Пражские котики 83' (джен)

Жил на свете один лентяй и обманщик. Он работать не хотел, а любил сладко есть и пить. Решил лентяй, что доктора работают мало, а хорошо живут, и придумал назваться лекарем. Ходил он по деревням и спрашивал, не нужен ли кому лекарь.

Один раз позвали этого лекаря к крестьянину. Крестьянин объелся на празднике и заболел.

Лекарь велел больному несколько дней ничего не есть. Два дня крестьянин ничего не ел, а на третий очень проголодался. Его жена принесла в комнату большую корзину румяных яблок и хотела раздать их детям. Крестьянин не мог отвести глаз от яблок и попросил жену дать и ему полакомиться яблочком.

— Вот еще! — ответила жена.— Разве ты не знаешь что сказал доктор? Нельзя тебе есть — сразу хуже станет.

Чешская народная сказка «Лекарь-самозванец и его ученик»

Когда первые солнечные лучи заглянули в распахнутое окно мансарды, Марек уже не спал. Он лежал, заложив руки за голову, и разглядывал паутину тонких, едва различимых трещин, разбегавшихся по потолку от основания старой, еще довоенной, люстры богемского хрусталя к двум потемневшим от времени деревянным балкам, между которыми та висела, и вслушивался в мерное дыхание спящей рядом с ним девушки, плотно завернувшейся в тонкое одеяло в безнадежной попытке спастись от утренней промозглой прохлады.

По соседней улице шумно проехал трамвай, а затем по асфальту зашуршали шины первых автомобилей. Марек мог бы наложить заглушающие чары на окно, которое не закрывалось практически круглый год, но звуки улицы всегда его успокаивали — он вслушивался и ощущал, что город, раскинувшийся на девяти холмах, живет своей непостижимой жизнью. Прага рано просыпалась, лениво бликуя оконными стеклами в лучах восходящего солнца, которое нежно ласкало черепичные крыши домов и разгоняло с пустых тихих улиц густой влажный туман; и засыпала она тоже рано, но сон ее был неспокоен: размеренный ход повседневной жизни, день за днем подчиняющийся движению стрелок часов на Староместской ратуше, нарушали толпы людей, стекающихся сюда, чтобы прикоснуться к мрачному завораживающему волшебству города тысячи башен, ощутить его древнюю магию, струящуюся сквозь холодные булыжники мостовых и шероховатости каменного кружева храмов. Но даже времена года Прага меняла словно сверяясь с календарем: первого января ударяли морозы, а первого марта уже вовсю светило солнце, и столбик термометра уверенно полз вверх, несмотря на то, что на другой день снова мог выпасть снег.

Марек был влюблен в свою Прагу, и полагал что Прага отвечала ему взаимностью. Он любил прохладные вечера и бакалейные лавки, шпили соборов, стремящиеся в небеса, и станции метро с их эскалаторами, убегавшими под землю, но больше всего он любил неуловимый аромат города, в котором смешивались вкрадчивый запах старой каменной кладки и сладость свежего хлеба, тонкие ноты цветущей акации и ветер, изредка приносящий илистый запах с реки.

Он втянул ноздрями влажный утренний воздух, проникавший в комнату через окно, и выбрался из постели. Маришка и ее трофейные англичане должны прилететь в полдень, и у него оставалось не так много времени, чтобы успеть прибраться в квартире и приготовить им комнаты, однако первым делом — позавтракать, да и побриться, наверное, не мешает, решил про себя Марек, задумчиво почесав покрытый трехдневной русой щетиною подбородок. Однако сперва...

— Пяточная кость, calcaneus, располагается снизу и позади таранной кости. На передней поверхности пяточной кости имеется седловидной формы кубовидная суставная поверхность, facies articularis cuboidea, для сочленения с кубовидной костью, — громко и с расстановкой произнес Марек тоном заправского лектора и опустился на край дивана, касаясь самым кончиком палочки нежной розовой пятки, неосторожно выглядывающей из-под одеяла. Владелица этой пятки завозилась и открыла глаза.

— Марек, сейчас половина шестого, — она бросила недовольный взгляд на массивные напольные часы, покрытые тонким слоем пыли, — и лекций сегодня нет, а в госпитале ты позавчера дежурил. Ну зачем нам так рано вставать, давай еще поваляемся!

— Душа моя, — скорбно покачал головой Марек, так и не вспомнив имени своей дамы. — Солнце уже взошло, и к бедному студенту уже взывает неумолимый Кронос, пора, пора отправляться на упорную битву за свой кусок хлеба с мазанкой. Мы изучили с тобой строение нижних конечностей: от этих совершеннейших бедер, — Марек откинул край одеяла, любуясь соблазнительным наглядным пособием, — до этих очаровательных пальчиков, — продолжил он, поднося изящную ножку к губам. — И нет ничего лучше пред экзаменом, как провести последние пару дней, спокойно повторяя материал, отрешившись от мира — но увы, тишина моего жилища скоро будет бесцеремонно нарушена.

…Наконец он проводил девицу за дверь и уже на лестнице получил на прощание поцелуй, полный надежды на еще один факультатив по анатомии человека. Дождавшись хлопка аппарации, Марек поднялся на пару ступенек и, не поворачивая головы, громко, не скрывая иронии произнес:

— День добрый, пани Конечная, и вам на посту не спится? — ответом ему был лишь звук поспешно захлопнувшейся двери его соседки, что жила этажом ниже.

«И часа не пройдет, — подумал Марек — как старая ведьма отправит очередной донос о моем безнравственном поведении. Честное слово, живу словно во времена оккупации — повсюду доносчики и шпионы!»

Он вернулся в свою квартирку и, окинув помещение критическим взглядом в попытке оценить фронт предстоящих работ, тяжко вздохнул и оправился варить себе кофе. Маленькую кухню отделял от просторной гостиной, так же служившей по мере необходимости кабинетом и спальней, лишь ветхий стеллаж, на котором книги стояли так плотно, что вынимать их без помощи магии Марек и его гости никогда не решались, опасаясь быть погребенными если не под грудой томов, то под густым слоем пыли, с которой хозяин вел затяжные бои, однако чаще победа оставалась за пылью, которая отвоевывала очередные позиции.

Резной круглый стол в центре комнаты был завален бумагами и каким-то хламом непонятного даже хозяину назначения, а на диване немым напоминанием о бурной ночи белело сбившееся белье. На спинке венского стула висело несколько полотенец и маггловский серый пиджак, на полу у ножки стола стояла пустая бутылка Франковки, а под ногами при ходьбе что-то сухо похрустывало.

Часы пробили семь раз и Марек пошел в наступление: засучив рукава и припомнив занятия по бытовым чарам, которые ему довелось посещать курсе на пятом — не столько ради самих чар, сколько ради прелестнейших дам, составлявших основную аудиторию, и угрюмой Маришки: та проиграла пари и вынуждена была вместо тренировок по квиддичу осваивать эту весьма непростую науку. Взявшись за дело за дело с присущим ей мрачным упорством, Маришка честно пыталась никого не покалечить заклинаниями для нарезки мяса и тушения овощей, однако целитель в их группе, пусть на тот момент еще и не слишком опытный, оказался действительно незаменим.

Сейчас же Марек, задумчиво размахивая волшебной палочкой, теснил беспорядок по всем фронтам. Он редко убирался в квартире сам, чаще доверяя это сложное дело нежным ручкам прекрасных пани, гостивших у него достаточно регулярно, либо чопорному унылому эльфу, который раз в месяц приносил «голодной кровиночке» домашней еды и накрахмаленных носовых платков. С прочей же стиркой Марек героически справлялся сам: сначала, конечно, пришлось нелегко, особенно расстраивало его отсутствие заклинания для глажки белья. Однако успешно закончив в Карловом университете первый семестр и, с благословения матушки, устроившись в Петшинский магический госпиталь Милостивого Императора Рудольфа, он наконец нашел выход из этого порочного бельевого круга. На первом же своем дежурств, с бутылочкой превосходного немецкого кирша в одной руке и букетом розовых лилий в другой он пал на одно колено перед старшей ведьмой-хозяйкой госпиталя, тем самым полностью свалив эти свои заботы на прачечную при госпитале: с тех пор каждый четверг его ждали выглаженные и чистые мантии, накрахмаленные рубашки и прочие радости холостяцкой жизни.

Однако к появлениям старого Гюнтера Марек все же готовился, пытаясь по мере возможности скрыть следы своего неблагонадежного образа жизни. Ибо предпочитал в короткие свои визиты в родительский дом обсуждать достижения медицины обоих миров и очередные глупости Международной Конфедерации Магов, а не свое нравственное падение. Особенно искусна в головомойках была его почтенная бабушка, которая вела оживленную переписку со старою партизанкой пани Конечной, неусыпно несущей вахту под дверью Марека.

С уборкой он расправился к девяти, а в четверть двенадцатого закончил возню с гостевыми спальнями. Время, несущееся словно горный ручей весной, пока Марек был увлечен делами домашними, резко умерило бег и потекло тягуче и медленно, словно патока, как это всегда бывает, когда остаётся лишь ждать.

Маришка, со своей нездоровой предусмотрительностью, даже в аэропорту запретила ему появляться: пограничный контроль со стороны местного Аврората был последним опасным участком, на котором что-то могло пойти не так, и в этом случае на Мареке лежала ответственность за жизнь и здоровье тех, ради кого затевалась вся авантюра. Это была его обязанность как целителя и как друга.

Вообще, от всей этой истории шел неприятный душок. Когда Маришка в конце февраля заявилась к нему посреди ночи, сбивчиво пытаясь что-то сказать о деле жизни и смерти, он даже не представлял, чем все обернется, и насколько тяжелыми окажутся следующие три месяца. Он понимал, что подруга рассказала ему далеко не все, и мучительное ощущение недосказанности царапало где-то внутри. Другим неожиданным и неловким поворотом было то, что Маришка попросила его помощи не просто как друга: она с полной серьезностью наняла его как целителя — с заключением соответствующего магического контракта — и, когда от денег он отказался, в оплату предложила дедушкины дневники. Пробежав глазами первые пару страниц, он был настолько шокирован, что выпустить их из рук просто не смог.

Чем она оплатила услуги Ежи, Марек не знал, но бледное лицо друга, который, осушив залпом стакан коньяка, приоткрыл Мареку новые детали печальной истории, и сбитые костяшки на его пальцах наводили на мысль, что он, впал в неистовство и наорав на нее по привычке (слава богу драться с Маришкой они перестали годам к двенадцати, когда четвёртый их друг, которому надоело их разнимать, в полной мере освоил Акваменти и Глациус), принес родовую клятву и ввязался в дело уже на своих условиях, естественно с молчаливого одобрения пана Герхальда.

Этот почтенный родственник ее подруги, неожиданно объявившийся несколько лет назад, Марека настораживал, однако Ежи с ним удивительно хорошо сошелся, и с удовольствием коротал время за партией в волшебные шахматы, обсуждая тонкости трансфигурации и проблемы волшебного мира, на которые у пана Герхальда а был весьма любопытные взгляды.

Обычно волшебники не появляются просто так, и учитывая специфические проблемы с основательно подорванным здоровьем, можно с лёгкостью было понять, где и за что пан Герхальд провел последние десятилетия, однако же Маришка за деда готова была драться и, выложив друзьям все как есть, сказала, что не намерена выбирать между семьей и чьими-то идиотскими убеждениями, и всем членам их маленькой дружной компании пришлось с этим фактом просто смириться. Кому-то это далось трудней, а кто-то, как Марек, сам имел родственников по обе стороны конфликта, как это тактично именовал его отец.

…Стрелки часов перевалили за половину второго, когда на лестнице послышались приглушенные голоса, а затем в дверь уверенно постучали. Марек еще раз окинул свою мансарду придирчивым взглядом, трансфигурировав несколько сильно оплывших свечей, приютившихся на подоконнике, в кактус, неотличимый от еще двух подобных ему собратьев, и взмахом палочки открыл дверь.

Маришка в квартиру скорее ввалилась, чем вошла и, невнятно пробурчав приветствие, бросила рюкзак на пол и замерла, прислонившись плечом к стене в углу радом с вешалкой, на которой одиноко висела парадная мантия с винным пятном (по одной версии — в виде Голландии, а по другой — в виде пьяного гиппогрифа). В руках она крепко сжимала роскошный букет тюльпанов — правда, Марек с уверенностью мог утверждать, что с веником она обращалась примерно так же. За Маришкой вошли те самые англичане, Лестрейнджи. Сначала младший — крашенный и с короткой стрижкой, он выглядел не в пример лучше, чем три с лишним недели назад, в лесу, когда Марек, ругаясь на трех живых языках и двух мертвых, с палочкой в дрожащих руках затягивал ту жуткую рану на его животе.

Рабастан с любопытном крутил головой, изучая мансарду. Заметив в дальнем углу прихожей скелет в кокетливой дамской шляпке, и кружевных перчатках на костлявых руках, вдоль ребер которого на крючках была развешана разная мелочевка, он удивленно округлил глаза. Марек с нежностью посмотрел на Гертруду, которая досталась ему вместе с мансардой от деда со стороны матери, и мысленно пообещал дополнить ее гардероб подходящим шарфиком.

Следом за братом вошел старший Лестрейндж и, втащив чемодан, прикрыл за собой дверь. Марек досчитал до десяти и услышав, как, наконец, захлопнулась дверь его любопытной соседки, которая наверняка уже села строчить очередную депешу в штаб, шагнул навстречу гостям и, окинув придирчивым взглядом девушку, покачал головой, удручённо цокая языком.

— Кто ты, жуткая упырица, и куда дела мою милую Маришку? — спросил он, с тревогой заглядывая в ее уставшие и покрасневшие от недосыпания глаза, под которыми залегли темные тени. Ему совершенно не нравилось то, что он видел: в волосах девушки прибавилось седины, а скулы и подбородок болезненно заострились, добавляя ей несколько лишних лет. Когда он шутил, что темным волшебникам, в отличии от хомяков, подобает скорей аскетичная бледность, чем пухлые щечки, за которые с легкостью убирается полпирожка, и он представить не мог, насколько это окажется пугающим и неприятным зрелищем.

— Её милость третьего дня заели серые волки, — вяло отозвалась Маришка и невесело улыбнулась потрескавшимися губами.

— Ну в такой-то компании и волки стал бы чётки носить, чтобы за сойти за святых... Представишь нас? — вежливо наклонил голову Марек, мстительно размышляя, не перенести ли одного из этих представителей lupus vulgaris, бросающего на Маришку, даже в ее теперешнем виде, чересчур откровенные взгляды из списка пациентов в список подопытных.

— Господа Рудольфус и Рабастан Лестрейнджи, — отрапортовала девушка, повернувшись к гостям лицом. — Позвольте представить вам почтенного пана целителя Марциала Чапека, восходящую звезду колдомедицины восточной Европы.

— Стажера-целителя Марека, — улыбнулся юноша, пожимая крепкую руку Рудольфуса, и отмечая про себя по привычке, что моторика и рефлексы больного в пределах в нормы. — До полного звания мне еще несколько лет догрызать гранит этой нелегкой науки. Но не будем о грустном. Добро пожаловать в скромный отель «У Марека».

— Ты хотел сказать, в нескромный бордель «У Марека», — скептически заметила Маришка, кивая на кружевной чулок, сиротливо висевший на медном основании пыльной люстры.

— Ну, если рассуждать философски, — заметил Марек, уничтожая с помощью Эванеско компрометирующий предмет гардероба, — бордель от отеля отличается лишь набором услуг, так же как и чердак от мансарды — арендной платой. Прошу, проходите, панове, я приготовил вам комнату. Вот сюда, направо. Ванная дальше по коридору — деревянная дверь с медной головой лося.

… Дождавшись, пока англичане скроются в гостевой спальне, еще пару часов назад служившей кладовкой для дедушкиного военного барахла, разобрать которое Марек обещал себе последние лет пять и которое сейчас было уменьшено и оправлено в ящик буфета, он, наконец, крепко обнял подругу, а затем, не разжимая объятий, потащил в гостиную и усадил ее на диван. Так они и сидели молча: Маришка, которая наконец позволила себе ненадолго расслабиться, и Марек, зарывшийся носом в русые волосы на ее макушке.

— Марек, мне кажется ты о чем-то действительно глубоко задумался, если начал лапать меня за грудь, — первой нарушила тишину девушка, завозившись в крепких объятиях друга. — Лапы, говорю, прочь от самого дорого!

— А я думал, самое дорогое ты бережешь до осени, — осклабился Марек, но руки убрал. — Я вообще-то хотел тебя осмотреть, — добавил он уже серьезнее. То, что Маришка не отреагировала на очередную пошлую шутку о наболевшем, было очень тревожным признаком. — Я без диагностики вижу магическое истощение. Не говоря уже о твоем цвете лица.

Маришка лишь отмахнулась:

— Отосплюсь и буду в порядке. А уж когда до бабушкиной стряпни доберусь… — легкая улыбка, тронувшая ее губы выглядела скорее зловещей, чем мечтательной.

— До бабушкиной стряпни тебе недели две придется к нормальной еде привыкать. Нет, я не спорю, ритуальные диеты важны, но ты же не чернокнижник шестого века, насылающий на Византию чуму, чтобы так в ритуалы вкладываться, — Марек поднялся с дивана и, подойдя к столу, с которого по случаю приезда гостей исчезли, помимо прочего, грязный стакан и пожилые яблоки, придвинул себе стопку писчей бумаги. — Посиди минут пятнадцать спокойно и дыши как можно ровней. — Он направил на девушку палочку и начал накладывать сложный комплекс диагностических чар.

Маришка сидела с прямою спиной, закрыв глаза и расслабившись по мере возможности. Марек же подходил с разных сторон, негромко произносил заклиная, а затем молча отходил к столу делая очередные записи.

— Отдашь пану Герхарльду, как доберешься домой, — сказал он, начисто переписывая свои наблюдения на лист официального гербового пергамента Петршинского госпиталя, затем поставил свою замысловатую подпись и запечатал свиток. — Если не он, то кто еще тебя утихомирит. Патологий я не нашел, но общее состояние оставляет желать лучшего: такое ощущение, что ты евреев через воды Красного моря группами переводила.

— Ну можно и так сказать. Знаешь, дыхание египетской конницы я до сих пор ощущаю затылком, — Маришка убрала свиток в рюкзак. — Слушай, этих двоих тоже бы осмотреть не мешало. К старшему частично вернулась магия. Я уж думала не долетим, если начнутся выбросы, но он действительно сильный волшебник с потрясающим самоконтролем, даже не ожидала… — Маришка замолчала, глядя в распахнутое окно на соседние крыши.

— А еще у них Мерлин был, и Дамблдор покойный. Ежи до сих пор ему дифирамбы поёт при любом случае: как тогда с турнира вернулся, так и заливается соловьем, сама знаешь. Ну и если газетам верить, их Темного Лорда Поттер Экспелиармусом завалил, а ему еще нет восемнадцати, не Лорду конечно, Поттеру. А у них даже боевую магию толком не изучают. Дикие и отчаянные ребята, — Марек подошел к девушке со спины, обнял ее за плечи и притянул к себе. — Вчера я встречался с пани Швейковой, из бухгалтерии Аврората. Да подожди ты глаза закатывать, тетя Маркета с моей матерью вместе училась и купала меня лет до пяти в тазике. Так вот, на Лестрейнджей твоих даже ориентировок пока не прислали. Наши-то рассудили, что вроде как в Англии все поутихло и можно расслабиться, тем более сейчас контрабандистов каких-то ловят. Говорят целая преступная сеть по всей Европе, новость, который день не сходит первых полос, защитники редких видов бьются в конвульсиях.

— Четвёртый, — тихо отозвалась Маришка. — Я говорю, четыре дня новости, и да, я буду все отрицать.

Марек в ответ лишь рассмеялся.

Их идиллию прервало вежливое покашливание — Рабастан стоял в дверях, перекинув полотенце через плечо с несколько смущенным и виноватым видом.

— Кран? — догадался Марек, у которого никак не доходили руки заменить смеситель, помнивший его покойного деда еще молодым. Он ограничивался комбинацией Репаро и слабеньких чар приклеивания, которых хватало максимум на пару недель. Маришка, которой случалось регулярно сводить знакомство с этим предметом быта, иногда добавляла к этим нехитрым мерам банальную маггловскую клейкую ленту, и тогда о нем можно было не вспоминать дольше.

Когда с краном было покончено, Марек, оставив Рабастана наедине с горячей водой, постучал в дверь гостевой спальни и, дождавшись приглашения Рудольфуса, которому с краном явно повезло больше чем брату, вошел.

Комната, лишенная дедушкиных коробок и ящиков, в которых на радость Марека обнаружился запас бутылок трофейного шнапса, оказалась просторной и светлой. Солнце заливало ее золотистым светом сквозь абстрактный витраж, в который Марек превратил потрескавшееся и помутневшее от времени оконное стекло в мансардном окне. Две кровати, не трансфигурированые, а самые настоящие, которые Марек загодя одолжил со склада в госпитале (в любом случае их хотели списать); массивный письменный стол, который нашелся здесь, под коробками, и небольшой гардероб с зеркальными дверцами, до сего дня стоявший в прихожей: каждый раз ударяясь о его угол плечом, Марек всё порывался его выкинуть, однако в последний момент откладывал на потом. Неожиданно все эти вещи обрели новую жизнь и создали волшебную атмосферу небольшой частной гостинцы в стиле ретро, вроде тех, владельцы которых с гордостью называют рухлядь, пылившуюся на чердаке, антиквариатом и предлагают ощутить очарование ушедших времен за весьма и весьма нескромную плату.

— Полагаю, у вас ко мне разговор, — Рудольфус сразу завладел инициативой. Он стоял прислонившись к краю стола и скрестив на груди руки. — Насколько я понимаю, именно вам мой брат де-факто обязан здоровьем и жизнью.

— Я лишь выполнял свой долг согласно контракту, — тактично произнес Марек, пока не решив для себя, как вести себя с этим гостем. Если мнение о младшем Лестрейндже у него сложилось достаточно быстро, еще тогда, в Англии, то старший вызывал массу вопросов: с одной стороны, о нём красноречиво свидетельствовало досье, с которым каждый член их маленькой группы тщательно ознакомился перед поездкой, с другой — Мареку, который в силу профессии, выбранной для него родителями еще до рождения, неплохо разбирался в людях, Рудольфус казался человеком разумным и внушал если не доверие, то по крайне мере приязнь. Это — и еще одна странность, не дававшая ему покоя с тех пор, как он впервые увидел своих вынужденных пациентов, но которую он просто не решался озвучить вслух, дабы Маришка не засмеяла его самым жестоким образом, заставляло Марека тщательно выбирать слова. — И прежде чем мы побеседуем на медицинские темы, мне бы хотелось уладить формальности. Прошу, взгляните, пожалуйста, на контракт.

Рудольфус, внимательно изучил документ и уточнил:

— Значит, до сентября вы приставлены к нам как колдомедик, связаны полным набором клятв, и даже по истечении контракта будете обязаны соблюдать тайну целителя?

— Да и, если позволите, то я должен выполнить свои обязанности в полной мере.

— Скажите, юноша, — спокойно, но твердо спросил Рудольфус — ради чего вокруг нас с братом такие сложности. Каждый новый день преподносит сюрпризы, однако я не верю, что подобное везение может продолжаться до бесконечности.

— Маришка вам ничего не рассказала? — Марек не то чтобы был удивлен, скорее, просто хотел внести для себя ясность.

— Маришка нам ничего не рассказала, — Рудольфус отчётливо почувствовал в голосе своего визави некоторую обреченность: с такой же он сам говорил о бесконечных романтических увлечениях брата. — Из мисс Вальде получился бы отличный шпион. Мы обсудили многие темы, кроме единственно важной.

— Я думаю, что все прояснится сразу после обеда и, боюсь, разговор выйдет не очень приятным для вас, — Марек решился на откровенность, так сам подобные игры не очень любил. — А к вопросам непосредственно по моей части я предложил бы вернуться вечером. Некоторые необходимые вам зелья имеют сонный эффект.

…Посвежевшая и слегка отдохнувшая Маришка накрывала к обеду на стол, а Марек, замерев у плиты, краем глаза следил за тем, чтобы овощи сами нарезались и оказались в салатнике — Шопский салат прочно вошел в его жизнь с первых же летних каникул, проведенных в Болгарии, в доме их общего друга под Шкорпиловцами.

В своем отношении к еде и женщинам Марек был убежденным космополитом, но пиво все-таки предпочитал чешское светлых сортов. Так и в Англии, поддавшись на коварные уговоры Ежи выпить бутылочку местного сливочного варианта, он был жестоко разочарован, как и вся делегация от Дурмштранга осенью девяносто четвертого, и лишь благодаря ушлому старику-бармену гостям всё же удалось попробовать несколько отменных сортов местных элей и стаутов. Особенно им по вкусу пришёлся легендарный «Драконий хвост», в который шотландцы с седых времен помимо солода добавляли вереск, ну а этикетка с самим хвостом, чешуйчатый кончик которого иногда выгладывал из-за края, стала обязательным сувениром после первого испытания. Ежи рассказывал, что мудрый в этих вопросах покойный Каркаров куда-то пропал на всю ночь, поэтому на корабле гуляли так, что на радостях на радостях чемпиона чуть не утопили. И лишь к утру Виктору, заложнику жесткого спортивного образа жизни, всех удалось разогнать по каютам спать.

На аппетитные запахи тушеного мяса в гостиную подтянулись и англичане. Бабушкин хазенфеффер из кролика дожидался своего часа под чарами стазиса несколько дней и по дружному мужскому мнению оказался великолепен. И лишь вновь погрустневшая Маришка вместо ароматного тушеного мяса с отвращением выскребала чайной ложечкой баночки с маггловским детским питанием, на которое Марек жестоко обрек ее на ближайшие несколько дней — цена темной магии всегда была высока.

Затем, неспешно обсуждая в самой светской манере впечатления о полете и культурные особенности двух стран, перешли к десерту.

— Кофе для джентльменов и коктейль «Синагога на Парижской улице» для пани-волшебницы, — улыбнулся Марек, поставив перед Лестрейнджами горячий кофе в маленьких фарфоровых чашках, а перед скривившейся Маришкой стакан с сомнительным киселем насыщенного рубинового цвета.

Рабастан удивленно приподнял бровь.

— Она, синагога, называется «Староновая», — пояснил Марек, наливая кофе уже себе. — Понимаете, вино водой разбавлять начали еще греки, а смесь бодрящего зелья и животворящего эликсира стал добавлять уже я сам. Волшебный же получился напиток — бодрит, и жуткого привкуса аконита совсем не чувствуется, а как мягко эта смесь снимает похмелье… кхм… вот так название и прижилось.

— Спасибо пану целителю за наше счастливое детство, — Маришка сделала небольшой глоток, — а знали бы вы, как бесчеловечно он обращается с хересом…

— Мы, великие ученые и гуманисты, сначала экспериментируем на себе! — патетично вскинул голову Марек — я верю, что однажды войду в историю и имя мое будет знать каждый студент, пусть даже зубря очередной билет перед экзаменом!

Этот странный обед подходил к своему логическому завершению, и Марек отметил про себя, что никто не пытается первым начать тот единственно-важный разговор, ради которого они собрались в его гостиной. Ни Лестрейнджи, чьё будущее сейчас было туманным, которые, однако, со светской вежливостью наслаждались кофе и штруделем, ни Маришка, затеявшая всю эту безумную авантюру, хотя он не мог не заметить, как стакан подрагивает в ее руках. Он хорошо знал свою подругу и давно привык, что она может долго собираться с мыслями, но когда примет решение, то пойдет до конца, как сейчас. Она допила залпом коктейль и с отчетливым громким стуком поставила опустевший стакан в центр стола.

— Господа, мне жаль портить этот прекрасную трапезу, однако я думаю что откладывать разговор дальше не стоит.