За стеной (гет)

Пусть она думает обо мне лучше, чем я есть на самом деле, и я тогда буду и в самом деле лучше.

Эрнест Хемингуэй. «Старик и море»

* * *

Откровенно говоря, Люциус не забывал о друзьях Гермионы. И Поттер, и Уизли мелькали в его мыслях время от времени, в том числе и когда он собирался наведаться в Мунго. Только вот повлиять на его решения они всё равно не могли, а походили скорее назойливых насекомых.

Почему Люциус не напомнил об их существовании и Гермионе? Просто он понимал, что открыться друзьям она рискнёт ещё не скоро, если вообще рискнёт. Оно и понятно — реакцию этих двоих «героев магического мира» предсказать не возьмётся даже прорицатель со стажем.

Но на деле вышло, что в общении Поттер вполне… приятный человек.

Впрочем, пару-тройку лет назад Люциус не мог подумать, что и Гермиона станет ему близка. Не подозревал, что она настолько милосердна — как человек, и в то же время так притягательна — как женщина. Хотя тогда она и не была женщиной в полном смысле этого слова. Так, девушка-подросток, которая может похвастаться приятной внешностью, незаурядным интеллектом и большими амбициями. И грязной кровью. Ничего более значительного.

Сейчас же всё изменилось кардинально. Поттер оказался адекватным парнем, а Гермиона — наверное, лучшей женщиной во всём Соединённом Королевстве. Пожалуй, даже без «наверное». Определённо, для него она была самой лучшей.

— Ты и так знаешь, что я люблю тебя, — сказала Гермиона, улыбнувшись. — И что я счастлива с тобой.

После этих слов хотелось кричать на всю округу о том, что и он тоже счастлив. С ней.

«Разумеется, я знаю об этом, но никогда не прочь лишний раз услышать столь приятные слова из твоих уст. Да и может ли тут быть лишний раз?»

— Стоп! — подал голос Поттер. — Вы серьёзно? Налейте мне хотя бы чаю!

— Тебе чёрный или зелёный? Есть ещё вкусный ройбуш.

На контрасте со своим другом Гермиона выглядела удивительно расслабленной. Зная её, Люциус не сомневался, что это не притворство.

— Любой, только покрепче. В ближайшие несколько часов я всё равно не усну.

И она тут же скрылась на кухне. Из-за неплотно прикрытой двери доносилось бряканье посуды, шум воды и какая-то популярная песенка, которую Гермиона частенько напевала себе под нос, занимаясь домашними делами.

— Так может, мистер Поттер, вам чего-нибудь совсем покрепче? Я с самого начала предлагал открыть бутылочку вина.

— Мне завтра ещё на работу, благодарю.

— Мне тоже, но я бы на вашем месте не отказывался. Хорошее вино, итальянское. Сам выбирал.

Люциус действительно открыл для себя несколько неплохих мест в маггловском Лондоне. Среди них значился не только винный магазин неподалёку от места его работы, но и несколько приличных отделов с одеждой, книжная лавка (в которой он до сих пор ориентировался, как первокурсник в коридорах Хогвартса), несколько милых кафешек и парочка улиц, по которым было приятно просто гулять.

— Так вы работаете? — поинтересовался Поттер.

— Да, Гермиона была очень настойчива и вынудила меня устроиться хоть куда-то. Но в итоге я занял неплохую должность тренера по фехтованию.

— Представляешь, он целыми днями сидел в четырёх стенах! — с этой фразой Гермиона распахнула дверь и вошла в гостиную, неся поднос, на котором красовались три чашки свежезаваренного чая.

— Я выходил.

«А если и нет, то ты об этом всё равно не знаешь».

— Это ещё надо доказать… — похоже, его «соседка» с первых дней была куда более наблюдательной, чем казалось со стороны.

Поттер сидел с чашкой чая и поражённо слушал. Люциус даже не пытался представить, насколько этого паренька (точнее, героя) шокирует открывшаяся его взгляду картина. Лучшая подруга, отец школьного врага… Сидят, мило перебраниваются. Это почти как если бы Тёмный Лорд признался в симпатии какой-нибудь маггле. Почти.

— Ты не собираешься рассказать Рону? То есть… — Поттер перевёл взгляд на Люциуса. — Вы оба не планируете ему сообщить?

— Я не знаю, — Гермиона растерянно пожала плечами.

В этот момент окутывающая её расслабленность явно сдала позиции. Люциус тоже напрягся.

— Мы планируем это сделать, дорогая. Причём в ближайшее время. Разве нет?

— Наверное… Но мы всё равно вряд ли успеем сделать это раньше кого-нибудь более болтливого. Говорю же, по Мунго эту новость уже несколько часов как разнесли. А там обитает не только персонал, но и пациенты.

— Ты всегда можешь написать ему письмо, — предложил Люциус. — Под «всегда» я подразумеваю «сегодня». А лучше — сейчас.

— Мерлин… — Гермиона обхватила голову руками. — Не представляю, что и как писать… Думаю, мне нужна помощь.

— Ты действительно хочешь, чтобы я помог тебе в этом? — Люциус одарил её выразительным взглядом, как бы говорящим: «Я, конечно, могу написать письмо твоему бывшему. Но ты не будешь довольна результатом, поверь».

— Я могу помочь, — вызвался Поттер. Очевидно, его тяга к спасению всех и вся ещё не ослабла. — Я ведь его лучший друг.

— Спасибо, Гарри! Я принесу пергамент…

* * *

С письмом эта парочка (друзей!) справилась быстро — не прошло и получаса. Потом Поттер ушёл, пообещав этим же вечером отправить послание Уизли со своей совой. Гермиона выглядела довольной, снова. Её голова лежала на плече Люциуса, и эта тяжесть была привычно-приятной, как и щекотание её пушистых волос, как и её размеренное сопение в глубине ночи… Но до этого ещё далеко, в сон пока не клонило. Зато тянуло на разговоры.

— Помнишь, ты обещал взять меня с собой на тренировку в качестве зрителя? — спросила Гермиона. — Завтра у меня выходной, хочу провести его с тобой… А заодно и с десятком-другим шпаг.

— Разве я обещал?

Люциус и виду не подал, что на самом деле всерьёз обдумывает эту идею, но всё никак не может определиться с конкретным днём. Какую группу выбрать? Ведь в каждой у него были свои любимчики. Да и как дети отреагируют на появление незваной гостьи?

— Ты точно не возражал. Пожалуйста, мне очень хочется понаблюдать за тобой.

— Ребята могут чувствовать себя неловко при посторонних.

— Я буду сидеть очень-очень тихо и не стану никого смущать. Разве что тебя, — Гермиона перевернулась на живот, опёрлась на руки и нависла над Люциусом. Потом провела ладонью по его щеке и долго и пристально всматривалась в его лицо. И добавила под конец: — Хотя нет, тебя тоже не буду. Честно!

— И как с тобой спорить?

За этим вопросом последовал поцелуй. А потом и категоричный ответ:

— Никак. Просто возьми меня с собой. Ты же был у меня на работе.

— Зуб за зуб?

— Я бы сказала, услуга за услугу. Хочу окунуться в твою жизнь.

— А я в тебе уже тону.

Произнеся эти слова, Люциус понял, что и правда — тонет. Или летит? Хотя, по сути, это почти одно и то же. Так сливаются небо и вода на горизонте. Да, он тонет в Гермионе и вместе с тем парит от чувств к ней. Так мог бы сказать какой-нибудь семнадцатилетний романтик. И так думал Люциус, дракл раздери его мысли. Эта девушка сделала из него какого-то слюнтяя. Счастливого слюнтяя.

Потому что он стал гораздо лучше с Гермионой. Точнее, она сделала его лучше — практически превратила в другого человека. Изменилось и отношение к нему окружающих.

Сейчас, когда они с Гермионой выбирались куда-то вдвоём, прохожие смотрели на них доброжелательно. Люциус давно это заметил, потому что раньше всё было ровно наоборот. Когда он появлялся в обществе один — его осыпали вниманием. Однако стоило выйти в свет с семьёй — внимание становилось куда более сдержанным. Особенно это касалось женщин, но и волшебники из Министерства не всегда рисковали подходить к нему, держащему под руку жену.

По ощущениям, один Люциус, без «прицепа», словно становился значимей. Но так было в прошлом. В настоящем же он стоил гораздо больше, идя под руку с Гермионой.

Хотя и на работе, где о личной жизни сотрудников никто ничего толком не знал, его ценили. Как хорошего специалиста, а не как человека. Но разве кто-то в магическом мире, помимо Нарциссы и Драко, ценил его за внутренний мир? Нет, волшебники преклонялись перед ним из-за власти и денег. Магглы — уважали за профессионализм. Второе куда лучше.

Как бы смешно это ни звучало, но именно в маггловском мире перед ним открывались бескрайние возможности — целое море. Нет, океан. Можно плыть в любом направлении, если есть поддержка. А что бы он делал в мэноре, да ещё и без магии? Здесь, в небольшой лондонской квартирке, Люциус уже почти успел смириться с тем, что у него отобрали палочку. Оставили душу и свободу — это главное…

— То есть ты ещё в процессе погружения на дно? — голос Гермионы вырвал его из потока размышлений.

— Я в процессе познания глубин моря.

— Я — море?

— Да. Моё личное море, в котором мне очень нравится тонуть.

* * *

Впервые Люциус добирался на работу не на общественном транспорте, а на автомобиле. Гермиона сидела за рулём и, к счастью, не превышала скорость (Люциус внимательно следил за спидометром). Доехали без приключений, но на то и был расчёт.

Когда все собрались, Гермиона, как и обещала, молча сидела на скамейке, предназначенной для зрителей. Изредка наблюдателями выступали родители ребят, чаще же это место оставалось пустым.

Однако не привлекать к своей персоне лишнее внимание Гермионе, судя по всему, не удалось. На неё с первых минут занятия глазели, без преувеличения, все ученики. И Люциус тоже изредка поглядывал — не отбивался от коллектива.

— Сегодня мы будем работать в парах, — начал он занятие. — Воспринимайте друг друга не как противников, а как партнёров. Ваша цель на этой тренировке — не одержать победу, а отточить навыки. Всё понятно?

Ответив дружным «да!», ребята послушно разделились по двое и встали друг напротив друга. Люциус говорил им, что делать, и всеми силами старался не думать о том, что Гермиона пристально наблюдает за каждым его действием, вслушивается в каждое слово.

Когда тебя изучают, появляется страх допустить неточность.

Когда боишься ошибиться, куда проще оплошать. Даже если обычно всё проходит идеально.

Когда что-то идёт не по плану, приходится придумывать решение проблемы на ходу.

Когда импровизируешь, забываешь о том, что за тобой кто-то наблюдает.

Один из мальчишек, Чарли, во время тренировки получил травму. Ничего серьёзного, так, небольшой порез на руке. Поскольку чаще всего дети занимаются без «защиты», то и шпаги им выдаются специальные, совсем не острые. Такими даже при всём желании серьёзную рану не нанести. А если речь идёт о банальной неосторожности и ударе такого же десятилетнего напарника, то волноваться и вовсе не стоит.

Но Чарли огорчился. Привык, что у него всё получается немного лучше, чем у остальных. Или как минимум на уровне. Но чтобы нанесли такой удар, а он не отступил и не увернулся? В расстроенных чувствах мальчик опустил шпагу и, сам того не понимая, остановил занятие. Чарли превратился в объект всеобщего внимания.

Тут-то и пригодились навыки импровизации.

— Видите этот шрам? — обращаясь ко всем сразу, Люциус поднял край футболки, оголив живот. Дети заворожённо смотрели, ожидая чего-то интересного. — Как вы думаете, где я его получил?

Одновременно раздались варианты:

— В бою!

— В схватке!

— В драке!

И самый тихий, неуверенный ответ:

— Во время тренировки?

Люциус не сомневался, кому принадлежала правильная версия.

— Верно, Том, — он удовлетворённо кивнул, глядя на мальчика. — Как думаете, почему я от него не избавился?

— Потому что шрамы — это навсегда? — один голос.

— И потому что они украшают! — второй.

— Врачи не разрешили? — третий.

— Можно было сделать операцию, и от пореза не осталось бы и следа, — пояснил Люциус. — Но почему я этого не сделал? Разве это не лишнее напоминание о проигрыше?

Тишина.

Пришло время ответить самому:

— Потому что и проигрыши учат нас чему-то. Неудача — это вовсе не плохо. Плохо — если человек не вынес из неё ничего полезного. Так, Чарли, чему тебя научил сегодняшний проигрыш?

— Что нельзя отвлекаться во время боя.

— Верно. Чему ещё?

— Что иногда можно и проиграть, — ответил Чарли. И добавил поспешно: — Только нечасто.

Люциус одобрительно улыбнулся.

«Не слишком часто» — очень хорошее уточнение. Сам он совершал неверные поступки при каждой «удобной» возможности. Слишком, слишком часто. Но всё позади.

— Согласен, — Люциус кивнул. — Надеюсь, для всех вас день прошёл не зря. А нам с Чарли нужно ещё заглянуть в больничное кры… в медпункт. До следующей недели…

* * *

Гермиона дожидалась его у выхода из спорткомплекса. Из-за беготни до медпункта и обратно, из-за невольных переживаний за мальчика, из-за того, что всё прошло не идеально (как он планировал), а с погрешностями, Люциус и не заметил свою оплошность.

А Гермиона заметила.

— Мне казалось, что я выяснила, откуда у тебя тот шрам на животе, — заговорила она. — Теперь начинаю сомневаться.

Между строк читались вопросы: «Ты мне солгал? Или детям? Или всё же мне?»

— Слишком много внимания этой отметине.

— Так кому ты рассказал правдивую историю? И рассказал ли вообще?

— Сегодня ты услышала правду. Пошли, нам лучше поговорить в машине.

Гермиона немного помялась на месте (скорее всего, для вида), а потом двинулась к стоянке. Первые несколько минут ехали молча, и Люциус всё ждал, ждал, ждал — когда же вновь польются вопросы? И дождался.

— А тогда, в прошлый раз? — спросила Гермиона так, словно они и не останавливали этот разговор. — Почему ты не рассказал мне правду?

— О чём? Что мой отец ударил меня шпагой и не позволил использовать зелья? Что он нещадно меня «гонял» каждый чёртов день? Что тот порез заживал месяца три? Зачем мне было этим делиться — чтобы ты начала меня жалеть? Нет, не так. Чтобы у тебя было ещё больше поводов меня жалеть?

— Но детям ты рассказал.

— Им не нужны подробности. И такие истории западают в память.

— А что насчёт меня, Люциус? По-твоему, мне можно и выдумку «скормить», лишь бы отстала?

— С тех пор прошло много времени, милая. Тогда мне действительно было необходимо, чтобы ты прекратила расспросы. Для такой откровенности мы мало знали друг друга. Нужно было время.

— Нет, для откровенности необходимо доверие. Если ты мне не доверял, мог бы так и сказать. Мол, это слишком личная история.

— Я пытался.

— Ты увиливал.

— Мерлин! С каких пор это считается преступлением? Часто ли ты откровенничаешь со мной? Даже сейчас? Что такого сокровенного я знаю о тебе, чего не знают остальные?

— Многое. Интимное.

— Это не в счёт. Что-то о тебе. Что-то помимо одной-единственной истории из детства о том, как ты мёрзла в своей спальне.

— Я рассказала тебе, как Драко увеличил мои передние зубы.

— Ладно. Тогда что-нибудь помимо этих двух историй из детства.

— Спрашивай. Я, в отличие от некоторых, не строю из себя жутко загадочную личность. Что именно тебе интересно?

— Расскажи о своих родителях, например. Если, конечно, ты уже готова говорить об этом. Почему я до сих пор не знаком с мистером и миссис Грейнджер?

«Потому что ты последний, кого молодая девушка захочет представить своей семье».

— Потому что мои родители мертвы.

Тут просто необходимо было выдержать паузу. Бесконечную.

Во время которой всё вокруг словно замерло, и слова просто не могли вырваться наружу.

— Как давно? — тихо спросил Люциус.

— Больше года назад. Был пожар. Неисправность проводки или что-то вроде этого. Я не смогла достать почти никакой информации, только нашла их могилы. И ничего не поделать, они уже мертвы. Были — и вот их нет. И всё из-за меня.

— Ты испортила им проводку? Или развела огонь? Иначе твоё самобичевание выглядит неуместным.

— Я была в Англии. А они — в Австралии. Потому что я их туда отправила, модифицировав им воспоминания. Они даже не помнили, что у них есть дочь, понимаешь?

«И после это ты продолжаешь стирать память людям. Неисправимая, неисправимая Гермиона».

— И после этого я стёрла память тебе. И Оливеру. Я ужасный человек.

Надо же, не прошло и полугода, а они уже мыслят в одном ключе.

— Вовсе нет, милая.

— Не надо меня успокаивать. Ты и сам считаешь, что я не должна была использовать Obliviate в тот раз, с тобой.

— А в случае с родителями — была необходимость?

— Был Волдеморт. Я сделала это ради их же безопасности. Тогда мне казалось, что это пусть и радикальный, но полностью оправданный шаг. Они бы ни за что не уехали без меня, расскажи я им всё. И я отыскала заклинание, которое вернуло бы всё обратно. Их нужно было просто переместить как можно дальше от этого вашего Тёмного Лорда, понимаешь? А Гарри… Надо было ему помочь… Со всем этим… Ты знаешь…

На последних словах Гермиона всхлипнула. Секундой позже догадалась съехать на обочину и затормозить.

— И ты помогла, насколько мне известно, — отозвался Люциус.

— Да. Но мои родители погибли.

— Ты ничего не могла с этим сделать.

— А вдруг выход был? Придумать план получше, например.

— Интересный ход мыслей. Может, и мне следовало найти другой путь, чтобы не совершать своих ошибок? Может, у меня получилось бы не принимать метку? Или я сумел бы после возрождения Тёмного Лорда перейти на другую сторону? Сумел бы обезопасить свою семью? Может быть. Или нет. Мы не узнаем, Гермиона, потому что это уже случилось. И если у тебя нет Маховика Времени под рукой, то проверить уже ничего нельзя.

— Знаешь, на третьем курсе у меня был Маховик. Целый год им пользовалась. Мы с его помощью спасли Клювокрыла от казни.

— Кого?

— Гиппогрифа, который ранил Драко. Между прочим, если я не ошибаюсь, ты делал всё возможное для того, чтобы эта казнь состоялась. Но мы тебя обошли, — Гермиона даже слегка улыбнулась.

— Так я и знал, что здесь дело нечисто. Дамблдор просто так выдал тебе Маховик?

— Макгонагалл дала мне его в самом начале учебного года. Я посещала несколько уроков одновременно. Хотя, честно сказать, Прорицания с Трелони того риска не стоили. И я их бросила вместе с Маггловедением.

— У тебя была возможность пользоваться древним магическим артефактом и дальше, но ты отказалась по собственному желанию?

— Играть со временем опасно, дорогой. Или ты хотел бы попасть в прошлое?

— Конечно.

«И сказать себе, что я идиот. «Ты идиот, Люциус, и останешься идиотом ближайшие десять, пятнадцать, двадцать лет. Будешь совершать одну ошибку за другой. Но ничего страшного, смирись с таким положением дел и постарайся это пережить». Да, так бы и сказал. Неплохая идея».

— Изменив его, ты создал бы временной парадокс. Настоящее бы не наступило.

— Я знаю законы времени и не стал бы ничего менять. Просто сказал бы себе, что всё в конце концов наладится. Знаешь, как тяжело месяцами сидеть в камере Азкабана, зная, что и после окончания срока тебя не ждёт ничего хорошего? У меня были галлюцинации. Я сходил с ума. Мне нужно было хоть что-то.

— Ты бы вернулся на год назад и заявился к себе в камеру с новостью, что всё будет замечательно? — судя по тону, Гермионе эта идея казалась совершенно абсурдной.

— Да. Если бы у меня получилось добраться до камеры, разумеется.

— Не думаешь, что ты бы принял себя за очередную галлюцинацию?

— Надежда всё равно появилась бы. В хорошие новости всегда хочется верить, они помогают держаться, добавляют сил.

— Ты и так неплохо справился. А люди, которые встречаются сами с собой из-за путешествий во времени, чаще всего сходят с ума. Более того, могут и убить себя.

— Я и без того был не совсем в здравом уме.

— И какие у тебя были видения?

— Крысы шумели в камере. Точнее, мне казалось, что это была одна крыса. Чертовски неуловимая крыса.

— Но в Азкабане не водятся никакие животные, даже паразиты. Разве нет?

— Поэтому мы и говорим о галлюцинациях.

— Тогда это самый скучный «глюк» из всех возможных. Ты мог бы слышать голоса, рассказывающие страшные истории. Мог бы видеть призраков. К тебе могли бы приходить знакомые, которых ты не видел десятилетиями... Знаешь, один из хоркруксов Волдеморта как-то внушил Рону, что у нас с Гарри тайный роман. Он видел, как мы целуемся, сплетничаем о нём. И поверил в это! А ещё у нас был пациент, которому всюду мерещились фестралы. Он их видел буквально везде! И что у тебя — обычная крыса? Как скучно, особенно для подсознания волшебника с таким богатым жизненным опытом.

— Ты разочаруешься, но я эту крысу даже не видел, было темно. Только слышал шуршание.

— И с чего ты взял, что это грызун? Шуметь могло что угодно.

— Понятия не имею. У меня тогда очень сильно болела голова. Почему-то я был уверен, что если прикончить этого мелкого паразита, то и мигрень пройдёт.

— Ты говорил об этом в Мунго?

«Чтобы они поместили меня в одну палату с Локхартом? Нет уж, увольте».

— Когда я очнулся в больнице, никакого шума уже не было. Тишина и спокойствие…

«Если не считать агрессивно настроенных медработников, конечно».

— Любопытно… — протянула Гермиона и перевела разговор на нейтральную тему.

Вскоре она нажала на педаль газа, и автомобиль вновь двинулся по направлению к дому.

* * *

В последующие несколько дней разговоров об Азкабане и мышах они больше не вели — вроде бы и не намеренно, но обходили эту тему стороной. Но и без того было что обсудить. Например, одного из членов семейства Уизли.

— Рон сегодня заходил в Мунго, — с порога заявила Гермиона.

— Надеюсь, при этом никто не пострадал?

— Ты преувеличиваешь его эмоциональную неустойчивость. При желании он может быть очень сдержанным. Не таким «каменным» как ты, конечно, но всё же.

— И на сей раз у него было желание?

— Видимо. Мы не ругались, а просто поговорили.

— Хочешь сказать, что он не против наших отношений?

— Ну разумеется, он против. Но бунт поднимать не собирается. Рон меня не то чтобы осуждает, но и не поддерживает. Как, впрочем, и большая часть всех остальных. Одобряет тебя только Луиза. Другие стараются как-то меня предостеречь.

— И почему я не удивлён?

— Потому что это логично. В прошлом ты не раз достаточно прозрачно высказывался против магглорождённых. А ещё ты недавно развёлся, у тебя сын — мой ровесник. Ты сидел в тюрьме, чёрт возьми! Угрожал жизни моих друзей, да и моей тоже. Именно это всё первым делом вспоминают те, кто слышит новость о нашем романе. Гарри отреагировал лучше всех, потому что он нас видел. Вместе. Целый вечер в домашней обстановке, а не две минуты в коридоре Мунго. Остальные не могут себе это представить. Знаешь, какой основной аргумент Рона против тебя? Он считает наш роман бессмысленным, потому что ты никогда не сделаешь мне предложение.

— Что за глупость!

— Я сказала ему ровно то же самое, — Гермиона мягко улыбнулась. — Это особенно забавно звучит, учитывая, что с ним мы расстались именно после того, как я увидела кольцо.

— Подожди… То есть ты тоже считаешь, что я никогда не решусь сделать тебе предложение?

— Нет, я так не считаю. Решимость тут не при чём. Просто свадьба нам вообще не нужна.

— А если я считаю, что нужна? Ты что, убежишь? — спросил Люциус.

А про себя добавил: «Даже если попытаешься, я тебя догоню. И верну».

— Никогда я от тебя не убегу…