великом дедуле. Думает, что все девочки школы должны падать к его ногам, — она позволила себе язвительную усмешку. — Надоедает. Я с ним из вежливости, не более. Полезные связи ещё никому не вредили.

Она вложила в эти слова всю возможную скуку и снисхождение. «Смотри, папочка, я просто использую его. Как ты и учил. Ничего личного. Ничего важного.»

Корвус изучающе смотрел на неё ещё мгновение, затем его взгляд скользнул по её шее, где под мантией висел серебряный амулет — тот самый, копию которого она подарила Альфи. Пэнси почувствовала, как холодок пробежал по коже. Но он ничего не сказал. Амулет подарила ей мать, когда ещё была жива. Отец не любил говорить об этом.

— Квиррелл, — сменил тему отец, поворачиваясь и жестом приказывая следовать за ним. — Исчез. Что ты знаешь?

Они шли по платформе, и толпа расступалась перед ними, чувствуя исходящую от Корвуса Паркинсона волну холодной власти.

— Ничего внятного, — отчеканила Пэнси, глядя ему в спину. — Носил на голове дурацкий тюрбан, пах чесноком, заикался так, что на уроках уснуть можно было. Потом объявили, что сбежал к вампирам. Все только посмеялись. Считают, его выгнали за некомпетентность. Или он сам не выдержал давления. Впрочем, разве он отправился не по ВАШИМ делам? Или тебе, папочка, нынче... не доверяют?

Это была официальная версия, и она придерживалась её. Она говорила уверенно, вкладывая в слова всю возможную долю ядовитого презрения к отцу и его... друзьям. Где-то в глубине души шевельнулся холодный комок страха, но она раздавила его, представив, как давит ногой противного жука.

Отец не ответил. Он просто вёл её к выходу, к ожидающему их порталу. Пэнси шла, выпрямив спину, её каблуки отбивали чёткий ритм по камню. Голова раскалывалась, каждое движение отзывалось болью. Но она не показывала вида.

Ей удалось. Она скрыла самое главное. Некромантию Альфи. Свой подарок. Свою роль в той ночи. Своё... замешательство.

Но вместе с облегчением пришло и другое чувство — тяжёлое, скребущее изнутри. Она только что отчиталась отцу. Всё прошло по плану. Но почему же у неё такое ощущение, что она только что предала единственного по-настоящему интересного человека в этой дурацкой школе?

Она с силой тряхнула головой, отгоняя глупые мысли. Сентиментальность — слабость. А Паркинсоны не бывают слабыми.

Они вышли на оживлённую улицу — не на магловскую, куда вёл основной выход, а на другую, волшебную. Корвус ловко провёл палочкой, и воздух затрепетал перед ними, открывая путь к изящной карете, запряжённой парой гнедых пегасов.

— Летом жду отчёта о связях с Малфоем, — сухо бросил он, открывая дверцу. — И не вздумай расслабляться. Времена становятся... изменчивыми.

Пэнси кивнула, забираясь внутрь. Кожаные сиденья были холодными. Она откинулась на спинку, закрыла глаза, прислушиваясь к отдающемуся в висках гулу.

Да, времена менялись. И она, Пэнси Паркинсон, намерена была быть на той стороне, что окажется сильнее. Даже если для этого придётся забыть вкус лимонных долек и сиреневое свечение в глазах мальчика, который был куда больше, чем просто «внук Дамблдора».

Наверное.

* * *

Слова Амелии Боунс повисли в воздухе столовой, тяжёлые и зловещие, как свинцовые тучи перед ураганом. Казалось, даже праздничный торт-феникс застыл в немом ужасе, а его сахарные перья вот-вот осыплются.

«Беллатриса Лестрейндж. Родольфус Лестрейндж. Рабастан Лестрейндж.»

Имена впивались в сознание Альфи, как ледяные осколки. Он видел их на страницах «Ежедневного пророка», которые дедуля иногда с печальным вздохом откладывал в сторону. Фотографии безумных лиц, искажённых ненавистью и восторгом разрушения. Беллатриса... Та самая, что свела с ума родителей Невилла. Которая смеялась, рассказывая на суде, как они кричали.

Альфи посмотрел на Невилла. Его друг сидел, не дыша, уставившись в свою тарелку. Лицо Невилла было абсолютно бесстрастным, будто высеченным из мрамора, но его пальцы с такой силой впились в край стола, что костяшки побелели, а под ногтями проступила краска от скатерти. Казалось, ещё мгновение — и дерево треснет.

Августа Лонгботтом первой нарушила оцепенение. Она медленно поднялась, и её прямая, как жердь, спина казалась ещё более негнущейся. Лицо её было бледным, но абсолютно спокойным. Только глубокие морщины вокруг сжатых губ стали резче, глубже.

— Благодарю за предупреждение, Амелия, — её голос прозвучал чётко, без единой нотки дрожи. Она была главой этого дома, скалой, о которую должны были разбиться любые волны. — Мы примем меры.

Голова в камине кивнула, бросив последний сочувственный взгляд на Невилла, и исчезла в клубах пепла.

Тишина, наступившая после, была громче любого взрыва. Её нарушил Элджи, неуклюже закашлявшись в салфетку.

— Ну... э-э... это... неприятная новость, — пробормотал он, озираясь по сторонам, словно ища поддержки. — Но Августа права! Мы... мы что-нибудь придумаем! Усилим охрану! Я... я могу поговорить с ребятами из Отдела Магических Катастроф...

Его голос заглох под тяжёлым взглядом жены. Энид сидела, поджав тонкие губы, её пальцы нервно перебирали край мантии. Даже Эдриан не нашёлся, что сказать, его обычная снисходительная усмешка застыла на лице, превратившись в нелепую гримасу. Элинор смотрела на Невилла широко раскрытыми глазами, полными неподдельного ужаса — впервые за всё лето она была по-настоящему напугана и притихла.

Дедуля медленно надел очки. Его движения были такими же плавными и точными, как всегда, но Альфи, знавший каждую его чёрточку, увидел едва заметную дрожь в длинных пальцах. И усталость. Невероятную, древнюю усталость в глубине голубых глаз.

— Августа, — обратился он к миссис Лонгботтом, и его голос, обычно тёплый и звучный, теперь был тихим и очень серьёзным. — Мне нужно вернуться в Министерство. Немедленно. Полагаю, Амелии потребуется помощь в координации поисков.

— Конечно, Альбус, — кивнула Августа. Её взгляд скользнул по бледному, как полотно, лицу внука, и в её глазах на мгновение мелькнуло что-то беззащитное и пугающееся. Но тут же исчезло, уступив место привычной твёрдости. — Мы здесь справимся.

— Я не сомневаюсь, — мягко сказал Дамблдор. Он поднялся и обошёл стол, чтобы положить руку на плечо Невилла. — Невилл, мой мальчик... — начал он.

Невилл вздрогнул, словно от ожога, и резко отдёрнул плечо. Он поднял на Дамблдора взгляд, и у Альфи сжалось сердце — в этих обычно добрых глазах стояла пустота и какая-то дикая, животная ярость.

— Я... мне нужно проверить Тревора, — глухо проговорил Невилл и, не глядя ни на кого, поднялся и вышел из столовой. Его шаги гулко отдавались в коридоре.

Дедуля проводил его взглядом, полным бездонной печали, затем повернулся к Альфи.

— Альфи... — он хотел что-то сказать, но слова, казалось, застряли у него в горле.

— Всё в порядке, дедуля, — Альфи заставил себя улыбнуться, хотя губы не слушались. Внутри всё замерло и похолодело. Присутствие, дремавшее последние недели, шевельнулось, почуяв его страх, его гнев. Оно лизнуло изнутри ледяным щупальцем, предлагая свою силу, свою ярость. «Они посмели напугать его. Напугать НЕВИЛЛА. Мы можем найти их. Мы можем заставить их КРИЧАТЬ...» Альфи сжал кулаки под столом, чувствуя, как сиреневое свечение рвётся наружу, когтясь под кожей. Серебряный зажим в его волосах издал тихий, тревожный звон. — Я... я останусь здесь. Помогу.

Дедуля внимательно посмотрел на него, и Альфи почувствовал, как тот самый проницательный взгляд скользит по его душе, сканируя каждую трещинку, каждую тень. Но на этот раз Альбус не стал ничего говорить. Он лишь кивнул, и его рука на мгновение легла на голову Альфи — тёплая, тяжёлая, успокаивающая.

— Будь осторожен, мой мальчик, — прошептал он. — И помни — даже в самой густой тьме светит хотя бы одна звезда.

С этими словами он развернулся и исчез с характерным хлопком, не дожидаясь, пока домовики подадут ему плащ.

Оставшиеся за столом сидели в гнетущем молчании. Праздник был безнадёжно испорчен. Даже торт казался теперь не сладким угощением, а памятником чему-то безвозвратно утраченному — последним минутам покоя, иллюзии безопасности.

Августа первая опомнилась.

— Энид, помогите, пожалуйста, домовикам убрать со стола. Элджи, проверьте периметр поместья. У нас есть стандартные защитные чары, но после таких новостей... — она не договорила, но все поняли. — Эдриан, Элинор — в свои комнаты. И не выходить без моего разрешения.

Все засуетились, торопливо выполняя приказы. Элинор, бросив на Альфи испуганный взгляд, позволила бабушке увести себя за руку. Эдриан, не споря впервые за всё лето, молча последовал за ними.

Альфи остался сидеть за столом, глядя на остывший кусок торта на своей тарелке. Сладость во рту превратилась в противную приторную горечь. Он чувствовал, как страх Невилла, холодный и острый, будто исходит от стен самого дома, смешиваясь с его собственным ужасом и той тёмной, липкой яростью, что поднималась из глубин.

Он вышел в сад. Воздух, ещё недавно наполненный ароматом цветов и свежести, теперь казался густым и спёртым. Альфи прошёлся по знакомым дорожкам, не видя ни ярких красок клумб, ни причудливых форм магических растений. Он видел лишь застывшее лицо Невилла и пустоту в его глазах.

Он нашёл его сидящим на корточках у небольшого пруда с серебристой водой, где плавали привередливые водяные лилии, меняющие цвет в зависимости от настроения. Сейчас они были грязно-серыми. Невилл не плакал. Он просто сидел, обхватив колени руками, и смотрел в воду. Тревор сидел у него на плече, тихо и неподвижно, словно понимая, что его кваканье сейчас неуместно.

— Невилл? — осторожно позвал Альфи, присаживаясь рядом на влажную землю.

Тот не ответил. Не повернул головы.

— Они... они ничего не смогут сделать, — попытался успокоить его Альфи, сам не веря своим словам. — Дедуля... Августа... Министерство... Их найдут. Вернут.

— Вернут? — голос Невилла прозвучал хрипло, чужим. Он медленно повернулся, и Альфи увидел, что пустота в его глазах сменилась жгучей ненавистью. — И что? Они снова сядут в Азкабан? Откуда однажды снова сбегут? Чтобы найти... найти меня? Или бабушку? Или... — его голос сорвался.

Альфи не знал, что сказать. Все слова казались пустыми и фальшивыми. Вместо них из глубины поднималось что-то тёмное, чужое. Желание не защищать, а карать. Уничтожать. Он почувствовал, как по рукам побежали мурашки, а кончики пальцев затрепетали, жаждя прикоснуться к палочке, выпустить на волю ту силу, что рвалась наружу.

«Они причинили боль моему другу. Они должны заплатить.»

Мысль была чужой, скользкой, но такой сладкой. Такая могущественной.

Он сглотнул, с силой оттолкнув от себя это ощущение. Нет. Не это. Дедуля учил его другому.

— Они не дотронутся до тебя, — тихо, но очень чётко сказал Альфи. Он посмотрел прямо в глаза Невиллу, вкладывая в слова всю свою волю, всю свою странную, двойную магию — и светлую, и тёмную. Но не разрушительную. Защитную. — Я не позволю.

Невилл смотрел на него, и ненависть в его глазах понемногу таяла, сменяясь изумлением и смутной надеждой. Он видел, как вокруг Альфи воздух слегка замерцал, как всегда, когда тот терял контроль, но на этот раз это свечение было не сиреневым, а странным, золотисто-лиловым, тёплым и холодным одновременно. Оно обволакивало их обоих, как невидимый щит.

— Ты... — прошептал Невилл.

— Я научусь быть сильным, — перебил его Альфи. Он не знал, сможет ли он сдержать это обещание. Он боялся той силы, что дремала в нём. Но он видел боль друга и знал, что должен хотя бы попытаться. — Мы... мы будем тренироваться. Станем сильнее. Вместе.

Он протянул руку. Невилл с минуту смотрел на неё, затем медленно, нерешительно, протянул свою. Их пальцы сцепились в тёплом, липком от торта рукопожатии.

Вода в пруду подрагивала, и водяные лилии потихоньку начали менять цвет с грязно-серого на бледно-голубой. Словно капля надежды, упавшая в омут отчаяния.

Но где-то далеко, за стенами поместья, бушевала гроза. И Альфи знал — это только начало. Шторм приближался, и ему предстояло решить, станет ли он щитом против него... или его самой разрушительной силой.