Гарри Поттер и тайны рода Блэк (джен)

Новый день в особняке Блэк начинался с тишины, нарушаемой лишь потрескиванием дров в камине и позвякиванием посуды — домовики накрывали стол к завтраку. Рон ещё спал. Андромеда была занята внуком. Гермиона, лишь под утро избавившаяся от тяжести в голове, которая появилась после посещения ритуального зала, решила заняться тем, что взволновало её после разглядывания родового гобелена.

— Гарри, я хочу увидеться с сэром Ликорусом, — сказала она.

— Да без проблем, сходим, — легко согласился Гарри. — А что такое? — в его глазах мелькнуло лёгкое удивление.

— У меня накопилось несколько вопросов про тех, о ком я прочитала на гобелене, — объяснила Гермиона, её пальцы нервно перебирали край салфетки. — Как думаешь, он обо всех знает, кто там изображён?

— Если честно, Гермиона, я об этом как-то не задумывался, — признался Гарри, и его взгляд стал отсутствующим. — У меня сейчас мысли о другом.

— О чём? — насторожилась Гермиона.

Гарри вздохнул, его лицо омрачилось тенью давних раздумий.

— Да всё размышляю. Я семь лет прожил в магическом мире, прошёл через ад и обратно, но ничего о нём толком не знаю. Да вот хотя бы о тебе и Роне. Я за эти несколько дней узнал о вас и ваших семьях столько… За все предыдущие годы столько не знал. И даже в голову не приходило спросить.

— Гарри, я даже не знаю, что сказать… — тихо произнесла Гермиона, и в её глазах блеснуло сочувствие. — Кроме того, что у тебя была уважительная причина.

— О да, была, — горько усмехнулся он.

— Волан-де-Морт, Гарри, — твёрдо сказала Гермиона. — Это он обрёк тебя на такую жизнь, ты же знаешь.

— Разумеется, главный виновник — он, — согласился Гарри. — Но есть, точнее, был ещё один великий маг, который…

— Ты говоришь о Дамблдоре? — догадалась Гермиона.

— Разумеется, — кивнул Гарри, и его взгляд стал тяжёлым. — Я много думал о том, что узнал в последние минуты перед решающим боем с Реддлом.

— Ты — седьмой крестраж, и твоя главная задача в нужное время выйти навстречу Реддлу и подставить голову под «Аваду»? — уточнила Гермиона. — А всякие там семейные истории в этот грандиозный план не входили?

— Вот, точнее не скажешь, — снова горько усмехнулся Гарри.

— А то, что ты, выполнив свою задачу как предписано, выжил? — в её голосе прозвучало недоумение.

— Боюсь, тут Дамблдор ни при чём, — покачал головой Гарри. — Он был абсолютно уверен, что я погибну в конце пути. Знаешь, что было в снитче? На нём была надпись «я открываюсь под конец».

— Перстень с воскрешающим камнем?

— Нет, только один камень. Видимо, оправа перстня сильно пострадала, когда Дамблдор уничтожил крестраж в кольце. Камень мне здорово помог, ровно тогда, когда мне был уже практически конец...

— Ах, да, — вспомнила Гермиона. — От чаши Хельги остались лишь искорёженные обломки. Жаль, такая уникальная вещь уничтожена.

— И вот, честно говоря, я не знаю, куда направить свои мысли, — признался Гарри, с тоской глядя в окно. — Вернее, сейчас-то дел куча, только не знаю, как за них браться. Методом проб и ошибок как-то уж очень утомительно и неэффективно.

— Да, дел предстоит немало... — согласилась Гермиона, перечисляя на пальцах. — Разобраться с гоблинами, помочь Рону решить проблему с предком Уизли и клеймом предательства. И ещё узнать про Поттеров. Осенью у меня начнутся занятия, надо хоть что-то успеть.

— Да. Ну, с гоблинами Билл мне обещал помочь, так что будем ждать. Про Поттеров опять же есть сведения в Гринготтсе. А с Роном… я даже не представляю, что тут нужно делать.

— Кажется, я знаю, — сказала Гермиона, и её глаза загорелись знакомым огоньком исследователя. — В книгах по родомагии мне попадались описания подобных случаев.

— Тогда я весь во внимании, — Гарри облокотился на стол, сосредоточенно глядя на неё. — Надо бы и Рона позвать, но давай сначала обговорим это с тобой. Расскажи мне всё, что знаешь.

— Такие родовые проклятия редко бывают смертельными сами по себе, — начала Гермиона, принимая свой лекционный тон. — Но они изрядно портят жизнь членам семьи. Чем ближе родственник к источнику проклятия, тем ему, как правило, хуже. Считается, что к седьмому колену род либо будет освобождён от проклятия, если приложит усилия, либо… исчезнет, не выдержав его тяжести.

— А чем оно, собственно, проявляется? И почему вообще страдают ни в чём не повинные потомки? — спросил Гарри, хмурясь.

— Смысл в следующем, — Гермиона сложила пальцы домиком. — Умышленное лишение жизни человека, будь то маг или магл, — это тягчайшее преступление против самой природы, против жизни. Исключение — только самозащита или защита своих близких. Если человек совершает умышленное убийство, значит, он не понимает или игнорирует фундаментальные законы жизни. И есть большой риск, что он воспитает своё потомство в тех же заблуждениях, усугубляя ситуацию. Значит, ему и его роду нужно напомнить. Его потомки должны на собственном опыте, через трудности, усвоить, что так делать нельзя. Их ставят в тяжёлые условия. И чтобы их преодолеть, им приходится расти — много учиться, искать нестандартные пути, развивать свою магию и личность. Тем самым они не только искупают грех предка, но и совершают прорывы — придумывают новые заклинания, обряды, зелья. Многие великие открытия в магическом мире были сделаны именно в попытках избавиться от страданий или защитить тех, кого любят. Вкратце так, как я это поняла. Мне кажется, в этом есть своя суровая справедливость. А тебе?

— Да, теория интересная, — задумчиво кивнул Гарри. — И получается, что убить в бою, защищая себя и своих, — это вынужденная, оправданная мера. Поэтому воинов и прославляют. А убить ради выгоды, да ещё родную кровь… — он замолчал, и лицо его потемнело. — Ведь у Уизли, как мы поняли, речь шла о братоубийстве.

— Да, тут ты совершенно прав, — подтвердила Гермиона. — Посягательство на жизнь родной крови — одно из самых тяжких деяний.

— А как конкретно проявляются такие проклятия? — вернулся Гарри к своему вопросу.

— Как правило, чередой неудач, — перечислила Гермиона. — Частые смерти родных в молодом возрасте, бесплодие, уродства, болезни, бедность, неудачные браки, проблемы с поиском второй половинки. Рождение сквибов — тоже частый признак. Один-два человека в поколении едва продолжают род, и следующих ждёт тот же круг страданий, если ничего не менять.

— А, ну тогда многое сходится, — мрачно произнёс Гарри. — У Артура есть брат-сквиб. И несколько его братьев умерли в детстве. И, конечно, бедность… Молли и Артур всегда жили очень скромно. И как она сказала мне по секрету, то, что у них родилось так много детей, лишь усугубило положение.

— Скорее всего, это всё — отголоски того самого проклятия, — кивнула Гермиона. — И я думаю, я знаю ещё одну вещь. Ты не обратил внимание, чем Рон отличается от других членов своей семьи?

— Эээ… — Гарри задумался, перебирая в памяти образ друга. — Надо подумать.

— Думай, Гарри, — мягко подтолкнула его Гермиона. — Я уже подумала, теперь твоя очередь. Попробуй взглянуть на Рона максимально объективно.

— Сложно, — честно признался Гарри. — Он же мой друг. Какой бы он ни был, я люблю его как родного брата. Ближе у меня и нет никого. Только он и ты.

— Он и мне друг, — тихо сказала Гермиона, — и я любила его как мужчину. Пока не увидела поближе и не поняла некоторые вещи.

— И что же ты такого увидела? — настороженно спросил Гарри.

— Мне очень неприятно об этом говорить, — Гермиона отвела взгляд. — Если бы не вся эта история с проклятием и требованием Ликоруса разобраться… Всё-таки мы с тобой и Роном прошли через такое вместе…

— Да говори ты уже! — нетерпеливо воскликнул Гарри. — Или ты хочешь, чтоб я сам сказал?

— Да. Скажи сам, что тебя в нём смущает больше всего.

Гарри глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.

— Он… он мне иногда напоминает Дадли в худшие его времена. Он бывает удивительно туп и груб. Ну и он никогда не стремился к учёбе и познаниям, как ты, например. Я тоже не образец прилежания. Но я много лет находился в жутких обстоятельствах и чудом выживал, и несмотря на это, ещё как-то умудрялся учиться. А Рон… Он был рядом со мной все эти годы. Это, конечно, бесценно, но что он представляет сам по себе? Он в школу авроров идёт только потому, что туда иду я. Он даже не скрывает этого.

— Гарри, — тихо, но твёрдо сказала Гермиона, — из нас троих Рон — самый слабый маг, и он это прекрасно понимает и комплексует из-за этого. Ты ведь знаешь, как он учился — не потому что ленился, а потому что ему это действительно давалось с огромным трудом. Сила мага — это врождённое, но её можно и нужно развивать. А его это никогда по-настоящему не волновало, или он просто смирился, считая, что ему это не дано.

— Да, вот это меня в последнее время и начало смущать, — с горечью признался Гарри. — Я не забыл, как он бросил нас, когда мы искали крестражи. И как на четвёртом курсе, во всей истории с Кубком Огня, он отвернулся от меня и обвинил в мошенничестве.

— Что было, то было… — вздохнула Гермиона. — Рон многого не понимал или не желал понимать в тот момент. Но он всё равно наш друг, и он возвращался.

— Да, без нас бы он пропал, — жёстко констатировал Гарри. — Мы без него ведь смогли выжить, а он, по его же словам, быстро пожалел и пытался вернуться, понимал, что родные его не похвалят за такой поступок.

— Гарри, не надо так говорить, — упрекнула его Гермиона. — Да, Рон совершил ошибки. Но он их признал и искренне извинялся. Ты ведь любишь его, он твой самый близкий друг.

— Люблю, конечно, — голос Гарри смягчился. — Он первый человек, с которым мне было по-настоящему хорошо и безопасно. Он мне как брат. Да он и есть мне брат, хоть и не родной. И мне горько видеть, что он… такой.

— Ты имеешь в виду, что он так и не научился думать наперёд и брать на себя ответственность? — уточнила Гермиона.

— Да. И знаешь, что больше всего его заботило, когда он узнал, что я буду жить здесь, в Гриммо?

— Нет, вы мне этого не рассказывали.

— Он очень захотел жить здесь, в этом доме. Ему тут нравится. Как он сказал, он устал от Норы, от тесноты, от вечной бедности. Хочет жить в большом, красивом доме. И на задание Ликоруса он согласился в первую очередь ради этого, а не из желания помочь своей семье избавиться от проклятия.

— Гарри, его можно понять, — сказала Гермиона, и в её голосе зазвучала жалость. — Ты попал в волшебный мир и сразу оказался среди равных, и для тебя это было спасением. В вашей спальне ведь не было такого, чтобы кто-то один устанавливал свои порядки, а остальные были вынуждены подчиняться?

— Нет, — покачал головой Гарри. — Нас было пятеро, как ты знаешь. Рон, я, Невилл, Дин Томас и Симус Финниган. Все нормальные парни, никаких проблем. Мы с Роном подружились ещё в поезде, Невилл поначалу заикался от страха, Дин и Симус полукровки, обычные парни без особых амбиций. Кому там было устанавливать свои порядки?

— Вот видишь. У вас было спокойно. А у нас с девочками в комнате не всегда было гладко, — призналась Гермиона. — Мне частенько пытались напомнить о моём магловском происхождении. Пришлось доказывать и знаниями, и силой, что я имею полное право здесь находиться. Только тогда Лаванда и Парвати успокоились. И я думаю, Рон больше всех радовался, что у вас в комнате была нормальная, дружеская атмосфера. Дома-то ему, судя по всему, было не так уж комфортно.

— Ты никогда раньше об этом не рассказывала, — с укором посмотрел на неё Гарри. — Впрочем, я уже понял, что я не знаю о своих друзьях самого главного. Чем они живут, о чём мечтают, что их по-настоящему беспокоит. Мне бы только со всемирным злом сразиться, а всё остальное — так, мелочи жизни…

— Гарри, ну что ты! — воскликнула Гермиона, но он её перебил.

— То есть, ты хочешь сказать, что Рону доставалось от братьев?

— Да. Особенно, думаю, от близнецов, — кивнула Гермиона. — Старшие-то были более разумны и заняты своими делами.

— А, да, Рон недавно рассказывал, — вспомнил Гарри. — И вообще, у него таких историй, похоже, было много. Пожалуй, ты права. Фред и Джордж, конечно, забавные ребята, но и жести они творили немало. А Рона они постоянно задирали, подтрунивали над ним. Я их за это осуждал. Я-то отлично знаю, что такое, когда тебя постоянно унижают и прессуют. И никогда бы не стал вести себя так с тем, кто младше и слабее.

— Ну, ты вот такой. Благородный, истинный гриффиндорец, — с нежностью сказала Гермиона. — А они другие. В детстве многие не видят границ, особенно мальчишки. Некоторые это перерастают, а некоторые… нет.

— В общем, ты считаешь, что Рон — жертва обстоятельств? Что он годами находился в тени братьев, и ему вдобавок не повезло с магической силой.

— Да, в целом, так, — согласилась Гермиона. — С силой однозначно не повезло. Будь Рон магически сильнее, это близнецы от него прятались и получали бы на орехи, а не наоборот. Правда, я не уверена, от проклятия ли это. Вроде остальные Уизли все довольно сильные волшебники, а слабые маги встречаются и без всяких проклятий.

— Ага, а миссис Уизли говорила, что это вышло из-за того, что в семье куча детей, — добавил Гарри. — Она сказала, что когда у них родился Перси, трёх детей им было достаточно. Но потом родилось ещё четверо. Видимо, это тоже повлияло на Рона. Удивительно, что Джинни не зацепило. Во всяком случае, я не заметил. Она и сильнее Рона в магии, и увереннее в себе. На ней как-то не сказалось. Почему?

— А вот тут я тебе могу объяснить, Гарри, — сказала Гермиона, и в её глазах блеснул огонёк знаний. — Джинни повезло такой стать именно потому, что она девочка и к тому же седьмой ребёнок в семье. В случае родовых проклятий седьмые дети, если им удаётся родиться, часто становятся более удачливыми и сильными, это вообще хороший знак, что род на пути к избавлению от проклятия. Число семь в магии обладает особой силой. Ну и она — единственная девочка после шести парней. Думаю, родители относились к ней совсем иначе, больше её оберегали и лелеяли.

— Интересно… — протянул Гарри. — Слушай. Получается, мы должны обо всём этом рассказать родителям Рона. Объяснить им про проклятие, про искупление вины, про избавление на седьмом колене.

— Знаешь, что такое «избавление» в этом контексте? — серьёзно посмотрела на него Гермиона. — Это не происходит само по себе. Это активная работа тех, кого это касается. Я думаю, если ничего не делать, ситуация может только ухудшиться, и род в итоге прервётся. Магия может посчитать его недостойным продолжения, раз за столько времени никто не предпринял попыток исправить ошибку предка. Этому есть куча примеров среди вымерших семей. Знаешь, кто такие «Священные Двадцать Восемь»?

— Да, теперь знаю, от Рона, кстати, слышал, — кивнул Гарри.

— Так вот, 28 — это число древних чистокровных семей, чьи корни идут только от волшебников по отцовской линии задолго до принятия Статута. И 28 их было на начало 20 века, — объяснила Гермиона. — В 19 веке таких семей было 36, а в 18-м — 49. Хотя общее население магической Британии за это время значительно выросло.

— Этого я не знал, — признался Гарри. — Мне было не до изучения генеалогии.

— Ну вот, теперь знаешь. И становится понятно, что древние семьи постепенно исчезают, и часто — из-за накопленных родовых проблем.

— Ладно, а что конкретно делать-то? — вернулся к главному Гарри. — Ты так и не объяснила план.

— Сейчас сформулирую, — собралась с мыслями Гермиона. — Во-первых, нужно досконально выяснить ту самую историю, которая привела к проклятию, и донести её до всех членов семьи. Затем нужно провести специальный обряд очищения, где каждый, кого это касается, мысленно или символически обратится к тому самому предку и скажет, что не держит на него зла, простит его и просит Магию смилостивиться и снять проклятие. Чем больше кровных родственников примет в этом участие, тем лучше. Но проводить его должен тот, кто глубоко разбирается в такой магии. Точно не мы с тобой. Наверное, придётся искать специалиста.

— И что в итоге должно произойти? — спросил Гарри.

— Когда проклятие будет распознано и снято через правильный обряд, жизнь семьи должна измениться к лучшему, — объяснила Гермиона. — Вот что сейчас в семье Уизли хуже всего, не считая, конечно, невосполнимой потери Фреда?

— Бедность, — не задумываясь, ответил Гарри. — Молли сказала, что у них с деньгами сейчас совсем беда, ещё хуже, чем было раньше.

— Значит, именно этот вопрос и должен решиться в первую очередь, — заключила Гермиона. — Не знаю, каким образом, но финансовое положение должно улучшиться.

— Ясно. Что ж, осталось только выяснить, что же конкретно случилось много лет назад. И как это сделать?

— Самый логичный путь — спросить Ликоруса, — предложила Гермиона. — Раз дело давнее и связано с его потомками, возможно, он знает или подскажет, где искать информацию. Идём к нему?

После завтрака Гарри и Гермиона направились в кабинет для встречи с портретом Ликоруса. Пыльные солнечные лучи падали на паркет, освещая танцующие в воздухе пылинки. Они задали старому лорду свои наболевшие вопросы о проблеме Уизли, ведь именно он упомянул о ней. Ликорус, выслушав их, кивнул своей величественной головой в резной раме.

— Я кое-что припоминаю, но не всё, — сказал он, и его взгляд стал отрешенным, будто он вглядывался вглубь веков. — Лучше всех на ваши вопросы смогут ответить портреты моего внука Арктуруса и его жены Лисандры, родителей Седреллы. Они пребывают в семейном крыле на четвёртом этаже. Я свяжусь с ними и велю рассказать вам всё, что им известно, — пообещал Ликорус и замолк. Его изображение застыло, знак того, что он вступил в тихую беседу с другими портретами.

Обнадёженные, Гарри и Гермиона тут же поделились новостями с Роном. Втроём они, словно отряд исследователей, двинулись вглубь дома, поднимаясь по скрипучим лестницам на незнакомый четвёртый этаж. Воздух здесь был особенно спёртым и пах стариной, а по стенам висели портреты давно усопших Блэков, провожавшие их молчаливыми, подозрительными взглядами. Наконец они нашли нужную дверь и вошли в некогда роскошный, а ныне запылённый кабинет, где на стене висели два больших портрета.

К разочарованию друзей, портрет Арктуруса Блэка, сурового мужчины с тёмными волосами и высокомерно поднятым подбородком, оказался не столь словоохотливым, как его великий предок. Он явно был недоволен, что его покой потревожили незваные гости.

— Кто вы такие и что вам нужно? — раздражённо спросил он, окидывая троицу холодным взглядом. Гарри и Гермиона начали объяснять, но Рон, движимый отчаянием и надеждой, шагнул вперёд.

— Сэр Арктурус, пожалуйста! — взмолился он, и в его голосе слышалась неподдельная боль. — Речь идёт о ваших же потомках. Я ваш правнук. Я должен попытаться исправить старые ошибки, если это ещё возможно. Умоляю вас, помогите мне и моей семье. В память о вашей дочери, о Седрелле.

— Я не понимаю, чем я могу вам помочь, юноша, — сухо ответил портрет.

— Расскажите мне о той истории, из-за которой Седреллу, мою бабушку, изгнали из семьи.

— Я не могу.

— Почему? — в голосе Рона прозвучало отчаяние.

— Я всего лишь портрет. Мои воспоминания блеклы.

— Но сэр Ликорус тоже портрет, и он многое нам рассказал! — не сдавалась Гермиона.

— Мой дед был великим и невероятно сильным магом, — с нескрываемой горечью произнёс Арктурус. — Я таким никогда не был. Я многое забыл из своей жизни.

— Но вашу дочь вы не забыли? Седреллу? — настаивал Рон.

На мгновение в глазах изображённого мужчины мелькнула тень чего-то живого — боли или сожаления.

— Нет. Своих дочерей я не забыл. Старших я выдал замуж в достойные семьи, а младшая… младшая была своевольной и поплатилась за это.

— Это мы уже поняли, — с обидой сказал Рон. — Но хоть подскажите, где нам искать правду?

— Архив, — нехотя выдавил Арктурус.

— Какой архив? Архив семьи Блэк? — уточнил Гарри.

— Архив Визенгамота и Министерства. Я там когда-то работал. Ищите там.

— Но как нам туда попасть? — спросила Гермиона, чувствуя, как их надежды снова тают.

— Не знаю. Это не моя проблема, — отрезал портрет, демонстративно глядя в сторону. Друзья в растерянности замолчали. Грусть и разочарование витали в воздухе. И тут Гарри, вышагивавший по ковру, резко остановился. Его лицо озарилось внезапной догадкой.

— Сэр Арктурус, — начал он осторожно, — скажите, пожалуйста, а в архиве Министерства… есть ваш портрет?

На лице Арктуруса мелькнуло удивление.

— Есть, — подтвердил он после короткой паузы.

— Может быть, вы… через него попросите, чтобы нам позволили туда пройти и дали нужные сведения? — Гарри смотрел на портрет с искренней, почти детской надеждой. — Пожалуйста. Это очень важно.

Арктурус тяжело вздохнул, и его надменная маска на мгновение дрогнула.

— Я… попробую. Мой дед Ликорус велел вам помогать. Но предупреждаю, я не обладаю и толикой его могущества.

— Огромное вам спасибо! — выдохнул Рон, и с его плеч будто свалилась тяжёлая ноша. Друзья уже собрались было покинуть кабинет, как вдруг тихий, мелодичный женский голос донёсся со второго портрета. Это была Лисандра Блэк, мать Седреллы. Она всё это время молча слушала, её красивое, печальное лицо было обрамлено седыми волосами.

— Молодые люди! — окликнула она их.

— Да, миссис Блэк? — обернулась Гермиона.

— Пожалуйста… когда вы всё узнаете и поможете потомкам моей бедной девочки избавиться от этого ужасного проклятия… сообщите мне, — попросила она.

— Конечно, миссис Блэк, — тепло пообещал Рон. — Мы обязательно вам расскажем.

— Молодой человек, — Лисандра пристально посмотрела на Рона, и в её взгляде появилась тёплая ностальгическая улыбка, — вы… вы так похожи на своего дедушку, Джона Септимуса Уизли. Он был такой же статный и рыжеволосый, как вы.

— Вы… вы его знали, мадам? — радостно воскликнул Рон, и сердце его учащённо забилось.

— Я видела его несколько раз ещё до свадьбы дочери, — призналась Лисандра. — Он мне… он мне понравился. Достойный был юноша, целеустремлённый и… и очень любил мою Седреллу. Она писала, что ни разу не пожалела о своём решении.

— Спасибо вам, мадам, — прошептал Рон, и комок подступил к его горлу. — Когда мы всё выясним, я лично приду к вам и всё расскажу. А может, мы все придём — и папа, и мама, и братья с Джинни.

— А теперь, молодые люди, прощайте, — суровый голос Арктуруса прервал эту тёплую беседу. — Мы не для того упокоились навечно, чтобы нас тревожили расспросами о постыдных моментах нашей семейной истории. Я передам в архив вашу просьбу, а сейчас будьте любезны, оставьте нас в покое.

— Простите нас, мистер и миссис Блэк, — вежливо поклонился Гарри. — И благодарим вас за помощь.

Они вышли из кабинета, оставив портреты в их вечном молчании, но теперь в их сердцах, на смену разочарованию, жила новая, хрупкая надежда, подаренная парой слов из прошлого. Спускаясь по скрипучим лестницам обратно в гостиную, каждый переваривал услышанное. В гостиной, уютной и тёплой в лучах заходящего солнца, их уже ждал Тогзи, который с почтительным поклоном поинтересовался у Гарри, не пора ли подавать обед. Все с облегчением согласились, что самое время — эмоциональное напряжение давало о себе знать приятной усталостью и пустотой в желудке.

Обед проходил в спокойной, почти созерцательной атмосфере. Несмотря на молчание, настроение у троицы было приподнятым, оттого что появилась хоть какая-то зацепка. К ним присоединилась Андромеда, и Гермиона с радостью отметила, что та выглядит значительно лучше. С тех пор как женщины откровенно поговорили, скованность и вечная тень печали в глазах Андромеды стали понемногу рассеиваться. Она постепенно привыкала к жизни в стенах своего старого дома, и это возвращение на новых условиях явно шло ей на пользу.

Рон, воодушевлённый, поделился с ней новостями о том, что им удалось выяснить у портретов. Андромеда выслушала его с мягкой, одобрительной улыбкой.

— Если в архивах Министерства действительно сохранились сведения, то ваш шанс на успех весьма неплох, — ободрила она их. — А что касается специалиста, который сможет провести обряд снятия проклятия… — она задумалась на мгновение, — его лучше всего искать в лавке Бэрка. Там когда-то жила и работала сама Бельвина Блэк.

— А её портрет в доме есть? — с живым интересом спросила Гермиона.

— Должен быть, добрачный, — кивнула Андромеда, погружаясь в воспоминания. — Помню, я видела его в детстве. Всех дочерей рода Блэк перед замужеством запечатлевали для семейной галереи… кроме меня, — в её голосе прозвучала лёгкая горечь. — У нас была своя мастерская, там работал нанятый художник. Но где именно висит портрет Бельвины, я, к сожалению, не помню. Придётся поискать.

— Тогда и портрет Лукреции должен быть? — подключился к разговору Гарри. — Это твоя бабка по маме, Рон. Лукреция Блэк. Помнишь, я тебе говорил.

— А, да, — Рон покачал головой с видом человека, до сих пор не могущего поверить в свою собственную историю. — Конечно, обязательно посмотрим. Это ж надо… Я до сих пор не могу осознать, что во мне течёт кровь таких древних родов. Я, Рон Уизли, оказывается, потомок Блэк по обеим линиям… Эх, знать бы всё это раньше…

— Вот, теперь ты это знаешь, — строго, но без упрёка сказала Андромеда, — и теперь нужно соответствовать этому знанию.

Рон с удивлением посмотрел на неё.

— Понимаю, как это странно звучит из моих уст, — грустно улыбнулась она. — Я ведь сама много лет назад сбежала из этой семьи. Но я вам так скажу: я жалела о своём решении. Не о том, что связала жизнь с Тедом, — нет, никогда! — а о том, как я это сделала. Если бы я тогда не была так слепа и импульсивна, если бы подумала и нашла смелость посоветоваться со старшими, с той же Бельвиной… возможно, многое в моей жизни сложилось бы иначе, и не пришлось бы платить такую высокую цену.

— Андромеда… — начала Гермиона, но та перебила её.

— Ничего, я не жалуюсь. Просто примите это как совет. И знайте, что в будущем вы всегда можете рассчитывать на мою помощь и поддержку.

Вдохновлённый этой беседой, Рон в тот же вечер написал официальное прошение Кингсли и отправил его с самой быстрой министерской совой. В письме он вежливо, но настойчиво просил разрешения на доступ к архивам Визенгамота для изучения дела Уизли, относящегося к XIX веку. Параллельно он написал длинное и обстоятельное письмо родителям, пытаясь подготовить их к возможным открытиям. Быстрого ответа от министра, конечно, никто не ждал. Друзья также нашли минутку, чтобы заглянуть к портрету Ликоруса и отчитаться о своих первых шагах. Старый лорд выслушал их благосклонно, похвалил за настойчивость и заявил, что с нетерпением будет ждать результатов их изысканий в архиве.

Через пару дней тягостного ожидания из Министерства пришёл долгожданный ответ за официальной печатью. Рону сообщали, что его прошение удовлетворено, и ему будет позволено ознакомиться с запрошенными материалами. Однако, поскольку дело было древним и пылилось в самых дальних уголках архива, клеркам требовалось время, чтобы его разыскать. О дате визита ему обещали сообщить дополнительно. И тут Рон, к удивлению Гарри и Гермионы, принял взрослое и самостоятельное решение.

— Я пойду в архив один, — заявил он твёрдо. В его голосе звучала непривычная решимость. Он много думал в последние дни о том, что детство осталось позади, и пора наконец-то стать самостоятельным, а не тащить за собой друзей, как спасательный круг, на каждом шагу.

Гермиона, всегда ратовавшая за образование, не могла с этим не согласиться.

— Это разумно, Рон. Но пока ждёшь вызова, советую потренироваться снимать копии с волшебных документов. Вряд ли тебе разрешат унести оригиналы древних свитков из архива.

И Рон, к всеобщему изумлению, отнесся к этому совету со всей серьёзностью. Целую неделю он прилежно тренировался в библиотеке особняка, отрабатывая заклинание дублирования на старых, никому не нужных бумагах. Он заметно повзрослел и изменился на глазах с тех пор, как Гарри открыл ему глаза на его происхождение и представил Ликорусу. Он даже попросил у Гермионы ту самую книгу по родомагии, где подробно описывались механизмы семейных проклятий. Параллельно с магическими тренировками он часами сидел над фолиантами, делая выписки и стараясь запомнить сложные термины.

На него благотворно повлияла и сама жизнь в особняке Блэков. То ли дело было в непривычном бытовом комфорте и чувстве собственного достоинства, которое дают старинные стены, то ли в осознании того, какой груз крови и истории он на себе несёт. Рон стал тщательнее следить за своим внешним видом, подстригся, и за обеденным столом теперь вёл себя гораздо деликатнее голодного гоблина. В нём просыпалось то самое «благородство», о котором говорила Андромеда. За этим преображением с тихой радостью и надеждой наблюдали все: и Гермиона с Гарри, и сама Андромеда, и даже величественный портрет хозяина дома в своей золочёной раме. Казалось, Рон Уизли наконец-то нашёл ту точку опоры, с которой начинается настоящая взрослая жизнь.